roommates: relationship psychology

Мегуми поставил телефон вертикально на стол, облокотив на стопку из книг, которые он покупал у случайных людей в интернете по дешёвке, а потом сплавливал Сукуне, пытаясь избавиться от лишнего на своей части комнаты, и был почти готов принять звонок. Рёмен редко возражал внезапным подгонам, поскольку находил им самое разное применение: от подставки под чашки, что Фушигуро считал непозволительным варварством, - хоть порой и признавал, что некоторые из историй ни для чего иного и не годились - заканчивая чтением, а потом поэтапным анализом вслух. Разговор с мамой должен был состояться с минуты на минуту, и Фушигуро находился в легком предвкушении от того, с чем на этот раз он останется в итоге: с полным умиротворением или назойливым раздражением из-за непрошеных советов. Третье в этом уравнении было дано только тогда, когда мама увлеченно болтала о своих проектах, забывая на некоторое время о прямых родительских обязанностях, по её мнению, заключавшихся в нравоучениях с легкими нотками осуждения. И хоть её слова очень редко не соотносились с действительностью, часто становясь для Мегуми нужными и теми, которые необходимо было осознать или хотя бы просто услышать, но это не отменяло факта наличия противного послевкусия, что он снова где-то проебался. Она никогда не говорила ему прямо, что он неправ в своих жизненных решениях, но тона и подобранных фраз с головой хватало, чтобы на подсознательном уровне уловить посыл и сразу за этим почувствовать горечь во рту. В воспоминаниях из детства также присутствовали ситуации, когда она замалчивала свои претензии, делая вид, что ничего не произошло, но - тогда еще маленький - Мегуми все равно понимал, что накосячил, хоть и не до конца соображал, в чем именно. Это было неприятно. И странно. И однажды, поверхностно изучав лежащие на столе Сукуны материалы о пассивных формах эмоционального насилия, он удивленно хмыкнул, найдя почти что идеальное описание тому, что применялось к нему вплоть до средней школы. Это знание стало для него новым, но только в текстовом, правильно оформленном виде, вытаскивая наружу сидящие внутри интуитивные догадки о неправильности происходящего ранее. Вникая все дальше и дальше в суть статьи, он вычитал, что наказание молчанием влечет за собой множество последствий, одно из которых проявлялось в очень точном улавливании намерений и настроения окружающих людей, на что Мегуми, отложив бумаги на то же место, откуда и взял, закатил глаза, посчитав полной чепухой. Он не раз в дальнейшем возвращался к этой теме, споря сам с собой, с одной стороны обвиняя, когда обида возвращалась назойливым шумом, а с другой - оправдывая поведение мамы различными доводами, начиная от слишком незрелого, по его мнению, возраста родителей в момент его рождения, заканчивая обычной особенностью характера. И, продолжая думать об основных чертах нутра, только уже своего, он все же нехотя, но соглашался с напечатанным в статье, прекрасно понимая, что навык наблюдательности и любовь к деталям однозначно имели свои корни.  Книги надежно выполняли свою работу, и Мегуми, отвлекшись от наблюдения за временем в углу экрана, пробежался взглядом по их прямоугольным боковушкам, в уме прикидывая, какая из них следующей достанется Сукуне. Иногда рассуждения Рёмена о тех произведениях, которые он все же удосуживался изучить от нехер делать и которые, по глупым для Фушигуро причинам, оказывались им забракованы, были озвучены с легким обвинением, словно Мегуми сам их написал, напечатал, а потом припёр ему и сунул прямо под нос. Он не отрицал, что большинство из купленной им литературы представляло собой заковыристый текст с кучей отсылок на другие произведения, не зная которые тяжело было понять всю суть сюжета, но и выслушивать возмущенную критику Рёмена, мягко сказать, раздражало. Любовь к «глубоким» книжкам сформировалась у Фушигуро еще с конца средней школы, когда всё его естество нуждалось в чем-то душно-загадочном, и хотя последнее время ему самому становилось тошно от неоправданно усложненного смысла, но тяга к «необычному» сохранялась по сей день, укрепляя его собственноручно созданный образ и подталкивая к новым