Пентхаус

Путь от просто человека к человеку истинному лежит через человека безумного. Мишель Фуко       Джордж проснулся и сразу же улыбнулся сам себе широкой благосклонной улыбкой. Давно с ним не случалось, чтобы приятная взволнованность охватывала его еще в дремотные предрассветные часы, а позже пронизала весь предстоящий день тончайшими акупунктурными иглами предвкушения. Джордж отвел все еще затуманенный сном взгляд от кремовых плит из натурального оникса на потолке и взглянул на пустую подушку рядом. Снова улыбнулся, причем на этот раз в глазах его сверкнули хищные огоньки. Вслед за тем он стянул кислородную маску, выключил едва слышно шипящий аппарат СИПАП и лениво растер щеки, на которых отпечатались полосы от закрепляющих маску эластичных ремешков. Мимоходом он бросил взгляд на панорамное окно, завешенное не слишком плотными шторами модного серо-фиолетового оттенка. Сквозь завесу пробивалось июньское утро. Джордж не любил непрозрачных штор, господину Бейли для нормального функционирования нужен воздух, простор, глубина, дальний горизонт, слабое сияние звезд и мириады дрожащих огней ночного Айрон Маунтайн, распростертого у подножья Паноптикума. Джордж потому и вложился в благоустройство закрытого города, что в Айрон Маунтайн он как нигде чувствовал себя безопасно и устойчиво, словно столица Системы являлась крышей мира, его энергетическим центром. Джорджу с возрастом — усилившим, надо сказать, его чувствительность к внутренним переживаниям — стало казаться, будто город радушно делится своей жизненной силой. Но в последние года два он требовал от Джорджа некую жертву, обещая взамен несметные, но пока еще таинственные награды. Джордж кипел идеями, выводившими его созидательную мысль далеко за пределы основного бизнеса, а жертвование гигантских бюджетов на проект, который он смутно ощущал как подношение железобетонному божеству, дарило ему бесконечную радость и удовлетворение. Более того, божество как будто бы уже наградило его не только ощущением новой большой цели, но и подбросило необычный и вполне материальный подарок.       Снова Джордж расплылся в ухмылке и, широко потягиваясь, раскинул руки по пустующей половине постели. Однако долго пребывать в блаженном бездействии Джордж себе не позволил. Он имел обыкновение вставать, едва стряхнув с себя сон. Хотя на ближайшие три дня генеральный директор корпорации «Паноптикум» взял официальный отпуск, ему предстояла довольно сложная деловая поездка. Сложность ее заключалась в том, что Джорджу требовалось посетить город, который он совсем не жаловал, и общаться там с людьми, которых он, строго говоря, на дух не переносил. Также он должен был принять окончательное решение о покупке на очень большую сумму, и его немного смущало, что покупку он делает исключительно для себя. В корыстных, так сказать, целях. Джордж не мог припомнить, чтобы когда-либо в жизни тратил столь безумные деньги на вещь, которой будет пользоваться единолично, не позволяя никому другому к ней даже притронуться. На суммы, сопоставимые с той, о которой шла речь, господин Бейли обычно приобретал дома, земельные участки, новейшее технологическое оборудование, транспортные средства, но все это не только становилось его собственностью, но и, как минимум, создавало элитные рабочие места для большого количества квалифицированных специалистов. Посему, сделку, которую Джордж собирался заключить, он должен был заключать с холодным умом. Но в нынешнем случае это условие было совершенно невыполнимым. Именно в фантасмагоричности ситуации и иррациональности желания, овладевшего господином Бейли, заключалась прелесть странного подарка судьбы. Все же, Джордж хотел собственными глазами увидеть предмет своего интереса и решить, нужно ли ему приобретение, требующее большой ответственности, терпения, железной воли и определенного рода навыков. Подписав контракт, деньги Джордж обратно не получит, а перепродажа такого предмета роскоши означала бы как существенные финансовые потери, так и серьезный удар по репутации. Джордж собирался своей сделкой взорвать тусовку, но в случае провального эксперимента разразится скандал, и злорадству не будет предела. Он уже вчера на встрече с агентом постановил предстоящие мытарства держать в секрете, а юридическому отделу отдал распоряжение заранее подготовить новый договор о неразглашении для персонала.        Тем не менее, несмотря на неумолчное жужжание в голове мыслей о множестве мелочей, за которыми стоило проследить, Джордж отметил, что при воспоминании о вчерашней беседе с агентом, о присланных им фотографиях, что-то внутри него воспламенялось. Да, Джордж летел через Атлантику, официально с целью проинспектировать покупку, хотя в душе ясно понимал: сделка обречена на то, чтобы состояться. Кто он такой, чтобы отказываться от подарков провидения?       Джордж откинул легкое одеяло, поднялся с кровати, подошел к окну и раздвинул шторы, впуская в спальню прозрачный свет, струившийся с неба, которое сегодня напоминало доминиканский ларимар. Белые облака расстелились по его нежной голубизне полупрозрачной сетью и неподвижно висели высоко над землей. Город сверкал в утренних лучах солнца подобно формации из кристаллического висмута. Джордж, день за днем наблюдая разнообразнейшие и никогда не повторявшиеся сочетания оттенков в мерцающих гранях громадных структур из футуристических материалов, задавался забавным вопросом: сколько бы отдали художники-импрессионисты за то, чтобы перенестись на двести лет вперед, засесть на неделю в апартаментах господина Бейли и писать, писать без устали игру света, солнца и тумана на теле этого города? Джордж такое мероприятие с превеликим удовольствием бы спонсировал.       Джордж постоял минут пять перед окном, сунув руки в карманы серых пижамных брюк, потом пригладил растрепанные со сна волосы и отправился в ванную комнату, ступая босыми ногами по слегка подогретому полу из макассарского эбена. В ванной он умылся, почистил зубы, вслед за тем неторопливо разоблачился и со сдержанной торжественностью вступил в облицованную лабрадоритом и плитами ископаемого дерева душевую. Стоя под искусственным тропическим ливнем смягченной воды, господин Бейли пристально изучал подсвеченные с внутренней стороны окаменелые спилы, собранные в высокую прямоугольную панель на торцевой стене. Каким-то особым почтением проникся он к янтарным кругляшам, на которых концентрическими светлыми и темными полосами проступали минерализованные годичные кольца. Если Джорджу не изменяла память, отделочный материал для его ванной доставили с Явы, где ископаемые древесные стволы двадцать миллионов лет дожидались своего часа, чтобы заинтриговать господина Бейли головоломкой таинственных узоров. Джордж нахмурил брови, энергично намыливая темные, с элегантной проседью, волосы, и попытался представить, что такое двадцать миллионов лет. И тут же его мысль снова переметнулась на животрепещущую тему предстоящей покупки. Семь тысяч лет — куда более представимое число. А как насчет двухсот восьмидесяти миллионов фунтов стерлингов? Джордж хмыкнул сам себе. Все-таки он ненормальный. Впрочем, нет, маловероятно. Именно ввиду того, что Джордж не знал достоверно, что приобретет взамен, он все больше раскалялся любопытством и энтузиазмом первооткрывателя.       Выключив тропический водопад, господин Бейли нажал на замаскированную кнопку в гладкой, усеянной многоцветными сияющими вкраплениями стене. Перед ним с шуршанием отверзлась небольшая «пещера Алладина», полная косметических сокровищ. Джордж выбрал один из лаконичных флаконов и принялся умащивать себя содержимым. По душевой расплескался аромат аргании, жасмина, лимона и горького апельсина. Тщательно растерев благовонное масло, господин Бейли вернул флакон на место, неодобрительно взглянул на не сходившую с левой скулы полосу от маски и, намереваясь покинуть помещение, сделал твердый, уверенный шаг к выходу.        Тут случилось нежданное: пятка Джорджа поехала по влажному полу и господин Бейли, в один момент потеряв равновесие, стремительно низринулся вниз. Он успел схватиться рукой за вешалку для полотенец, оторвал ее от стены, но все же затормозил таким способом падение и грохнулся на копчик с чуть меньшей силой, чем мог бы. — Блядь! Да что ж такое-то! — вырвалось у господина Бейли. Он с крайней досадой бросил грозовой взгляд на хромированную трубку, оставшуюся в его правой руке, затем на торчащие из стены оголенные крепления. Хорошо, хоть драгоценную отделку не повредил. — Ч-черт раздери…       Сурово хмурясь, Джордж обследовал ладонью, а потом стопой поверхность плит на полу. Они казались совершенно не скользкими, скорее наоборот, шершавыми, рельефными и приятно массировали кожу. Тем более необъяснимым было падение господина Бейли на ровном месте — едва ли не первое падение в ванной за все сорок семь лет жизни. — Чуть не убился к дьяволовой матери, — процедил Джордж.        