Неплен

Бархатная, красная коробка мягко стояла на круглом столике, рядом со стопкой утренней почты. Аромат терпкого чёрного чая с горчинкой разливался по небольшому номеру отеля в самом сердце столицы. Белоснежная двуспальная кровать была не застелена. Мягкий сугроб одеяла наполовину сполз на пол и растекся нежным снегом по бордовому короткому ворсу ковра. Бледные лучи солнца пробивались сквозь утреннюю дымку тумана, которым окутала себя Москва. Уже одетый в классические чёрные брюки и шёлковую рубашку такого же цвета, Кощеев стоял у окна и, держа одной рукой хрупкое фарфоровое блюдце, другой подносил тонкую чашку с чаем к губам. Волосы были забраны на затылке, образуя тугой узел, из которого блестели металлические шпильки. Солнце аккуратно касалось перламутра, будто боясь разбудить в нём огонь злости и раздражения. Кадык дёрнулся, обжигая горло горячим напитком, заставляя тело хоть немного взбодриться. Сам того не ожидая, Константин спал очень плохо. Смятение чувств давило в груди, сердце металось, рвалось туда, куда его тянуло больше всего. Отчаянье и боль, которую мужчина увидел в Вячеславе, не прошли мимо него. Кощеев должен быть доволен тем, что наказание достигло своей цели, скоро сестра будет отомщена, но, эти мысли не приносили ожидаемого удовлетворения. Фото детей, развешанные в коридоре квартиры бизнесмена, зацепили взгляд мужчины. Это золото кудрей, этот открытый взгляд цвета василька. Та тоска, которая впиталась в стены, окружавшие Вячеслава, заставила Константина вспомнить тягостное время своего заточения. Не к сестре он стремился, не крови он тогда жаждал, хотя и она была сладка для измученного мечтами о мести разума. Больше всего тогда тянуло к полевым цветам. Сердце, живое, оно внимало к живому, страдало по тому, что может его спасти, вытянуть из этой трясины жестокости и мучений. И, сейчас, оказавшись вдали от предмета своих мечтаний, но, при этом, уже ощутив его тепло в своих руках, его вкус на своих губах, Константина снова тянуло назад, разрывая тоской и страхом. В голове возникали мысли о том, что всё, что было до этого – это сладкий сон, что никого дома у него нет, что он не достиг своей цели. А какая вообще была цель? Чашка со звоном опустилась на блюдце, лёгкая дрожь прошлась по рукам. На мгновение веки закрылись, и в темноте возник образ, который смог сделать из Кощея того, кем он сейчас является. Сухое, острое лицо с колючими чёрными глазами. Ни в одном решении нет жалости, только заинтересованность. Костя был ему интересен, потому что возникло желание вырастить из бездомного побитого щенка, который вкусил крови, настоящего Цербера. И он сделал это. Вот только, не сторожевой пёс вышел и, даже, не бойцовый, который приносил бы деньги собственной болью. То существо, которое вышло из-под руки властного "хозяина дороги", через которую текли всё богатства Востока, не официально конечно, смогло выстоять против него самого. Не кусать руку дающего – это был не тот случай. За спиной всегда вторая рука, с плеткой, а потом и с ошейником. Ему дали имя, ему дали силу, ему дали статус. Нужно было отсечь руку с ошейником. И Константин сделал это. Теперь он был не маленьким мальчиком, он умел защищаться, у него были люди, которые готовы пойти за ним. Тяжело вздохнув, мужчина развернулся к столику и аккуратно поставил на него блюдце с чашкой, на дне которой ещё трепыхалось отражение прошлого. Ему не нужен был чужой трон, он создал свою Империю со своими правилами. Он просто ушёл, вырвал себя с мясом, дав понять, что в следующий раз может быть больнее. Только в знак уважения, Кощеев не коснулся жизни. И вот, спустя столько лет, когда его путь движется к логическому финалу, когда снова наступает поиск цели, образ «учителя» напомнил о себе. Как он? Жив ли? То, что эта дорога теперь перекрыта, Константин