покупкам подобных вещей. Примерно полгода назад Сукуна, скептически уставившись на ебейше огромный объем книги, лежащей на краю его письменного стола, тем же вечером прочитал первые пару десятков страниц и с почти что комичным разочарованием на лице в ту же секунду, как захлопнул, выставил её на продажу, обвиняя Мегуми в напыщенности. Фушигуро, сказать по правде, и сам мало того, что не осилил даже одной третьей, так еще и ни черта не понял, но, цокнув языком, сделал вид, что из них двоих явно не он не разобрался в сути. Вряд ли это сработало правильно, но когда следующее произведение оказалось аккуратно оставленным сверху стопки учебных материалов, Сукуна не выразил недовольства, а даже с интересом прочитал детектив, название которого Фушигуро уже не помнил, и затолкал на полку над кроватью.  — Иногда ты тратишь деньги с пользой, Мегуми. — Я всегда их трачу с пользой в отличие от тебя, — Фушигуро закусил внутреннюю сторону щеки и поднял брови, карандашом указывая на все остальное, что лежало на полке, намекнув на то, что имел в виду. — Если это поднимает мне настроение, значит, это полезно, — Сукуна, сузив глаза, уставился на Мегуми поверх экрана телефона и медленно качнул головой, якобы навязывая эту мысль ему и обозначая, что она не подлежит оспариванию. — Я скажу тебе то же самое в следующий раз, когда ты посмеешь упрекать меня в напыщенности из-за тех книжек, что я тебе великодушно одалживаю почитать.  — Ну, ты всегда так и делаешь, поэтому я не буду удивлен. А напыщенный ты не только из-за книжек. — Если мне понадобится твой скрупулезный разбор моих лучших черт характера, я обязательно обращусь, — Фушигуро развернулся обратно к листку бумаги, на полях которого бездумно рисовал крошечные члены, вместо того, чтобы вникать в материал, уже успевший ему надоесть, и продолжил несильно покусывать рот изнутри. — Можешь заняться самоанализом, чтобы мне не пришлось тратить на это своё время. Я подкину тебе пару статеек в помощь. Там тоже есть сложные слова, поэтому ты будешь в восторге, — от ехидства, наполняющего каждое слово, Мегуми захотелось проветрить комнату. — По психологии? Нет, спасибо, не хочу забивать голову бессмысленной чушью, — Фушигуро почувствовал, как его губы исказились улыбкой то ли от того, что он и так забивал голову всем подряд, то ли от того, что и так читал «бессмысленную чушь по психологии».   — Тебе дать немного больше информации, чтобы ты смог это романтизировать и считать классным? Эдиты поделать? Может, сказать, что эта наука пиздец элитарная? — улыбка становилась шире с каждым аргументом Рёмена, поэтому следующее, что решил ответить Мегуми, сформировалось на основании острого веселья и монументальной глупости.  — Не, тебя одного, в принципе, достаточно, чтобы я заинтересовался, — фраза повисла в пространстве, и Мегуми хотел ухватиться за нее рукой, раздавливая, как тех назойливых мошек, которые летали над остатками фруктов, что оставлял Сукуна, забывая выбросить в пакет. Пу-пу-пу. Блять.  Рёмен долго ничего не отвечал, и по звукам за своей спиной Фушигуро понимал, что все это время он ничем не занимался, потому что никакого шума от него не исходило, но и придумать достойное оправдание своей тупости, чтобы заполнить тяжелую тишину, Мегуми не смог: — Очень занимательно, — в конце концов сказал Рёмен, и на этом закончился их разговор в тот вечер. Вспомнив эту историю, отсчитывая последние минуты до телефонного звонка, Фушигуро был удивлен такой внезапной искренностью от себя из прошлого и, взяв во внимание то, что происходило между ними в настоящем, оказался немного расстроен, потому что подобные честные слова, как он посчитал, стоило бы приберечь для момента получше, нежели ляпнуть их в саркастичном диалоге, не имеющем большой ценности. — Привет, дорогой, — клацнув пару раз по экрану, принимая звонок и включая фронтальную камеру, Мегуми непроизвольно улыбнулся, чувствуя то, что действительно соскучился по маме, улыбающейся ему в ответ. — Ты просто не представляешь, что у меня здесь происходит. Фушигуро прекрасно знал, над чем она работала, из тех фотографий, что получал от нее раз в пару дней, но сходу умничать по этому поводу не увидел смысла. Они