Все псы попадают в рай

       — Джисонни, — как сквозь лёгкую дымку густого тумана послышался голос, но Хан даже так прекрасно понимал, кому он принадлежал. И это точно был не Он, и это была не мама. Это был Минхо, через воспоминания пробивающийся, наконец, приятным эхом. Как только он вновь открыл глаза и увидел его лицо совсем-совсем близко, он только и смог, что прошептать тихое "преподаватель Ли?", а тот с шутливым возмущением прыснул, пытаясь провально сдержать просящуюся улыбку. — Я же просил звать меня просто Минхо, — он вернул искрящиеся глаза на Джисона, всё ещё сдавленно улыбаясь.       — Вы просили звать Вас так, цитирую, "вне академии", а мы сейчас на её территории. Так что всё правильно, — живо ухмыльнулся Джисон и… без труда увидел в этих же глазах такое счастливое изумление, а следом Минхо перестал скрывать и свою милую ухмылку, глядя прямо на приподнявшего уголки губ Джисона.        Ли просто не мог отнять взгляда от такого спокойного и искреннего Хана. Он его ни разу таким не видел и мог поклясться, что Джисон выглядит неописуемо потрясающе, его нельзя было ни с чем сравнить, ведь он выигрывал у абсолютно любой позиции напротив.       Эти обыкновенно печальные и испуганные глазки теперь блестели не от накатывающих слёз, а от простых эмоций, которые будто до этого ему были незнакомы, неподвластны.       Теперь он сам светился, он был похож на Феликса и одновременно с этим был таким кардинально другим. Он был гораздо осознанней в душе, однако, наверняка, при обычных обстоятельствах совершенно не противился своим нередким порывам пошутить. И если бы он был таким всегда, то точно бы стал лучшим другом многим людям. Стал бы тем, к кому не боялись бы прийти за советом или поплакаться в плечо и в то же время кого звали бы развлекаться в скейт-парк в солнечное воскресение.        Он мог позволить себе сейчас так же солнечно улыбаться, светя длинными, будто вампирскими, клычками, один из которых был чуть кривым, но не слишком выделялся этим. А выделялся Джисон как раз этой улыбкой, она почему-то казалась Минхо необыкновенной. Может, в этом можно было винить нынешнюю взбудораженность Ли, которая ему была обычно не свойственна, а может, и то, что Джисона с этой его улыбкой он вряд ли увидит ещё хоть раз, как ему подсказывало раздосадованное шестое кошачье чувство.       Её хотелось запомнить. Хотелось держать в голове, хотелось вспоминать, когда Джисон вновь закроется маской, может капюшоном, когда будет боязливо оглядываться.        Но пока он был простым Джисоном, без тех особенностей, улыбающийся и хихикающий. Будто другой человек. Будто Минхо просто переключил волну радио.        — Победил, признаю, — усмехнулся в ответ Ли, так и глядя в глаза Хана, всё ещё не сбегающие от его взгляда, как обычно было. Они просто молча смотрели друг на друга, и этого было достаточно, чтобы глубоко слышать и легко дышать. — Но я бы всё-таки хотел, чтобы ты звал меня Минхо. Ты всё-таки старше остальных, тебе можно.        И это разрешение… оно мягко легло на душу, оно поддержало под руку, оно осталось глубоко внутри, как самый дорогой талисман. Джисон точно осторожно повесит его на длинную стенку важных достижений, рядом с великолепными картинами и расшитыми узорами и рюшами платьями его мамы, рядом со звенящими и начищенными до блеска медалями по вольной борьбе его папы. И будет гордиться.        А всё потому что Джисону можно. И это его важное достижение, которым он действительно, без зазрения совести, может гордиться.        — Вы уверены? — Хан чуть наклонил голову и приподнял брови. Он уже не улыбался, но грустным или напуганным больше не выглядел.       А Минхо не убирал руку. Ему, кажется, тоже было можно. И ему это тоже нравилось.       — Ты. Джисон, давай на "ты", — Минхо сам себе едва заметно закивал, — и я уверен, — он также с лёгкостью заранее предвидел всё тот же очевидный вопрос: Джисон так и выглядел, будто собирался его в ту же секунду задать. — Тебе комфортно?        — Да, но… — ему словно было жутко неловко признаться в том, в чём было бы честно. Он замялся и, плотно сомкнув губы в тонкую полоску, отчего Ли был снова вынужден бороться с мыслями о мягкости его щёк, отвёл взгляд, на этот раз рассматривая закрытые жалюзи на окнах аудитории первого этажа. Или не аудитории… Нет, кажется, там был чей-то кабинет, кого-то из верхушки.        