Ромео не умрет

Чонгук проснулся в обволакивающем томном ощущении счастья, еще не открывая глаз, подтянул к себе Тэхёна и напрягся, только сейчас сообразив, что проснулся от стона. Полного боли, а не удовольствия стона. Включил мягкий свет ночника, встревоженно навис над ним, продолжающем спать, но хмурящимся. Тэхён настолько свыкся с физическим дискомфортом, что даже не просыпался, пока не скручивало судорогой. Чонгук приподнял одеяло над левой ногой, неловко подсунутой под себя в позе цапли, осторожно вытянул ногу, бесшумно выдвинул ящичек тумбочки, вытащил оттуда разогревающий крем и принялся растирать. Резкий камфорный запах давил чудесно корично-медовый аромат, разбавленный собственными нотами, и Чонгук невольно морщился. Со стороны могло показаться, что ему неприятно смотреть на искривленную ступню с пальчиками, налезающими друг на друга. Однако отвращения Чонгук не испытывал: ему бы в голову не пришло морщить нос на подобное. Все нюансы Тэхёна он воспринимал как единое целое, неотъемлемое от его характера, красивейших на свете глаз, очаровательной улыбки. И искореженные природой части были одними из мазков общего портрета. Растирал долго, пока брови Тэхёна не разошлись, а он не задышал спокойнее. Чонгук надел на левую ступню тонкий носок из мохеровой шерсти, нежно поцеловал свод, накрыл одеялом. — Спасибо, Гуки, — сонно пробормотал Тэхён. — Боже, как же я тебя люблю! Сердце, за время массажа успокоившее ритм, снова застучало быстро, но теперь не от тревоги, а от счастья. Чонгук глубоко вздохнул, чувствуя, как губы расплылись в глупой счастливой улыбке. — Я тебя тоже. Спи, Тэ, — погасил ночник, просунул руку под Тэхёна, привлекая к себе на грудь, уткнулся носом в его шелковистые волосы. Спать расхотелось, несмотря на ранний час — еще только светало. Чонгук рассеянно водил носом в волосах и думал, перебирая детали его плана. Лиан был прав, говоря, что белых пятен полно. Для осуществления плана нужны были деньги: привлечь особых наемников, профессионально умеющих инсценировать разбой и убийство, замести за ними следы, проконтролировать, чтобы беспрепятственно прошли границы. Пока имеющихся денег хватило на документы: хорошие, качественные документы, к которым никто бы не смог придраться, не обычная низкокачественная липа. Однако документов было ничтожно мало, они могли подвести за неимением надежных союзников. Воспользоваться услугами тех, кто работал на его клан, Чонгук не мог. Они могли слить, даже получив немалый куш: присягу никто не отменял. Да и не так уж много было подобных умельцев, чтобы разложить перед собой портфолио и выбрать. К каждому требовался подход, желательно непрямой. И тут могли пригодиться приятели, точнее их семьи. Мина Юнги Чонгук отмел мгновенно: ну какие ресурсы есть у финансиста Мина Бен? Не дай бог, еще узнает: раскудахтается перепуганной курицей и тотчас же побежит к его отцу. А вот над Кимом Сокджином серьезно задумался. Его семья, несмотря на самую распространенную фамилию, к клану Кимов никогда не относилась, и заведовала силовиками. С Сокджином Чонгук до двенадцати лет, пока его не отправили в Америку, тесно дружил. Тот был хорошим: прямой, честный, надежный. Однако эти же качества могли подвести, потому что прямолинейному Сокджину не понравилось бы, что он что-то проворачивает за спиной родителей. За краткое время, что они сблизись после возвращения в Сеул, они заново сколотили костяк дружбы, однако все еще свежий и хлипкий, могущий легко покачнуться от толчка. Чонгук тяжело