продолжали поддерживать теплые, прочные отношения даже после того, как родительский бракоразводный процесс закончился, и Каори, собрав чемодан, улетела в Англию организовывать выставки и заниматься другим творчеством, но невидимый барьер, сконструированный из обиды и непонимания Мегуми, все равно возник между ними в какой-то момент. Он много думал об этом, пытаясь найти ответы, но решение не вникать так сильно в разборки взрослых людей до сих пор считал самым удачным. — Ты закончила инсталляцию, о которой мне писала? — Фушигуро удобно уселся на стуле, прикидывая, сколько времени у него уйдет на поиски кольца, и подпер рукой голову, готовясь слушать хаотичный, наполненный кучей подробностей, рассказ о прошедшей неделе. Не зная всех деталей их расставания, Мегуми все равно не мог не отметить то, что, занимаясь делом, тянувшимся через всю её жизнь и только недавно ставшим основной работой, мама выглядела счастливой. Она сменила стиль, отрастила волосы, начала использовать совершенно другую косметику и украшения, и, честно говоря, все это ей удивительно шло, возвращая естественный шарм, который Фушигуро видел на снимках из её молодости. Прыгая с темы на тему, путаясь в бесчисленных событиях, Каори посмеивалась со своих шуток, заражая этим Мегуми, и драматично отыгрывала каждую ситуацию, которую считала забавной. Нельзя было сказать, что Фушигуро вслушивался во все, что траслировалось с экрана, но приятный тон голоса и подкупающая энергия вовлекали его в общий процесс, давая понимание, когда лучше задать наводящий вопрос, а когда - быть обычным зрителем представления. Он часто отвлекался на посторонние дела: ковырял корешок одной из книг, время от времени ерзал на стуле, отпивал кофе из чашки, бросал долгие взгляды на кровать Сукуны, наблюдал за полосками от дождевых капель на окне, размышлял, в какой из элементов постельного белья могло заныкаться его украшение, вспышками возрождал в памяти вчерашний вечер, ловя мечтательный вайб. Но ровно до того момента, пока Каори от рассказов о творческих причудах, своих подружках и нелепом придверном коврике, который она нашла на барахолке, не перешла к вопросу, вернувшего Мегуми в беседу. — Твой папа говорил, что ты был в гостях у него в этом месяце, — недосказанность в её словах была настолько явной, что Фушигуро сразу понял, о чем дальше пойдет речь, — как все прошло? — Вы что, сплетничали обо мне? — Мы обсуждали своего сына, дорогой, — мама снова мягко засмеялась, поправив упавшие на лицо волосы. — Что тебе еще батя рассказывал? — метод Рёмена «отвечай только на то, что спрашивают» отлично работал, хоть и пока не до конца был привычен для Мегуми, обычно предпочитавшего выдавать все и сразу. — Что ты не помыл посуду, — Фушигуро резко фыркнул, откидываясь на спинку, и решил, что с таким отношением в следующий раз несколько раз подумает, прежде чем подходить к плите. — Фу, какой он стукач. Он мне пообещал, что сам это сделает. У нас с ним, знаешь ли, договоренность, а к таким вещам я отношусь серьезно. — Он сказал, что ты был не один. — И вот мы подошли к тому, что изначально здесь присутствовало, но замалчивалось, верно? — Мегуми поднялся со стула, пытаясь сбросить волнение, которое начало накапливаться из-за возможных личных вопросов, преподнеся это, как нужду поставить телефон на зарядку. — Да, я был не один. Батя ремонтировал машину моего соседа по комнате, ну, его дяди, точнее, поэтому я притащил его, не дядю, а соседа, к нам домой, чтобы он её забрал. — Да, это папа тоже рассказывал. — Почему я здесь слышу какой-то вопрос, м? — Соседу понравилось у нас дома? — «нас» было сказано с легким колебанием, будто мама не была уверена, осталось ли у нее право называть вещи таким образом, но её искрящиеся весельем глаза предотвратили зарождающееся у Мегуми желание напомнить ей, что данное право никто и никогда у нее не отнимет. — Он весь вечер обнимался с Тучей. Я потом еще пару дней после этого вылавливал из чашки ее шерсть, которую он на себе притащил в общагу. — Ты покупаешь кошке витамины? — Фушигуро ощутил что-то, похожее на благодарность, когда Каори легко сменила тему и не продавила его там, где он не хотел открыться сам. Это было