Пентхаус

— Ну, чего? Прибить меня не желаешь? — смешливо предложил Джордж. Йорн заметил, что, наедине с любимым убийцей господин Бейли чувствовал себя чуть неспокойно, но продолжал упрямо провоцировать химеру, доказывая самому себе, что не боится. Хозяин и раб спускались по широкой, отделанной темно-серыми гранитными плитами лестнице, нисходившей в глубины западного крыла. Даже едва слышные индейские шаги химеры отражались зловещей реверберацией от гигантских стен этого искривленного пространства. Адская Капелла была расположена на уровне двадцать пятого этажа, откуда ее архитектурные туморы распространялись вглубь, ввысь и вкривь, но отчего-то сегодня Джордж решил проделать путь из пентхауса пешком. Йорн предполагал, что прогулкой хозяин подготавливал нервы к предстоящему обрядовому действу. Йорновы нервы заодно тоже. Впрочем, ракшас был совершенно спокоен, хоть и крайне сконцентрирован. — Я как бойскаут, сэр, — ответил Йорн. — В смысле? — бросил господин Бейли с непониманием. — Всегда готов. — Всегда готов пожертвовать комфортом и исполнить свой долг? — ухмыльнулся господин Бейли. — Нет, что-то я не замечал. Ты заботишься прежде всего о том, чтобы тебе было удобно, мальчик мой. — Я правильно понимаю, что вы согласны с тем, что убить вас — мой долг, тем не менее? — спросил Йорн бесстрастным тоном. — Нет, Йорн. Я полагаю, что твой долг намного более скромен — отбывать наказание за несколько погубленных в самом расцвете жизней и отрабатывать карму, доставляя хозяину удовольствие, — ответил Бейли. — Но ты-то наверняка почитаешь своей обязанностью остановить наш проект, — Джордж обернулся и с саркастическим вызовом глянул в лицо химере. — Вопрос, почему лишь этот проект тебя потряс до глубины души или чего у тебя там внутри? — Смотрели, да? — Естественно! — развел руками Джордж. — Мне проще, если ты с этой информацией сначала переспишь, потом уже разговаривать. Так вот, чего тебя так возмущает, друг мой? — С чего бы начать? — Йорн выразительно закатил глаза. — Начни с чего-нибудь. Тебя же в школе учили эссе из пяти параграфов писать. Вот и давай: краткое введение, три главных аргумента с иллюстрирующими примерами и big picture в заключение, — предложил Джордж уже в откровенно издевательской манере. Бейли нервничал, химера чувствовала его неспокойствие. Йорн прекрасно понимал, что любые аргументы против сексуальной эксплуатации для господина Бейли значили не больше, чем для химеры душеспасительные беседы о священности человеческой жизни и о ее исключительном положении в системе мироздания. У Бейли просто не было нужного аппаратного обеспечения, дисковода для гибкого магнитного диска со старыми, как мир, мантрами, чтобы интериоризировать информацию. Так же, как и у Йорна. Джордж был слишком прогрессивен, чтобы априорно считать индивидуума высшей ценностью, а Йорн — слишком древен. — Джордж, ваши матушка с батюшкой держали рабов? — Да, конечно. Как раз первое поколение вошедших в Систему. — Тогда начинать придется с вашей бабушки. Не перевоспитав ее, вам я ничего не смогу объяснить, сэр. — Признайся, что ты просто ревнуешь, — неожиданно бухнул Джордж и рассмеялся. Йорн медленно повернул лицо к господину Бейли, будто комодский варан, и бросил на хозяина полный мрачного удивления взгляд. — Йорн, красавчик мой дорогой, можешь притворяться с кем угодно, но не со мной, я тебя уже знаю, слава богу, как облупленного. Скажи честно, что тебе просто не по себе оттого, что по земле будет ходить некто с такой же, как у тебя ДНК, такой же симпотной мордашкой и рельефной задницей. И поганенько становится от мысли, что у него еще все впереди, а у тебя начинается постепенный упадок систем жизнеобеспечения. Твоей копии еще предстоит первая любовь, первая пьянка, первая драка, изобретение велосипеда и чем там еще молодость увлекательна, а ты уже не можешь смотреть на все это без скепсиса, потому как точно знаешь, что велосипед изобрели четыреста лет назад. Так вот я с тобой по секрету поделюсь, — Джордж неожиданно приостановил свой мерный шаг вниз по лестничному пролету и прихватил химеру под руку, стараясь подтянуть Йорна к себе поближе, — люди боятся того же самого. И знаешь, откуда я это вывожу? — Откуда же? — спросил Йорн, переставая отстраняться от Джорджа, потому как понял, что бесполезно: хозяин неотступно следовал за его движением. — Вот ты поймай обывателя на улице и заставь за минуту придумать пять взвешенных, научно обоснованных биоэтических аргументов против клонирования человека — он сможет? Да хрен тебе! Зато попроси представить встречу с двойником, и почти каждого невольно покоробит в ту же