Ничего святого

      Хонджун с силой захлопывает за собой дверь и широкими шагами проходит в комнату к своей кровати, где на подоконнике лежит немного мятая пачка. Он обещал себе держаться, быть спокойным и сдержанным, но как тут можно оставаться в гармонии, когда каждая тварь решила проверить его нервы на прочность?       Он до последнего надеялся, что собрание пройдёт если не без эксцессов, то хотя бы более-менее продуктивно. Вторая половина года всегда более напряжённая и загруженная, поэтому от помощи он бы точно не отказался, особенно старшекурсников. Но и здесь его поджидал провал. И он бы ещё задумался над тем, что что-то делает не так, если бы главная проблема не заключалась в должности его отца.       Хонджун знал, что там будет Минги, и заранее настраивал себя на спокойствие и пофигизм, но все попытки оказались тщетными. И то, что он повёлся на его манипуляции, бесит больше всего.       Минги знает, куда побольнее надавить, как одним словом вывести его из себя, что сделать, чтобы испортить все его планы. Хонджун уверен: если бы Сонхва не пошёл с ним, тот точно бы выкинул что-нибудь похуже обычных словесных придирок. И всё ради того, чтобы занять лидирующую позицию. До каких пор он собирается унижаться?       Вопрос, кто из них более жалкий — Хонджун, который продолжает вестись на провокации и болезненно воспринимать давление Минги, или Минги, так и не смирившийся, что для достижения цели нужно пахать при любых обстоятельствах — остаётся без ответа.       На улице холодно, безлюдно и пасмурно, вот-вот пойдёт дождь, но Хонджун всё равно упрямо движется в сторону стадиона. На него тут же накатывают воспоминания о том, как здесь постоянно прятался Юнхо, уставший от людей и шума. Сидел, прижав худые колени к груди, и неопределённо смотрел вперёд с совершенно нечитаемым выражением лица. Сейчас Хонджун понимает его как никогда.       Юнхо никогда не нравилась студенческая жизнь, он сам об этом рассказывал, когда они стали ближе. Он решил сдавать экзамены и поступать в академию только из-за Уёна, чтобы просто быть рядом. Дело не в ревности и контроле — уже тогда он понимал, что теряется, и начало учёбы на факультете, который совершенно его не привлекал, было попыткой ухватиться за нормальную жизнь.       У него почти получилось обвести их вокруг пальца. Если бы не Сонхва, то, возможно, он бы и не вернулся к старым привычкам, не выдал бы себя. С другой же стороны, рассуждает Хонджун, кто знает, что ещё могло послужить катализатором.       Юнхо никогда не был в порядке. Он умело убедил и себя, и других, что вышел в подобие ремиссии, оставил бредовые мысли и замашки позади, а по факту нуждался в реальной помощи, которую сейчас и получает. Госпитализация была просто делом времени.       И всё же Хонджун скучает по ночным разговорам с Юнхо. Они не были особо близки, но каким-то образом умудрялись поддерживать приятельские отношения. А что касается его тёмного прошлого и Сонхва… Хонджун предпочитает думать, что это не его дело. Он сделал всё, что мог, направил их обоих, и в каком русле они продолжат выстраивать общение, его уже не касается. Он не занимает ничью сторону, не бросается обвинениями и не смеет осуждать.       Хонджун выкидывает бычок и уже собирается вытащить вторую сигарету, как с досадой обнаруживает, что пачка пуста. Возвращаться в комнату не хочется. Ему до сих пор неловко и злобно, что Сонхва увидел его эмоциональную реакцию на слова Минги, но…       Он не будет больше сбегать. Он такой, какой есть. Он имеет право на слёзы, на злость, обиду, разочарование. Лучше перенаправить энергию с жалости к себе на придумывание решений, что ему делать со старостатом. Сдать позиции? Отдать своё место Минги или кому-то другому? Отказаться от своих целей только потому, что его пытаются запугать? Да хрена с два.       