Пентхаус

— О! Красавчик, заходи! Сейчас, сейчас закончится уже… Джордж был до сих пор в приподнятом каком-то духе, и даже тяжелый рабочий день этот приподнятый дух своим сапогом не расплющил. Бейли быстро и деловито подскочил к химере и — мать его! — поцеловал в щеку, после чего снова побежал досматривать матч по телевизору. Йорн, естественно, на поцелуй не ответил, а вместо того аж закашлялся, потому что подобного фантасмагорического смешения жанров Джордж себе до сей поры не позволял. С момента, когда Йорн перешел во владение Джорджа Бейли в качестве сексуального раба, их общение протекало в двух разновидностях. Первой были открыто сексуальные действия со стороны хозяина, за одним лишь исключением пенетрации, которая спонтанно стала курьезным табу в причудливых отношениях мистера Бейли с Йорном. Джордж обязательно принимал меры безопасности, прежде всего в виде наручников, ножных кандалов и зачастую фиксатора для челюстей. Когда Йорн был скован и безумно сексуален в своей уязвимости, Джордж мог расслабиться, иногда даже поболтать, лаская его ноги и плоский железобетонный пресс. Периодически он позволял себе и большее, но до крайней гнусности дело не доходило. Более того, Джордж в какой-то момент дал даже что-то вроде смутного обещания не принуждать химеру к полноценному сексу, если Йорн согласится заниматься любовью под его наблюдением в «клинических», так сказать, условиях с рабынями. Йорн согласился и аккуратно трахал несчастных девчонок, стараясь сделать так, чтобы это как можно меньше походило на изнасилование. А Джордж смотрел, отдавал распоряжения и занимался кинематографическим творчеством. Во второй разновидности коммуникации господин Бейли с химерой выдерживал как физическое, так и психологическое расстояние. В его манере смешивались роли сурового, авторитарного, внимательного к каждой мелочи, но по-своему заботливого отца, а также начальника с капризным и дотошным характером. Господина Бейли заводило, когда он мог обыденность своего требовательного тона и деловитого поведения противопоставить патологичности положения, в котором находился Йорн. Он любил сорить словом «раб» так, будто это была не более, чем единица бизнес-терминологии, и обсуждать нюансы «укрощения» ракшаса, противопоставляя их своему прошлому опыту с человеческими индивидуумами. Когда Джордж настолько освоился в компании химеры, что мог позволить себе спонтанно обнять Йорна за талию или погладить его задницу, все равно подразумевалось насильственное действие по отношению к рабу, чьими невидимыми кандалами была компьютерная программа внутреннего болевого шокера, реагирующая на резкие движения и голосовые сигналы хозяина. Йорн просто перестал внешне откликаться, потому как частично свыкся с бесстыдными, но в то же время восхищенными прикосновениями и уже не готов был в ярости кидаться на окружающих из-за относительно безобидной ерунды, получая в ответ жуткую встряску для нервной системы. В конце концов, Бейли в половине случаев надевал на Йорна кандалы, просто чтобы обнять без риска и вместе посмотреть телевизор. Джордж даже выяснил у чудовища, ароматы каких духов и масел ему нравятся менее всего, и более ими не пользовался, чтобы Йорна лишний раз не раздражать. Однако быстрый поцелуй в щечку содержал какое-то неведомое доселе семантическое наполнение. Словно Бейли от любимой эротической игры в «нормальную ненормальность» внезапно переключился в режим абсолютной нормальности. Он мог так приветствовать любовника или свою сестру, хороших 122/297 знакомых, даже брата Джека, но не бесправного раба — хищника, который владельца своего ненавидит всеми фибрами души, с кем у Джорджа идет непримиримая борьба воль, которого Джордж безумно желает, но в неменьшей степени хочет сечь и резать, при условии, что это не испортит хищнику здоровье и внешность. Во что на этот раз хотел поиграть господин Бейли, ведь не мог же он на полном серьезе полагать, что между ним и Йорном что-то сущностно изменилось? «Дичь какая-то…» — подумал Йорн, внутренне медленно ощетиниваясь, как дикобраз. Он прошел в гостиную и присел на спинку дивана, чтобы оставаться позади Джорджа. — Вот черти, а! 4:2 проиграли, идиоты! — расстроился Бейли. — Ну как так-то? Ладно… — он разочарованно махнул рукой и переключил на новости, встал. Йорн заметил на столике два винных бокала, но ничего не сказал. Джордж тем временем прошел мимо него, мазнув пальцами по плечу и открыв дверцу глянцево-белого итальянского шкафа, извлек бутылочку красного вина. — Что-то отмечаете? — спросил Йорн, чтобы нарушить молчание. — Ну, как тебе сказать, — протянул Бейли, таинственно на него посматривая. — Не то, чтобы прямо отмечаем, но мой сынишка впервые в жизни начал говорить, что ему понравилось то, чем я заставил его заниматься. Второй случай за полгода! В первый раз он некое подобие благодарности выдавил про терапию. А теперь пришел, сказал, цитирую: «Прикольно было собирать студию». — Не весть, какая похвала, прямо скажем, — пожал плечами Йорн. — Сегодня прикольно, завтра может стать не прикольно, мы далеки от завершения первой стадии начального этапа. — Слушай, ну ты кайф-то отцу не обламывай, — притворно возмутился Джордж и прибавил: — Как ты любишь, Змий. Лучше скажи, какого ты мнения. Хотя нет, подожди, сначала вино. — А мне разрешается вдруг? — с нотой скепсиса задал вопрос Йорн. Он все еще принимал антидепрессанты. К тому же Джордж ограничивал алкоголь для рабов в принципе, а химере в особенности, считая, что вряд ли Йорн биологически способен с ним нормально справляться. Курение его при этом не очень смущало, все потому, как одним из второстепенных фетишей Джорджа были мужские руки с дымящейся сигаретой. Желательно, чтобы руки были в тонких кожаных перчатках. — Сегодня разрешается, я проконсультировался: в небольших дозах можно в любом количестве, — он засмеялся собственной шутке под холодным взглядом химеры, сопровождаемым иронической улыбкой, едва тронувшей красивые бледноватые губы с нежными херувимскими завитками в уголках. Затем Бейли вынул штопором пробку с тихим хлопком и разлил вино по бокалам. — Пил когда-нибудь вино за полторы штуки? — он хитро ухмыльнулся, подавляя легкую снисходительность в тоне. Йорн выразительно задумался, поглаживая подбородок. — Нет, я думаю, что мой порог — это пятьсот. — А я тебе скажу: никакой особой разницы для непрофессионала. Просто хорошее вино, и все. Но, — он поднял палец многозначительно, — иногда по такому особенному случаю можно себе позволить, — Бейли протянул бокал Йорну. — Меня смущает, что мы празднуем без главного подозреваемого. — Йорн, ну ты вообще даешь! — рассмеялся Джордж. — Ты думаешь, я ему на предварительной стадии начального этапа буду показывать, что меня это впечатлило? Вот если он у вас дойдет до финишной прямой, тогда и отметим. Так что, за финишную прямую! — он со звоном чиркнул по бокалу химеры, оба отпили, пронзительно всматриваясь друг другу в глаза. — Йорн, — неожиданно с 123/297 вопросительной нотой сказал господин Бейли и прищурился любопытно, — ты сексом что ли сейчас занимался? Йорна неприятный холодок прожег по позвоночнику, и волосы на затылке агрессивно начали вздыбливаться полосой до самой шеи. Когда Бьерн подстриг химеру, оставив себе косу в качестве сувенира, Бейли обнаружил, что в его распоряжении оказался удобный индикатор внутреннего состояния чудовища. Какая-никакая, а компенсация за испорченный вид своенравного товара. — А, ну можешь не отвечать, — Джордж прикусил чуть-чуть нижнюю губу и потрепал чудовище по густым, дьявольски черным волосам. Йорн не удержался и мотнул неприязненно головой. — Чего ты сразу нервничаешь, я ведь не возражаю. Тебе же игрушку и привели, чтобы ты занимался сексом, когда тебе захочется, — Джордж упорно называл Лизбет «игрушкой», что содействовало тому, чтобы почти без самоиронии воспринимать ее, как неживой объект. Он вообще был большой приверженец своеобразного «нейролингвистического программирования», склеивающего две несовместимые реальности: мира массового общества и элитного мира рабовладельцев, поглощенных чувственными удовольствиями. Йорна от выражений их новояза коробило, хотя разумом он понимал, что незаметность и обезличенность Лиз – залог ее безопасного пребывания в этом доме, а также гарантия длительности этого пребывания. Йорн снова ощутил себя говнюком. — Просто было интересно, прав я или нет. Я сразу отметил, что ты вошел какой-то… не знаю… хищный, напружиненный… — Я мышь по дороге поймал. И съел, — Йорн оскалил на Джорджа белые клыки. Не то, чтобы с реальной угрозой, а так, для порядка. Да, действительно после пяти часов возни с аппаратурой, музыкальных набросков, сигарет, разговоров с новыми людьми и какого-то смутного томного предвкушения нового дня, он возвратился из студии, чудовищно желая свою женщину. И они действительно занимались сексом на маленькой кухне, и он действительно целовал и гладил ее хрупкое сильное тело, и проникал в нее с тем порывом и страстью, с которым не могли сравниться никакие сексуальные марафоны на двадцать седьмом этаже или изощренные стимуляции хозяина. Ему хотелось реветь и рычать, когда он подошел к оргазму, но пришлось сделать каменное лицо и сурово-раздраженно зажать рот Лизбет, чтобы удовольствие его больше походило для наблюдателей на расчетливый и эгоистичный звериный кайф ракшаса, трахающего то, что мимо пробегало. Именно так должно было это выглядеть: поймал по дороге мышь и съел. — А должен был хозяину сначала принести, показать, — хохотнул Джордж. — Вот шутки у тебя! Короче рассказывай, как все прошло? Йорн сделал огромные глаза: — А вы очень настаиваете, сэр, чтобы я вам свои похождения живописал? Вроде мы не школьники, ничему новому я вас не научу — уж точно не вас. — Ты о чем сейчас? — сурово спросил Бейли. — А вы о чем? — столь же сурово ответила химера. — У-у, мальчик, как все запущено! — расхохотался Бейли. — Тебе еще надо будет перед сном поспариваться. Я говорю про студию! Музыка! Барабаны! Бум- бум! А, нет, ты это тоже можешь неправильно понять…- Йорн мог наблюдать редкое атмосферное явление: резвящийся и сыплющий каламбурами Джордж Бейли. — Ах…черт… — Йорн не то, чтобы смутился — смущение было одним из чувств, ракшасу недоступных — а скорее удивился тому, что настолько сосредоточился на сексуальной тематике, что забыл про основную — или же формальную? — цель посиделок. — Йорн, давай отдохни уже. Могу представить, как много душевных сил уходит на общение с Джоном. Сядь, пожалуйста, вон туда, — Джордж указал на уютный 124/297 угол козетки. — Во-первых, мне подсказали насчет ошейника, — он интимно и вместе с тем по-деловому кивнул Йорну, как будто химеру этот вопрос беспокоил не меньше, а, возможно, даже больше, чем господина Бейли. Йорн отпил глоток вина и смотрел, как Бейли достает что-то из ящика в шкафчике. — Мне такие не очень нравятся, я считаю, что гораздо солиднее смотрится, когда захватывают все горло, но зато он тебе точно не помешает. И не вздумай мне врать, Йорн, что неудобно, — Джордж забрался на диван, встал на колени вплотную к химере и предъявил стальной обруч закругленного профиля с кольцом спереди. Реакция Йорна была стандартной: ледяной взгляд великолепных кошачьих глаз из-под длинных угольных ресниц, чуть нервное презрительное движение в левом уголке рта — все, как Джорджу втайне нравилось. — Йорн, я тебе еще раз докладываю: с раба разрешается снимать ошейник только в крайних медицинских случаях. Твой медицинский случай уже себя, слава богу, исчерпал. Все другие формы самовыражения — это серьезное нарушение, как если бы я был начальником полицейского участка и у меня все подразделение приходило на работу без формы. Я не хочу, чтобы кто-то из сотрудников или ассистентов капнул в контролирующие органы. И даже если без крайностей: я всех, извините, раком ставлю, чтобы строжайше следовали правилам, поэтому сам обязан их придерживаться. Повернись, пожалуйста, — Йорн, держа аккуратно бокал за тюльпан и отставляя руку подальше, пересел спиной к господину Бейли. Джордж открыл замок и осторожно положил металл на статную шею зверя, замкнул и поправил чудовищу воротник рубашки. — Покажись, — Йорн сел к Бейли вполоборота. — Ну…сносно, — он поморщился. Затем Джордж положил руку на металлический ошейник и потянул назад, отчего Йорн на рефлексе не мог не вцепиться в него рукой, потому что обруч надавил ему на горло. -М-да… — скептически произнес Бейли. — Одним словом, это только на время, пока ты в студии, боюсь, что даже не вполне безопасно, не видел у тебя такой реакции в нашем стандартном ошейнике. Пожалуй, и на ночь приковать рискованно, у тебя шея от цепи совершенно не защищена, — он еще раз оценивающе посмотрел на свою любимую игрушку. — Один плюс, что скарификацию видно, — он сладострастно ухмыльнулся и потянулся погладить уязвимое, нежное горло химеры, которое Джованни перерезал поперечными шрамами, чтобы казалось, будто у чудовища видна кольчатая, сегментированная роботическая трахея. — Джордж…- Йорн, стараясь сделать это плавно, загородился локтем. — Ты меня еще прихвати, — с легкой угрозой упрекнул Бейли. — Ты же знаешь, я к таким местам прикасаюсь очень осторожно. Убери руку! Йорну пришлось подчиниться. Бейли сел на диване по-японски на колени рядом с химерой, и, как и обещал, осторожно положил теплую, пахнущую изысканным мылом и кремом ладонь на горло своего элитного зверя. Йорн сам не знал, отчего по спине посыпался водопад мурашек, будто при каждом ласкающем движении хозяина включался холодный душ. Физически ему, как в большинстве случаев, не было неприятно, Джордж действительно знал, как обращаться с телом прекрасного раба. Но Йорн смотрел на Джорджа и видел свою следующую жертву, также осознавая, что впервые в жизни рисует мысленно, как конкретно будет убивать. Его очень привлекала подрумяненная мальдивским солнцем безволосая яремная ямка, в которую легко вошел бы любой более-менее заостренный предмет. Одна беда: Джордж от шока вообще ничего не сможет сообразить. Говоря строго, когда Йорн убивал, его цель была сделать это как можно более эффективно и безопасно для себя. Йорн был по своему психическому складу охотником, а не убийцей. Убийца — это межличностная категория, которая подразумевает либо грязную корысть, либо извращенное наслаждение чужим страданием, а то и совмещает оба интереса. 