roommates: relationship psychology

Впервые за долгих два или даже три месяца - Мегуми не совсем вдавался в подробности, потому как мешанина из событий слилась, казалось, в один долгий день - этим утром ему не хотелось завыть. Да, ему определенно не хотелось. Не на следующий день после того, как они с Сукуной из простого перепиха устроили сеанс откровения, не через двое и даже трое суток. Уже будучи привычным к накручиванию и чрезмерному обдумыванию разной срани, Фушигуро первые несколько часов после того, как он открыл глаза и не увидел Рёмена на соседней кровати, почувствовал себя даже слегка удивленным своему состоянию. Во-первых, потому, что это явление нельзя было отнести в раздел «срани», во-вторых, потому, что в его голове, на удивление, не формировались бесконечным потоком мысли, которые на протяжении всего вышеупомянутого периода заставляли его сомневаться в собственной адекватности. Внутри него словно сделали генеральную уборку, протерев даже высоко висящие засаленные плафоны, но оставив небольшое количество пыльных залежей под диваном, которые уже стали естественной частью интерьера. Само собой, ни о каком перерождении или «обретении нового себя» и речи быть не могло, потому что Мегуми, хоть и любил пофантазировать, но в мире иллюзий точно не жил, а вот об ахуенно качественном расслаблении поболтать все же стоило. У Фушигуро всегда было три варианта самоощущения на следующий день после секса: безразличие, когда парень оказывался ничем незапоминающимся персонажем; удовлетворение, когда Мегуми, не ожидая от партнера многого, оставался приятно удивлен; и самое дорогостоящее - спокойствие, когда все случалось ровно так, как надо. Когда, открывая глаза и встречая новый день, не хотелось либо прикрыть их обратно и вдавить в них пальцы до мерцающих точек, либо забыться в водовороте интернет-пространства, убегая от навязчивого «нахуя ты это сделал?». А в тот день, наведя фокус и увидев перед носом лежащие на подушке собственные кольца, которые прошлым вечером перемещались сначала по телу Сукуны, а потом по его кровати, единственное, что сделал Фушигуро, - криво улыбнулся, перевернувшись на другой бок. Он практически ждал, что его догонит хотя бы что-то, хотя бы малейшая неуверенность в своих действиях, но все было тихо.  Его тревога была ебаной контекстной рекламой, от которой, если ты являешься активным пользователем интернета, было избавиться проблематично, если не сказать невозможно. Она просто существовала, как фоновое мероприятие, видоизменяясь на основании тех деталей, которые волновали его в определенный период жизни. Сознание, впитывая в себя окружающие события и перенаправляя их на внутренние ощущения, на пути делая некрасивые зацепки теми углами, которые особенно сильно царапали внутри, потом в дальнейшем, когда они уже забывались, вбрасывало их в рандомном порядке, как назойливые объявления о покупке той срани, которую ты когда-то давно гуглил в поисковике. Но Фушигуро, чувствуя себя в своей тревоге, как дома, знал, что как только он концентрировался на чем-то другом, действительно важном, внутренний взгляд уже не улавливал то, что ему пытался впарить его воспаленный мозг, а сужался до одной точки, отвлекаясь от шума. И тем утром, ворочаясь в своей кровати и даже не беря в руки телефон, он очень надеялся, что его самодисциплины, скилла экологичной сортировки и фильтрования всех собственноручно надуманных опасений, хватит на длительное время. А еще складывалось впечатление, будто все на свете от него отъебались и оставили в покое, хотя единственный, кто так поступил по отношению к нему, был он сам: его усталость от перенесенных эмоциональных потрясений сменилась не знакомым срывом, а банальной тишиной, потому как сил на придумывание новых проблем у него не было. А желания - тем более. Признаться честно, он долго ждал, когда дурацкие мысли снова полезут в голову, но, хватаясь за них еще на этапе разработки, он использовал