Джордж, немного утратив горделивость осанки, поднялся на ноги и пошел одеваться, морща лицо и потирая ушиб на подкачанной левой ягодице.       Завтракая в необъятной, но по-домашнему уютной и светлой столовой, совмещенной с монументальной кухней, Джордж просмотрел на голографическом мониторе новости, тут же отдал распоряжение помощнице найти людей для починки вешалки, провел краткую виртуальную встречу с двумя замами и связался с капитаном лайнера для подтверждения вылета в два часа дня. Джордж бы предпочел оказаться в Лондоне уже с утра, чтобы сразу попасть на заседание Особого Трибунала. Однако над Атлантикой свирепствовала непогода, и он разрешил отложить рейс. С другой стороны, у господина Бейли появилось несколько часов, которые он мог посвятить медитации, физическим упражнениям и неторопливым раздумьям. Закончив скромную, но элегантную и полезную для здоровья трапезу, Джордж сказал помощнице, что в ближайшие два часа собирается пребывать в глубоком спиритуальном отпуске, так что, его не дергать. Лорейн с типичным своим высокомерным смешком приняла распоряжение и благословила господина директора на встречу с самим собой. Что Джорджу нравилось в этой заносчивой, нарциссической особе, так это то, что она ничего никогда не забывала, сутки напролет проводила в офисе, а также совершенно не боялась босса. А не боялась она его потому, что за несколько лет работы ни разу не прокололась и не получила по мозгам так, как могла получить только от господина Джорджа Бейли. Ну, и одевалась она тоже в полном соответствии со вкусами начальства.       Для занятия силовой йогой Джордж удалился в зимний сад — центральное святилище восточного крыла, вокруг которого хаотично наросли остальные архитектурные пространства двухэтажного пентхауса. Здесь, под десятиметровым прозрачным куполом с опорной стальной конструкцией в стиле ар-деко, Джордж расположился на площадке у бассейна, обрамленного сытыми, ярко-зелеными и даже, пожалуй, агрессивными тропическими джунглями. Замаскированные под циклопические скальные образования и многоуровневые террасы, контейнеры с почвой были заселены зарослями монстеры. Алоказии со стеблями, похожими на сельдерей-титан, свешивали огромные плоские зонтики; к мощеной мрамором площадке клонились листья-опахала диких и окультуренных бананов с маленькими рыжими плодами. В отделенном от бассейна пруду произрастали белые лотосы, циперусы, похожие на резиновые игрушки, целая чаща папируса, и плавало несколько полутораметровых тарелок виктории амазонской, из-за которой господину Бейли довелось искупаться в пруду на свое сорокалетие. Джордж улыбнулся, припоминая историю. К концу торжественного вечера для близкого круга друзей, когда все уже хорошенько набрались, Лесли Макэй неожиданно уколол господина директора замечанием, что тот забурел на пятом десятке. Джордж ответил вызовом на дуэль. Почему-то ему втемяшилось в голову, что половозрелый лист виктории амазонской выдерживает мужчину в полном расцвете сил весом до семидесяти килограмм. Под ликующие выкрики толпы дуэлянты пробрались через чащобу, ломая ветви пальм и наступая на нежные побеги. Сняли фраки и ботинки. Затем двое, держась за руки, попытались встать на пресловутые листья. Они-то и должны были рассудить спор. Виктория амазонская оказалась беспристрастным и беспощадным арбитром. После того, как гендиректор корпорации «Паноптикум» и первый заместитель Министра по Делам Внутренней Коммуникации, порвав ценные ботанические экземпляры, выплыли на поверхность под хохот и улюлюканье зрителей, пьяный Макэй выразил недоумение по поводу конфуза: он, мол, замерял показания утром и точно весил меньше семидесяти. Здесь кого-то посетила идея поставить научный опыт над контрольной группой мальчиков и девочек пощуплее. И вот уже целая нервно хихикающая стайка гладеньких, тоненьких, как бамбуковые ростки, рабов полностью разделась, чтобы не попортить парадные наряды, и пробралась к контейнеру с гидрофитами. Один за другим, начиная с самых анорексичных, они наступали на плавучие листья виктории амазонской и пытались удержаться на плаву.       Сначала закончились ребята, весившие меньше пятидесяти килограмм, потом ребятами покрупнее в несколько приемов были потоплены последние пригодные для экспериментов плавсредства, а остальным пришлось просто бултыхнуться в гущу циперусов, чтобы повеселить высокопоставленных гостей.       На следующее утро Джордж мучился характерным гадким похмельем от шампанского и чувством неловкости перед господином Фабром — известным ботаником и коллекционером растений, любезно согласившимся на пенсии заведовать экзотической флорой в пентхаусе господина Бейли. Фабр в зловещем молчании осматривал руины любимого творения, а господин Бейли держался за висок, кидал односложные пояснения и задавался вопросом: на кой черт он не приказал принести напольные весы?       «Листья виктории амазонской выдерживают тридцать, максимум, сорок килограммов», — сурово пригвоздил господин Фабр. «А рабы ваших гостей могли занести опасную для рыб инфекцию или грибок».       Джордж сухо кивнул и пожал плечами. В который раз он убедился, что не стоит проводить вечеринки дома: всенепременно приключалось какое-нибудь идиотское происшествие.       Выполняя строгие последовательности асан, Джордж, как всегда, постарался перебросить мысленный поток с внешних обстоятельств на потаенную внутреннюю жизнь духа. Умение волевым усилием эффективно переключать внимание с одного дела на другое господин Бейли считал своей профессиональной гордостью. Он любил повторять, что круто работает и круто отдыхает. На самом деле последние лет семь отдыхал он, скорее, чинно, нежели круто, зачастую уткнувшись после работы в телевизор. Домоседство и благопристойная степенность одного из столпов Системы (господин Джордж Бейли был главным поставщиком пенитенциарных услуг на американском континенте — узловым элементом государственности) подогревали любопытство и порождали едва слышимые недоброжелательные шепотки среди тусовки. Пересуды раздражали Джорджа и чуть-чуть беспокоили. Система ожидала от входивших в нее людей пассионарности и убедительных проявлений самобытного характера. Элитарное сообщество требовало от своих членов не только беспощадной успешности и несгибаемой яркости, но и своего рода легкой сумасшедшинки, умения в нужный момент совершить экстраординарный поступок планетарного, если понадобится, масштаба. Система строго следила за тем, чтобы не истратился импульс жизненной силы, который она получила пятьдесят лет назад при создании, ибо глобальным обществом имели право руководить лишь особые люди: взращенные внутри традиции, но не изнеженные, подобно выродившейся наследной аристократии прошлого. Джордж бы и сам с готовностью согласился, что человек, отшельничающий внутри Системы, провоцирует ряд вопросов. Но как объяснить тусовке, что смутно, среди ежедневной суеты, в заботах о решении проблем континентального уровня, душа Джорджа Бейли ждала своего часа, какого-то особого сигнала, триггера, который спровоцирует новый виток ее раскрытия? И, может быть, этот час уже настал…       Опять Джордж оборвал и отбросил несвоевременное заочное увлечение предстоящей покупкой. В конце концов, это было просто приобретение для себя, не идущее ни в какое сравнение с затеянной Джорджем постройкой секретной иеротопии в закрытом городе. Он постарался прекратить думать вообще на время тренировки. Дыхание. Равновесие. Напряжение и расслабление мускулатуры. Потоки энергии. Единственное, что должно было занимать Джорджа в ближайшие два часа — это состояние тела и духа. И довольно долго у господина Бейли получалось управлять сознанием, пока он не сделал еще одно престранное открытие: в какой-то момент Джордж вдруг стал иначе смотреть на окружающие его вещи. Словно бы глазами незнакомца, какого-то пришельца из ниоткуда он оценивал, исследовал и разглядывал собственный дом и наполняющие его предметы. Да что там предметы! Он и к себе пригляделся со всей пристальностью. Джорджа внезапно посетила мысль о том, что, возможно, впервые за всю жизнь крепость тела — довольно спортивного, следует заметить, для офисного бюрократа — могла стать залогом физического выживания гендиректора Бейли. В буквальном смысле. Озарение это крайне его удивило и озадачило, как если бы Джордж заново открыл в себе что-то, о чем давно позабыл. Господин директор мог остаться калекой. Он мог лишиться пальцев или, скажем, глаза. Более того, господин Бейли мог и вовсе погибнуть из-за своего «подарка судьбы». Вне всякого сомнения, он намеревался принять усиленные меры предосторожности, но вероятность трагического исхода Джордж не мог исключить. О том, что его жизнь и здоровье могут зависеть от спортивной формы и скорости реакции, он размышлял редко и то лишь мельком, в мгновения, когда мчался вниз на лыжах по «черной трассе» где-нибудь в Джексон Хоул. Джордж помыслил, что во всех остальных случаях он отдавал заботу о своей жизни в руки наемных работников — водителей, пилотов, телохранителей, медиков, газовщиков и специалистов по кейтерингу. Все эти люди лишь до чертиков боялись потерять работу. С самыми продвинутыми и надежными специалистами господин Бейли водил что-то вроде приятельских отношений, но всегда помнил, что приятельствует с людьми второго сорта. И кто, спрашивается, дал право Джорджу Бейли перепоручить официантам и горничным сокровенное богатство, единственную собственность, имеющую вечную ценность, и совершенно забыть о ее хрупкости и мимолетности?       