узнал не из первых уст. Он понимал, что два серьёзных человека, настроенных на весомую прибыль, существовать рядом не могут. Поэтому, то, что иссох один поток, но появился другой, не обошлось без вмешательства «ученика». Кощеев не скрывал этого, он ждал, что последует ответ, но его не было. Терять бдительность мужчина не собирался, но и сходить с ума от ожидания не было смысла. Многие из тех, кто лебезил перед могучим "Старым" хозяином, захотели переметнуться на новую, более перспективную сторону. Константин видел насквозь таких, поэтому держал на расстоянии вытянутой руки, делая своими глазами, но не доверяя до конца. - Господин? – голос в двери смёл нерадостные, напряжённые воспоминания. Кощеев поднял взгляд. В коридоре номера стояла Ингва, одетая в свою привычную форму. - Машина подана, - возвестила женщина, неотрывно смотря в перламутр напротив. - Хорошо, - тихий, спокойный ответ. – Что с самолётом? - Перенесли, - твёрдый ответ. – В десять вечера вылет. На месте будем в три ночи. - Отлично, - узкие губы растянулись в мечтательной улыбке. Ингва хмуро сдвинула брови. - Не лучше ли было провести здесь ещё одну ночь, хорошо выспаться и завтра вылететь? – заметила женщина. Она понимала причину переноса рейса самолёта с завтрашнего утра на сегодняшний вечер, и это ей не нравилось. Ингву волновало, что Константин не выспится и будет плохо себя чувствовать, а виной всему мальчишка, оставленный дома. С другой стороны, женщина видела, как горели глаза у её господина, когда вчера он выбирал Ивану подарок, а, вернее, подарки. Совершенно не смотря на цену, мужчина накупил кучу одежды, книг на русском языке, украшений. А апофеозом стало кольцо с кровавым рубином, по сумме не уступавшее личному самолёту. И всё это приводило Кощеева в какое-то воодушевление, он будто оживал, становился совсем другим. Ингва никогда не видела своего хозяина таким. Казалось, что сквозь скорлупу пробивается солнце, такое непривычное, но такое тёплое и нежное. - Не лучше, - «отрезал» мужчина, глянув на охрану исподлобья. – Поспать я могу и в самолёте, а довести договор до ума лучше за рабочим столом. И, к тому же, я не просил анализировать мой график. - Прошу прощения, - слегка склонила голову Ингва и, развернувшись, вышла из номера, чтобы встать по ту сторону двери и ждать господина, для его сопровождения до машины. Как только женщина скрылась с глаз, Кощеев рухнул в кресло подле столика и, подперев голову тонкими пальцами, прикрыл глаза. Он прекрасно чувствовал негодование Ингвы и понимал, что в чём-то она права. Мужчина сам себе создал ахиллесову пяту, чего никогда нельзя было делать. Даже самому для себя нельзя становится слабостью, что уж говорить о других людях. Все эти пятнадцать лет Константин следовал по пути отречения, выбирая только выгодное окружение, выключая человеческие чувства. Но, всегда, где-то в закоулках сознания, маяком светилась золотая звезда, которая и притягивала, и наводила страх. Мужчина чувствовал, что она сделает его слабее, сломает, уничтожит тот образ, который он строил столько лет, но она же придавала силы, те силы, чтобы найти и забрать. А теперь что? Взгляд перламутра скользнул к бархатной коробочке. Аккуратно протянув к ней руку и взяв в ладонь, Кощеев откинул крышку. Как капля крови, в свете ламп и тусклого солнца, играл камень в обрамлении кольца. Золото делало рубин ещё ярче, оно напоминало о кудрях юноши, о его ресницах, за которыми прятались цветы, встречающими одни из первых рассвет. Новый день, новая жизнь. А достоин ли Кощеев её? Убив горем одних, поставив в жесткие рамки других, он хотел насладиться своим триумфом. Вот он, долгожданный трон, построенный на крови и костях других, трон, на котором он будет восседать, смотря на свою прошлую жизнь с омерзением, а подле него, с нежным красным шёлком на плечах, будет