новый способ борьбы: он их оправдывал. Плохо? Ну и ничего страшного. Накосячил? Ну и отлично. Вел себя глупо? С кем не бывает. Раз он уже ранее смог последовать своему же совету «забить хер и наблюдать», то такое тоже было ему подвластно. Тем более, пустозвонным идиотом он никогда не являлся. — О, ты пришел, — звякая кольцами в ладони,  подбрасывая их в воздух, Мегуми слушал, как тихо моросит за окном, поэтому, когда Сукуна аккуратно открыл дверь в их комнату и спокойно прошел внутрь, не удивило его. Напротив, увидев Рёмена, он ощутил внутри легкое волнение, словно всё утро провел в ожидании чего-то и вот это что-то наконец-то наступило.  — Я думал, ты спишь, — Сукуна рассеяно бросил свой рюкзак возле стула и, стянув толстовку, которая на плечах и капюшоне была заляпана мелкими дождевыми каплями, остался в футболке, а потом, вспомнив о правилах приличия, кивнул головой в качестве приветствия.  Стоило отдать должное Рёмену: за все годы общей рутины он, просыпаясь на пару часов раньше, никогда не становился причиной, по которой Мегуми через силу приходилось бы подстраиваться под его режим и лишаться возможности спать до посинения. На самом деле, Сукуны всегда было много. Даже, когда он молча клацал в телефоне, хмуро читал учебные материалы, играл в какую-то срань на ноутбуке или просто находился в комнате, абсолютно ничего не делая, его было много. Его присутствие ощущалось на физическом уровне, и если бы у Мегуми было меньше мозгов, то он бы мог это назвать назойливостью или навязчивостью, но, анализируя свои реакции, он всегда приходил в выводу, что предположительное раздражение по поводу одного из этих пунктов, было явно не тем, что обычно чувствовалось в компании Рёмена. Фушигуро, честно, нравились те вечера, когда ни один из них не загружал себя посторонними делами, в следствие чего они могли в относительной тишине подготовиться к своим парам, сидя спинами друг к другу. В такие моменты они не разговаривали о чем бы то ни было и даже не перебрасывались редкими, недовольными комментариями по поводу написанного в статьях; они просто были увлечено заняты своими делами, находясь на общих квадратных метрах, и, даже намерено не стараясь, абсолютно друг другу не мешали. Мегуми, погружаясь в мыслительный процесс чересчур глубоко, иногда отвлекался на внезапное осознание, что находится в комнате не один, и, не чувствуя никакой угрозы, продолжал вдумчиво делать заметки на полях блокнота, затылком ощущая наличие человека позади. Но по утрам, когда его сон, обычно не такой крепкий, как того бы хотелось, становился еще более восприимчивым к внешним раздражителям, Сукуна превращался в совершенно бесшумный субъект, не тревожа Фушигуро своими сборами и оставляя ему возможность доспать причитающиеся два часа.  — Спасибо, что собрал мои кольца, — Мегуми поправил подушку под головой и перекрутился на бок, чтобы иметь возможность абсолютно внаглую наблюдать за тем, как Рёмен бессмысленно бродит по своей части комнаты. Он уже не видел смысла скрывать, что его совершено не интересует, чем занимается Сукуна, поэтому открыто пялился, считая, что имеет на это полное право. — Но здесь одного не хватает, — Фушигуро снова звякнул украшениями, вяло зажатыми в кулаке, и со стуком отложил их на тумбу. — Это все, что я нашел, — Рёмен, успевший за это время протопать к зеркалу и вернуться обратно к кровати, уставился на кольца, словно даже не вникал в суть разговора. — Может, завалилось куда-то. Сканируя Сукуну так же, как тот всегда любил делать сам, Мегуми вычленял из всей картины отдельные элементы, и то, что очень явно бросалось ему в глаза, хоть и было еле заметным - для других людей, для тех, кто не знал всей истории возникновения - являлись бледные пятна на шее. Фушигуро, честно, очень старался не оставить видимых следов, которые могли бы напомнить об их вчерашнем сексе, но, как оказалось, его усилия возымели обратно противоположный эффект. Не то чтобы