Осознание ударило Джорджа словно бамбуковая палка. Почему он никогда об этом не задумывался? Разнежился? Размягчился? Уверенное, мужественное лицо господина Бейли исказилось в жестокой и суровой гримасе, несколько глубоких благородных морщин собрались между нахмуренными бровями. Он переменил позицию, чтобы сделать стойку на руках, и начал осторожно отрывать ноги от пола.       Посмеет ли Джордж Бейли после этого открытия впустить в свою жизнь темную и опасную силу, чтобы сразиться с ней, обуздать, подавить и подчинить себе? Ведь будет такая минута, когда никого не окажется рядом, чтобы встать между господином Бейли и потусторонним монстром, с которым Джордж стремился встретиться. Есть ли у него та воля, которую он себе приписывает? Джорджу смутно казалось, что пришло для него время перехода на новый уровень, момент важного экзамена. И он подозревал, что испытание вот-вот начнется. Он также сделал мысленную заметку, что надо бы возобновить занятия по крав-мага, поскольку уже больше месяца не удостаивал тренера встречей. — Джордж! — Да бл…       Лорейн, будто женщина-кошка, материализовалась среди тропической растительности. — Ваша подпись и отпечатки нужны для авторизации… — она направилась к господину Бейли, поджав стервозные губки и поднимая тонко выщипанную острую бровь. — Я слишком образно выразился насчет «спиритуального отпуска»? Смысл послания прошел мимо незамеченным? — раздражаясь из-за вторжения, поинтересовался Джордж и поднялся с коврика, забрал начальственным жестом протянутые помощницей электронный планшет и стилос. — Два часа прошли, Джордж, вы больше себе не принадлежите, — ответила Лорейн саркастически, демонстрируя Джорджу золотые часы. На ее вишневых глянцевых губах, словно сошедших с рекламного плаката элитной косметики, очертилась змеиная улыбка.       Джордж поднял глаза от планшета с зашифрованными документами и наградил помощницу долгим, вдавливающим в стену взглядом. На лице девицы ничего не отразилось, но нахальную свою улыбку она аккуратно свернула и убрала. — А что, плетку дома забыла? — поинтересовался Джордж, как бы между прочим, и снова обратился к электронным документам. Он внимательно пролистывал страницы и читал ключевые места в тексте.       Лорейн в ответ лишь нетерпеливо передернула плечами, обозначив таким образом, что в данный момент соревнование в острословии ее не интересует. Господину гендиректору придется подождать фуршета в честь окончания операции, если он хочет позубоскалить насчет плеток. — Логисты просили передать, что может возникнуть задержка на таможне при транспортировке. — Так, а это с чего вдруг? — сурово поинтересовался Джордж и метнул на помощницу характерный свой пасмурный взгляд. Еще не хватало, чтобы ему испортили товар. — Не могут определиться пока, по какой категории его вносить в декларации. Вероятнее всего, как экзотическую фауну, — отвечала Лорейн. — Мне все равно, как они это будут оформлять. Для меня главное, чтобы вопрос был решен до начала транспортировки. Без этого чтобы не вздумали вытаскивать на свет божий. Передай господам, что, если груз задержится на таможне более, чем на сорок минут, они потеряют работу. Все разом! — Угу.       Джордж, наконец, удостоверился в правильности документации и дал компьютеру электронную авторизацию. Лорейн забрала планшет обратно. — Это у тебя что? Новый корсет? — Джордж протянул руку и потрогал широкой ладонью осиную утянутую талию. — Да, в Канаде заказала, — ответила Лорейн. Она нисколько не смутилась, только разозлилась немного из-за того, что шеф ее задерживает. Ей нужно было работу работать, а не обсуждать корсеты с помешанным на шмотках начальством. — Довольна? — Угу, весьма. — Потом контактную информацию мастера скинешь, тоже посмотрю, — сказал Джордж. — И на сей раз не смолчу: если ты приходишь на работу в латексе, должна выглядеть безупречно. — А что за проблема-то? — огрызнулась Лорейн. — У тебя волос к заднице прилип, — Джордж покривился так, словно ему попал на зубы песок. — Трагедия-то какая… — Давай, отполируй все еще раз, чтобы горело. — Джордж, мне задницу полировать или все-таки ваше чудище переправлять из Европы? — Я тебе достаточно плачу, чтобы ты всем тут задницы полирнула, — отрезал господин Бейли. — Вам тоже полирнуть вне очереди? — голубые с металлическим блеском глаза девицы сверкнули за линзами безумно дорогих очков «Nomadic». Джордж помыслил, что в самолете отнимет их у помощницы и примерит, потому что форма была унисекс, а он давно хотел изучить оправы этого нового супер- дизайнера, да только в трудах постоянно забывал. — Так, девочка, хватит с начальством кокетничать. — Хорошо, я сейчас все исправлю, если вас это настолько раздражает, — равнодушно пожала плечами Лорейн. — Ты даже представить себе не можешь, насколько меня это раздражает. Латекс, строго говоря, — материал для рабов. Если ты его носишь в офисе, должна выглядеть, как картинка, — веско и наставительно объявил Джордж. — А у тебя постоянно, то пылинка, то волосинка, то полироль сотрется. —Джордж, вы как граф Дракула, честное слово. Что будет, если перед вами просо рассыпать? — Что будет? — поднял широкие мужественные брови господин Бейли. — Подметать пойдешь. — Даже не отшлепаете? — А тебе ведомо, в какую сумму обойдется, чтобы я тебя отшлепал, крыска моя? — А по знакомству? — осклабила Лорейн белоснежные зубы, горевшие неприродным блеском на фоне темно-кровавой помады. — Иди. Иди с богом, девочка! — Джордж сделал повелительный жест. — Перевозчиков держи за глотку и живыми не отпускай. — Ну, вы же меня знаете, — томно произнесла помощница гендиректора Бейли и немного тяжеловатой для ее подтянутой фигуры походкой отправилась восвояси. Красиво ходить Лорейн почему-то не умела, и нестройный цокот ее шпилек царапал эстетическое чувство господина Бейли, как фальшивая нота.       Джордж подумал, что Лорейн больше пошло бы родиться парнем — стервозным, капризным, самодовольным, нахальным и сосредоточенным исключительно на себе. Впрочем, такие юноши годились в понимании Джорджа только на то, чтобы их от силы два раза отшлепать и трахнуть. На третий раз они уже начинали слишком много о себе мнить и качать права. Стоило Джорджу представить помощницу в виде парня, как он возблагодарил судьбу за то, что Лорейн — девица, да еще такая, которой хватало проницательности, чтобы видеть, когда вести себя с начальством с почти гротескной холодностью, а когда сесть к Джорджу на колени во время корпоративной вечеринки, не рассчитывая ни на что большее, чем укрепление стабильных рабочих отношений. Ну, и сотрудником она была ценным, хоть и заменимым, как и девяносто девять и девять десятых процента остальной рабочей силы. Едва Джордж сел за ланч, как объявился водитель, зачем-то притащившийся на пятидесятый этаж лично. Он подобострастно извинялся, пока господин Бейли прожевывал сэндвич, и доложил, что на выделенной линии авария, VIP-трассу перекрыли и придется ехать до аэропорта по загруженному в этот час А11. Поэтому очень желательно, чтобы господин Бейли соблаговолил без промедления собраться и спуститься в гараж. Джордж так ничего словами не ответил, лишь кивнул и махнул сэндвичем. Водитель поспешил исчезнуть. А Джордж еще раз про себя постановил, что скоро этот проходной двор тоже нужно будет перекрыть. Слишком много чужих глаз, слишком много раздражителей, да и попросту будет опасно для неподготовленного человека.       Оставив трапезу, господин Бейли побежал одеваться. Выбрав наспех простую белую рубашку Furla и темно-серый с благородной синей искрой костюм Brioni, Джордж обулся в коричневые туфли от Louis Vuitton из кожи аллигатора, сунул в карман однотонный светлый галстук, чтобы повязать его позже в машине, зажим для галстука и носовой платок он, конечно же, забыл.       