милосердно с её стороны, хоть Мегуми и понимал, что процесс по выяснению интересующих ее деталей был запущен. — Я делегировал это отцу. Она меня покусала в прошлый раз, когда я пытался скормить ей добавку для лучшего пищеварения, а это, понимаешь, явно не то, что я ожидаю получить взамен на свою заботу, — хоть его возмущения и были произнесены достаточно серьезно, но на днях он все же присматривал ей новую игрушку в зоомагазине, поэтому не мог быть полностью уверенным в своей непоколебимой хладнокровности. — Попроси в следующий раз Сукуну. Ты говоришь, он хорошо с ней поладил, почему бы это не использовать с умом? — Я не уверен, что он еще раз захочет поехать ко мне в гости. — Почему? — Потому что… — он задумчиво промычал, подбирая безопасные формулировки, — потому что он мой сосед по комнате. Обычно мы с ним не занимаемся тем, что ездим друг к другу домой. — Я думала, вы с ним друзья. — Почему ты так решила?  — Ты помнишь, как прошлой зимой спрашивал у меня совет, что ему подарить на новый год? — естественно, он помнил. А еще он помнил, что так и не решился вручить то, что выбирал добрых две недели, потому что в последний момент почувствовал себя глупо и неуместно. Ему повезло, что Рёмен так же не ошарашил его внезапнып презентом, не перевешивая свой вклад в их взаимоотношения.  — Он мне на день рождение подарил кофту, я чувствовал себя обязанным.  — Никто в этой жизни не выбирает так тщательно подарок для того, кому просто чем-то обязан, дорогой. Что за кофта? Ты мне её не показывал. — Да неважно, там всякие глупости написаны, — он намеренно решил упустить наблюдения - предположения - из виду, чтобы не чувствовать себя неуютно в своей откровенности. — М, мам. Чем можно вывести пятно от краски с пледа? — Мегуми продолжал шататься по комнате, не решаясь сесть на стул прямо напротив телефона, и синяя клякса на его покрывале отлично отвлекла внимание. — Что за краска? — Да я не е… — он резко захлопнул рот, избегая того, что хотело из него вывалиться, и быстро подобрал более удачное выражение: — я не помню. Какая-то для рисования. В тюбиках таких небольших. — Для чего ты её использовал? — Нам вчера нечем было заняться, поэтому Сукуна развлекал себя художествами на моей толстовке. — Если вы использовали её на ткани, то она, скорее всего, была акриловая. Пятно давно высохло? — Ну, вчера вечером примерно. — Это очень усложняет задачу. Если акрил уже въелся, его будет вывести очень проблематично. Я могу тебе посоветовать промочить загрязнение спиртом, но лучше, конечно, отнести плед в химчистку, — мгм, еще этим он не занимался. — Отлично, так и сделаю, спасибо, — он тяжело опустился на стул, чувствуя, что достаточно далеко отвел их от ранее поднятой темы, и, вытянув ноги под столом, начал носком поддевать кусок обоев на стене, которые отошли снизу. — Так что вы там рисовали? — Я так и не понял. Мы быстро закончили, потому что появились другие дела, и пока еще не возвращались к этому. Но если судить по тому, что уже есть, то это похоже на… линии? — Мегуми был доволен собой и своим умением замалчивать то, упоминание чего было бы явно лишним.  — Как ты вообще позволил взять свою вещь? — отличный вопрос, мам, пять балов. — М-м-м, скажем так, я был должен ему, и он решил, что разукрашивание моей кофты с головой это компенсирует.  — Я помню, как ты почти подрался со своим лучшим другом в детстве из-за того, что он играл твоим конструктором. — Да, мои отличные социальные навыки куда-то растерялись. Я стал полнейшей размазней, — Фушигуро попытался улыбнуться, чтобы его слова не звучали слишком серьезно, но мама не поддалась на провокацию, слегка склонив голову к плечу, будто о чем-то задумалась. — Что у вас с Сукуной? Мне папа не только о посуде и машине рассказывал, — её мыслительный процесс, приведший их к тому, от чего Мегуми изначально хотел увильнуть, заставил его признать своё поражение. Да, он точно стал размазней. — Я не знаю, что у нас с Сукуной. Мы, как ты сказала, друзья. — А еще я полтора года назад, когда приезжала домой и когда ты мне почти два дня подряд рассказывал только о нём, предположила, что он тебе нравится. Ты помнишь это? Ты мне нагрубил тогда. — Я не помню, — Мегуми чувствовал, как с каждой секундой замки внутри него со скрипом медленно защелкивались обратно. — Сынок, я не хочу лезть в твою жизнь еще больше, чем я это делаю сейчас. Но я беспокоюсь о тебе, — Фушигуро не был уверен, что правило о «не учитывайте то, что было сказано до «но», было уместно применять в этом случае, потому как от всего предложения буквально сквозило обеспокоенностью, которую он подсознательно чувствовал на протяжении всех двадцати минут разговора, но которую мама очень профессионально умалчивала.  