Минги может делать что угодно. Слухи, грязные сплетни, угрозы — плевать. Хонджун выдержит любой удар, как бы больно и страшно ни было. Конкуренция только разжигает в нём огонь, побуждает работать больше и усерднее. Сдаться этим слабакам? Никогда в жизни. Он больше ни за что не прогнётся, чтобы кому-то угодить. Хватит с него.       Небольшая вылазка на свежий воздух помогает собраться и успокоиться. Хонджун ещё недолго смотрит на горизонт, прежде чем вернуться в комнату. Сонхва, наверное, тоже уже пришёл и ждёт его с этим своим очаровательным блестящим взглядом.       Несмотря на боевой настрой и желание доказать им всем, что он чего-то стоит, его до сих пор переполняют разочарование, тоска и уныние. Хонджун не хочет портить Сонхва настроение своим угрюмым выражением лица, поэтому пытается выглядеть максимально нейтрально, когда подходит к комнате. Конечно же, тот обо всём догадается, когда увидит его, но попробовать можно.       Удивлённый вздох тут же срывается с обветренных губ, стоит ему открыть дверь. Сонхва поворачивается на звук и зачем-то прячет коробку с его любимым печеньем за спину, хотя на полу расстелен плед с другими сладостями. На тумбочке стоят две большие чашки с, Хонджун принюхивается, горячим шоколадом, а гирлянда, которую он недавно повесил для уюта в уголке с фотографиями, окончательно добивает эту милую картину.       — Это что? — растерянно спрашивает Хонджун и нерешительно делает шаг внутрь. — Когда ты успел?       — Я… — Сонхва отмирает и, наконец, кладёт печенье к остальной еде, с предвкушением и интересом смотря на Хонджуна. — Мне показалось отличной идеей сделать что-то подобное, чтобы подбодрить тебя. Уён сказал, что ты любишь сладкое, поэтому…       — Ого, — вздыхает Хонджун, уже в сотый раз пробегаясь взглядом по организованному Сонхва сюрпризу. Он спит? Он попал в рай? Эмоций слишком много, он не знает, как правильно выразить хотя бы одну из них, поэтому поспешно переобувается в пушистые тапочки и садится. — Это так неожиданно. Извини, я не знаю, как мне реагировать. А какой повод?       — Да просто, — Сонхва протягивает Хонджуну его чашку и опускается напротив. Он слегка смущённо улыбается, но видно, что доволен. — В последнее время тебе было нелегко, так что решил сделать что-то уютное и приятное, чтобы поднять твой дух. Ты не против? Запоздало, конечно, спрашиваю…       — Нет, — качает головой Хонджун и с удовольствием отпивает напиток маленькими глоточками. Он сильно замёрз, поэтому Сонхва попал точно в цель, как и всегда. — Для меня никто подобного не делал. Обычно я обо всех забочусь, знаешь. Крайне… странные чувства, но я очень благодарен. Спасибо.       Сонхва просит его сделать какую-нибудь позу и щёлкает фотоаппаратом, который Хонджун разрешил ему брать в любое время, чтобы практиковаться и чаще замечать красоту в окружающем их мире — за вечной беготнёй и занятостью порой так легко потеряться и исчезнуть, что иногда необходимо искать способы заземления. Он рад, что Сонхва прислушался к его совету.       — Не хочешь поговорить о случившемся? Ты же переживаешь, — начинает Сонхва и усаживается поудобнее. Хонджун же открывает ту самую коробку с печеньем и протягивает одну Сонхва, прежде чем поесть самому. — Ты вечно печёшься о нас, решаешь наши проблемы, ищешь лазейки, но никогда не заботишься о себе. Меня это беспокоит.       — У меня нет синдрома спасателя, если что, — слегка улыбается Хонджун, наблюдая за тем, как причудливо закручивается пар от чашки. — Но я не могу не помогать, мы это уже обсуждали. Таким образом я компенсирую то, чего не хватает мне. Или когда-то не хватило.       У Хонджуна никогда не было любящей семьи. Отец, живущий по строгому графику, мало интересовался тем, чем занимаются его жена и сын, больше сконцентрированный на своей карьере. Он мог сутками не появляться дома, чтобы объявиться позже и втянуться в очередную семейную ссору. Мать же всегда обвиняла Хонджуна в том, что он отнял лучшие годы её жизни. Не сосчитать, сколько раз она говорила, что жалеет о его рождении, упрекала в своей нереализованности. Она мечтала, чтобы он исчез.       