Ромео не умрет

Неторопливо прошоркали пластиковыми шлепанцами двое, искоса изучая незнакомца в неприметной серой одежде. Чонгук надвинул на лицо пониже капюшон, прячась от любопытных глаз. Подкупленный администратор не должен был выдать, но любопытствующие могли слить интересную информацию о нем, караулящем Тэхёна. Не хватало еще подставить его на раннем этапе, когда даже отношения не сложились, не говоря уже о взаимном понимании. Тот ему откровенно не поверил, не хотел ввязываться в непонятную муть с популярным богатым красавчиком, который, похоже, и не понравился-то особо. Его можно было понять, но принять вежливо уклончивое нежелание пойти навстречу было невозможно. Тэхён должен ему принадлежать. Чонгук терялся: сложно было себе пояснить, почему он вцепился в малознакомого омегу. Все причины были невесомыми, никогда не имевшими вес в его мире: сильнейшая тяга, сумасшедшая жажда прикасаться к нему, слушать его голос, дышать его ароматом. При мысли о Тэхёне учащался пульс, сбивалось дыхание, наливался тяжестью пах и сладко-сладко сжималось что-то внутри: может, порхали те пресловутые бабочки, о которых Чонгук слышал, но никогда в них не верил. Появлялось странное сосущее чувство, словно Чонгук испытывал сильнейший голод. И было обидно, что Тэхён не чувствовал того же. Чонгук был красивее большинства альф в универе, да и всем Сеуле, может быть, красивее тех, с кем Тэхён встречался и в кого был влюблен. Умен, обходителен в общении, обаятелен. Но почему-то Тэхёна не задел — именно того, кого отчаянно хотел зацепить. После такого верилось в мистическое проклятие омег, кому Чонгук недостаточно вежливо отказал или кого слишком быстро бросил. Некоторые в слезах кричали, что ему тоже обязательно кто-то откажет и сделает больно, а он только скептически хмыкал, думая, что не нашелся еще подобный. Нашелся. Причем обиженный судьбой. Вроде бы, по законам логики, Тэхён должен был улететь на седьмое небо от внимания Чонгука. Разница их лиг была несомненна. Однако же не улетел и не собирался. Серьезный щелчок по задранному носу и удар по самолюбию. Щибаль с самолюбием, лишь бы не прогнал. До слуха донесся мерный перестук, и Чонгук оживился. Огляделся, радуясь, что коридор опустел. Сдавил горшочек с фиолетовой орхидеей, сдернул с нее бумажный купол, в надежде вгляделся в медленно приближающегося Тэхёна. Тот, как и вчера, его не замечал: печатал сообщения, хмыкал невидимому собеседнику. И любоваться им было очень волнительно и приятно. Чонгук брызнул в нос нейтрализатором, продолжая внимательно рассматривать. Взгляд выхватил незамеченное раньше: дешевенькие потертые джинсы, старенькие кроссовки, картонного вида серый пиджачок и грубой ткани голубую рубашку. Тэхёна хотелось одеть в тончайшие, нежнейшие тенсель, бархат, шелк — все это Чонгук с удовольствием бы ему купил и надел, а потом снял… В ширинке мгновенно стало тесно. Чонгук пошире расставил ноги и с мукой вздохнул. Почему даже мысли об одежде сводятся к одному, щибаль? Тэхён на громкий вздох поднял голову, удивленно расширил глаза и остановился на миг, но тут же продолжил ход. Лицо осветила вежливая улыбка, Чонгука нисколько не обманувшая: ему не обрадовались. Просто Тэхён предпочел занять нишу дистанционного знакомого, который при встрече здоровается и дарит приветливое выражение. — Привет, — Тэхён без особого интереса перевел взгляд на цветок. — Если это мне, то извини, у меня аллергия на цветы. — Привет. Не знал, прости, — Чонгук поставил горшочек на пол, задвинул его ногой, жалея, что опять не принес с собой кондитерское подношение — по крайней мере, на десерты у Тэхёна аллергии не было. От движения в поврежденных мышцах вспыхнула боль, почудилось даже, что треснула кость. — Я бы хотел поговорить. — Мы все обсудили вчера, — Тэхён взялся за дверную ручку, но отпирать замок не спешил: сегодня Чонгука не собирались приглашать в комнату, точнее, позволять