The Perfect Chase

      Если ваши жертвы слишком привыкнут к вам как к агрессору, они будут отдавать меньше своей энергии, и напряжение ослабнет. Вам нужно разбудить их, поменяться ролями. Как только они попадут под ваше влияние, сделайте шаг назад, и они начнут преследовать вас. Намекните, что вам становится скучно. Покажите, что интересуетесь кем-то другим. Вскоре они захотят обладать вами физически, и сдержанность улетучится. Создайте иллюзию, того, что соблазнитель соблазняется.

Роберт Грин, «24 закона обольщения»

      За чмоком — так Дазай называет это — следует пара спокойных дней. Чуя отправляет ему сообщение, как только возвращается в свою комнату в общежитии, но больше ничего. Хотя до этого они тоже не тратили время на разговоры друг с другом дни напролет, Дазай не настолько глуп, чтобы не заметить момент.       Он так же не винит Чую.       Ни один из них не подписывался на мерзкие домашние поцелуи, когда они договорились начать свои отношения. Это был просто секс. Это и есть просто секс. Так что создать небольшую дистанцию, чтобы напомнить друг другу об этом — разумный ход.       (Даже если само это чувство, то, что клубится в его теле как пыль, которое он испытывает, когда иногда ловит себя на том, что фантазирует о том, как выглядели бы мерзкие домашние отношения с кем-то вроде Чуи… не так уж и плохо. Определенно, это лучше, чем то чувство, которое он испытывал раньше, когда просто думал об отношениях. Мерзко, тяжело и изматывающе. Страшно даже думать об этом. Забавно, что всего один человек может изменить так много вещей.)       Вот почему Дазай уважает молчание Чуи и не пытается его нарушить. Он пишет ему один раз, когда Коё дома, пристает к нему с расспросами о том о сем, но не просит от Чуи развернутых ответов на его сообщения, когда тот отвечает коротко, не спрашивает, как у него дела и что он ел сегодня, и не хочет ли он как-нибудь потусоваться с ним в ближайшее время, чтобы они смогли продолжить смотреть Атаку титанов, потому что Дазай умирает от желания узнать, что будет дальше, но также не может заставить себя закончить аниме без Чуи.       Все в порядке. Так и есть.       Что не в порядке, так это то, что подозрения Йосано стали еще сильнее с тех пор, как Дазай вернулся из Токио. Уходя, он сказал ей, что собирается навестить свою маму на выходных. Но, по-видимому, эта женщина даже сейчас не может перестать портить ему жизнь, поскольку именно в те выходные она позвонила на их городской телефон, а не на его, и в итоге поговорила с Йосано, которая была очень удивлена, услышав, что Дазай не со своей матерью, а где-то в другом месте.       — Знаешь, я даже не злюсь, что ты мне солгал. Я очень рада, что тебе кто-то нравится настолько, что ты готов провести с ним целые выходные. Это значит, что все серьезно. Очень серьезно. Так что все в порядке, Дазай. Храни пока свои секреты, а я буду здесь, чтобы узнать все подробности, как только ты будешь готов.       Это первое, что ему пришлось выслушать, когда он вернулся домой.       Йосано и не подозревает, что срок этих так называемых отношений, которые он скрывает от нее, уже подходит к концу. Намного быстрее, чем ожидал даже Дазай. Но, может быть, это и к лучшему. Их роман закончится. Дазай вернется к шатанию по барам и знакомствам с одинокими незнакомцами, чтобы развлечься на ночь. Йосано в конце концов оставит эту тему, когда поймет, что, что бы ни было у Дазая в течение короткого периода времени, теперь все кончено. И тайна его отношений с Чуей умрет вместе с ними.       Естественный цикл жизни.       Чего Дазай не принимает во внимание когда думает об этом удивительно скучном будущем, так это того, что секреты никогда не остаются скрытыми слишком долго…

***

      Он бесцельно переключает телевизионные каналы, когда входная дверь квартиры открывается, чтобы впустить Йосано — и, судя по звукам, королевскую суку. Он не совсем уверен, как получилось, что он стал смотреть телевизор, учитывая, что тот вышел из моды много лет назад. Но у него перерыв, пришло несколько десятков электронных писем, на которые ему не хочется отвечать, на коленях горячий шоколад, и он хочет хотя бы притвориться, что сидя здесь, в полном одиночестве, в своей квартире, он не впадает в еще большую депрессию, чем обычно.       А потом он слышит третий голос, и внезапно каждый мускул в его переросшем теле превращается в лед.       — Ты можешь просто оставить свою обувь здесь. На самом деле у нас нет стойки для обуви.       — Может быть, мы поищем ее, когда в следующий раз отправимся в ИКЕЮ.       — Еще раз спасибо, что подобрали меня и позволили подождать здесь.       Этот голос.       И вот, когда Дазай поднимает взгляд, он видит трех человек, входящих в парадную дверь: Йосано, дьяволицу, и Накахару, мать его, Чую, с застенчивой улыбкой на лице, снимающего ботинки.       — Ой, молчи, — говорит Йосано, отмахиваясь от него, — Конечно, ты можешь остаться здесь. На улице чертовски холодно, — затем она замечает Дазая, который прирос к дивану, как неуклюжая статуя, и кивает ему, — Привет. Мы привели гостя.       — Мой младший брат, — говорит Коё, жестко проговаривая слова и кладя руку на плечо Чуи, чтобы защитить его, — Чуя.       Взгляд Чуи скользит от Йосано к нему. Его глаза сияют, они полны света даже при тусклом освещении гостиной, но улыбка, которой он улыбается Дазаю, намеренно короткая и фальшивая, — Я забыл дома свой ключ-карту и случайно закрыл дверь, — затем он дернул подбородком в его сторону, — Дазай, верно?       — Да, — говорит Дазай, выдавливая из себя неловкую улыбку и неуверенный кивок, который, он надеется, только кажется неуверенным, — Это я. Дазай. Привет.       Коё уже направляется в ванную, но Йосано, прищурившись, переводит взгляд с одного на другого, и Дазай заставляет себя вернуться к телевизору и своему горячему шоколаду. Краем глаза он видит, как Йосано ведет Чую на кухню, обещая принести кофе и закуски.       Дазай на автопилоте подносит чашку ко рту, даже не ощущая насыщенного, сладковатого вкуса горячего шоколада — только слыша голоса в соседней комнате — пока напиток внезапно не попадает не в то горло, и Дазай, подавившись, с грохотом ставит чашку на стол и начинает сильно кашлять, отчаянно пытаясь заглушить звук своей рукой.       Он все еще задыхается, когда Коё выходит из ванной, и ее прищуренные глаза превращаются в щелочки, когда она хорошенько его разглядывает. В этот момент он опускает взгляд и видит брызги горячего шоколада на своей рубашке. Подавленный, Дазай прочищает горло и демонстративно не отвечает на направленный в его сторону укоризненный взгляд.       Веди себя естественно, тихо повторяет он про себя. Как будто все нормально, и Чуя не находится где-то в квартире, болтая с твоей лучшей подругой, и как будто ты не умер, выпив горячий шоколад.       Должно быть, это сработало, потому что, когда он отрывает взгляд от стены перед собой, Коё уже нет.       Но это не решает проблему.       Его рубашка все еще… грязная.       И это, возможно, сойдет ему с рук, но беспорядок на диване ему с рук точно не сойдет, а это значит…       Взгляд Дазая следует за источником голосов.       Он должен пойти на кухню.       Сделав глубокий вдох, он сжимает руки в кулаки и решительно кивает.       Он сможет это сделать. Он совершал поступки и похуже.       Это просто.       Если Чуя может вести себя так, будто он не трахал Дазая до тех пор, пока тот не начал рыдать, меньше двух недель назад, то и он может, верно?       Верно.       Итак, он встает на ноги и начинает движение.       — …нам практически пришлось подкупить нашего арендодателя, чтобы он сдал нам квартиру, хотя мы были студентами, но это того стоило. Я бы не продержалась так долго в медицинской школе, если бы мне пришлось жить в общежитии больше одного года.       Дазай заходит на кухню, ни с кем не встречаясь взглядом, и радуется, что Йосано и Коё делают то же самое, направляясь прямиком к бумажным полотенцам. Но для наведения порядка ему также придется намочить полотенца, а раковина в данный момент занята не кем иным, как маленьким Накахарой, который увлеченно болтает с Йосано, а на заднем плане послушно урчит кофеварка.       — Вам потребовался целый год, чтобы найти место? — он трет лицо, — Это совсем не обнадеживает, не буду врать.       — Не волнуйся, это заняло у меня так много времени только потому, что я ждала пока этот, — Йосано внезапно хлопает Дазая по спине, — …закончит школу.       Расправив плечи, Дазай выбирает самую уверенную улыбку из своего арсенала, поскольку внимание внезапно оказалось приковано к нему, — И если бы не мой гениальный мозг, тебе пришлось бы ждать еще на год дольше.       Йосано фыркает, но кивает, — Оглядываясь назад, я благодарна тебе за то, что ты пропустил год. Я бы умерла в том общежитии.       — Что случилось с твоей футболкой? — спрашивает Чуя, кивая на нее.       — Несчастный случай, — коротко отвечает Дазай, но использует эту возможность, чтобы попытаться добраться до раковины.       К несчастью для него, Чуя это не понимает. Вместо этого он просто стоит там, улыбаясь все шире, но в то же время озадаченный тем, что расстояние между ними становится намного меньше.       — Мне нужна раковина.       — О, — говорит Чуя, моргая, и наконец, отодвигается, чтобы пропустить его, — Прости.       Открывая кран, Дазай делает вид, что он единственный, кто способен почувствовать внезапное напряжение в комнате, достаточно плотное, чтобы разрезать его ножом и подать на десерт.       В конце концов, его спасителем становится кофеварка, оповещающая о завершении работы громким бип, бип, бип.       — Еще раз, куда я могу это выбросить?       — Мусорное ведро вот… — Йосано замолкает и издает заинтересованный возглас, когда Чуя с первой попытки находит мусорное ведро, спрятанное в шкафчике, — …там. Знаешь, люди обычно с трудом находят его.       Дазай, который возится со своими мокрыми полотенцами, напрягается.       Есть причина, по которой Чуя знает что где находится.       — В самом деле? Разве не туда все ставят свои мусорки? — к счастью, Чуя ведет себя так, будто ничего не замечает.       Дазай выдыхает.       — Нет? — на этот раз вмешивается Коё, — У нас — нет.       — Да, но не у всех дома построены так, как у нас. Я думаю, имеет смысл что оно там. Свою мусорку я тоже так поставлю, как только перееду в свою собственную квартиру. Понимаю, Йосано-сан. Жить с кучей других людей весело, но это также сводит меня с ума.       И вот так просто ему снова удалось перевести разговор в совершенно другое и безопасное русло.       Дазаю приходится сдерживать гордую улыбку, когда он возвращается в гостиную на грязный диван.       Это странно.       Как бы ни было рискованно, что Чуя здесь разговаривает с двумя людьми, которые когда-то предупреждали Дазая держать руки подальше от него, он понимает, что ему нравится его присутствие, нравится слышать его хриплый смех, как он спрашивает совета у Йосано о том, как найти собственную квартиру. Конечно, Дазай не участвует в разговоре, он удален в гостиную со своим недопитым горячим шоколадом, но все равно это приятно.       Любое место, где есть Чуя, приятно.       Именно тогда Дазай по-настоящему осознает, как сильно он скучал по разговорам с ним, даже если прошло всего десять дней — не то, чтобы он считал. Не только по сексу, хотя и по нему он тоже скучает, но… по всему.       Возможно, у Дазая действительно есть небольшая проблема, думает он, допивая последний глоток своего напитка. Потому что особенность удовольствия — даже такого рода — в том, что оно непостоянно. И его отсутствие довольно неприятно.       Он так поглощен своим прозрением, что вздрагивает, когда кто-то плюхается рядом с ним. Хотя его чашка, к счастью, слишком пуста, чтобы пролиться, сердце Дазая екает, когда он видит, что это Чуя, небрежно улыбающийся ему, как будто в этом нет ничего необычного.       — Привет, — говорит он.       Взгляд Дазая скользит на кухню, откуда он все еще слышит разговор Йосано и Коё, затем возвращается к Чуе, — Привет…       — Что делаешь?       — Просто смотрю телевизор. Пью какао… — он моргает, глядя на свою пустую чашку, — …или пил.       — Круто. Мне у вас нравится.       — Спасибо. Йосано занималась большей частью оформления.       Чуя издает смешок и закатывает глаза. Его подпрыгивающее бедро мягко ударяется о бедро Дазая, безмолвный, но громкий жест, понятный только им. И каким-то образом этого оказывается достаточно, чтобы разрядить обстановку и позволить всему этому ужасному напряжению покинуть тело Дазая.       — Итак, — говорит Дазай, медленно вытягивая руки, — Ты действительно хочешь найти свое собственное жилье, да?       Задрав одну ногу на диван, Чуя поворачивается к нему лицом, подпирая щеку ладонью и что-то мурлыча, — Да. Мне кажется, что одного года, проведенного в одной крошечной комнате с кем-то другим, хватит на всю жизнь, понимаешь?       — Я не знаю. Мне никогда не приходилось делить комнату с кем-то еще. Насколько она крошечная?       Чуя прищуривается, глядя на него, поскольку они оба знают, что Дазай уже бывал в той комнате. Тем не менее, он сохраняет свой тон открытым и дружелюбным, — Совсем крошечная. У нас двухъярусная кровать.       — Двухъярусная кровать, — поддразнивающе растягивая слова, вторит ему Дазай, — Это, должно быть… — он растягивает следующее слово, — …неудобно.       — Невероятно неудобно. Особенно для высоких людей.       — Ну, к счастью для тебя, ты не такой высокий.       — Да, — соглашается Чуя с обманчиво невинной улыбкой, — Но, к несчастью для меня, они мне нравятся, если ты понимаешь, о чем я.       — Хм, — выдавливает Дазай, — Да.       — Чуя? — внезапно позади них раздается голос Коё. Единственная причина, по которой Дазаю удается сохранять спокойствие, заключается в том, что если он сейчас отшатнется от маленького Накахары или отведет взгляд, то будет казаться еще более виноватым, чем сейчас. Судя по тому, как сузились глаза Коё, он в любом случае выглядит виноватым, — Вот ты где. Не хочешь остаться на ужин?       — Альбатрос все еще не ответил мне, так что у меня нет особого выбора, — пожимая плечами, отвечает Чуя своей сестре. Затем он поворачивается и бросает взгляд на Дазая, — Ты ведь тоже будешь есть с нами, верно? Мне нужно больше твоих замечательных советов по поиску жилья.       — Да, — говорит Дазай, не обращая внимания на убийственную энергию, исходящую от Коё, — Конечно.       — Отлично, спасибо, — щебечет Чуя и спрыгивает с дивана к своей сестре, — Я помогу вам, ребята.       — Тебе нужно перестать пить так много кофеина после 4 часов дня, — слышит он, как Коё бормочет Чуе, — Он делает тебя дерганным.       — Грубо.       Дазай не обращал внимания на телевизор ни на секунду с тех пор, как Чуя зашел к нему домой, так что продолжать сидеть на диване и притворяться, что следит за происходящим на экране — пустая трата времени для всех, особенно для себя, но он не может заставить себя встать и пойти в свою комнату. Это кажется странным — нет, даже неправильным — запираться в своих четырех стенах, когда Чуя прямо здесь, рассказывает сестре о своих занятиях. Единственной причиной скрыться в своей комнате было бы, если бы Чуя пошел с ним, но поскольку об этом не могло быть и речи, Дазай продолжал сидеть, уставившись вперед, но на самом деле прислушиваясь к приглушенным голосам на кухне.       Он выходит из транса, только когда Йосано с фартуком на шее и лопаткой в руке заслоняет ему обзор, — Ужин готов, — затем она склоняет голову набок, — Эй, ты хорошо себя чувствуешь? Ты немного бледный.       — Хм? Я? — указывая на себя, Дазай качает головой, — Я в порядке. Все просто прекрасно.       — В самом деле? В последнее время ты какой-то странный, — говорит она, следуя за ним обратно на кухню.       — Если кто и ведет себя странно, так это ты, Кико. Ты что, учишься теперь не на врача, а на психолога, или почему ты каждый день пытаешься быть моим психотерапевтом?       Йосано игнорирует его и вместо этого переключается на гораздо более опасную тему, — Это из-за твоей влюбленности? Не все гладко в отношениях с любовником?       — У кого проблемы с любовником? — внезапно спрашивает Коё. И как будто мало было слышать, как исчадие ада говорит о несуществующей второй половинке Дазая, Чуя стоит прямо рядом со своей сестрой, следя за разговором заинтригованными глазами.       — Не твое дело, — язвительно замечает Дазай, пытаясь перевести разговор в другое русло — буквально куда угодно — но все уже сделано, и слишком поздно.       — У Дазая, — Йосано тычет в его сторону большим пальцем, — Я почти уверена, что у него проблемы с тайной пассией, существование которой он отрицает. Сначала он неделями хихикал и улыбался, когда смотрел в свой телефон, а теперь он снова такой мрачный, — она издает горловой звук, — Я уверена, что смогла бы тебе кое в чем помочь, если бы ты поговорил со мной.       — Я не собираюсь говорить о ком-то, кого не существует, — бормочет Дазай, слишком на взводе, чтобы скрыть раздражение в голосе. Он пытается загладить свою вину, переключая все свое внимание на плиту, где шипит их еда, — Что у нас на ужин?       — Порция правды, — отвечает Йосано, — Как тебе это?       — Я думаю, Дазай говорит правду, — говорит Коё следующей, — Я имею в виду, Дазай и его вторая половинка? Правда?       И ладно…       — Кому-то удалось влюбиться в твое ледяное сердце, так что это не так уж и сложно.       Но тут Коё бросает на него ответный взгляд, и у него возникает отчетливое ощущение, что она уже какое-то время придерживает слова, которые вот-вот вырвутся из ее уст, — О, на свете достаточно доверчивых людей, чтобы купиться на твою театральность. Это тебе не хватает способности любить.       — Коё, — говорит Чуя, хмурясь так искренне, что это почти разбивает сердце Дазая, — Расслабься, ладно? Господи.       — Не лезь не в свое дело, малыш, — отвечает она и пытается ткнуть его в лоб, но он отталкивает ее руку.       И как бы сильно Дазай не ценил неожиданную поддержку, он также не хочет стать причиной разногласий между братом и сестрой. Так что он улыбается и излучает обаяние, — Все в порядке, маленький Накахара, — растягивая слова, произносит он с блеском в глазах, который он освоил за эти годы, — Это в характере твоей сестры — быть пожирающим мужчин демоном. Я к этому привык.       