roommates: relationship psychology

Мегуми добрых минуты три не мог понять, в чём было дело. Он стоял, расслабленно скрестив руки на груди, и напряженно смотрел на стол перед собой, вернее, на пустое место, которое раньше абсолютно точно было занято кофеваркой. Той, чью потерю, как думал Фушигуро, его отец перенес бы очень тяжело, учитывая, насколько долго тот не мог с ней расстаться, будто она автоматически стала безоговорочной частью дома и, скорее всего, таила в факте своего наличия некий сакральный смысл, остающийся не до конца понятным самому Мегуми. Она была старой и неисправной, и если бы у Тоджи были проблемы с финансами, то его трепетную любовь к этой разваливающейся срани можно было бы объяснить хотя бы этим, но у него их не было. По крайней мере, по тем данным, которые имелись у Фушигуро по состоянию на конец прошлой недели. Поэтому из всех возможных причин для хранения - хоть и работающего, но явно на последнем издыхании - аппарата Мегуми лично для себя уже давным-давно выделил обычное упрямство и отсутствие желания смириться с очевидными вещами.  — Почему ты завис? — Сукуна, если судить по внешнему виду, пришел в себя с последнего момента, как его видел Фушигуро, но всё равно шарканье ногами по полу и легкие покачивания при ходьбе выдавали его то ли похмелье, то ли пересып. Все же он спал всегда гораздо меньше, чем сегодня, и даже на выходных, когда Мегуми использовал все дополнительные свободные часы для отключки, Рёмен зачем-то выдумывал себе квесты, как бы с пользой проебать время. Что было, честно сказать, странно, поскольку именно за Фушигуро замечался скрытый стыд за безделье, но никак не за Сукуной, живущему по принципам, напоминающим гедонизм вперемешку с трудоголизмом, даже если эти два фактора и были взаимоисключающими.  — Ты помнишь, что здесь в прошлый раз была кофеварка? — Рёмен, протопав по всей кухне, остановился рядом с Мегуми, копируя его позу и начиная так же интенсивно вглядываться в столешницу.  — Да, — вряд ли он сильно рассматривал интерьер кухни в предыдущий свой визит, чтобы запомнить расположение всей техники, но за его безусловную поддержку Фушигуро был благодарен.  — Значит, я не спятил окончательно, — Мегуми увидел боковым зрением, что Сукуна слабо кивнул головой, осматривая помещение. Не нужно было быть предсказателем, чтобы догадаться, кого именно он искал. — Теперь остается второй незакрытый вопрос, куда она, блять, делась? — Какие варианты, офицер? — Их не много, но все они безумные, — так долго пялиться на неодушевленные предметы было слегка странно, хоть Фушигуро и понимал, что никому этим не делал хуже. Ему нужно было выяснить детали данного происшествия, перебрав все возможные теории, чтобы исключить те, которые совсем уж никуда не годились, и, что стало открытием даже для самого Мегуми, он решил начать с самого скучного метода расследования - найти телефон и позвонить отцу. Тоджи не попадался ему на глаза всё утро а, учитывая не такой уж и большой размер их дома, вряд ли он мог наслаждаться одиночеством в другом конце апартаментов, как уставший вельможа, который перед стрельбищами верхом на лошадях решил подремать. В гараже тоже было тихо, да и Туча сработала отвратительно, даже не встретив Мегуми, когда тот добрался до кухни, и, следовательно, не намяукала ему сводку происшествий за последние два часа. — М, ну, конечно же. Кормил её я, а вылезла она из своего убежища ради Сукуны, — не то чтобы Фушигуро мог осуждать её за это. По правде говоря, ради себя он бы тоже не вылез, а наоборот - обложился бы блоками, укрепляя сооружение, чтобы точно остаться в стороне от бесконечного гундежа.  — Ты её уже сегодня видел, а я ещё нет, так что возмущения в сторону, — Туча издала странный звук, как только ладонь Сукуны коснулась её спины, и, пройдя немного вперед, гладя саму себя рукой Рёмена, вернулась обратно, бодаясь головой. — Ты реально загнался из-за исчезновения кофеварки, которую - я уж точно не ясновидящий, но посмею предположить - выбросил твой папа?  — С чего ты решил, что я загнался? — Бля, и вправду. С чего это я так решил? Ведь я не знаю тебя на протяжении почти трёх лет, за которые выучил твои базовые состояния настолько, что могу сдавать по ним тест, — что-то теплое начало тлеть в животе Мегуми после услышанного, но он был больше увлечен урчащей кошкой и мыслями о кофеварке. — Да меня до сих пор в дрожь бросает от твоей шутки про гея для душа. Вот, стою и думаю, какой ингредиент в коктейле мог привести нас к такой катастрофе. — Очевидно, кусочек апельсина. Он мне сразу показался подозрительным.  — Абсолютно точно. Здесь и спорить не о чем, — а если повода для его любимого занятия, к сожалению, так и не нашлось, значит, можно было со спокойной душой отправиться на поиски мобилки и понять, какие катаклизмы настигли его родной дом, что отец поступился своими принципами, сдавшись перед суровостью жизненных реалий, в которых не было места технике, вместо кофе делающей разбавленную жижу, сколько бы зерен туда не засыпали. Вялотекущее утро, назвать которое подобным образом уже было запрещено нормами, давно и неясно зачем утвердившими, что двенадцать часов дня никакого отношения к нему не имели, позитивно повлияло на способность Мегуми дельно взвесить всё, что он запомнил со вчерашний суток, и без труда отыскать телефон во внутреннем кармане куртки, который он засунул туда ещё во время разговора с Сукуной в кафе, чтобы не отвлекаться на непрекращающиеся обновления во всех соцсетях, где он был зарегистрирован. Ну, знаете, он любил всё делать по максимуму, даже если это касалось итогового количества экранного времени за неделю. — Где ты есть? — Фушигуро воткнул блок зарядки в розетку на кухне, перед этим пройдя с легким осуждающим видом мимо Рёмена, развлекающегося с Тучей, подсоединил шнур к мобилке и, подождав, пока эта дуристика с загрузкой закончится, первым делом зашел в последние вызовы и ткнул по контакту «Отец года». Давно надо было сменить это звание на что-то более говорящее. Типа, «Батя» или «Тоджи. Механик», потому как - даже с учетом наивысшей степени вредности - он больше не видел смысла оставлять этот язвительный титул за папой, конечно, с трудом, но всё же признав его старания, на что ушло по меньшей мере последние лет десять.  — Уехал по делам, — на фоне голоса Тоджи было слышно шум, будто тот находился в самом центре толпы. И Фушигуро очень сомневался, что отец вёл двойную жизнь, сначала ковыряясь в мастерской, а потом выступая с концертами в свободное от работы время. — По каким? — отец однозначно был с Шиу. Скользким типом, если кому-то было интересно мнение Мегуми. Фушигуро в отличие от Сукуны, предпочитающего изучать людей и не делать скоропостижных выводов, хватало десяти секунд общения с незнакомцем, чтобы с безошибочной точностью определить кого-либо в разряд придурков, и давний приятель Тоджи поселился в нём уже давно, а из-за того, что Мегуми пока не пересматривал его дело, оставался там по сей день.  — По личным, — что означало «я всегда там же, где и каждое воскресенье - на одном из стадионов города развлекаю себя наблюдением за спортивной игрой, используя это как способ бессмысленно провести время». Всё, что после слова «игрой», было уже додумано самим Мегуми, поскольку он не понимал, как двоим взрослым мужчинам могло нравиться тратить свой выходной на просмотр средненьких по уровню мастерства соревнований. Ещё и каждый раз по разным видам спорта. Какое-то сумасшествие. — У тебя что-то срочное? Я с Шиу, — ну конечно же, — решаем сейчас, за какую команду по волейболу болеть. И, честно сказать, они обе разочаровывают.   — Выздоравливайте.  — Что? — Мегуми услышал звук, будто батя сильне прижал мобилку к уху. — Ничего. Куда делась кофеварка? — Я её отнес в гараж, — дело это не прояснило совершенно, но у Фушигуро теперь была хотя бы какая-то зацепка.  — Зачем? — Потому что она доломалась окончательно. А в чем дело? — гул голосов на заднем фоне в телефоне создавал раздражающую симфонию, мешаясь с шумом, что исходил от Тучи, бегающей вокруг Сукуны за небольшим кусочком ленты, которую Рёмен дергал в воздухе у неё перед мордой.  — Ты меня беспокоишь. — Там была проблема с заварочным узлом, но из-за того, что я уже несколько раз чинил его сам, он больше не подлежит восстановлению. Твоя мама посоветовала мне просто купить новую кофемашину.  — Бать, ты когда мне начинаешь рассказывать о таком, я чувствую себя тупым, и мне это совершенно не нравится, — Мегуми было не так уж и легко запутать в разговоре, но когда в нём начинали фигурировать механические части и детали техники, названия которых не говорили ему ровным счетом ни о чем конкретном, помимо того, что он плохо слушал отца во время его редких лекций о мелочах технической стороны устройства дома, Фушигуро предпочитал съезжать с темы, чтобы в дальнейшем не ловить себя в моменты особой скуки на внезапных желаниях разобрать свой ноутбук или электрический чайник в общежитии на составляющие. В детстве он откручивал крошечные ручки на дверцах тумб по всему дому, увлекался всеми видами конструкторов, маленькими модельками машин, которые тоже потрошил на винтики, поэтому, как он считал, его естественная потребность в том, чтобы узнать суть вещей, закрылась ещё тогда, в то время, как эта же эра у отца продолжалась до сих пор.  — Ладно, сынок, я тебя плохо слышу. Покорми кошку и не разгромите дом.  — Будто бы я когда-то громил дом, — чужой - да; свой - ни в коем случае. — Не приставайте к женщинам.  — Добро, — Тоджи двусмысленно хмыкнул в трубку, и Мегуми поежился, быстро сбрасывая, чтобы ни секунды больше не думать о том, что его отец мог не только дурацкими спортивными играми развлекать себя на выходных.  — Ты знаешь, что такое заварочный узел? — Рёмен залез на стул с ногами, усевшись на него на корточках, чтобы, скорее всего, Туча не царапала ему голени в попытках разорвать ленточку на клочья, а Фушигуро, пару секунд понаблюдав за этой вакханалией, заблокировал телефон и решил уточнить, не он ли один не разбирался в комплектующих уже выброшенного аппарата.  — Это что-то из омегаверса? — оу. О боже.  — Я не хочу знать, Сукуна. Просто нет, — Мегуми вжал голову в плечи от такого неожиданного поворота, но железобетонно не собирался в этом разбираться.  — Так что за заварочный узел? — Рёмен поднял руку выше, и кошка, поколебавшись, оттолкнулась задними лапами от пола, вскочив прямо на стол, что, к слову, Фушигуро не собирался терпеть даже ради Сукуны.  — Уже проехали, — собравшись с силами, Мегуми, подобрав удачный момент, погрузил пальцы в мягкую шерсть Тучи, - реально на ощупь похожую на волосы Рёмена - подхватив её под живот, и, услышав её удивленный звук, опустил на ковер, после чего кошка, видимо, разыгравшись, быстро убежала в гостиную, но вернулась сразу же, как только, если судить по шуму, навернула там круг по комнате. — Я выяснил, что кофеварка в гараже, а батя с другом на волейболе. Короче, у них там свои старперские развлечения.  — Твоему отцу сколько лет вообще? — выражение на лице Сукуны варьировалось от сонного спокойствия до мягкого умиления во время наблюдения за кувырками Тучи, но остановилось на вопросительно-заинтересованном, когда тот повернул голову к Мегуми.  — Сорок один. — Старперские, блять? У тебя что, люди в двадцать пять стареют? — и резко сменилось на чистое возмущение, будто Рёмен услышал не просто безобидную чушь, которую часто нёс Фушигуро, а что-то поистине бредовое. Как в тот раз, когда Мегуми потратил полчаса, объясняя ему предыстории самых известных крипипаст из интернета.  — Ну ты уже тоже загнул, слушай. Я ставил на двадцать семь, — Мегуми хмыкнул, приняв правила будущего диалога, который без всяких сомнений Сукуна на этом бы не закончил. Рёмена вывести из себя было трудно, но темы, касающиеся возраста и достижений, которые, по социальным стандартам, обязаны были соотноситься с определенными этапами жизни и ни в коем случае не позже, всегда его выбешивали особенно сильно.  — Для тебя клуб суицидальных и  необоснованно популярных музыкантов является, типа, рубежом между молодостью и старостью? — громкое и оскорбительное заявление как для человека, бессистемно слушающего всякую срань, начиная от саундтреков к диснеевским мультикам, заканчивая шипящим и скрипящим набором звуков.  — Ну да. Если ты смог прожить все эти годы и не отменить самого себе, значит, ты вполне готов к тому, чтобы начинать интересоваться льготами в больницах, вставать в пять утра, чтобы в одиннадцать наглухо отключаться в кресле, и подыскивать подходящий водоем, над которым ты бы хотел, чтобы твой прах развеяли.  — Да, это абсолютно точно имеет огромный смысл, — возмущение в самой глубине глаз и в легкой хмурости бровей никуда не исчезло, даже когда Сукуна слез со стула и сел на него нормально. — Учитывая, что ты в двадцать три только закончишь университет, потом потратишь примерно полгода на поиски работы, потом ещё полгода на адаптацию, то у тебя как раз останется три года, чтобы познать жизнь и закрыть все вопросы, — он мелко постукивал пальцами по столу, забросив локоть второй руки на спинку, и закинул ногу на ногу. — Получается, в двадцать семь ты идешь в налоговую, пишешь заявление, чтобы тебе вернули твою долю тех копеек, которые успели накопиться за многолетний труд, покупаешь на них пожизненный запас желейных червей и релаксируешь всё оставшееся время, что тебе отведено. С твоим бюджетом это продлится примерно две недели, — он весь преобразовался в своё обычное, едва уловимое ехидство, которое не так просто было считать, если не знать Рёмена достаточно хорошо, но для Мегуми это было так же легко, как моргать. Он был профессионалом в точном определении момента, когда Сукуна снова напяливал свою любимую маску беспечного и высокомерного придурка. — М, ещё тебе нужно будет успевать в перерывах между основными моментами твоей насыщенной жизни уделять время себе, чтобы дотянуть до тех двух кисло-сладко-мармеладных недель перед кончиной.  — Так у меня же желейные черви есть в этой истории, куда ещё больше поблажек?  — У тебя желейные черви будут только на последних двух неделях. Чем ты слушаешь? — Мегуми, с одной стороны, был слегка расстроен, что Сукуна не продолжил вести себя так, как ночью, но с другой - безмерно рад, потому как, скорее всего, не знал бы, как на это реагировать. Возможно, это можно было бы даже назвать благодарностью.  — Ты думаешь, я не буду успевать после работы заскакивать в супермаркет? — Хорошо, а когда ты будешь трахаться? — Рёмен перестал стучать по столу и щелкнул пальцами в воздухе. — Не подумал об этом? Или в твоем мире у мужчин после двадцати пяти член не стоит? — Блять, ты такой мудрый, — Мегуми, только перестав думать о том, как Сукуне шел глубокий синий цвет его футболки и как хорошо он сочетался с вымывшимся бледно-розовым на длине волос и темно-коричневым на корнях, почувствовал, что слабо улыбается. — Почему ты от меня это скрывал? — Всё должно происходить в нужное время, — Рёмен дёрнул бровями, опустив голову вниз, где Туча, уже успокоившись, терлась о его ногу. — А ещё тебе нельзя ошибаться ни на одном из этапов, потому что тогда денежек на мармеладки заработается ещё меньше.  — У меня не ошибки, а эмпирические данные, — Фушигуро легкомысленно позволил рассуждениям Сукуны завершиться на данном этапе и, набрав в чайник воды, поставил его на станцию. Кофе всё ещё не был выпит, а план на день оставался неясным, но пока Мегуми, довольного раскрытым делом о пропаже кофеварки, устраивало и это. — Моя жизнь это большой научный эксперимент. Ну, или затянутое расследование череды несчастных случаев. — Отлично. Ставки приняты, остается только ждать. Если ты в двадцать семь не выйдешь на пенсию, то будешь должен мне.  — Ты и так продаешь мои книги, которые я тебе даю почитать, так что я заранее откупился, — что было, безусловно, истиной лишь наполовину. — Всегда на два шага впереди. — Чересчур самоуверенно.  — Посмотрим, что ты скажешь, когда тебя посадят под домашний арест с браслетом на ноге, и тебе понадобится купить свои выебистые сигареты, а я невзначай напишу тебе «загляни в почтовый ящик». — Так ты заранее их туда подсунешь, потому что сам же и подпишешь бумажки на моё заточение.  — Детали, — Мегуми нравилось, что Сукуна подхватывал его безобидные шутки и угрозы, последнее время даже не отрицая факта своего возможного ареста. Боже, да Рёмен сам недавно ляпнул вслух об идее секса на заднем сидении коповской машины, которую Фушигуро молча хранил в своём сердце, поэтому было неудивительно, что их обоих будоражило проговаривать такое как бы между прочим. — Эта ложка изгой. Убери её от меня, — пока Мегуми засыпал растворимый кофе по чашкам и был занят поисками сахара, банку с которым отец всегда ставил в разные места, Сукуна решил снизойти до помощи, начав с того, что взялся наливать кипяток в кружки и размешивать всё это ложкой, которую взял из специального места возле раковины. — У меня своя есть. Смотри, — Мегуми порылся в ящике с кухонными принадлежностями, вытащив оттуда обычную гладкую чайную ложку с правильными, по его мнению, размером и формой лопасти. — Блин, она мне тоже нравится больше, — Сукуна, отставив чайник, встал по правую сторону от Фушигуро и вдумчиво всмотрелся в это воплощение идеальности и красоты. — На, можешь подержать её.  — Точно? — он демонстративно обтер ладони о шорты, будто у него резко вспотели руки, вызвав у Мегуми снисходительный смех.  — Знаешь, я думаю, я готов тебе её одолжить на сегодняшний день. — Мегуми, — Рёмен наиграно задохнулся, максимально бережно забирая любимую ложку Фушигуро из его рук, и, подняв её между их лицами, взглянул сначала на неё, а потом, расслабив глаза, переключился на Мегуми. — Не знаю, чем я заслужил такое доверие, но я буду пытаться сохранить и укрепить его всеми возможными способами. — Начни с того, что больше никогда не шути про гея для душа и про кусты.  — Чем чаще ты об этом вспоминаешь, тем дольше это будет с тобой, — Сукуна подсунул свою чашку Мегуми, чтобы тот насыпал ему сахар, и, кивнув, поплелся в сторону двери на задний двор. — И я же тебе не напоминаю про твой нелепый вброс «я пойду спать на диван», о, благовоспитанейший из рыцарей. — Ты собрался на улицу? — напоминать Рёмену о том, что идти туда в шортах и футболке в конце зимы, было не самым уместным решением Фушигуро не посчитал нужным, но, скорее всего, его выражение лица и так всё сказало за него.  — Можно я хотя бы шапку не буду одевать? — Сукуна остановился, поджав губы, и вернулся обратно за курткой в прихожую, захватив ещё и для Мегуми.  — Во-первых, надевать, во-вторых, ты её и так не носишь, — Мегуми был уверен, что Рёмен прислушался к нему только лишь из-за того, что был в гостях, ведь в другой ситуации, находясь в общежитии, он бы, скорее всего, даже не обратил на это внимание или послал бы нахуй одним лишь взглядом.  — Так ты тоже. И вообще, у меня там всё равно нечего защищать, — он поставил чашку на стол, напяливая верхнюю одежду, тем самым, чуть-чуть сбавляя градус недовольства Фушигуро. Нет, правда, пойти на улицу в футболке, заболеть, а потом ещё заразить Мегуми в придачу? Нахуй такое добро нужно было. — Кроме приколов, естественно. Такая дань человечеству не должна исчезать бесследно.  — Стой, — Фушигуро резко остановился, чуть не разбрызгав кофе на ковер.  — Что? Заставишь меня еще термокостюм напялить? — Ты собрался без молока пить? — А, — Рёмен посмотрел на свою чашку так, будто впервые ее увидел, — не хотелось бы. — Вот и я о том же, — оно всегда хранилось на полке на двери холодильника, поэтому Мегуми понадобилось меньше минуты, чтобы взять его, открутить крышку, добавить в кофе Сукуны, закрутить крышку, закрыть дверцу и продолжить свой путь с того места, где он прервался. Все было выверено до последней секунды. Исключительная точность, за которой Рёмен наблюдал с легким опасением, но не настолько вовлеченным, чтобы заставить Фушигуро задаться вопросом, в чем обстояло дело. Да и завязать разговор на этой почве ему бы все равно не дала Туча, которая мгновением позже, протарабанив лапами по полу, опередила их двоих в несуществующей гонке, финишем в которой был выход на улицу, и затаилась за полочкой для обуви. Словно они вдвоем не могли ее видеть. Какая нелепость. — Ты все равно не выбежишь туда, — Мегуми не хотел по несколько раз в месяц купать её только потому, что площади дома ей иногда не хватало для редкого променада в перерывах между сном и сном. А мыть после прогулки её бы пришлось однозначно. Он просто это знал, и не собирался в это ввязываться, поэтому, приоткрыв дверь, легко подтолкнул Сукуну, а потом осторожно вышел сам, захлопнув её прямо перед носом Тучи.  На улице, к слову, оказалось ахуенно свежо. Пахло сырой землей и влажностью, что Мегуми был не в состоянии проигнорировать, вдохнув чуть глубже обычного, чтобы максимально прочувствовать эту последождевую эстетику. Всё-таки из всех видов погоды такое её проявление было одним из его любимых.   — Ты перестал как-либо намекать на то, что у меня больная голова. Не хочется больше меня лечить? — мысль, зазвеневшая буквально в ушах, была следствием сразу нескольких событий прошедшего времени: всего вчерашнего вечера, поведения Рёмена, колеблющегося от аккуратной нежности до стандартного похуизма, диалога про шапку и личных желаний Фушигуро уточнить о своем состоянии и почему Сукуна его никак не комментировал. Может, оно ухудшалось с каждым днем, и Мегуми нужно было начинать готовиться к чему-то плачевному? Ему необходимо было знать.  Для прояснения ситуации стоило ещё упомянуть и то, что когда в упаковке оставалось не так много сока, Мегуми брал стакан поменьше обычного, чтобы перелить в него содержимое, начинал процесс, но, осознавая, что жидкости в паке оказывалось немного больше, чем емкость могла бы вместить, он вставал перед дилеммой: выбросить пак с теми несчастными каплями, допить их из горла или сделать вид, что он не понял своего просчета раньше, и дать соку перелиться через край, забрызгав стол. И он, нужно отметить, был тем человеком, который порой прибегал и к третьему варианту тоже. И этим утром он уже второй раз разрешил ситуации просто случиться. Просто задать вопрос, не придумывая за Сукуну ответ, и не гадать, уместно ли это было, учитывая, что Рёмен, вероятно, не был подготовлен к аналитическому разбору и объяснениям.  Сукуна, осмотрев крыльцо, остановил взгляд на кресле, в котором обычно проводил свое время Тоджи, и, повернувшись к Мегуми с вопросом в глазах, уселся туда, как только Фушигуро утвердительно кивнул. Он съехал на сидении ниже, широко расставив колени, отчего куртка задралась вверх и сбилась на плечах, создавая импровизированную подушку.  — Не, — Рёмен наморщил нос, отрицательно мотнув головой, и скосил глаза в сторону Мегуми, — я в такой же ситуации, как и ты. С чего бы мне упрощать тебе жизнь? — Ну, ты можешь попрактиковаться на мне. Думаю, я мог бы стать интересным подопытным, — горячая горькая жижа из чашки стала для Мегуми жизнеутверждающим фактором на данном отрезке сегодняшнего дня. — Это факт. Ты один из самых интересных людей, которых я когда-либо встречал, — скорее всего, Сукуна не до конца понял, какой эффект своими словами вызвал у Мегуми, поскольку, не делая паузы, продолжил свой рассказ дальше: — Я лучше другое на тебе попрактикую, — внутренности Фушигуро в одно мгновение словно сжали в кучу, а потом быстро отпустили. — Ты говоришь о члене? — из-за волнения от услышанного желудок Мегуми все еще был напряжен и, казалось, даже немного пульсировал в такт ускорившемуся сердцебиению. Все начинало чудиться каким-то ненастоящим. Бутафорским и идущим по другому сценарию, который Фушигуро, само собой, никто не выдал. Ведь, если бы этого вопиющего упущения не произошло, он бы заучил свой текст и даже внес коррективы в виде пометок на полях, чтобы подобные моменты стали им предвидены. Один из самых интересных людей? Серьезно? Ещё из тех, которых он «когда-либо встречал»? Что за вздор? Он общался в общей сумме за всю жизнь всего с десятью унылыми придурками? Потому что, если их было хотя бы двадцать, то его фраза уже теряла всякий смысл. — Я говорил немного о других вещах, но если тебе достаточно моего члена, то ладно. — Нет. — Что нет? — Недостаточно.  — Неожиданно, — лицо Рёмена полностью шло вразрез со словами, потому что на нем буквально было написано, что все это было ахуеть как ожидаемо. — И почему это перестал? Я тебе вчера читал лекцию о сексуальном просвещении. — А, да? Это была лекция? Прости, я не воспринимаю серьезно вещи, в которых фигурирует выражение «прикольно», — Сукуна понимающе замычал, уперевшись одной ногой в ограждение перед ним, о которое до этого облокотился Мегуми, и, достав из кармана сигареты, открыл упаковку большим пальцем, зажав её в ладони, а потом вытащил две штуки зубами. — Кстати, ты вчера, когда я сказал, что у меня последняя, ответил, что не будешь идти за своей пачкой, а потом перед уходом дымил в вытяжку. — Я материализовал её из воздуха, представляешь? Научился у фокусников из цирка, где я на входе попкорн продаю. Они меня взяли под свое крыло, когда я рассказал им, что меня обижают дети и разбрасывают жженую кукурузу по шатру. — Мир не без добрых людей, — Фушигуро дождался, пока Рёмен засунет упаковку обратно в карман, достанет зажигалку, подкурит одновременно две сигареты и протянет ему одну, чтобы развить шутку дальше. — Тебе повезло, что ты попался именно фокусникам, а не тем клоунам, что на одноколесных велосипедах ездят, а то пришлось бы осваивать еще и это. А, зная как ты справляешься с обычным двухколесным, это было бы трагичным зрелищем. — Ты как всегда прав. Я бы не пережил такой позор, — Сукуна, откинув голову на ворох куртки позади себя, сощурил глаза и начал мотылять коленом второй ноги из стороны в сторону, из-за чего шорты, соприкасаясь с сидением, тихо шуршали и понемногу задирались все выше. Мегуми это знал, потому что пялился прямо на них. — Согласен, стоящая вещь.  — Какая? — Фушигуро проскользил взглядом по складкам ткани на внутренней стороне бедра, перешел на футболку и остановился на ироничной ухмылке, продолжающего болтать ногой Рёмена. — Шорты. Стоящая вещь, говорю, — он небрежно струсил пепел на сторону и оставил сигарету расслабленно висящей между указательным и средним пальцами. — Можешь забрать себе, — серая изгарь завертелась под ногами из-за ветра, уносясь за пределы крыльца, а Мегуми, пронаблюдав за ней, взял жестяную банку и, струсив свою сигарету в неё, наклонился, чтобы поставить её на подлокотник кресла, перед этим махнув ею в воздухе, призвав Сукуну убрать руку. — Что? — Фушигуро, установив пепельницу там, где и хотел, непонимающе напряг лоб, когда услышал от Рёмена совершенно бессвязное нечто. — М? — Сукуна ещё раз повторил те же звуки, что и за секунду до этого, но смысла ситуации это не прибавило. Вот и всё. Похоже, инсульт разбил его на двадцатом году жизни. — Что ты сказал сейчас? — он наклонился ещё ниже, усердно вслушиваясь и всматриваясь в рот Рёмена, пытаясь разобрать, что тот вообще нёс. — Я оглох? — Фушигуро приложил так много усилий, чтобы опровергнуть своё предположение об инсульте, что не сразу понял, почему у Сукуны, задержавшего дыхание, словно он пытался скрыть смех, задрожали губы и подбородок. Ох. Ну ясно. Только что снова произошло легкое издевательство, чтобы в очередной раз просто поглумиться над ним. Понятно.  — Ещё немного опустись, идиот, — а? Фушигуро думал, что нельзя было ещё больше нахмурить лоб, но, по ощущениям, он справился, очевидно, выглядя со стороны абсолютно комично. Выполнив пожелание Рёмена, он навис над ним почти вплотную и, наконец-то, блять, догадавшись, что от него требовалось, склонил голову к плечу и переместил взгляд на глаза Сукуны. А-а-а. Вот теперь-то точно все стало ясно. Вероятно, если бы он изначально смотрел в них, то намного раньше сложил бы два плюс два. Ведь они снова были блядскими. — Сам ты идиот, — Рёмен на это лишь хмыкнул и прекратил заниматься непонятно чем, приступив к тому, к чему сам подводил.  Он дотронулся губами к губам Мегуми и, конечно же, сразу пустил в ход язык, якобы заставляя Фушигуро открыть рот. Фушигуро, того самого, который не стал корчить из себя растерявшегося мальчика и дальше, поэтому язык Рёмена был встречен его собственным даже раньше, чем тот, скорее всего, ожидал. Внутренняя теплота из-за горячего кофе смешивалась с колючим, свежим воздухом снаружи, создавая приятный, подталкивающий к продолжению и углублению контраст температур. Они целовались уже достаточно раз, чтобы слово «изучение» было исключено из словаря Мегуми по ненадобности, но, медленно двигая челюстью и спокойно меняя положение головы для использования больших возможностей, другого, подходящего под то, чем они занимались, объяснения не нашлось. Возможно, причиной всему было утро, возможно, общее настроение, тянущееся ещё с ночи, возможно, отсутствие желания торопиться, возможно, похмелье, - Фушигуро не исключал даже это - возможно, - что ему нравилось больше всего из списка - их все еще хрупкая, но уже успевшая обрасти каким-никаким уплотнительным материалом близость. Возможно, что-то ещё, более человечное и важное, что Мегуми, являясь Мегуми, мог упустить из вида. Но что-то из этого точно поспособствовало тому, чтобы они, уже зная друг друга, прямо сейчас изучали под другим углом. — Какую же горькую дичь ты пьешь, — Сукуна нестройно вздохнул, когда Фушигуро отодвинулся назад, - потому что его гадские ноги начали дрожать из-за неудобной позы - и облизался, сначала зажав губы внутрь, а потом провел языком по углам рта, — а в чем же я тогда буду ходить здесь? — он отпил из чашки, очевидно, пытаясь перебить вкус кофе Мегуми своей молочно-сладкой бурдой. Мгм, то есть, теперь таким вещам позволено было случаться просто во время бессмысленно трепа за чашечкой кофе? Просто вот так проснуться вместе, дать Рёмену поиграть с кошкой, а потом целоваться с ним на крыльце? Фушигуро ещё нужно было принять это. Не понять, а именно вплести в ежедневную рутину, не замирая, как идиот, перед лицом Сукуны, когда тому в следующий раз захочется использовать свой рот не только для того, чтобы переиначивать и дополнять фразы, сказанные Мегуми днем ранее. С этим можно было работать.  — А теперь напомни, о чем мы вообще с тобой до этого разговаривали, — Фушигуро шумно выдохнул, снова упираясь спиной в ограждение, и посчитал несправедливым, что Рёмен смог так легко продолжить разговор о чем бы то ни было после того, как он сам, вроде как, познал всю суть нирваны.  — Ты сказал, что я могу забрать шорты себе. Но я этого делать не буду, потому что тогда мне будет не в чем ходить. А у меня здесь, знаешь ли, появилась подружка, к которой иногда нужно будет заглядывать в гости, — он растерянно взглянул на свою дотлевшую почти до конца сигарету, побуждая Мегуми поступить также с его собственным окурком, и выбросил её в жестяную банку. — Пошли, курение и так убивает, а я чувствую, что меня ещё и холод доконает сверху.  — У тебя есть в планах что-то конкретное? — Баловство с Тучей. Еще можно было бы перекусить, — Фушигуро уже приготовился ловить ту, на кого Рёмен возложил все свои надежды на сегодняшний день, - Мегуми не завидовал ей, у Мегуми все еще были влажные губы после поцелуя - но никто даже не попытался его обыграть неуклюжими уловками, когда Сукуна проскользнул внутрь дома и оставил дверь приоткрытой. Зло ушло. И, скорее всего, не куда-то туда, а на свою законную запланированную дрёму. — Почему ты снова такой задумчивый? Фушигуро поднял настороженный взгляд от пола, куда всматривался, сканируя помещение на предмет затаившейся Тучи, и уставился на остановившегося среди кухни Рёмена, на лице которого вдобавок к нерастворившемуся блядскому прищуру - да как Сукуне ещё можно было объяснить, что он имел в виду? - появилась имитация слабой, заинтересованной улыбки.  — Пытаюсь придумать, что мы будем есть. И все ещё размышляю, что тебе осталось всего каких-то четыре года до дисфункции полового органа, — он озвучил это, потому что перечислять целую вереницу, состоящую из примерно пятнадцати не связанных между собой мыслей, что успели вспыхнуть и погаснуть, посчитал некорректным. — Печаль неимоверная.  — С каких пор ты член называешь именно так? — С… этой минуты. Решил расширить своё восприятие окружающего мира. Согласись, смысл совершенно меняется, когда используешь «половой орган», а не уже приевшееся «член» или «хер».  — Да, я будто читаю криминальные сводки, где «половой орган» фигурирует в качестве потерпевшего или зачинщика несчастного происшествия.  — У тебя странные криминальные сводки, — Мегуми поставил чашку в раковину, не имея никакого желания разбираться с ней прямо сейчас.  — Уверен, они будут в разы интереснее, когда ты станешь копом и будешь на пресс-конференциях рассказывать журналистам ужасы рабочих будней, — кружка Рёмена звякнула о бок оставленной кружки Мегуми, когда тот обошел Фушигуро, задев его плечом, словно помещение уменьшилось до одного квадратного метра, и оставил её в мойке. — Про не вовремя сданные отчеты или про коллегу, который разогревает рыбу в микроволновке. Думаю, это будет на первых полосах. Вашему отделу по такому случаю неравнодушные будут присылать букеты цветов и открытки с сожалениями.  Он размял шею несколькими движениями головы и потянулся, из-за чего футболка задралась вверх на животе, обнажая ребристую полоску на коже, оставленную поясом шорт, съехавших вниз, и две мягко выпирающие косточки над резинкой нижнего белья. Мегуми знал это, потому что пялился прямо туда. Сукуна не остановился на этом и продолжил свою визуальную пытку, заведя руки, согнутые в локтях, назад, чтобы хрустнуть позвонками, тем самым натягивая ткань плотнее и давая шарикам в сосках проявиться полностью, нанеся двойной удар по слабенькой стрессоустойчивости Фушигуро. Если бы Мегуми полностью погрузился в это иллюстративное легкое порно, то от него бы запросто ускользнул один факт, который Фушигуро, оставшийся в здравом уме, не смог проигнорировать. Выданная ранее им самим его же футболка, именно та, которую Сукуна носил и в прошлый свой визит, сейчас сидела на нём свободнее, прекратив туго облегать плечи. И Мегуми не смог списать это на то, что данная шмотка просто успела растянуться из-за одной носки.   — В чём дело? — Рёмен замер на полпути к тому, чтобы полностью опустить руки, вопросительно приподняв брови, а потом медленно обернулся проверить, нет ли за его спиной чего-то, что могло вызвать у Мегуми столь задумчивое выражение на лице. — Ты ешь вообще? — Конкретно сейчас нет. Ты же еще ничего не придумал, — Сукуна цокнул языком, поправляя края ткани, чтобы вернуть себе хотя бы каплю приличия.  — Ладно, проехали, — Фушигуро решил приглушить свои внутренние вопросы, вероятнее всего, насильно притянутые за уши, вернувшись к тому, над чем работал. — Ты будешь яичницу? — Мегуми закусил внутреннюю сторону щеки, сложив руки перед собой, и неотрывно наблюдал за злодеяниями Рёмена, который делал вид, что ахуеть как увлечен безвкусными магнитами на холодильнике, купленными и прилепленными на него мамой Фушигуро. Это было частью её ритуала. Она тащила их с собой с каждого отдыха, на который они ездили все вместе, когда Мегуми ещё был в возрасте, не позволяющем ему упрямо упираться и отказываться от семейных поездок в угоду иным развлечениям в городе. — Мне без разницы абсолютно, — Сукуна, потрогав пальцем овальный кусок эпоксидной смолы с изображением какой-то развалины из города, в который родители ездили уже без Мегуми вдвоем, повернулся к Фушигуро, кивая на холодильник. — Я могу полазить здесь? — Нет, ты что. У нас он оборудован системой защиты, как у инкассаторских сумок с деньгами. Ты сейчас откроешь его, датчик поймет, что ты не похож на человека с лохматым, черным нечто на голове и забрызгает тебя несмывающейся краской, — Рёмен спокойно и молча смотрел в ответ, позволяя Фушигуро поупражняться в искусстве сарказма. — Ты можешь полазить, да. Зачем ты вообще спрашиваешь? — Потому что я воспитан, вежлив и учтив. — Я могу опровергнуть всё это. — Но ты этого делать не будешь, потому что я сделаю тебе бутерброд, — он открыл дверцу и, наклонившись, достал из него то, что Мегуми в здравом уме никогда бы не совместил в то, что Сукуна назвал бутербродом. Вопросы вызывало абсолютно все, начиная от свеклы и картофеля, заканчивая абрикосовым джемом, и Фушигуро не знал, с какой стороны этого сумасбродства подойти для выяснения того, что в представлении Рёмена должно было получиться в итоге. Мегуми пододвинул к нему упаковку с хлебом, с волнующей настороженностью отслеживая каждый следующий шаг. Тарелка, хлеб, абрикосовый джем, кусочек ветчины из пластиковой упаковки, пару капель острого соуса. Вот, что в финале стояло перед Фушигуро на столешнице. Мегуми смотрел на это, испытывая будоражащее чувство неправильности. Лучше бы Рёмен просто продолжил потягиваться и делать вид, что никакого хитрого умысла его действия не несли.  — Это, по-твоему, бутерброд? — Я могу поклясться, что вижу перед собой хлеб и… что-то на нем, и также могу предположить, что именно такой набор продуктов у людей обычно называется бутербродом, — было странно, как Сукуна, настолько много значения придающий своему внешнему виду и всему, что его окружало, совершенно безалаберно относился к своей еде. Мегуми однажды с настороженным видом наблюдал, как тот ел сладкую кукурузу из жестяной банки чайной ложкой, которой обычно мешал кофе, называя это своим ужином. Еще раз Фушигуро стал свидетелем, как Рёмен, прийдя с учебы и сказав, что через час уходит на работу, стоял посреди комнаты и вдумчиво пережевывал мытую маленькую морковку из пакета, запивая её обычной водой. Что, блять, это вообще такое? Толстовка, не до конца стянутая и висящая на шее Сукуны, вызвала тогда у Мегуми ещё больше вопросов, исчезнувших из-за эмоции ужаса сразу же, как только Рёмен всё это сверху добил чипсами и энергетиком. — Это никуда не годится, Рёмен, — Фушигуро обречено выдохнул, забирая из рук Сукуны тарелку с нечто, что было лишь ингредиентами, хаотично наваленными друг на друга, но никак не бутербродом, разворачиваясь обратно к столу, чтобы довести это до ума. — Включи духовку. — Нет, серьезно, твой уровень доверия ко мне выходит за всё рамки. — Давай, не выделывайся, — Мегуми было слегка не по себе от того, что взрослый человек, с которым он жил столько времени, буквально, блять, не умел готовить. То есть, абсолютно точно не умел. Не придуривался, а действительно не имел понятия, как это работало.  — Перец давать? — Фушигуро внимательно, но незаметно фиксировал все действия Сукуны, крутящего переключатель режимов и регулятор температуры, чтобы, если понадобилось бы, вмешаться и настроить все правильно, но Рёмен выполнил все так, как и должен был, позволяя Мегуми вернуться к несчастному блюду, которое ему пришлось варганить с нуля. Абрикосовый джем, блять? Фушигуро хотелось обессилено заплакать.  — Чтобы ты снова кашлял? Как и всегда? — присутствие Сукуны по левую сторону никак не влияло на Мегуми и на то, что он делал, потому что его невозможно было сбить с цели, если он четко поставил её перед собой. Сделать бутерброд? Запросто. Сделать бутерброд чуть лучше, чтобы удивить Рёмена? Еще легче. Впечатлять тех, кто в целом от него не ждал многого, было некрасивым методом, но одним из любимых у Мегуми самоутвердиться. Видеть в их глазах легкий шок? Превосходно. Видеть в их глазах кипящую злость? Невероятно. Несколько лет назад, впервые заметив, как он научился таким способом влиять на других людей, он понял, что этот способ утоления собственного токсичного порыва быть лучше других постепенно занял второе место в его турнирной таблице, первую строчку которой все еще возглавляла страсть к интеллектуальному унижению раздражающих идиотов. Сукуна не был раздражающим и не был идиотом, но подавить в себе годами выстроенную тактику было не так уж и легко. Возможно, она видоизменилась и теперь имела в своей основе что-то другое, не относящееся к негативным причинам такого поведения, но у Фушигуро не было времени это разбирать на части, поскольку цепкий взгляд Рёмена, сопровождающий каждое его движение, не разрешал Мегуми отвлекаться на ненужную чушь.  — Я вчера не кашлял из-за лапши, — Сукуна почти что прилег на столешницу, уперевшись в неё локтями, занятый внимательным изучением и, Мегуми очень надеялся, запоминанием стандартной последовательности приготовления бутерброда.  — Ох, он думает, что ел вчера острую лапшу. — Ну, она была перченная. — Сукуна, нет, я убрал из твоего заказа всю остроту, — Рёмен выглядел сбитым с толку, но недостаточно, чтобы перестать вести свою спонтанную слежку. — Скорее всего, перец был в маринаде к курице, а его уж никак нельзя было исключить. Я вообще удивлен, что в этой низкосортной забегаловке учли пожелания, а не просто забили хер, — Мегуми сделал надрез ножом на пачке с тостовым сыром и извлек из неё несколько штук, накрывая ими кусочки всё той же ветчины, с которых заранее счистил прилипший абрикосовый джем. — Что? — Неважно, — Сукуна резко прищурил глаза, всматриваясь в лицо Фушигуро, а потом так же быстро вернул их в обычное состояние, легко качая головой.  — Я у тебя ещё спрошу кое-что. Ты нахуя налил сверху острый соус? — Мегуми подготовил противень, застелив его пергаментом, и облокотился бедром рядом с Сукуной, дожидаясь, пока духовка разогреется.  — Он не выглядел острым, — тяжелый вздох, который Фушигуро не смог подавить, вызвал у Рёмена тихий смех.  — Для тебя эта шкала какая-то шутка? — Мегуми перегнулся через Сукуну, дотянувшись до бутылки и указав на все заполненные огоньки сбоку, которые, кроме ебейшей остроты, ни о чем другом не могли предупреждать. — Видишь? — Я запомню. Обязательно, — Рёмен выпрямился и положил руку на область, где внутри его тела было расположено сердце, и многообещающе кивнул. — Теперь ты перестанешь говниться? — Я перестану это делать, когда поем, — голод никогда не влиял на него в позитивном ключе, пробуждая в нём самые противные черты и заставляя их лезть наружу. — Кстати, хочешь, я научу тебя делать печенье? Всё равно духовка уже включена.  — Это… какой-то эвфемизм? Что-то завуалированное? — Нет, Сукуна, это просто печенье. Ты, вроде как, и ответил, а, вроде как, и снова съехал с темы. — Да, Мегуми, давай. Научи меня тому, что мне никогда не пригодится в жизни. Я постараюсь не вести себя, как придурок.