Неплен

Разноцветная бабочка, опустившись на кончик пальца, сложила пеструю книжицу хрупких крыльев. Перебирая тонкими лапками, она вцепилась в нежную кожу и застыла, будто прислушиваясь, и совершенно не замечая, как на нее смотрят. За золотистым веером ресниц, слегка сонный взгляд васильков. Мягкая зелень под головой нежно обнимала кудряшки, прохладный ветер шептал среди верхушек деревьев, выстроившихся за чередой кустов вдоль дорожек. Белоснежный фонтан в центре внутреннего двора наполнял растения и воздух свежим звуком кристально-чистой льющейся воды. Маленькие птички что-то щебетали, переговариваясь между собой, совершенно не замечая юношу, который прилег на изумрудную зелень в тени деревьев, верхушки которых хватали последние лучи апельсинового света солнца. Ваня, все же, смог пересилить себя и прочесть еще несколько страниц, не смотря на мелкую дрожь, которая не отпускала руки. Все больше и больше в описаниях пленника, которого продолжали морить голодом, издеваться, за что-то непонятное наказывать, проступали черты деревни, той самой, откуда сам юноша был родом. Имена была записаны вязью, либо вообще пропускались. Расшифровывать их Ване было страшно. Он опасался найти имя отца, дяди, матери. Если это так, то все они причастны к страданиям этого человека, который был совсем не при чем. Смерть сестры из-за неразделенной любви, грубость ее избранника, стремление пленника отыскать ее могилу, все это окутывало ледяным холодом страха и ужаса. А сверху покрывало чувство безысходности, которое металось по сырым стенам подземельях, обрываясь лишь у маленького окошка под потолком. Со своим ростом узник не дотягивался до него, но он мог видеть зелень, крохотный кусочек неба и слышал запах полевых цветов. Больше всего Ивана пугало то, что когда пленник начинал описывать хрупкую надежду, не дающую отдаться в руки смерти, она всегда была у него золотого цвета. Аромат поля и блеск завитков какого-то малыша стали теми образами, которые тянули заключенного наверх, в то время, как образы сдавшейся сестры и грозного мучителя не отпускали, приковывая к грязному полу. Хотя имена были не читаемы для Вани, но он узнал по описанию бабку Марфу, которая пекла хлеб и пироги, у которой руки всегда были мягкими и пахли тестом. Он узнал маму, поющую песни у колыбели, вышивающую обереги на уголках детских пеленок и распашонок. А вот малыша, который любил проводить время с этим пленником, до того как тот попал в заточение, кто это..? Подсознание толкало только на один ответ, который юноша не хотел воспринимать. Сам узник оставался для Ивана загадкой. О нём можно было понять, что он потерял сестру, с которой пришел в эту «злосчастную» деревню, что где-то далеко пропали их родители, что они остались одни на белом свете и никто, никогда не будет интересоваться их судьбами. Про свой возраст пленник не говорил, но из рассуждений стало понятно, что на то время ему было совсем немного, скорее подростковый возраст, как раз, когда человек ищет себя в этом мире, пытается понять, как он устроен. Мальчишка, которого душила голодная тошнота, не ждал спасения извне. Он копил, разжигал в себе ненависть к своему истязателю, он брал воображаемый нож, который ему преподносили полевые цветы, и золотое лезвие пронзало черное сердце мучителя. Этот сон был слаще всего, он уводил голодный, измученный разум наружу, позволяя встретиться с глазами цвета василька. Когда Вазир явился и позвал обедать, юноша понял, что ему плохо от одного упоминания еды. Он отказался. - Если не будете обедать, то до ужина, кроме воды, ничего не получите, - нахмурившись, строго предупредил слуга. Ваня был этому только рад. Перед ним стоял образ исхудавшего, голодающего мальчишки, который терял сознание, не найдя в себе силы оставаться в этом мире. Сердце сжималось от этого образа, и Иван не мог позволить себе сейчас пировать за широким и богатым столом Кощеева. Снова получив отрицательный ответ, Вазир скользнул глазами по черной обложке с Алатырем, над которой склонился Ваня, закрывая