125/297 Преднамеренное убийство, совершенное человеком — это в большинстве случаев коммуникативный акт, жест, послание себе, жертве или группе. Йорн убивал только ради того, чтобы спастись. Однако Джордж впервые разбудил в химере человеческое, несвойственное ракшасу желание насладиться процессом. Не нужно было мучить Джорджа долго, всего пару минут, но Йорн очень желал, чтобы миллиардер Бейли успел подсчитать реальную стоимость своего элитного сексуального раба. — А тебе в кайф, приятель, — усмехнулся Джордж чуть-чуть покровительственно, приятно и властно гладя химеру от подбородка до ключиц, стараясь с особой осторожностью прикасаться к кадыку. Ему почему-то необыкновенно ласкал слух тихий звук, происходивший оттого, что Йорн сглатывал. Он заглянул в зажегшиеся совсем по другому поводу жемчужно- серые волчьи глаза Йорна. — Стараешься, но не можешь с собой совладать, — рассмеялся Бейли, словно поймал парня на шалости, которую не осуждал. — Я не буду сейчас эту пластинку в очередной раз заводить, но к слову пришлось: ты подсчитай, какова доля реально неприятных вещей в моем с тобой обращении. Эфемерная ерунда, когда я тебя прошу просто заняться любовью с девочкой, не считается. Ну, что? Телесные наказания? Так ты сам их периодически зарабатываешь. Скарификация? Извини, Йорн, ты мне пол-лица разнес и ни разу не поинтересовался, как я это пережил. Кое-какие девайсы для безопасности? Ну, сейчас не разрешают врачи (как будто врачи могли Джорджу что-то запретить!) Я на свой страх и риск свел все до минимума, сижу тут с тобой, беседы беседую, — Джордж хлопнул его по натянутой брючной коже на бедре и провел ладонью туда-обратно. — А свободы тебе, прости, друг мой, по закону не полагается, тут я в принципе бессилен. Однако, кроме вышеперечисленного? Вот так-то! Почаще об этом задумывайся, красавец мой. Но, не отвлекаемся от дела! Какое твое впечатление от парней? Джордж сел по-мальчишески, поджав ноги, левой рукой оперся на коленку химеры. Йорн откашлялся. — Я бокал… — Давай, поставлю, — Джордж взял пустой тюльпан, изогнулся и поставил на журнальный столик. Йорн подумал, что, если бы у Джорджа была дешевая посуда из супермаркета, он бы сейчас «случайно» слегка надавил и расколол бокал, рассыпав стекло. Самому обрезаться тоже не помешало бы, после чего заляпать кровью обивку мебели. Джордж бы орал на растяпу, звонил горничной, чтобы она выбирала осколки из ковра и срочно выводила кровь, пока она не коагулировала. Посиделки Йорн бы Джорджу точно испортил. Однако Бейли пил вино из солидных венецианских бокалов на массивной ножке и с толстостенными тюльпанами, которые преломляли свет витиеватыми гранями. Легким нажатием их не раздавить. Джордж бы уличил в саботаже и очень бы сильно оскорбился. «Со всеми вытекающими…» — Фу ты, черт…едва не свалился… — Бейли сел обратно, хватая учтиво протянутую чудовищем руку помощи, и приготовился слушать. — Чего? Есть талант у парня? — У одного есть, у другого нет, — без обиняков ответил Йорн, откидываясь слегка на спинку. — Сами догадайтесь, у кого. — Чего ж так фатально-то? — слегка расстроился Джордж. — Вовсе не фатально. До определенного уровня можно многому научиться и без таланта. Талант требуется виртуозам и новаторам. Я сам с удовольствием слушаю кучу команд, которые в строгом смысле слова не умеют ни петь, ни играть, особливо если чуть-чуть соскоблить с их треков патину нелегкого труда звукоинженеров. Слуха у Джона нет, надо заниматься специально. Чувство ритма — ну, так… что выросло, то выросло. 126/297 — А у тебя слух абсолютный? — поинтересовался Джордж. Ему очень нравилось время от времени открывать мелкие специфические особенности в организме рапакса. — Наука считает, что у всех рапаксов есть врожденная способность точно определять высоту любого звука. Хорошая для Джона новость в том, что в музыке это прикольно, но не жизненно необходимо. Нужно от любого камертона уметь строить темперированные и нетемперированные интервалы… — Здесь ты меня потерял уже, — отмахнулся подчеркнуто немузыкальный господин Бейли. — Вам можно, сэр, но, если Джон станет терять сознание от трех терминов в одном предложении, — ответил Йорн, — это будет фатально. Он уже что-то квакнул, мол, куча великих ноты в гробу видали, а стали великими, и что звукачи все вытянут в студии, как надо. — А что ты ответил? — испытующе ухмыльнулся старший Бейли. — Я его ударил. — Что?! Физиономия химеры ощерилась в клыкастой кровожадной улыбке. Когда Йорн вот так улыбался, его благородное лицо действительно становилось неприятным. — В душе я его однозначно ударил, сэр. — А она у тебя есть? — рассмеялся Джордж. — Так все же? — Я сказал: «Джон, мальчик мой, послушай дядю: строгим математическим языком рассуждая, все, что тебе нужно для долгой беззаботной жизни, это умение не раздражать господина Джорджа Бейли. Больше жизнь от тебя не требует вообще ни-че-го. Сидишь прямо, дышишь ровно и делаешь то, что тебе говорят. Ты не улавливаешь параллели, Джон?» — Йорн пошевелил пальцем, указывая то на себя, то в пустоту. Джордж параллель уловил и помрачнел. Он вдруг понял, какого яду мог впрыснуть Джону Змей вместе с нотной грамотой.– «Во всех остальных случаях ты по жизни делаешь что-то либо потому, что тебя тупо от этого прет (секс, наркотики, тусня), либо потому, что в тебе есть внутреннее стремление делать что-то классно. Если не прет от элементарной музыкальной грамотности и уже хочется ее перепоручить оберу, мы все собираем вещи и расходимся, было приятно поболтать. Если нет, учить будешь то, что я скажу. Личного подтиральщика косяков нужно заслужить». Джордж поиграл желваками и пересел на расстояние от Йорна, поменяв любовно-игривую, едва ли не девчачью позу на более подобающую хозяину. — Зараза какая, а!..- процедил он сквозь зубы. — Какого черта ты лезешь в мои с сыном отношения? — Смеетесь, Джордж? Это объективная правда, которую знаете вы, ваш сын, его психотерапевт, его камердинер, духовник и проститутка. Если он пытается для вас изобразить некую осмысленную жизнедеятельность — без меня, пожалуйста. — А какого хрена ты его с собой сравниваешь? Вот, что меня возмутило. — А почему вас это в такой мере уязвляет? Я настолько мерзопакостен? — Потому что ты подразумеваешь, что он в рабстве у моих денег. Ежу понятно! — А вам бы что хотелось? — Что за идиотский вопрос, Йорн? Что хочется каждому отцу! — Джордж всплеснул руками. — Любви, уважения, благодарности — стандартный рождественский набор? — Нет, Йорн. Я прежде всего остального хочу, чтобы мой сын был счастлив и независим от моих денег. — Так вы эксцентрик, Джордж! — не сдержав сарказма, воскликнул Йорн. — А говорите, у вас вкусы консервативные. А если вдруг представить, что ваш сын — не дай бог, конечно! — окажется счастлив вас ненавидя и презирая? 127/297 — Тогда, пожалуйста, подальше отсюда. Я такого отношения явно не заслужил. — Ну как же так? Вы ведь пару минут назад ласкали человека, который примерно вот так к вам и относится, и совершенно не желаете, чтобы он держался от вас подальше. — С тою незначительной разницей, — парировал Джордж остроумно и веско, — что этот человек, вроде как, и не человек вовсе, в строгом математическом смысле. К нему другие требования. — Как вы меня при-ж-жучили! — нервно хохотнул Йорн, оскаливаясь. — У тебя есть одна неприятная черта, Йорн. «Только одна?..» — чудовище не стало вслух произносить заношенную остроту, лишь улыбнулось и сощурило злые красивые глаза. — Ты любишь трахать мозги. Вот моему сыну трахать мозги я тебе запрещаю. — Джордж, если вы так на мои слова смотрите, я готов подчиниться. Но я это считаю дружеским советом. — Вот как раз не надо с Джоном сходиться на дружеской ноге. В том числе и потому, что он с дружеской ноги пересядет на дружескую голову и чисто по- дружески поедет. На него преподаватели стали жаловаться в таком духе. — Со мной как сядет, так и слезет, — ответил Йорн. — А Дэн? — Дэйв, — поправил Йорн. — Какая разница! — отмахнулся Бейли. Йорна это пренебрежение неприятно задело. Ему Дэйв понравился. — Он тоже далеко не пальцем деланый, насколько я могу судить. — Ну, конечно: жену и ее любовника из охотничьей винтовки расстрелять…- Джордж снова развернулся лицом к Йорну. — Короче, я хочу, чтобы была дисциплина, но не надо Джону слишком явно демонстрировать, насколько ты жесткий перец и можешь держать его за глотку. Ты раб, Йорн, а он — сын твоего хозяина. Между мной и тобой, строго говоря, сложились очень нестандартные взаимоотношения, и я не хочу, чтобы они у Джона сейчас запечатлелись как эталон. Мне только-только удалось вывести его из-под влияния религиозной семейки его мамаши, и он только начал осваиваться в рабовладельческой системе. Многие нюансы он еще не в состоянии прочувствовать. Единственное, что оправдывает всю нашу с тобой ненормальную ситуацию — то, что ты клеймен и теоретически можешь посылать других, если они предъявляют к тебе требования без моей санкции. Но дело в том, что на практике никто так не поступает! Раб есть раб. Раб должен вести себя сми-рен-но, — Йорн всплеснул руками и хотел возразить, но Джордж его перебил. — Заткнись, я знаю, что ты намерен сказать. Естественно, я не могу отправить к Джону смиренного раба, который обязан делать все, что ему прикажут люди. Поэтому и отправляю Змея. У тебя есть харизма и исключительное положение (клеймят вообще-то редко). Но я категорически против того, чтобы ты с Джоном играл в силовые игры. Все должно быть четко и ясно, а твой авторитет — это исключительно производная от моей власти. И вообще в твоем лице я возрождаю какую-то, простите за выражение, древнеримскую традицию… Никто в современном обществе не использует сексуальных рабов для чего бы то ни было, кроме секса… — Бейли, распространяясь на тему силовых игр, мимоходом помыслил, что Джону надо бы в тех же примерно словах дать наставление, чтобы он не давал спуска рабу. Пускай сам думает, как, но для него была бы очень полезная практика не пасовать перед таким дерзким и зубастым типом, как Йорн. Джордж некоторое время в задумчивости смотрел на экран телевизора. — Еще вина будешь? — Нет, спасибо, мне достаточно, — отказался Йорн, сложил руки на груди агрессивно. 