секунду. Отчего, скажи мне, у человека съеживается нутро перед доппельгангером? — Конфронтация с возможностью досрочного метемпсихоза, травматическая постановка вопроса о собственной идентичности, страх перед гносеологическим перевертышем, утрата целостности, ужас перед расщеплением и одновременно перед собственной жаждой самообъективации, — произнес Йорн, вглядываясь в серо-зеленые пустоватые глаза хозяина. — Но это больше из области теории литературы — Достоевский, Майринк, Кафка… — А если попроще? — Джордж притворно скривил недовольную физиономию, скрывая, что у него опять по позвоночнику словно прошел высоковольтный электрический разряд, завершивший молниеносное перемещение элементарных частиц где-то в паху. Кембридж, факультет английского языка, скандинавская филология — это в речи, в мозгах, в глазах, в строгом, будто резцом сработанном лице. А на рельефной заднице тем временем ради хозяйской услады — брюки в облипку, из тонкой тянущейся кожи, с низкой талией, чтобы при любом неосторожном движении показывались сухожилия под белой рубашкой навыпуск, украшенный выпуклыми кнопками и крупной металлической пряжкой ремень, дабы невольно задерживался взгляд на рельефах этого тела. И Джордж продемонстрирует своего мальчика из Кембриджа кое-кому сегодня. В последний раз. — Если совсем просто, то боязнь потерять себя, сэр, — ответил Йорн, нетерпеливо посматривая на гладившую его ребра руку. — Ну, вот! Пошляцкий страх за любимого себя при столкновении с неизвестным, — Джордж хлопнул его по бедру и отпустил, зашагал дальше. — А ты в курсе вообще, что полагается рабу за те слова, которыми ты вчера сволочился в адрес твоего доброго и заботливого хозяина? — Йорн отметил, что Бейли задает этот вопрос, предпочитая смотреть вперед, а не на химеру. — Порка, наверное, — равнодушно предположил Йорн. — Хочешь? — Нет. — Что ж с ним поделать? Ничего он не хочет! — иронически и вместе с тем игриво воскликнул господин Бейли, ускоряя шаг. Алекс сидел в кресле — огромном, вращающемся, с высокой тронной спинкой, 261/297 обитом кожей и украшенном сложным переплетением гофрированных трубок и тазовых костей из акрилового полимера. Ему приказали на него сесть и сидеть, ждать. Помещался бизнесмен скромно на самом краю сидения, осматривал гигантские своды, имитирующие грузовой космический корабль, пытался понять, зачем его сюда привели и какую египетскую казнь определили. Позади директора IT корпорации высилась метра на четыре инсталляция из мониторов, но они были выключены и лишь матово блестели ему в спину. Никаких орудий для истязания плоти он не замечал. Только бескрайнее пространство уходило в темноту и там терялось в серых бетонных туманах, повсюду биоморфный дизайн, позаимствованный у Ханса Гигера. Еще решетчатый пол, при взгляде на который кружилась голова из-за открывающихся под ним глубин, и какая-то махина, накрытая безобидным пупырчатым пластиком. Алексу было очень страшно, но он снова тешил себя надеждой, что произойдет чудо, и надежда его по неизвестной ему самому причине была сильна. Он почти не верил, что случившееся вчера утром в действительности случилось. Пришла даже сумасшедшая мысль, будто Бейли его обманул с помощью голограммы — поговаривали, что у военных нынче появились прототипы технологии, генерирующей изображения, визуально неотличимые от реальных предметов. Представить такой оборот дела было в чем-то даже легче, чем принять факт, что Джордж Бейли, главный тюремщик страны, в своем Паноптикуме вот так запросто убивает свободных и в чем-то даже уважаемых людей. Внизу застучали шаги по весьма основательной, хоть и громко скрипевшей, стальной лестнице, ведшей на «капитанский мостик», поднялись двое — великий Бейли и его шикарный раб, одетый как рок-звезда на концерте. — Привет, — сухо бросил Бейли Алексу, как ни в чем не бывало, а сам кивком указал рабу на укутанную в пленку глыбу. — Йорн, прелесть моя, будь так любезен, начни распаковывать, — с этими наполовину ехидными, наполовину ласковыми словами Бейли передал рабу канцелярский нож. — Не поцарапай только! — предупредил он дополнительно. — Да, сэр, — не пристал рабу тот сухой тон, которым он отвечал хозяину. Сам же Бейли отправился, насвистывая, в дальний темный угол «мостика» и с чем-то принялся там возиться — обзор Алексу закрывал массивный стол с ножками в виде рыбьих позвоночников. Алекс поймал себя на том, что не может оторвать глаз от невольника. Оттраханный Алексом лично раб аккуратно подвернул рукава белой приталенной рубашки, оголив словно из стальных жил срощенные аспидные предплечья, выдвинул лезвие ножа со щелчком, который до странности