Все псы попадают в рай

      Всё вокруг было как в тумане, но Джисон всё понимал. Каждый малейший звук отдавался в голове эхом, звонко стукаясь о стенки его крепкого черепа, но Джисон всё слышал. Перед глазами стояла пелена чистейших горьких слёз, но Джисон запомнил каждую мелочь.        Его сильно трясло, он не мог перестать дрожать, как трусливая собака рядом с ружьём после первой охоты с хозяином. Но он всё равно не смел ослушаться и позорно заскулить.        Он не мог дать ответ только на один вопрос: как он только, чёрт побери, додумался прийти в дорогой район, в котором водятся псы?        "Что, Джи, домой потянуло? — от Его голоса, отражающегося эхом по-старому, повеяло знакомым холодом. Хан съёжился и зажмурился пуще прежнего, не желая даже хоть немного поворачивать голову в сторону чёртового крыльца, за которым уселся. Его там нет. Нет, слышишь? Не поворачивайся. — А как же яро ты это всегда отрицал. Осознание-таки настигло?"        Колющая острая боль от ногтей, оставлявших глубоко-бордовые следы на ладонях, позволяла иногда забывать о пляшущих вокруг образах, но долго это никогда не длилось, пуская по позвоночнику волны противных до тошноты мурашек. Джисон обливался ледяным потом, стараясь не замечать осколки воспоминаний, впивающихся уже не такой отрезвляющей правдой в душу.        "Тебе никогда не спастись из той могилы, в которую ты сам себя загнал", — шепнул Он, звеня цепью в крепкой руке.        Он завёл сюда Данте. Конечно, как же обойтись без этого зубастого ужаса.        Когда Хан осторожно открыл глаза, то, ожидая увидеть перед собой знакомую Кровавую комнату, был крайне удивлён. Никаких голых стен, на которых решили оставить простую шпаклёвку и не париться над неиспользуемой комнатой. Никакой дешёвой плитки, днём нагревающейся до невыносимой температуры, а ночью "помогающей" замёрзнуть вкупе с принесённым льдом "для настроения". Только пустой двор с брошенными на произвол судьбы собаками. Да и те Джисоном не интересовались: у самих ведь итог не лучше, чем у него.        Горбатый, единственный здесь беспородный пёс, хмуро опустив голову вниз, прошёл мимо Джисона, заставив его судорожно зажать рот и нос грязным рукавом, стараясь не дышать вовсе. Не то не хотел просто раскашляться и разодрать саднящее горло, мешающее нормально вдохнуть, не то боялся навлечь на себя лишнее внимание и тем более агрессию собрата по несчастью. Теперь ногти одной из рук впились в кожу лица.        Он лихорадочно пытался вспомнить, в какой момент остался без маски. Все воспоминания о событиях до этого мерзко-роскошного двора сдуло бегающим между домов ветром, колышущим его торчащие из-под капюшона волосы и приносящим с собой ещё больше холода. И он бы мог залезть в сумку, достать новую, всё было бы хорошо, если бы он знал, где она. Ох, ещё одна причина для страха: в ней было всё, что у Джисона должно быть: от паспорта и студенческого пропуска до дорогих красок и самих денег. Маски он может купить, а вот паспорт — нет… Телефон… ну тоже можно купить…        Да ладно, эта проблема сейчас нерешаема да и не так важна, а вот что его пугает сильнее, так это псы и люди. Он видел краем глаза, что неподалёку есть бары, до сюда долетал даже тошнотворный запах перегара, хотя это, скорее всего, он уже себе надумал. А может, просто из открытого окна несёт. Не все пьют коктейли под музыку.       Ещё он видел уже пару человек, вышедших из точно таких же подъездов, как возле какого он устроился. Один из них ходил выгуливать добермана, чьи пятна так болезненно напоминали пятна Данте. Пусть Джисон и уверен, что это ему тоже кажется. Да каждый шорох он уже воспринимает как личную угрозу, у него точно едет крыша.       "Я давно говорил тебе, какой ты жалкий параноик. Кто меня не слушал? Кто говорил, что я просто придираюсь? — с приторной издёвкой в тоне вопрошал Он, не стесняясь со всей своей ненавистью скрести ногтями о Джисонову и без того разодранную в кровь спину. На чёрной толстовке ведь не останется следов. — Не делай из меня монстра, Джи. Не строй из себя ёбанную жертву. Ты не заслуживаешь этой жалости, с которой к тебе относятся окружающие".        Слова паразитами забирались под кожу, натягивая её. Джисон этого не видел — Джисон это чувствовал. Чувствовал, как каждый миллиметр в особо значимых местах вздымается, составляя целые предложения и оставаясь своеобразным клеймом. Хану даже смотреть на себя не надо, он и так знает, что на нём выгравировал Он.        "Истеричкам не место среди благородных собак".       "Ты навсегда останешься беличьей шкуркой на грязном рынке".        "Не все псы попадают в рай".        Это лишь несколько, те, которые сразу пронеслись перед глазами и зазвенели в ушах, как заученная молитва. Он будто взывал к Его совести, подтверждал, что всё отлично помнит, что знает своё место. Правда, будто стирал себе раз за разом в памяти маленькую деталь о том, что совести у Него давно нет. Он сам себе её вырезал отцовским памятным ножом из коллекции. Он вырезал себе сердце и не пожалел об этом, он бросил своё сердце к ногам Джисона, чтобы тот, как хороший послушный пёс, это самое сердце разодрал. Чтобы его больше никогда не смогли вернуть Ему в опустевшую грудь.        Заместо него там оказался крохотный острый кусочек, отколовшийся от ледяной глыбы, наросшей на стенках морозильника. Этот кусочек был так похож на те, которыми в него швырялся в особо плохие дни Он, что Джисон никогда и ни на секунду не сомневался, что обнаружил его Он именно там.        Когда в колотящегося от страха и внезапного холода Хана прилетали целые горстки льдинок, Он словно подначивал и Джисона лишиться сердца. Быть полностью Его, принадлежать Ему. Тоже отдать на съедение сердце, будто это какой-то элитный деликатес. Он давал Джисону целый таз или ведро кусочков на выбор, но все они всегда к утру таяли на полу нетронутыми. Джисон не такой. Джисон не станет.        Хан с силой сжал на макушке ладонь, когда вновь почувствовал стойкий запах мокрой собаки, провалявшейся в луже всё то время, что он тут провёл. Она, видимо, соизволила подняться, а теперь стояла в метре от него и просто смотрела. Пялилась. Словно понимала его.        Джисон в сковавшем его холодном ужасе сглотнул и прижал ладонь к лицу сильней. В горле уже начал образовываться колкий комок, который вскоре должен будет вздуться. И Джисон задохнётся. Жаль, попадёт в ад.        Но разве не этого так отчаянно он алкал и пытался добиться? Не он ли лежал среди льда с заточенным кусочком металлической цепи, отколовшейся от массивного ошейника Данте? Не он ли столько раз пытался разбить стеклянное окно за старым решётчатым ограждением, лишь бы заполучить такие желанные осколки? Не он ли несколько раз своего добивался и подолгу упивался чувством блаженства и приятного покалывающего голые позвонки предвкушения, распуская всё больше маленьких полей броских алых цветов, пробивающихся сквозь щели и трещины в плитке?        Он молил богов о смерти и не находил в этом ничего постыдного. Ведь знал, что молиться ему некому. Боги бы не допустили этого, если бы существовали.       Либо боги просто покровительствуют богатству, либо — таким, как Он. Тогда Джисон не хочет в рай. Не лучше ли тогда совершить наиболее страшный из грехов и попасть в ад? Он считал, что лучше.       Так что же случилось? Неужели Хан передумал? Больше не хочется в ад? Хочется жить, да? Что же изменилось?       "Что, уже никто не придёт за твоим бездыханным телом, вот и боишься? Боишься, что не спасут? Дома ведь всегда был дядя, дядя бы тебя быстро поставил на ноги, а тут… Тут есть лишь кучка зажравшихся богачей, которые и бровью не поведут, увидев, как ты драматично задыхаешься. Только службу вызовут, чтоб тебя увезли с их такого любимого газона с цветочками", — по голосу было слышно, как он довольно скалится.        