Он колебался, смотря на её открытое лицо, взвешивая все хорошие и хуёвые исходы ситуации, и, к своему удивлению, обнаружил, что первых оказалось немного больше. Говоря откровенно, ему остоебенило убегать от чего бы то ни было: от того, что он сам любезно катастрофизировал в голове и от того, что жевало его острыми зубами. Он не мог сказать точно, что именно послужило ускорению решения: то ли общее спокойное состояние с самого утра, то ли выжидающий, но не давящий взгляд мамы, то ли желание выговориться, то ли потребность быстрее закончить разговор и приступить к поиску кольца, то ли мягкость Рёмена, которая все чаще стала вылазить наружу последнее время, то ли что-то, название которому он не придумал. Он не знал, да и предполагать не видел смысла. — Ты была права тогда. И права сейчас, — его замутило от концентрации волнения, — я пытаюсь тут кое в чем разобраться последние, не знаю, месяца два? Если быть вообще точным, то уже почти три года, но как-то оно нихуя, извини, не проясняется. Я еще раз повторю, что да, ты была права тогда полтора года назад, и твои слова так же имеют место быть сейчас, просто много чего произошло, что дестабилизировало мое состояние, и я просто чувствую, что веду себя, как придурок. Я вижу изменения, которые происходят между нами, ну, не скажу, что каждый день, но, типа, каждую неделю? И они, в принципе, меня устраивают, но… м, блять, ладно, извини, сейчас я соберу все в кучу, — сказав все это, Фушигуро был удивлен тому, что до сих пор остался жив. — Короче, мы что-то делаем и это что-то к чему-то ведет, только я пока не понимаю, к чему именно. Мне тяжело понимать Сукуну, потому что у него, ну, знаешь, двоякие сигналы… или это просто я идиот, который неправильно их считывает. И из-за этого я себя чувствую странно. Мне не плохо и я не расстроен, и не злюсь на него, я, скорее, злюсь на себя, что не вижу, наверное, очевидного, и это меня, сука, так бесит. Ты извини, что я много с тобой матерюсь, не могу подобрать нормальных слов, — он сделал долгий вдох и такой же выдох, ощущая в голове тишину, будто в наушниках включил фоновый звук океана. — Как-то так, в общем. — Что ты имел в виду под «не знаю, к чему все это ведет»? — мама не дала даже отойти от вспышки откровенности, погружая его в неё обратно своим вопросом. Мегуми снова глубоко вдохнул, чувствуя новый прилив головокружения, но заставил себя говорить дальше: — не знаю, чем все закончится, понимаешь? — Дорогой, не концентрируйся на результате. Тебе нравится то, что происходит во время твоего пути?  — Да, — обычно такие разговоры напоминали ему лимонный сок, проникающий в мелкие порезы на руках, которые оставались после виртуозного использования кухонной терки, но сейчас он не чувствовал ни фантомного жжения, ни злости на себя. И это было по-новому интересно.  — Ну так вот это и бери во внимание. Результат - это всегда что-то конечное, что-то, на чем твой путь заканчивается. Ты хочешь, чтобы это закончилось? — Нет, — в разговорах с мамой, как ни крути, не получалось толково увиливать и уходить в отрицание, и хоть прямолинейность не была в числе её сильных сторон, но нежная проницательность всегда обезоруживала Мегуми очень эффективно.  — Ну вот и прекрасно. Вокруг тебя в эту самую секунду происходит столько всего, но тебе больше нравится копаться у себя внутри, потому что там безопасно. Потому что то, что у тебя в мыслях, контролируешь только ты, — она легко улыбнулась, и Мегуми захотелось закурить. — Возьми на себя ответственность за то, что происходит вокруг, а результат и так будет. Любой, ты никогда не угадаешь, какой именно, пока не приложишь усилий. — Мгм, — он кивнул головой в качестве ответа, надеясь, что она продолжит говорить дальше.  — Тем более, он кажется хорошим парнем, да? — Ты сейчас говоришь, как батя. — Мы с твоим папой прожили больше двадцати лет вместе, поэтому наши похожие реакции можно легко этим объяснить. — Вы в какой-то момент стали одним сознанием? — Нет, дорогой. Не говори это папе, но я бы не смогла быть вечно такой хмурой, как он. — Если бы не ты, все наши семейные снимки выглядели бы так, будто мы любим фоткаться исключительно на похоронах. — Боже, Мегуми, — мама сделала вид, что очень огорчена подобной шуткой, но все равно прикрыла рот рукой, как обычно это делала, когда смеялась. — Ты помнишь, как мы ездили в лес, и ты боялся заходить вглубь? — он плохо помнил эту историю до мелочей, но какие-то её детали все равно всплыли в голове, когда они о ней начали говорить. Он точно помнил, что счесал себе тогда оба колена, когда неудачно спрыгнул с дерева, и что после этого пару дней не появлялся на улице, потому что ему было неприятно ходить из-за мази, которой мама обработала раны. — Ты тогда замер и смотрел вперед себя так, будто тебя там кто-то мог съесть. — Там могли быть медведи или волки, я же не знал, что там ничего такого не водится. — Ну вот, и потом ты просто прошел вглубь и понял, что та темнота, которую ты видел, стоя на опушке, полностью исчезла, когда ты оказался в самом центре леса, потому что солнце освещало там точно так же, как и вне, просто снаружи казалось иначе. Не думаешь ли ты, что сейчас твоя ситуация тебя пугает только потому, что ты боишься перейти черту и увидеть, что ждет тебя за ней? — Не зря я всегда считал, что драматизм достался именно от тебя, — это все начинало походить на что-то, очень сильно напоминающее промывку мозгов. То, что Мегуми совсем не любил. Но в то же время было бы глупо отрицать, что, слушая сказочно оформленную историю из своего детства, он перестал чувствовать тошноту, неприятно давящую на горло.  — Не бойся ошибиться, у тебя всегда есть право на это. Да и, судя по твоим рассказам, Сукуна не ведет себя, как человек, который не прощает ошибок. — Я тебе рассказывал о том, как я недавно его зажигалки выбросил? — Мегуми прекратил колупать краешек обои ногой и поджал её к груди, чтобы получить хотя бы какую-то защиту, если уж ментальной он лишился, разболтав, казалось, гораздо больше, чем запланировал. А он вообще это не планировал.  — Нет, зачем ты это сделал? — А, значит, бате рассказывал, — Фушигуро кивнул на свои же слова, вспомнив прошлый разговор с Тоджи, и сразу следом оказался немного удивлен, что отец не поделился этим с мамой. — Я начну с самого начала. В общем, у него есть прикол разбрасывать зажигалки по всей комнате: по карманам, по шкафам, по столам и все такое прочее. Я не был против, когда они оставались на его половине комнаты. Не был против, когда находил их буквально везде, куда бы не посмотрел. Но потом они начали меня раздражать, потому что после каждой уборки он снова их раскидывал. Моё терпение окончательно иссякло, когда я однажды наступил на одну и чуть не раскромсал себе ногу. Ну, тогда я собрал их в пакет из-под булки, которую он ел, и убрал в общий шкаф. Казалось бы, на этом история должна закончиться, но через время у меня случился отвратительный разговор с одним… не знаю, как назвать. Пусть просто будет парень. Я у него одолжил зажигалку, чтобы перекурить перед учебой, а он, ну, слишком ахуевшим, извини, оказался, — Мегуми без запинки проговорил все, что смог вспомнить, вдумчиво отдирая нелепую наклейку с верхней книжки, оставшуюся от предыдущего владельца. — И что было дальше? Как всё это связано? — для человека, который любил во всем видеть тонкое и скрытое, мама, как почитал Фушигуро, слишком плохо уловила контекст. — Я пришел в комнату и вышвырнул зажигалки, потому что они напомнили мне сразу о двух вещах: о разговоре с тем идиотом и о том, каким Сукуна порой бывает невыносимым, — он постарался не сильно возмущаться, но все равно заметил, как Каори тихо посмеивалась над ним, как делала всегда, наблюдая за его эмоциональностью. То ли из-за того, что он выглядел забавно, то ли из-за того, что видела в нем себя.  — Как отреагировал на это твой сосед? — И вот здесь мы снова возвращаемся к истории с толстовкой, — он широко мотнул рукой в воздухе, делая полукруг над головой, якобы отбрасывая их на пару десятков минут назад.  — Так это был его способ вернуть долг? — М-м-мгм.  — Он не мелочился, — она на мгновение замолчала, рассматривая Мегуми, и только одному богу было известно, что она увидела такого, что стало причиной её следующих слов: — Напоследок хочу сказать, что у меня складывается впечатление, будто ты его опасаешься, — вранье лишь отчасти. — Не знаю, не могу сказать, что сама являюсь человеком, который всегда принимает правильные решения и сильно разбирается в людях, но за свою жизнь, получив опыт в разных вещах, я осознала, что никогда нельзя ставить кого-то выше себя. Все мы, люди, одинаковые.  — Ты очень быстро перескакиваешь с темы на тему, — мама краем глаза посмотрела на наручные часы, выглядывающие из-под рукава блузки, и сделала извиняющееся лицо.  — Прости, сынок, у меня такси приехало еще десять минут назад и только что снова пришло уведомление, чтобы я поторапливалась.  — Тю, ты не могла раньше сказать? Я здесь не умираю.  — Но вот теперь, когда мы разобрались со всем, я буду с тобой прощаться. Люблю тебя, Мегуми, — Фушигуро согласно промычал, пропуская свою очередь в высказывании нежностей, и протянул руку к экрану, чтобы отбить звонок.  — Пока, мам, пиши, если что.  Облокотившись всем весом на спинку стула, ставя его на две задние ножки, Фушигуро чересчур тяжело выдохнул от кучи информации, полученной за последний час, и, открыв ютуб, тыкнул по первому видео в ленте, чтобы начать уборку того, что даже не он разворотил. Мыслей в голове было очень много, и каждая из них наслаивалась на другую, то перекрикивая, то затихая, но, все еще, на удивление, пребывая в хорошем настроении, он, вместо погружения в безумие, сосредоточился на голосе диктора, озвучивающего ролик о самых агрессивных диких животных. Послевкусие разговоров с мамой и отцом отличалось кардинально: трёп с Тоджи напоминал четкую задачу, целью которой было обоюдно обменяться событиями, происходящими на разных концах города, и понять, что к концу недели они оба еще были живы; болтовня с Каори походила на сеансы чересчур, по мнению Мегуми, эмоциональных театральных постановок, подразумевающих под собой миссию по восстановлению баланса между рациональным и мечтательным. Общего в них было то, что и после первого, и после второго Фушигуро впадал в ностальгию, мусоля различные моменты из своего детства и отрочества.  Вытряхивая наволочки на кровати Рёмена, Мегуми вернулся к воспоминанию о том, как навернулся с дерева в лесу, и продолжил раскручивать остальные, имеющие подобный исход. Он думал о своем шраме на ноге, оставшемся после совсем уж глупого падения со скейта. Думал о том, как однажды чуть не сломал руку, копошась на чердаке дома в поисках инвентаря для игры в детективов с Нобарой. О том, как плавал в море во время шторма и чувствовал покалывания по всему телу из-за молний, ударяющих в воду вдалеке. О жутких заброшенных заводах. О бродячих собаках. О ночных парковых зонах. О дожде за окном. О неприятной истории из подкаста тру-крайма, который он послушал на днях. О блядском кольце, которого не было ни в одном месте, где он уже закончил поиски. 

12:07

кому: Сукуна, сосед по комнате

«скажи честно, ты его спёр? моё кольцо?»

12:25 от кого: Сукуна, сосед по комнате «оно бы на меня все равно не налезло, зачем мне это делать?»

12:27

кому: Сукуна, сосед по комнате

«ладно, храни свои тайны дальше»

Мегуми, напоследок затянувшись до самого фильтра и выдохнув дым через нос, думал, что бы еще написать вдогонку, но лишь воткнул окурок в жвачку, лежащую на дне чашки в горке остальных - создающих подобие уродливого ежа - бычков. Его расследование зашло в тупик почти в самом начале, когда он перерыл все возможные места на половине Рёмена и не обнаружил даже малейшей зацепки, куда могла завалиться сраная побрякушка. Но у Фушигуро были свои преимущества перед этим куском металла: свободное время, энтузиазм и половина самокрутки с травой, которая стала единственной находкой в кровати Сукуны. День обещал быть насыщенным, а неделя — занимательной.