объемно прозвучал в гулком безмолвии капеллы. С осторожностью он проколол пленку на самом верху махины там, где ее силуэт имел больших размеров выпуклость, плавно сходившую на нет у противоположного конца сооружения. Рабу пришлось тянуться, чтобы достать до намеченной точки, и Алекс невольно облизал губы, пересохшие от грызущего его липкого страха и несвоевременного желания. Чудовище уперлось одним коленом в цокольный выступ саркофагоподобной конструкции, подтянулось. Кожаные брюки на нем имели красивый, грязный, болотно-серый цвет с декоративными разводами и нерегулярным, серовато-белесого оттенка рисунком. В некоторых местах его акцентировали темные, притворяющиеся винтажными надписи. Кожа была столь тонкая, а крой столь по фигуре, что легко просматривались не лишь одни сокращающиеся мускулы ног, но и наиболее рельефные скарификационные шрамы, их покрывающие уродливо- прекрасной дьявольской паутиной. С каким бы непередаваемым удовольствием Алекс взял бы сейчас этот канцелярский нож с желтой рукояткой и скошенным, тонким и туповатым лезвием и провел бы им по телу химеры. Начал бы с правого плеча, вниз по трапеции, затем по лопатке и далее пересекая ребра под пластом широчайшей мышцы, тянул бы разрез параллельно позвоночнику, после воткнул 262/297 бы в жесткий, напряженный gluteus maximus, и дальше чиркнул бы по задней стороне бедра. И смотрел бы, как плотная, тугая, покрытая микроскопическими иризирующими чешуйками кожа чудовища расходится, обнажая кровянистую подложку нижних слоев и твердую мускульную основу под ними. Если раньше Алексу такое даже в голову не приходило, теперь вид раба взывал к его самым темным устремлениям. Без труда он мог представить, какие переживания подтолкнули Джорджа сделать шрамирование химере — единственный способ канализировать чувство восхищения, неудовлетворимого желания и ненависти, не испортив существу здоровье. Алекс никогда бы не решился ничего подобного проделать над своими рабами, но инородное чудовище оказывало странное воздействие на его разум, из чего Алекс заключал, что проблема прежде всего в чудовище. У человека просто срабатывал подсознательный защитный рефлекс, когда мозг считывал опасного, бездушного хищника в ракшасе, и, возможно, подкорковые слои требовали бабуиньего торжества над растерзанным леопардом — источником смертельного ужаса и зависти. С тою разницей, что этого леопарда можно было трахать, как человека, и это вносило сумбур и сумятицу в мысли. До конца Алексу в себе никак не получалось разобраться. Раб произвел в пленке еще несколько вертикальных надрезов и один длинный по всему периметру «саркофага», после чего приступил к снятию нескольких защитных слоев. Сначала воздушно-пузырчатая пленка, словно декорация в школьном спектакле, изображающая снег или морскую пену, комьями осела на пол. Вслед за тем испещренные кружевными коллагеновыми узорами рубцов пальцы с длинными ногтевыми фалангами и черными полированными ногтями подцепили пленку, и раб принялся отшелушивать листами защитный слой. Под ним постепенно обнажалось прозрачное акрилатное стекло прихотливо выгнутого купола. Оно загадочно блестело и преломляло неоновый белый свет, падавший сверху на «капитанский мостик». Пленка отрывалась со скрипом, и из пластиковой оболочки показался аппарат, инспирированный, вне всякого сомнения, наблюдением куколок тропических бабочек. На постаменте из декоративных квази-технологических элементов возлежало сверкающее нечто — стеклянная капсула, оплетенная имитирующим металл пластиковым волокном. Дизайнер изобразил зачатки крыльев, на утолщенном конце угадывалась причудливая голова внеземного мотылька, сложенные ножки и кольчатые сегменты частично оплетали купол и придавали ему дополнительную прочность. Однако в формах космической пупы также ясно проглядывались скелетные и фаллические элементы. Раб откинул последние куски пленки в сторону и с удивлением воззрился на распакованный аппарат, встал, уперев руки в бока. Алекс знал, что это такое, и у него встали дыбом волосы на руках из-за ледяных мурашек, разбежавшихся по телу. — Ну, как? — Джордж обращался к рабу. Он подтаскивал свернутый в катушку толстый кабель, одновременно его разматывая. Бросив конец с мощным силовым разъемом для приборов, потребляющих большое количество электроэнергии, господин Джордж Бейли подошел к рабу и чувственно погладил его по спине, положил фамильярно руку на плечо. — Красавица, да? — Что это, Джордж? — Алекса каждый раз в душе коробило, когда он слышал, как химера называла хозяина не по протоколу. Чертов Бейли совсем обабился, рассентиментальничался. Собственные рабы Алекса не смели ничего подобного себе позволить. Сам господин Браун не позволял в свое общение с невольниками допускать еще и неуместную приятельскую ноту. А великий Бейли, вроде бы, и лапал свою химеру, и в то же время, хотел по-дружески поболтать. Он либо был безнадежно одинок, либо безнадежно влюблен. В любом случае, для такой глыбы на рабовладельческой сцене, откровенное заигрывание с рабом оставляло просто жалкое впечатление. — А как ты думаешь? — плутовски хихикая предложил угадать Джордж. 