В гараже господина Бейли уже встречали четыре телохранителя, шофер и неизменная Лорейн, которая в руках сжимала тонкий бронированный кофр, надежно защищавший компьютер для авторизации и подтверждения сделок. — Ну что, по коням? — спросил Джордж, после чего персонал разбежался по своим местам: трое телохранителей запрыгнули в машину сопровождения, шофер и начальник личной охраны сели в черный Майбах. Джордж с помощницей заняли места на просторном заднем сидении. Путь по кольцевой дороге вокруг многомиллионного города занял больше полутора часов. Джордж решил почитать в дороге кое-какую рабочую аналитику, подозревая, что в ближайшие дня два или три, несмотря на вышеупомянутое умение переключаться с одного дела на другое, ему будет очень трудно сосредоточиться. Полностью погрузившись в обдумывание грядущего ужесточения уголовного законодательства для плебса и тех перестроек, которое оно потребует от самой крупной сети коммерческих тюрем в стране, Джордж Бейли не заметил, как его небольшая «кавалькада» подкатила к терминалу для частных лайнеров Аэропорта Айрон Маунтайн. Почти на автопилоте, погруженный в вопросы бюджетирования, Джордж прошел регистрацию. Для представителей Системы требовалось только сканирование сетчатки, исключительно как формальная процедура. Все сотрудники приграничного контроля издалека узнавали невысокую стеническую фигуру Джорджа Бейли, его твердую квадратную челюсть с выверенной до десятой доли миллиметра небритостью и довольно крупный нос, который ринопластика четверть века назад доработала почти до идеала суровой мужественности. С близкого расстояния подолгу всматриваться в глаза гаупт-тюремщика страны, сероватые с карими пятнами на радужке и очень жесткие, не боялся один лишь электронный сканер у стойки регистрации. Рассеянно отвечая (а временами вовсе не отвечая) на любезные приветствия вылощенного и вышколенного персонала, Джордж в сопровождении свиты вышел из здания и направился к подогнанному и готовому отправиться в путь лайнеру. У трапа Джорджа встретили оба пилота. С ними он любезно поздоровался за руку и перекинулся парой слов. Капитан сообщил, что ураган уже давно ушел на юг, поэтому вылетать можно без опасений. Еще капитан искренне поблагодарил шефа за долготерпение, на что Джордж ответил, что уже отбил себе задницу утром в ванной, поэтому турбулентностей ему на сегодня достаточно. Все посмеялись, и капитан пригласил господина Бейли подняться на борт. Джордж, возглавляя группу, привычно зашагал по ступеням трапа, слегка морща нос, оттого что свежий летний бриз донес до него резкий химический запах авиационных выхлопных газов. Вдалеке взлетал самолет с характерной голубой эмблемой компании «Биохакер» — последнего западного конкурента китайским биотехнологическим корпорациям. Засмотревшись, сам не зная почему, на поднявшийся в небо аппарат, Джордж запнулся на верхней ступеньке, да так, что практически рухнул в руки встречавших его у входа в салон стюардесс. — Я не пьяный! — со смущенным смехом оправдывался господин гендиректор, высвобождаясь из объятий девушек, которые, испытывая смесь ужаса и тайного удовольствия, помогли ему снова принять вертикальное положение — единственное достойное столь важной особы.       В салоне девушки с особенным рвением хлопотали вокруг господина Бейли, как если бы тот внезапно заболел, и пришли в трепет оттого, что Джордж, минуту назад шутивший над своей неловкостью, внезапно сделался мрачнее тучи. Только Лорейн осмелилась спросить у него о причине столь резкой перемены погоды, на что господин Бейли, ни слова не произнося, задрал левую ногу и продемонстрировал оцарапанную кожу на крокодиловом мыске Луи Виттона. — Ауч… — со свойственным ей бессердечным сочувствием произнесла помощница. — Пять тысяч условных… — Я сейчас позвоню, вам из Кенсингтона привезут в аэропорт переобуться. — Будь любезна, — буркнул Джордж. — Восстановить это можно? — он неприязненно рассматривал повреждения. — Да, вполне, — с готовностью ответила Лорейн. — Около восьмисот долларов это будет стоить, но сделают так, что вообще никто ничего не заподозрит. — Совсем не будет видно? — со скепсисом переспросил господин Бейли. — Абсолютно, — подтвердила Лорейн. — Да, только я-то буду знать, что они уже один раз испорчены. — У вас кинк на девственность, Джордж? — бросила помощница.       Господин Бейли опять покривился и, кажется, на самом деле задумался. — Да нет, вроде… — ответил он и заглянул в иллюминатор. — Ты же знаешь, я в быту не слишком притязателен, — Джордж прекрасно видел, что Лорейн отвернулась, чтобы спрятать довольно-таки желчную улыбку, которую просто не могла удержать. — Но если каким-то образом просочится, что я пришел к серьезным людям в ободранных ботинках… Ты понимаешь, что будет, — Лорейн кивнула. — Теперь в них только если по магазинам ходить… в «Волмарт».       Помощница господина Бейли расхохоталась: — Джордж, пожалуйста… — она выхватила с подставки бумажную салфетку, сняла очки и принялась краешком вытирать брызнувшие от смеха слезы. — На хи-хи пробило? — Джордж соблаговолил улыбнуться. — У меня от них нервный тик. Они идиоты. — Они нам всю еду для заключенных поставляют, — зачем-то заметил Джордж. — Одно другого не исключает, хотя я не хочу сказать, что это как-то связано… — она снова захихикала. — Ты меня что ли с тележкой представила? — Да… — Дай очки посмотреть, пока сама прохихикаешься, — Джордж протянул руку и сделал знак, чтобы Лорейн отдала ему понравившуюся игрушку. Помощница подчинилась, делая вид, что ей нравится подобная фамильярность, а сама убежала поправлять косметику.       Некоторое время Джордж изучал стильную, сдержанную форму довольно широкой оправы, плавное перетекание от закругленных линий к прямым контурам и матовую поверхность сложнопередаваемого цвета, серую, переливающуюся то в синеву, то в графитовую блеклость в зависимости от освещения. Джордж попросил у стюардессы зеркало и примерил. — Смотритесь франтом, — сказала помощница, когда возвратилась. — Мне цвет нужен потемнее, — ответил Джордж, разглядывая себя в зеркале.— Хотите без диоптрий приобрести? — Боюсь, что это плебейская мода, а мне приходится соблюдать условности, — проговорил Джордж рассеянно. — Но выгляжу действительно неплохо, — он повернулся к Лорейн в профиль. — Немного как раб: цвет ярковат, — он снял очки и протянул их помощнице с легким налетом вальяжной небрежности. — Разве рабам разрешается носить очки? — спросила Лорейн, забирая у шефа обратно собственность и усаживаясь в кресло напротив. — Обычные-то можно, хотя не приветствуется. Солнечные нельзя. — Хорошо, что я не раб… — проговорила равнодушно Лорейн и развернула перед собой невесомый голографический экран. Господин Бейли улыбнулся криво одним лишь правым углом рта, смотря на ее длинные резиновые ноги. — Лорейн, деточка, будь любезна, найди мне пару приличных докладов или лекций по рапаксам, — попросил Джордж, поднимая спинку кресла и приготавливаясь к скорому взлету, о котором объявил по коммуникатору капитан. — Часа на два — два с половиной меня хватит. Желательно китайцев послушать — они непосредственно с рапаксами работают. Теоретики из Беркли мне не нужны, требуется конкретика: чем кормить, как лечить, как дрессировать. — Да, сэр.       В своих Кенсингтонских апартаментах Джордж оказался в самое что ни на есть идиотское время суток: в Лондоне было два ночи, в отстававшем на шесть часов Айрон Маунтайн лишь начало вечереть. Заседание Особого Трибунала назначили на завтра в девять, так что Джорджу пришлось силой заставить себя лечь в постель, однако сон как рукой сняло. Он ворочался, недовольно сопел и ловил себя на том, что нервничает. Причем нервничал он не так, как временами его заставляли беспокоиться рабочие проблемы. Он понимал, что боится разочарования. И даже пресловутые двести восемьдесят миллионов фунтов стерлингов были тут ни при чем. Джордж боялся какого-то более глубинного разочарования и чем больше о нем думал, тем меньше понимал его природу. Джордж страшился не того, что могло случиться, а того, что могло не случиться вообще ничего. Мучился сомнениями и опасался, что вся его интуиция окажется напрасной и обманчивой игрой воображения. И вот если Джордж не сможет больше доверять инстинктам, это будет катастрофой, потому что всю свою жизнь он отталкивался именно от какого-то непостижимого внутреннего чутья, которое вело его через перипетии карьерного роста и душевного становления. Джордж чувствовал людей, чувствовал бизнес, всем существом своим ощущал Систему, ее шестеренки, рычаги, передаточные механизмы, ее уязвимые узлы и ее неколебимую мощь. Интуиция была его главной опорой, позвоночным столбом его духа, но нашептывала она ему в этот раз с небывалой настойчивостью небывалые нелепицы. Она говорила Джорджу Бейли, что завтра все решится. Но что «все»? Главный ответ ускользал и растворялся в темноте неуютной лондонской ночи.       