Все псы попадают в рай

      Минхо вдруг вскочил с кровати, как умалишённый, с сонным хрипом стараясь отдышаться. Он продолжил двигаться словно по инерции из сна, ведь он там прямо бросился без задней мысли вперёд. Сердце сильно кольнуло, а перед глазами стали мелькать чёрные пятна, так что Ли почти сложился пополам, пережидая ожидаемую неприятность. Видел бы это брат — точно бы пошутил про старость.        К слову о брате, Феликс сидел в его комнате за письменным столом и беззаботно вилял ножками под слишком высоко поднятым офисным креслом. Уши были как всегда заткнуты проводными мелкими наушниками, волосы по-домашнему зачёсаны назад и закреплены жёлтеньким детским гребешком так, что прядки мило торчат в разные стороны. С самого низу они собирались в неаккуратный маленький хвостик, тоже раскрывающийся хаотичным цветочком.        На нём была его любимая укороченная светло-голубая футболка, парная с Чанбином. Тот, правда, так ни разу её и не надел, повода не нашёл, как говорил. Хотя, может, когда Феликс ходил к нему на ночёвки, и носил. Минхо, как бы, к ним не наведывался. Не хотелось, как минимум, застать их целующимися. По-дружески, естественно. С их же слов.        На шее крепко сидел плетёный чокер с подвеской-пентаграммой. Этот металлический брелок он не удержался и купил ещё в Австралии, когда проходила какая-то ярмарка на площади. Их туда повели с классом из школы по приказу мэрии. Правда, ни школа, ни мэрия, конечно, не обязывали покупать "отвратительную богохульную сатанинскую символику", как выразилась его классная руководительница, проходя мимо лавочки, в которой буквально минут за пять до этого напокупал всяких безделушек Ли.        Спросите, что же ещё он в тот день урвал? Колечко с мордой козы и браслет с какой-то надписью на латыни (Феликс не переводил, зато Минхо с Чанбином, изучавшие латинский в университете, оба подавились кофе, увидев на руке младшего Ли "Oderint dum metuant"), но сейчас он их не носит. Ну, ещё тогда он купил обычный венок, пару открыток с кошками и футболку с уткой, но это не очень подходит к теме, правда? Зато отлично подходит Феликсу.        Открытки он, кстати, первым делом отправил Чанбину и Минхо, очевидно. А вот над подвеской пришлось поработать — самостоятельно плести к ней чокер. Первый блин комом, что удивительно, не вышел, выглядел в этом младший брат, по мнению старшего, просто великолепно. Разве что пентаграмма всё-таки, возможно, лишняя.       В общем, и сейчас перед Минхо предстала милейшая картина, правда, сидит он за его рабочим ноутбуком. Без спроса.        — Напугал! — оглушающе воскликнул, вздрогнув, тонким голоском Феликс, одним движением резко выдирая свои внутриканальные наушники из ушей. Он быстро обернулся и задрал голову к подошедшему внезапно из-за спины Минхо, драматично прикладывая к груди руку, будто пытался проверить на месте ли его замчавшееся сердце. Актёр без Оскара, не иначе. — Ты чего так подкрадываешься?        — Это моя комната, Феликс, имею право, — Ли-старший же руки по-деловому сложил, выпятил левое бедро и с наигранным недовольством смотрел на брата. — Что ты делаешь?        Разумеется, он на самом деле не сердился. Да и комнату эту своей он называет только оттого, что спит в ней, они же оба живут в этой квартире. Почти что равные её владельцы. Почти — потому что Минхо за неё платит всё-таки поболее.        Старшему было больше интересно, что сподвигло Феликса нарушить их договорённость. Ещё в детстве они поклялись на мизинчиках, что не будут лезть в чужие вещи. Не от какого-то недоверия друг к другу, конечно, скорее от уважения личных границ. Их маме вечно было дело до того, о чём они переписываются (после отъезда Минхо это стало касаться в полной мере именно Феликса, естественно, и Чанбина, у мужа она не проверяла, а раньше таким козлом отпущения был старший сын и его общение с Чаном), поэтому впечатления о таком вот поведении выжглось не самым приятным воспоминанием. И тут — вот те раз — Феликс собственной персоной сидит за его ноутбуком.        