128/297 — Ну смотри, — Джордж погрустнел и посуровел. Он налил себе новый бокал, после чего взял пульт, забрался на диван снова и с выражением «Какого, собственно, хрена!» уселся рядом с рабом, властно обняв его одной рукой за плечо. Некоторое время Джордж переключал каналы, периодически рассеянно поднося бокал к губам, потом наткнулся на «Britain’s got Talent». — Если пить не будешь, пожалуйста, ложись, мне так неудобно, — опять прозвучал знакомый холодный и не терпящий возражений голос господина Бейли. Он подал Йорну пару подушек подложить под спину и заставил химеру лечь головой и плечами на грудь к хозяину. Подсунув правую руку под руку химеры, Джордж обнял Йорна, пальцы его скользнули по груди и замерли на платиновом украшении, полностью покрывавшем сосок чудовища, которое твердым рельефом прощупывалось под шелковой рубашкой. Джордж испытывал странное, смешанное чувство по отношению к этому элементу мужской анатомии. Соски его возбуждали, но в то же время раздражали неимоверно, он не против был их ощущать, но категорически не желал видеть, и все же настаивал, чтобы у рабов они были подчеркнуты пирсингом. Йорн и в этом плане оказался его давно вымечтанным исключительным идеалом, потому что платиновые щитки, декорированные черной эмалью, на фоне агатовой, металлом и хитином чуть поблескивающей кожи, органично превращали смешной недоорган в часть псевдороботической структуры, которую Джордж последовательно имитировал на теле изысканного раба. Щитки из драгоценного металла покрывали сами соски, а также узкие кольца кожи вокруг них. Джордж отдал распоряжение сделать их в форме сильно стилизованных и закругленных мальтийских крестов, которые закреплялись на двух штангах, введенных в кожу крест-накрест. Джорджу настолько понравилось, что он даже приказал не покрывать головки штанг эмалью, а позволил серебриться на фоне черных с лаконичным кельтским орнаментом дисков. С момента, когда Джордж в последний раз два года назад запечатлел на них ритуальные поцелуи, он не имел возможности прикоснуться к соскам своего раба, потому что, как и во всех остальных случаях, пирсинг был установлен перманентно и не снимался. Однако недоступность была платой за мучительно сладостную, тягучую мысль о том, что Йорн сам, точно как и Джордж, не имеет таковой возможности. Если бы существовала подходящая технология, Джордж бы всю химеру лишил контакта с собственной телесной поверхностью путем слоя какой-нибудь второй роботической кожи. Искусственный эпидермис на теле Йорна, разумеется, был беспримерно красив, но в идеале Джорджу бы хотелось чего-то еще более глянцевого и киборгоподобного. Что ж, Йорн не мог быть совершенен во всем. Характер у него, к примеру, был совершенно несовместим с преференциями Джорджа. Господин Бейли до сего момента отдавал предпочтение исключительно одному типажу сексуальных рабов: лет на десять моложе Йорна, тихих, покладистых, немногословных или даже плохо изъясняющихся на английском (то, что у них происходило в голове, Джорджа интересовало лишь в той мере, в какой портило поведение), неостроумных, но впечатлительных мальчиков, благодарных и хорошо поддающихся дрессуре. Своевольные, агрессивные, элегантно артистичные молодые мужчины с несгибаемой волей, хорошо подвешенным языком и обширным багажом знаний, вроде Йорна, у Джорджа вызывали неприятие и крайнее раздражение. Джорджа периодически не на шутку выводил из себя гордо вздернутый подбородок раба, его ядовитый сарказм и надменный, почти презрительный взгляд, который он бросал на хозяина даже во время таких стандартных и безобидных процедур, как закрепление бондажных устройств на гениталиях. Сколько раз Джордж бил его наотмашь по лицу за это сардоническое выражение, но Йорн не менялся. Его вежливость была зачастую пропитана токсинами и желчью, как отравленный подарок. Его голос в исключительно редких случаях искажался просительной 129/297 или извинительной интонацией. Статус раба почти не производил на него тех долгосрочных эффектов, которых добивался Джордж. Впрочем, Джордж в общих чертах знал, на что подписывался, когда покупал взрослого самца Homo Rapax вместо хорошенького, женоподобного, доцильного человеческого юноши. Тем не менее, Джордж Бейли не променял бы ядовитую гадюку, дремавшую на его груди, на целый батальон человеческих мальчиков. Джордж положил левую руку на шею химеры и, словно бы имитируя ошейник, слегка сдавил горло. Йорн открыл глаза, сделал неопределенное движение, будто собирался высвободиться, но вспомнил, что не имеет на то права. Джордж сжал ладонь чуть посильнее, провел большим пальцем по его теплым сухим губам, по блестящим платиновым конусам в уголках рта, потрогал кольцо посередине. Джордж любил класть руку на ошейник Йорна, но уже очень давно не держал его за горло. Ощущение от теплой, мягкой гортани чудовища было преприятное. Можно было сжать ее сильнее или ослабить давление, но Джордж не злоупотреблял возможностями игры, поэтому Йорн примирился и молчаливо покрутил головой, чтобы рука Джорджа расположилась поудобнее. — Как тебе это удается, Змей? — неожиданно проговорил Бейли после долгого пребывания в тишине. — Осмелюсь поинтересоваться, что именно, сэр? — сухо переспросил Йорн, поднимая на него кошачьи глаза. — Ты уютный…- неопределенно отвечал Джордж. — Как ты вообще в принципе можешь быть уютным? — Сэр, единственное, чем я могу ответить, это вопросом на вопрос: как вам это удается? Каким меня только ни обзывали, но чтобы «уютным»! — Йорн фыркнул. Джорджу в данный момент желалось взобраться на Йорна, снять с него рубашку, вдавить в диван, прижаться к его паху, обтянутому шоколадного цвета кожей узких брюк, и по крайней мере очень долго целовать. Но случаи, когда ему этого доводилось добиться, можно было пересчитать по пальцам, без бондажа — по пальцам одной руки. Или, может быть, устроить веселую возню? С обычными мальчиками-рабами Джордж мог даже позволить себе показать силовое превосходство безо всяких технических приспособлений. В прошлом господин Бейли вполне мог совладать со спортивным юношей в подобного рода состязании и торжествующе его заковать в наручники. Только вот, согласно китайским научным публикациям, рапакс, выращенный в лабораторных условиях, процентов на тридцать сильнее более-менее атлетичного мужчины. А рапакс в дикой природе или хотя бы хорошо тренированный ракшас — это идеальная охотничья машина, промышляющая сильными, ловкими и быстрыми животными, наподобие яков и горных туров. Для него человек — без труда добытое пиршество. Все эти ограничения и невозможности периодически доводили Бейли до белого каления, в каковых случаях он не отказывал себе в удовольствии Йорна ударить. В менее острых случаях поведение раба просто тихо Джорджа подбешивало. Однако сразу же за этим вспоминались восхищенные, жадные глаза друзей в моменты, когда Джордж мимоходом ронял что-то наподобие: «Ой нет, я надевал на Йорна предохранительную маску только первые полтора года, сейчас отказался даже от трензелей и фиксаторов. Как видите, пока все выступающие части тела при мне». И смешливо высовывал язык. Все хохотали с восторгом, и Джордж понимал, что говорит о перворазрядном достижении. Зависть окружающих возбуждала в нем чувство собственной мощи и сознание того, что он все делает правильно — смотреть со стороны, глазами тусовки, на себя в сопровождении элитарного сексуального зверя являлось для господина Бейли беспримерным наслаждением. — Ты знаешь, почему-то мне вспомнился первый момент, когда я тебя, Змей, увидел в зале суда, — проговорил вдруг Джордж. — Я прилетел в Лондон, как только мне позвонил агент, и сказал, что есть совершенно уникальная возможность приобрести рапакса в качестве раба. Причем он прислал мне фотографии и видео из интернета — с конференций, концерты там какие-то были, еще что-то с танцевальных соревнований, где ты совсем юноша. В тот момент они еще встречались в изобилии, поскольку только после вынесения приговора специальная служба вычищает все документальные данные о рабе. Так вот, поскольку среди них имелись фото, где ты, а ля натюрель, без грима, а мой агент торопился меня вывести в первые кандидаты, он не стал запрашивать полицейские видеозаписи с допросов. Следовательно, когда я тебя впервые увидел на одном из последних заседаний суда, моя первая мысль была: «Как так можно было за два месяца довести?» Причем меня больше всего возмутило то, что они прекрасно знали, каким дорогостоящим товаром станет рапакс, но будто намеренно гадили будущему покупателю, потому что в Англии бы никто не смог себе позволить тебя купить. Словно хотели сказать, что богатым иностранцам, если очень надо, придется брать в любом состоянии и выхаживать самим. Комплекс консьержа в мерзейшем своем проявлении, когда есть ничтожная, но власть, и ее можно направить против сильных мира. Хочется и подзаработать на покупателе и ему же отомстить за то, что у него больше денег, чем ты заработаешь за миллион реинкарнаций. Тебя, Йорн, они сделали похожим на озлобленного уличного кота. Ну, серьезно! — Джордж засмеялся и, отняв руку от Йорнова горла, любовно взъерошил густейшую и чернейшую мягкую гриву. — У тебя была сломанная рука в бандаже, несбрита русая щетина на подбородке, оранжевый тюремный комбинезон и не весьма свежая футболка — я издали заметил грязную серую кромку выреза. — Весьма на вас похоже, сэр, — хмыкнул Йорн, которому пришлось в доме Бейли собственную похвальную чистоплотность апгрейдить до уровня ОКР. — Меня держали в изоляторе и из удобств устроили целую проблему. — Не знаю, не знаю, — хитро заметил Бейли. — Без встроенного шокера я бы ни на какие манипуляции с тобой не пошел, — его рука плавно переползла к основанию Йорнова черепа и осторожно поскребла то место, где глубоко под кожей было вживлено чудовищное устройство, способное генерировать в мозгу сильнейшие фантомные болевые сигналы. — Да… Сидел ты с прямой спиной, но взгляд у тебя был откровенно отсутствующий. Ты меня не помнишь в зале? — спросил Джордж, раз за разом пропуская вороные волосы между пальцев. — Нет, сэр, — отозвался Йорн. — Мне были глубоко безразличны люди, находившиеся в зале. — А о чем ты думал в тот момент? — Вас это действительно интересует, Джордж? — Йорн согнул ногу в колене и поставил на диван — мелочь, которую Бейли чрезвычайно любил наблюдать. Джорджу было трудно вообразить, что не столь велико число людей, способных получать наслаждение от маленького спектакля высококачественной выделанной кожи, натягивающейся на точеном мужском бедре. Йорн, совершенно неспособный возбудиться от собственного зеркального отражения, и сам-то не понимал, насколько он шикарен. — Почему нет? — пожал плечами Джордж. — Потому что вы сами мне говорили и не раз, что вас интересует только мое поведение, а не внутренняя психическая жизнь. — Йорн, не умничай. Раз спрашиваю, значит, интересует, — приструнил господин Бейли. Йорн закрыл глаза и напряженно помассировал переносицу. — Джордж, исходя из одного того, что у меня не было адвоката и меня лишили права общаться с кем бы то ни было из семьи, я сделал вывод, что мне уже заранее вынесен приговор. — Йорн, так всегда происходит в случае политических дел, — заметил Джордж. — В том числе делается это, чтобы облегчить процесс лишения прав и перехода в рабство. Но ты же понимаешь, что далеко не каждый преступник такого 131/297 уровня обладает качествами, которые могли бы его сделать интересным приобретением. Но, продолжай. — М-да… — неопределенно и опять с иронией кивнул Йорн. — Я просто сидел и думал над вполне практическими вопросами. У меня, как вы однажды убедились на личном опыте, довольно сложная ситуация с подбором наркоза и его дозировок. Врачи не имеют права проводить казнь, соответственно, процесс происходит уж точно без опытного анестезиолога, вводятся некие стандартные предписанные дозы. И мне думалось, что в процессе у меня может парализовать дыхательный центр, пока я еще буду находиться в сознании и придется во всех красках переживать мучительную смерть от асфиксии. Гораздо проще, дешевле и гуманнее, по моему ничтожному мнению, получить пулю в лоб. И я размышлял, дадут ли возможность с кем-то обсудить эту тему, или меня как скотину отправят на забой, не снизойдя. — И вот об этом ты думал? — удивился Джордж. — Так вот сухо, деловито, конструктивно? Жуть какая… — Джордж, вы позволите, я сяду? — Ладно, только не уходить, — предупредил Бейли. — Закурить разрешите? — Разнервничался что ли? — Джордж достал из кармана зажигалку и протянул Йорну. Йорн в профиль с сигаретой — великолепно. — Нет, — ответил Йорн, глядя в сторону. — У меня было достаточно времени, чтобы оценить происходящее. К тому же, Джордж, на уровне сознательном я никогда не цеплялся за жизнь как процесс поддержания метаболизма. И мне действительно не страшно прекратить существовать. Это мой рептилий мозг настолько закодирован на выживание любой ценой — видимо потому, что популяция рапаксов всегда была маленькой и обитала в суровых условиях — что мой организм борется до последнего, делая мою агонию долгой и до крайности мучительной. Вы знаете, что свинья на адреналине может верещать и носиться по двору с воткнутым в сердце ножом? Вот я примерно такой же. — Как ты любишь эти анатомические подробности…- поморщился Джордж, но потом прибавил с хитрецой. — А скажи, какая твоя была первая мысль, когда зачли приговор? — С цитатами? — саркастически отозвался Йорн, зажимая сигарету по своему обыкновению между клыками и заостренными боковыми резцами. — А я не получу подзатыльник за казарменную лексику? — Джордж закатил выразительно глаза. — «Что за ебаную хуйню она несет?» — подумал я, прислушиваясь к непонятным словам, которые выговаривала дама в мантии. Как только судья закончила, ко мне сразу же подскочили ребята из охраны и немедля повели из зала, не