Ваня, как символ победы, как награда за проделанный путь. С щелчком захлопнув коробочку, Константин убрал её в карман брюк и встал с кресла. Пройдя к встроенному шкафу, он отодвинул дверцу и вытащил оттуда пиджак. Надев его, мужчина подошёл к зеркалу и, заведя руку за голову, вытащил пару металлических шпилек. Чёрным шёлком волосы заструились вниз, оставаясь собранными на висках. Перламутровые радужки, поддернутые желтоватым свечением, смотрели на него из отражения. Зрачки расширены, в них пляшет огонь, вызванный воспоминаниями о юноше. Каждый раз Кощееву все сложнее сдерживать себя рядом с ним. Каждый раз желание берёт верх лишь при одном взгляде на Ваню. И, если днём, в присутствии слуг, ещё удаётся сохранять холодную маску спокойствия, тот ночью плотина самообладания покрывается лёгкими трещинами. Когда её полностью прорвёт – это вопрос времени. Другое дело, что сам мужчинам не хотел причинять боль юноше. Наоборот, он жаждал поделиться той страстью, той нежностью, которые копились в нём эти долгие годы. Но как это преподнести, если Иван не готов к такому, и будет ли когда-нибудь готов – не известно. Стиснув зубы, Константин сжал кулаки. Нет, он никогда не опустится до того, чтобы насильно заставить юношу отдаться ему. Но как же быть? Всю свою жизнь Костя видел вокруг себя только жестокость. Он не знает, как это «дарить нежность и любовь». Даже эти ночные явления в комнату Ивана, они были свидетельством его слабости, неспособности проявить теплоту, которая сгорала в нём самом, рассыпаясь пеплом. Он слышал, как губы юноши просили его остановиться, но это было так сложно. И только мысли о подземелье, воспоминания плена приводили в чувства, отрезвляли той болью, которую Кощеев когда-то сам испытывал. На долго ли хватит этих воспоминаний? Под солнцем Вани они меркли, растворялись, как кошмары с рассветом. Ощущения боли и омерзения стирались. - Ты не остановишься. Ты ранишь, убьёшь его, - оскал в зеркале шептал голосом Константина. – Только через боль и унижение ты сможешь получить его. И то, не полностью. Кулаки сжались сильнее, ногти впились в ладони. Именно так и поступал «Старый учитель». Он делал своих подданных зависимыми, показывая, что без него они ничтожны, что только через боль верности они смогут чего-то добиться рядом с ним. Он запирал их в комнате с шипами, где каждый шаг в сторону без ведома "Хозяина", был равен смерти. Те, кто слабы, сразу подчинялись, те кто сильнее – умирали, те, кто хитрее – выжидали. Кощеев был из числа последних, он хотел строить мир по своему, но плоды «учителя» давали о себе знать. - Ты уничтожишь, разорвешь его, - снова оскал и перламутр покрылся жёлтым безумием. Резкий взмах руки, звон разбитого стекла, боль выцарапала сознание мужчины из марева. Входная дверь моментально распахнулась, и в номер вбежала Ингва. Глаза женщины тут же уставились на разбитое зеркало, раскрашенное трещинами от цветка удара, на осколки у ног господина и на его окровавленный кулак, из которого торчала пара острых частичек отражения. - Господин, - металл в голосе Ингвы выдал её растерянность. – Я вызову врача. - Не надо! – остановил её Кощеев, когда женщина метнулась к выходу. – В этом нет необходимости. Спустись на ресепшн, расскажи, что зеркало разбито и оплати его, - вытащив осколки, отдал приказ мужчина. На его лице ни один мускул не дрогнул. Блестящие кусочки, со звоном, упали на пол, ударяясь о своих собратьев. - Но, - удивлённо открыла рот Ингва. – Как же встреча? Вы пойдете на неё в таком виде? - А что такого? – лёгкая ухмылка в её сторону. Константин достал из кармана пиджака бордовый платок и быстро перевязал им разбитые костяшки пальцев. - Скажем, что отбивались от их конкурентов, пытающихся перетянуть меня на свою сторону, - и, какая-то озорная, мальчишеская улыбка озарила тонкие губы.