Нет, вы не поймите неправильно — скрывать ему там нечего: откопированные документы с работы, которые надо было доработать, да поисковик. Пара программ для презентаций, несколько для форматирования текстов. И всё. История поиска? Ничего важного: правописание некоторых слов и значение других. В общем, компромата на него там не найти, даже за уши и хвост не притянешь. Минхо за это и не беспокоился, он и бровью не повёл.        Феликс неловко отвёл взгляд и стал почёсывать загривок, невольно задевая пальцами хвостик, отчего он забавно трепался.        — Ты знаешь… мне тут Чию передала, что по перспективе нам с ней за прогулы задали сделать презентацию, — он неохотно растягивал слоги, всячески стараясь избежать пригвоздившего его к стулу строгого взгляда Минхо, требующего объяснений. — А программа есть только у тебя на ноуте…       — Почему не предупредил? — злости в голосе всё ещё не было, но по тону было ясно, что он младшего отчитывает. Не из вредности и ревности, прости господи, к вещам в квартире, а из искреннего желания помочь Феликсу привыкнуть к хотя бы бытовым правилам приличия. Не то чтобы Феликс был каким-то невоспитанным или грубым дуралеем, просто без должного внимания со стороны родителей и с отсутствием прицела-взгляда Ли-старшего за последние четыре года он довольно сильно расслабился в плане соблюдения границ дозволенного и каких-никаких манер. — И ты опять прогуливал?        — Ну хё-ё-ён, — брови подлетели вверх, — мы же немного! — он решил пригнорировать первый вопрос, потому как считал, что ответ на него очевиден. И всё-таки какой же Феликс ещё ребёнок.        — Феликс, я знаю, что тебе не задали никаких презентаций, — твёрдо проговорил Минхо, прожигая во лбу младшего большущую дыру. Тот же, в свою очередь, выглядел пойманным: его отведённые до того в сторону глаза вмиг устремились на старшего брата, чуть ли не вылетая из орбит от того, как он их раскрыл, он сразу забавно поджал к шее плечи, а та неловкая улыбка мгновенно превратилась в нервный смешок.        — Что ты такое говоришь, хён? — предпринял он бесполезную попытку оправдаться. — Чию сказала, что…        — Я говорил с профессором Ан, — прервал его Минхо, Феликс выглядел так, словно от этих простых слов у него по позвоночнику пробежали ледяные мурашки, — она ничего особо не собиралась с вами делать за прогулы: только устроить дополнительный допрос по пройденным за время вашего отсутствия темам на одной из пар, на которой вы появитесь. Вы же поэтому от неё и бегаете?        — Хё-ён… — смущённо протянул младший, медленно опуская взгляд на свои колени.        — Так значит я прав? — усмехнулся всё ещё хрипло после сна Минхо, полностью готовый поспорить и отстоять свою точку зрения, что так всё и было, если бы Феликс начал отрицать. — Ты совершенно не умеешь врать, мелкий, — на макушку легла некрупная ладошка, но, вместо того чтобы растрепать и так неаккуратную причёску, старший лишь нежно чуть пригладил волосы. Аккуратней выглядеть они от этого не стали.        Феликс только вымученно простонал, прикрывая глаза.        — А вообще, даже если б я не знал о намерениях Ан, то всё равно понял бы, что ты лжёшь, — невзначай бросил Минхо, отстраняясь и приглядываясь к экрану ноутбука, начиная смешно щуриться. Сегодня воскресенье — он не станет мучиться с линзами ради простого времени дома с Феликсом, разумеется, а очки остались на прикроватной тумбочке, так что приходится выкручиваться.        — Это как? — воскликнул вдруг Феликс, заинтересованно поглядывая на брата.       — Ты буквально сидишь с открытым вордовским документом, Ликс, — мягко расхохотался Минхо вопреки ожиданиям младшего. Он-то думал, что брат разозлится, что он полез в его личные записи, но того это лишь развеселило. — Дурак, спросил бы просто, я б тебе скинул, — беззлобно сказал Минхо. — Ты же чей-то номер ищешь?        Минхо имел старую привычку дублировать куда-нибудь номера телефонов в его контактах на компьютер, чтобы не потерять. Он начал это дело уже давно, раньше это были реальные блокноты, теперь — файлы на ноутбуке. Так было проще не запутаться на учёбе и учебных практиках, да и при устройстве на работу лишним не было. А сейчас он продолжал это делать из чистой привычки, да и правило "мало ли пригодится" тоже работало безотказно до сих пор.       