Ровно в восемь сорок пять утра простой черный БМВ господина Бейли подъехал на Стрэнд и остановился перед викторианским неоготическим зданием бывшего Королевского Суда. Уже около полувека здесь находился британский Особый Трибунал, занимавшийся вынесением приговоров по тяжким статьям. Убийцы, насильники, педофилы. Но чаще всего здесь судили политических активистов — мошкару, которая беспощадно забивалась благородному оленю Системы в глаза, уши и ноздри, надеясь напиться его кровью, но вместо того бессмысленно и предсказуемо гибла сама. Джордж думал, развивая метафору, что гнус действительно способен погубить гордое создание, но не потому, что, взявшись разом, мошки его засосут насмерть. Вовсе нет! Зато мошки способны свести царя леса с ума до такой степени, что в одержимой ярости он бросится в первое попавшееся болото, где утонет вместе со всеми облепившими его глупыми и жадными тварями. Система была настолько мощна, что лишь ее собственные поспешные и необдуманные действия могли ее погубить, развязав в процессе гигантскую кровавую бойню на всех уровнях. Поэтому, несмотря на довольно провинциальный и нереставрированный вид лондонского дворца правосудия, с его бестолковыми сказочными башенками, стрельчатыми арками и парой горгулий, Джордж в мыслях приветствовал его с уважением. Лондон, Париж и Берлин были континентальной осью анархических движений, и работающим в этом здании ребятам приходилось несладко, равно как и гвардейцам, которых толпы ополоумевших плебеев, словно орки, забрасывали бутылками с зажигательной смесью во время демонстраций.       Джордж отдал распоряжение водителю ждать на парковке, а сам отправился к зданию. Против обыкновения Джордж не взял с собой ни охрану, ни помощницу, потому что желал встретиться с объектом своего интереса один на один, и чтобы чужие глаза не видели его во время этой встречи. Если объект окажется пустышкой, Джордж собирался просто незаметно уйти и уведомить министра через Лорейн, что отказывается от сделки. Сейчас ничто не должно было отвлекать господина Бейли от сигналов, которые посылало его безошибочное нутро. На несколько секунд Джордж задержался перед высокой металлической оградой, защищавшей здание Особого Трибунала от улицы и от регулярно вспыхивавшей агрессии протестующих активистов. Он огляделся, рассматривая постаревший и подурневший за десятилетия, но хорошо знакомый район: если пройти в сторону церкви святого Клемента, ближайшими зданиями были корпуса Лондонской Школы Экономики, где Джордж провел четыре довольно неудачных месяца на стажировке, когда обучался в университете Арчера. В Европе все старые школы так и остались заведениями для плебса. Даже Оксбридж и Сорбонна не смогли перестроиться и дотянуть до элитных стандартов. Слишком въелись в них наивные понятия «открытости», «мультикультурализма», «эгалитарности». Молодое поколение элиты не имело права выходить в жизнь с той кашей в голове, которую создавали эти учебные заведения, но их псевдоинтеллектуальная идеологизированная заумь была весьма полезна для подпитывания безвольной плебейской интеллигенции. Джордж свой опыт в «Эл-Эс-И» считал важным, формирующим характер и мышление, но крайне неприятным.       После идентификации охрана при входе на территорию Трибунала вытянулась по струнке и вежливо приветствовала важного визитера. Джордж прошел через открывшиеся для него воротца. У входа в здание, украшенного псевдоготическим тимпаном, его уже дожидался агент. Льюис в своей всегда несколько подхалимски-фамильярной манере замахал руками, приветствуя господина Бейли. Джордж из вежливости отзеркалил тоже какое-то неопределенное дружелюбное телодвижение, поднимаясь по низким истоптанным ступенькам, и неожиданно грохнулся. Именно так: шел и упал. Да так, что ударился коленом о каменный пол и, спасая лицо, проехал по острому стыку плит ладонями, в кровь их разодрав. Как такое могло случиться, Джордж ума не мог приложить. То ли нога его соскользнула с края ступени, то ли сам дьявол выбил его подножкой из равновесия. Хотя господин Бейли вполне мог это сделать самостоятельно, вертлявый Льюис суетливо помог Джорджу подняться, материализовал откуда-то пачку одноразовых дезинфицирующих салфеток и предложил господину Бейли зайти к штатному врачу в здании суда. Джордж отказался. Настроение, и без того с утра муторно-нервозное, у него окончательно упало. Словно мрачный вулканический бог, Джордж, промокая салфетками и носовым платком выступившую кровь на саднящих ладонях, прошествовал следом за агентом по некогда внушительным, а теперь сильно облысевшим полупустым залам. Везде ощущался медленно подкрадывающийся упадок, словно общество доедало последние остатки зимних припасов, но делало вид, что их хватит еще надолго. Предчувствие грядущего таинства провалилось в тартарары, и теперь Джорджу начало казаться, будто он вовсе зря приехал в Лондон. Удивляясь самому себе, господин Бейли не мог понять, почему его настолько выбили из колеи ссадины на ладонях. Ему сделалось на несколько минут невообразимо тошно, и Джордж не мог поверить, что это всего лишь от вида крови. — Джордж, если хотите, я вам могу отрекомендовать очень качественную клинику с эпидермальным принтером, они вам за час напечатают верхний слой кожи, — предложил Льюис, открывая перед господином Бейли одну за другой массивные двери. — Так она и будет приживаться недели полторы, — сдерживая раздражение возразил Джордж. — Там один квадрат стоит порядка пятидесяти тысяч, а у меня тут наберется, — он отогнул салфетку и с опаской взглянул на пострадавшую сильнее всего правую ладонь, — по три на каждой руке. Я лучше с пластырем пару недель похожу. Тем более, что у Шварца в клинике есть оборудование, — прибавил он, немного подумав. — Я ресурсы не хочу тратить на такую ерунду. Вы уж из меня сахарного-то не делайте. — Я просто подумал, что вам может быть так удобнее, — пожал плечами агент. — Помяните мое слово, издеваться надо мной будут теперь все коллеги, — усмехнулся Джордж, воображая едкие бородатые шутки про неудачную депиляцию и одинокие вечера, которые кто-нибудь обязательно ввернет.       Коридоры и галереи, по которым Льюис вел господина Бейли, становились все менее обшарпанно-торжественными и все более неприветливыми. Продвигаясь вглубь здания, они словно подступали к самому чреву британской судебной системы, успешно боровшейся с пережитками прошлого: так называемыми «публичностью» и «соревновательностью». На подобные уступки для толпы могла пойти лишь власть, чувствующая, как под ней шатается не только трон, но и пол, и подвал, и все подземные коммуникации. Система таких сбоев не давала, потому что не подпитывалась иллюзиями и опиралась всего лишь на два простых принципа: монополию на технологии и сплоченность управляющей верхушки. Толпу можно увлечь на краткое время с помощью самых бредовых лозунгов и экстатических плясок вокруг костра или камня. Но на то она и толпа, что у нее продолжительность концентрации внимания и логика развиты на уровне трехлетнего ребенка — очень большого, агрессивного, психотического ребенка-великана. Поскольку в руках у Системы находились технологии, она могла заботиться лишь об объединении и воспитании элиты, которая составляла малое собрание жемчужин посреди бескрайнего двадцатимиллиардного океана взаимозаменяемых человеческих единиц. Заигрывание с остальным населением ее не интересовало. Системе, возможно, впервые в истории, не нужна была толпа ни чтобы эксплуатировать ее труд, ни чтобы на ее плечах стоять у руля — гигантский прогрессивный шаг, достигнутый невероятным трудом. Если бы большая часть населения планеты исчезла, замкнутая экономика нового строя лишь вздохнула бы с облегчением. Люди просто не осознавали, что им лишь позволяют проживать жизнь на этой планете и потреблять ее ограниченные ресурсы — к счастью, во все более жестко регулируемых количествах. А выродки, которые мнили себя чем-то большим, нежели временно слипшимся сгустком молекул, попадали в эти стены — в большинстве случаев, чтобы их никогда не покинуть. Иногда и среди этих ублюдков попадались жемчужины, только совсем особого сорта.       Льюис сопроводил Джорджа, наконец, к одному из залов, где должно было состояться закрытое заседание. Изначальное его предназначение было иным — скорее всего какая-то опэн-план контора для архивариусов. Но поскольку заседания закрытых судебных комиссий проходили непрерывно, англичанам пришлось освоить под судопроизводственные помещения все подходящие комнаты во дворце. По крайней мере, дела разбирали тут очень быстро. — Джордж, вы хотите один пойти, или мне вас сопроводить? — вежливо поинтересовался Льюис. — Судьи, правда, настаивают, чтобы присутствовали только вы. Все предупреждены о том, что вы придете. — Да знаю я правила, — неприязненно перебил агента Джордж. — Как будто первый раз! Зал совсем пустой там? — Нет, как раз наоборот. Вы слишком выделяться не будете, — поспешил порадовать Льюис. — Поскольку дело нетривиальное, на каждом заседании собирается много специалистов, от студентов-криминалистов до антропологов. Занимайте место в первых рядах справа, чтобы поближе на него глянуть, — Джордж опять нахмурился, услышав замечание о наблюдающих судебный процесс специалистах. — А откуда понабежали все эти господа, осмелюсь полюбопытствовать? — Не беспокойтесь, это люди, работающие исключительно в Системе, — интимно засипел Льюис. — Сами понимаете: политическая статья с вышкой в перспективе, тем более, такой экземпляр. Разбирательство проходит строго закрыто, они даже о приговоре никому не сообщают. — Не рассказывайте мне то, что я и так прекрасно знаю. Меня больше настораживают эти наемные работники, — Джордж украдкой указал глазами на подошедшую к двери в зал заседаний группу невзрачных молодых людей, имевших характерный для многих обитателей этой части света анемический цвет лица. Льюис отозвался с уверенной холодностью таракана, всю жизнь ловко шныряющего между шестеренками дьявольской машины: — Они сами в этом зале окажутся, если будут о чем-либо распространяться.       