давая опомниться. В этот момент я подумал лишь: «Еб твою мать, бля!» Кроме того, мне более не казался ненужной формальностью традиционный вопрос к осужденному, понятен ли ему приговор. Ну, а уж мои измышления через десять минут, во время «упаковки», я лучше воздержусь озвучивать, потому как вы, судя по всему, еще не готовы таких загибов от меня услышать, — химера поменяла позу, села поджав ноги и положив локоть на колено, сделала неспокойную, раздраженную затяжку, выпустила табачный дым через ноздри. Йорна вывели из зала с такой поспешностью, что, можно было подумать, он бился в конвульсиях отчаяния и умолял его помиловать. Его внимание, никак не улавливавшее структуру происходящего, зацеплялось за рандомные детали и одновременно пыталось осмыслить только что бегло и быстро произнесенные слова, определявшие его судьбу. Он помнил, что ему было крайне неудобно идти скорым шагом в ножных кандалах, и охранники его постоянно грубовато подпихивали, причем один прихватывал заживающее, но ослабленное правое плечо. В голове крутились слова «смягчение приговора», «лишение всех 132/297 гражданских и общечеловеческих прав», «признание не-человеком», «решение Женевской Конвенции не распространяется» и где-то на заднем плане, уплывшее за горизонт, эфемерное, невозможное слово «рабство». Определение «сексуальное» его сознание в тот момент полностью вытеснило. Йорна больше всего занимало то, что его лишили человеческих прав не потому, что он не был человеком, а потому, что он убил людей, стоящих на страже государства. То есть, любой другой человек, совершив то же самое, мог лишиться статуса человека? Над этим вопросом он думал, пока его не привели в некое небольшое помещение, где ему бросился в глаза прежде всего солидный госпитальный стол-каталка. Йорну зачем-то приказали выпить стакан воды. Далее, действуя все также быстро, с расчетом на шокированное состояние осужденного, кто-то бросил громко: «Все, запаковывайте!» Йорна прижали втроем к стене, давя на горло резиновой дубинкой, один из охранников рыкнул: «Рот открыл!» Йорн такие команды не готов был исполнять по первому требованию, поэтому получил дубинкой в солнечное сплетение. Через несколько минут его снова подняли и заставили-таки подчиниться, просунули между зубами кляп, два года спустя уже хорошо знакомый, после чего надели на глаза резиновую повязку. За этим последовала прозрачная силиконовая маска с короткой и широкой выступающей спереди трубкой, наподобие больничной кислородной. Маску закрепили на лице пятью ремнями. Йорну приходилось медленно втягивать воздух, чтобы дышать, сердце начало бешено колотиться. Какой-то голос над ухом сказал: «Успокойся, не будешь задыхаться, если не будешь дергаться». Затем ему надели толстый кожаный чехол с кольцом-отверстием для трубки, покрывший всю голову, зашнуровали сзади и закрепили широким ошейником из такого же прозрачного пластика, что и затрудняющая дыхание маска. После этого уже довольно просто было снять с него наручники, ортопедический бандаж и натянуть смирительную рубашку из толстой буйволовой кожи. Ремни туго зафиксировали. Кожаная маска с уплотненными подушками на ушах ощутимо заглушала звуки, Йорн понимал, что уже теряет ориентацию в пространстве. Он слышал, однако, как подкатили с мягким шуршанием каталку, и чей-то голос снова сначала приказал ему сесть, после чего химеру силой заставили ложиться. Ремни были перекинуты крест-накрест на его груди, на талии, также в двух местах зафиксировали ноги. Голову немного приподняли. Йорн не к этому готовил себя два месяца. Он представлял белую медицинскую комнату, капельницу, палача в дешевом сером костюме с галстуком, неловкий поиск вены, трудно прощупывавшейся и совершенно невидимой под его плотной обсидиановой кожей, возможно, неловкое замешательство оттого, что человек, вводящий иглу на ощупь, проткнул злополучный сосуд насквозь. Он представлял мучительное ожидание, а потом (в наилучшем сценарии) провал в сон и ничего. Все его существование, сжавшееся до одного трупа, возможно, с искаженной предсмертной гримасой на скульптурном лице, если дозы веществ окажутся неправильно рассчитаны. Он также думал, что у него будет ночь или пара дней, чтобы додумать последние мысли, дослушать последнюю музыку и досмотреть последние образы в своей голове. Иногда даже его посещала дикая мысль, будто перед казнью к нему допустят близких. Он бы очень хотел и смертельно боялся этого. Впрочем, Йорн не сомневался только в Брайане, он пришел бы проститься. Лишь у сводного брата, как Йорну казалось, доставало бы цинизма смотреть на убийства с тем же нордическим равнодушием, с которым на них смотрело чудовище. На то, что он продолжит жить с гротескными приспособлениями, воткнутыми в рот и вцепившимися в лицо, обездвиженный и увозимый куда-то на каталке, Йорн не рассчитывал. Он неимоверным усилием воли подавил начинающийся приступ паники, дышать было очень тяжело, и Йорн чувствовал, что не успевает глотать всю образовывающуюся слюну из-за кляпа. Обездвиженное тело химеры перемещали по коридорам, потом Йорн услышал открывающиеся двери, и голос робота объявил, что лифт направляется на минус первый этаж. Судя по эху шагов и голосов, громыханию металлического пандуса, он оказался на подземной парковке. «Доктор Шварц! Готово все! Погружаем», — как сквозь вату летели голоса. Каталку подняли, захлопнулись автомобильные двери. Звук заводящегося мотора. Дорога. Чья-то рука периодически опускалась на лоб Йорна, обрывки фраз, но в целом перевозящие его люди мало разговаривали между собой. Потом автомобиль остановился, химеру выгрузили, был слышен весьма близко звук взлетающего самолета. Йорна повезли в здание аэропорта, скорее всего Гатвик, если судить по времени, которое заняла поездка. Йорну пришла в голову мысль симулировать какое-нибудь патологическое состояние, только наверняка его тюремщики с подобными творческими личностями сталкиваются каждый день по роду профессии. Йорн никогда в жизни не испытывал такого всеохватного, всепроникающего чувства беспомощности. Даже когда его убивали, у него была возможность вырваться и броситься в канализационный колодец. Сейчас он был затянут в непроглядный черный кокон, наполовину задушенный маской, кляпом, ошейником и давящими на грудь ремнями, и его словно бревно несло вниз по течению речным потоком. Опять катили по гулким коридорам, далее последовала довольно долгая заминка, какие-то люди что-то обсуждали, звонили. Неожиданно кто-то приподнял Йорну голову, расстегнул ошейник и принялся очень поспешно расшнуровывать кожаную маску-чехол. Затем ее быстро стянули и, держа химеру за волосы, показали лицо какому-то служащему, который пару минут сличал покрытую прозрачной маской угольную физию с дикими глазами и изображение, которое у него, видимо, имелось в компьютере. Потом он опять переговорил с кем-то по телефону и кивнул: «Да, подтверждение получили, провозите». Маску снова поспешно натянули и туго закрепили. Два лифта, коридор с бетонным полом, коридор с мягким покрытием, остановка, короткий разговор с капитаном воздушного судна, затем гулкое колебание в рукаве телескопического трапа, звук двигателя, женские голоса, с кем-то поздоровались, протолкнули каталку с упаковкой внутрь салона. — Сейчас пересядешь в кресло, — над затянутым кожей ухом голос с американским акцентом, который Йорн уже слышал. Ремни, которыми Йорна закрепляли на каталке ослабились, отвязали ноги. — На правую сторону, — подсказали жестким властным голосом. Йорн напряг пресс, сел, нащупал мыском пол, встал, почувствовал, что его колотит мелкая нервическая дрожь и подкашиваются колени. — Вот сюда давай, — раздраженно ткнули в спину, развернули и усадили в кресло, которое химере показалось заметно шире и удобнее даже чем обычно бывают места в бизнес классе. Крест-накрест ремни на груди, на талии, пристегнули ноги к сиденью. Чьи-то руки на затылке опять принялись развязывать и растягивать шнуровку, после чего маску стащили. Йорн сощурился от показавшегося довольно ярким света в салоне. Какой-то седоволосый мужчина солидного возраста расстегивал ремни на дыхательной — или, скорее, удушающей — маске, грубо дергая и поворачивая его голову. — Элис, детка, будь добра, принеси салфетки, — крикнул он стюардессе. Мужчина медленно отделил маску от Йорнова лица — с нее капало. — Голубчик, тебе надо будет отучаться такое болото разводить. Я на полном серьезе говорю. Самому, небось, неприятно, — он взял пачку салфеток и, не вынимая кляпа, вытер его подбородок и шею, при этом он придерживал Йорна за волосы. Проделав это, он быстрым движением вынул кляп, отдернул руку от непроизвольно оскалившихся ровных и крепких зубов чудовища. — Куда летит этот самолет? — хрипло рявкнул Йорн, нехорошими глазами озирая дорогой салон частного самолета. — Не твое дело, мальчик, — бросил мужчина, отворачиваясь. — Элис! Я же просил… — Я имею право знать, что со мной будут делать! — Йорн начал терять самообладание. Его колотило от смеси бессильной злости и дикой тревоги, которую он не испытывал даже во время суда. — Сразу две ошибки: прежде всего ты знаешь, к чему тебя приговорили, а во- вторых и в главных, прав у тебя нет ни-ка-ких. Ни-на-что. Лучше замолчи и выпей снотворное, — мужчина принял стакан от подоспевшей стюардессы. — Нет, я не буду, — ощерился Йорн. — Уверен? — Да. Еще раз повторяю вопрос: куда летит этот самолет? — Ну, ты идиот, — пожал плечами человек. — Поспал бы, отдохнул. Если хочешь дергаться шесть часов — твое право. Просто воды выпить хочешь? — Нет. — Как хочешь. Дрессировать тебя придется жестко… — сказав это, человек снова надел Йорну на глаза латексную повязку, застегнул на затылке. Однако этим дело не ограничилось, он взял парня под челюсть, надавил крайне болезненно на щеку и заставил разжать зубы, как фокусник выхватил откуда-то толстую латексную полумаску с небольшим встроенным кляпом в форме головки члена и впихнул его химере в рот. Тот хоть и дернулся изо всей силы, но странный старик, видимо, хорошо умел делать то, что делал с Йорном. Он мгновенно накрыл нижнюю половину его лица латексом и ловко защелкнул боковые ремни, после чего уже более расслабленно пристегнул третий, ложившийся на лоб и на голову сверху. — Мог бы спокойно поспать. Учти, система отработана и отлажена очень давно. Рабы либо делают то, что от них хочет хозяин, либо склеивают ласты. Ты теперь — раб. В течение полета кто-то (Йорн был уверен, что этот самый мужик) периодически подходил к его креслу, молча шумно дышал перед самым лицом, потом массировал и разминал прикованные ноги и руки под смирительной рубашкой и всегда заканчивал прикосновением между ног. — Йорн! — Да! — Йорн сильно вздрогнул, почти подпрыгнул. Джордж щелкал у него над ухом пальцами. — Ты чего не реагируешь-то? — с упреком поинтересовался господин Бейли. — Задумался, видимо. Прошу прощения, сэр. — Задумчивый… — с пренебрежительной нотой хмыкнул Бейли. — Воспоминания, что ль? — Ну, ваши специалисты покамест память не научились стирать, — отозвался Йорн. — М-да… Идея, без сомнения, шикарная, — мечтательно протянул Джордж. — Можно было бы решить сразу огромное количество стандартных и оттого скучных проблем. Как бы ты себя вел, если бы у тебя не крутился в голове постоянный рой лишних мыслей про то, что ты когда-то там чего-то там? Я бы тебе внушил, что, мол, да, упал в душе, ударился головой, ретроградная амнезия… — Диссоциативная тогда уж, — процедил Йорн. — Не умничай…- Йорн отреагировал лишь легким движением догорающей сигареты, мол, как хотите. — …Но теперь ты пришел, мол, в себя, и хозяин о тебе позаботится. Можно было бы обойтись без первого этапа дрессуры. Первый этап, безусловно, всегда захватывающ в поведенческом, психологическом плане, но уж очень много уходит на него душевных сил. — Не спорю! — с чувством согласился Йорн, нервно поджимая словно резцом исполненные красивые губы, и затушил сигарету. — Докурил? Давай обратно, — Джордж хлопнул ладонью по дивану. Это был не 135/297 флирт, а приказ. Йорн умел теперь различать малейшие колебания в интонации господина Бейли и по мелочам выпендривался только в те моменты, когда настрой Джорджа допускал неповиновение как азартную сексуальную игру. Сейчас Бейли был серьезно настроен «качественно провести время» с великолепным зверем. Йорну пришлось снова подчиниться и лечь. Джордж властно и покровительственно положил руку ему на голову. — С тобой-то вообще невозможно было справиться первое время. — Но вам же это нравилось, — отозвался Йорн. — Чего это мне нравилось? — едва ли не возмутился Джордж. — Держать тебя в клетке? Отнюдь. Никакого контакта, никакой ответной реакции — что это, в самом деле, за удовольствие? — Джордж! Умоляю вас, что угодно, только за олигофрЭна меня не держите, — Бейли мог