Настороженный взгляд Чуи не исчезает, он не купился на это — по крайней мере, пока. Но когда он оказывается в окружении Коё и Йосано, и они играют роли двух людей, которые не знают друг друга, если не считать нескольких встреч на вечеринках, единственный выход — сменить тему. И именно это Чуя и делает.       — Здесь всегда так? — тихо спрашивает он Йосано.       — О, дорогой. Ты еще даже половины не видел, — затем она хлопает в ладоши и ослепительно улыбается, — Итак, кто проголодался?       Тема тайной влюбленности Дазая в значительной степени отбила у него аппетит, но отступать уже поздно. Йосано уже прижимает тарелку и палочки для еды к его груди. И, что ж… в итоге он оказывается сидящим рядом с Чуей. Хотя это и рискованно, но зато обеспечит его необходимой дозой витамина С, которой ему не хватало на прошлой неделе.       На какое-то время это нормально.       Дазай и Коё профессионалы в том, что касается притворства, будто всего десять минут назад они не пытались разорвать сердца друг друга, поэтому напряжение улетучилось, как только они сели за стол.       Они обсуждают недовольство Чуи его соседом по комнате, тем птичьим, которое усилило его желание найти подходящее жилье недалеко от кампуса на следующий семестр, и к удивлению Дазая, через некоторое время его щеки начинают болеть от искренней улыбки.       Всякий раз, когда он занимается этим с Йосано и Коё — а он делает это нечасто по понятным причинам — ему легко уйти в себя и начать размышлять обо всем, что не так с этим миром. Йосано иногда пытается вернуть его в настоящее, но чаще всего ее внимание поглощает ее девушка. Однако Чуя удерживает его за столом, здесь и сейчас, даже без особых усилий.       — Хорошие соседи по комнате — редкость, — со вздохом соглашается Йосано после того, как Чуя заканчивает рассказывать историю о том, как Альбатрос включил пожарную сигнализацию во всем общежитии, пытаясь приготовить пасту в электрическом чайнике, — Жить с незнакомцами рискованно, они могут оказаться чудаками, но в жизни с друзьями тоже есть свои сложности.       — Вы, ребята, кажется, отлично справляетесь, — говорит Чуя, переводя взгляд с нее на Дазая.       Дазай хмыкает, — Это потому, что мы оба достаточно хорошо понимаем друг друга чтобы знать, когда нужно держаться подальше друг от друга.       Поддерживать дружеские отношения всегда было утомительной задачей, но отношения с Йосано — одно из немногих исключений. Возможно, потому, что если вы проводите вместе столько лет, сколько они, определенные границы, определенные маски со временем просто исчезают. Совместное существование становится легким, а не утомительным.       — И потому что Дазай в основном жил у меня, когда мы были детьми, это совсем как в старые добрые времена, за исключением того, что мы также напиваемся каждые выходные и оплачиваем счета.       — Без обид, Коё, но я не смог бы снова жить с тобой.       Глаза Коё сужаются, но даже Дазай может разглядеть нежность, скрывающуюся за ледяным фасадом, — Тц. С тобой тоже было не слишком весело жить. Ты плакал каждый раз, когда я доедала остатки твоей еды.       Щеки Чуи вспыхивают, — Мои остатки. Ты знаешь, каково это — целый день чего-то ждать, предвкушать, а потом обнаружить, что кто-то это съел?!       — Наш холодильник был постоянно забит…       — Это дело принципа!       Коё указывает на него палочками, — Какие именно проблемы с гневом превратили тебя в разъяренного демона на целых три года?       — Детка, перестань издеваться над своим братом, — хихикает Йосано, задевая ее плечом.       — Я ни над кем не издеваюсь, и это он начал.       Чуя шумно выдыхает и яростно тычет палочками в свою тарелку, только чтобы обнаружить, что он уже доел.       Дазай пододвигает к нему свою порцию, все еще недоеденную, — Хочешь остальное? Я сыт.       Когда Чуя встречается с ним взглядом, его глаза наполняются благодарностью, даже несмотря на то, что это всего лишь остатки еды. С другой стороны, он действительно любит свою еду.       — Спасибо, — бормочет он, со вздохом принимая предложение, — И кстати, я не плакал. Не совсем. Это были слезы гнева.       — Эй, я бы отравил остатки, если бы кто-то поступил так со мной, так что все в порядке.       Чуя фыркает себе под нос, — Я буду иметь это в виду, когда в следующий раз буду жить с кем-то, кто ворует мою еду.       — Я буду твоим алиби на случай, если кто-нибудь спросит.       