от слуги, золотыми прядями, глаза. Тихо затворив дверь, Вазир ушел. Доберманы, уже оба, лежали, как стражи, у входа в библиотеку. Один из псов не рисковал ложиться под ноги человеку, чтобы на него снова не наступили. Слезы узника смешивались с грязью и кровью. Запихивая в голодном припадке черствые куски хлеба, не жуя, пытаясь найти силы для следующего сопротивления, мальчишка давился рвотой. Организм отказывался воспринимать пищу, смиряясь с тем, что он должен умереть от голода. Пленник все больше тянулся к окну, ловя свежесть, пытаясь не дышать всем тем, чем пропитались земляные стены. Запах рвоты, крови, мочи, пота, спермы, все это затягивалось веревкой на тонкой шее, не давя вдохнуть полной грудью. К этому еще примешивалась вонь спиртного, когда мучитель стал являться по ночам пьяным. Не смотря на действие алкоголя, он, все равно, оставался сильнее и быстрее мальчишки, и каждый раз узнику приходилось кусать губы до крови, слабо брыкаться под сильным телом мужчины, ощущая, как боль внизу режет его снова и снова. В такие моменты хотелось побыстрее потерять сознание, чтобы все это прекратилось. Понимая, что сам сейчас потеряет сознание, Ваня, снова, отбросил книгу в ужасе, и встал с кресла. Он задыхался, ноги тряслись. Стеллажи в округе превратились в земляные, вонючие стены, которые давили со всех сторон. Нужно срочно на воздух, иначе юноша, прямо тут, бухнется на пол. Выйдя из библиотеки, Иван спустился вниз, ступая аккуратно на танцующую под ногами лестницу. Все плыло перед глазами, сердце заходилось в ритме страха. Сводчатый потолок пошатнулся, готовый упасть и разбиться, как хрустальный шар. И тут, как глоток свежего воздуха, как аромат полевых цветов, просочившийся через маленькое окошко в земляной тюрьме, перед васильками встала зелень и оранжевый свет за стеклянными дверьми. Как в бреду, Ваня двинулся на этот зов свободного вдоха, совершенно не замечая ничего в округе. Позабыв про все запреты, юноша взялся за ручку и распахнул проход к свободе. Тут же зеленая влага и звон ручья обдали его густым дыханием. Переступив порог, Ваня, как будто, попал в другой мир. В отличии от песчаных стен холодного дома, внутренний двор плыл в горячем мареве вечного лета. Только прозрачная нота фонтана не давала засохнуть свежести, позволяя ей рассыпаться зеленью и цветами. Пение птиц заглушило панику в груди Ивана. Он шел по дорожке, выложенной мелкой фигурной плиткой, в носках, и ощущал, как тепло солнца передается по ногам, выше, растапливая лёд видений, вызванных страшной книгой. Дойдя до фонтана, юноша заглянул в рябь прозрачной поверхности на первой белоснежной чаше. Среди бликов смотрящего с неба солнца, плавали маленькие разноцветные рыбки, выгибая спинки, плещась плоскими хвостиками. Этот мир был полон противоположностей тому, который обитал под черной обложкой. В этом мире сердце билось в радости, дыша спокойствием, в книге оно погибало под слоем испорченной земли. Усталость, апатия и сонливость навалились на Ваню. Он поднял взгляд и, как во сне, побрел вглубь сада. Ноги сами сошли с твердой дорожки на мягкую, немного колючую траву. Сам того не зная, Иван оказался под окнами своей спальни, напротив кабинета Константина, в котором он так и не побывал. Дальше идти не было сил, и юноша просто лег на траву, раскинув руки в стороны. Золото разметалось по зеленому ковру, глаза уставились на кусок сине-розового от заката неба, которое заглядывало через мелкие листья деревьев, расчерчивая каждую травинку и каждую часть тела и одежды Ивана на подвижные узоры. Как у Кощеева оказался этот дневник? То, что это записи реальных событий, Ваня не сомневался. Слишком все подробно описывалось, слишком узнаваемы пейзажи и образы. Золотокудрый малыш смотрел со старых фотографий в серванте бабки Марфы. Юноша помнил свои фото, и сейчас они оживали в странных видениях пленного мальчишки. Кто он? Должно быть, очень близкий родственник Кощеева, раз тот хранит такую вещь у себя дома. Чужой бы человек поспешил избавиться от того кошмара, который