263/297 — Не знаю. Ускоритель элементарных частиц, варп-двигатель из Зоны 51, генератор текилы экстра аньехо из лаборатории робототехники MIT… Понятия не имею, сэр, — ответил раб, и внимательный Алекс заметил, что он едва заметными движениями отвечает поглаживающей его руке. — Алекс, а ты знаешь? — неожиданно Бейли обратил внимание на пленника. — Да, — ответил тот глухим голосом. — Ну, отлично. Тогда мы ее проверим на опытном подопытном. Алекс вскочил и испуганно заозирался. Бейли подобрал с пола конец кабеля с вилкой, зашел за саркофаг и подключил питание. Нажал на кнопку «старт», под головой бабочки загорелся небольшой экран, и гигантская «куколка» осветилась изнутри голубоватой подсветкой. — Йорн, не сочти за труд, подвинь сюда банкетку, которая стоит у стены. Раб пошел исполнять приказ… или просьбу? Он водрузил на спину довольно массивную банкетку, обитую кожей и увитую трахеевидными украшениями, принес и поставил вплотную к загадочному устройству. — А чего ты стоишь-то? — бросил Джордж Алексу. — Раздевайся, готовься, — он кинул ему возникший в руках словно по волшебству синий тюбик. — Или ты ждешь, что я тебя растягивать буду? — Джордж… — Или желаешь насухую? Воля твоя, конечно, но я позаботился о твоем удовольствии. С себя дальнейшую ответственность снимаю. — Джордж, что вы хотите…- пробормотал Алекс. — Глупый, что ли? — бросил Бейли. — Машина уже десять дней как простаивает из-за твоих выкрутасов. Опробовать хочу. Ему пока нельзя, опять же из-за тебя, а ты опытный, говоришь. — У меня не опыт, я просто знаю. Мы собирались программное обеспечение для них писать… для расширенного протокола. — Ну, значит, изучишь вопрос изнутри, — отмахнулся Бейли. — Раздевайся! Тебе десять минут на все про все, если не хочешь, чтобы мой мальчик тебе помогал. И он, как раз, неумеха в этом плане, так поможет, что лучше б не помогал, — Джордж, довольный собой, рассмеялся. Алекс принялся нерешительно расстегивать уже утратившую свежесть за двое суток плена рубашку, потом снял, сложил аккуратно на кресле, после чего стянул с себя майку, обнаруживая вяловатый, хотя и без лишнего биоматериала, бледный торс. На боках его виднелись несколько красновато-коричневых, еще свежих синяков. Едва Алекс немного отступил от кресла, снимая джинсы, как Джордж подошел и смахнул одежду на пол. — Чего ты мне тут по стульям раскладываешь? — резким, начальственным тоном рявкнул он, и почему-то стало особенно жутко от этого наглого и пренебрежительного, мерзкого жеста. Алексу ничего не оставалось, как стянуть джинсы, тоже кинуть их рядом. — Ты в трусах к звездам собрался? — поинтересовался Бейли. — Давай снимай, все тут свои. И ректум готовь. Да побыстрее! Твое тельце офисной планктонины на обезжиренной диете никого не впечатляет. — Господин Бейли, я никогда…- Алекс запнулся, подбирая слова, — не был снизу, я… — А кого это ебет-то? Алекс с тоской обратил глаза на ракшаса, который, посматривая мрачно и без тени злорадства, закуривал сигарету. Алекс просил у него защиты. Он понимал идиотизм своей немой мольбы, но не мог ничего с собой поделать, потому как из двоих именно раб смотрел на происходящее, хоть и холодно, но с подобием неприятия, которого заслуживали извращенные действия президента корпорации «Паноптикум». Алекс решился на отчаянную, унизительную попытку. 264/297 — Й…Йорн… прости меня. Я не должен был этого делать. Чудовище подавилось дымом и закашлялось. — Еще один с извинениями? — проговорил тот сквозь кашель. — Я это иначе как стеб рассматривать не могу. — Ленни паниковал…он готов был сказать, что угодно. — Йорн, Йорн! — немедленно вмешался Джордж. — Хватит с ним беседы беседовать. Алекс, либо ты сейчас сам этот тюбик себе в жопу выдавливаешь, либо мы тебя вдвоем берем и раскладываем, как есть! — Можно я хотя бы отойду? — Нет! Алекс, пламенея от стыда, встал около внушающего страх и нескромные мысли «саркофага», попытался сделать то, что от него требовал Бейли, кое-как просовывая руку между ног и ощупывая себя. Ему не дали утром сходить в туалет, сразу приволокли сюда… Это было чудовищно… — Мерзость…- послышался приглушенный голос