Все псы попадают в рай

       Как всегда стоял жуткий зной, дышать было почти нечем, в особенности на палящем адски солнце. В теньке было гораздо легче, но горячий ветер тоже жёг щёки покалыванием, что огромным удовольствием не назовёшь.       Казалось, ещё совсем чуть-чуть и эти самые щёки начнут плавиться, как банановое мороженое, стекающее по руке какого-то мальчишки, пачкая всё. Даже новенькие явно кеды умудрился замарать, а всё равно продолжал наслаждаться холодным десертом, лишь бы спрятаться от всепоглощающей жары. Тут, в Куала-Лумпуре, было много таких богатеньких детишек. Джисону их никогда не понять.        Он прятался под навесом железнодорожного вокзала, стараясь не мешать людям перебегать между платформами до прихода очередной электрички. Он уже приехал в точку назначения, ему нужно было только ждать, поэтому он лишь неловко покачивался с пятки на носок и постоянно оглядывался по сторонам.        Он не любил столицу, здесь, по его мнению, слишком много людей: вечный шум, гам, толпы, все толкаются и куда-то торопятся, забывая, что людям вокруг тоже нужно на работу или учёбу. Всем плевать друг на друга, а Джисону такое отношение не по вкусу. Но есть люди, которые с этим могут не согласиться.        К примеру, тот же Йонг, которого он так ждал сейчас. Любит, зараза, опаздывать, а мириться-то с этим Джисону…       В общем, если абстрагироваться, то Йонгу нравится именно вся эта суматошность Куала-Лумпура. Он говорит, что это делает город живым. Что так это не просто домики, что в них есть жизнь и история. Что каждый из этих бегущих по улицам прохожих бежит в определённое место, с определённой целью. Что думает каждый из них именно о себе в этот момент, и это его завораживает.       Звучит странно и излишне философски на взгляд Джисона. Особенно если понимать, что это говорил Йонг.        Типо, это тот же человек, который спрыгнул с моста и потянул за собой Джисона, когда они гуляли мимо речки. Просто потому что ему захотелось освежиться. Он откровенный дурак, он вообще не ощущается как человек, который умеет думать дольше трёх секунд.       Хотя, может Джисон и слишком категоричен в его отношении. Всё-таки иначе бы Йонг не дожил до своих "старческих" почти двадцати. Да и Джисон, дружа с ним с малых лет, до своих нынешних четырнадцати тоже не дотянул бы: если бы помер Йонг, Джисон точно был бы где-то рядом и ушёл вместе с ним. Такими уж они были.       Йонг, на самом деле, часто любил встревать во всякие глупые передряги. И если сейчас он ещё более-менее остепенился и в пожар за щеночком не полезет, то каких-то пару лет назад ни его родителей, ни Джисона такое бы не удивило. Да, чёрт, любую дурость назовите, какая только в голову взбрести может, — будьте целиком и полностью уверены, что Йонг бы в ней поучаствовал, представься только возможность.        Да, Йонг был старше, причём сильно — на целых шесть полных лет, — а тем не менее совершил за время их дружбы и совместного взросления в тысячи тысяч раз больше поистине идиотских поступков, чем Джисон. И все они были гораздо-гораздо глупей, чем его поступки. Ох, о выходках Йонга можно говорить вечно, особенно Джисону. Он как будто коллекцию собирал, заполнял своеобразное "бинго": что на этот раз выкинет его старший друг.        Джисон всегда был в их тандеме искоркой здравого смысла. Даже когда ему было всего девять, а Йонгу — пятнадцать с половиной (чем он любил гордиться и хвастать).        Как раз тогда Джисон в полной мере осознал, насколько безумный придурок Йонг. У Джисона в тот день были дополнительные внешкольные занятия по игре на гитаре, которые ему благородно оплатил как подарок на день рождения Йонг, во время их проведения уходящий, как хороший мальчик, куда-нибудь прогуляться, чтобы не мешать и не смущать неловкого Джисона своим присутствием. А то, как всегда, тот бы застеснялся своих ошибок и не смог бы справиться с поручениями преподавателя. Не для того он оплачивал его мечту.        