Все псы попадают в рай

       По всему подъезду надоедливым эхом раздавались грузные ритмичные хлопки, но Минхо продолжал, насколько бы ему это ни осточертело слышать. В этом можно было бы спокойно обвинить нервозность предстоящей ситуации: он ведь, как-никак, идёт проворачивать нечто незаконное. Не банк, конечно, грабить, но тоже преступление.        И давайте, пожалуйста, представим, что его нервы сдают вовсе не из-за Джисона. Это слишком тяжело принять.        Что вчера, что позавчера, он был напряжён донельзя. Как ему постоянно напоминали Феликс с Чаном, он будто постоянно сидел на иголках, да и в целом выглядел даже менее опрятным, а говорило это о многом. Всё-таки выглядеть аккуратно для Минхо, как для преподавателя, — закон. Даже вне академии его маленькая семья умудрялась возмущаться его излишней трепетности к чистоте и порядку, особенно, по очевидным причинам, Феликс. Ох, как же часто он начинал недовольно ныть, слыша указание убраться в гостиной, как будто бы гостиная у них размером с минимум три футбольных поля, а не едва больше каморки.        А сейчас, как не могли не заметить Чан с мелким, всё это даже с натяжкой к Минхо за уши не притащишь. По крайней мере, в последние дня полтора, пока он с волнением ожидал приёма у Чанбина. Не всегда глаженные вещи, не уложенная привычно причёска, заспанный вид — вот каким был Минхо в пятницу и вот каким был сегодня, в субботу.        Он выбил им "номерок" на субботу в 22:30, в нерабочее время, а стоит перед дверью Чана уже сейчас — во вполне рабочее. Часы на руке показывали 18:47, но он хотел прийти ещё раньше. Во-первых, привести себя в порядок под надзором Бана, чтоб наверняка. А то, как бывает с недавних пор, сделает всё наперекосяк. Не на свидание, конечно, идёт, но снова выглядеть лучше хочется.        Во-вторых, он давно просто так не ходил к Чану. Ну, сейчас, всё-таки, "просто так" не скажешь что он решил зайти, но посидеть с лучшим другом, чёрт возьми, хочется. Поболтать по душам тянуло, как в студенческие годы, погрызть за очередным глупым спором яблочных чипсов в конце концов.        — Ты внезапно, — тепло ухмыльнулся Чан, расплываясь в добродушной улыбке и пропуская вечернего гостя в квартиру. — Феликс снова ушёл к Чанбину и тебе стало одиноко? — понимающе самому себе кивая, спросил он.        Хозяин квартиры, сгорбив вновь привычно спину, поняв, что пришёл к нему не кто-то незнакомый, поплёлся устало на кухню, шлёпая по полу смешными тапочками с рисунком в виде мордочки непонятного животного. Он был в удобном чёрном махровом халате, а на голове, чтоб мокрые волосы не мешались, носил две заколки в виде звёздочек. Либо он собирался наносить на лицо маску, либо готовить, тут одно из двух.        Как только Минхо показался на кухне, все сомнения отпали: стоял крепкий запах кофе и рамёна с сыром. Чан кофе никогда не любил, даже вон Феликса от него отучить пытался, однако сам часто грешил его злоупотреблением. Да и Минхо, подхвативший у него эту волну "ограничить кофе в крови Феликса", сам святым не был: каждое утро начинал с крепкой чашечки. Только вот если Минхо кофе просто нравился на вкус, то Бану как будто было жизненно необходимо себя будить после многих из бессонных ночей, проводимых за перебиранием аккордов и тяжёлыми мыслями над исписанными кучами смятых листков с текстами. Ему всё не нравилось.        Иногда Ли задумывался, а слышно ли его соседям, как он убивается раз за разом, хотя стоило бы видеть десятый сон. Сейчас у него даже вполне могла бы появится возможность это узнать: как-никак теперь он знает целых двоих его соседей. Только вот друзьями он с ними быть никак не мог, он ведь их преподаватель. По крайне мере, одного из них…        Когда-то, когда Феликс ещё к нему не переехал, Минхо часто ночевал у Чана. И так же часто насильно укладывал его спать, приносил с собой успокаивающие чаи из каких-то трав. Он постоянно был вынужден того поддерживать, говорить, что ему всё нравится (он не врал, честное слово), а ещё, заодно, пытаться быть тише, чтоб не мешать, опять же, соседям. Ибо Чан часто не замечал, насколько может быть шумным, когда погружался в музыку.        