Улыбка, расплывающаяся на лице Чуи, заразительна. На мгновение они улыбаются друг другу, объединенные осознанием того, что за каждым словом скрывается гораздо больше смысла, чем кажется на первый взгляд. На мгновение даже присутствие двух людей, которые строго высказали свое мнение о них, но, по иронии судьбы, в конечном итоге подтолкнули их друг к другу, не заставило Дазая дрогнуть, потому что они не могли наказать его за то, что он болтал с гостем, которого они привели домой. Быть дружелюбным — это не преступление. И на мгновение Дазай почувствовал вкус жизни, которая могла бы быть у него, если бы он не был тем, кто он есть. Жизнь, в которой он ужинает со своей соседкой по комнате и человеком, который ему нравится, в которой он флиртует с парнем, сидящим рядом с ним, чтобы избавиться от угрюмой хмурости и заменить ее ослепительным смехом. Жизнь, в которой все кажется хорошим, легким и выполнимым.       Но в том-то и дело. Это всего лишь проба. Неубедительное что, если.       Реальность такова, что Дазай не может смириться с мыслью о том, что у него могут быть отношения. И единственный человек, с которым он мог бы это себе представить, игнорирует его с тех пор, как они провели слишком много времени вместе. Не говоря уже о том, что упомянутый человек — младший брат дьяволицы, которая вырвала бы сердце из его груди, если бы когда-нибудь узнала, что Дазай прикоснулся своими грязными, распутными руками к Чуе.       Реальность заключается в том, что Чуя вздыхает рядом с ним и говорит, — Ну, Альбатрос только что написал, так что мне, наверное, пора идти. Мне завтра рано вставать. Но спасибо вам большое за ужин. Было вкусно.       — О, замолчи. Тебе здесь всегда рады, дорогой, — говорит Йосано, но принимает объятия, которые Чуя дарит ей, когда встает на ноги.       — Ты нормально доберешься домой, правда? — Коё спрашивает, когда настает ее очередь, — Я бы предложила подвезти тебя, но это вино крепче, чем я ожидала.       — Не волнуйся, я уже большой мальчик.       Затем он поворачивается к Дазаю, и его непринужденная улыбка исчезает всего на секунду.       Этого достаточно, чтобы заставить Дазая сдаться.       — Я могу подвезти тебя домой. Если хочешь, — предлагает он, покачивая пустым стаканом из-под воды, который он выпил, — На улице холодно.       Он видит, как глаза Чуи расширяются от удивления. Он также видит, что тот сдерживает свою реакцию, заметно расслабляя позу, — Это было бы здорово, на самом деле. Я ненавижу ездить на автобусе.       Йосано, похоже, выпила достаточно вина, чтобы ее не смутило это «невинное» предложение. Коё, с другой стороны…       Дазай демонстративно игнорирует настороженные взгляды, которые провожают его, когда он поднимается на ноги и кивает Чуе, чтобы тот следовал за ним, прежде чем бросить через плечо, — Я скоро вернусь.       Они молча надевают обувь и пальто, понимая, что их голоса будут слишком хорошо слышны на кухне, если они начнут говорить сейчас. Это происходит, только когда они заходят в лифт, Дазай прислоняется к одной стене, а Чуя — к другой с кривой полуулыбкой. Их спектакль заканчивается, когда двери закрываются.       — А что насчет Коё?       Дазай искоса смотрит на него, — А что с ней?       — Ты не боишься, что она что-то заподозрит? — спрашивает Чуя, наклоняя голову набок, — Ты и я, запертые в машине?       Что ж, это риск. Гораздо больший, чем Дазай позволял себе в прошлом. Но. Он пожимает плечами, — Есть вещи, ради которых стоит рискнуть, Веснушка.       Ему кажется, что он видит, как на лице Чуи появляется улыбка, но они спускаются на первый этаж прежде, чем Дазай успевает ее рассмотреть.       Слова о том, что на улице холодно, были не просто предлогом, чтобы остаться с Чуей наедине на пятнадцать минут. На улице мороз. Дазаю приходится обхватить себя руками, пока они идут к машине, припаркованной на обочине рядом с их жилым комплексом.       Чуя смотрит на него сбоку, его волосы практически светятся на контрасте с их сероватым окружением, — Тебе холодно?       — А тебе нет? — выпаливает в ответ Дазай.       — Нет, я практически ходячая печь, — и затем он хватает Дазая за руку, потом за другую, заставляя их остановиться посреди дороги, чтобы он мог сажать его в своих ладонях — потрясающе теплых, как он и обещал, — Вот.       Машина Дазая стоит прямо здесь, всего в нескольких шагах, и все же в этот момент он не хочет быть нигде, кроме как прямо здесь, воздух ледяной, но внутри у него головокружительно тепло, потому что Чуя прижимает его руки к груди и смотрит на него с нежной привязанностью.       — Ты действительно забыл свой ключ? — через мгновение спрашивает Дазай.       — Да? — Чуя отвечает со смехом, и если в его груди и гаснет искра надежды, он делает вид, что не замечает этого, — Ужасная память, помнишь?       — Хм, да, ты упоминал об этом раз или два.       — Хотя я мог бы переждать у своего соседа по общежитию, — застенчиво добавляет он и отворачивается, чтобы потащить Дазая к машине, — Или у дюжины других друзей, которые живут в десять раз ближе ко мне.       — Но ты этого не сделал, — замечает Дазай, вынужденный отпустить руку Чуи, чтобы поискать в кармане ключи.       Машина открывается со странным звуком.       — Нет, я этого не сделал, — Чуя бросает на него непроницаемый взгляд через плечо, прежде чем открыть дверь и проскользнуть внутрь.       Закусив губу, Дазай обходит машину, чтобы сесть за руль, снова и снова прокручивая в голове эти слова, не уверенный, стоит ли ему продолжать эту тему или оставить ее. По какой-то безумной причине он решает быть храбрым. Всего на мгновение он перестает прятаться за апатией, которая защищала его от всех назойливых человеческих эмоций, включая хорошие, и выходит на дневной свет.       — Так почему же ты этого не сделал?       — Может быть, я хотел провести немного времени со своей сестрой, — отвечает Чуя, поигрывая завязками своего бомбера, — Или, может быть, я хотел увидеть тебя. Кто знает.       Дазай делает еще один глоток храбрости, — Знаешь, ты мог бы мне и написать. Если бы хотел меня увидеть.       Он не собирался поднимать эту тему, потому что не имел на это права. Но если Чуя действительно хотел его увидеть, тогда эта неделя молчания не имеет никакого смысла. А Дазай ненавидит вещи, которые не имеют никакого смысла. Он не перестанет чесаться, пока не узнает правду — это как зуд.       Чуя по-прежнему отказывается смотреть на него, поднимая руку, чтобы слегка пожать плечами и почесать затылок, — Я простудился, поэтому решил, что в любом случае нет смысла тебя беспокоить.       Ой.       — Чуя, — говорит он. И когда это не срабатывает, добавляет, — Веснушка.       Чуя поднимает на него взгляд, прячась за броней раздраженного нетерпения, — Что?       — Я стоял с тобой голый под душем и позволил тебе расспрашивать меня о моих отношениях с родителями, — говорит он, отводя глаза, чтобы Чуя чувствовал себя комфортно, когда на него не смотрят, — Я оскорблен тем, что ты вдруг ведешь себя так, будто мы не друзья, которые могут сделать больше, чем перепихнуться, после всех усилий, которые ты приложил.       Напряженная тишина повисает в воздухе еще на мгновение, а затем…       Чуя громко усмехается, — Заткнись.       — Нет, мне больно. Мне правда больно. Я думал, мы были ближе, чем это.       — Поверь мне, ты бы не захотел общаться со мной, когда я болен. Простуда превращает меня в сонного и отвратительного монстра. Это ужасно.       — Даже хуже, чем когда Коё доедает твою еду?       — Я убью ее за то, что она тебе это рассказала.       — Думаю, это лучшее, что она рассказала за последнее время.       Чуя мычит что-то неразборчивое в ответ.       Следующие несколько минут единственными звуками были стук дворников и завывание ветра снаружи, но тишина была достаточно приятной, чтобы голова Дазая оставалась блаженно пустой.       Но такие хорошие вещи не длятся вечно. Он уже должен был это понять.       — Знаешь, моя сестра была неправа, — говорит Чуя, — То, что она сказала о тебе.       Пальцы Дазая барабанят по рулю. Проблема этого разговора в том, что он неизбежно приведет к другому — к тому, в котором они обратятся к тому, что сказала Йосано.       — Мы раньше говорили друг другу вещи и похуже. Все в порядке.       — Если ты к этому привык, это не значит, что все в порядке. Это грубо. И это неправда.       — Чуя… Возможно, я произвел на тебя неправильное впечатление, потому что я нехороший человек. Коё груба, но это потому, что она не стесняется говорить правду.       По какой-то причине это вызывает у Чуи недовольное фырканье, — Ты такой, блять, драматичный.       — Я практикую честность, — озадаченно хмурясь, возражает Дазай, — У меня идеальная память, и все же в 99% случаев я не утруждаю себя запоминанием имен людей, которых встречаю. Каким человеком это меня делает?       — Ресурсосберегающим.       — Я соблазнил свою учительницу географии, чтобы она поставила мне пятерку и я мог пропустить год — не потому, что у меня плохо получалось, а просто потому, что мне было лень даже изучить материал.       — Это… это проблема с твоей учительницей. Ты был всего лишь учеником.       — Я точно знал, что делаю.       — И обязанностью твоей учительницы было сказать нет и помочь тебе, а не… — Чуя качает головой и взволнованно выдыхает, — …использовать тебя в своих интересах.       