Неудивительно, в самом деле, что в его дополнительную, "запасную" телефонную книжку полез Феликс. Он узнал об этом, когда однажды позвонил Минхо ещё из Австралии, пока тот вносил данные очередного коллеги с временной работы. Грех не воспользоваться возможностью, пока Минхо спит, не правда ли?        — Ну и кого ж ты искал? — промурлыкал довольно Минхо, начавший отходить от кошмара. Его поистине детское любопытство окончательно его разбудило. — О-о! — Ли-старший наконец заметил лежащую на столе перед Феликсом бумажку: это был неровный огрызок уголка тетрадного листа; Минхо выглядел так, словно нашёл древний ценный клад. — Сравним-ка, — он приподнял кусочек листка, начиная сверять номер, с другими десятками в табличке на экране, постепенно его лицо сменилось с воодушевлённого и любопытного на крайне удивлённое, — да ладно?        Номер сразу показался ему слишком знакомым, словно он недавно его уже видел или слышал. Это не был кто-то из его обычной повседневной жизни, чьи номера он знал наизусть, но он точно недавно сталкивался с этим номером, может, даже набирал. Да, точно, недавно с этого номера ему наверняка писали. Ну, как недавно — прошло уже приличное количество времени. Или, скорее, неприлично большое.        Это был Хёнджин, который ни слова не сказал со дня, когда они с ним в спешке расстались, найдя Джисона в соседнем от академии районе. Только написал короткое сообщение: "Мы дошли до дома, ему тревожно, я посижу с ним". И на этом всё.        Он не появлялся на парах, не писал сообщения — не попадался в поле зрения Минхо никаким образом. Он словно исчез на это время, создавалось на душе ощущение, что Минхо просто выдумал их.       Просто выдумал от скуки всё: загадочного Хан Джисона, мечущегося от лёгкой почти нечитаемой улыбки до животного ужаса, выворачивающего его кожу наизнанку, того Хан Джисона, которого без особой на то причины хотелось поддержать, хотелось, чтобы ему полегчало или хотя бы стало комфортно находится в обществе людей; преданного Хван Хёнджина, готового пойти на всё возможное и невозможное ради него, того Хван Хёнджина, которому Джисон доверился несмотря ни на какие свои мрачные мысли. Эта маленькая ячейка общества, незаметная для всех соседей кроме дней, в которые одного из её членов не настигает истерика, казалась уже нереальной. Просто глупой шуткой, которую сыграло с ним его сознание.        Квартира девяносто четыре будто была им придумана и являлась только во снах. В тех, которые даже сегодня его мучали.        — Хё-ё-ён, я имею право влюбляться, — пробурчал рядом Феликс, поднимая обе ноги поочерёдно на сидение и укладывая на них подбородок. Точно, Феликс — живое доказательство, что он не сошёл с ума. Он пытался найти номер Хёнджина, значит они действительно существуют.        Минхо, честно говоря, поймал себя на том, что сейчас рассуждал о них, будто о призраках или пришельцах, а не реальных людях.        — Влюбляться? Ты ещё не перерос это? — быстро попытался сменить вектор своих мыслей он, словно надеялся, что сможет переключить их как частоту на радио.        — Минхо-о-о, — с нарочито утомлённым голосом простонал младший, ещё больше прячась от таких разговоров в коленях, — я уже говорил тебе, что я гей и что для меня нормально влюбляться в парней, — его слова были сильно заглушены, однако разобрать их у Минхо не составляло никакого труда. Он, всё-таки, прошёл с братом стадию, когда тому было три, вот тогда понять его было действительно из разряда высших достижений.        — Я никогда не пойму, какого чёрта такое происходит, Феликс, но это правда не кажется мне нормальным. А ещё это меня беспокоит.        — Что ненормального-то? — обиженно буркнул младший. — Я ни на кого не бросаюсь, я никому не докучаю. Я всего лишь умею любить тех, кого не могут другие. Точно так же, как и не могу любить тех, кто привлекателен другим. Ты влюблялся в девушек — я в парней. Вот и всё различие.       Обычно Феликс не заводил таких длинных речей. Он просто обижался и сбрасывал звонок, а потом ещё долго игнорировал все попытки Минхо с ним связаться. Так же делали и родители.        По правде, старшему было его жаль. Искренне. Он без труда всегда понимал, когда Феликс лгал, когда говорил чистейшую правду, а когда юлил, стараясь уйти от темы. И, чёрт побери, Минхо чувствовал, что тот никогда не врал про то, что и вправду влюбляется в мальчиков. И его это ни на шутку волновало. Всё это.        