Теперь же, когда он к нему на ночёвки не приходит, он думает, что мирная спокойная жизнь у соседей скоропостижно скончалась, не успев особо начаться. Не всегда же он мог к нему ходить.        — Не, Феликс отлёживается, он же не привык так рано вставать, — не задумываясь ответил Минхо, облокачиваясь на стул. — Я пришёл к тебе. Ты опять не спал, да? — строго проворчал Минхо, делая вид, что по-настоящему зол и вообще дуется. Для посторонних он — вечно недовольный хмурый дядька (хотя, в глубине души, он надеется, что дядькой пока не выглядит), а для близких — заботливая, но иногда перегибающая палку мамочка. Для Чана в том числе.        — Хо, сейчас почти семь, — попытался возразить старший, — я просто уже устал и хочу спать. Поэтому мне надо было взбодриться, нужно ещё работать.        — Вот ты мне скажи, — не унимался Ли, давно ему не подворачивалось шанса отчитать за такое Бана, — зачем тебе выполнять все эти рабочие планы в субботу? Спал бы себе, как нормальный человек. Чего ты себя снова изводишь?        Чан громко выдохнул, подходя к столу и убирая от греха подальше кружку, оставшуюся от его "надо было взбодриться". Так хоть был шанс, что Минхо, в последнее время словно наэлектризованный, успокоится сам и даст замять этот вопрос.       Успеют ещё погрызться, а сейчас Чан может заметить, что его друга что-то гложет. И, похоже, он даже догадывается, что конкретно. Это, пожалуй, было поважней очередной кружки кофе.        — Зато завтра буду отдыхать.        — Я бы не назвал отдыхом то, как ты зарабатываешь мозоли на пальцах и рвёшь десятитысячный юбилейный лист со стихами, — фыркнул Ли. — Лучше б реально просто заснул.        — Но тогда бы ты меня сейчас разбудил, а потом бы винил себя в этом, — проигнорировав невнятные возмущения Ли, который так же только фыркнул на острую точность его слов, лишь покачал головой Чан, отключая чайник и с хрустом дотягиваясь до коробки с чайными пакетиками для Минхо. У него дома стоял целый чайный набор исключительно для Минхо.        — Пф, а Феликс ещё меня стариком называет… — прыснул он, стараясь больше не думать о чём-то плохом. Чан всё равно в следующую их встречу ещё успеет наслушаться от него замечаний.        — Эй, не на-а-адо мне тут! — с ясной в голосе улыбкой и теплотой протянул чуть хихикающий Чан. — Я тебе сейчас в чай кину пять кубиков сахара!        — Ах ты! А ну отошёл от моего чая, негодяй! — Минхо в то же мгновение резво вскочил с места, явно намереваясь прибить старшего к стенке прихваченной со стола буханкой хлеба. Тот же, увернувшись от внезапного выпада неудавшегося фехтовальщика, проскользнул мимо него, устремляясь вглубь квартиры, скользя по полу и хлопая тапочками.        Минхо сразу подхватил новую волну хохота Бана, загоняя того в угол спальни к окну. С той стороны сразу стал морозить распаренную кожу сквозняк. Чан поёжился, густо покрываясь гусиной кожей, и, стойко принимая смертельный удар булкой по плечу, трагично умер, драматично прикрывая глаза. Он безвольно рухнул на мягкую постель, оставляя свою смерть на совести Ли.        — Так не честно, мне холодно! Я только-только из душа! Я продул исключительно из-за этого! — громко заныл вдруг охладевший труп, шустро хватая и крепко обнимая свою подушку.        — Ну раз так, то хоть похороню тебя в тепле! — Минхо по-злодейски рассмеялся, совершая новое нападение.        Чан снова попытался увернуться, но, как известно, мертвецы не очень-то ловкие и юркие, так что он без и малейшего усилия оказался в цепких лапах изверга. Бан взвизгнул, уже ожидая щекотки, однако младший вдруг стал катать его по кровати, заворачивая в одеяло, как старый ковёр. Такой завуалированной подлянки Чан точно не ожидал.        — Эй!        — Мёртвые не возмущаются, молчи, — буркнул Минхо, поправляя покрывало.        Довольный своей работой, он горделиво поднял подбородок, торжественно промычав победную мелодию. Чан, который теперь мог только наблюдать за ним, стискивая подушку, лишённый возможности двигаться, ожидал его дальнейших действий.        