вторгнуться в комнату. Намек был понятен. — Я не изменил своего решения. — Ты его и не озвучил, — жарко возразил Чонгук, в отчаянии чувствуя, что почва уплывает из-под ног. Вчерашняя беседа не дала категоричного нет, а поворот сегодняшней по собственной глупости подводил к нему. — Пожалуйста, не торопись отказывать. Ты мне пока не веришь из-за прошлых пранков, я понимаю. К тому же, есть существенные обстоятельства, которые я должен изменить. Однако мы могли бы общаться, Тэхён, чтобы узнать друг друга получше, и чтобы ты понял, что я серьезен и надежен. — Чонгук, — Тэхён склонил голову вбок, прищурился, от чего светлая радужка, казалось, по-строгому потемнела. Зашептал. — Давай проясню ситуацию. Ты вращаешься в высших слоях, как светило, например. Поэтому виден как на ладони: информация о тебе заваливает студенческие чаты. Я знаю, что ты перевелся на четвертый курс финансового факультета в середине года. Что учишься параллельно в американском вузе. Что увлекаешься бейсболом, в котором хорош. Что предпочитаешь неброские дорогие бренды, на носки одного из которых мне придется выложить всю стипендию. Что любишь крепкий американо без молока и сахара. Что обожаешь кальгуксу — все омеги вуза жаждут тебе его приготовить у себя дома. Что встречаешься с Чхве Лином, самым красивым омегой пятого курса. Что крайне избирателен в общении: в твой круг входят только сливки общества, а я к ним не отношусь. На мой взгляд, я уже тебя знаю. — Я с Лином не встречаюсь, мы просто тусовались вместе. И ты получил только поверхностную информацию, а я о тебе ничего не знаю, — тоскливо признался Чонгук, кивнув на отвергнутую орхидею. — кроме того, что ты сообщил вчера и сегодня. А хотел бы знать гораздо больше, стать частью твоей жизни. — Я не хочу, Чонгук, — Тэхён сильнее сжал дверную ручку — аж пальцы побелели. — Мне от такого общения прилетят неприятные последствия. Мой клан, если не считать Намджуна, не обращает на меня и папу внимания, и мне хотелось бы оставить это положение вещей. Я ведь прозрачно намекал вчера, что нас пугает близость к опасным влиятельным людям, и нашего клана, и еще хуже — чужого. Кимы и Чоны враждуют, ты не можешь этот факт отрицать. Если ты вознамерился меня использовать в своих манипуляциях и… — Вовсе нет, — Чонгук в ужасе помотал головой. Тэхён, похоже, хорошенько поварился в котле подозрений, раз выложил самые страшные предположения. — Мне бы такое и в голову не пришло, даже если бы я захотел досадить клану Ким! Есть множество других способов, менее витиеватых и более доходчивых, Тэхён! — Тише! — шикнул Тэхён, воровато озираясь. — Хочешь, чтобы сюда сбежались все сплетники общежития? Давай отойдем к прачечной, там есть удобный склад, куда мало кто заглядывает. — Мы могли бы поговорить в твоей комнате, — безнадежно предложил Чонгук и потопал за ним, не снизошедшим до ответа. В противно пахнущем и через нейтрализирующий заслон дешевым порошком складе Тэхён ощутимо расслабился. Присел на тугой пластиковый мешок, покачался, проверяя устойчивость, и продолжил обычным голосом. — Допустим, ты не намерен вовлечь меня в клановые манипуляции и не хочешь надо мной подшутить. Вполне допускаю, что до последнего варианта ты бы не опустился: ты уже плаваешь наверху, тебе необязательно привлекать к себе внимание сомнительной шуткой. Допустим, что я тебе действительно понравился и ты хочешь со мной отношений. Но я-то не хочу, Чонгук. Ты привлекательный и приятный, — Тэхён смущенно прикрыл ладонью заалевшую щеку, и Чонгук приободрился. — так что дело не во внешности и отталкивающих манерах. Но между нами лежит огромнейшая пропасть социальных слоев и обстоятельств, а у меня нет смелости через нее перепрыгнуть. — Зато у меня есть, — Чонгук, повинуясь наитию, сел на пыльную коробку у его ног, заглянул в потемневшие чудесные глаза. Тот подобрался, неуклюже спрятал ботинки по сторонам мешка. — Я могу проложить над