Ну и, конечно, старший не был рад этому "но", однако, что неудивительно, его ожидал. Как могло бы обойтись без него, если "но", зачастую огромное, появляется везде и часто беспричинно? Хотя, Минхо абсолютно сейчас уверен почему-то, что это конкретное "но" имеет слишком весомую причину, чтобы вообще о ней думать, а тем более озвучивать, особенно такому как Ли. Зачем? Джисон ведь не скажет — Джисон испугается. И Джисон не доверится.        И это тоже было ожидаемо.       — Ты не мог бы… — опустивший глаза на всё такую же колкую траву, Хан лишь вновь неловко постарался объясниться. И не вышло.        Честно, ему внезапно стало невыносимо стыдно. Он, которому помогли, которого успокоили, к которому так добры, причём неоднократно, о чём-то может просить? О чём? В его мыслях путается один большой и страшный клубок, лишь продолжающий ему нашёптывать противно-холодным голосом: "Ты обязан ему вовек, ты жизнью ему обязан, не так ли?"        И Джисон был точно несогласен, но всегда подтверждал все его слова. Всегда. И без сомнений.        Отрицать было смертельно, не подтверждать было жутко.        Он не знал, как даже самому себе объяснить, почему он захотел попросить об этом Минхо. Разве ему было сейчас больно? Разве он мёрз от ледяных игл, вонзающихся в сердце и кожу от одной только мысли о касаниях, что уж говорить о них самих? Разве мурашки, помчавшиеся по телу, как только Ли до него дотронулся, были мерзкими? Были ли они острыми, гадкими? Были ли они хоть каплю страшными?        А что же тогда он хочет от них отказаться?        — Ты не мог бы… — стыдливо повторился Джисон, вновь поджимая губы и, не в силах сдержаться, прикусывая нижнюю, кажется, до тошнотворной яркой крови.       Он аккуратно приподнял правую руку, которая стала чуть заметно подрагивать. Даже не от страха, что бывало праздничной редкостью, а от волнения. Он никогда не задумывался, насколько эти чувства разные.        Хан немного поводил рукой недалеко от головы, изображая неловкие движения, отдалённо напоминающие поглаживания, которые всё это время не прекращал старший, что, по его мнению, выглядело наверняка нелепо, а затем резко отстранил руку, надеясь, что Минхо поймёт, что он пытался этим маленьким "представлением" сказать.       — Конечно, Джисон, извини! — согревающая не только снаружи, но и глубоко изнутри, ладонь с макушки всё-таки исчезла, при том быстро, и Джисон никогда не смог бы подобрать слова, чтобы описать, насколько он Ли благодарен, что тот не воспринял это как просьбу продолжать, а то и ускориться. Хотя младший не сильно был против, ведь не испытывал таких приятных ощущений от простых касаний словно никогда — настолько давно, что даже позабыл каково это. И вспомнить это было хорошо.       — Тебе не за что извиняться, — всё же буркнул Хан, пусть и чувствовал, что ответ не требовался. Просто захотелось.        Ему в принципе много чего просто хочется сейчас. Например, понять, с какого момента ему омерзительны не абсолютно все прикосновения.       — Я не знал, я не верил, что когда-нибудь ещё в жизни смогу почувствовать чьё-то тепло… — его голос зазвучал так тихо, так хрупко, что думалось, будто сейчас он рассеется тем же туманом, в котором Джисон пребывал, когда упал в бездонную яму воспоминаний, из которой нет выхода.       Его никто не услышит. Что ж, Джисон был бы, возможно, даже рад, если б до Минхо этих слов не дошло. Они звучали слишком глупо. По-детски графомански.        И Минхо молчал, будто уловил это настроение Джисона. Он поддержал эту тонкую тишину, он понял, что Хан в ней нуждался. Хану нужно было подумать, ему самому это осознание же далось в разы труднее, чем Ли, знавшему его совсем немного. Джисон невесть сколько жил с осознанием, что любое касание способно убить в нём душу, вытравить её из обессиленного тела, а сейчас… сейчас Минхо случайно доказал ему обратное. И это, ясное дело, не меньше било по его сознанию.        — Минхо, ты… Я хочу перед тобой извиниться, и это важней всего.        Тишина продолжила властвовать после сказанного. На этот раз подумать было нужно старшему. И Джисон уважал его нужду.        Минуту, две спустя, три. Хан не решался поднять взгляд от своей руки, прятавшейся в отросшей выше положенного траве. Видно, здесь её было неохота косить или же время для этого ещё не пришло. Только сентябрь ведь — проверка не скоро. В любом случае, размышлять об этом промахе сотрудников академии (или наёмных рабочих, или несовершеннолетних, желающих подработать) было всяко проще, чем о том, почему Минхо смотрит на Джисона такими глазами, почему пытается подобрать эти слова и до сих пор с ним рядом сидит. В одной просвечивающей футболке, пока его свитер лежит возле Хана.       