Неплен

Теплые сумерки медленно опускались на землю. Уже яркие всполохи закатного солнца погасли, уступая место нежной ночи. Сад, окутанный журчанием воды фонтана, хранил молчание. Вечерние птицы закончили свое выступление и отошли ко сну. Отражение огней лампы в зеркале застряло где-то в самом верху, рассеивая свои лучи по стенам и полу, впитываясь в притихшую мебель. Тот человек, который застыл в проеме закрученных ветвей обрамления, был совершенно чужой для Вани. Никогда бы в жизни он не надел бы то, что сейчас было на нем. Больше всего юношу злило то, что он не может просто выкинуть всю эту мишуру на помойку, что приходиться мириться с положением дел, ведь так хотелось услышать голос сестры. Его больше всего волновало то, как она связалась с Кощеевым, потому что от самого мужчины объяснений ждать не приходится. Утренние тренировки уже не так сковывали, как вчерашние вечерние. Бахус явился в зал с фортепьяно взлохмаченным и каким-то не выспавшимся. Ваня не стал приставать с расспросами, что же учитель танцев делал всю ночь, что не может оторваться от чашки с кофе и от кресла. - Я – сова, мой мальчик, - тяжело вздохнув, Бахус водрузил чашку на подлокотник. – Все творческие люди – дети ночи, потому что только она может дать то чувство легкости и парения, которое убивает тяжелое утро. Иван был с таким мнением не согласен, но снова промолчал. Он вообще хотел, чтобы быстрее все это закончилось, быстрее прошел бы этот чертов бал и он смог бы, после выполнения обещания, преподнести Кощееву все, что он думает об этом. Маленький злобный червячок недоверия все же попискивал, говоря, что мужчина его обманет, что никакого разговора с Милой не будет, что юношей просто воспользуются и все. Вот только Ваня не понимал, какой резон тащить его на это, вроде как, светское мероприятие. Любопытство было сильнее недоверия, поэтому, стиснув зубы, юноша копил в себе силы, чтобы потом взорваться. И плевать что будет, пусть Константин делает что хочет, но дольше терпеть все это было невозможно. Цыкнув, Иван постарался немного ослабить ворот алой шелковой рубашки, который просто душил. Свободные рукава сходились тугой резинкой на запястьях, распускаясь потом цветком к кистям рук. Приталенный черный жилет, по бокам которого тянулись вышитые золотом узоры, такие же черные брюки, плотно облегающие ягодицы и бедра. Этот момент особенно бесил юношу. Что за дурацкие наряды? Ему еще плащ с широким воротом и можно идти на прием к графу Дракуле. Единственное, что радовало в этом во всем безобразии, это высокие удобные сапоги на тонкой подошве, по которым тоже вился золотой узор, повторяя сюжет на жилете. Если это современное мероприятие, то явный закос под старину. Тематические вечеринки были и здесь в моде. Тихий стук в дверь, и сквозь нее просочился Вазир. Как всегда, держась прямо и строго, слуга окинул юношу внимательным взглядом, столкнувшись с недовольными васильками в отражении. - Я выгляжу как клоун, - буркнул Ваня, резко разворачиваясь к мужчине, отчего среди золота мелькнули металлические колечки в ушах. Брови сердито двинулись к переносице, руки уперлись в бока. Вазир не переменился в лице, только глаза быстро скользнули по стоящей перед ним фигуре. - Господин ждет Вас внизу. Просит поторопиться, - вернувшись к возмущенным василькам, сухо отчеканил мужчина и, так же бесшумно, скрылся за дверью. Иван скрипнул зубами, сжав кулаки. Как же его достал Вазир, с вечно каменным лицом, как достали эти звуки сада, потоком проникающие через открытое окно, как достали эти светлые стены, эта кровать…. Которую ночь Константин не являлся в комнату к Ивану, не нарушил его сна. Это и радовало, и пугало. Какое-то странное изменение в поведении хозяина дома могло означать что угодно и, зная, на сколько тот может быть жесток и не предсказуем, приходилось ожидать самого худшего. «Если обманет – убегу», - мысленно решил Ваня, направляясь к выходу. Сам он ни кому ничего не обещал, вскрывшиеся подробности прошлого Константина, его связь с семьей Ивана, конечно, могли бы связать по рукам и ногам какими-то обязательствами, но юноша-то здесь не при