вздохнул. Весь план мог полететь в тартарары, если контакт окажется не тем. Но выбор был узкий: или на свой страх и риск ангажировать семейные ресурсы, подкупив наемника, или выложить все как есть Сокджину и попросить помощи с ресурсом. Как друг друга. О балльных оценках Чонгук не переживал. Отец не сомневался, что он, как послушный сын, подготовится и сдаст экзамены самостоятельно, потому что, собственно, так и было прежде. Но в этот раз Чонгук обезопасил важный этап: не хватало еще, чтобы вступление в наследство отсрочилось на год из-за недотянутых до заявленных процентов. Экзаменационная комиссия была заранее подмазана, на подкуп ушла сумма, вырученная с продажи часов Одемар Пике. Ректор тоже был в деле, а один бедный аспирант проворно писал дипломную работу. Да и зачем ему вкладывать силы в диплом, который ему не пригодится? Нет, Чон Чонгук и его бумажное облачение исчезнут в день, когда он пересечет границу. А Ли Говард, айти специалист с уклоном в цифровые финансы, появится в Австралии вместе с фиансе Чаном Таем и его папой Чаном Лиамом. Сиреневая заря нежно раскрашивала спальню в пастельные тона, прокладывала на бархатистой коже спящего розовые оттенки. Веки Тэхёна подрагивали, глубокое, ровное дыхание постепенно сбивалось — он просыпался. И желание росло в такт изменениям дыхания. Не утерпев, Чонгук сполз пониже, огладил длинным движением теплую, чуть влажную со сна кожу, остановился на по-утреннему полутвердом члене и припал губами к шее. Тэхён протестующе мыкнул, но развел ноги, позволяя пальцам спуститься ниже, приласкать расслабленные яички, пройтись по ровному шовчику к полураскрытой после ночных утех дырочке. Чонгук улыбался, прокладывая цепочку поцелуев. Теплый припухший от страстного бурения вход был податливым, мягким. И мысль, что именно он сделал вход таким, трижды скрепив их узлом, будоражила. Никто другой не имел права дотрагиваться до этого сладкого местечка, ласкать пальцами, языком, членом. Намджун пожалеет, что облизывался на его омегу. Чонгук скрипнул зубами, на миг заледенев и представив, что не успел, а тот присвоил Тэхёна себе. Тогда бы Чонгук наплевал на все меры предосторожности, на клановые распри и угрозу жизни, и смертником пошел бы в последний бой. — Ты мне пол-ночи спать не давал, — упрекнул Тэхён, зевнув и потерев глаза. — Куда торопишься, Гуки? Я домой вернусь к обеду, а, может, и позже. Папа же отпустил. — Ты ведь уже большой мальчик, Тэ, а до сих пор очень наивный, — Чонгук, начиная целовать крепче, сжимать сильнее, перевалился, внедряясь между раздвинутых ног. — Раз лег со мной в постель, то мог предположить, что я с тебя не слезу. Завтрак и обед получишь в постель. — Ненасытный, — хрипло рассмеялся Тэхён, нежно взъерошив волосы, и застонал. — Да, сделай так еще. Чонгук послушно провернул в нем пальцы, стимулируя чувствительный бугорок, и чувствуя, что сейчас лопнет, если не войдет, поспешно пристроился. Тэхён обвил шею, уткнулся носом в ключицу, протяжно всхлипнув, когда Чонгук плавно вошел на всю длину. Всхлипы и стоны Чонгук научился дифференцировать и понимал, когда стоит притормозить, а когда продолжить мощно таранить. Взял неспешный ласковый ритм, с наслаждением расширяя членом тесный, узкий проход, осыпая поцелуями, не забывая придерживать левую ногу, чтобы не растревожить спастические мышцы. В Тэхёне было божественно хорошо. И с каждым неторопливым толчком, с каждым хрипловатым стоном Тэ Чонгук уверялся — не будет никого другого, лишь он, его любимый. Аминь. Оргазм вышел