вырывался из-под черного переплета. Если автор дневника помнит Ваню еще совсем маленьким, то, сколько же лет ему сейчас должно быть? А сколько точно было на тот момент, когда он попал в плен, когда погибла его сестра? Жив ли этот мальчишка? Быть может, в конце книги будет ответ хоть на один вопрос, но юноша понимал, что дорога к нему будет так же мучительна и долга, как эти дни в заточении среди сырой земли. Что-то защекотало палец на левой руке. Ваня повернул голову и увидел бабочку, опустившуюся на его неподвижную раскрытую ладонь. Такая хрупкая, такая маленькая. Юноше ничего не стоит, просто сжать ее, размазывая тонкое тельце по коже, обрывая жизнь, так же, как тот неизвестный, день изо дня уничтожал пленённого мальчишку. Слезы навернулись на глаза, топя образ бабочки в соленом видении. Ивана тянуло обратно в библиотеку, дочитать, понять, узнать. Ему казалось, что, чем дольше он медлит, тем сильнее узник задыхается среди отравленных стен подземелья. Но юноша не мог встать, не мог пересилить. Боль и отчаянье давили на грудь, хороня все попытки сопротивления по этим гнетом. Вдруг, где-то над головой, послышалось шуршание, и тень легла на золото. Иван снова повернул голову, устремляя взгляд к небу, чувствуя, как из уголков глаз стекают горячие слезы. - Господин замерзнуть. Хозяин ругаться будет, - лицо той самой темноглазой девушки нависло на юношей. Большие черные глаза широко распахнуты и с беспокойством смотрят на Ивана. - Надо встать. Ночь идет, холод – не хорошо, - с громким акцентом продолжала бормотать девушка и, поставив корзину с бельем, присела на корточки. Потянувшись к плечам Вани, служанка начала его подталкивать, чтобы тот поднялся. Юноша поспешил сам принять сидячее положение, смахивая тыльной стороной ладони слезы. - Спасибо, - улыбнулся он девушке. – Но мне не холодно. - Ночь, холодно тут, - указал наверх маленьким пальчиком девушка. – Земля остывать быстро. Замерзнуть. Бр-р-р-р, - и она, обняв себя за плечи, затряслась. Ваня улыбнулся еще шире, склонив голову набок, внимательно смотря в черные глаза напротив. Бабочка, вспорхнувшая, когда юноша зашевелился, кружила над ним, будто примиряясь снова опуститься где-то рядом. Служанка, заметив ее, с улыбкой следила за танцем пестрых крыльев. Иван же, рассматривал довольно милые, мягкие черты лица девушки. Ему казалось, что она, возможно, где-то его возраста, может возраста Милы. Уже во второй раз она натыкается на нее. Неужели кроме этой миниатюрной, хрупкой девушки, Вазира и той пышной женщины больше никого нет в прислугах? Ах, ну да, еще повар, такой живой и забавный. Но он то, понятное дело, отвечает за приготовление блюд. А вот как одна худенькая служанка справляется со всеми делами в таком огромном доме? Тут бабочка, порхавшая над Иваном, плавно опустилась на его золотые завитки. Глаза у девушки заблестели, на губах появилась мягкая улыбка. - Алтынь, - шепот сорвался с ее губ, руки, невольно, потянулись к волосам юноши. Ваня замер. За все это время, когда он сел в самолет и оказался здесь, ему везде чувствовался холод от тех, кто находился рядом. Ночные видения с Константином, наполненные жаром, истомой и желанием, юноша не принимал за реальность. Холодный тон Вазира, строгий взгляд перламутра, молчаливость песочных стен, все это вызывало только тоску по дому и пустоту одиночества. И вот, видя такое живое лицо перед собой, ощущая человеческую теплоту, душевность, исходящую от этой девушки, Иван не хотел, чтобы она уходила. Только сейчас он понял, насколько соскучился по нормальному общению. Маленькая ладошка служанки коснулась золотых кудрей Вани. В черных глазах отразился такой же золотой свет. Бабочка сорвалась с места, ярким цветком плывя в остывающем воздухе. Девушка и юноша наблюдали за этим пестрым танцем, пока бабочка не скрылась в листве. Служанка что-то прошептала себе под нос, затем, испуганно глянув на Ивана, тут же вскочила на ноги, подхватила корзинку с бельем и кинулась прочь. - Подожди! – юноша тоже поднялся с зеленого ковра