чем. Тот, кто заварил эту кашу, уже давно мертв, пора бы забыть, отпустить и жить настоящим. Вот только, те слова, те эмоции, которые Кощеев описывал в дневнике по отношению к сыну Вячеслава, видимо, ни куда не делись. Ваня остановился, ощущая, как горят щеки от воспоминаний написанного. Неужели человек может на столько привязываться к другому человеку, на столько его желать, чтобы пойти на опасные уловки и преступления? Сам юноша никогда не задумывался об этом, потому что ничего подобного не испытывал. Но, если все это правда, если Константин провернул все это не ради мести, а ради… Ради чего? Взгляд, невольно, скользнул к прикроватной тумбе, на которой поблескивала застывшая капелька крови. Иван так и не смог выкинуть алмаз, спрятав его в кармане и пронеся к себе. Не то чтобы рука не поднималась столь драгоценный камень оставить на произвол судьбы, тут было нечто другое. То, что Константин сделал такой дорогой подарок, ничего еще не означало. У него есть деньги, он может себе это позволить. Вот только выбор именно кольца, а ничего иного, смущал юношу. И то, как мужчина это сделал. Он не преподнес сам, он просто оставил на тумбе, будто боясь, что Ваня может тут же отвергнуть подарок, что, собственно говоря, и произошло. Это скрытое смущение, страх Кощеева, очеловечивал его в глазах юноши, делал уязвимым. Быстро шагнув к тумбе, Иван схватил камешек и засунул в карман брюк. Все это было сделано по какому-то странному внутреннему порыву. Холл дома, тоже, был уже освещен лампами дневного света, делая песочные стены еще мягче, превращая их, как будто в плюшевые. Такое изменение Ваня заметил только сейчас. Быть может, свет поменялся, а быть может, его взгляд на обстановку. Пройдя к лестнице, юноша глянул вниз и застыл в изумлении. У выхода, рядом с массивными воротами, его ждал Константин, так же облаченный в костюм. Вот только Ивану казалось, что мужчина так естественно выглядит в нем, в отличии от него самого. Черная шелковая рубашка, практически такого же покроя как и у Вани, только рукава заужены к кистям и на манжетах блестят золотые пуговицы, в виде какого-то знака. С такого расстояния было трудно разглядеть эту деталь. Без жилета, в таких же брюках и сапогах, но только на небольшом каблуке. Волосы собраны с висков, заверчены в непонятный узел на макушке и спадают непроницаемым пологом по спине. От узла тянуться вниз хитро сплетенные цепи с остриями на конце, образуя небольшую сеть, бликующую обсидианом на волосах. Открывшиеся уши унизаны такими же небольшими черными шипами. Кощеев стоял, повернувшись в профиль. Строгая линия изогнутого носа делала его похожим на гордого грифона. Острые скулы, в лившемся с потолка свете, придавали аристократизма, тонкие губы, плотно сомкнутые, были напряжены. Но больше всего Ивана поразили глаза. За веером черных пушистых ресниц горел перламутр. Но это был не тот желтый свет безумия. Что-то светлое, звенящее читалось в глазах Константина, что-то, от чего можно было просто утонуть в этом омуте. Юноша сам не заметил, как замер с приоткрытым от удивления ртом на верхней ступени. Такого красивого человека, который стоял внизу, Ваня никогда не встречал. Свет скользил по гладкой коже, по волосам, по шелку рубашки. Через согнутую руку Кощеева была перекинута какая-то плотная, черная ткань, тяжело свисавшая к его ногам. Если бы можно было бы представить героя настоящего готического бала, то это был бы он. Прямая спина, гордый, при этом настолько захватывающий взгляд. У Ивана мелькнула мысль, что художники должны биться за возможность написать портрет этого человека. Внезапно, будто почувствовав на себе прожигающий взгляд, Константин повернулся. Перламутры тут же вспыхнули, устремившись на юношу, тонкие губы растянулись в улыбке, делая все лицо еще более притягательным. Ваня ощутил, что перестал дышать, не в силах оторвать взгляда. При этом, понимая, что выглядит до ужаса глупо. Кощеев сделал шаг к лестнице и протянул руку, будто приглашая Ивана к себе. Тот вцепился в перила, сдерживая себя и понимая, что готов был сорваться с места и кинуться вниз сломя голову. Холод от этого осознания