Здраво рассудив, Дазай понимает, что Чуя прав. Если бы это был кто-то другой, он без сомнения, расценил бы этот инцидент как злоупотребление властью. Но эмоционально он не может заставить себя почувствовать жалость к себе. Потому что он не просто кто-то другой. Он — Дазай Осаму, и он не обязательно злой, но он неправильный. Этот дефект рос в нем с тех пор, как он начал думать.       Он был тем, кто использовал своего учителя в своих интересах. Это всегда он. Вот почему Коё не может вынести мысль о Дазае и ее брате, не так ли?       — Я терроризировал своего психотерапевта, пока он не уволился и не лег в психушку.       Чуя начинает кашлять в кулак, плечи его трясутся, — Это… это… да… это довольно забавно, врать не буду.       Они останавливаются на красный свет, Дазай поворачивается к нему и хмурится, — Перестань оправдывать все мои действия. Я имею в виду, я буквально не смог сдержать обещание, которое дал своей лучшей подруге — единственному человеку, который смог выдержать меня больше года. Я ужасный человек, и Коё права во всем, что говорила.       — Ты ведешь себя как идиот, вот кто ты есть, — бормочет Чуя со вздохом, его голос странно тих, — Слепой, невнимательный идиот с ничтожной самооценкой.       Что ж, насчет последней части он не ошибается.       На данный момент Дазай даже не уверен, что такое самооценка, просто у него ее нет.       — Слепой, невнимательный идиот с ничтожной самооценкой с которым ты все еще дружишь и хочешь время от времени трахаться?       В ответ раздается тяжелый вздох.       Дазай никогда раньше не сталкивался с разбитым сердцем, по крайней мере, не из-за романтических отношений. Всякий раз, когда он до крови резал себе кожу бритвой, он задавался вопросом, было ли оно похоже на это. Острая, жгучая боль, которая обжигала.       Ответ — нет.       Разбитое сердце — это другое. Оно не ограничивается только каким-то одним местом на его теле. Это тупая, пульсирующая боль, которая пронизывает все его существо, засасывая его в бездонный колодец горя и тьмы. Она поглощает.       Они почти доехали до общежития Чуи, когда он спросил, — А Йосано не преувеличивала, когда говорила, что ты хандрил всю неделю?       С таким же успехом он мог бы раскроить череп Дазаю, чтобы посмотреть, что там внутри.       — А это имеет значение?       Чуя не отвечает ему.       Но молчание всегда было громче слов.       Они останавливаются перед зданием общежития Чуи, та же машина, те же люди, то же место, что и полторы недели назад, только теперь все кажется совершенно другим.       — Мне пора идти.       Дазай что-то бормочет, но не отрывает глаз от ремня, который теребит в руках, — Напиши мне, когда будешь дома.       …       — Дазай?       — Хм?       И затем Чуя внезапно наклоняется к нему, обвивает руками шею Дазая и прижимается лицом к его плечу на чудесный, мучительный момент, — Спасибо. За то, что подвез меня.       — Конечно, — бормочет Дазай, закрывая глаза, — На улице холодно.       Они остаются в объятиях друг друга еще минуту — или, может быть, пять, Дазай не может знать наверняка. Все, что он знает, это то, что ему становится больно, когда Чуя, наконец, отстраняется, одаривает его еще одной слабой улыбкой и вылезает из машины.       Это чертовски больно.

***

      Судьба сегодня не на стороне Дазая, потому что, когда он закрывает дверь своей квартиры той же ночью, он сталкивается лицом к лицу с Коё по пути в свою комнату. Она растянулась на диване, уткнувшись лицом в колени тихо похрапывающей Йосано. Тем не менее, для человека, который обнимается со своей девушкой, взгляд Коё, устремленный на Дазая, определенно холоден.       — Я надеюсь, ты достаточно умен, чтобы даже не думать о том, чтобы ухлестывать за моим младшим братом.       На его лице появляется горькая улыбка, — Чуя дома и в безопасности, если тебе интересно.       — Я в курсе. Я написала ему пятнадцать минут назад.       — Тебе никогда не надоедает видеть в каждом человеке врага?       — Нет, потому что это обеспечивает безопасность людей, о которых я забочусь, — отвечает она, не обращая внимания на его обвинение, — И я знаю таких людей, как ты, Дазай. Ты мазохист, склонный к саморазрушению, и тебя не волнует сопутствующий ущерб, который ты оставляешь после себя. Так что прислушайся к себе и имей достаточно самосознания, чтобы понять, что ты просто недостаточно хорош для Чуи.       — Может, это и так, но ты знаешь, кто Чуя? Взрослый. Взрослый человек, которому не нужно, чтобы ты принимала за него решения. И относиться к нему так, будто он рассыплется на кусочки только потому, что я, черт возьми, с ним разговариваю, откровенно говоря, оскорбительно, — он не ждет реакции, — Спокойной ночи.