Джисон затряс головой, стараясь сбросить с себя грязные мысли. Последний инцидент случился восьмого марта, прошло уже чуть больше полугода. Пора вдохнуть полной грудью и отпустить. Только вот под кожей всё сжимается от одной только мысли об этом, а в больном горле пересыхает. Он никогда не оправится. Он не верит.       — Брысь! — внезапно прошипел рядом нечитаемый голос, отгоняя от Хана пса. И этому незнакомцу явно было плевать, что собак так не гоняют.        Джисон постарался сжаться ещё больше, чтобы ненароком не быть замеченным рассерженным чем-то жильцом. Возможно, в баре неподалёку есть казино? Просадил там целое состояние под влиянием десятка стопок виски, вот и злится. Можно понять: кто бы не злился? Ох, он ещё спокойный. Джисон отлично помнит, каким бывает человек по пришествии домой после неудачного дня в подобном месте. Некоторые люди просто не умеют проигрывать, особенно деньги. Особенно по собственной вине и глупости.        Пёс, прицепившийся мёртвым грузным взглядом к Джисону, понуро опустивший голову, не сдвинулся с места. Лишь сделал ещё один, кажется, небольшой шажок ближе к Хану. Дышать вновь стало трудней. От страха ли, от аллергии — не разобрать. Да и разбирать не хотелось. В любом случае, человеку ведь больше ничего не мешает пройти мимо такой вот сцены "единения человека и природы", так что собака выполнила свою часть. А вот он — нет.        Высокий молодой светловолосый парень резко наклонился над псом, чуть сгорбившись подобно ему, и схватил того обеими руками за широкий ошейник, сразу противно зазвеневший. Тёмная фигура, на которую словно совсем не падал свет, нависала над Ханом с пугающей аурой. У себя в голове Джисон дорисовал этим длинным изящным пальцам совершенно не изящные чёрные длинные же когти, впившиеся в кожу шеи собаки под шерстью, а глаз его в воображении засветился алым. Не иначе как демон посетил его за мысли о самоубийстве. Пришёл отблагодарить? Или проклясть?        — Прочь от него! — шикнул грозно снова тот, разворачиваясь вместе с собакой и толкая её вперёд. Джисон уже было испугался, что сейчас пёс набросится на парня, а затем и на него самого перекинется. Хотя, если пёс нападёт на демона — приспешника самой смерти, — то выживет ли он вообще после своей выходки?        Когда тот повернулся к нему спиной, Хан с искренним удивлением заметил на его загривке три ослепительно блестящие белые мелкие гранёные "пуговки", ровно спускающиеся вряд. Оказывается, даже демоны носят микродермал.Не зря, похоже, Хёнджин тогда говорил, нет, — рьяно доказывал, что это выглядит очень красиво, и так хотел проколоть себе шею. Кстати, точно таким же образом. Три белые точечки на загривке       Собака, расстроенно ссутулившись, медленно возвращалась к себе в лужу, пока парень следил за ней до того момента, как она там не улеглась, не отводя взгляда. Сразу после, он спокойно обратно развернулся, глубоко вздохнул и неторопливо опустился на корточки. На его плече Джисон разглядел собственную сумку. Он узнал её по крохотному брелку на внутренней молнии, который часто торчал наружу. Это был брелок в виде мордочки чёрного медвежонка, Джисон выиграл его когда-то в кран-машине типа "Хватайки" во время прогулки по набережной с Хёнджином, когда они зашли в торговый центр за бутылкой воды (и баночкой газировки для младшего). Хван тогда ещё пошутил, что Хан, как самый настоящий палач, "оттяпал ему бошку краном!"       Так что же выходит: перед Джисоном предстал излишне наглый вор? Вор-демон? Какого чёрта? Хотя, в дорогих районах и не такое случиться может. Исключительное место для невозможного.       — Слушай, Сонни, я понима-… — он запнулся, осознав, что его едва ли слушают: Хан закрылся руками ещё сильней, прячась от нападения. Душу он свою отдавать не намерен без боя. Хотя о каком бое вообще может идти речь, когда он себя даже встать вряд ли заставить сможет? О гитарном? Он не держал гитару в руках лет с тринадцати, когда одалживал её… у Него… — Это я, Хёнджин, твой лучший друг, — тихо неуверенно проговорил он, будто самому себе.        Хан вновь аккуратно приоткрыл глаза, перед которыми мчались от животного страха чёрные точки. Он боялся не боли. Он боялся, что такие вот демоны служат Ему и обязательно его вернут.        Перед ним действительно сидел Хван, чуть пригибая забавно голову, чтобы быть на одном с ним уровне. Он смотрел внимательно, старался словно загипнотизировать. Честно говоря, у Джисона создавалось ощущение, что он действительно может. Он вдруг почувствовал себя бедной змеёй перед заклинателем с узорчатым пунги, которая из чувства обжигающего ужаса "пляшет" на потеху публике, а на деле же уворачивается от её личного орудия пыток. Он ведь так на неё похож: тоже пляшет на потеху Ему, уворачиваясь от любой тени, любого силуэта, напоминающего о прошлом. Вот уж не думал Хан, что когда-либо и в бреду сравнит себя со змеёй.        — Джисон, дыши, всё в порядке, — послышалось снова от Хвана. — Здесь только ты и я.        "И я", — из-за спины прозвучал гулкий клокочущий голос, словно говоривший варился в котле. В адском котле.        Джисон взмолился, чтобы за эту мысль сама судьба его не наказала. И не только судьба, но и тварь из ада.        "Да как ты смеешь называть меня тварью, пёс!" — последовал незамедлительно хрипящий холодный шёпот сквозь зубы, вынуждая Хана инстинктивно съёжиться. Он смог позволить себе лишь поднять едва заметные за слипшейся чёлкой, вновь полные чистых слёз глаза на Хёнджина в поисках поддержки.        — Ты снова слышишь голоса? — не прекращая внимательно смотреть старшему в глаза, тихонько поинтересовался Хван, плавно, без лишних резких движений, снимая с плеча сумку. Джисон отчаянно быстро закивал. — Дать маску?        Взгляд Хана вдруг ожил, как только он увидел пачку своих масок, одну из которых Хёнджин спокойно ему протянул. Самыми кончиками пальцев за край, он нервно выдернул её из слабой хватки младшего, суетливо сразу натягивая на себя. Он звучно зашипел, когда острием ногтя случайно прошёлся по мозоли, промахнувшись со спешки пару раз мимо тонкой резинки маски. Хван сочувственно сощурился.        Джисон будто рефлекторно похлопал себя по щекам, проверяя наличие на них маски, пусть сам только что своими же руками её надел. Это было жизненно необходимо для его метавшейся по клетке души-канарейки.        Ветер остервенело выл, чудовищно несясь меж невысоких противно одинаковых домов. Жуткий его свист остаточно отдавался в ушах бесконечным эхом, да так мучительно, хотелось заткнуть и его. Джисон от этого желания показался самому себе эгоистом. Как же, ветер он заставит замолчать. Скорее отрежет себе уши.        "Ты ведь и сам не веришь, что можешь на такое решиться. Не пустословь", — отмахнулся всё ещё сердитый голос в голове.        Джисон вдруг вспомнил, как почти вспорол себе живот, стараясь унять ненастоящую боль в боку. Возможно, уши он бы без особых проблем осилил, если бы тогда они не были единственным, что каждодневно спасало его от ещё более мучительной смерти, чем эта. А сейчас они были лишь помехой, казалось, к какому-никакому счастью. Которого он даже не заслужил.        "Ладно, признаю, — нехотя отстранённо продолжил Он, — я уже и забыл, что ты настолько ненормальный псих, что можешь и не такое".       — Сонни, — в противовес заинтересованно обратился такой мягкий и тёплый на вид Хван. В самом деле, Джисону бы хотелось просто наплевать на всё и кинуться в его объятия, согреться об это тепло, больше не мёрзнуть в ледяных шипастых когтистых лапах собственного страха, имеющего конкретные имя и фамилию. Возраст, пол, внешность, предпочтения в еде. Черты характера, поведение, повадки.        