Джордж закусил в задумчивости верхнюю губу, довольно привлекательно геометрически очерченную, будто рассеченную надвое. — Вы его видели лично? — спросил господин Бейли после паузы. — Вчера. Наконец-то удалось. — Что скажете?       У Льюиса зажглись хитростью и азартом лисьи желтоватые глазки. — Джордж, вы сейчас сами составите представление, — прочувствованно произнес агент, словно импресарио циркового мага, обхаживающий богатого спонсора. — Зачем я буду что-то говорить? Осталось пять минут, начинают они строго вовремя. Идите, идите. Вам еще салфетки нужны? Могу всю пачку отдать. — Всю не надо, дайте свежие.       Льюис услужливо забрал окровавленные лоскуты, которые господин Бейли, морщась, оторвал от жирно блестевших красных ссадин на холеных гладких ладонях, и с великой осторожностью помог Джорджу их защитить от вредных влияний окружающей действительности новыми антибактериальными салфетками. Потом агент поспешил вперед, чтобы распахнуть перед господином гендиректором дверь, и Джордж вступил в помещение, немедля ударившее по всем его пяти чувствам блеклостью, духотой, прогорклостью и зудящим шумом разговоров. Первым на ум пришло: нет ничего хуже, чем в эдакой кафкианско-канцелярской обстановке выслушать вердикт о высшей мере. Приговорят к смертельной инъекции так, словно штраф на пятьдесят долларов выпишут. Даже судья без мантии. Впрочем, была бы воля Джорджа, он еще больше упростил бы схему судопроизводства по таким простым делам, как убийство правоохранителей на глазах у сотни свидетелей. Председатель комиссии узнала господина Бейли и украдкой ему кивнула, чтобы не привлекать излишнего внимания к высокопоставленному посетителю, хотя директор корпорации «Паноптикум» волей-неволей притягивал взгляды скромным и аскетичным великолепием своего внешнего вида.       Как советовал агент, Джордж пробрался к широкому зарешеченному окну справа, выходившему во внутренний двор, и уселся в четвертом ряду, подальше от вызывавших недоверие людей, которые переговаривались, сидя группками. Впрочем, Джордж, хоть и чувствовал себя не в своей тарелке, не испытывал страха и неприязни к плебсу, которые довольно часто замечал у молодежи — ребята по восемнадцать-двадцать лет предпочитали притворяться, что им никогда не придется столкнуться нос к носу с людьми того сорта, что собрались сейчас в зале. Он однажды беседовал за бутылкой Гленфиддика тридцатилетней выдержки с министром образования Питером Югендом, и, к удивлению Джорджа, тот подкрепил его собственные отрывочные, несистематические наблюдения новейшими социологическими данными: многие молодые люди демонстрировали явную тенденцию отсиживаться внутри стен Системы. Они тушевались перед плебсом, говорили, что не терпят простых людей, хотя на самом деле просто трусили даже перед самим запахом их тел, жилищ и общественных зданий. Некоторые побаивались рабов. Эти переживания Джордж со стороны вполне мог представить, но вот простить малодушия не мог никак. Человек Системы должен уметь повелевать, а не прятаться за репрессивный аппарат, как за матушкину юбку, ибо он сам и есть Система. Джордж настоятельно советовал министру возвратить хотя бы обязательные семестровые стажировки в так называемых «старых университетах». Всем, конечно, было известно, из-за какого жуткого случая закрыли программы обмена, но Джордж придерживался того мнения, что Системе не нужны неженки, не способные отстоять себя. Джордж принадлежал еще к тому поколению, которое в существенно меньшей степени чуралось общения с низами. И он всегда лично занимался воспитанием своих рабов. Ровно девять. Вторая дверь зала отворилась, и показались не сотрудники тюремной охраны, как можно было бы ожидать, а четверо вооруженных гвардейцев в хорошо скроенной и ладно сидящей черной форме международного образца, в облегченной броне, защищающей грудь, плечи, спину и шею. На предплечьях жесткие наручи, перчатки с металлическими шипами на костяшках пальцев, чтобы каждый удар кулаком разносил кости черепа не хуже кастета, на головах легкие шлемы и защищающие лицо маски. Джордж невольно улыбнулся. Ребята были исключительно хороши собой, в немалой степени оттого, что их лиц не было видно — физиогномика часто портила для Джорджа впечатление, он был в этом аспекте исключительно привередлив. Благодаря функциональным военным костюмам и преувеличивающему телесные формы кевлару, ребята походили на киборгов. Гвардейцы были привлекательны технологичной асексуальной мужественностью. Джорджу само собою подумалось, что он, как представитель Системы, мог называть их без какого-либо кокетства «ребятами», даже по-панибратски «пацанами», учитывая разницу в возрасте. А для остальной массы населения эти бронированные парни были сверхъестественными существами, безликими и всемогущими ангелами возмездия, которым при наличии особых распоряжений дозволялось карать зарвавшихся маргиналов на месте. Удивительно, что они этого-то не забили насмерть. Видимо, не поняли в свалке, что двое бойцов смертельно ранены, а у третьего пробито горло и легкое в трех местах. Не разъярились в достаточной степени из-за товарищей, чтобы расколоть череп о бордюр. Или же поступил приказ не уничтожать даже самых агрессивных. Льюис предупредил, что ракшаса избивали по несколько суток кряду во время допросов и его нужно будет в обязательном порядке полностью обследовать в клинике. Сказал, что периодически случаются приступы мигрени до обмороков — еще одна головная боль (Джордж оценил потенциал каламбура) для Шварца, потому что имплантировать шокер при черепно-мозговой травме даже средней тяжести проблематично и опасно. Но без «Скорпиона» Джордж вряд ли рискнул бы иметь дело с ракшасом.       Все присутствующие в зале — и Джордж вместе со всеми — вытянули шеи, чтобы поскорее увидеть подсудимого. Убийцу провели через зал и отправили на скамью в клетке. У Джорджа вдруг бешено заколотилось сердце. Господин гендиректор даже немного побледнел — до того ему сделалось не по себе из-за подскочившего пульса. Он жадно следил глазами за тем, кому хватило отчаянной решимости, чтобы завалить трех сотрудников гвардии, гораздо более основательно экипированных, нежели нынешние. Джорджу представилась во всех деталях, как на ладони, неравная схватка. Ракшасом, должно быть, руководили в тот момент непоколебимость, звериная установка выжить любой ценой, и он почти вырвался благодаря рассчитанной точности каждого действия и фантастической скорости реакции. Он, вероятно, был бесподобен в тот сверхнапряженный момент между жизнью и смертью, свободой и арестом. Джордж почувствовал, что дрожит — никогда с ним такого не случалось. Ему больше всего хотелось встать и уйти из зала, потому что все, что ему нужно было увидеть, он увидел словно бы во вспышке озарения. Продано! Господину с ободранными ладонями в четвертом ряду справа! Без этой игрушки Джордж из Лондона не улетит. Точнее сказать, он улетит уже завтра, но со всеми свидетельствами права на собственность. После этого Джордж будет дожидаться дома того запредельного мига, когда протянет руку и дотронется до существа, тело которого являлось результатом работы молекул ДНК, восстановленных после семи тысяч лет забвения и смерти. Убийца был словно мелодия, сыгранная по записям на древнем папирусе — сделанным на свитке, который рассыпается в пыль при одном прикосновении пинцета, и расшифрованным лишь с помощью рентгенограмм и нанороботов. Или же, если представить что-то более материальное, ракшас был сродни возвращенной к жизни серебряной лире из королевского погребения в городе Ур, найденной среди богатых даров и следов человеческих жертвоприношений. Вместо изгнившего и оставившего только следы в почве корпуса человек создал новый резонатор, он натянул жильные струны вместо давно исчезнувших, он исхитрился вычислить строй древнего инструмента, хоть и не знал, какие песни он играл раньше. Но голос возрожденного инструмента вибрировал, вернувшись из темноты веков, пронзительной телесностью.       