Пару секунд он продолжал так стоять, будто ничего делать и не собирался больше, однако уже спустя миг, как у Бана проскочила в голове эта мысль, Минхо накинулся на него уже без буханки: она осталась на прикроватной тумбочке. На этот раз его оружием стало его же тело: он вдруг уселся на бёдра Чану, придавливая его намертво к кровати. Если так, конечно, можно говорить про труп.        — Ваши последние слова, граф Трудоголик? — он приставил ко лбу Чана импровизированный пистолет из пальцев, грубо чеканя слова с выражением лица, которое только и можно было описать как "самовлюблённый, но беспристрастный строгий судья-палач без сожаления выносит приговор убийце".        — Уже можно глупо шутить про шишки? — нехарактерно для себя пошло усмехнулся Чан, принимая от Минхо несерьёзные удары кулачками по груди. Выглядело так, как будто кролик роет норку. — Да ладно тебе, кроль!        — Спрячь от меня свои гейские намёки, прошу, — зашипел Ли. — Мы ведём себя как дети малые, боже… — тихо-тихо недовольно пробормотал он вдобавок.        — А ты перестань стреляться глазками в Джисона! — парировал умело и хитро Бан, пропуская последнее замечание мимо ушей. Иногда нужно давать выходить своему внутреннему ребёнку. С саркастичным "жестоким" Минхо и не к такому привыкнешь. — И вообще, ты по нему чахнешь, что ли? — дружба с ним, также, вызывает побочные эффект в виде желания издеваться над собеседником. Вы предупреждены. Как и Чан. Как и Минхо.        — А ты ревнуешь? — отрезал Ли, хмурясь и упирая руки на груди. В отместку за такие "придурочные шуточки" Минхо устроился на Чане всем своим весом, поудобней.        Он не парился по поводу того, что Чану "тяжело": этот мелкий — сплошной кусок перекаченных мышц, как и чёртов Чанбин. Он без разминки преспокойно приседал с Минхо на ручках (не волнуйтесь, после этого Бан получил по первое число за такие внезапные дела без ведома Минхо, так что психика бедного Минхо не пострадала). Они с Со как будто спелись не хуже Феликса: стабильно ходят вместе в спортзал. Как будто одного качка в жизни братьев Ли не хватало. Хотя Феликс вон как радуется, когда залезает на спину Чанбина… Продался. Предатель.        — Вы опять сплетничали с Феликсом и Чанбином, — констатировал неоспоримый факт он, сердито зыркая на Чана. Тот же, в свою очередь, чуть отвернул голову и тщетно пытался сдержать рвущуюся улыбку. Минхо в ответ на это вдарил ему оставшейся второй подушкой по груди. Со стороны старшего послышался несдержанный смешок. — Колись, почему вы не уймётесь?        — Потому что тебе надо всего-навсего отрефлексировать свои симпатии, — он всё ещё не оставлял попыток не засмеяться на середине предложения во весь голос.        Ситуация ведь была до истерики абсурдная: Чан грубо обездвижен на кровати, стискивает в пальцах подушку, на нём сверху всем своим весом сидит его лучший друг — слэш — миролюбивый гомофоб, а они обсуждают его, вероятно, страшно втрескавшуюся душонку в его же студента парня.       Ах точно… Если бы видели их студенты, чем занимаются их безупречные строгие академисты-преподаватели в вечер субботы вместо заслуженного отдыха… Ну, это тоже в какой-то мере можно назвать отдыхом…        — Ну вы и придурки, — опять зашипел недовольно Минхо, сползая с Чана и давая ему выпутаться из одеяла.        Он, пожалуй, сейчас выглядел слегка даже обиженным, что не ускользнуло от привычно внимательных глаз сбрасывающего с себя слои покрывала Бана. Он, закончив, сразу приятельски закинул руку Ли на плечо, попытавшись его не то утешить, не то ободрить:        — Рано или поздно мысли у тебя сложатся в один пазл, а сейчас просто не парься, — Чан по привычке включил в себе режим "понимающего отца", настраивая Минхо на привычный шутливый лад — всё-таки минуту назад они дурачились, совсем как дети, что Минхо даже озвучил, суббота на такое сама по себе настраивает, — однако всё равно не удержался от подколки. — Но мы втроём можем тебе поклясться: твои эти долгие взгляды и то, как ты рядом с ним меняешься целиком и полностью, перестаёшь подкалывать и включать сарказм… мы не сможем никак описать. Нас ведь купидон подстрелит, — и заливисто так смеётся.        — Тебя сейчас я подстрелю! Меня бояться больше стоит! — их пробежка, как оказалось, не завершилась. Пару минут на передышку и снова за салочки. Хлеб, правда, остался забытым, бедный, на тумбочке.       Как и не заваренный чай… Спасибо хоть, что всё-таки без сахара. Правда, они к нему вернулись уже поздновато... После душа…       Ладно, на самом деле продолжалась эта беготня не так долго: вскоре, уже совсем взмокшего, Чан отправил в душ Минхо, чтобы тот точно не опоздал.        Греться в тёплой водичке и отмокать он, несмотря на всю свою любовь к долгим горячим ваннам, не стал. Дело было не в стеснении занимать надолго чужую ванну — стесняться Чана в его жизни никогда и мысли не проскальзывало — скорее он и сам осознавал, что может и опоздать.        В итоге выскочил он, мёрзнущий на почти что открытом воздухе из-за стоящего на полном проветривании окна, из-за которого Бану снова захотелось отвинтить умную головушку, уже минут через двадцать.        Он сразу попал в мучительный плен вновь ставшего "отцом" (или даже ближе "мамой") старшего со всеми прилагающимися процедурами: укладкой волос, маской для лица, патчами для глаз и далее далее. Продолжайте сколько хотите. Не ошибётесь.        Перед каждым своим свиданием, естественно, Феликс наведывается к Чану по этой причине. Ему бы в визажисты, а не в искусствоведы.       Хотя, отрицать, что Чан — превосходный специалист в искусстве, всё равно что с полной уверенностью утверждать, что земля плоская и вообще стоит на слонах, а те… в общем, вы и так знаете.        К середине наведения этого странного марафета Минхо настолько умотался и устал следить за очередными непонятными махинациями, что просто застонал:        — За какой целью мы всё это сейчас делаем?        — Трагично провожаем твою непризнанную любовь, что ж ещё? — ухмыльнулся уверенно Чан, одновременно шикая, чтоб Минхо не дёргался. — Для этого нужно выглядеть как никогда хорошо.        — Когда-нибудь ты дошутишься и я вырву тебе язык, — забурчал себе под нос Ли, стараясь сидеть ровнее, чтоб Бан ему кисточкой случайно в месть заранее в глаз не тыкнул.        — Жду не дождусь.        Все эти "издевательства" над ним и здравым смыслом Минхо кое-как стерпел, только никак действительно не мог в нём уняться вопрос: почему? Почему его приятели помешались на мыслях о Джисоне? Почему любой разговор приходит в конце концов к нему?        Он что, особенный какой-то? Он просто один из нерадивых студентов, что не так-то? Как будто у Чана их в практике не было, почему именно у Минхо нужно это обсуждать?        Это не то чтобы было даже близко к важной части его жизни, особенно в субботу. Сегодня он вообще должен был отдыхать и отлёживаться, последовав примеру Феликса, а в итоге просидел на нервах полдня, а остальную половину потратил на уговоры Чанбина.        Как и предполагалось, он долго ломался: всё-таки незаконно было — он человек совсем не рисковый. Может, это уже была какая-то профдеформация, но он терпеть не мог лишний стресс, а такие вот мелкие преступления вообще не входили в его планы или хотя бы моральные нормы.        Он понимал, что делает это для благого дела (как объяснил ему Минхо, конечно), что этим он как раз сохранит и защитит непонятного "Питера" как раз от лишнего стресса, но… чёрт, это было слишком.        Поэтому проговорили они долго. Пожалуй, за всё время их знакомства это был их самый длинный разговор. И самый напряжённый. Как будто даже та самая первая встреча в кабинете детского психотерапевта была более мягкой. Хотя… не. Тут Минхо загнул. Сильно. Тот момент не переплюнет вообще ничего.       — А ты когда…? — начал очередной свой безмятежный вопрос Чан, уже заканчивающий укладывать непослушную чёлку Ли, но был внезапно прерван гулким уведомлением, пришедшим на дёрнувшийся на стиральной машинке в углу ванной комнаты телефон младшего.       