Когда он был маленьким, в отличие от всех детей округи, даже когда переехал, продолжал учиться по корейским учебникам, привезённым с родины, ведь местный язык знал едва на уровне "ответить на заданный в тесте вопрос". И там никогда не было ни про каких геев, не было про такие девиации, которые впустил в себя беззаботно Феликс.       И ведь был не против. Даже говорил, что в школе им рассказывали, что это нормально, на уроках биологии. Даже говорил, что в феврале-марте в Сиднее проходит какой-то праздник, посвящённый этому, на который он так ни разу и не попал, чем был очень расстроен. Всё же до Сиднея не меньше пятисот километров, а на эту дорогу нужны как минимум деньги и время.        Заработать такую сумму четырнадцатилетнему школьнику — задачка не из лёгких, да и кто в здравом уме ребёнка может отпустить в такую даль одного? Вот и Минхо, вовсе не из соображений нетерпимости к какому-то из очередных интересных Феликсу движений, запрещал ему это. Тот поначалу дулся, но осознал всю глупость своих этих тогдашних обид достаточно быстро — уже через месяц после ссоры вновь стал охотно болтать с братом на разнообразные темы, но эту уже старался не поднимать. Не хотелось выслушивать снова громадную тираду о неправильности.        — Я просто переживаю за тебя, Ликс, — выдохнул тяжело старший, ему было нечего сказать: он ему верил. — Ты же никогда не сможешь создать семью.        — Вы все так говорите, но что, если я эту самую "традиционную" семью не хочу? Придумайте уже другие аргументы.        — Хорошо. Почему ты думаешь, что Хёнджин один из "этих"? — без каких-либо эмоций спросил Минхо. Настроения словно и не было. Он и сам эти разговоры до жути не любил, но считал себя обязанным, как фигура старшего, обсуждать это с Феликсом. И это тоже казалось ему ужасным.        — Я об этом не думаю, я просто хочу подружиться! — твёрдо пробасил брат, явно давая понять, что тема закрыта. Он редко понижал голос до такой степени, однако когда это всё-таки происходило, позвоночник Минхо словно простреливало табуном мурашек, а волосы на затылке старались встать дыбом, прямо как у кошки.        Воцарилось пугающее молчание. Приподнявший голову Феликс, сгорбившись от раздражения, лишь хмурился и смотрел в одну точку невидящим взглядом, а старший пытался подобрать ненужные слова. Феликса редко можно было довести до того, чтобы он рассердился, уж такой он был человек, однако некоторые темы могли сделать это, пусть и не по щелчку пальцев, но всяко проще, чем любые другие. Эта входила в небольшой список.        Ноутбук продолжал назойливо гудеть и шипеть, добавляя напряжённости к атмосфере. Хорошим решением было бы просто его выключить, только ни один из них не смел шевелиться. Будто это могло бы подстегнуть их к ещё одной ссоре.        Ни одна из мыслей не выглядела для Минхо сейчас нормальной. Все они были гораздо более больными и ненормальными, чем те же геи, прорастающие семечки от которых он так отчаянно пытался извести в брате. Всё это казалось сейчас таким безобразным и бесполезным, таким жалким, что не хотелось даже думать. Оно не стоило не первых нападок в сторону Феликса.        В этом заключалась одна из самых больших и мерзких проблем Минхо: в его языке, который за зубами он будто был не способен удержать. А винил в этом Феликса.       Он всегда говорил об этом, ругал, чтобы он думал, прежде чем сказать, а сам был того хуже. Он обижал не каких-то выдуманных людей вокруг, которых он приводил как пример Феликсу, мол, он их своей фразой мог задеть. Он обижал самого Феликса — человека, которого любит больше жизни. И не замечал, понимал только потом. Только и мог, что гнобить себя по ночам за такую свою недальновидность. А страдал только Феликс.        Минхо с силой прикусил язык в качестве наказания, развернулся на пятках и дошёл мелкими шажками до кровати. Больше шума ноутбука он не слышал.        Феликс поворачиваться на кресле к нему не стал. И Минхо признавал причину.        — Ты опять кричал во сне.        