пропастью мост, Тэхён. Дай мне это сделать, пожалуйста. — Как мне помнится, ты вчера хотел поговорить со старшим братом, — Тэхён поежился. — Очень надеюсь, что не упоминал моего имени. Поговорил? — Да, — Чонгук помрачнел, вспомнив вчерашнее фиаско. Хорошо, что следов на лице и шее не осталось, иначе было бы до тошноты стыдно. — Неудачно, — догадался Тэхён и неожиданно подбадривающе похлопал по плечу. — Почему-то мне кажется, что это слово плохо характеризует твой разговор с братом. Ты с лица спал. Но, Чонгук, теперь и тебе должна быть очевидна невозможность. Не над каждой пропастью можно проложить мост, от некоторых стоит шарахаться. — Я еще попробую, — Чонгук зажмурился. Место, до которого легковесно дотронулся Тэхён, занялось сладким огнем. Хотелось подставиться под прикосновения, прижаться к его худеньким коленям, почувствовать его тепло. — Пожалуйста, дай мне разобраться со всем. Я не отступлюсь. — И зря, — убийственно жестко отрезал Тэхён, поднимаясь. — Извини, Чонгук, но у меня полно домашней работы, еще массаж надо сделать. Мне пора. — Я приду завтра, — Чонгук попытался подняться, чтобы в движении мимолетно соприкоснуться телами, мазнуть носом шелковые волосы, но Тэхён приостановил, дотронувшись теперь до другого плеча. — Не стоит. Правда, не стоит. Я не хочу, чтобы меня видели с тобой, начали судачить. Долетит до Намджуна и… — Тэхён передернулся. — Мне не нужны проблемы. — Что у тебя с Намджуном? — застыв полусогнутым в неловкой позе, спросил Чонгук. — Ничего, что тебя касалось бы, — резко ответил Тэхён и вышел. Скрипучая дверь ударила по нервной системе громким хлопком. Чонгук остервенело стер с носа нейтрализатор, вдышался, ловя растворяющиеся в сухом воздухе нотки корично-медового аромата, и тихо сказал: — А я все равно приду. И завтра. И послезавтра. Каждый день буду приходить, пока ты не сдашься, Тэ. Из универа поехал в Каннам клинику к их домашнему врачу. Судя по потрескивающим костям и боли, в паре ребер образовались трещины, если не надломы. Сволочной Хосок, входя в ярость, не знал меры. Если до беседы на складе Чонгук не анализировал, не взвешивал чрезмерное наказание — отец с детства поднимал на них руку, и Хосок повторял за отцом ролевую модель — то сейчас им одолела ненависть. Детские образы смеющегося, обнимающего его старшего брата разбились об отказ Тэхёна. Хосок увеличил пропасть, хотя мог положить первое бревно. Доктор Сон, осматривая его, хмурился, но молчал. И только после рентгена, подтвердив предположения о трещинах в ребрах, наложив тугую повязку и выписав препараты, осторожно в сторону сказал: — Если у тебя проблемы со сверстниками, Чонгук, ты можешь поделиться с семьей. Они всегда смогут тебя защитить. Чонгук криво усмехнулся, с трудом натягивая поверх повязки футболку. У него никогда не было нерешаемых проблем со сверстниками, ни тут, в Корее, когда он учился в американской школе, ни в Америке. На всех умел воздействовать и влиять, бывал в потасовках, но не проигрывал. Чоны не проигрывают. — У меня все в порядке. Спасибо, доктор Сон, — Чонгук взял со стола рецепт. — Лекарства пропью, справку тренеру покажу. Семье сообщать ничего не надо, у меня ситуация под контролем. Доктор Сон молча кивнул. Его приучили не задавать лишних вопросов и не лезть с советами. Плата за понимание была весьма щедрой. Домой Чонгук ехал неохотно. Вообще не было желания туда возвращаться, хотя вряд ли они с Хосоком вечером столкнутся. Хосок неизменно приезжал в родительский особняк по понедельникам, средам и пятницам для совместного ужина, а потом для обсуждения с отцом дел, иногда оставаясь в своем кабинете, чтобы закончить какие-то документы. Сегодня был вторник, свободный от его присутствия, но домой все равно не тянуло. Чонгук задумался, перебирая семьи друзей. У Мина Юнги и Кима Сокджина, с кем он когда-то ходил в один садик, и изредка встречался на обширных клановых мероприятиях, куда