раба. Он отвернулся и сам отошел в сторону. — Чего такого? Нормальный процесс, — пожал плечами Джордж. — Эротичности ему не занимать. Учись, мальчик! — и снова заржал. Йорн что-то процедил непечатное сквозь зубы. Джордж листал закладки на тачскрине, просматривал окна и опции, настраивал программу. — Йорн, еще одна просьба: открой у машины слева ящик, достань оттуда одноразовую простынь и разложи внутри, — господин Бейли нажал на кнопку, и купол саркофага отверзся с мягким шипением качественных амортизаторов. Раб зажал в зубах сигарету, последовал инструкции. Развернув пластиковую простынь, он встал ногами на банкетку и с интересом заглянул внутрь, поднял брови в удивлении и невольно посмотрел на Алекса. Тот со слезами на глазах пытался расслабиться и ввести в себя пальцы, испачканные в смазке. Химера холодно и неприязненно отвернулась и занялась прикреплением мягкой фигурно скроенной подложки на эргономичный рельеф внутренней поверхности машины. — Прошу, господин… как тебя, Алекс? А! Браун. Господин Браун, не откажите в любезности, проследуйте на процедуры, — Джордж широким, важным жестом пригласил Алекса залезть внутрь капсулы. Тот колебался, но понадеялся, что, если он не будет больше изворачиваться, Бейли надоест с ним играться, и может быть… может быть, его в итоге пощадят, как он сам пощадил гребаную химеру, о чем сейчас сожалел неистово и гневно. Алекс неловко заполз внутрь «куколки», сверкнув голым бледным задом и вялыми гениталиями почти рыжего цвета. Лег, положив руки и ноги в анатомические углубления. Джордж нажал на кнопку, и металлические плоские обручи появились из недр мягкого белого дна саркофага, защелкнулись на запястьях и лодыжках. Потом что-то внизу стало смещаться, и Алекс почувствовал, что его ноги приподнимаются, слегка сгибаются и разводятся в стороны. Над бортом появилась голова господина Бейли. — Уговор такой, — сказал он без прелюдий, — трое суток. Сколько ты над моим измывался, столько здесь и пробудешь, — глаза Алекса в ужасе расширились. — Я поставлю на самый жесткий режим, потому что… строго говоря, я не хочу, чтобы ты это пережил, — Бейли с удовольствием смотрел на то, как у Алекса, наконец-то, появились первые признаки надвигающейся панической атаки. — Но если вдруг не сдохнешь, тогда разрешу отсюда уйти. Или уползти. Как получится. Так что расслабься и получай удовольствие. — Господин Бейли! Джордж, пожалуйста! Я не выдержу! Я … я же вашему рабу давал отдых…господи! Только не на машине! — Отдых давал, говоришь? — нахмурился Джордж. — Ну, значит, ты — благородный разбойник, а я — увы, нет. Бизнес у меня сволочной, очерствел я. 265/297 Тебе-то хорошо, эротические сценарии писать, чувствительность нужна. Хотя ты моего парня очень неизобретательно попортил, я бы ожидал большего, зная, чем ты на жизнь зарабатываешь… Когда шлем спустится, настоятельно рекомендую рот открыть и принять член, иначе без зубов можешь остаться. — Я этого не заслужил! Джордж, это всего лишь раб! И он не очень-то страдает! Ему, небось, и понравилось! Облизывал, как шлюха! — неожиданно выкрикнул Алекс. — Скотина! Что б ты сдох, морда звериная! Урод вонючий! Лучше бы я тебя придушил! Ты мне так отплатил, тварь! — заходился Алекс. — Йорн! Нажми на запуск программы. Там, в левом нижнем углу увидишь, — гаркнул Бейли, а сам положил локти на край саркофага и с улыбкой стал наблюдать за работой машины. — Поди сюда! — приказал он, когда купол опять с приятным механическим звуком опустился, заключая Алекса в индивидуальную сексуальную пыточную. Джордж с завороженным наслаждением рассматривал заработавшие внутри «куколки» механизмы. Рядом Йорн поднялся на банкетку и встал, уперевшись руками в край саркофага, тоже заглянул внутрь, но с явной опаской и гораздо меньшим воодушевлением. Господин Бейли придвинулся к нему, ясно дав понять, что хозяин желает чувствовать прикосновение любимого раба и разрыва контакта не потерпит. Оба молча смотрели внутрь саркофага будто в аквариум с экзотическим ракообразным, соприкасаясь плечами и боками. За стеклом из открывшегося в стенке машины люка выехал новый довольно крупный блок. Машина установила его напротив лица господина Брауна. Потом в результате нескольких перестроек блок принял нужную форму и продвинулся к его голове. Алекс жмурился и кричал, пытаясь вырваться. — Алекс! Открой рот, хуже будет! — весело крикнул Джордж и постучал по куполу для пущей убедительности. Маска опустилась окончательно на лицо директора IT корпорации, и сквозь пластик можно было смотреть, как полупрозрачный член со светящимися точками, чем-то похожий на глубоководного люминесцентного