почувствовать почти физически, как химера начинает злиться. — Йорн, естественно, когда я тебя впервые принимал в своем доме уже в качестве собственности, мне было все равно, как ты на меня реагируешь и реагируешь ли в принципе. Ты не мог поверить, что ты стал рабом, а я точно так же не мог поверить, что удалось приобрести столь уникальное и изысканное существо. Ракшаса, черт возьми! Бесхозного! Ни институтам, ни заповедникам не принадлежащего! У меня в голове крутились миллионы сценариев, я хотел изучить твое тело, эрогенные зоны, как ты отвечаешь на стимуляцию, и вообще, строго говоря, как работает сексуальность рапакса. Немного, признаю, побаивался, что разочаруюсь и сдать обратно не смогу. Ведь бывают же люди, которые внешне создают впечатление удивительной эротичности, а в сексе буквально ни на что не годятся. То, что я тебя содержал в масках и коже долгое время — это необходимость, так как науке неизвестны иные способы модифицировать самовосприятие раба. Если откровенно, действительно случается, что раба больше хочется видеть в маске, нежели без нее. Часто у парня отличное тело, но есть что-то отталкивающее в физиогномике, и в маске он смотрится приятнее. Сразу оговорюсь, что если подобное происходит, это заведомо не долгосрочный проект. Но с тобой-то все в порядке, у меня сердце екнуло, когда я увидел твою физию на фотографии. Представляешь, как оно у меня заходилось, когда я впервые к тебе прикоснулся? — Угу…- не скрывая сарказма буркнул Йорн. Но Джордж намеренно не обращал внимания на его ремарки. Это были всего лишь ядовитые ремарки раба, бессильного и бесправного, пытающегося сохранить некую видимость независимости. Йорн очень хорошо помнил эту первую встречу с хозяином. В этот день он едва случайно не удавился. Он помнил, что нестерпимо болела голова после перелета. Его не кормили, привели в непонятное помещение, сняли смирительную рубашку, но не маску и повязку, заковали опять в тюремные наручники, позволили сходить в туалет, а после этого заставили встать на колени, кандалы ненадолго сняли, натянули на руки плотные кожаные митенки, в которых пальцы можно было держать лишь сжатыми в кулак, снова щелчок браслетов, и затащили с помощью ошейника, затолкали в низкую тесную клетку с мягким полом и маленькой подушечкой в углу. Замок заперли. «Сказали пока держать в клетке. В ближайшее время осмотр и анализы перед операцией, а потом уже, как оклемается, начнут им заниматься», — сказал неизвестный голос второму. Тот с пониманием и готовностью угукнул. Удаляющиеся шаги. Тишина. Темнота. Занавес… Йорн догадывался, что скорее всего находится в Штатах, потому что все, кого он слышал, говорили на английском с американским акцентом. Он с трудом смог подсчитать, сколько примерно было времени по Гринвичу — полночь или позже. Если летели только шесть часов, должно быть, восточное побережье… Мигрень разыгрывалась между тем все сильнее. Йорн в ярости пытался изогнуться, чтобы 136/297 попробовать стянуть с себя доводившую его до бешенства маску с воткнутым в рот членом, но цепь на талии не позволяла поднять руки к голове. В злобе и отчаянии он почти перекусил мерзкий резиновый отросток, но неожиданно его остановило соображение, что его выплюнуть все равно не получится. И будет эта хуйня (в до смешного буквальном смысле слова) болтаться у него во рту — еще подавится к чертовой матери, если ненароком заснет. Правда погрызенный кляп держать стало чуть удобнее. Собрав остатки воли, Йорн направил ее на то, чтобы перебороть невыносимое непроизвольное желание избавиться от инородного тела. А еще через некоторое время он впал в знакомое пограничное состояние, в котором мог только считать, сначала до ста, потом до десяти, каждый раз обнуляя счет, потом только до двух, представляя цифры в виде колебаний маятника. Колебания согласовывались с коротким циклом вдоха и выдоха. Любые другие мысли, слова или внешние ощущения причиняли тягучую пульсирующую боль в правой половине черепа. Неведомо сколько раз он проваливался в свинцовую полудрему, время тянулось бесконечно. По всей видимости, его минуло достаточно, чтобы на восточном побережье наступила и прошла ночь. В какой-то момент Йорн все же погрузился в тяжелый мигренозный сон, от которого его разбудил стук по решетке. — Вставай и сверкай! — весело крикнул кто-то, присев на корточки, очевидно, просунул руку между толстыми прутьями клетки и с любопытством потрогал волосы химерического существа, но быстро отдернул пальцы. — Выползай давай. Поскольку приступ мигрени благополучно продолжался, не обузданный ни эрготамином, ни хотя бы каким-нибудь неспециализированным обезболивающим, Йорн пытался себя заставить подняться с четверть часа. Выполз, как декапитированный таракан из щели, лишь спинным мозгом соображая, что происходит и где он находится. Его опять куда-то повели. На новом месте — опять какие-то манипуляции в непосредственной близости, позвякивание то ли пряжек, то ли цепочек, смешки и тихие перешептывания. Йорн ощущал, что людей вокруг довольно много, около дюжины, и они в некоем приятном волнении чего-то ожидают. — Встань сюда! — приказали между тем Йорну и, видимо, резиновой дубинкой подпихнули его назад, пока он не уперся спиной во что-то твердое. Сняли поножи и приковали одну ногу к конструкции, которую он чувствовал спиной, вторую пришлось далеко отставить, после чего тоже зафиксировали. Перекинули ремень через талию, потом расстегнули наручники, потянули левую руку вверх. В этот момент Йорн размахнулся и ударил наугад все еще больной правой. Не надеясь ничего изменить, рискуя сделать еще хуже, ударил просто потому, что не мог больше бессловесно терпеть то, что с ним обращались как со скотиной или вещью. Попал, кажется, в рожу. Взвизг, замешательство в зале, химеру прижимают, давят несколько человек, хватают за руки, поспешно опять тащат вверх, чтобы зафиксировать на брусьях конструкции, очевидно в виде Андреевского креста. — Не зеваем, господа, не расслабляемся, — говорит спокойный и едва ли не польщенный властный голос. — Это вам не обезьянка-капуцин, знаете ли. — Ч-ч-черт! З-зар-раза…- чертыхается ударенный. — Бровь рассек… — Эш, ну ты кровищей-то здесь не заливай пол, — опять тот же голос. — Ребят, помогите ему кровь остановить…— потом кому-то в сторону негромко: — Доктор Шварц, давайте тянуть не будем, в ближайшие дни срочная подготовка, и устанавливаем шокер. Даже никаких сомнений не может быть, без системы тут вообще нечего делать. Наконец, Йорна крепко приковали и отошли, давая, видимо, дорогу главному, тому с властным, не очень приятным, но весьма невозмутимым голосом. Шаги, кто-то встал вплотную к химере. Йорн нервно дышал, жмурясь от головной боли 137/297 в непроглядную черноту резины. — Высоковат, дьявол… — произнес голос прямо перед лицом Йорна. — Сантиметров на десять бы поприземистее для удобства. Доктор Шварц, обеспечите кастомизацию? — сдержанный вежливый смех в зале. — Шучу, нормально. Просто за такие бабки хотелось бы, чтобы все было идеально, но идеально, увы, в дикой природе не встречается. Ничего… Хорош, очень хорош, — тут Йорн впервые ощутил прикосновение, которое теперь уже ни с чем бы не спутал. Крепкая горячая рука уверенно, без сентиментальностей опустилась на его бок слева и с нескрываемым удовольствием промяла косую мышцу. Далее она перешла на живот, надавила на пресс ладонью. — Зверюга прямо! Каменная мускулатура, — поделился властный, продолжая трогать Йорна, словно английского рысака-чемпиона. — Ребят, давайте, снимите с него эту мерзость. Йорн, грешным делом, подумал, что его избавят наконец-то от маски, но речь, как оказалось, шла об одежде. Снова подступили ассистирующие и принялись ножницами разрезать рукава тюремного комбинезона, а снизу уже расползались на лоскуты рыжие брючины. Куски ткани вытянули у химеры из-за спины. Похолодало. — Все режьте, — приказывал главный мягко, но серьезно. — Белье тоже, и обувь снимите эту, — теперь Йорн слышал, как тот, стоя рядом, надевает, судя по звуку, резиновые перчатки. — Где ж тебя так угораздило-то? — резиновые пальцы скользнули вдоль старого шрама, рассекавшего кожу химеры от талии до паха с правой стороны. — Да у него и физиономия в шрамах, — послышался знакомый голос неприятного старика из самолета. — Наклонности, что и говорить. «Душа рисует тело», как говорил да Винчи. Но до чего сукин сын красив, согласитесь! Доктор Шварц, это и есть искусственный эпидермис, о котором вы рассказывали? — рука в перчатке порхает от груди к рукам, от рук к напряженному прессу. — То есть, еще нам и апгрейд сделал бесплатно? — снова надменный смех. — Прямо горит… — Заметьте, на внутренних поверхностях больше в угольную черноту и иризация совсем слабая, а на бедрах, на боках, будто хитин переливается. На спине, очевидно, тоже яркая картина. — Фигура обалденная…- вставил еще кто-то свои пять центов. — Без сомнения…однозначно прекрасная фигура… — весомо отвечал главный. — Я нечто близкое встречал пару раз, но тут имеем просто-таки совершенные пропорции. Ноги какие ровные… — и затем, щупая ребра: — Явно исхудал парень, надо будет приводить в форму. Ну-с, а что у нас здесь? «Гос-споди…» — по одной лишь интонации Йорн без труда понял, что за «что» и где «здесь». — Все, господа, не галдим, пожалуйста, — шикнул тот, чья перчаточная рука сжала член химеры и ласкательно прогладила по угольной шелковой поверхности. — Йорн? Дома кто-нибудь есть, или ты совсем раскис? Ты готов увидеть своего господина? Кивни, — в ответ от химеры ничего не последовало. — Гордый очень, — прокомментировал голос с понимающим смешком. — Знаем, проходили, — рука еще более явно ласкала гениталии Йорна. От злости, омерзения и стыда он даже на какое-то краткое время забыл про головную боль. — Ладно, я думаю, что ты хочешь, просто стесняешься сказать. Тем более что ввиду ряда технических причин в ближайшие несколько недель я тебе сильно не буду мозолить глаза, — нарочито приятно пахнущие кремом и латексом руки расстегнули ремни маски и вытянули изо рта изгрызенный и наполовину размочаленный резиновый кляп. — Господа, полюбуйтесь! Вы такое видели когда-нибудь? Если не ошибаюсь, сила сжатия челюстей как у овчарки. Молодец, испортил полезную вещь, — теперь руки расстегивали ремни латексной повязки на глазах. 138/297 Резину убрали, и Йорн увидел перед собой неприятное, но довольно правильное и мужественное лицо. Подобные типажи были популярны в Голливуде в ту эпоху, когда у актеров еще можно было наблюдать плохие зубы, а сорокалетние играли пламенных юношей. Лицо его было не сказать, что незапоминающимся, но все же лишенным, пожалуй, легко вычленимых индивидуальных особенностей — шарж на Господина было бы очень трудно нарисовать. Возрастом лет около сорока семи, подтянутый и лощеный, элегантно седеющий. Подбородок мужественный, квадратный, губы тонкие, явно выдающие человека капризного, с заморочками, которые он любит сладострастно навязывать тем, кто от него зависит. Глаза при этом цепкие — даже слишком — внимательные, пронзительно изучающие, не сказать, что развратные, живые, но в то же время какие-то пустоватые. Йорн видел перед собой господина на тысячу процентов в себе уверенного, привилегированного, искушенного, имеющего доступ к каким- то темным и гнусным тайнам, которые Йорн только начал открывать, но при этом, скорее всего не очень умного. Точнее, неглубокого. Он создавал весомое впечатление, вероятно, во многих вещах смыслил, но все равно обнаруживал некоторую поверхностность человека без философской искры, что ли. — Привет, — с улыбкой искренней и в то же время очень настороженной сказал господин. — Меня зовут Джордж Бейли. Ты должен обращаться ко мне без имени, просто «сэр». Никаких «Джордж» и прочего. И терпеть не могу всех этих «Господ» и «Хозяев». Слишком вымученно и старомодно… — Ты сам-то себя слышишь сейчас? — хрипло перебила химера, смотря с омерзением на господина Джорджа Бейли. Тот, ни слова не говоря, размахнулся и залепил Йорну со всей силы по лицу. В ответ мгновенная реакция, рык и громкое клацанье зубов, Бейли едва успел отдернуть руку, в противном случае чудовище непременно отхватило бы ему пару пальцев. — Тихо! Тихо! Угомонился, тигр! — довольно спокойно отреагировал Бейли, определенно, имевший опыт подобных инцидентов и неплохие рефлексы, но глаза его стали все же злыми и мстительными. — На что ты способен, и так известно. Потерпи, скоро волей-неволей придется научиться вести себя до крайней степени вежливо и сдержанно. — Ты меня что ли учить будешь вежливости? — рявкнул Йорн, свирепея. Бейли опять размахнулся и врезал ему на этот раз кулаком по корпусу. Чудовище дернулось и зашипело от боли. — Учти, что кулаками махать и челюстями щелкать тут все умеют, не ты один. — Так-то и моя бабушка скалкой умеет, — процедил