это его расстраивало. — Все нормально? — Да, — на лице Рёмена совершенно не отображалась даже малейшая мыслительная деятельность. Он словно просто залип, слушая шум в голове. — Да, все нормально. — Ты был на тренировке? — Да, закинулся обезболом и пытался побегать на дорожке, — он сделал непонятные движения руками перед собой, и Фушигуро расценил это как попытку более ясно выразить посыл, заложенный в словах. — Ненавижу бегать. — Есть и другие виды кардио, почему именно бег? — Мегуми знал это состояние, а еще он знал, что в этом самом состоянии Сукуна был ленивее и безалабернее, чем обычно: полнейшим бардаком. — А мне и другие не нравятся, но, бегая, я могу послушать какой-то подкаст. — Послушал? — Фушигуро почти что поддался импульсу, идущему из глубины живота и сдавливающему грудную клетку, но прокашлялся, откладывая смех на потом. — Нет, я был совершенно неэффективен сегодня в зале. Но мне все равно нужно идти в офис, потому что клиенты сами себя не выслушают и не заплатят мне за это. — Сукуна, слегка приоткрыв рот, водил языком по нижним зубам, очевидно, таким способом пытаясь ухватиться за какую-то мысль. — У тебя какие-то планы есть? — Я собирался поговорить с мамой, а до этого развлеку себя поисками и кофе, — Рёмен ободрительно кивнул на услышанные слова и, подняв руку, ткнул пальцем в район стола Фушигуро, указывая на чашку. Мегуми еще не поднимался с постели, поэтому не мог видеть то, что находилось в емкости, но, уже однажды побывав в роли человека, которому Сукуна заваривал кофе, не сложно было догадаться, почему Рёмен до сих пор не опустил руку, продолжая безмолвно намекать.  — Отличный план, очень насыщенный событиями.  — Да, чтобы не устать, — Мегуми не знал, чем себя отвлечь, чтобы не начать глупо хихикать из-за растерянности, которая сквозила в каждом движении Рёмена, поэтому вопрос о проёбаном украшении очень кстати подвернулся в голове. — Я могу полазить там, чтобы найти кольцо? — Не думаю, что ты сделаешь хуже, — он указал открытой ладонью, оттопырив мизинец, в направлении кровати, на которою до этого кивнул Мегуми, и сделал круг в воздухе, подкрепляя визуально свои слова. Его одеяло вместе с пледом было ворохом скомкано примерно посередине между мятой подушкой и домашними вещами, давая Фушигуро чёткое понимание, что поиски украшения, вероятно, закончатся не только находкой, но и уборкой этого беспорядка.  — Я потом застелю это всё. — Как хочешь, — продолжая смотреть на место, в котором они вчера вдвоем провели почти весь вечер, Мегуми исключил из своего поля зрения Сукуну, из-за чего у него появилась возможность детально восстановить события прошлой ночи, не отвлекаясь на то, чем Рёмен пытался себя занять. Если он вообще пытался.  После того, как Фушигуро вернулся в комнату с бутылкой питьевой воды, засунутой в карман спортивок, и двумя чашками три в одном, Сукуна, к его удивлению, не улёгся спать, а валялся - к сожалению - уже одетым, задрав ноги на стену и тыкая по экрану телефона. Говорить не особо хотелось и это, сказать по правде, казалось чем-то лишним, а еще у Мегуми, вечно размышляющим обо всем на свете, внезапно не нашлось тем, которые хотелось бы обсудить ровно в тот момент, поэтому он оставил кофе на тумбочке возле Рёмена и уселся на свою кровать молча залипать в одну точку. Они вдвоем почти не двигались, каждый пребывая в своем собственном вакууме, будто бы отключившись от будничной рутины, и отвлекались только на то, чтобы отсёрбывать приторную - в понимании Фушигуро - жижу и чувствовать, как кипяток греет внутренности. Сукуна, сначала решив, что отличной идеей будет пить лежа, выгнувшись в сторону чашки, забил хер на такую глупость и уселся ровно напротив, забравшись на постель с ногами и уперевшись спиной в стену. И именно тогда, блуждая взглядами по периметру комнаты, иногда невзначай задерживая друг на друге, и началась совместная игра, которой ранее не существовало в их обыденном мире. Находясь