Ромео не умрет

Пахло в общежитском пространстве отвратительно: кислым потом во множестве оттенков, подпортившейся едой, наслоением омежьих феромонов с отчетливыми вкраплениями альфьих, дезинфектантом, дешевыми духами — в общем, всем тем, что окружало бедных студентов. В низшей лиге Чонгук никогда не обретался, банально ею брезговал, и сейчас буквально изнывал от желания поскорее выбраться отсюда. Ждал уже битый час, а Тэхён все не спешил вернуться в комнату, хотя должен был: за неделю Чонгук изучил его распорядок. Наконец отдаленно звякнул лифт, раздалось мерное постукивание, и Чонгук встрепенулся застоявшимся в стойле жеребцом. С огорчением скосился на остывший чай: собирался предложить Тэхёну маленький перекус в надежде, что тот пригласит в свою комнату. Надо было брать фраппучино, щибаль. Открыл окно и в сердцах выбросил оба стаканчика в картонном холдере наружу. Снизу кто-то вскрикнул, яростно заматерился, но Чонгуку было плевать: ну что поделать, у кого-то хреновая карма. Подобрался, расправил плечи, подобрал с пола пакетик с круассанами, профитролями, макарунами и изобразил лучшую свою улыбку: чуточку ленивую, вызывающую восхищение. Тэхён шел медленно, не отрывая глаз от телефонного экрана, и печатал одной рукой сообщения. По мере его приближения взбалтывалось волнение, росла жалость к нему, такому обиженному природой. Обдало теплом тела, возбуждающим аппетит коричным феромоном — аж в паху заломило. Чонгук приоткрыл рот, чтобы поздороваться и представиться, но Тэхён, даже не взглянув на него, рассеянно обломил: — Привет, Донхэ. Извини, потом, ладно? — и не дав растерянному Чонгуку и слова вставить, проворно щелкнул замком, юркнул в комнату и захлопнул дверь. — Что это было, фак? — Чонгук в вящем изумлении смотрел на поцарапанную дверь. Никогда еще не было такого, чтобы его яркий мужественный феромон с редкой смесью имбирных, лотосовых и бергамотовых нот не замечали или путали с чьим-то другим. В их мире запахи имели огромное значение: счастливчики с обаятельными феромонами имели больше шансов на успех, чем неудачники с блеклыми или отталкивающими. Тэхён мог бы хотя бы заинтересоваться источником чудесного аромата, а тот изумил до предела. И что за Донхэ, хотелось бы знать? Ревность заскрипела зубами, заставила резко погромыхать костяшками. За ней отозвались мерным перестуком, взяли паузу и наконец явили лик. Тэхён, все еще держа в руке телефон и продолжая печатать, устало спросил: — Я не могу сейчас, Донхэ. Тебе надо срочно? — Привет, я Чонгук, — Чонгук раздраженно цокнул каблуками клеманов, подумав, что точно напоминает жеребца с его нетерпеливым цоканием копыт. — Хотел познакомиться. Тэхён вскинул голову, расширил потемневшие глаза — в них Чонгук увидел свои крошечные отражения и мгновенно утонул в глубине. Не ошибся: Тэхён был именно тем самым, роковой судьбой, от которой невозможно отмахнуться, небрежно скривившись. Искалеченность, неродовитость — все ушло на второй план, показалось несущественным. Эти глаза напротив стали Вселенной, создали новый мир, в который Чонгук безоглядно рванулся. Тэхён что-то говорил: звук его бархатистого, хриплого голоса играл на душевных струнах, кружил голову похлеще забористого виски. Смысл не доходил до сознания, расплывался где-то на задворках. В ноздрях трепетала волшебная корица, смешанная с медом — да, точно медом, и ее хотелось облизнуть. Опомнился Чонгук, уже жадно вжимая худенькое тело в себя и ища губами губы. Опомнился от хлесткой оплеухи и заморгал, возвращаясь в этот убогий мир. — Что ты себе позволяешь? — прошипел Тэхён, неловко выбираясь из объятий. — Я сейчас администратора вызову! Первое, в чем убедился Чонгук: тяга не взаимна. Второе: Тэхён очень зол. Третье: его секретный демарш сейчас станет достоянием общественности и привлечет нежеланное внимание его родни, как следствие. Требовалось мобилизировать свои обаяние, коммуникативные навыки и навыки обольщения, но вместо этого Чонгук хмуро сообщил: — Ты станешь моим. — Что? — Тэхён сверкнул яростными глазищами, нагнулся за упавшей тростью и, разогнувшись, замахнулся. — Еще один мудак, любящий пранки?! Как же вы меня достали! — Нет, что ты! — Чонгук ловко увильнул от удара, одновременно ногой захлопнув дверь. — Я серьезно говорю. Ты мне понравился с первого взгляда, Тэхён. Я пришел познакомиться и поговорить. — Так я и поверил, — Тэхён попытался толкнуть его, но не преуспел. — Уходи сейчас же, иначе я закричу! Раз, два, три, — и набрал полную грудь воздуха, чтобы исполнить угрозу. Чонгук прихлопнул рот