Джордж с трудом сдерживал себя, чтобы не вскочить и не отправиться к выходу, задевая чужие колени, пока протискивается между рядами. Ему не интересно было более слушать этот спектакль. Единственное, что имело бы сейчас смысл, это написать Лорейн одно слово «Да». Она бы сразу поняла — это ее работа, понимать с полувзгляда, что хочет сказать господин Бейли оттопыренным мизинчиком — и запустила бы немедленно процесс оформления. Звонок в приемную министра Макдугалла, назначить встречу на завтра, как можно раньше и никаких «подождать пару дней». Подготовить сумму для оплаты и организовать перевозку «кирпичей» на Треднидл стрит, в Центральный Банк Англии. И уже срочно давать отмашку Барри Шварцу, чтобы готовил самолет.       Однако господину Бейли пришлось свое нетерпение обуздать и остаться до перерыва. Ему не хотелось сейчас ни наблюдать, ни пристально рассматривать ракшаса — алмазу требуется огранка и оправа, прежде чем он станет отличим от куска кварца, а окружающая обстановка искажала и сводила на нет первое впечатление. Джордж лишь хотел унести с собой ощущение этого «присутствия», выражаясь искусствоведческими терминами, почти потусторонней, без сомнения, нечеловеческой энергетики, которая невесомой волной касалась его при каждом движении существа. Джорджу внезапно припомнилась давнишняя история про «Джоконду» и семейство Гримбергенов. В свое время это был мировой скандал, который одним резким ударом под дых приучил «широкую общественность» знать свое место. «Мона Лиза», величайшее произведение всего западного искусства, оказалась ко всеобщему ужасу в руках частного владельца. А ведь Леонардо так и не отдал портрет предположительной Лизы Жерардини даже заказчику. Вместо того, он бережно держал эту маленькую картину при себе. С ним она переехала во Францию и оставалась с художником до самой его смерти. Создатель предназначил ее не для толпы, а для собственного вдумчивого приватного любования, для долгого размышления, медитации в тишине покоев королевского дворца. Туристическая культура ХХ века и «эпоха технической воспроизводимости» насиловали это произведение до тех пор, пока оно не превратилось в заслюнявленную визуальную жвачку. Но в пятидесятых годах уже XXI века пришел телекоммуникационный магнат Альфонс Гримберген и выкупил ее у французов за семь миллиардов условных единиц, курс которых через несколько месяцев катастрофически обрушился. Плебс орал и топал ногами, хотя для него ничего, в сущности, не поменялось. Посетители Лувра не всматривались в темную тайну Джоконды, когда толпой, ощетинившейся селфи-стиками, обступали ее, чтобы потребить. А кому требовалось рассмотреть, все равно изучали картину с помощью инструментов технической воспроизводимости. Толпе нужен был даже не сам выбор, а обещание оного, некая смутная перспектива решать между поездкой из Мехико или Новосибирска в Париж и кликом курсора по ссылке. Система старалась предоставлять плебсу как можно больше подобных вариантов «выбора», но иногда громким и болезненным щелчком напоминала о его истинной природе. Впрочем, поколение спустя уже девяносто процентов произведений, выставленных для плебса, были качественными копиями, напечатанными с помощью приличных 3-D принтеров. Просто в отличие от истории с «Джокондой», этот факт не афишировался. Джордж регулярно бывал в доме у Гримбергенов в Вашингтоне, потому что «Паноптикум» со дня своего основания работал с их системами слежения. Никогда не упуская возможности остаться с картиной наедине, он вспоминал каждый раз с отвращением их первую встречу в Лувре. Тогда Джоконда была еще витринной проституткой. Теперь она словно озарялась изнутри загадочным, едва уловимым сиянием. Джордж смотрел на закованного в кандалы убийцу, для которого государственный обвинитель требовал высшей меры наказания, и видел свою собственную Джоконду посреди мусорной кучи. По залу ракшас прошел так, будто каждое его мускульное сокращение было частью накрепко выученной и до блеска отполированной хореографии, как если бы он мог сознательно контролировать каждый сустав и связку, как если бы с точностью компьютера сканировал и анализировал окружающую среду. Он перемещался в пространстве настолько оптимально и слаженно, но в то же время естественно, что казался не гибридом двух видов бесхвостой обезьяны из рода Homo, а леопардом в замедленной съемке. На видео даже чистокровные рапаксы не вызывали у Джорджа жутковатого чувства, которое возникло в присутствии живого хищника, равного человеку по разуму. Джордж старался не рассматривать его в упор, чтобы не встретиться взглядом, но ракшас, казалось, вовсе не интересовался людьми. Джорджу запомнилось в одной из лекций, что Homo Rapax плохо различают человеческие лица, могут не узнать на фотографии находящегося тут же рядом экспериментатора. Сапиенсов они распознают скорее по походке, голосу и общему силуэту. А как обстоит дело у высокосоциализированных гибридов? Льюис упомянул еще, кажется, что у парня сильно посажено зрение.       Итак, дивный гибрид либо погибнет в здешнем цугундере, либо станет редчайшим, экзотичнейшим предметом роскоши в пентхаусе господина гендиректора, размышлял Джордж. Едва ли кто-то из присутствующих на судебном заседании чиновников или «специалистов» был способен понять, что за изумительное произведение природы и генной инженерии предстало перед ними. Судопроизводственному механизму требовалось отыграть свою корявую, скрипучую пьесу, записанную на валу механического пианино, и, если удастся, продать приговоренного, а потом освоить поступившие в бюджет средства. Антропологи и криминалисты, напустив на себя глубокомысленный вид, делали заметки в смотревшихся анахронически бумажных блокнотах, и Джордж задавался вопросом, что они могли ценного записать. Как сел? Как повернул голову? Как односложно и скупо ответил на вопросы? Опустившись на скамью подсудимых, ракшас перестал вообще производить какие-либо движения. Он замер, ровно держа танцорскую осанку, краем глаза и уха следил за действом, но сам почти полностью растворился в состоянии, похожем на медитацию. Лицо каменное, но отнюдь не пустое, в глазах — необычайно красивых, серых, как у снежного барса — тлеет лютое прожигающее пламя. Чтобы хоть немного понять это существо, требовалось не трусовато глазеть с почтительного расстояния, а вторгнуться в его личное пространство, выволочь из невидимой скорлупы, где ракшас закупорился, вытрясти из него душу силой и хитростью. Для Джорджа было самоочевидно, что столь неординарного питомца еще никому не удавалось приобрести.       Убедившись, что сидящий в углу солидный загорелый господин в светло-сером костюме от Эрменеджильдо Зенья безразличен убийце в той же мере, что и остальные господа в костюмах от Ейч-н-Эм, Джордж втихаря сделал несколько дыхательных упражнений, чтобы немного успокоиться. Затем, улучив момент, когда ракшас повернул благородно посаженную голову в сторону окна, господин Бейли пригляделся к лицу подсудимого. На нем не читалось ничего, кроме сосредоточенной жесткой решимости пройти через глумление генетических родичей и встретить уже заранее известный приговор. В жемчужно-серых глазах аристократического монстра было отрешенное и стальное принятие грядущей смерти. И усталость. Он устал от людей, которые никак не могли наговориться и наслушаться собственных речей прежде, чем его убить. Джордж сосредоточился на наблюдении того, как это существо принимает неизбежное: без тени страха, но и без бравуры глупого молодого и идеологически промаринованного солдатика. Он был со смертью на равных. Не пытался ее презирать и не умолял, чтобы она отступила. Он сам был исчадием смерти, ее незаконным, но, надо полагать, любимым сыном. Сам бог замогильного царства подарил его людям, когда позволил древним цепочкам ДНК ожить в новом теле. Только толпа низших служителей Системы, отрабатывающая сейчас спектакль правосудия, явно не имела представления о том, что такое живое произведение искусства, для чего оно вообще кому-то может понадобиться, равно как и то, что шедевр необходимо выносить за скобки плебейских бытовых представлений о добре и зле. Великолепное чудовище должно было жить и приносить удовольствие тому, кто способен постигнуть ценность высочайшего из всех искусств — наслаждения Другим. Место ему не в комнате для казней, но и не среди плебса, с которым он пытался мешаться — вот вам плачевные последствия этого взаимодействия. «Но ломать этого тибетского монаха придется очень тщательно», — заключил про себя Джордж. ***       Джордж нетерпеливо расхаживал по приемной министра юстиции и злился оттого, что уважаемый господин Макдугалл заставлял себя ждать. Джордж Бейли не привык к тому, чтобы его заставляли ждать, но крайне высокомерный бритт, страдающий комплексом провинциала, показывал миллиардеру, кто на этом захолустном отростке Системы большая шишка. Вообще Джорджу никогда ни Англия, ни англичане не нравились. Европа ему в принципе казалась заштатной дырой с вечными уличными протестами