В родном доме Хонджун чувствовал себя чужим и лишним. Самая банальная забота отца и матери была ему незнакома: его никогда не забирали после школы, не собирали еду в дорогу, не беспокоились, если он задерживался. Им всегда было без разницы. Когда на родительский день к остальным детям приходили члены их семей, Хонджун всегда был один. У них даже нет общих семейных фото.       Хонджун больше тянулся к маме, хоть и знал, что на всю свою любовь и трепет, которые переполняли его с головы до пят, он получит лишь раздражённый вздох и укоризненный холодный взгляд. Он знал. Знал, но всё равно покупал ей цветы, ухаживал за ней, каждый день делал комплименты и старался не разочаровывать.       Этого никогда не было достаточно.       Цветы оказывались в мусорном баке, комплименты игнорировались, а ухаживания воспринимались с агрессией. Хонджун не пытался понять, что с ним не так. Повзрослевший слишком рано, научившийся жить в одиночестве, он воспринимал это, как должное. Добиться от мамы реакции было своего рода достижением, поэтому он радовался и её грубости.       Она умерла внезапно — несчастный случай. И тогда, сидя в траурном зале, Хонджун не впервые, но напрямую столкнулся с тем, насколько лицемерными, лживыми и расчётливыми бывают люди. Среди многочисленных родственников, рядом с родным отцом, он по-прежнему был совершенно один.       Смерть жены прошла мимо его отца. Хонджун был в курсе, что он изменял ей, что ему было плевать на неё и на её чувства, но он не думал, что тот так быстро оклемается и женится снова. Глупо было и мечтать о том, чтобы кто-то озаботился мнением Хонджуна по этому поводу или как он это воспримет.       В новой семье приёмная мать была терпелива и добра к нему, но Хонджун знал, что это временно. Он привык, что его постоянно выбрасывают, отодвигают на задний план и забывают о его существовании. Поэтому внезапная любезность от незнакомой женщины принималась через крепко сжатые зубы либо отвергалась полностью.       У Хонджуна остался только отец, которому он пытался угодить всю свою жизнь. Он делал всё, чтобы привлечь его внимание и заставить гордиться. И даже больше. Пока его сверстники впервые влюблялись, проживали лучшие годы и веселились, он пытался доставать звёзды с неба, только бы его заметили. Только бы его полюбили уже.       До Хонджуна дошло, что он долбится в запертые двери, которые никогда не будут открыты для него, когда увидел отношение отца к своему сводному брату. У Уёна тогда был сложный период, ему было тяжело, он нуждался в поддержке, но и Хонджун тоже. Хонджуну тоже нужен был отец рядом, любящий и надёжный, который разделил бы его боль и утрату. Но всё, чего он добился, это безразличия. От него давно отказались, просто деваться было некуда, поэтому и приходилось таскать за собой, а он, дурак, понял это слишком поздно.       Хонджун воспринял это, как предательство. Все тёплые чувства, кое-как пробивающиеся сквозь толстые корки льда, увяли, как и желание пытаться сделать хоть что-то, чтобы завоевать любовь со стороны единственного родного человека, который у него остался. Он словно заперся, оставил на поверхности безликую услужливую оболочку, не желая больше пропускать через себя никакие чувства и эмоции. Внутри него началась нескончаемая снежная буря.       Он стал резким, молчаливым и грубым. С головой ушёл в учёбу и саморазвитие, но уже не для того, чтобы впечатлить отца, а в попытках сбежать. Так и не пережитая боль, горевание, которое он предпочитал игнорировать, невыпущенные эмоции стали причиной его отката в сторону нездорового образа жизни.       Хонджун начал всё чаще убегать из дома, хоть и знал, что никто не будет его искать. Он мог пропасть с полной уверенностью, что его отсутствие даже не заметят. Уён до сих пор думает, что он шатался по библиотекам и дополнительным занятиям, а он в это время завоёвывал авторитет в сомнительных компаниях, начал курить и делать все те вещи, которые в его семье всегда были табу.       