Йорн. — Не хочешь как нормальные мужики помахаться? Удар у тебя, кстати, так себе поставлен, Джордж. — Ладно, учту, буду отрабатывать, — с высокомерным спокойствием ответил Бейли. — Покажешь, как надо? — Побереги суставы лучше. Всему надо учиться вовремя. — Спасибо за совет, — Бейли издевательски улыбался, поглаживая талию химеры. — Нравится тебе, да? — Йорн тоже заулыбался Джорджу в такт, но у него получалось гораздо менее самодовольно. — Целый день готов этим заниматься, — посмеиваясь подтвердил Бейли и уже не просто поглаживал, а откровенно ласкал его живот. — Ну, коли ни ума, ни фантазии, то почему бы и нет… — Рассуждение того, кто никогда не мог себе ничего подобного позволить. Я это много раз уже слышал. В тот момент Йорн понял, что у Джорджа Бейли нет даже ничтожного следа сомнения в правильности, законности, моральности и психической нормальности происходящего. Поэтому саркастическая насмешка была над ним бессильна. Джордж был извращенно уверен в себе. Он не играл в хозяина, он на самом 139/297 деле был хозяином. Господином. Человеком другого сорта, стоящим неизмеримо выше не только по отношению к рабу, но и к любому другому гражданину не его круга. — Мы закончили, Йорн? Тогда тебя сейчас отведут помыться и переодеться, ты очень несвеж. — Господи, до чего конфузно-то… — ядоносно процедил Йорн. Впрочем да, он чувствовал себя препакостно, и Джордж видел, куда надо укалывать. — Ничего страшного, я все понимаю. Поэтому я пока в перчатках, — невозмутимо отвечал Бейли. Йорна начало аж подташнивать и отнюдь не из-за головной боли. — Кроме того, тебе дадут кое-какие первичные инструкции. Настоятельно прошу, прислушайся внимательно к тому, что тебе говорят. И не бузи, потому что я не хочу, чтобы ты без толку получал никому не нужные травмы и отвлекал меня, персонал и себя самого от твоего психологического перехода в статус раба. Об этом тебе сейчас нужно задумываться, а не о том, как меня укусить. — Вам бы к психиатру, сэр, на кушетке полежать. Или на психиатре полежать — вы как более эффективно обмениваетесь информацией? — Йорн, давай без пошлятины, — поморщился Бейли. — Подробная психодиагностика предстоит тебе, мой друг. Я людей не убиваю, а ты — вполне себе. Кстати, пока не забыл, доктор Шварц! Скажите там, что если зубы ему лечить не надо, то пускай отбелят. Все, в принципе, и так хорошо, но на тон неплохо бы освежить, — Бейли неожиданно выключил Йорна из разговора и обратился к коллегам по совершенно несмежной теме. — Согласитесь, очень яркое, харизматичное лицо. Вроде бы противоестественно правильное, и в то же время нестандартное. Странно ему, конечно, сделали эпидермис на физиономии, но полумаска выглядит очень соблазнительно, когда знаешь, что она живая, — Бейли отошел от Йорна и начал общаться с ассистентами, разбирая экстерьер приобретения. Йорн понял одно: если когда-то, на заре эволюции этого чудовищного общественного института подобное поведение было просчитанной формулой промывки мозгов и деморализации новоиспеченного раба, то для господина Джорджа Бейли это является естественной формой обращения. По всей видимости он способен был удерживать в голове два гештальта: раба, как существа со всеми свойствами человека, равно как и раба в качестве бессловесной, животной твари, раба-собственности, единицы товарно-денежных отношений. Сверхспособность наравне с умением видеть и воспринимать одновременно оба аспекта куба Неккера. Бейли дал знак ассистентам, и они сначала застегнули у химеры на шее пластиковый прозрачный ошейник. После этого открепили одну руку, надели браслет наручников, защелкнули на второй, все еще прикованной к кресту, затем освободили ее. Далее последовали кандалы на ноги, цепь на ошейнике. Йорна повели в смежное помещение. — …Безусловно, ноги длинные, задница точеная, кожа невероятная…- услышал Йорн у себя за спиной. — На волосы обратили внимание? Грива грязная, а все равно горит, аж в синеву переливается… Искусственный эпидермис… …Oh, Maggie, Maggie May, they have taken you away And you'll never walk down Lime Street anymore You may search from here to China, you'll not find a girl that's finer That is finer than my darlin' Maggie May… В смежном помещении оказалась по-тюремному серая душевая, хотя стены были покрыты не дешевой плиткой, а искусственным камнем. Выдали полотенце, шампунь, гель для душа, приковали цепью к стене и отошли за угол. Йорн задвинул пластиковый прозрачный экран душевой кабины, включил воду. Он 140/297 стоял, уперевшись руками в стену и представлял, что льющаяся вода — это его слезы. Он не мог плакать, и здесь, казалось, пролегал самый главный внутренний водораздел между рапаксом и человеком, между программным и аппаратным обеспечением. Йорна душило некое наполовину эмоциональное, наполовину физическое ощущение, будто он, как бешеный пес, не знает, куда метнуться, на что наброситься. Вероятно, человеческая часть его нейросетей требовала рыдания, но исторгнуть рапакс из себя мог только крик, рык, вой и зубовный скрежет. Головная боль нахлестывала волнами, которые обрушивались все более и более мощными валами, в глазах то и дело наступало потемнение. Йорн решил попытаться сфокусировать мысли на чисто механической процедуре мытья и испытал впервые за всю жизнь ненависть и отторжение к своему телу. Всплыла какая-то дикая, сумасшедшая мысль — желание содрать с себя кожу, к которой прикасались грубые руки тюремщиков, гнусные сладострастные пальцы «хозяина». Она была осквернена, испорчена, запах крема и духов Джорджа Бейли въелся в нее, как секрет анальных желез скунса. А ведь Джордж Бейли еще даже не начинал с ним развлекаться. Правая сторона головы болела все нестерпимее, Йорн медленнее и медленнее намыливал волосы и в какой-то момент понял, что не может собрать мысли в связный поток. Успел только приникнуть к стене, слабеющими руками он пытался липнуть к мокрому шероховатому камню внутренней отделки и сполз вниз. Прикрепленная к кольцу в стене цепь закончилась сантиметрах в сорока от пола. Ассистенты пошли проверять в чем дело, только когда услышали хрип… Следующие полгода в памяти Йорна, обычно цепкой и четко раскладывающей события на причинно-следственные цепочки, смешались в единую тягучую однообразную кашу, в которой тошнотворными комочками плавали отдельные события. Операцию по вживлению шокера он перенес на удивление трудно, словно организм на досознательном уровне понимал, что в него ввели не лекарство, не жизненно необходимое устройство, а дьявольскую игрушку господина Бейли, которая Йорна делала почти неспособным себя защитить. Как и обещал Джордж, ему пришлось учиться вести себя сдержанно, разговаривать вкрадчиво и вежливо, избегать резких движений и подчиняться приказам. Срывы мгновенно наказывались включением датчика и последующей стимуляцией ноцицепторов, которая вызывала не только мучительную боль, но и приступ паники. После каждого такого столкновения с системой Йорн приходил в себя по нескольку дней. И все равно срывался, иногда словесно, иногда физически. Вскочить и просто ретироваться система ему тоже не дозволяла. Впрочем, первые несколько месяцев братья Бейли (Джордж пригласил Джека помочь с дрессировкой) содержали Йорна в клетке и на цепи, так что ретироваться было некуда. Четыре дня из семи на химере была наглухо закрывавшая лицо латексная маска, а постоянной формой одежды считался резиновый или крепко облегающий тело кожаный кетсьют. Его как зверя обездвиживали с помощью ремней и кандалов и настойчиво, методично, неотступно приучали «даваться в руки», как это называл Джордж. Его трогали, тискали, стремясь бесстыдно прикоснуться к интимным местам. Джордж пытался ему внушить, что рука хозяина, целый вечер играющая с членом раба, закованного в тяжелую бондажную сбрую — это часть нормального повседневного обихода. Так выглядят нормальные, здоровые отношения между хозяином и сексуальным рабом. Раб красив, у него хорошие чистые волосы, приятное лицо и интеллигентная негромкая речь в случае, если с ним пожелают заговорить; он пластичен, атлетичен, приятно пахнет и легко возбуждается. Хозяин с ним либо играет по настроению с различной степенью интенсивности, либо трахает. Раб всегда под рукой, чтобы доставить хозяину оральное удовольствие, хозяин ласкает или же заковывает в железо его гениталии, сексуальный раб умело целуется, и дыхание у него всегда свежее и приятное. Словом, невольник — это красивая, сложная, интерактивная игрушка для взрослых. Джордж, быстро поняв, что Йорн — игрушка не только сложная, но и хрупкая, только для профессиональных рук, постепенно и вдумчиво, как он считал, упражнял его сексуальные навыки, приучал к мужским ласкам, разрушал психологические барьеры и всячески внушал ему мысль о нормальности, неизбежности и необратимости его рабского положения. Вся эта многоступенчатая конструкция, тем не менее, постепенно искривлялась под собственным весом, деформировалась, расшатывалась, пока Джордж не обнаружил, что не может ни Йорна далее сдвинуть с места, ни сдвинуться сам. Непостижимым, загадочным образом чудовище его останавливало каждый раз, когда Джордж, окончательно раздраженный неподступностью раба, твердо решал Йорна зафиксировать и насильно заняться сексом. Более того, у него самого из какого-то неизведанного дна души выросло предчувствие, что он уже не будет Йорном наслаждаться, как прежде, если его изнасилует. Бейли не мог точно сформулировать, что он боялся потерять. Ореол тайны и неизведанности? Был ли он в душе уверен, что испытает неизбежное разочарование, потому как ни одно земное существо не способно подарить тех радостей, которые намечтал себе Джордж, воображая секс с химерой? Или он боялся потерять — даже неловко произносить это слово в подобном контексте — уважение к Йорну? Джордж понимал одно: то, что происходило между ним и редким зверем, было источником как постоянной фрустрации и злости, так и интенсивнейшего из удовольствий. Он пытал себя изысканной пыткой и боялся, что изменения в этом очень хрупком равновесии не принесут больших радостей, а наоборот разрушат сладостное странное нечто, разросшееся по его пентхаусу. — Йорн! — Да, сэр? — А вот скажи мне, будь любезен, — произнес Джордж, аккуратно подбирая слова, чтобы вопрос не прозвучал слишком легковесно, — в чем ты лично находишь большее удовольствие: в музыке или в сексе? Только не говори, что это абсолютно разные вещи, сравнивать нельзя и все в таком подобном духе. Вот задача тебе, оценить приблизительно степень удовольствия, которое ты получаешь в первом и во втором случае. — Дайте подумать тогда, — без особого энтузиазма откликнулся Йорн. Довольный своей загадкой, Бейли поигрывал платиновыми шипиками украшений, вставленных пару месяцев назад в новые два прокола под нижней губой раба. Хотя очередная небольшая операция, осуществленная против воли Йорна, располагалась в цепи событий, спровоцировавших у химеры невротический эпизод, Джордж был крайне удовлетворен ее внешним эффектом. У Йорна теперь имелись по два тонких симметричных шрама на губах, причем на нижней они заканчивались перманентными штангами с коническими небольшими шипами. Кроме того, рабу сделали вертикальный прокол в правой брови и два таких же в левой, чтобы они перекликались с двойным проколом в правой ноздре. Правую бровь украшала платиновая штанга с шипами, левую — одна с шипами, другая — с шариками. Если бы, к примеру, Джорджа спросить, что у него вызвало бы больший восторг, секс с Йорном или же неторопливое, постепенное и насильственное преображение его внешности, Бейли бы ответил без долгого колебания, что удовольствия эти хоть и разноплановые по наполнению, но сопоставимые по интенсивности. Секс — это всего лишь краткая, временная реализация фантазии. А Идеальный раб — фантазия бесконечная, это вращение вокруг недостижимой черной дыры совершенного наслаждения, которое существует только в человеческом 142/297 воображении, но никак не в реальной действительности. Йорн был идеальным проектом Джорджа, который при наилучших условиях должен был длиться, приближаясь, но никогда не достигая конечной точки безупречности. Последней процедуре усовершенствования Йорн покорился так, как в теории должен был бы покоряться, когда хозяин хотел его. Процесс протекал с гораздо меньшим драматизмом, чем в первый раз два года назад. Йорн несколько устало позволил себя приковать к мягкому медицинскому креслу, зафиксировать голову ремнями и ввести в рот обычный внешний фиксатор для челюстей. Джордж сидел рядом и поглаживал химеру, как хозяин любимого кота во время неприятного визита к ветеринару. Джованни, специально вызванный из Европы, чтобы не дай бог не запороть скарификацию в самой чувствительной фасадной зоне, хлопотал, готовя инструмент. — Это быстро, всего четыре прокола, — Джорджу