приглашались мужья с детьми, он несколько раз бывал дома в детстве. И в их домашних очагах царила совсем другая атмосфера, чем в его: более легкая, свободная, теплая. Папы мимоходом обнимали и целовали Юнги и Джина, а маленькому Чонгуку хотелось, глядя на них, чтобы они и его поцеловали. При этом не мелькало мысли, что собственный папа мог так же его приласкать — слишком холодным он был. А в их большом роскошном особняке главенствовал душевный холод. Ни отец, ни папа не отличались сердечным богатством, чтобы одаривать им детей. Воспитывали в строгости и достатке, компенсируя ласку материальными благами. Ему и Хосоку закатывали самые пышные празднества на дни рождения, осыпали их самыми дорогими подарками, и почему это воспринималось нормой. Но с откровений Тэхёна о его любимом папе, о взаимной нежности, сквозившей между ними, и с отторжения Хосока Чонгук начал понимать: он нищий по сравнению с Тэхёном. Закатив бентли на подземную парковку, Чонгук уперся лбом в руль и уныло застыл. Тэхён был во всем прав, решив держаться от него подальше: отношения, которые привлекут опасное внимание обоих кланов, были чреваты серьезными последствиями. Даже если клан Ким не увидит в связи дальнего родственника с отпрыском основной семьи Чон угрозы, то Чоны точно увидят — Хосок был тому доказательством. Наверное, нужно было отступиться. Но перспектива жить без Тэхёна убивала… Наконец Чонгук отлепился от руля, выполз из бентли и побрел к входу в дом. На плечах, по ощущениям, лежала огромная скала. Пробрался к себе, сполоснул лицо и руки, взглянул на себя в зеркало. Через природную смуглость пробивалась болезненная бледность, глаза слегка покраснели, на щеках расцветал неровный румянец, вызванный повышенной температурой: восстанавливающиеся после побоев мышцы повысили градус тела. Вместо семейного ужина тянуло лечь спать и покончить наконец с этим дурацким днем. Однако Чонгук послушно поплелся к лестнице, ведущей в малую гостиную. Обязанности из-за сердечных ран не исчезали, к сожалению. Уже зайдя в гостиную, споткнулся и гневно раздул ноздри: между отцом и папой восседал на привычном месте Хосок. — Добрый вечер. Извините, я не голоден, — Чонгук вежливо склонил голову сначала перед отцом, потом перед папой. — С вашего позволения уйду к себе. — Добрый, — папа слегка озабоченно насупился. — Не заболел? — Да, как себя чувствуешь, Гуки? Видок плохой, надо сказать, — Хосок поднялся, обошел стол, внимательно сканируя узкими, как у отца, глазами. — Хорошо, просто потянул мышцы на тренировке, — Чонгук, не в силах снести его непритворно заботливый взгляд, отвернулся. Ну и лицемерная же сволочь ему досталась в братья! — Я пойду. — Останься, — приказал отец, только сейчас отвлекшись от телефона. — Есть что обсудить. Чонгук обогнул Хосока, намеренно не заметив протянутой к нему руки, прошел к своему стулу и осторожно присел: тугая повязка сковывала движения. Отец досадливо крякнул. — Нужен этот спорт, если после него ходишь роботом! Спорт должен улучшать здоровье, а не вредить ему. Хосок, садись, что встал как вкопанный за братом? — Он себя плохо чувствует, поэтому и встал, — огрызнулся Хосок, вернувшись к месту. Отец громко скрежетнул ножом по тарелке, разрезая кальби, но одергивать наглого сына не стал. За столом повисла напряженная тишина, прерываемая звуком столовых приборов. Чонгук неохотно ковырялся в кальби, жевал кимчи, не поднимая головы и чувствуя, как его буравит взглядом Хосок. Что еще надо заразе? — Хосок сказал, что ты готов приступить к бизнесу. Я рад, Гук, — отец шумно отхлебнул суп из водорослей и тофу, а изумленный Чонгук заморгал. Какой еще бизнес, щибаль?! — Пора взрослеть и брать на себя клановую ношу. Несколько рановато, я думаю. Не уверен, что потянешь оба университета и работу, но могу выдавать тебе мелкие задачи, чтобы ты погружался в тему. Наш финансист Мин Бен будет вовлекать тебя постепенно, распишет