И Джисону стало неловко уже и от этого. Ли ведь наверняка не тянется за одеждой, чтобы ненароком не напугать жалкого его. Неприятно ведь быть таким уязвимым и открытым, Джисон знает не понаслышке.        Младший чуть отталкивается от ствола и, подхватив кофту, тянется ближе к Минхо. Тот вырывается из своих мыслей, с совершенно недоумённым видом от происходящего, и лишь смотрит на осмелевшего вдруг Хана, который сам способен к нему спокойно приблизиться. Джисон же, без подобных мыслей, оставляет свитер у бедра старшего и возвращается на своё место, приподнимая глаза на одно мгновение и встречаясь ими с пристальным взглядом Ли. Джисон вмиг снова переводит всё своё внимание на руку и не может не чувствовать, как Минхо продолжает смотреть.        — Н-ну… — постарался неуверенно начать Джисон, в попытках пересилить себя сжимая в ладони бедные ленточки зелени. — П-прости меня за всё, что тебе пришлось сделать из-за меня, и спасибо за то, что сделал. — Джисон, протараторив высоким не похожим на его голосом это себе под нос, внезапно вскочил с места, как будто открыл в себе новый неизвестный ранее источник энергии.        Вдохнув поглубже истраченный на такое, оказалось, тяжёлое решение воздух в лёгкие, он тяжело вязко сглотнул и крепко зажмурился. Минхо подумалось, это его привычка.        К слову о Минхо: он, честно говоря, такого внезапного порыва не понял и не ожидал уж подавно, так что только сидел и хлопал удивлёнными любопытными глазами, даже ничего не говорил. Проснулся он лишь тогда, когда Джисон через пару мгновений, рванул уже с территории кампуса. Похоже, это тоже было трудное решение, которое Ли пропустил.        — Стой, Джисон! — голос Ли сорвался на крик, когда он перевёл уставший расфокусированный взгляд на живо удаляющийся тёмный силуэт.       Он даже сам не осознавал, зачем хотел его остановить, ведь тот не был ему как таковой нужен. Минхо же выполнил свой долг как куратора, он проверил, что Хан пришёл в порядок. Так почему ему не хотелось бы оставаться одному? Снова вернуться к работе, к документам, готовиться к следующей лекции, которая пусть ещё и не скоро, но повторение бы не помешало. Почему ему хотелось бы поговорить с каким-то проблемным парнем, который навешивает на него лишние хлопоты, а потом сам явно этого стыдится?       Вопросов в голове становилось всё больше, но нужно было выбрать из них главный и подумать над ним. Всяко лучше, чем кутаться под слишком жарким покрывалом из миллиона миллионов других, идиотских и несущественных.        Нужно было в этой мысленной спешке быстро найти то, чем можно было бы Джисона вернуть.       И… пожалуй, это было самым странным из всего многообразия тем, что мог только выбрать Ли для размышлений… Но Хана на разговор он выцепить всё-таки хотел. Пусть и не верил, что это вообще возможно. Хоть на пару слов.        А что у него для этого есть? Ну… почти ничего. Обсудить с ним вопрос учёбы? А он согласиться ради этого повернуть назад? Кажется, учёба — последнее, что может заинтересовать молодого парня, особенно паникующего. Особенно Джисона — главного прогульщика первого курса. Да Минхо и сам не хочет обсуждать её, только недавно сам из этого ада вышел.        Поговорить о погоде? О политике? О любви? О чём, чёрт возьми? Не о травмах же! А то Джисон снова спрячется за своей маской, капюшоном, ещё чем прикроется…       Правда, всё, что Джисон мог бы гипотетически натянуть на лицо, сейчас запрятано глубоко в его сумке, так что вряд ли он сейчас просто снова найдёт возможность закрыться.        Думай, Минхо, думай… Точно, сумка!        — Джисон, ты забыл свою сумку! Вернись! — далеко не приказным тоном прокричал Ли что есть мочи, что даже сам чуть опешил от своей этой громкости. Давненько он не кричал, повода не было, а тут что-то был он даже будто оглушён: снова просто сидит, хлопает так же глазками, напоминая самому себе Феликса, и не понимает, что происходит. Джисон правда обернулся? Или ему кажется?       А Хан и вправду стал медленно подходить ближе. Очень смущённо, так стыдливо скованно. В его движениях вновь заиграла эта вся та запущенная неуверенность, которую хотелось забрать себе. Чтобы он снова улыбался, чтобы снова был расслаблен и не думал о своих страхах. Минхо, кажется, тогда даже показалось, что младший ему доверился, что бросил свою настороженность именно к нему, как бы самовлюблённо это не звучало. Видимо, он ошибся. Джисон всё ещё его боялся.        