пробежал по спине. Он не должен позволить запудрить себе мозги. Нужно вспомнить, на сколько этот человек бывает жесток по отношению к другим. Ваня попытался вспомнить ту сцену со служанкой, ее израненную спину, чтобы вызвать отвращения к мужчине, который ждал его внизу, но это плохо получалось. Казалось, будто Кощеев напустил морока, околдовывая всех и вся в округе. Взяв себя в руки, юноша, все же, спустился вниз, но протянутую руку Константина проигнорировал. Мужчина только хмыкнул и, развернувшись, цепко схватил Ваню за локоть. Тонкие пальцы впились с такой силой, что Иван, невольно, шикнул. - Уймись, - наклонившись к уху юноши, прошептал Кощеев, окутывая того древесным ароматом дорого одеколона. – Если на приеме что-то пойдет не так, я легко разорву все наши договоренности. Яркий цвет василька устремился на Константина. Но в нем не было страха, только злость и досада. - Я тебе не барышня, чтобы мне руку подавать, - пробурчал Ваня, пытаясь вырваться из цепкого захвата, но сделал только хуже. Тонкие смуглые пальцы, словно вороньи когти, еще сильнее вцепились в его руку. На одном из них отливало металлом удлинённое заострённое кольцо. - Ты просто сопровождаешь меня в качестве красивого аксессуара. Советую поменьше открывать рот и слушаться меня. Если я смогу что-то простить, то присутствующие там люди не все так лояльны, - хотя улыбка не сходила с лица мужчины, но она не предвещала ничего хорошего. Все очарование, которым он был окутан до этого, стало таять, возвращая образ прежнего тирана и эгоиста. Иван гордо поднял голову, поджав губы, но промолчал, не отводя взгляда. Может запугивать сколько угодно, но юноша его не боится. Ни его, ни всех тех, о ком он сейчас говорит. Снова легкая усмешка, и Константин отпустил руку юноши. Затем, выпрямившись, встряхнул ту самую тяжелую ткань, которая все это время висела на его согнутом локте. Взмах, и Ваню будто накрыло черным крылом. Шелест ткани, от которой шел такой же приятный аромат, как и от Кощеева, лег на плечи юноши. - Не надо сразу привлекать к себе внимания, - опустив глаза, Кощеев скрепил два конца ворота длинного плаща брошью. – Я не хочу, чтобы графиня подумала, будто я пытаюсь оттянуть все внимания на себя, ведь это ее прием. - Не проще тогда меня оставить дома? – пытаясь, как можно язвительнее уколоть мужчину, проговорил Ваня. Тот поднял на него перламутры, в которых искрились озорные огоньки. Он принимал правила этой игры, но, в то же время, ставил свои границы. Юноша поежился под плотной тканью плаща, понимая, что может проиграть в этой битве. Очень был силен этот взгляд, нависший над ним. - Ты же жаловался, что я запер тебя в доме, - кисти рук скользнули назад, задевая золотые кудряшки. – Неужели перепугался и решил отступить? – снова шелест, и Константин надел на голову юноши глубокий капюшон, будто пытался скрыть его от внешнего мира. - Еще чего, - фыркнул тот и резко шагнул назад, отстраняясь от смуглых рук. – В отличие от некоторых, я держу свое слово. Тонкие брови Кощеева немного приподнялись, затем хитрая улыбка снова прошлась по тонким губам. Он не стал больше ничего комментировать и направился к выходу, тоже накидывая на свои плечи такой же плащ, но без золотой броши. Нахмурившись, Ваня мысленно пронзил широкую спину мужчины раздражением и последовал за ним. Уже выходя за ворота, он прикоснулся к броши кончиками пальцев, немного приподнимая ее, чтобы разглядеть, пока свет от ламп не исчез полностью. Алатырь, снова этот знак. Опять что-то сжалось в груди, вызывая воспоминания из дневника. Под этим знаком мужчина прятал свое прошлое, защищая его от лишних глаз или же от себя. Но от чего, или кого, он теперь хотел уберечь Ивана? Прохлада и свежесть ночи остудили пылающие щеки юноши. Бесконечное звездное небо над головой кружило после стольких дней заточения в песочных стенах. Хотелось расставить руки и просто насладиться этой свободой, будто птицу только что выпустили из клетки. Но долго этому ощущения не суждено было продлиться. В нескольких шагах от входа стояла большая, черная машина. Задняя пассажирская дверь была приветственно открыта, а возле