В ту неделю, когда Йонг внезапно подвесил бездомную собачку за хвост к нескольким надувным шарам, лишая её возможности ходить, они, как часто бывало, выбрались на дачу, чтобы спокойненько отдохнуть на природе. Пусть Йонг и его семья и были счастливы больше именно в городе, все знали, насколько Джисону проще адаптироваться к новым условиям в такой вот атмосфере. Поэтому всё чаще разрешали им с Йонгом вдвоём кататься самим на какое-то время в этот "особняк", как его называл Джисон. Всё же размеров дом и вправду был впечатляющих, для такого паренька-простачка, как Джисон, уж точно.       Столько комнат, столько окон, столько места для творчества. Йонг пообещал, что когда-нибудь они наверняка разрисуют пустые стены какими-нибудь кривыми каракулями. Они оба не умели рисовать от слова совсем, так что, пока дом ещё принадлежал родителям Йонга, эти их детские планы ещё витали только в мечтах. Зато не таких уж и далёких: по секрету, дядя Йонга по маминой линии — Пак Донхёк — рассказал как-то ему, что отец планирует передать дом сыну на его двадцатилетие. А это уже второе ноября, всего-то неделя осталась.        Джисону, если честно, не верится, что скоро этот дом перейдёт в руки Йонга. Ну правда, это ведь… такое огромное здание… Это их Особняк, тот, в котором они провели столько времени вместе. И, Джисон уверен на тысячу процентов, Йонг в нём один жить не станет.        Джисон ведь наверняка будет к нему постоянно приезжать, они будут снова играть во дворе, бегать в лес, прятаться за деревьями и наслаждаться приятным ароматом свежести загородного ветра. Прямо как когда Джисон был ещё ребёнком.       Джисон обязательно выпросит у мамы (а та, в свою очередь, — у папы), чтобы его отпускали на ночёвки снова. Тогда-то они легко отдавали его жизнь в руки родителей Йонга, а теперь никаких гарантий они дать не могут: Йонг, конечно, может триста раз поклясться, что обеспечит безопасность Джисона, но кто ему поверит? Йонг, ещё раз, — бомба ускоренного действия, со множеством раз применения. Он взрывается безумными и наиглупейшими идеями каждые пять минут.        Нет, отец Джисона точно не даст ему добро на такое. Значит, нужно будет придумывать другие отговорки и умело врать. Ну, либо умолять маму, мама поймёт точно. Она знает, как же хорошо ему с Йонгом. Её всегда умиляла их крепкая дружба.        А вот отец… он, как бы сказать, не видел в Йонге мужчину. Йонг всегда был неуклюж, всегда мог учудить такое, что стыдно будет даже пробегавшей мимо собачке. Йонг был другим. Йонг был дурачком, был весёлым. Он не выглядел внушительно, не выглядел как единственный наследник довольно крупной компании, в реальности же являясь им.        Для главы семьи Хан он был слишком легкомысленным и мягким, не мог постоять за себя, не мог проявить силу. Он был "как баба". Единственное, что Хану Расселу казалось у него "от мужчины", — телосложение. Когда Джисон был дома, он часто слышал, как за стенкой его отец ругал Йонга.        "Да ты не понимаешь, дорогая, — глухой низкий голос за стенкой продолжал размышлять под очередной всплеск пива. Хан Рассел не позволял себе алкоголь просто так: если он пил, то он либо был очень сердит, либо считал, что заслужил отдых после работы, что бывало, в самом деле, не часто. — Он же даже семью держать в узде не сможет, когда представится возможность. Он что, всю жизнь будет под ручку с нашим сыном бегать? А сын наш что? Он-то себе как будет искать семью? Да на него ни одна уважающая себя девушка не посмотрит, пока он будет в компании этого идиота!"        