Когда Хан оказался возле того дерева, на какое опирался во время этого их небольшого "перемирия", Ли заметил те самые отчуждённость и робость в его взгляде, закрытость в позе, которую он принял, чуть даже спрятавшись за ствол для собственной безопасности, и, разумеется, открытый страх. Он задевал Минхо за живое, он напоминал о том, что ничего он не добился и не сделал.        Джисон увидел свою сумку за спиной Минхо и, по правде говоря, подходить не хотел. Совсем не хотел.        Старший слишком много и долго на него смотрит, это настораживает. Нет, это вводит его в ужас. О да, тот самый родной ужас.        Как он только мог не замечать? Или он замечал и игнорировал? Намеренно ли? Или это Он застилал всё это время ему глаза этой сладостной выдумкой? Да, точно, это определённо Он. А если Он и подослал Ли Минхо? Да, да, просто взял и нанял смазливого мальчишку, чтобы тот покрутился вокруг Джисона весь такой заботливый, милый, чтобы Джисон повёлся, чтобы купился на всю эту нежность. А потом раз! — и мешок на голову. И вот он едет связанный в багажнике как в самых дурацких фильмах.       Этот взгляд… он у всех парней такой похожий. Вот Минхо сейчас помилуется, поиграется, а потом выяснится, что он прихвостень малайский. Пусть не похож, пусть даже по-английски не говорит. Он ведь наверняка такой же. Даже если не оттуда. И это так мерзко. Джисона сейчас стошнит.        — Эй, эй, ты чего? — мягкий голосок Минхо, который теперь и слышать было жутко — по коже волнами расходились ледяные мурашки, — долетел до Хана с чётким опозданием. Старший стал подниматься с травы, потихоньку двигаясь к Джисону. Тому не оставалось другого выбора, кроме как уязвлённо вскрикнуть и сделать несколько резких шагов назад.        — Не подходи ко мне! — на этот раз он звучал осознанно, не как тогда, когда только очнулся.        Ли расстроенно остановился и замер на месте, боясь и дёрнуться. Эта перемена в Джисоне за какую-то одну минуту его донельзя встревожила, но он не мог об этом думать сейчас. Сейчас было важно не упустить момент, когда Джисон окончательно слетит с орбиты реальности, доведение его до ещё более глубокой разочарованности, смешанной с животным ужасом, он не мог себе даже вообразить.        — Я тебе поверил!        Кулаки Джисона вмиг сжались, точно оставляя на ладонях кроваво-красные болезненные следы. Боль всегда его отрезвляла, однако в этот момент Хан мог испытывать исключительно пьянящее не хуже соджу чувство паники, которое ни капли не спасало его от мыслей, осыпающихся на холодную макушку, больше не ощущающую лёгкого покалывания от душевного уютного тепла, мрачным градом.       — Джисонни, о чём ты говоришь? Всё нормально? — продолжал пробовать тихо Ли, не сдвигаясь ни на йоту.        — Ничего не нормально, я не могу больше никому верить! Только Хёнджин остаётся мне другом… — он выдохся: воздух кончился, ему вновь стало тяжело дышать. Когда каждое слово приходится выкрикивать, не остаётся ничего, кроме как стараться надышаться. Благо не перед смертью. Если, конечно, в кармане у Минхо всё-таки нет мешка и дурных намерений там же. В кармане.        — Послушай, я ничего тебе не сделал и не собираюсь, — Ли сделал один такой маленький шаг к нему навстречу, что заставило его вдохнуть гораздо глубже и задержать дыхание. Он окаменел, когда Минхо сделал ещё одно совсем мелкое движение, словно это могло заставить старшего передумать. Не могло. Это глупо. — Я всего-навсего преподаватель, твой куратор, мне важно, чтобы у тебя всё было в порядке.        Стоило Минхо оказаться на расстоянии вытянутой руки, по щекам Хана помчались горькие слёзы беспомощности, а вся эта напускная смелость оратора растворилась в воздухе, как в кислоте, разъедающей всё живое. Жаль, она не может растворить Джисона, оставив лишь кости.       Капельки жглись на коже, он даже на миг подумал, что желания, наконец, спустя годы возымели свойство исполняться, но это оказалась очередная иллюзия, коих в его жизни слишком много. Как и неисполнявшихся желаний.        — Ты лжёшь… — выдохнул тихо-тихо чуть надрывным полушёпотом Джисон, разворачиваясь и срываясь на отчаянный темп.       Сумка осталась лежать на траве, забытая и брошенная.        Как только вышедший из ступора Минхо нагнулся к ней, её передний карман часто завибрировал, словно на телефон приходило не меньше десятка сообщений в полминуты, которые Ли на этот карман смотрел. У него никогда не было желания рыться в чужих вещах, но, по-видимому, ему придётся это сделать. Снова почувствовать себя последним подонком. В который раз за день.