Тот же не обратил совершенно никакого внимания, понимая, что это Феликс наверняка проснулся просто, случайно задремав, и спросонья, не обнаружив его в квартире, спрашивает Минхо о том, куда он ушёл и надолго ли. Это может пару минут подождать.        Бан же, сразу убрал в сторону утюжок, чтобы точно случайно не обжечь слишком сегодня резкого и нервозного Минхо, если вдруг тот всё же пойдёт отвечать. Он стал осторожно поправлять волосы пальцами, убирая выбившиеся прядки с глаз.        — Ты не будешь смотреть? — он кивнул заинтересованно головой в сторону телефона. — Вдруг это Джисон?        — Джисон, Джисон, Джисон… Почему вы всё о нём не заткнётесь? — вспылил, не удержавшись, Минхо в ответ, вырываясь-таки из лап "садиста" и отшатываясь от его аккуратных ладоней. Чан их только печально опустил, усаживаясь на бортик ванны. — Это просто прогульщик без должных навыков в рисовании даже, чёрт возьми! Он вылетел бы из академии на первой же зимней сессии, я просто даю ему возможность уйти без тотального позора! — от такого насколько он активно жестикулировал и тряс головой с каждым словом, вся работа Чана над его образом пошла коту под хвост.       Но его самого это волновало мало: он только смотрел на Минхо грустными, в каком-то смысле разочарованными глазками, как ребёнок. Ему больше ничего не оставалось. Только ждать, пока Минхо сам остынет. Если попробовать его ободрить, то он только разгорится больше и ярче.       Когда Ли закончил, казалось, свою гневную тираду, Чан спокойным тоном заговорил:        — Ты бы не пошёл в свой законный выходной с кем попало в больницу, ты бы не стал уламывать на что-то противоречащее его же убеждениям Чанбина, ты бы не стал, наконец, даже пальцем шевелить ради какого-то там прогульщика-бездарности, Минхо.       Медленно, без осуждения, даже без ярких эмоций, которые были ему часто присущи, Чан это перечислял, подходя к Ли и укладывая ему на плечи крепкие, жилистые руки, чуть сжимая. Эти вещи были очевидны, но для Минхо, который часто не замечал того, что было прямо у него под носом, это стоило терпеливо произнести вслух и разъяснить.       — Мы оба, в конце концов, знаем, что никаких справок ему для отчисления не нужно. Ты просто хочешь с ним увидеться вне всяких формальностей, ты всё ещё чувствуешь себя виноватым.        — Разве я могу хоть как-то ещё вину искупить? Даже сегодня я на это не надеюсь, — мрачно проурчал Минхо, хмурясь пуще прежнего и стараясь убежать от пронизывающего взгляда старшего. Чан всегда видел его насквозь, сколько бы Ли не прятался за масками и ворчанием. Это было одним из первых колокольчиков, которые их свели своим тихим нежным звоном. — Чан, я понимаю, что ты пытаешься помочь и всё такое, но я не смогу понять твоих нравоучений, пока они уходят в эту степь.        — Я и не требую, — понимающе кивнул Бан и крепко обнял, хлопая по спине. Он довольно быстро отстранился, всё-таки снова поправляя чёлку Ли. — Главное, думай головой, — он приложил указательный палец ко лбу Минхо, — и разреши себе чувствовать то, что чувствуешь, как бы глупо это не звучало.        — Не запрещаю я, — фыркнул с лёгкой полу-улыбкой Минхо.        — Все мы, люди, запрещаем, дурак, — ухмыльнулся в ответ старший, убирая утюжок и косметику в подвесной шкафчик.        Как раз в этот момент прозвучала мелодия звонкого пения птицы. Это у Чана такой звонок на входной двери стоит. Минхо в недоумении повернулся к нему.        — Ты кого-то ждёшь?        Чан же так же нахмурился:        — Нет, — он ещё секунду подумал, затем кивнул сам себе и бросил, уходя из ванной, — жди здесь. Я сейчас.        Он быстрым шагом, как слышал Минхо, дошёл до прихожей, мгновение постоял, видимо, приглядываясь к пришедшему через глазок, и быстро открыл дверь.        Минхо слышал его приглушённо, но почти не мог разобрать слов, а его собеседника, по-видимому говорящего тихо, так вообще не замечал. Тем не менее о том, кто он, думать не нужно было даже: после фраз Чана "ты пришёл к Минхо?" и "давай всё-таки на "ты" это стало очевидней некуда.        И сомнений совершенно не могло остаться, когда Чан позвал его подойти к ним в прихожую и захватить телефон.