Хан словно очеловечил в своей голове монстра.       — Я могу дать тебе свои солнцезащитные очки, хочешь? — Хёнджин потянулся за спину и, по видимому из кармана джинсов на пятой точке, выудил тёмные очки. Он осторожно поднёс их к одной из ладоней всё ещё закрывающегося старшего.        Вопреки его ожиданиям, Джисон только покачал отрицательно головой, рукавом той же руки стирая с глаз выступившую новую волну крупных слезинок. Он не хочет видеть мир вокруг даже на совсем немного хуже. Это опасно. Хотя он и знает, что Хван точно его защитит.        Но не от Него. У Него для таких, как Хёнджин, во внутреннем кармане пиджака припасено что-нибудь из личной коллекции Smith & Wesson.Наследство досталось коллекционерское.        Высящиеся вокруг стены, обрамлённые безвкусными фасадами под европейскую старину, начинали неслабо давить. Мерзкая роскошь, мерзкое богатство и дрянной характер каждого из жильцов. Хана уже без оговорок вело, ком в горле лишь обрастал новыми слоями из дурных мыслей. Ещё немного и он натурально свихнётся.        — Хёнджин… — попытался он сказать об этом, как глотку вновь сдавило так, словно его за неё подняли над землёй, заставляя брыкаться в предсмертной агонии. Это были Его "проделки", он любил показывать свою власть.        Хван же сразу встрепенулся, заглядывая ровно глаза в глаза — в его чуть сощуренных от беспокойства зрачках отражалась жалкая картина. Джисону на миг почудилось, что это могло бы того вдохновить. Хёнджин исписал бы тысячу с небольшим холстов с громадным особняком, двумя служанками из не таких уж и бедных слоёв общества, с дрессировкой крупного добермана на опушке леса, с самим лесом, с флиртующим с древним деревом для тренировки маленьким Джисоном в коротком свободном голубом топе поверх длиннющей футболки. Это было бы жутко великолепной веткой в его творчестве.        И такой жутко невыносимой паранойи Хана, вытекающей из неё же. Ах, если бы эти картины повисли в коридорах их общей квартиры, Джисон бы определённо не стал колебаться больше ни секунды, вспомнил бы кое-что ещё из своих детских "планов".        — Сонни, что ты хотел сказать?        — Я хочу уйти отсюда, — еле как пробормотал Джисон. Словно голос прошлого истощённо заговорил за него. В надежде, что в этот единственный раз его слова действительно поймут.        Хёнджин в ту же секунду встал и, разок звякнув какой-то цепочкой (Хан не поднимал взгляд, так что не видел), протянул, держась за медного цвета карабин, мягкого медвежонка. Он, похоже, открепил его от сумки.        — Тереби его в руках, пока идём домой, хорошо? — прожурчал ободряюще Хёнджин, терпеливо наблюдая за тем, как всхлипывающий через каждые секунду-две старший неловко неуверенно берёт одними пальцами игрушку.        Ничего реального, кроме ощущения швов и ровной вышивки-мордочки медвежонка, он и не запомнил с этой дороги. Разве что чувство пугающей слежки, из-за которого постоянно приходилось озираться по сторонам. Правда, результата это не давало. Никого не было, кроме торопящихся по своим делам взрослых и прыгающих в безмерной радости от того, что уроки рано закончились, младшеклассников, бегущих из школы наперегонки.        Никого не было, кроме побагровевшего от густой крови, пустого, перешёптывающегося с самим собой проспекта и Хан Джисона, не относящегося ни к взрослым, опаздывающим на работу, ни к детям, играющим в салочки.       Никого, кроме Хан Джисона, отражающегося одиноким тёмным духом в чёрной похоронной фате в стёклах, залитых изнутри его же потерянной проклятой кровью, ранее красочных витрин. Где-то рядом, в обычном людском мире, наверняка несли его самый дешёвый, сколоченный наспех гроб. А в руках он только теребил начинающий увядать без полива со стороны обескровленного бледного тяжёлого тела Джисона пышный изящный цветок.       Алую хиганбану, краешки лепестков которой начинали чернеть.