Его голос всё ещё был твёрд и груб, он точно злился. Но по крайней мере, в отличие от Минхо, решившего избежать любого разговора, предпринял попытку к примирению. Иногда старшему начинало казаться, что именно он в этой семье младший брат.        — Да? Ты будил меня?       — Я тоже хотел поспать, так что да, — это была ложь. Но точно не в том, что он его не будил, а в том, что единственная причина была эгоистичной.       — Мне опять снилась та херь, — честно признался Минхо. — Всю неделю мучает.        — Больше, дней девять, — бросил хрипло Феликс, — ты каждую ночь кричишь.       — Тогда десять, — поправил скорее себя, нежели младшего, он, бегло глянув на календарь. Подумать только, а ведь и правда: уже десять дней от Хёнджина никаких вестей. И уж тем более — от Джисона.        Каждый божий день он, засыпая, видел одно и то же: его детский туманный мир, а затем новую в нём деталь. Самоубийство.        Обессиленное на вид тельце продолжало бессмысленно тянуть свою одинокую беззвучную песнь, которую всё равно не может услышать никто. И если в первый день он ещё какое-то время сидел на раме, продолжал петь, в надежде, что в глухом Минхо проснётся слух, то после их неприятного разрыва он, едва услышав на другом конце улицы у поворота торопливые шаги и дуновение компаньона-ветра, сразу прыгал. Обычно он рассыпался на осколки ещё до касания с землёй, но только не сегодня.        Сегодня Джисон продолжал петь до последнего, чтобы умереть от падения. Минхо прекрасно видел, как в его правый бок вонзился колышек забора, ограждающего клумбы от тротуара. И Минхо видел, что тот не кричал. Он видел его последний вдох, когда тот перестал петь. Даже с зияющей дырой в теле он продолжал петь. И прекратил. Он прожигал незрячим взглядом Ли, потихоньку растворяясь в тумане.        Минхо мог только броситься бежать к нему через всю улицу, стараясь успеть до его ухода. Он задыхался, он глотал воздух, он кричал, но не слышал ничего из этого. Даже когда проехал лицом по острому асфальту, оставляя только след из слёз, не смог услышать собственных рыданий, глядя на сыпящуюся из раны в боку Джисона стеклянную крошку. Смог только задержать дыхание, замирая, чтобы ускорить свою кончину. Ему не хотелось провести остаток времени выделенного ему дня сурка, разглядывая те гроши, оставшиеся от Джисона.        Он понятия не имеет, почему ему снится тот, кто является для него никем. Буквально. Минхо пообещал себе забыть все те два мелких дня, которые он вообще был с ним знаком. Так будет лучше им обоим.       Феликс, будто прочитав мысли брата, сразу выдвинул своё предположение:        — Может, это знак свыше?        — Я знаю, что ты не веришь в бога, Феликс, не надо, — открыв, наконец, глаза, с грустью полушёпотом сказал старший, рассматривая дешёвый прикроватный коврик, лишь бы не поднимать взгляда.        — Я и не про бога, — грузно рявкнул он, — может, тебе судьба намекает, например, извиниться перед ним, что бы ты там ни сделал.        Минхо никому не сказал, что конкретно послужило причиной происшествия с психозом. Позорный стыд ли за себя, "благородное" желание ли уберечь Джисона от попыток окружающих коснуться его макушки. Что ему приказало молчать, он не понимал и сам. Но молчал.        И он до сих пор перед Джисоном не извинился, что съедало его изнутри, казалось, даже больше, чем сам проступок. Хотя такое проступком назвать мало.        — Знаешь, а ты прав, — его голос зазвучал живее, — мне надо перед ним извиниться. Может, мне станет от этого легче.        Минхо, непохожий сам на себя, вскочил, приобнял Феликса за шею, шепнул "прости за всё" и воодушевлённо поспешил в гостиную за листами бумаги и двумя большими конвертами. С этими вещами в руках он вбежал в спальню за очками, оставленными на тумбочке.        Младший же, увидев такой набор вещей, смешливо закатил глаза, прекращая строить из себя сердитого серьёзного человека, и сполз со стула. Он подошёл к выходу из комнаты, опираясь спиной на стену, явно собираясь выскочить отсюда через мгновения.       — Ну ты и старпёр! — вновь вернувшимся высоким голоском выкрикнул Феликс, когда старший доставал из ящика ручки.        В ту же секунду Феликс юркнул за дверь, захлопывая её за собой, ловко увернувшись от брошенного в него ластика.