маргиналов и отвратительной едой даже в мишленовских ресторанах. В Лондоне, правда, больше, чем с двумя звездами ресторана не найти. Здесь и продуктов-то нормальных днем с огнем было не сыскать, разве что русская осетрина и мамонтятина не отдавали антибиотиками. Каждый раз, когда Джордж летел в Европу на несколько дней, персонал был вынужден набивать целый контейнер еды, потому как господин гендиректор не доверял даже местному «экологическому стандарту». А вот британский акцент Джорджу нравился. Точнее, он его ужасно забавлял: звучал столь пафосно и смешно одновременно, словно англичане сами не верили, что можно на полном серьезе говорить с подобной интонацией. Британской империи не существовало уже чуть не двести лет, а бюрократы с Итонскими замашками все еще мнили себя имперцами. Ровно так же русские считали свою страну самой большой в мире, даже после Пекинского договора. Джордж не удержался от барственной улыбки. Лорейн устроилась на одном из обширных кожаных кресел и тайком играла в симуляторе, делая вид, будто ведет переписку по работе. Она соблазнительно скрестила длинные ноги, обтянутые натертым до блеска фактурным латексом. Правда, Джордж заметил, что к ее левой щиколотке опять прилип длинный блондинистый волос и совершенно испортил вид. Ну сколько можно? Делать замечание в очередной раз у господина Бейли не было охоты, хотя выговор с предупреждением его бы развлек. Джордж не знал, как скоротать время. Он уже пересмотрел все пыльные въевшейся вековой пылью портреты на стенах и изучил золоченые старомодные корешки на книгах в шкафу, обсудил по телефону с начальником безопасности проверку системы слежения в пентхаусе. Келли доложил, что аппаратура в доме работала отлично, несмотря на многолетний простой, — раб, которого использовали для тестирования, ни одного резкого или подозрительного движения безнаказанно сделать не смог. Датчики функционировали бесперебойно в любой точке апартаментов, программное обеспечение нового поколения было установлено, и теперь оставалось лишь настраивать тонкую нюансировку в машине, которая будет чутко оберегать хозяина от потенциально опасных действий игрушки. Джордж тайно изнемогал в предвкушении, как мальчишка, которому должны со дня на день подарить мотоцикл. После посещения судебного заседания, существо накрепко завладело его мыслями. До самого утра Джордж тщетно ворочался в постели, нехотя силясь хоть на время изгнать из памяти жуткие северные серые глаза необычайной красоты. Волчий чистый и недобрый взгляд живого ископаемого неотступно преследовал Джорджа. Невыносимо хотелось побыстрее уже заполучить возможность рассмотреть существо во всех подробностях и непременно потрогать искусственно напечатанную шкурку мальчика, переливающуюся как чернокрылая бабочка — то непроницаемо бархатную, то сверкающую иризирующим шелком. Джордж старался не представлять, какой она будет на ощупь, потому что от одной мысли становилось тесно в брюках. Да и не все сразу. Парень находился уже на пределе своих душевных сил, он был измотан и загнан довольно мерзкими и отсталыми формами туземного тюремного быта. Сверх того, он был убежден, что ему вынесут высшую меру, но держался жестко и непримиримо. Каким бы «дзен-монахом» — так в шутку прозвал его про себя Джордж — монстр с гималайских предгорий ни был, одному богу было известно, какое количество внутренних ресурсов уходило на то, чтобы сохранять гордую осанку. Наблюдая за ним, Джордж четко рассмотрел — нет, не слабину, — но едва заметные бреши в броне. Мальчик был тонкой душевной организации, отнюдь не аутистической вещью в себе, навроде чистокровного Homo Rapax. Качественный коктейль получился у его безымянных создателей, прямо как в баре Хай Файв в Токио, где бармен неизменно удивлял Джорджа почти телепатической способностью составлять изысканные комбинации эксклюзивных ингредиентов, безмерно льстивших взыскательному вкусу господина гендиректора. Без сомнения, с таким придется очень серьезно работать, прежде чем он к себе подпустит. Но мальчик стоил усилий. Стоил экстраординарный раб и тех безумных денег, которые хотели бритты. Джордж решил, не давая затупиться его нынешней боли, дожать ракшаса именно сейчас, пойти на блицкриг, чтобы в дальнейшем иметь пространство для маневра в сторону ослабления режима. — Господин Бейли? — высокий седой господин соблаговолил, наконец, выйти из офиса. — Простите за ожидание, — холодно бросил Макдугалл и сделал приглашающий жест.       Джордж улыбнулся в ответ ему с легким оттенком снисходительности. Сейчас он подпишет документы, и никакой больше министр в захолустной обнищалой стране не будет стоять на пути удовольствий великого Джорджа Бейли. Три дня еще осталось его чудовищу провести в клоаке, после чего он будет доставлен в личный изысканный Ад Джорджа, находившийся в шести часах лета от Лондона. Джордж вернется в любимый Айрон Маунтин уже сегодня вечером и будет с вожделением ждать прибытия гостя. — Присаживайтесь, господин Бейли, — высокомерно произнес чиновник. Сделка подразумевала столь беспрецедентную сумму, что лично министр юстиции отвечал за подписание контракта. — Ну-с, вы все решили? — Да, вполне, господин Макдугалл, — Джордж небрежно пожал плечами. Он мог и страстно желал потратить двести восемьдесят миллионов фунтов стерлингов, чтобы доставить себе экстравагантную радость. — Давайте еще раз пробежимся для справки, — министр взял со стола какой-то листок с напечатанным текстом, посмотрел на него пару секунд. — Итак, господин Бейли, речь у нас идет об осужденном номер 347/57, имя Йорн Аланд. Представляет собой генетический сплайс Homo Sapiens и Homo Rapax. Как вам известно, неформальное название такого гибрида — «ракшас»,— педантично информировал министр. — Все особи, которые были созданы до сего момента лицензированными лабораториями, содержатся в питомниках. Но осужденный притворялся человеком, был воспитан в приемной семье наравне с собственными детьми, получил университетское образование, незадолго до ареста защитил диссертацию в Кембридже. Никаких сведений об институте или частной лаборатории, где его могли вывести, мы не отыскали. На допросах упорно повторяет, что не знает. Соответственно, официальный владелец не установлен, генетического паспорта нет. Самоочевидно, что проект был нелегальный, — Джордж с удовольствием ухмыльнулся. Если бы ракшас был легальным, то он мальчика не смог бы приобрести. Капитан Очевидность. Давайте уже побыстрее, господин министр. — Доля человеческих генов небольшая, около восьми процентов, — продолжил министр юстиции. — Кожа почти полностью заменена на искусственно синтезированную, волосы черные, глаза серые. Рост 187 сантиметров, вес 94 килограмма. Хочу еще раз предупредить, что у Homo Rapax более мощный и плотный костяк, а мышечная масса преобладает над жировой тканью. Поэтому, имея внешне относительно грацильные характеристики, ракшас имеет вес на 20 процентов больше, чем человек с такими же данными. Физически с ним довольно сложно справиться. Сила сжатия челюстей — пятьсот килограммов на квадратный сантиметр, это в полтора раза больше, чем у алабая. Верхние клыки — три сантиметра длиной. Конкретно его, как сами понимаете, мы подробно не исследовали, но чистокровный рапакс способен наносить удары почти в тонну силой, прыгать с места на высоту человеческого роста и на спринтерской дистанции развивать скорость до сорока километров в час. 347/57 был арестован после того, как убил двоих гвардейцев в бронеснаряжении во время уличных беспорядков два месяца назад. Как выяснилось в ходе следствия, его жертвами ранее стали еще пять человек, но есть большая вероятность, что эта цифра не окончательная. Если вы откажетесь, у него однозначно будет высшая мера. Вы справитесь с таким типажом? — Макдугалл прищурил острые пронзительные и совершенно бесцветные глазки на миллиардера. — Отчего же не справиться-то? Справимся, конечно… — с подчеркнутой ноншалантностью пожал плечами господин Бейли. — Я вопрос изучил, господин Макдугалл, будьте уверены. Прекрасно представляю, с кем связываюсь, но на то и разработан «Скорпион», система контроля поведения и программа дрессировки. Я профессионал. А домашний зверек, мне мыслится, из него получится отличный. — Что ж, желаю удачи, — улыбнулся министр, только что продавший миллиардеру де-экстинктное существо, еще два месяца назад считавшееся гражданином и налогоплательщиком. — Мордашка у него смазливая, ничего не скажешь. — Привлекателен он весьма, — нараспев произнес Джордж. — И по глазам видно, что не разнуздан — воспитание хорошее, стесняться будет… Я ни на мгновение не усомнюсь в том, что он подойдет. Да, и мне всегда хотелось питомца, который говорит с британским акцентом, — ядовито прибавил Джордж и бросил на господина Макдугалла насмешливый взгляд. Тот лишь холодно улыбнулся в ответ. Свои пять процентов от суммы сделки он получит.