лицом к лицу и не пытаясь скрыть открытое наблюдение, Мегуми ощущал, как погружается во что-то мягкое внутри своей головы, где ему, как оказалось, было исключительно комфортно в образовавшейся тишине. Его полусонное состояние и физическая усталость работали в связке, помогая отбросить в сторону все сформированные ранее убеждения, которые немедленно нуждались в корректировке, и просто находиться в моменте. Видеть, как Сукуна медленно моргает; слышать, как фонит ночник в розетке; чувствовать, как не до конца размешанный сахар растворяется на языке; ощущать, как болит горло и пресс; понимать вопрос Рёмена, но не понимать его сути.  — Что ты пьешь? — То же, что и ты. — Зачем? — Я не нашёл ничего другого. Иногда, не будучи занятыми учебой, но все равно находясь весь вечер вдвоем, они любили устраивать споры ради споров. Мегуми, являясь приверженцем активного конфликта, за все подобные сеансы специально организованных перепалок, смог научиться у Сукуны слышать соперника и выкручивать диалог в нужную сторону, не прибегая к запугиваниям и шантажу. Рёмен в свою очередь упражнялся в самоконтроле, раз за разом направляя Фушигуро по изогнутой тропе своего мышления, и наглядно демонстрировал запас собственноручно придуманных саркастичных увиливаний. Они начинали с беспонтовых, скучных тем по типу, какой вкус фруктового сока более приемлем или какой фильм из тех, что они смотрели раздельно, заслуживал повторного внимания, а заканчивали разгонами об эволюционных теориях и наличии или отсутствии бога. Сукуна, слушая аргументы Мегуми, которые, по мнению самого Фушигуро, можно было считать уместными и абсолютно оправданными, в случайный момент задавал бессмысленный, на первый взгляд, вопрос, отправляя на помойку весь многоминутный спич и ставя под сомнение своё здравомыслие. Потом, поборовшись с ним пару-тройку раз, Мегуми понял, что делал он так исключительно тогда, когда не знал, чем крыть, а проигрывать рациональным фактом не было желания. И, уже зная о таком грязном приёме, Фушигуро во время следующих подобных мероприятий не терялся, слыша от Рёмена слово «кстати», - которое, кстати, не имело совершенно никакой связи с обсуждением - поэтому просто открывал заранее подготовленную вордовскую таблицу со всеми «за» и «против», вводя Сукуну в полнейший ступор. В один из аналогичных случаев он стал свидетелем, как после такой выходки Рёмен завис, очень долго и вдумчиво рассматривая то его, то повернутый к нему экран, а потом широко, беззубо улыбнулся и, сказав «давай завязывать», ушел на добрых десять минут в неизвестном направлении, разочаровывая Фушигуро отсутствием логичного завершения их дискуссии. Но даже в те моменты искусственно созданного конфликта Мегуми вычленял из них нужного меньше, чем из безмолвного разговора, состоявшегося между ними прошлым вечером. — Ты думаешь о чем-то конкретном? — Нет. Фушигуро буквально чувствовал, как расслабляется под прямым взглядом Рёмена, действительно не думая ни о чем определенном. Нельзя было сказать, что он успел сильно напрячься, пока бродил в поисках воды десятками минут ранее, но этот вид расслабления был иным. Хватаясь за одну не до конца оформленную мысль, Мегуми понимал причину своего состояния: за прошедшие пару недель они с Сукуной узнали друг о друге те вещи, которые раньше казались ненужными. Само собой, им были известны базовые факты, но они будто бы никогда не имели личный характер, всегда выясняясь именно тогда, когда этого требовала отдельно взятая ситуация, а не потому, что кому-то из них хотелось вовлечь другого в свою жизнь еще больше. Знать те вещи, которые знали они, было естественно, но, как оказалось, недостаточно. Всё еще удерживая зрительный контакт даже во время уничтожения остатков кофе, что покрасили кружку изнутри в блеклый коричневый цвет, Мегуми сравнивал свои теперешние ощущения с теми, которые остались у него после первого раза, и пришел к выводу, что чувствовал что-то похожее, но, безусловно, не идентичное: тогда, став главным героем своих фантазий наяву, он смог уловить только одно - дофаминовый скачок, который по прошествии времени окунул его в свою же противную яму. Это было критически хорошо с одной стороны и отвратительно хуёво с другой, но, отстукивая ровный ритм по кружке и чувствуя, как рот сам тянется в подобии хитрой улыбки, Фушигуро точно знал, что на этот раз он не был дофаминовым придурком. Он был самим собой. Таким, каким привык обычно существовать: без истерических припадков и ебущего голову навязчивого страха.  — Сильно под дождь попал? — вопрос был бессмысленным в той степени, которая вообще была возможна, потому что он своими глазами видел забрызганную толстовку на Сукуне, но, доведя свой мыслительный процесс до конца, не собирался продолжать молчать дальше. Не потому, что ему было неловко и кошмарную тишину хотелось заполнить ненужной болтовней, а потому, что Рёмен, имея вид человека одновременно уставшего и по-дурацки отрешенного, вызывал у Фушигуро скользкое желание ему навязаться.  — Та не, — Мегуми почти что надеялся услышать ироничные комментарии по поводу своей бестолковости, но Сукуна вместе с естественной собранностью, очевидно, растерял еще и умение кусаться. По крайней мере, сегодняшним утром. — Хочешь, расскажу тебе одну нелепую историю? — Это будет связано с тобой лично? — Нет, это мне рассказали студенты с четвертого курса. — Кто-то в конце этой истории умирает? — Нет, Сукуна, я бы не назвал историю, в которой кто-то умирает, нелепой, тебе так не кажется?  — Для тебя «нелепая», — он, подойдя к своему шкафу, развернулся на месте, чтобы в воздухе сделать кавычки, и отвернулся обратно, выбирая себе шмотки для работы, — может быть абсолютно любая история, которая выходит за рамки человеческих норм. Даже та, в которой кто-то трагично погибает.  — Всё, просто послушай, — Мегуми отмахнулся от пустого спора, в ту же секунду воспроизводя в памяти то, о чем услышал пару дней назад, чтобы не упустить ни одну важную мелочь: — Директора одной из контор в нашем городе недавно прижали за махинации с налоговыми документами, — Фушигуро, почувствовав вибрацию под подушкой, вытащил телефон, чтобы проверить, кому он вдруг понадобился ни с того ни с сего, и слегка подвис на сообщении от мамы. Извиняясь, она попросила перенести их запланированный разговор на час позже, потому что не успела разобраться с делами, и, будто печатая все это на ходу, сделала так много ошибок, что Мегуми не сразу понял, в чем вообще был смысл текста.  — Да, и вправду нелепо. — Та подожди ты, — расшифровав все, что было нужно, Фушигуро быстро напечатал «ладно» и забросил мобилку обратно под голову. — Так вот. Махинации с налоговыми документами. Кто-то на него настучал, и к нему среди дня вломились спецслужбы для выяснения обстоятельств, а этот придурок забаррикадировался в своём кабинете, где и хранились все те бумажки. — И что же такого нелепого он сделал? — Он затолкал их в себя, — после этих слов Рёмен отложил на потом сборку своего лука и выдвинулся из-за шкафа, сразу же цепляясь взглядом за Мегуми, чтобы тот продолжил. — У него не нашлось идеи лучше, чем все свои незаконные документы собрать в кучу и засунуть не куда бы то ни было, а прямо в задницу. Их было не так уж много, но его жопа все равно пострадала, потому что он не придумал другого способа уничтожить то, за что его бы точно посадили. — Легендарно, — Сукуна выглядел, как человек, который среди всей обыденной суматохи вдруг услышал то, о чем раньше мог только предполагать, но никак не знать наверняка, что такие ситуации происходят на самом деле. Мегуми знал это выражение лица: тотальный ахуй от того, что все нелепые моменты в кино и сериалах, оказывается, существуют не только по выдумке сценариста, но и могут являться прототипами историй реальных людей. — И как он? Выжил? — Блять, ну, конечно, он выжил. Не думаю, что человеческий организм настолько