доставляло сладкое удовольствие «чуть ошибиться». Он прекрасно знал, что проколов будет пять, не говоря уже о том, что вслед за ними Джованни должен был прецизионным лазерным скальпелем произвести порезы на точеных, чувственных без порочности губах чудовища. Анестезию Джордж попросил не делать под тем предлогом, что у Йорна с ней проблемы, а Йорн мог только закатить глаза, не будучи в силах с фиксатором во рту возразить, что проблемы у него с общим наркозом, а не с поверхностной заморозкой, действующей пятнадцать минут. Потом специалист мирового класса протыкал осторожной, мастерской рукой кожу химеры, а Джордж наслаждался напряженной гримасой Йорна, жмурившегося от весьма неприятных ощущений. Джордж не любил причинять больше страданий, чем раб мог терпеть молча. Но умеренный дискомфорт, в большей мере психологический, нежели физический, навевал ему каждый раз сладостные мысли о потере девственности, о боли, смешанной с удовольствием, как кровь и молоко. Вата с антисептиком собирала выступившие алые капли, металлические штанги проникали в отверстия, словно роботические члены, Джованни запаивал полированные конусы платиновых шипов. Придерживать Йорну голову и, словно ребенку, объяснять, что шрамирование на губах придется сделать, хочет он того или нет, было блаженством особого рода. Йорн не мог воспротивиться манипуляциям со стороны хозяина. Но хозяин, как доброжелательный родитель, делал лишь то, что было нужно, даже если Йорн никак не мог проникнуться природой этой необходимости. Нанести порезы на губы, по словам Джорджа, было необходимо, и если Йорн будет вести себя, как просит Джованни, то есть, максимально воздержится от любых шевелений, то получатся тонкие, малозаметные, сексуально привлекательные полосочки. Если решит хулиганить, рискует испортить себе лицо. Джованни попросил Бейли снять фиксатор с раба, установил прибор над его лицом. Йорна проинструктировал слегка сжать губы, приготовиться и не двигаться, в том числе как можно сильнее расслабить мимические мускулы. Джордж наблюдал сначала красные полосы света, с помощью которых мастер наводил прибор на предназначенное для шрама место. Потом три вспышки, тонкий дымок, руки прикованного Йорна вцепились в подлокотники. Чуть обожженные края неглубокого тонкого разреза разошлись, как краешки лепестков в лишь только начавшем раскрываться бутоне. — Сейчас еще один осталось перетерпеть и обработку, — Джордж получал нестерпимое удовольствие, подбадривая и успокаивая собственную жертву, ему нравилось быть мягким и великодушным с химерой. И он почти искренне считал, что проводимые болезненные и унизительные процедуры являются необходимостью. Не жизненной необходимостью, конечно. Тем не менее, Джордж лучше знал, как Йорн должен выглядеть, и к тому же имел полное право от него требовать соответствия. 143/297 Джованни сориентировал второй разрез по уже имеющемуся шраму у Йорна на верхней губе, рассек неглубокий слой кожи невидимым скальпелем. — Твою ж м…- выдохнул Йорн, жмурясь. — Сейчас рот не открываешь, чтобы на зубы раствор не попал, — предупредил Джованни. — Будет сильно щипать, обязательно терпи. Тридцать секунд всего лишь, — мастер ловко затянул пипеткой прозрачную жидкость из склянки. — Все, лежишь, терпишь. Засекаю, — он провел кончиком пипетки по шрамам, оставляя в них едкое вещество. — Млядь…- промычал Йорн, не разжимая рта. — 25, 26, 27, 28, 29…- считал Джованни, отвлекая и развлекая в своей манере невольного «клиента». Джордж сложил руки на прикованном, теплом и окаменелом от напряжения предплечье Йорна и игриво уперся подбородком. - 30! Все, — рука с большим влажным тампоном снимает жгучий реагент — собственный патент Джованни, который оставляет идеально ровные, будто штихелем вырезанные, шрамы. Джованни промывает дистиллированной водой располосованные губы, после этого антисептиком проходится еще раз по всем повреждениям. Джордж ловко и споро ослабляет ремни, фиксирующие химеру. Сначала ноги, талию, высвобождает голову и шею, наконец, опасные, нервные руки. — Свободен! Катись, — едва успевает сказать Джордж, как химера уже вскакивает, бросая ненавидящий взгляд на Бейли и его высокооплачиваемого соучастника, сгребает со столика пачку ваты и, опрокинув как бы случайно табурет Джованни, ураганом вырывается из комнаты, шарахнув по дороге дверью со всей силы. — Во дурак, — прокомментировал Джордж. — Датчик мог вполне среагировать… Как тинэйджер себя ведет, честное слово. — Ну, что надумал, красавец? — Джордж слегка потряс Йорна за плечо. — От секса можно отупеть, сэр, от музыки — нет. По моему очень скромному мнению, — ответила химера. Ему не хотелось совершенно разговаривать на предложенную тему. — Ну-у…—разочарованный лапидарностью ответа, протянул Бейли. — Смотря, какая музыка и какой секс. — Музыку, которую вы, очевидно, имеете в виду, многие вряд ли согласятся назвать музыкой. — Мальчик мой, многие из моих знакомых не назовут сексом то, чем вы с девчонкой твоей, как школьники, по углам занимаетесь, — со смехом парировал господин Бейли. Йорн уже два года тренировал себя пропускать подобного рода добродушно- барственные замечания мимо ушей, которые Бейли отпускал постоянно с более или менее сознательным намерением поддеть строптивую химеру. Поскольку ремарки долетали из какой-то другой галактики, в которой обитал Джордж, Йорн искренне не обращал на них внимания. Но сейчас его вдруг покоробило, возможно оттого, что Джордж вмешал в это говно Лизбет. — Сожалею, возможно, я не искушен. — Конечно, не искушен. Многое из того, что должен знать и уметь раб, ты не умеешь и знать не хочешь. — На кой черт я такой нужен! — агрессивно огрызнулся Йорн. — Не искушай меня, Йорн, а то я в действительности начну задумываться, за что я тебя люблю. — А то вы без моей подсказки не задумываетесь… — Змей, а, может быть, ты заткнешь фонтан на эту тему? Речь совершенно о другом идет. — Хорошо, сэр. О чем же тогда идет речь? 144/297 — О том, что получение высшего, изысканного удовольствия от секса — это целая культура, гораздо более старинная, чем закон о разрешении сексуального рабства. Для сравнения, можно макнагетсов пойти похавать, а можно отужинать в пятизвездном мишленовском ресторане. В определенных условиях макнагетсы тоже вызывают интенсивное физиологическое удовлетворение, но оно мало связано с мозгами. Здесь нет традиции, нет тонких оттенков, ритуала, истории, сообщества, знатока. Макнагетсы — это набивание желудка, высокая кухня — явление культурное, интеллектуальное, если угодно. — Вы знаете, один мой приятель в Кембридже, с классической филологии, на третьем курсе написал по-латински опус под названием «De arte honeste cacandi», что примечательно, по аналогии с «De arte honeste amandi» Андреаса Капеллануса, и даже его издал небольшим тиражом… — И о чем же этот опус? — Джордж, снова поглаживавший шелковую, плотную полумаску синтетической кожи на лице химеры, ощутил, как Йорн расплылся в улыбке, наверняка, едкой. — Я же сказал, «De arte honeste cacandi» — «О благородном искусстве испражнения». — И к чему это, позвольте осведомиться, было сказано? — Йорн зачастую не мог понять, действительно ли Джордж не понимает его шуток, или нарочно притворяется. Впрочем, чувство юмора у господина Бейли находилось в явном рассинхроне с чувством юмора химеры. — Сэр, если бы мой приятель не задумывал этот трактат как постмодернистский стеб, а был искренним любителем посидеть на фарфоровом троне и относился к делу с достаточной мерой фанатической увлеченности, у него бы могли образоваться ученики и последователи, а буклет имел бы все шансы стать корнем традиции, со знатоками, теоретиками-скатологами, ритуалистикой, эмблематикой и, не к ночи будь помянут, иконографическим каноном. — Йорн, ты несешь чушь, — безапелляционно отвечал Джордж. — Причем делаешь это злонамеренно, зная, что мне подобные вещи категорически не нравится. — Я осмелюсь спросить, почему это, сэр? — Потому что интерес к говну, в отличие от интереса к сексу, не является не то, что универсальным, но и даже распространенным человеческим интересом. Культуру и базу последователей на нем не построишь. Поэтому сравнение нелегитимное. Следовательно, не доказывает, что я не прав. — Джордж, осмелюсь высказать предположение, что вы не углублялись в изучение культурных универсалий, если так рассуждаете. Интерес к говну в человеке как раз-таки примордиален и неискореним. А все это я говорю к тому, что любое явление можно окутать ореолом благородной традиции и искусства для избранных, если уметь о нем велеречиво рассуждать и собрать критическую массу единомышленников. — То есть, ты хочешь сказать, что секс — это «сунул-вынул»? — В узком смысле, безусловно, — Йорн опять резким движением поднялся и соскочил с дивана, отправился к подносу со стаканами и бутылкой минеральной воды. У Джорджа пронеслась по телу, словно рябь по воде, волна сладких мурашек от движения Йорна, едва ли не роботоподобного в своей четкости и скоординированности. Иногда Джордж не мог поверить, что эта великолепная тварь принадлежит ему, и, худо-бедно, позволяет с собой играть. — Куда тебя несет-то вечно… — пробурчал Бейли, недовольный тем, что чудовище отыскало предлог, чтобы разорвать физический контакт. — Мне не предложишь? — Не хотите ли воды, сэр? — отозвался Йорн язвительно. Черт! Обычного раба за такие оплошности Джордж бы с удовольствием выпорол. Более того, год назад 145/297 он все еще приковывал и порол Йорна за такое хамство. А сейчас хозяину нравилось подыгрывать чудовищу, когда тот позволял себе поведение свободного человека. Но особенное удовольствие Джорджу Бейли приносило осознание того, что это только игра, продолжение или прекращение которой зависит только от него. — Соблаговоли налить, — Йорн вежливо поднес ему стакан. — В узком смысле это не секс, а спаривание. У животных есть спаривание, но нет секса. — Опасаюсь, что это во многом вопрос терминологии. Но тогда меня интересует, где, по-вашему, пролегает граница между спариванием и сексом, а также сексом и вашим элитным Сексом с заглавной буквы? Меня не спрашивайте, я же не человек, — прибавил он саркастически. Джордж некоторое время смотрел на чудовище, перегнувшись через спинку дивана. — У человека не бывает просто спаривания, Йорн, если только это не совсем полудебил какой-то с тяжелым психическим отставанием. В сексе наличествует элемент творчества, фантазии, воображения, которое создает некую реальную действительность, но с другой стороны, стимулируется этой действительностью. Но они никогда не совпадают. Фантазия всегда больше реальности, но реальность всегда подбрасывает фантазии новые элементы. Это как плюс и минус на источнике тока, они должны быть на расстоянии, чтобы появилось напряжение и пошло электричество. Вот какую долю творческого воображения ты вкладываешь в секс как в реальности, так и у себя в голове, определяет степень развитости твоей сексуальности не только в моем личном понимании, но и в понимании моего круга. То есть, если ты пребываешь в грезах и ничего не делаешь в действительности, секс у тебя никакой. Если ты просто пихаешь по десять раз на дню во все, что попало, как поступают, не скрою, некоторые мои знакомые, это практика для быдла. А ты сам понимаешь, быдло иногда бывает с очень большим капиталом и может позволить себе содержать много рабов. — Боюсь прямо спросить…- Йорн скривился, думая, как бы поаккуратнее выразиться. Джордж понял, что надо не упускать момент. Он тоже поднялся, отставил стакан и подошел к Йорну. — Что у меня с тобой, хочешь спросить? Секс или Секс с заглавной буквы? — Бейли сунул руку ему под ремень, обнял за бок — в такие напряженные моменты Джордж очень сожалел, что Йорн был довольно высок ростом, выше него, психологически трудно было доминировать или даже просто притянуть к себе красивую физию. — У нас живая, динамичная, развивающаяся система, которую не каждый «ортодокс» может правильно понять, однако мне она приносит возвышенное…- Джордж прикоснулся к точеным, безответным губам чудовища, -…изысканное… — он снова уже настойчиво поцеловал Йорна, -… удовольствие. Сними рубашку и встань на колени на шкуре. Джордж к своему удовольствию почувствовал, как химера вздрогнула от этих слов, его возбуждали еле заметные, секундные симптомы внутренней уязвимости, которые время от времени проявлял зверь. Йорн подчинился с окаменелым каким-то видом, из чего Джордж сделал вывод, что надо вести себя осторожно: если ему что-то очень сильно досадит, он пойдет на то, чтобы получить болевой шок, но врежет Джорджу. А поскольку попытка у него только одна, Йорн постарается врезать так, чтобы мало не показалось с первого раза. У Джорджа на мгновение промелькнула мысль надеть на чудовище наручники, но ему ужасно не хотелось. Надоело, скучно. Он стремился