Ничего святого

      Уён не помнит, чтобы когда-нибудь чувствовал себя насколько странно. Как будто его пытаются обмануть сразу несколько человек, а он понятия не имеет, в какую сторону податься и кого слушать.       С приходом Сонхва ему всё чаще кажется, что от него что-то скрывают. Все всё знают, но никто ничего не говорит. Он, как отшельник, как лишний человек, вынужден по кусочкам собирать те или иные факты, додумывать в попытках объединить их, метаться в сомнениях и подозревать во лжи.       Юнхо меняется слишком резко. Странно себя ведёт и пропадает всё чаще. Хонджун теперь ещё более задумчивый, чем обычно, и Уён не может этого не заметить. Ко всему этому прибавляется и очевидная взаимная неприязнь Сонхва к Юнхо. Уён уверен: стоит оставить этих двоих наедине, через секунду они вцепятся друг другу в глотки.       Он старается не мыслить предвзято, но сложно оценить ситуацию объективно, когда тебя постоянно держат на расстоянии. Но стоит ли ему пытаться выяснить, в чём дело, или подождать? И что общего между Юнхо и Сонхва?       С Юнхо всегда было непросто. С самого начала их отношений, сначала дружеских, потом романтических, он демонстрировал себя крайне негибким человеком. Уступить в споре? Подстроиться в мелочах? Найти компромиссы? Это всё было не о нём. Но Уён бы не стал сближаться с человеком, не способным работать над собой.       Они познакомились случайно, на одном из собраний их семей. Уёну было скучно, поэтому он искал, с кем бы завести разговор. Хонджун ни в какую не хотел отлипать от стены, а других сверстников в зале не было. И тогда Уён заприметил его.       Юнхо показался ему сдержанным, закрытым, неулыбчивым. Но у Уёна уже был опыт с таким типажом людей, поэтому он с энтузиазмом подошёл первый. Высокий, тогда незнакомый ему юноша вёл себя вежливо, не отказал в знакомстве, даже рассказал ему о небольшом деле его семьи.       В тот вечер они проболтали несколько часов подряд, тихо фыркая из-за хмурого лица Хонджуна, который всё-таки подошёл к ним позже. Уён взял номер Юнхо — так они начали общаться каждый день.       Чем больше Уён узнавал о Юнхо, о его семье и привычках, тем сильнее понимал, насколько они разные. Было нелегко научиться фильтровать свою речь, чтобы не задеть ничьи чувства, влиться в чужой уклад жизни, но он сделал это, потому что считал Юнхо своим другом.       Юнхо влюбился первый, из-за чего постарался отстраниться, сбежать подальше, но Уён не позволил. Юнхо воспринимал своё влечение, как уловку Дьявола. В его картине мира любить человека своего пола — это страшный, непростительный грех, от которого невозможно отмыться. Уён же всё понимал, но не знал, как поступить правильнее: с одной стороны, он мог сам прекратить всё на корню, ведь тоже боялся связаться не с тем, но с другой же, ему не хотелось терять то, что они уже успели построить.       Им обоим было тяжело. Если для Уёна это была обычная подростковая влюблённость, то для Юнхо — катастрофа и апокалипсис. Сам факт того, что его тянет к парню, уничтожал. Он не мог с этим смириться. И Уён, привыкший разбираться сам, вести всегда и везде, позволил Юнхо принимать решение за них обоих. Он не хотел становиться причиной падения близкого ему человека.       Он не ждал, что Юнхо рискнёт, ведь люди влюбляются и расстаются, тем более такие диаметрально противоположные во всём, поэтому не удивился, когда его начали избегать. Он просто смирился.       Чего ещё можно было ожидать от человека, выросшего в строгой религиозной семье с настолько абсурдными для обычных людей традициями и правилами, что иногда проще отказаться верить в существование подобного, чем пытаться понять? Юнхо был напуган, сбит с толку, и во всём этом мраке он снова нашёл Уёна. Притянулся, вцепился и с тех пор больше не отпускал. А Уён принял, снова, потому что не представлял, как может поступить иначе.       