кальмара, с неумолимостью танка, идущего на одинокого пикетчика, протолкнулся в его рот. Алексу ничего не оставалось, кроме как разжимать челюсти, растягивать губы и заглатывать искусственный фаллос, медленно в него входивший. Машина была беззвучна, бездушна, запрограммирована и выполняла свою работу, не воспринимая ни мольбы, ни стоны. Пока искусственный член лишь неспешно перемещался туда и обратно, каждые пятнадцать секунд почти перекрывая дыхательные пути Алекса. Внизу тоже происходили интересные перестройки и преобразования. Ниже талии Алекса накрыла вторая полупрозрачная конструкция из металла и пластика, захватившая в свое владение его нерадостный член и уже вводившая в уретру тонкий штырь с металлическими шариками-бусинами. Одновременно машина проникала внутрь господина Брауна ребристым фаллоимитатором безбожных, дионисийских размеров. Джордж хотел, чтобы Алекс сдох на секс- машине, и не скрывал этого. Директор IT фирмы начал извиваться и стенать под куполом, как недобитая электрошоком свинья на бойне. Его остекленевшие от боли и страха глаза не отрываясь смотрели на масочное лицо ракшаса, из-за стеклянной тверди поглядывавшего на пытаемого и задумчиво докуривающего сигарету. В глазах ракшаса не отражалось ни сочувствия, ни злорадства, но лишь вселенская мрачность и боль, рожденные из осознания патологичности человечьего мира, в котором химера вынужденно обитала. Грубые, неумолимые возвратно-поступательные движения трахающей Алекса машины накачивали в универсум новую порцию страдания, не отменяя страданий, которые в нее инжектировал сам Алекс. — Ну, чего, как тебе? — спросил Джордж, поглаживая любовно махину по корпусу. — Сто тысяч за нее отдал. 266/297 — Хотите меня тоже в таком виде лицезреть? — отозвался Йорн, глядя на выдохшегося от бесполезного сопротивления Алекса, по чьим щекам текли слезы и слюни. — Тебе пока нельзя. Какой смысл рассуждать о том, что неосуществимо, — Джордж вдруг потянул Йорна за мощный шипованный пояс и поставил лицом к себе. — Ничего не хочешь мне сказать? Даже сейчас? — Джордж, я вам слишком много чего хочу сказать, и отнюдь не лишь сейчас. — Ты не считаешь, что я заслуживаю хоть призрака благодарности? А, Йорн? — широкие и теплые руки гаупт-тюремщика уже пронзительно ласкали косые мышцы на крепком, сухом торсе химеры. — Ну, он же не Иисус Христос, чтобы даровать искупление и освобождение святой кровью. — А я бы на твоем месте расслабил головные булки с извилинами и получал удовольствие, пока можно… — Джордж вдавил химеру в боковину инопланетной «куколки» с бьющимся внутри бледным разумным червяком. — Ты меня с ума сводишь, змей чертов…- просипел господин Бейли и принялся расстегивать пуговицы на рубашке Йорна. Делал он это не слишком быстро и не чересчур медленно, но с тем напором, который у Джорджа возникал, когда он был в настроении — как бы это сказать? — необузданном. Йорн видел, что именно сейчас с хозяином опасно спорить. По-настоящему опасно. Сейчас он способен черт знает, на что. Он, как истеричный ребенок, в старую любимую игру играть не хочет. Он уже наглотался жертвенной крови с алтаря Афродиты, и его решимость удовлетворить взбурлившую страсть прямо на этом алтаре несгибаема и жестока. Джордж заставляет раба снять рубашку. В Адской Капелле, как привидения или незримые купидоны, летают сквознячки, едва заметно шевелящие смоляные, выбившиеся из прически чудовища волоски. Джордж сладострастным движением облизывает прежде всего стальной, гладко отполированный, сверкающий в лунно-электрическом свете ошейник. Ошейник — это его собственная хозяйская рука, протез власти, его продолжение, которое намертво заперто на стройной, длинной, мускулистой, но уязвимой шее. Джорджа опять захлестывает волна собственнического кайфа. «Купил», «принадлежит», «находится во владении» — для господина Бейли слова имеют интенсивную сексуальную окраску, это грязные, блудливые постельные слова, от которых затвердевает член. Джордж обводит языком вокруг кольца и прихватывает его зубами осторожно, чтобы не повредить себе эмаль. Ошейник примерно пять сантиметров в ширину и восемь миллиметров в толщину, лежит ниже кадыка, подогнан под анатомию Йорна, почти не смещается, почти вживляется в тело сексуального раба. СОБСТВЕННОСТЬ. Слово сладкое и вязкое, как испарина во время соития. Слева тонкая неброская гравировка с мировым древом Бейли и каллиграфической надписью «Йорн. Раб». С удивлением и легким покалыванием пряного предвкушения, Джордж наблюдает, как на лице, шее, плечах и руках химеры загораются блеклые зеленовато-голубоватые огоньки обычно контрактированных люминофоров. Джордж