Уён, будучи свидетелем всего происходящего, осторожно принял сторону Хонджуна, каким-то образом умудрившись сохранить при этом отношения с господином Кимом. Он был достаточно настойчив, чтобы Хонджун сместил фокус с учёбы и побегов на его попытки сблизиться, но дожидаться зелёного света пришлось долго.       Их отношения напоминали американские горки: Хонджун то отталкивал Уёна и не подпускал к себе, то наоборот тянулся сам, ища тепло и поддержку. А Уён, несмотря на модель поведения и возраст, проявил мудрость, которая от него ожидалась в последнюю очередь. Они идеально сошлись, будучи несовместимыми по всем фронтам.       Уён был первым человеком, который отнёсся к Хонджуну с пониманием и искренним уважением. Сам потерявший любимого отца, своего кумира, в момент переживания утраты он помог пережить её и Хонджуну. Вдвоём справляться было легче, они много плакали и разговаривали, делились прошлым и строили планы. И сближались, сближались, сближались…       Жизнь, замершая и посеревшая, вновь начала несмело наполняться блеклыми красками. У Хонджуна впервые появилась надежда.       Уён познакомил его со своими друзьями, чтобы Хонджун перестал общаться со всяким сбродом. Научил бегать в целях вымещения эмоций. Убедил и доказал, что руководить другими людьми — его призвание. Хонджун не противился, доверял полностью. И не зря.       То, что он поступил в академию, оказалось лишь делом случая. Обычным стечением обстоятельств. Сейчас Хонджуну хочется смеяться в голос, когда он слышит, что господин Ким продвинул его и помог занять должность главы старостата, ведь именно он, по иронии, всегда был против этого. Без озвучивания причин и объяснений — просто так. Просто потому, что он сам себе что-то нарешал.       Господин Ким, вежливый и располагающий мужчина для большинства, каждый день высказывал Хонджуну о его внешнем виде, о том, какой он ужасный сын и как ничтожны все его попытки чего-то добиться. Позор семьи, главное разочарование, причина всех бед — Хонджун уже не слушал, давно вызубривший каждое слово. Он мог сам безошибочно и точно воспроизвести каждую из реплик отца — даже лучше него самого.       Он не пытается отрицать, что его желание быть выше всех, добиться всего, чего только можно, занять все титулы и забрать все награды, это не что иное, как попытка утереть нос отцу и всем, кто продолжает вставлять ему палки в колёса. Он жадный, дикий и изголодавшийся по любви пёс, готовый кинуться на любую кость, которую ему бросят.       Так в его жизни и появился Минги.       Сонхва внимательно слушает его рассказ, не перебивает, а у Хонджуна не создаётся противного впечатления, что его жалеют. Открываться сложно, страшно, непривычно. Хочется сбежать, оборвать все связи и больше никогда не пересекаться. И Сонхва прекрасно его понимает, иначе как по-другому объяснить то, что он ненавязчиво берёт Хонджуна за руку и ободряюще улыбается уголками губ.       — Ты молодец, Хонджун. Спасибо. Я правда очень ценю, что ты смог рассказать. Теперь мне всё понятно, — Сонхва перестаёт улыбаться, а Хонджун наперёд предполагает, что он собирается капнуть ещё глубже. — Но ответь… Ты боялся, что тебя бросят? Или наоборот надеялся, что Минги каким-то образом сможет дать тебе ту любовь, в которой ты так нуждаешься?       Бинго.       — В своё время, — Хонджун вздыхает и несильно сжимает руку Сонхва в ответ, — Минги сказал мне то, что я хотел услышать. Он умеет манипулировать и идти по головам, а я стал лишь ещё одной ступенью в его достижении целей. Он врал, что его чувства искренни, с самого начала.       — Ты когда-нибудь любил его? Или симпатизировал, может?       — Не знаю, — признаётся Хонджун и себе, и Сонхва. До этого он жил в убеждениях, что испытывал чувства к Минги, ведь принять тот факт, что он подпустил человека, которого даже и не рассматривал, как партнёра, ранит. — Я трус, Сонхва. Поэтому, когда до меня дошло, что я зашёл в тупик, ничего не сделал. Мы встречались недолго, так что он не успел залезть ко мне в душу. Хоть в чём-то я не промахнулся.       — Не боишься доверять мне? Вдруг я такой же, как он? — Даже если Сонхва и манипулирует, Хонджун ему позволяет. Он не собирается ни приукрашивать, ни врать.       — Боюсь. Но, если ты предашь меня, я всё равно не остановлюсь. Мне будет больно, обидно, потребуется время, но я справлюсь.       Хонджун замирает, когда Сонхва осторожно наклоняется вперёд.       — Научись отказывать. Представь, если я поцелую тебя сейчас. Как ты будешь ощущать себя после этого? Разве беспрекословное согласие стоит твоего здоровья и самоуважения?       — А если я не против?       Сонхва не удивляется. Смотрит прямо и спокойно, уверенно. От него пахнет чем-то приятным и хвойным, свежим, как только что выпавший снег. Он изучает лицо Хонджуна, скользит взглядом, заставляет чувствовать себя неловко, как под прицелом.       — Не путайся. Уверен, что твоё согласие — не просто привязанность ко мне или дружеская симпатия? Различаешь реальную влюблённость и благодарность? — Молчание затягивается, Хонджун так и не отвечает. Сонхва понимающе кивает и негрубо обхватывает его лицо ладонями. — Тогда давай проверим.       Он преодолевает остатки расстояния и мягко, почти нежно касается губами губ Хонджуна, из-за чего внутри всё вспыхивает, затронутое глубинным страхом, что над ним снова решили поиздеваться. Он не настаивает, делает всё неторопливо и выдержанно. Даёт возможность оттолкнуть или наоборот ответить, и, благодаря небольшой паузе, Хонджун решается прислушаться к себе.       Он не чувствует ничего яркого, никаких бабочек, никакой эйфории. Ему приятна близость Сонхва, но и без поцелуя он ощущал тот же самый трепет. В нём нет ликования и восторженности от того, что его только что поцеловал парень, в которого, как он думал, он был влюблён.       Сонхва отстраняется первый, взглядом спрашивает, всё ли хорошо, а Хонджун не может спрятаться от растерянности и непонимания, что он вообще делает. Как он мог спутать влюблённость и обычную дружескую симпатию?       — Это было слишком? — уточняет Сонхва. Он всё ещё поглаживает шею Хонджуна тёплыми пальцами, едва касаясь волос, чтобы окончательно успокоить. Ничего страшного и запредельного не происходит, но он не может не переживать. — Извини, если…       — Нет, всё в порядке! — Хонджун взмахивает руками. Он весь краснеет от смущения, когда до него в полной мере доходит, что только что произошло, но быстро приходит в себя. Это просто поцелуй. Да даже поцелуем сложно назвать. Некоторые друзья чмокаются так при встрече, так что не стоит придавать случившемуся какое-то огромное значение. — У тебя такие мягкие губы. Потом покажи, какой гигиеничкой ты пользуешься.       Сонхва громко смеётся, а Хонджун подхватывает и утыкается головой ему в плечо. Вся неловкость разбивается, снова повисает атмосфера комфорта и уюта. Наверняка Сонхва давно понимает, что Хонджун запутался в себе. Он не делает ничего особенного, но его внимание ощущается совсем по-другому. Сейчас же, когда они разбираются с этим вместе, Хонджун чувствует, насколько ему легче.       Сонхва прекрасный друг, но не более того. Хонджун никогда не представлял его в качестве партнёра, а от одной мысли, что они сблизились бы совсем в другом направлении, становится не по себе.       — Мне бы хотелось послушать ещё историй о тебе, Уёне и Юнхо, — неожиданно просит Сонхва, а Хонджун отстраняется, чтобы тот мог вернуться на своё место.       Весь оставшийся вечер они проводят за рассказами и обсуждениями. Хонджун не помнит, чтобы ему было так комфортно и тепло с кем-то, кроме Уёна, поэтому отчаянно не хочет, чтобы это заканчивалось. А Сонхва понимает всё без слов, поддерживает его желание и раз за разом дарит чувство безопасности.       Хонджун чувствует себя любимым.