загрузку на месяцы. А полноценно вольешься на летних каникулах. — Хорошо, отец, — Чонгук вытер губы салфеткой, кипя в сдержанной ярости. Вот только дополнительной работы ему не хватало! — И этап взросления следует отметить приятным бонусом, — Хосок прокатил по столу к нему связку ключей, и Чонгук автоматически ее поймал. — Родители согласны со мной, что тебе пора жить отдельно. Не мальчик уже, нужно же куда-то водить омег, так ведь, Гуки? Хосок прищурился, заговорил вкрадчиво. Чонгук под столом сжал кулаки до хруста, ключи неприятно врезались в ладонь. Смотрел на ласково улыбающегося старшего брата без улыбки, старательно пряча ненависть. — Удобная квартира: огромная гостиная для вечеринок, две спальни, прекрасный вид, — медленно перечислял Хосок. — И что немаловажно для застенчивых пассий, так это наличие черного входа. Лифт ведет с парковки, куда можно добраться на машине с тонированными стеклами. Никто твою пассию не рассекретит. — Современные омеги ничего не стесняются, — заворчал папа. — Демонстрируют связи в социальных сетях бесстыдники. Некоторые в полуголом виде в постели фотографируются. Куда смотрят их родители? — Спасибо, — процедил Чонгук сквозь зубы. Хосок поймал на лестнице, когда отец ушел в кабинет в ожидании него, а папа — в их спальню. Крепко схватил за локоть, не позволяя отстраниться, и сказал: — Гуки, не злись. Бессмысленно. Очень больно? — и провел рукой по животу. — Отпусти, — теперь сдерживаться не было нужды: никто не наблюдал. Чонгук вырвал локоть и припустил шагу. Жалкие подачки не смоют гадости. Вилять хвостиком перед старшим братом он не будет. И какая разница, где он живет, если Тэхён все равно к нему не придет? — Я делаю все, чтобы тебе же лучше было, братец, — крикнул ему вдогонку Хосок. — Помни об этом.

***

— Ты? — разочарованно выдохнул Тэхён, вытирая влажные волосы. Те, не вытянутые утюжком, мило подкручивались, делая розового после душа Тэхёна еще юнее. Чонгук задохнулся: жадное сосущее чувство обострилось до предела, вызывая сильнейшее желание притянуть Тэхёна к себе и поцеловать. Тэхён осторожно высунул голову, посмотрел по сторонам и продолжил шепотом: — Я же просил, Чонгук. Оставь меня в покое, пожалуйста. Нас не должны видеть вместе. Еще один такой визит, и кто-нибудь обязательно сольет информацию в студенческие чаты. — Можно встречаться в каком-нибудь укромном месте. В кафе на окраинах, где наши не бывают, — взмолился Чонгук, придерживая дверь ногой. — Просто общаться, пить кофе. Пожалуйста, Тэхён. — Хватит. Я все для себя решил! — Тэхён попытался выпнуть его ногу, чтобы закрыть дверь. Возмущенно нахмурился, когда ему это не удалось, и с силой толкнул Чонгука в грудь. Чонгук с трудом подавил стон: Тэхён прошелся в аккурат по самому болезненному месту, будто ножом ударил. На второй-третий день после повреждений воспаленная припухшая мышечная ткань особенно чувствительна — Чонгук знал по опыту. Во рту стало солоно от прикушенной щеки, на коже высыпал мелкий бисер пота. Видимо, он побледнел и сменился в лице, потому что Тэхён встревоженно приоткрыл рот, тотчас же задрал его футболку до подмышек. И вскрикнул в испуге, отшатнувшись. Такого бесконечного адского стыда Чонгук никогда не испытывал. Представил увиденное глазами Тэхёна и зажмурился: переливающийся цветами радуги торс, эластичные бинты крест-накрест. Мученик, фак! Не смотря на того, сделал шаг в сторону, жаждая убраться куда подальше, а там взвыть от тоски и позора, и обомлел. Тэхён рванул к себе, поднялся на цыпочки и шепнул: — Это из-за меня, да? Из-за меня? — Забудь! — резко фыркнул Чонгук, все еще сгорая от стыда. — Я… Договорить он не успел: Тэхён, отчаянно полыхнув румянцем, прижался к его говорящим губам своими нежными, влажными, духмяными. И Чонгук пропал для мира, растворился в сладком волшебном поцелуе. Вся его сущность зашлась в огне, вспыхнула золотистым счастьем, отдающем корицей и медом.