никогда еще не видел, чтобы у Йорна светилась физиономия во время близости с господином. Джордж не может поверить своим глазам. Люминофоры появляются, только когда химере приятно и спокойно — как правило, лишь во сне. Даже с девчонкой химера далеко не всегда расслабляется в достаточной мере, чтобы включилась эта странная, приглушенная иллюминация, словно у хищной глубоководной креветки. Возникает дурацкая и комичная мысль, не мешкая, выяснить, есть ли у змея созвездия на члене, пока ничто их не спугнуло. Но ежели хозяин возьмется прямо сходу расстегивать молнию брюк, они точно разбегутся и попрячутся кто куда. Джордж целует раба под челюсть, 267/297 прихватывает кожу около яремной вены. Раб слегка дрожит и держит хозяина за талию, будто готовый в любой момент защищаться. Ладно, черт с ним. Есть даже некоторая пикантность в том, что химера имеет шанс оттолкнуть хозяина. Надо химере понравиться. Джордж ласкает чудовище руками, то и дело проводя правой ладонью пониже тяжелой поясной пряжки, сжимая поскрипывающую болотно-серого цвета кожу невыносимо откровенных брюк. Упоительный звук издает эта кожа, даже под ложечкой сосет. Хозяин желает прихватить раба за волосы, но чудовище этого терпеть не может. Всех светляков распугаешь, Джо. Джордж позволяет себе только сильнее навалиться на химеру, чтобы тот лег на купол бесшумно и без вибраций работающей машины, медленно переваривающей Йорнова оскорбителя. Господин Бейли приникает к его губам, прижимает по привычке бедро к его паху, чувствует, что руки химеры вдруг потеряли железную напряженность автобусного поручня и пассивно легли на спину хозяина. Уже победа! Зато целуется он далеко не пассивно. Джорджу еще больше хочется понравиться. Он выкладывает на стол всю корпоральную нежность, на которую способен, и как лазутчик планомерно идет по хорошо известным ему эрогенным маршрутам на территории врага. Грудь — нет, соски — нет, спина — ну, так, so la la. Зато неистово отзываются на его пальцы боящиеся щекотки, искусственно текстурированные бока, не очень сильно порезанный скарификацией живот, шрамированная шея и любящая ласку, но не признающаяся в этом задница. Джордж глубоко целует чудовище, сражается с его языком и размышляет, что если бы у него тоже была штанга, то вышла бы настоящая рапирная баталия. Черт под Джорджем, подсвеченный неоновым сиянием, исходящим из саркофага, наслаждается и закрывает глаза, откидывает голову, но молчит, как арестованный guerilla. Джордж сделает все, чтобы Йорн не сдержался и подал голос, наконец. Он будет его пытать растленным удовольствием. Хозяин хочет настолько понравиться рабу, чтобы тот потерял стыд и скромность во время кульминации. Джордж только одному человеку в жизни столь сильно желал понравиться — своему первому любовнику. Джордж был восемнадцатилетним юнцом и безмерно восхищался харизматичным, ярким, хватким и убийственно колким директором по связям с общественностью, недавно вступившим на должность в компании отца. Джордж не знал, чем его взять. У него не имелось ни выдающихся внешних данных, ни жизненного опыта, и душой компании, умеющей расположить к себе всех подряд, стажера Джорджа Бейли назвать было нельзя. Поэтому он очень старался, когда делал минет, и даже удостоился похвалы через иронический смех. Когда через семь лет великий Джордж Бейли пришел к власти, он первым делом разорвал контракт с директором по связям с общественностью. Да, дьявол! Они и тут есть! Две взлетные полосы светят лампочками справа и слева, правда заметно поврежденные художественной резьбой Джованни. Джордж держит в пальцах великолепного монстра, будто только что пойманную астробиологами инопланетную диковинку. Мягкая ребристая шелковая шкурка с продольными полосами, как на горле кашалота, и с поперечными кольцами, натягивается и плавно двигается вдоль тела. По мере того, как ствол затвердевает, кажется, что это странное создание отращивает что-то вроде рельефных продольных мускульных пучков. А впрочем, диковина не только что попала в руки исследователям, а уже задокументирована, окольцована и укрощена. Со зверьком разрешается поиграть. Рабский пирсинг, конечно, ни в коей мере не рассчитан на то, чтобы хозяин доставлял оральное удовольствие рабу. Он даже, пожалуй, препятствует осуществлению подобного рода аморальной блажи. У Джорджа до вчерашней ночи никогда не было повода задумываться о подобных нюансах, а теперь он обнаруживал, что окольцевал химеру довольно основательно. Стимулировать руками член раба — неповторимое удовольствие, и Джордж может здесь 268/297 проявить себя как всевластный самодержец. Играть