растянуто мягким, волшебным без оголтело страстной ночной спешки, когда хотелось наверстать упущенное. Чонгук распустил узел, сходя с ума от того, как возбуждающе сжимают сокращающиеся мышечные стенки, и всосался в податливый рот. Волны мелких оргазмов приливали и отливали, пока он жадно пил Тэхёна. И после того, как узел обмяк, Чонгук не спешил выходить. Слишком долго они были в разлуке, чтобы не ценить моменты единения. Наконец Тэхён заерзал, потер левое бедро, и Чонгук нехотя покинул сладкое местечко. — Болит? — тоже потер его бедро. — Нет, слегка потянуло, — Тэхён снова зевнул. — Щибаль, спать хочется. — Сейчас сварю кофе и приготовлю завтрак. Можешь подремать, — Чонгук бодро вскочил с постели, хрустнул косточками. В теле бурлила жизненная радость. — Я помогу, — прошептал Тэхён и, приоткрыв рот, забавно засопел. Чонгук прикусил улыбку, набрасывая на плечи халат. Тэхён подшуршал меховыми тапочками и прижался сзади, когда яичница-болтунья с колбасками уже аппетитно шкворчала. Чонгук зажмурился — до того день стал лучше. Счастье сквозило в цепких руках, обхвативших его талию, в худеньком теле, прижавшемся к спине, в горячем дыхании, обжигавшем плечо, в корично-медовом аромате. И он это счастье сбережет любой ценой, даже ценой предательства родных.

***

Привлекательное лицо Сокджина мрачнело. Пухлые, как у омеги, губы сжимались. Миндалевидные глаза темнели. Но он не перебивал и слушал внимательно — хороший знак. Не всякий день тебя просят провернуть кое-что серьезное за спинами любящих родителей. Конечно же, нелегко на это решиться. Чонгук закончил рассказ, повернул вокруг оси кофейную чашку, тщательно скрывая беспокойство: что-то слишком долго Сокджин молчит, пора бы и высказаться. — Так сильно его любишь, что готов все бросить… — внезапно тоскливо сказал Сокджин, вилкой сминая шоколадную бомбочку в неряшливое месиво. — Да, — Чонгук непонимающе насупился. Что в этом такого, хотел бы он знать. И почему Сокджин начал именно с его любви? — Ты меня возненавидишь, наверное, — Сокджин нерешительно покусал нижнюю губу. — но мне неприятно это слышать. — Что именно? — Чонгук напрягся. — Что я навсегда уеду? Извини, но выбора у меня, как ты видишь, нет. Родители никогда не примут, а Хосок его может уничтожить. Для Хосока раздавить кого-то — плевое дело. — Что ты уедешь с ним, — Сокджин стиснул зубы так сильно, что желваки побелели. Выстрелил прямым взглядом. — В совместном побеге вся суть, — Чонгук оттолкнул чашку, разлив содержимое. — Не хочешь помогать, так и скажи! Что за хрень ты несешь, Джин? — Мне больше не представится возможности, — Сокджин цедил слова медленно, по ложке. — Жалею, что раньше не признался, хотя, видит бог, собирался с силами частенько. Я… ты… ты мне нравишься, Чонгук. Чонгук хотел было сообщить, что он ему тоже, как осекся. В пылающем чувствами взгляде Сокджина вспыхивала не дружеская привязанность. — Что, фак? — собственный голос почудился чужим. — Шутишь? — Я люблю тебя, Чонгук, — Сокджин сдавил вилку, воткнул ее в ошметки десерта. — Можешь ударить, я пойму. Ты не по альфам, все знают. Я же играю на два фронта, чего никогда не скрывал, и люблю тебя давно, может быть, с детства. Ищу себе партнеров, похожих на тебя, у кого такие же черные глаза, такой же нос, губы. Сублимация чистой воды, тебе не понять мои чувства. — Бить не буду, — выдавил Чонгук. — Мы не можем контролировать свои чувства, не роботы же мы, чтобы себя запрограммировать. Но, Джин, щибаль, я тебе никаких предпосылок не давал. Относился