Джисону хотелось заткнуть уши подушкой, что он, разумеется, обычно и делал, когда отец снова начинал свои недовольные речи.        Что бы вы ни могли подумать, Джисон искренне любил отца, несмотря на все его иногда излишне резкие высказывания и строгость.       Он, пусть сейчас и не очень уделял время сыну из-за загруженности на работе, в его детстве часто выезжал с ним на рыбалку, учил стрелять из лука, который сам же выстрогал на десятилетие Джисона. До инцидента, ещё в Корее, они зимой часто выезжали в горы полепить снеговиков и покататься на сноубордах, чему его тоже учил именно папа. Да даже английский язык он знает благодаря ему на уровне носителя уже в свои четырнадцать: как-никак Хан Рассел — британец. Не научить своего сына своему родному языку было бы преступлением.        К слову об инциденте… Когда это произошло, отец был первым, кто решился защитить его и пошёл без и тени сомнения разбираться "по-мужски" с руководством и остальными родителями. Его учитель тогда слепо игнорировал все мольбы и плаксивые жалобы маленького Джисона, мама могла только успокаивать, гладить по макушке и целовать в лоб, боясь совершать хоть какие-то решительные действия, а папе они просто страшились говорить.        Лишь когда случилось Это, отец узнал о том, как много времени его сын замалчивал свои опасения и страх. Даже маме он говорил не столько, сколько глотал вместе с тяжёлым комом в горле. Только вот инцидент бы скрыть не получилось: его увезли на скорой из лесу.        Ему было всего восемь, но никого это не остановило. И всему виной были эти мерзкие щёки и большие глаза.        Хан Рассел пришёл в ярость, когда в больнице увидел плачущего раскрасневшегося сына, вздрагивающего при каждом касании врача, осматривающего рану и понемногу промывающего её водой. Сразу после увиденного, оставив жену приглядывать за малышом, он немедленно рванул в школу.        Если вам интересно, ничего он там не добился. Ни увольнения преподавателя-куратора, ни какого-либо разбирательства с родителями. Ничего. Совершенно.        Весь его гнев вылился на его подчинённых сотрудников в компании, чему те явно были не рады. А кто был бы рад, когда справедливый начальник вдруг стал бы считать среди всех равных кого-то ровнее? Те две недельные газеты, которые тогда выпустило издательство, частью которого и заправлял Хан, вышли такими перелопаченными, что даже вызывали недовольство среди читающих их людей. Это подстегнуло треснувшее сердце отца Хан забиться ещё неспокойней.       По ночам, к которым он возвращался домой, его дома всегда ждала любящая жена, всеми силами пытавшаяся расслаблять его массажами, к которым у неё всегда были "золотые руки", и вкусными простыми домашними блюдами. У неё, скажем прямо, не очень получалось, ведь ложился в постель он всё ещё напряжённым, но по крайней мере он был всё так же справедлив и на родных никак не срывался. Скорее копил всю эту неприязнь.        И так пока Ча Сэкиль, наконец, самостоятельно не нашла способ решить назревшую проблему: переезд. Отец совершенно крепко и нерушимо поставил условие, чтобы Джисон не возвращался в этот поистине дикий, чудовищный коллектив, так что он уже долго безбожно прогуливал по его же наставлению.       Он был будто ни рад, ни печален от этого: словно всё не мог отойти от шока случившегося. Мама предлагала Расселу отвести сына к психологу, но отец не хотел вешать на него клеймо "ненормального". На него и без того клеймо повесили. Но другое.        "Ты помнишь Ючжин-онни? — неуверенно спросила как-то мама отца, пока Джисон кутался в одеяло, прячась от своего же ночника в виде кролика. — Ту, с которой я вела переписку, когда была студенткой, дорогой. Она же переехала в Малайзию, нашла там хорошего мужа, я говорила когда-то".        "Но они же там, а мы здесь, Сэкиль", — бархатно отозвался Хан Рассел, наверняка поглаживая её по плечу.       Они часто просто сидели так, в обнимку, в спальне и рассматривали старые, но совсем не пыльные семейные фотографии на стене. Вся семья относилась к ним насколько это только возможно нежно и осторожно, будто бы к их общему сокровищу.       Даже маленький и шумный Джисон в своей самой гиперактивной и безбашенной фазе не смел касаться этих фотографий, что уж говорить о тогдашнем времени: он только иногда совсем трепетно, как его учила мама, протирал их кружевной салфеткой.        "Я уже позвонила ей, спросила. Она сказала, что не против, если мы ненадолго приедем, пока будем искать жильё. Дорогой, мне кажется, Джисону пошла бы на пользу смена обстановки. Там есть море, английские школы, — она явно очень старалась всячески убедить мужа, аккуратно подбирая слова. И тут она задумалась, а затем неловко пробормотала, будто это могло настроить этой мыслью Рассела против её плана.— И у Ючжин-онни есть сын, ему сейчас четырнадцать. Он, как старший, сможет помочь Джисону сориентироваться".       И, что удивительно, отец тогда туманно согласился. Оказалось, на следующий же день, чего тогда не понимал Джисон, он выставил квартиру на продажу.        Последовала череда удачных совпадений, в которые едва могла поверить охающая от приятного волнения мама. Буквально через месяц они нашли покупателя, а следом собрали чемоданы и суматошно перебрались в Куала-Лумпур, где их в аэропорте встретила женщина с высоким длинным чёрным хвостом в строгом деловом костюме.       Тётя Ючжин, вопреки первому впечатлению Джисона, после низкого поклона Хану Расселу, маленькими шажочками подбежала на поцокивающих каблучках к маме и тепло-тепло её обняла. После долгих объятий она, слегка кланяясь, протянула ладонь Джисону, который несмело её принял, и чуть её покачала со словами "Добро пожаловать в Малайзию, дружок". Мама только умилённо издала одобряющий смешок, когда Джисон повернулся на неё широко-широко раскрыв глазки.        — О чём поют витающие в облаках собачки? — присвистнул кто-то низким хриплым голосом над ухом.        Это была их личная фразочка. Любимый мультик, запавший в сердце, первый, который они посмотрели вместе, когда Джисон только познакомился с Йонгом. Когда ещё был забитым, грустным, когда ему было неловко, что его познакомили и оставили наедине с каким-то богатеньким подростком, а он, маленький и без золотой карточки в кармане, сидел на непривычно мягком матрасе и ждал, пока качающий левой ногой, закинутой на вторую, в воздухе Йонг выберет, что им смотреть.        "Все псы попадают в рай".       Навсегда их любовь, радость, счастье. Навсегда их личная панацея от любой проблемы.        Джисон сразу потряс головой и с широченной улыбкой кинулся в распростёртые объятия Йонга, выросшего рядом с ним скалой.       Вот ему снова четырнадцать, а не Йонгу, к которому он приехал в свои восемь, вот он снова счастлив, как в детстве с папой на рыбалке. И всё спокойно и хорошо: жара снова обжигает щёки, как и глупый румянец от радости, а Йонг снова пришёл поздно.       — Ты опять опоздал! — возмущённо воскликнул ему в грудь Джисон, постукивая по широкой спине кулачками.        — Всего на пять мину-у-ут.        — Не ври, восемь! — сразу как Джисон кинул взгляд на настенные часы на платформе, последовал ещё один удар по спине, на этот раз посильнее, так что Йонг в смехе закашлялся, обнимая, наконец, Джисона в ответ и приподнимая его над землёй.        Джисон тут же взвизгнул, замотал ногами в воздухе, пытаясь удержать равновесие и не упасть. Он буквально вцепился в тело старшего, намертво сжимая кулаки с тканью чужой майки, и отчаянно завопил:        — Верни меня на место, придурошный!        