Уён был свидетелем того, как тяжело Юнхо принимал себя, свою ориентацию. Он не раз обрабатывал раны, которые тот наносил себе сам, вытаскивал из затяжных голодовок, прерывал его чтения молитв, которые могли длиться часами, укладывал спать после самопытки бессонницами. Он пытался поговорить, убедить, что всё нормально. Что в любви нет ничего грешного. Разве мог человек, настолько любящий Всевышнего, стать ему немилым?       И Юнхо слышал его, но тут же закрывался. Уён никогда не давил, таил в себе боль и страх, уверенный, что ничего у них не получится. Внимательно следил за тем, чтобы на теле Юнхо не появлялось новых увечий. Сам звал к себе на ночёвки под любым предлогом, когда чувствовал, что его родители, ещё более помешанные на религии, снова что-нибудь сделают со своим сыном или внушат ему очередную ахинею.       Ему пришлось взять ответственность и за себя, и за Юнхо. Учиться самому и учить его. Он не мог попросить помощи ни у матери, ни у приёмного отца, занятых выстраиванием новой семьи. Не хотелось их беспокоить, да и последствия могли быть непредсказуемыми. Хонджун же был настолько замкнут, что даже не здоровался ни с кем, кто находился с ним в одном доме. И как бы Уёну ни хотелось услышать совет именно от него, оба они молчали.       Тотальное одиночество, отсутствие опоры и поддержки, условия, когда можешь положиться только на себя и доверять только себе, закалили их отношения. Они видели друг друга в самых разных состояниях, но больше никогда не расставались.       Они пережили ад.       — Почему не заходишь? — Уён вздрагивает и поднимает голову, фокусирует взгляд на подошедшем Юнхо. В груди разливается тепло, становится спокойнее. — Задумался?       Уён кивает и заходит в кабинет старостата вслед за Юнхо. Он чувствует себя так неоднозначно, словно произошло что-то, что перевернуло всё с ног на голову, хотя, по факту, ничего не изменилось. Перед ним та же обстановка, тот же любимый человек, смотрящий на него с неприкрытым беспокойством, тот же кабинет. Что же не так?       — Уён? Тебе нехорошо?       Ответить мешает ком в горле. Тепло от встречи с Юнхо сменяется тяжестью, тянущей его куда-то дальше пола. Не могли же слова Сонхва так на него повлиять? Он знает Юнхо, его взгляды на жизнь, привычки, принципы. Или ему так только кажется? Что от него скрывают?       — Юнхо, ответь честно, — Уён смотрит цепко, по-чужому, несвойственно, и Юнхо это чувствует, по нему видно. Мягкие черты лица словно заостряются, он весь напрягается, холодеет. — Что происходит?       Ему не нужно пояснять. Никто из них не дурак, чтобы не понять, о чём речь. Или о ком. Уён отбрасывает чувства в сторону, сейчас он может доверять только разуму.       Юнхо осторожно давит на плечи, усаживая на стул, сам опускается рядом, всё такой же натянутый, чуть ли не деревянный. Уён гонит от себя мысли о чём-то страшном, готовится слушать трезво и непредвзято. Есть ли хоть что-то, способное настолько изменить его мнение, чтобы они расстались?       — Пак Сонхва — Дьявол, — голос Юнхо звучит тихо. — Искуситель. Он — зло, от которого необходимо избавиться. Иначе нам всем придётся вечность гореть в адском пламени.       Уён уже привык к подобным высказываниям, поэтому не реагирует так ярко. Берёт руку Юнхо в свою, проводит мягко по шрамам на запястье и кивает.       — Почему ты так решил? Что он сделал? — Юнхо не отвечает, а Уён делает всё, чтобы не спугнуть его. Даже если кажется, что почва давно прощупана, важно понимать, что в случае с Юнхо это не может быть так. Он непредсказуем и переменчив даже сейчас. — Сонхва рассказал, что вы не поладили в средней школе. Можешь пояснить? Он же это не всерьёз?       — Я пытался вытащить из него эту дьявольщину, но теперь мне кажется, что он сам и есть источник всего гнилья.       И без прямого ответа ясно, что Сонхва не обманул. Что-то действительно произошло ещё до знакомства Юнхо с Уёном, о чём он отчаянно не хочет рассказывать, но и увиливать не хочет тоже. Его гложет вина, которая смешивается с чувством долга перед Всевышним. Это бесконечная внутренняя борьба, которую Юнхо ведёт с самим собой.       Уён знает, как в мире Юнхо избавляются от нечистого, сидящего в другом человеке. По спине проходит холодок, разгоняет неприятные мурашки по предплечьям и шее. Виду он не подаёт, остаётся спокойным и уверенным.       