травы и кинулся следом. Он смог нагнать девушку у фонтана, схватил ее за руку и остановился. Служанка вздрогнула и обернулась. На бледном от испуга лице блестели большие черные глаза, тело девушки била легкая дрожь. - Прости, - Ваня отпустил её руку и сделал шаг назад. – Я не хотел тебя пугать. Просто…, - он замер, на мгновение, соображая, как продолжить разговор, как заинтересовать служанку, чтобы та не скрылась из глаз. И тут идея молнией пронеслась в голове. - Я хотел попросить о помощи, - выдал юноша и мягко улыбнулся. Девушка удивленно подняла брови. - Вазир, - глянула она в сторону стеклянной двери. - Нет, нет, - взмахнул руками Ваня. – Вазир… Он.., - замялся юноша под недоумевающим взглядом служанки. Как ей объяснить, что он не хочет, чтобы Вазир помогал ему переводить дневник. Вернее, Иван думал, что тот даже не согласится на это. - Можешь меня немного подождать? – подняв вверх ладони, юноша глянул в темные глаза. Служанка склонила голову на бок. На ее милом лице застыло любопытство и непонимание. Не дожидаясь ответа, Ваня бегом кинулся прочь из внутреннего двора. Практически взлетев по лестнице, ветром ворвался в библиотеку, не замечая того, что доберманов тут уже нет, и застыл над книгой. Ему казалось, что, коснись он черной обложки, его схватит костлявая рука мальчишки и, размазывая грязь и слезы по лицу, станет обвинять, что он бросил его, не дочитал до конца, заставил мучиться в сырой земле. Холод пробежал по позвоночнику, соскальзывая острыми иглами с кончиков пальцев. Сглотнув комок страха и нерешительности, Иван присел и аккуратно взял в руки дневник. Казалось, от того идет вибрация. Посильнее схватив книгу, юноша быстрым шагом покинул сумерки библиотеки и направился вниз. Служанка уже стояла в холле, опустив корзину на пол, с интересом наблюдая за Ваней. - Вот, - тот остановился в двух шагах от девушки и протянул на раскрытой ладони черный переплет с Алатырем. Служанка нахмурилась. - Мне нельзя брать, - мотнула она головой. – Знак, защита. Не мой. - Ты не можешь её касаться? – теперь удивился Иван. Продолжая хмуриться, девушка снова замахал головой и сделал шаг назад. Было видно, как напряглись ее шея и плечи. - Хорошо, хорошо, - как можно спокойнее ответил юноша и опустил руку с книгой. – Может, тогда, я ее буду держать, а ты мне переведешь некоторые слова? Служанка моргнула и рассмеялась. Ваня не понял, что здесь смешного, поэтому просто улыбнулся, чувствуя себя довольно глупо. - Красивый Господин. Хозяин будет ругаться, - прищурилась девушка, озорно поблескивая глазами. - Почему будет ругаться? – не понял Ваня. - Ревность, - улыбка была ехидной, но мягкой. – Хозяин себе привез, нельзя трогать. Юноша ощутил, как краснеют щеки, в то же время, гнев негодования жег грудь. Что он, вещь какая-то, игрушка декоративная, которую привезли из-за рубежа? С другой стороны, ощущая свое положение здесь, ничего удивительного в таком отношении не было. - Хозяина нет, - васильки пристально смотрели в черный омут глаз напротив. – Я не скажу. - Вазир видит, - нахмурилась служанка. Ваня прикусил губу и опустил взгляд. Он не хотел заставлять эту девушку делать то, чего она боится. Тем более, у нее куча дел, а он ее отвлекает. - Но, Хозяин любит русский язык, - внезапно подала голос служанка. Юноша поднял глаза, в васильках плескалось недоумение. Девушка, взяв корзину, загадочно улыбнулась и шагнула вплотную к Ване. Глубоко вдохнув, она прикрыла глаза и что-то, снова, прошептала себе под нос. Затем темный взгляд уставились на юношу. - Хочу знать русский, хочу, чтобы хвалить меня Хозяин, - прищур, намек, который Ваня сразу понял. - Я научу, - улыбнулся он. Этот поворот был лучше, чем он ожидал. - Завтра, сон обеда. Буду здесь, - и, блеснув черным огнями глаз, служанка направилась на второй этаж противоположной стены от комнаты юноши. Сердце сладко билось в груди. Само осознание того, что теперь ему есть с кем общаться, приятно грело. Это тепло разливалось по всему телу. И только ладонь, державшая дневник, горела льдом.