А Йонг не слушал: стал чуть крутиться на месте, глядя ровно в глаза Джисона своими искрящимися, будто сейчас от него к Джисону перебежит эта искра и его ударит током.        Вскоре у Джисона, как по волшебству, глаза тоже заискрились — он расхохотался не хуже Йонга. Похоже, разряд его всё-таки достиг.        — Ну поставь меня, Йони-а! — всё же простонал Джисон, когда у него жутко затекла спина. Йонг же, заместо того чтобы оставить Джисона, внезапно перевернул его, беря на руки уже как невесту — под коленями и спиной. Игривое возмущение Джисона переросло во вполне реальное и вообще не шуточное. — Йонг!        — Ну-у, не кипишуй, щеночек, — покачал головой Йонг, приближаясь в лицу Джисона, почти касаясь своим носом его. Джисон отдёрнулся, глядя шокированно-сердито на абсолютно уверенного в своих действиях Йонга, которого, в этой ситуации, не смущало ничего.        Йонгу никогда не нравилось, чтобы Джисон звал его по полному имени. На то было две причины: во-первых, что важнее, он не считал, что они с Джисоном в таких отношениях, чтобы звать друг друга так официально; а во-вторых… жёсткая буква "г" на конце его нервнировала. Она будто делала из него какого-то монстра и серьёзного человека, что было с ним чем-то не совместимым.        Эти двое сразу условились, чтобы Джисон придумал что угодно, лишь бы не обращаться к нему на это мерзкое "Йонг" или "Йонг-хён", что ещё того хуже. Йонг в прямом смысле терпеть не мог, когда к нему обращались на "хён". Ему это казалось совершенно неуместным. Особенно в подростковом возрасте: тогда ему думалось, будто это его старит. Ну, с другой стороны, у кого тараканов своих не было в пятнадцать, правда? Вот и у него свои нашлись.        Поначалу, лет до восемнадцати, Джисон называл его просто Йон, убирая громкое грозное окончание. Им этого казалось достаточно. По крайней мере Йонг не возмущался. А потом, по мере того как они становились всё ближе, а их дружба — всё теснее, это Йон сначала стало "Йон-а", а потом и "Йони-а", каким остаётся и по сей день.       Йонг же, как звал Джисона "Джи", по первому слогу, так и продолжал. Им было комфортно, зачем заморачиваться и грузить друг другу мозги?       Хотя, Джисон-то грузил! Столько вариантов перепробовал! И "Йоня", которого они сразу забраковали, ибо звучало как имечко для младенца, был, и "Квон-а" — по смягчённой версии фамилии, и просто "волк", раз на то пошло. И перечислять можно почти что до бесконечности, потому как Джисона не мог устроить ни один из вариантов, а просто "Йон-а" начинал надоедать и резать ухо.       Благо он, со своим юношеским максимализмом, в том числе ушедшим у него в постоянную потребность что-то придумывать и над чем-то париться, попытался бороться хоть в этом. Обыкновенное "Йони-а" прижилось.        Но отрицать, что получить какое-нибудь интересное прозвище от Йонга, помимо скучного "Джи" и слащавого "щеночек", ему непередаваемо хотелось, он не станет. Это было очевидно.        — Не на людях же, дурак! — продолжал пытаться вырваться Джисон, озираясь по сторонам, не собрали ли они уже аудиторию зрителей. К счастью, пока нет, так что у него был шанс замять всё это недоразумение.        Йонг же продолжал смешливо лыбиться, только теперь он зашагал с ношей к выходу с вокзала. Не так. Не с ношей — с невестой.        — Эй, поставь меня на землю!        — Не шуми, и тебя не заметят люди, — шепнул он, а Джисон, чьи щёки вновь загорелись, мог теперь лишь скрестить руки, надуться и обиженно отвести взгляд.        Как только они вышли с вокзала, Джисон всё-таки дал Йонгу крепкого позатыльника, так что дальше проблем не возникало: Йонг благополучно вернул его на ноги. Джисон же, поправив одежду, заулыбался и пошлёпал в сторону автобусной остановки, даже не оборачиваясь, потому что знал, что Йонг точно следует за ним хвостиком.        