всегда как к другу и никаких других вариантов не предвидится. Даже не будь у меня Тэхёна, обстоятельства остались бы прежними. — Я понимаю, — глаза Сокджина потухли. — Не жду от тебя взаимности. Просто мне сейчас очень больно. Если раньше мне было проще, потому что ты ко всем омегам относился ровно, включая Лина, то, узнав о твоей сильной любви — настолько сильной, что ты готов попрать преданность клану — я с ума схожу. Будто попал в ад при жизни. — Ладно. Прости, — Чонгук взялся за край стола, чтобы встать. — Забудь о том, что мы обсуждали, Джин. Если бы я догадывался о твоих чувствах, то никогда бы их не ранил. — Погоди, — Сокджин схватился за его руку и мгновенно ее выпустил, словно обжегся. — Что ты планируешь сделать? — Попрошу Юнги, что еще. Другим я не доверяю. Не вовлекать же в схему тупого Миндже, а остальных я держал на дистанции, — Чонгук досадливо пожал плечами. — Юнги не сможет тебе помочь, даже если бы захотел, — Сокджин потупился. — А я смогу и помогу. — Правда? — Чонгук перегнулся через стол, стараясь рассмотреть эмоции в его глазах. — Тебе после услышанного не будет… ну… трудно? — Будет, конечно, однако станет труднее, если я отойду в сторону, и жернова кланов тебя перемелют. Я же себе не прощу, — Сокджин то бледнел, то краснел, говорил сбивчивее. — Лишь хотел попросить об одной малости, Чонгук. Уже распростерший ладонь над его рукой Чонгук окаменел. В мозгу пролетели сцены, где он на коленях отсасывает Сокджину или стоит на четвереньках стонущим под ним. Фак, нет! Ни за что! И одновременно всплыл укоризненный Ким Лиан, всем видом демонстрирующий неодобрение, зазвучал его ледяной голос: «Ты обещал сделать все возможное, мальчик». — Что ты хочешь? — еле выговорил Чонгук, отстраняясь. — Не бойся, ничего такого, что ты себе навоображал. Я же не моральный урод, — криво усмехнулся Сокджин. — Давай лучше обсудим, с чего стоит начать. Мне кажется, ты зря поставил на наемника, у меня есть идея получше. Чонгук сосредоточенно слушал, стараясь не отвлекаться на свербящее опасение, что Сокджин захочет чрезмерно многое. Сокджин гудел увереннее, сойдя с зыбкой почвы своих чувств, разгоряченно жестикулировал, набрасывал на салфетке монбланом план. И Чонгук, удостоверившись, что тот прав, отбросил последние сомнения. Что ж, придется перешагнуть через альфью гордость ради Тэ. Только пусть, пусть Тэ никогда об этом не узнает. Вечером выйдя от Сокджина, Чонгук долго тер рукавом губы, пока они не вспухли и не начали кровоточить, гадливо передернулся, сдерживая рвотный рефлекс, и благословил небеса, что Джин не потребовал большего. Хотя и битый час танцевать с ним в обнимку медляк, а потом глубоко, с языком, поцеловать уже было тягостно. По коже до сих пор гулял табун мурашек, во рту, казалось, остался вкус его слюны, на пальцах — ощущение твердого альфьего тела. Требовалось смыть все, забыться, и Чонгук набрал со второго телефона нужный номер. — Соскучился? — ласково пропел бархатный баритон. — Я тоже, Гуки, очень, очень, очень! Чонгук внимал музыке своего сердца, медленно вышагивал к бентли и растворялся в любви. Тэхён ласково журчал, рассказывал, как прошел его день, сетовал, что папа ходит грозовой тучей, обещал выровнять его отношение. И постепенно Чонгук полностью оттаял. Заводя мотор, уже не думал о медляке с Джином. А, чепуха! Он ведь был готов на все ради будущего счастья. И теперь Джин ляжет грудью на амбразуру и выполнит необходимое. Каждому нужна мотивация и, раз вышло так, то мотивация любовью тоже сработает.