языком, целовать, дразнить и раздражать, и мучить чудовище оттягиванием кульминации — изысканная пытка для обоих. Но пойти дальше и впустить распаленного, ненавидящего его и на этот раз трезвого монстра — Джорджу от этой мысли становится не по себе, и все равно остановиться он не может. Он хочет, чтобы химера взвыла от блаженства, чтобы у него было помутнение рассудка от оргазма, а потом чтобы Йорн не смел глаз поднять на хозяина. И заткнулся бы раз и навсегда относительно того, что он «не такой». Не то, чтобы Йорн подобное посмел высказать вслух, но Джордж себя с ним рядом иногда чувствует развратным растленцем, хотя всегда считал, что у этого слова нет никакого истинного смысла. Джордж втаптывает в грязь основополагающие установки рабовладельческого сообщества ради того, чтобы доказать мальчику из Кембриджа, что тот ради вожделения может сделать кое-что похуже — добровольно подавиться своими собственными принципами и хорошим воспитанием. Хозяин вовсе не унижается перед рабом, он ему показывает его истинную сущность, запрятанную за музыкальными партитурами и словами из более чем трех слогов. Джордж набрасывается на раба, яростно бьет по рукам, чтобы не смел хватать его за затылок и направлять, тварь. Ему неприятно, когда кольцо достает до глотки, и еще чертовы шесть платиновых шариков на нижней стороне ствола периодически стучат по зубам. Но у Джорджа в данный момент другие приоритеты: он хочет так понравиться рабу, чтобы тот сгорел от стыда за свой безумный экстаз, когда придет в себя. Чтобы Йорн жил в страхе быть разоблаченным, чтоб боялся, что Джордж кому-то расскажет о том, как он просил пощады и добавки одновременно. Он хочет, чтобы чертов змей запомнил, что это такое, когда тебя ублажают не насильно и не в качестве взаимной услуги, а когда до сумасшествия хотят наглотаться твоей спермы… Неожиданный хриплый вскрик, как будто химеру ударили палкой по ахиллову сухожилию, потом рычание несколькими раскатами взмывает к сводам Адской Капеллы, как стая воронов. Джордж спешит отстраниться и хватает чудовище за платиновые запястья, пока тот едва не конвульсивно изгибается — верно говорят, что оргазм имеет электроэнцефалографическую общность с эпилептическим приступом. Потом химера сразу переворачивается, минуту или две тяжело дышит, уткнувшись лицом в купол саркофага. Джордж уверен, что Йорн даже не видит перед собой за стеклом по-прежнему мерно трахаемого машиной Алекса. Джордж, распаленный и даже немного напуганный этой бурной реакцией, обнимает раба за плечи и наваливается, гладит хорошо выбритой щекой его голую спину с инфернальной татуировкой. Джордж весь мокрый от напряжения, химера — почти нет, у него мало потовых желез, потому что рапаксы раньше человека покинули Африку. От Йорна опять пахнет духами и половыми гормонами. — Ч-черт…- прошипел Джордж, приказывая себе замолчать, но все-таки у него вырвалось почти вопреки воле: — Как же я тебя люблю, гадюку подколодную. — Вы его действительно хотите здесь трое суток нон-стоп на шампуре жарить? — глухой голос химеры. Он отлепился от прозрачного стекла машины, почти стряхивая с себя Джорджа, и поспешно спрятал ксеноморфа в брюки, со слегка брезгливым выражением осмотрел липкие следы жизнедеятельности оного на одежде. — Ты еще скажи, что потолок побелить надо! — Джордж знал, что нечего сентиментальничать с мерзавцем, но не стерпел. Сам виноват. Гаденыш специально так себя вел. Хотя у самого пульс, небось, под двести подскочил! — Мне кажется, по стилю не подойдет, — сухо ответило чудовище и подняло с пола рубашку. — Так, действительно собираетесь? — Да, именно так, — ответил Джордж нехотя. 269/297 — Не слишком ли жестоко? — химера прищурила на него льдистые кошачьи глаза. — Может, просто пристрелить? — Нет, не слишком, — в тон ему сухо сказал хозяин. — А если он выживет, вы как будете поступать? — Не выживет… — рявкнул Джордж. Алекс выжил. Когда его извлекли, в точном согласии с обещанием Бейли, на третьи сутки из машины, он смог даже самостоятельно встать на ноги, по которым струями текла кровь. Во рту язык распух от непрерывного трения, губы растрескались в кровь, верхнее небо кровоточило, глаза были стеклянными от смертельного страха, жажды и отсутствия сна. Из-за нарушенного кровообращения в конечностях, он еле двигался, и в целом Алекс казался совершенно безумен. Когда по приказу ребят из службы безопасности он нерешительно ступил голой ступней на стальную лестницу, несильного тычка в спину было достаточно, чтобы Алекс Браун скатился с нее кубарем на десять метров вниз до следующего пролета, сломав себе по дороге обе руки, пять ребер и шею. 270/297