Честно говоря, наверняка, со стороны выглядело, будто Джисон приручил Йонга. Тот во всём его слушался, был покладистым, но иногда выдавал сюрпризы. Например, как пару минут назад. Как обычные домашние животные иногда оставляют хозяину подлянки, особенно кошки.        — У тебя настроение плохое? — вдруг спросил твёрдо Йонг из-за плеча.        — С чего ты взял? — Джисон слегка нахмурил по привычке брови, ускоряя шаг.        — По тебе очевидно, — пожал плечами старший, догоняя быстро младшего. — Жарко слишком? — Йонг, особо даже не пытаясь скрыть усмешку, сощурил хитрые глаза. Джисон только глаза закатил и продолжил без лишних слов перебегать от тенька к теньку, чтоб поменьше ходить под палящим солнцем. Йонгу же было совершенно плевать на жару и солнце в целом: он живёт тут с пелёнок, ещё б не привык. Он шёл прямо и невозмутимо, пока Джисон скакал зигзагами.        Наэлектризованное молчание начинало мешать думать о своём, вечно обращая на себя внимание и перетягивая воображаемое одеяло. Это становилось неловко, но Джисон старался это полностью, игнорировать.        Как видно, не вышло.        — Может, ещё денёк дома посидеть… Попробовать простыть ещё сильней… — пробурчал он, строя задумчиво-расстроенную гримасу-"мордашку", в понимании Йонга.        — Эй, Джи, тебе всё равно придётся сюда потом ехать. А мы уже в столице. Да и мама твоя заметит, что ты вернулся чересчур рано, — в не слишком-то свойственной ему мере логично проговорил очевидную вещь Йонг.        — Мы можем переждать в Особняке.        — Не забывай, что Особняк пока ещё мне не принадлежит, — выдохнул устало Йонг, едва поспевая за, казалось бы, излишне быстро бегущим в место, куда не хочет, Джисоном.        Джисон всегда, благодаря своим "компактным", как иногда шутила мама, размерам был юрким и ловким, он был шустр и гибок, отчего мама когда-то очень-очень хотела отдать его в танцевальный кружок. Правда, тогда Хан Рассел был категорически против, так что ничего не вышло. Не мужское это, видите ли, дело — танцевать. И не важно, что большая часть именитых танцоров всё-таки мужчины. В таких спорах обыкновенно видеть такие вот "допущения".        — Ну Йо-о-он-а.        — Давай, — твёрдо закончил тему Йонг, выходя, как бы символично, перед замедлившим шагом Джисоном вперёд.        Джисон — метр сорок с кепкой — смотрелся рядом с ним комичной игрушкой, которую можно запросто переломать пополам одним пальцем.        На самом деле он был жутко этим недоволен, часто ворчал на свой рост, в особенности старательно сравнивая его с ростом Йонга: тот-то был под два метра, ещё к семнадцати вытянулся так и больше не рос. Было бы жутко странно, если б он вырос ещё и перебил отца.        Ещё Джисон всегда начинал заводиться, приходя к Йонгу после дней медосмотра, ведь над ним без стеснения и попыток это скрыть смеялись одноклассники. Все уже давно были на голову его выше, а он никак не мог вырости ещё хоть немного.        Йонгу приходилось из раза в раз объяснять ему, что в четырнадцать он не заканчивает рости, что совсем скоро он наверняка дорастёт если не до него, то хотя бы близко. Мама-то у него была маленькая, миниатюрная, он в целом в неё больше пошёл — и щёчками, и глазками был такой же, зато отец был рослым и крепким, от него Джисону, правда, достался только цвет волос, которые сейчас он всё равно перекрасил. "И ни миллиметра роста!" — излюбленно жаловался он.        — Мне опять нужно будет перед ним раздеваться, — заныл Джисон, хватаясь за локоть старшего и повисая на нём. Похоже, он нащупал, какую линию гнуть. — Я не хочу.        — И в школу ты не хочешь, — безучастно отозвался Йонг, вообще не обращая внимания на прибавившийся "груз".        — Не хочу, — вторил ему Джисон, начиная путаться в ногах. До автобусной остановки осталось совсем немного и всё его нежелание навалилось на его плечи в один миг, примагничивая стопы к земле. В животе начинал завязываться отвратительный, болезненный узел.        — Конечно, — Йонг всё же остановился, чтобы младший случайно не упал и не ударился. — И что ты предлагаешь?        — Поехать к тебе в Особняк и наесться мороженого с ликёром, — на его губах растянулась заговорческая улыбка, будто это могло ему хоть как-то помочь уговорить Йонга. Йонг был стойким, но падким на всё, что делает и говорит Джисон, они поняли это давно. И Джисон очень любил этим пользоваться.        — Какой тебе ликёр, малой! — задорно пробасил Йонг, зарываясь толстыми пальцами в снова нечёсанное серебристое гнездо на голове. Волосы быстро электризовались от беспорядочных движений старшего, так что через какие-то мгновения Джисон стал сильно походить на чуть потемневший одуванчик.        — Твой папа за Большим ужином наливал мне виски полгода назад! — ухмыльнулся Джисон, выворачиваясь из-под пытки.        — И я этим недоволен!        Они снова замолчали, но теперь не сдвигались с места — стояли под надземным переходом, в его тени, чтобы Джисону не стало плохо под солнцем. И, хотя это могло привести к опозданию на приём к педиатру, это мало их волновало, они не торопились. Особенно Джисон, лениво привалившийся к стенке какого-то киоска.        Его лицо вновь приобрело мрачный вид, будто на похоронах, когда он заворчал:        — Зачем мне вообще снимать кофту? Этот дед что, не может попросить меня её приподнять?        — Ему видней, Джи, он врач, — пожал плечами Йонг, облокачиваясь на киоск рядом с младшим.        — Вот у вас же в семье главным доктором для всех является дядя Донхёк, да? — Джисон дождался, пока Йонг уверенно кивнёт. — Вот он просит тебя раздеваться, когда осматривает?        — Ты знаешь, у меня другая ситуация: я просто не болею, — Йонг захохотал, получая кулачком по плечу. — Джи, чего тебя так это волнует-то? Ты всё ещё стесняешься того маленького шрамика? — Йонг продолжал посмеиваться, получая ещё один удар. Он в ответ толкнул Джисона плечом, чтоб поумерил свой пыл, а тот лишь отвернулся. Его уши покраснели от стыда.        — Ты не понимаешь, — выдавил всё-таки через силу тихо из себя Джисон, но Йонг услышал и удивлённо вскинул густые брови. — Это не просто "шрамик".       — Да ладно тебе! Шрамы у всех есть. Чего только не повидал за свою практику этот твой "дед".        — Ты всё ещё не понимаешь, — Джисон надулся пуще прежнего, — на тебе хотя бы не клеймо.        — Чтобы я понял масштаб трагедии, ты б хоть раз мне эту хрень показал, — с улыбкой Йонг закатил глаза, точно так же отворачиваясь в сторону в слегка обидной пародии на младшего. Тому это, конечно, не понравилось. — Вечно залепляешь этот след то марлей, то ещё чем.        — Потому что это моё личное дело и плохое воспоминание, — задето пробурчал он в ответ, в его голосе засквозили действительно обиженные нотки.        — Шесть лет прошло, чувак. Пора принять, что это с тобой навсегда.        — Но я не хочу, это… — начал было говорить Джисон, как Йонг снова резко подхватил его на руки и рванул к прибывшему автобусу за киоском. У Джисона голос сорвался на взвизг, а фраза осталась незаконченной. Впрочем, это не так уж и важно, он ведь хотел сказать то же самое в третий раз.        — В школу ты тоже не хочешь! — крикнул будто в своё оправдание Йонг, влетая в транспорт с ношей и усаживая Джисона на сидение. Он в ту же секунду пристегнул его, чтоб уж наверняка не вырвался. — Значит буду носить на ручках, — его глупая улыбка всё-таки нашла отклик в сердце Джисона, лишь кинувшегося в шутку Йонга душить.        — Дурак! — прошептал Джисон прямо в губы Йонгу и сразу отстранился, хихикая.        — Провокатор! — послышалось в ответ.