рискнуть по- настоящему и понять, что в самом деле происходит между ним и рабом. Йорн стоял неподвижно перед камином на медвежьей шкуре, спина прямая, взгляд, куда-то в пространство направленный, холоден, сосредоточен, но как будто не совсем здесь, не в комнате, не с Джорджем. Только пальцы нервически 146/297 сжимаются, упираются ногтями в ладони и снова разжимаются. Джордж подошел медленно сзади, одними кончиками пальцев прикоснулся к обнаженным татуированным плечам. Химера ожидаемо вздрогнула снова. Надо бы понаблюдать, дергается ли он так же, когда девчонка лезет к нему с ласками. Джордж продолжил очень деликатно массировать напряженную мускулатуру, наклонился и поцеловал почти символически тонкий операционный шрам сзади на гибкой шее. Под ним сидел скорпион, словно под поросшим вороным мхом камнем — скорпион, благодаря которому Джордж мог делать то, что он сейчас делал. Без его жала, подключенного к нервным волокнам химеры, не было бы ни этого равномерного дыхания совсем близко, очаровательно чистого аромата тускло сияющей иризирующими микрочешуйками кожи, ее гладкой, тугой и плотной поверхности, непохожей на текстуру человеческого тела. Джордж опять прикоснулся к шее зверя губами и попробовал ее на язык. Почти отсутствовал обычный солоноватый вкус. Он хотел, было, слегка прикусить упругое гладкое покрытие, но в последний момент передумал, Йорн мог это действие неправильно истолковать. Тогда Джордж тоже опустился на шкуру, ноги химеры были у него между ног, он прижался бедрами к обтянутым брюками ягодицам и поцеловал в губы демоницу, выбитую у химеры на спине. Великолепная, мрачная, развратная картина вселенской похоти еле заметно равномерно двигалась в ритме Йорнова дыхания. Джордж спустился ниже и осторожно облизал вытатуированный член космического демона. В хитросплетении узоров из стали и разъятой плоти Джордж нашел еще не один половой орган и каждому уделил внимание. Он даже забыл на какой-то момент, что целует Йорна. Он со сладострастием лобызал сатанинскую икону, предлагал в рабы самого себя подземным богам похоти, уродства и адского наслаждения. Отняв губы от лопаток химеры, Джордж прижался к Йорну всем телом и осторожно расстегнул ремень на кожаных брюках. Поскольку сопротивления пока не последовало, он продолжил, медленно расстегнул две пуговицы, за ними молнию, все так же деликатно опустил руку и прогладил по сексуальным боксерам из искусственной кожи. Во время краткого прикосновения Джорджу показалось, что член химеры в трехмерном исполнении также отнюдь не покоится равнодушно под одеждой. Впрочем, о внутреннем настрое Йорна это говорило не столь уж много. Его было довольно легко возбудить против воли, но это не значило, что чудовище не готово отказаться от сомнительного удовольствия насильственной эрекции в пользу кристального, как слеза, наслаждения отбить своему хозяину селезенку. Джордж решил, что на данном этапе ему уже требуется постоянно следить за глазами раба. Он встал, выпил еще воды, вальяжно рассматривая парня сбоку. Вслед за тем, опустился на колени перед Йорном. Бейли решил чудовище немного удивить, взял его за платиной декорированные запястья и положил самую малость подрагивающие ладони себе на талию. Удивление химеры сконцентрировалось в чуть приподнявшемся дважды пронзенном изломе левой брови. Позволить рабу себя держать было не только вопиющим нарушением правил безопасности, но и почиталось за ужасающий моветон. Джордж не питал иллюзий относительно того, что Йорну умереть, как хотелось обнять хозяина, однако он должен был оценить серьезность символики. Йорн, видимо, не знал, что делать с неожиданно переданными в пользование боками, его ладони лежали довольно- таки мертво. Кошечку-то свою он поживее лапал. Джордж усмехнулся без досады, скорее, с удовольствием, насел на химеру и принялся настойчиво, властно целовать, полизывать и покусывать шею. До сих пор он жался на маленьких полосках, не закрытых ошейником под челюстью, теперь же путь был открыт к мышцам, к венам, к шрамам и шелковой коже. Джордж отпрянул на секунду, увидел мельком хорошо известное выражение окаменелой отстраненности на лице и адский огонь в глазах. Бейли сделал вид, будто 147/297 ласкает зверю рукой живот, а сам снова проверил его эрекцию — Йорн был в возбуждении. Все происходило так, как он любил, только без оборудования, кандалов или ремней. Еще немного, и Джордж сможет рассказывать друзьям о своем триумфе над зверем. — Ложись! — просипел Джордж над многажды проколотым ухом раба. — Да ничего я делать не буду… Лежать, тебе говорят! Завалив Йорна аккуратно на пол, Джордж действительно ничего криминального не сделал. Он лишь долго играл языком с издевательски девчачьим украшением в его проколотом пупке, обласкал стальной рельефный пресс, ключицы и изолированные от мира драгоценными щитками соски. Джордж старался не слюнить его кожу излишне, периодически проверял, насколько приятно его телу, был настойчив, но в то же время подчеркнуто аккуратен и внимателен. Наконец, после некоторой, можно даже сказать, борьбы, во время которой Джордж был вынужден несколько раз раздосадованно ударить по медленно, но неудержимо отпихивающим его, мощным как гидравлический домкрат, рукам, хозяин заставил раба разжать зубы и принять его поцелуи. Сначала выходило наперекосяк, оба даже препротивно стукнулись зубами — явление, которое Джордж страстно ненавидел и обыкновенно готов был взбеситься, если раб допускал подобную оплошность. Однако теперь, увлеченный происходящим, он сдержался, дал пару секунд Йорну прийти в себя, и снова продолжил настаивать, чтобы тот целовался с языком. Наконец, добился своего и не отпускал до тех пор, пока сам не утомился. Джордж умел целоваться весьма изощренно и с радостью тратил свое умение на сдержанного, напряженного раба, которого он с извращенным интересом старательно и неотступно делал бисексуальным. Ответные лобзания Йорна хоть и не становились такими открытыми и сладостными, какие Джордж наблюдал между ним и его игрушкой, однако он позволял играть со своим языком, с пирсингом, покусывать губы и, кажется, ощущал в этом нечто приятное. Джордж любовался и наслаждался четырьмя уже неплохо поджившими, но все еще красноватыми полосками скарификационных шрамов на его теплых, скульптурных губах. Согласно обещанию Джованни через несколько месяцев они должны были превратиться в тонкие белесые бороздки профилем чуть ниже незатронутого процедурой слоя кожи. При свете, падающем фронтально, они будут видны только за счет небольшого отличия в цвете, а боковое освещение будет выделять их едва заметный рельеф. В конце концов Йорн стал периодически закрывать глаза, что было важнейшим знаком своего рода доверия. Джордж ведь держал слово относительно пенетрации. Он вообще не делал с Йорном нынче ничего, что можно было бы назвать эгоистичным и мерзким. Наконец, хозяин последний раз облизал кожу вокруг сжатых металлом, навсегда спрятанных под щитками сосков (Джорджа очень возбуждало само слово «навсегда». Без сомнения, все украшения с Йорна при необходимости можно было снять, но Бейли позаботился о том, чтобы химера не могла этого сделать самостоятельно без инструмента. Джордж, со своей стороны, ничего из кожи Йорна в обозримом будущем извлекать не собирался). Спустившись вниз, он также оставил поцелуй над резинкой боксеров, рукой погладил гениталии чудовища, даже нащупал, кажется, кольцо в головке члена. Усевшись затем на бедрах химеры, Джордж залюбовался. Пускай с психикой у чудовища имелись некоторые проблемы, которые Джордж с завидным самоотречением нынче старался не усугублять, но выглядел он как холеный и обласканный арабский жеребчик. Шкура зверя горела и лоснилась шелком и хитином, синие и зеленоватые блики преломленного света переливались во взъерошенной густейшей гриве черных, как ламповая сажа, чуть волнистых волос, глаза, недобро смотревшие из-под полуопущенных век, поблескивали 148/297 серым влажным льдом. Джордж, вдыхая последние улетучивающиеся эфиры недавнего наслаждения, пощупал твердые, рельефные и подчеркнутые скарификационным рисунком дельты ракшаса. Хоть сержант Дэн это отрицал, боясь, видимо, скандала от начальства, Йорн все-таки набрал кое-какую мышечную массу сверх того, что нравилось Джорджу. Грудная клетка и плечи у него раздались, он словно бы заматерел за два с половиной года. Как ни странно, ему, пожалуй, шло, а у Джорджа почему-то не возникало при взгляде на него желания, чтобы мальчик был понежнее и поинфантильнее. Химера не теряла ни на йоту своей грациозности и легкости движений, а ожидать от взрослого агрессивного парня милой, чуть наивной юношеской неуклюжести Джордж почитал идиотизмом. До чего неожиданно повлияла химера на его вкусы… Джордж хотел взглянуть Йорну в глаза, но тот закрыл лицо ладонями и массировал виски с еле сдерживаемым нетерпением, ожидая, когда его отпустят. Джордж пока еще не готов был отделиться от чудовища, зная, что в ближайшие дни тот будет его всеми силами избегать, шипеть, порыкивать и щерить клыки. Бейли лег на него животом, сложил руки на груди и спросил со снисходительным смешком: — Ну что? Прямо ужас ужасный? — Нет, сэр… — ответил Йорн, не убирая рук от лица. «Для подобного класса случаев предусмотрена более точная терминология…» — Я рад, что угодил, — Джордж хотел было его еще раз чмокнуть, но столкнулся немедля с предостерегающе оскаленной решеткой хищных зубов. — Змей подколодный… Йорн, все-таки я тебе кое-что покажу. Йорн убрал от лица скульптурные руки и вопросительно глянул на Джорджа. — Что-то душеполезного характера, сэр? — Возможно, если, наконец, проникнешься моей мыслью. Через две недели я приглашаю народ, будет небольшая тусовка в западном крыле, в залах. — Что-то вы раньше не проводили здесь светских мероприятий…- произнес Йорн, рассматривая лощеную, угловатую физиономию хозяина. — Дома не люблю, — интимно поделился Джордж, устраиваясь на Йорне поудобней. — Только когда уже невозможно отвертеться. Но моралистическое послание мое в том, что будет довольно большая выборка. Большинство приглашенных придут с рабами, иногда даже с небольшим антуражем. — И что же в этом зрелище душеполезного, сэр? — А ты сам увидишь. Смотри, наблюдай, делай выводы, — интригуя отвечал Бейли. — К тому же я не отказался бы от твоей помощи в некоторых вопросах. — Если бы у меня была возможность, я бы непременно вам отказал, — осклабился Йорн. — Если позволишь себе так со мной разговаривать при людях, непременно получишь целительных, — ответил Джордж, холодно приулыбнувшись. — И по поводу формы одежды на вечеринку я никаких возражений слышать не желаю. Усек? — Вот это клифф-хангер, так клифф-хангер… Йорну уже надоело ждать, когда этот энергетический вампир от него, наконец, отвалится. Он уперся локтями в пол и безапелляционно приподнялся. Джордж неловко перевалился через него и встал, Йорн, демонстрируя хозяину, с кем он устраивает возню, сел как бы невзначай, вытянув левую ногу, уперся правой в пол и без труда поднял вес своего тела одной ногой. Сначала он хотел изобразить подъем с разгибом, как в фильмах про ниндзя, но побоялся, что система могла сработать от резкого движения. К тому же Джордж так тоже, оказывается, умел. Бейли нахмурил брови, но ничего не сказал, только стоял, заложив ногу за ногу, и с видом оценивающего каждую мелочь эстета смотрел на то, как красавец-раб редкой породы надевает рубашку довольно-таки торопливо и застегивает пуговицы. — А вроде и ничего тебе с короткими волосами…- проговорил, наконец. — Спасибо, сэр. — Только ты так старше выглядишь. — Мне казалось, я еще не в том возрасте, когда это фатально, — ответил Йорн, подозрительно на Джорджа взглянув через плечо. — К сожалению, ты как раз в том возрасте, когда разница между нами начинает стремительно сокращаться. А я люблю молоденьких… Но не будем о грустном. Спать чтобы вовремя явился. Йорн поймал себя на том, что ни разу не задался вопросом, где сейчас все эти эфебы, которым отдавал предпочтение Джордж? В какой приют он их сдал? В какую лечебницу или на какую скотобойню сбагрил? Ему даже в голову не пришло поинтересоваться как-нибудь осторожно у Бейли. Вероятнее всего потому, что Йорн до сих пор не мог вообразить, что пробудет в пентхаусе Бейли достаточно долго, чтобы превратиться в секача лет за сорок, спящего в кандалах рядом с шестидесятилетним стариком-миллиардером. Или же он будет спать в кандалах где-то уже совсем в другом месте и не далее, как лет через пять. Йорн почувствовал, что его начинает натурально бить в нервном ознобе, будто три недели назад. Он рванул из гостиной поскорее, чтобы пройтись по этажу, может быть, заглянуть в зимний сад и поворошить в постоянно затягивающимся холодным пеплом костерке надежды мысль о «Диснейленде», который ему обещал дядя Джо.