нее, выпрямившись, столбом застыла Ингва. Ваня покосился на женщину, понимая, что та поедет с ними. Не то, чтобы у него был страх перед ней, просто понимая, что Ингва готова на все, по одному щелчку Константина, немного пугало и настораживало. Казалось, что доберманы не так преданы, как женщина. Вот кто был настоящим цепным псом Кощеева. Ваня успел разглядеть только широкий двор, покрытый изумрудным газоном, который, в ночи, походил на поверхность спокойного моря, высокие толстые стены забора и арочные ворота, темневшие вдали. Пустота, которая царила в окружении дома, не шла в сравнение с обустройством внутри. Зачем такой большой двор, Ивану было не понятно. Но это мелькнуло и тут же погрузилось в темный салон, пахнущий кожей и ванилью. Юноше казалось, что прошла целая вечность, как он последний раз был в машине. Тонированные окна делали окружающий мир снаружи еще темнее, мрачнее, а внутренне пространство уютнее. Спереди, на водительском сидении, уже маячила чья-то макушка в черной шляпе. Глаз водителя Ваня не мог разглядеть, они скрывались за толстым козырьком головного убора. В зеркале заднего вида отражались только тонкий кончик носа, нитка сжатых губ и острый подбородок, обтянутый бледной кожей. Рядом, по правую руку, вспыхнула волна древесного аромата. Иван, по инерции, повернул голову и тут же наткнулся на внимательный перламутровый взгляд. В темноте салона эти глаза горели отблеском, будто в лесном мраке, сквозь густые заросли, на юношу смотрит нечто хищное. Так бывает, бликуют глаза у кошек, если в темноте на них посветить фонариком, но Константин же не кот. - Рад, что тебе нравится вся эта ситуация, - бархатный голос мужчины в тесноте салона был еще мягче. Казалось, что ты утопаешь в мягком ворсе ковра, когда слышишь звук этого голоса. Иван удивленно поднял брови, не понимая, почему Кощеев решил, что ему нравится то, что происходит. Но тот уже развернулся лицом вперед, где на сидение приземлилась Ингва, немного качнув машину своим немалым весом. Снова этот чеканный профиль, который можно было бы размесить на монетах какого-нибудь государства. Машина тихо заурчала и плавно тронулась с места. Ваня, тут же, развернулся к окну, внимательно всматриваясь в набирающий бег пейзаж. Он не запомнил дорогу сюда, но запомнит дорогу обратно. Мысль о том, что если Кощеев не сдержит свое обещание, после сегодняшнего, и не даст поговорить с Милой, надо будет бежать, плотно засела на задворках сознания. А для побега нужно разведать местность. Как только ворота раскрылись, выпуская машину наружу, перед взором васильковых глаз раскинула свои крылья бескрайняя пустыня. Дорога, серой змеей, вилась среди холодных дюн, перемешивающихся с каменными глыбами такого же цвета и редкими чахлыми деревцами. Вдали, когда барханы пригибались, блестели огни далекого города, уходящего к морю. Небо над городом озарялось тысячью огнями, стараясь отодвинуть ночь, наступающую со всех сторон. Хотя особо смотреть на повторяющемся пейзаже было нечего, Ваня не мог оторваться от окна. Даже видя этот простор, он ощущал, как на много легче сейчас ему дышится. Он замечал, как легкий, ночной ветер гонит рябь по песку и юноше самому хотелось стать этим ветром, пробежаться по дюнам, потрогать песок и острые камни, похожие на песочное печенье. Увлекшись сменяющимися картинами за тонированным стеклом, Иван не ощущал пристального взгляда на себе. Откинувшись на мягкую, кожаную спинку, Кощеев серьезно разглядывал силуэт юноши, скрытый под черным плащом. Он ждал, что тот будет огрызаться, что попытается гнуть свою линию, но, никак не ожидал, увидеть теплую улыбку, когда оба оказались в машине. Нет, в ней не было благодарности. Скорее, какая-то смешинка скользнула по нежным губам Ивана, будто в его голове возникла озорная мысль. Но что так могло позабавить юношу, было не понятно. Ведь, не смотря на все слухи, которые ходили вокруг Константина, он не мог, все же, проникать в голову к другим. А так бы, мужчина был бы удивлен от мыслей. Ваня невольно улыбнулся своему же спонтанному сравнению Кощеева с котом, спрятавшимся в ночных кустах с горящими глазами.