слабый, что может самоуничтожиться из-за трещины в заднице, — Фушигуро саркастично поджал губы, ожидая дополнительных вопросов от Рёмена. Его заинтересованность вперемешку с озадаченностью буквально фонила на всю комнату, и Мегуми был в курсе, что Сукуна не заставит его долго ждать. — Он их в трубочку скрутил? Или скомкал? — Мне не рассказывали, к сожалению, такие подробности, но, вероятнее всего, трубочкой было легче затолкать, чем пихать скомканными. — И его нашли прям во время того, как он занимался, ну… ликвидацией? — Мгм, у него еще, помимо всего прочего, кровь начала течь на эти документы, поэтому, думаю, задержание было ярким и впечатляющим. — Не сомневаюсь, — Рёмен по-особенному тяжело вздохнул, и чтобы не терять еще больше времени, продолжил копаться на полке, но его отвлечение длилось недолго: — У него что, в кабинете не оказалось окна, через которое это все можно было выбросить, перед этим разорвав в клочья? Блять, ну и клоун. — Так ему бы тогда еще одну статью добавили за попытку уничтожения улик. — Как бы они доказали, что это его документы, если бы их нашли на улице под окном? — Рёмен уперся ладонью в ребро открытой двери своего шкафа и очень внимательно смотрел на Мегуми, требуя объяснений. — Смотри, они в любом случае пошли бы как сторонние улики, если бы на них были указаны либо его подпись, либо подписи сотрудников компании. Следовательно, их все равно привлекли бы к делу, хотел он этого или нет, — Мегуми чувствовал себя просто великолепно, напрягая мозги и используя ранее полученные знания, в попытке слегка повыебонить перед Рёменом. — Короче, если речь идёт о выемке документов именно в рамках расследования уголовного дела, а не административного, то попытка уничтожения должна быть обязательно записана в протокол, включая способ, которым пытались документы уничтожить. И если документы удалось сохранить, то они нумеруются и вносятся в протокол и в опись.  — Со всех сторон получается какая-то срань, да?  — Да. В случае обнаружения бумаг, оказавшихся на улице, их должны в обязательном порядке отправить на экспертизу, которая подтвердит причастность к компании, и если это требуется, то они так же могут быть использованы в рамках рассмотрения дела. — Н-да, ну и законы же у вас. Ничего человеческого в них нет.  — Такие же, как и у вас, господин Рёмен, поэтому, если вдруг когда-нибудь захочешь совершить что-то подобное, трижды подумай, нужны ли тебе дополнительные пару лет к сроку. — Я к тебе обязательно за консультацией обращусь, прежде чем засовывать в себя какие-то бумажки. Чтобы не зря свой ресурс испытывать, понимаешь? — Я буду польщен, если ты сам явишься и сдашься, чтобы мне не пришлось бегать за тобой по всему городу. — Подожди, ты в своей будущей коповской форме придешь меня задерживать? — Нет, на мне будет длинный плащ, шляпа и пластиковые очки с усами из детского отдела. — Блять, никакого удовольствия тогда не получу. — Никакого удовольствия? Ты уже передумал быть последователем этого гения? — Я устал, пока выслушивал все твои детективские причуды, Мегуми, как, по-твоему, я высижу весь судебный процесс? — Если не будешь пихать себе в задницу документы трубочкой, то вполне приемлемо. — Ладно, хорошо, ты забавный, — Фушигуро увидел, как у Сукуны легко затряслись плечи и спина от беззвучного смеха. — А ты плащ и остальные элементы своей униформы на голое тело будешь носить? — Естественно. Твое дело будет особенным, поэтому и дресс-код должен быть соответствующим, — Мегуми обожал утра, которые начинались с хорошей ноты, потому что они запитывали его именно тем настроением, которое было тяжело испортить в течение дня, а, наблюдая за тем, как Сукуна всё еще продолжал фыркать от смеха, он пришел к выводу, что сегодняшнее абсолютно точно началось именно с нее.  — А этот бедняга в тюрьме сейчас? — Фушигуро, не слезая полностью с кровати, перегнулся через ее край за чашкой кофе, заваренного специально для него, и пожалел о своем поступке, потому что расстояние до того места, на котором находилась кружка, было гораздо больше, чем он смог бы осилить, не прибегая к дополнительным телодвижениям. Лишним, как он посчитал. — Ага. Думаю, ему сразу же придумали подходящий позывной. Ну, не знаю, принтер или шредер, например.  — Ты научился шутить, дружище, — Рёмен, больше не корча из себя того, кого тяжело развеселить, - как он делал всегда, впрочем - засмеялся вслух, рассматривая кофту, которую он выбрал, на предмет пятен.  — Нет, это ты научился понимать мои шутки, — улегшись обратно на подушку, отбросив в сторону идею попить кофе и решив, что не так уж сильно он ему и нужен, Мегуми подпер голову рукой, чтобы не упустить ни одно движение собравшегося переодеваться Сукуны. Потому что мог себе позволить. И потому что хотел.  — Да, тебя сложновато выиграть в таких вещах, — свитер, на котором Рёмен остановил выбор во время своего дотошного подбора, Фушигуро считал, нужно запретить, потому как мало того, что он был черным, чего и так было достаточно, чтобы довести Мегуми, так еще и пиздецки облегающим, усугубляя ситуацию в тыщу раз.  — Ты со мной соревнуешься или что? — Я изучаю, что ты за фрукт такой, — Сукуна прищурился, высунув из-за двери половину лица, и, сделав вид, что что-то понял за эти пару секунд, медленно заплыл обратно.  — Очевидно, несъедобный. — Я бы поспорил, — он сказал это с той интонацией, которую использовал в случаях полной уверенности в своей правоте, и Фушигуро посчитал это волнительным.   — Спасибо. — На здоровье, — стащив футболку, которая была надета под влажной толстовкой, Рёмен продолжил что-то искать на полке, и Мегуми получил бы от этого представления еще больше удовольствия, если бы не блядская дверь, закрывающая обзор практически на всё, кроме части плеча.  — Ты такой скромный, — смех все еще щекотал горло Мегуми, но он отложил его на попозже, бросив весь свой ресурс на то, чтобы восстановить по памяти недостающие детали, скрытые шкафом. — Что? — Сукуна медленно вытянул голову, склонив её к плечу, и озадачено нахмурился. — Ты стесняешься переодеваться при мне? Ты что, никогда не учился в школе и не бывал в раздевалках после физкультуры с толпой других людей? — Объясни, зачем мне брать вещи из шкафа и тащить их на кровать, если я могу сделать все в одном месте? — он закатил глаза и натянул свой гадский свитер, одновременно и облегчая и усложняя Фушигуро жизнь. — Ты перестал устраивать свои голые шоу. — Мне слегка неловко это делать, что странно, учитывая, что когда я такое проворачивал, мы с тобой даже близко не были около того, чтобы спать друг с другом. — Может, мы всегда были где-то возле этого, — Рёмен, делая вид, что очень занят очисткой рукавов от мелких катышков, пожал одним плечом, и, резко переведя глаза от ткани на Фушигуро, продолжил: — мне нравились твои шоу. — Ты всегда был отвернут, — Мегуми возмущенно свел брови и той рукой, которая не являлась опорой для его легкой этим утром головы, подкрепил свои слова, выставляя её вперед.  — Ты недооцениваешь зеркальные поверхности и периферийный угол обзора.  — И этот человек обвинял меня в шпионаже. Ты совсем не хороший, Сукуна.  — Получается, что так. Отличная работа, офицер, дело закрыто, можешь идти в отпуск, — он подставил ребро ладони ко лбу и «отдал честь», быстро кивая головой, на что Мегуми, цокнув языком, закатил глаза.  — О, а я тебе рассказывал еще одну, только более жуткую историю? — Не совсем уверен, что я точно так же воспринимаю понятие «жутко», как и ты, но в любом случае мне нужно идти, — он достал телефон из заднего кармана черных джинсов и, нахмурившись, повернулся к Фушигуро. — О чем в общих чертах история? — Об отрезанной голове.  — Отлично, — быстро напечатав что-то, несколько раз стирая последние слова в предложении, если Мегуми всё понял верно, он снова обернулся. — Прям об отрезанной голове?  — Да. Что ты делаешь? — Записываю, чтобы не забыть, — он повернул экран, показывая открытые заметки, и Фушигуро, даже не напрягая зрения, увидел целый список чего бы то ни было, написаного в столбик с кружочком слева возле каждого отдельного пункта. Некоторые из них, когда Сукуна пролистнув вниз, были помечены выполненными, но большая часть так и оставалась вверху перечня без желтой галочки.  — Зачем?  — В смысле, блять? Чтобы ты мне потом рассказал. За тобой, кстати, много долгов, — он еще раз промотал страницу вверх-вниз, визуально подтверждая свои слова, и, заблокировав телефон, засунул его обратно в карман. Фушигуро не мог дать гарантию, что он остался не впечатлен таким серьезным подходом к ведению учета его странных баек, но и рассказывать сейчас Сукуне о том, что у него самого хранились три разные заметки - специально выделенные и скомпонованные в отдельную папку, в дополнении ко всему разбитые по темам и направлениям - он не собирался.  — Подожди, у тебя в волосах какая-то херня, — Мегуми еще немного повозил в голове этот, как оказалось, приятный факт, но потом, когда Сукуна уже стоял возле выхода, сгружая в свой портфель все, что ему было нужно на день, увидел что-то лишнее на голове Рёмена. — Что там? — он лениво провёл рукой, зачесывая волосы назад, но вместо того, чтобы избавиться от, как предположил Фушигуро, листика, переместил его в другую сторону.    — Нет, не убрал, — бросив рюкзак на пол, Сукуна внезапно громко протопал к кровати Мегуми и наклонился, чтобы тот ему, очевидно, помог.  — Ты что, по клумбам бегал? — протянув руку и погрузив всю ладонь в шевелюру, чтобы, естественно, увеличить эффективность своих действий, а не потому, что ему было жизненно необходимо потрогать волосы Рёмена, Фушигуро удостоверился, что это что-то действительно оказалось листком, похожим на те, что росли на деревьях, посаженных возле общежития. — Пытался себя развлечь любым способом, — Мегуми не убирал руку назад, придуриваясь, что до сих пор не справился с тем, о чем его негласно попросили, тем самым предоставляя самому себе возможность попялиться еще и вблизи. Сукуна всегда подкуривал очень странно, поднося огонь не снизу сигареты, а слегка наискось, прищуривая тот глаз, который мог бы пострадать от таких выходок, и сейчас, когда он находился в нескольких сантиметрах от Фушигуро, ловя лицом полоску света из окна, тот увидел результат его фокусов: самые кончики ресниц еле заметно закручивались вверх, будучи обожженными турбинной зажигалкой. — Мне нужно идти, — Мегуми был уверен, что услышал, как Рёмен тихо сглотнул, медленно отстраняясь, и кивнул в ответ, не зная, что еще сказать. А только потом, продолжая вести наблюдение, которое больше превращалось в слежку, расслабил живот и выдохнул. — Еще один вопрос, — Сукуна топтался на придверном коврике, пытаясь без обувной ложки всунуть ногу в кроссовок.  — Я слушаю, — идея о кофе снова начала жужжать в голове, являясь будто бы единственной, которой было подвластно отвлечь Мегуми от дрожи в области ключиц.  — Ты сказал, что способ уничтожения улик тоже вносится в протокол, — рвано хмыкнув, удивляясь тому, что Рёмен действительно внимательно слушал его все это время, Фушигуро опустил ступни на пол и, быстро проверив, не словил ли он случайно стояк от разглядывания ебучих ресниц, поплелся к чашке.  — Да, Сукуна, ты все понял верно. К делу того, как ты выразился, клоуна, скорее всего, пришита бумажка, где подробно расписаны его анальные фокусы. — Я просто восхищен, — он все же присел на корточки, чтобы не усугублять свою выходку с обувью еще больше, и покачал головой из стороны в сторону. — Ладно, мне действительно пора. Никакие документы не трогай на моем столе, они мне еще нужны, — повернувшись лицом к Мегуми, он очень наигранно подмигнул, сначала расширяя веки, а потом с нажимом схлопывая их, и Фушигуро в который раз за утро резко засмеялся, цепляясь за мысль, что именно этот самый человек сейчас собирается консультировать людей.  — Та иди ты.