У Юнхо всё тело в шрамах от воспитания родителей и от самонаказаний. Он искренне верит, что только так Всевышний принимает его покаяние. Через кровь, слёзы, мольбы о пощаде. Что, пока он страдает, он любим.       Они через это прошли. Уён не знает, сколько раз сам хотел сдаться, потому что видеть Юнхо, уничтожающего себя из-за чувств к нему, было настолько невыносимо, что он даже не мог плакать. Хотелось бросить всё, найти потерянный покой и забыть, как страшный сон. Но он выстоял. Выстоит и сейчас.       — Ты пытался очистить душу Сонхва теми же способами? — он отчаянно хочет услышать отрицательный ответ.       До их знакомства Юнхо был крайне жестоким человеком с затуманенным разумом и размытыми границами реальности и собственного виденья. Высказывания, слетающие с его губ, не могли восприниматься здоровым человеком адекватно. Он постоянно твердил о раскаянии, о Всевышнем, о том, что их ждёт, если они продолжат, а потом тут же переключался и просил прощения, но уже у Уёна.       Уён заметил схожую модель поведения после появления Сонхва, но настолько сильно не хотел в это верить, что убедил самого себя в паранойе. Ему казалось, что его страх повторения пережитого с Юнхо опыта руководит им больше, чем здравый смысл. Но он всё чаще начал замечать у Юнхо тот самый стеклянный взгляд, слышать от него прежние слова о проклятиях и Всевышнем.       Это рецидив.       Сонхва напомнил ему о чём-то настолько травмирующем, что Юнхо откатился сразу на несколько этапов назад. Но Уён никого не винит. Ему страшно узнать правду, но он делает выбор насадить себя на нож. Он готов на всё, только бы разобраться до конца.       Сейчас его задача убедить Юнхо в том, что он на его стороне. Даже если категорически не согласен, нужно делать вид, что проблемы нет. Да, это обман, это ужасно по отношению к любимому человеку, но Уён берёт на себя это бремя. Лучше действовать постепенно, осторожно, сглаживая углы и меняя негативные установки на адекватные, чем напрямик, наобум, ломая по пути ещё больше деревьев.       Он надеется, что Юнхо его разубедит, уверит, что он ошибается, но тот кивает, и внутри Уёна что-то обрывается. Он задаёт вопрос с опаской, готовясь получить самый ужасный ответ:       — Ты считаешь, что имел и имеешь право вытворять подобное, когда вздумается? И с чего ты решил, что с Сонхва что-то не так?       — Потому что всё началось с него. Как только он появился в моей жизни, всё пошло наперекосяк. Он враг. Дьявольское отродье.       Юнхо не верит в совпадения. Во всём он видит свой смысл, ищет подсказки и направления от Всевышнего, из-за этого настолько недоверчив к миру. Если бы не Уён, он бы точно заперся в четырёх стенах, просто чтобы не сойти с ума.       Наверняка и в случае с Сонхва произошло нечто подобное. Обычное стечение обстоятельств, неосторожное слово, поведение — всё могло послужить катализатором. Уён ни в коем случае не оправдывает Юнхо, наоборот. Но как преподнести всё так, чтобы тот его понял, не знает.       — Ты не должен был никого изгонять из Сонхва. Даже если он одержим, у тебя нет никакого права калечить и избивать его. И ты знаешь, что твои методы жестоки и неправильны, Юнхо, поэтому…       — Ты мне не веришь?       Уён замирает. Что ему ответить? Соврать? Подстроиться? Прогнуться под убеждения Юнхо и пойти у него на поводу? Как правильнее себя повести, чтобы не спугнуть и узнать правду от него, а не от других людей, когда будет слишком поздно?       — Верю. Конечно, верю. Но пойми, что не нужно заниматься подобными вещами. Не все люди религиозны, а Сонхва может жить так, как ему угодно. Это его грехи, и ему отвечать перед Всевышним.       — Но это моя миссия.       — С чего ты взял?       Юнхо заминается, а Уён терпеливо ждёт. Если однозначного ответа нет, значит он сам это придумал. Обычно он говорит о вещих снах или видениях, но сейчас жуёт нижнюю губу и опускает глаза в пол. Всё хуже, чем казалось на первый взгляд.       — Если Всевышний не давал тебе знаков, тогда почему ты решил, что с Сонхва что-то не так?       — Потому что родители говорили, что он одержим.       Родители Юнхо могли бы посоревноваться с самыми изощрёнными маньяками. Их воспитание начиналось с жестокости и ей же кончалось. И кто знает, что ещё они могли вытворить, если бы не несчастный случай.       Уён больше не задаёт вопросов, но и руки Юнхо не отпускает. Он старается понять его, но не оправдать. Просить извиниться перед Сонхва бесполезно, да и кому нужно это прощение? Неудивительно, что его попытки вытравить из другого парня Дьявола воспринялись, как издевательства и покушения.       — Пообещай, что ты не тронешь Сонхва. Ты же в курсе, что твоим родителям никогда нельзя было верить. Если человек отличается от твоего мировоззрения, это не значит, что он одержим. И ты тоже это знаешь, как знаешь и то, что нет в Сонхва никакого дьявола, и сам он не дьявол тоже. Поэтому твои методы не сработали. Он обычный человек, сын Всевышнего, как и мы с тобой. И за свои грехи он расплатится сам.       Юнхо кладёт голову Уёну на плечо, прикрывает глаза и прерывисто выдыхает, словно ему больно. Он всё понимает, но ему чертовски трудно переступить через себя. Складывается ощущение, что в нём умещаются две личности: одна критикующая и адекватная, вторая же ограниченная и жестокая. Какая из них преобладает в данный момент?       — Я знаю. Но мной словно кто-то руководит, когда я его вижу. Не контролирую себя, — даже голос у него меняется, когда он наконец признаётся. Сейчас это тот Юнхо, который осознаёт весь происходящий с ним ужас и мыслит адекватно. — Я боюсь самого себя…       — Это не Всевышний. Всевышний никогда бы не повелел тебе причинять другому человеку боль. И ты можешь это контролировать, Юнхо, потому что ты проживаешь свою жизнь сам. Помнишь, мы уже говорили об этом?       Юнхо кивает и отстраняется, когда из коридора доносятся шаги. Уёну тяжело натянуть маску непосредственности, вряд ли у него получается сделать это хорошо, но уже без разницы. По взгляду вошедшего Хонджуна он понимает, что тот сразу заметил неладное.       Уён кожей чувствует напряжение Юнхо, когда вслед за Хонджуном заходит Сонхва. Кивает ему в знак приветствия и не удивляется тотальному игнорированию в отношении Юнхо. Имеет ли смысл пытаться разобраться? Или оставить всё как есть? Будут ли последствия?       — Раньше начнём — раньше закончим, — вздыхает Хонджун и раздаёт каждому по листку. — Сегодня мы снова вчетвером, остальных не будет. Если есть, что сказать, то давайте обсудим.       Уён поднимает взгляд на Сонхва, словно пытается увидеть то, что от него скрыто. Он не смеет винить его за обиду или неприязнь. Будь он на его месте, то вёл бы себя не так сдержанно. Стоит отдать ему должное за то, что он не кидается оскорблениями и не лезет в драку.       Сонхва игнорирует прямой взгляд Юнхо, а Уён тычет его ручкой под столом, и только после этого тот отвлекается. Хонджун начинает рассказывать о предстоящих мероприятиях, и обстановка разряжается сама по себе.       Сосредоточиться не получается, поэтому до него даже не сразу доходит, что короткое собрание окончено. Голова раскалывается от осознания того факта, что напротив друг друга сидят бывший, как бы Уён ни хотел этого признавать, сектант и жертва его неоправданной жестокости. Почему-то Уён верит Сонхва и без всяких доказательств.       — Иди без меня, — говорит тихо Уён и утыкается горящим лицом в ладони, когда Юнхо начинает собираться. — Я скоро приду.       Юнхо не перечит. Окидывает его печальным виноватым взглядом сверху и молча уходит. Они остаются втроём: Хонджун, который в два шага оказывается у двери и запирает её; Сонхва, следящий за этим, словно он только что вылупившийся цыплёнок; и сам Уён, так и не собравшийся после разговора с Юнхо.       — Рассказывай.       Хонджун редко бывает строг с ним, но когда такое происходит, каждое слово ощущается, как удар хлыстом. Уён убирает руки от лица и позволяет себе показать настоящие эмоции.       — Юнхо мне всё рассказал. О том, что он вытворял с Сонхва, о своих мотивах и прочем. И теперь я не знаю, что делать.       — А что-то надо делать? — Сонхва смотрит на него спокойно, тон такой же. Хонджун кидает на него короткий изучающий взгляд и возвращается к Уёну. И тогда становится ясно, что он что-то знает. Знает, но не вмешивается. — Если ты об извинениях и заглаживании вины, то мне это не нужно. Лучше позаботься о своей безопасности. Сегодня его цель я, а завтра можешь быть и ты.       — Почему мы обсуждаем это без него? — спрашивает Хонджун, когда пауза затягивается. — Я думал, что ты хочешь что-то нам рассказать, но если суть только в разборках, то предлагаю позвать Юнхо обратно. Он должен знать.       Уён переводит взгляд с Хонджуна на недовольного Сонхва. Он не пытается убедить их в том, что Юнхо ему не навредит, потому что это бесполезно. Они не знают его, каким он может быть, через что он проходит. Но и их опасения он понимает тоже.       — Не вижу смысла. Нам нечего обсуждать. Ты уже сделал всё, чтобы мы реже пересекались. Этого достаточно, — отвечает Сонхва. Он явно пытается подавить раздражение, и тогда Уёну становится интересно, чего он вообще добивается.       — И ты думаешь, что это решение проблемы? Давайте все вместе признаем, что Юнхо крайне неадекватно реагирует на Сонхва. Уён, разве ему не стало лучше после…       Резко повисает гнетущая тишина, а Уён убегает от воспоминаний так быстро, как только может. В этот раз ему удаётся скрыться от них, не дать себя сожрать, но боль яркой вспышкой озаряет каждый уголок памяти. Хонджун тут же извиняется, а Сонхва молча наблюдает за ними.       Уён понимает. Хонджун смотрит на него напряжённо, тщательно скрывает беспокойство, потому что сам не знает, что делать, но всё равно пытается разобраться. Сделать так, чтобы всем было комфортно. Он знаком с Юнхо столько же, сколько и Уён, но они никогда не были близки. И это никак не отменяет того факта, что он искренне переживает за них всех.       На вопрос Хонджуна он кивает. Ответить ему нечего.       — Надо что-то с этим делать, — Хонджун тяжело оседает на стул, словно у него разрядилась батарея, и мнёт переносицу. — Я не вижу другого выхода, кроме разговора. Обсудить всё и уже что-то решить.       — Хорошо, — неожиданно соглашается Сонхва, чем притягивает на себя две пары шокированных глаз. — Я не против. Но только если вы будете рядом. Во-первых, мне нужны свидетели, во-вторых, он не в себе. Ему бы в дурке полежать, прокапаться, поговорить с врачами для начала.       Сонхва предлагает хороший компромисс, и Уён вынужден согласиться с тем, что он прав. Как бы сильно он ни любил Юнхо, происходящее с ним — огромная проблема и угроза как для него самого, так и для окружающих.       — Я поговорю с ним, — Уён не узнаёт свой голос. Всё, чего ему хочется — спрятать и защитить Юнхо. Разве он виноват хоть в чём-то, что с ним произошло? Он тоже жертва, которая выбрала неправильный путь не по своей воле. Но заслуживает ли он прощения тех, кому навредил, а не Всевышнего, которого, возможно, и вовсе не существует? — Напишу вам в чате.       Уён поднимается на ватные ноги и спешит выйти из аудитории, ключ удаётся повернуть не сразу. Хонджун не идёт за ним, знает, что лучше оставить его одного. Стыдно, что Сонхва увидел его с такой стороны, что пострадал когда-то от рук Юнхо. Как теперь всё это разгребать, он понятия не имеет, но надеется на их всеобщую зрелость.       В комнате Юнхо обнимает его без лишних слов. Понимает, что происходит что-то необратимое, чувствует надвигающуюся опасность, но не пытается этому сопротивляться. Он сам устал от своей головы — никакие молитвы уже не помогут.       Уён обнимает в ответ, борясь с ощущением, что Юнхо у него забирают. Он чувствует вину и злость, потому что совершенно никак не может ему помочь. Пройдя ад, они всё ещё сгорают в агонии. Оба.       — Всё будет хорошо, Уён, — Юнхо гладит его по волосам, целует в лоб, а Уёну остаётся ждать, когда его любимого Юнхо снова заменит жесточайший демон, уничтожающий всё неугодное вокруг себя. Он не может не думать об этом. Нужно ко всему быть готовым.       Не станет ли он когда-нибудь так же неугоден для него?