ладонью, зажурчал в испуганное лицо. — Пожалуйста, не кричи. Я не обманываю, мне бы в голову не пришло настолько тупо шутить. Клянусь всем святым, что у меня есть, ты мне нравишься, — дождался, когда Тэхён перестанет мычать в ладонь, притихнет, и спросил: — Поговорим? … — ну, а ты бы на моем месте поверил, если бы к тебе пришел красавчик, по которому полвуза с ума сошло, и такое ляпнул? — Тэхен хмыкнул, сунув в рот малиновый макарун, отхлебнул чай. — Вот видишь, моя реакция естественна. Сам Чон Чонгук до меня снизошел — надо же такому случиться. Я видел твои фото в чатах, пока был в клинике, но не подумал, что мы можем… — Тэхён зарделся. — Мы с тобой не пара, понимаешь ведь. — Будут сложности, — глубокомысленно заметил Чонгук, подталкивая к милому обжоре профитроли с миндальным кремом. Он привык к жеманным омегам, клюющим по крошечке и предпочитающим салаты. Тэхён и здесь удивил. — Из-за этих сложностей мы могли бы встречаться тайно, пока я все не улажу. — С твоей семьей, да? — Тэхён печально вздохнул, но есть не перестал. — Извини, это из-за лекарств постоянно есть хочется. Я стараюсь не покупать сладкое, чтобы не сорваться, но когда их вижу… — смущенно улыбнулся. — Обожаю миндаль, а ты? Чонгука нервировало, что Тэхён избегал ответа на прямой вопрос, и переводил разговор на другие темы. Какой миндаль, фак, если речь идет о чувствах? Его непреклонно сталкивали во френдзону, в которой Чонгуку еще никогда не приходилось бывать в общении с омегами. Поразительное невезение: запасть на того, кто определенно был потрясен предложением, но принять его не торопился. — Часто ты уезжаешь в клинику? — Чонгук решил играть по его правилам. Раз стесняется, то лучше дать ему расслабиться. — Когда как. Иногда могу на два месяца уехать, иногда обхожусь амбулаторным лечением. Администрация университета идет навстречу, потому что я и в клинике продолжаю учиться и сдавать вовремя тесты, — Тэхён говорил о болезни спокойно, как говорят смирившиеся с ситуацией люди. — Курс массажей и физиотерапии прохожу, но порой скручивает так сильно, что деваться некуда. Ничего страшного, я привык к определенным ограничениям. Неприятно, когда пропадает обоняние, как сейчас, но это проходит, как только медикаментозный уровень в крови снижается. Думаю, будет проще, когда начну работать. Дизайнерам необязательно присутствовать в офисе, большую часть работы можно выполнять удаленно, а там какая разница: где я нахожусь? Чонгук теперь видел и понимал масштабы ситуации. Неуточненный ДЦП только назывался неуточненным, по факту его вмешательство в нейронную систему мозга было заметно. Тэхён явно научился скрадывать недостатки врожденного заболевания: говорил очень плавно с легкими паузами, должными замаскировать заикание, сведенные к левой ладони мизинец и безымянный прятались за неизменным телефоном, недостаток сантиметров в ноге компенсировал толстой подошвой. Внутри плескалась тихими волнами жалость, которая, впрочем, нисколько не тушила животную похоть. У Чонгука с того момента, как ворвался в комнатушку, железный стояк продолжал болезненно распирать ширинку. Хорошо, что они приткнулись за крошечный столик, и позорный шатер был надежно прикрыт. Тэхён щебетал без остановки. А Чонгуку, который терпеть не мог омежью болтовню, его щебет казался райской музыкой, вызванивающей по всей его душе. За время длиннейшего монолога, который только периодически превращался в диалог, он узнал, что: Тэхёна дважды некрасиво и уродливо разводили пранками. В первый раз, что было особенно больно, развел альфа, в которого он был влюблен. Во второй наученный горьким опытом Тэхён долго упирался, но все же поверил, что им заинтересовались. И ошибся, прийдя на свидание, а там столкнувшись с толпой ржущих ублюдков. Чонгук старательно запомнил имена, пометив себе разобраться с каждым по отдельности. Тэхён очень любит папу, а тот любит его. Папа самый красивый и добрый человек на свете, к которому вечно липнут альфы, а ревнивые омеги обливают грязью. Болезнь поймали рано, поэтому Тэхён обошелся малой кровью. Папа устроился на три работы, чтобы оплачивать дорогостоящее лечение. И нет, богатые родственники из клана не помогали, потому что когда-то папа посмел отказать самому Киму Дуку. Единственный из основной клановой семьи, кто не забывает о нем, это Ким Намджун. Тут Тэхён помрачнел, а Чонгук, заподозрив худшее, напрягся. Оплатил медицинскую страховку, покрывающую расходы, изредка навещает, но чаще звонит, а с некоторых пор начал приглашать на клановые празднества. Но ни Тэхён, ни папа на празднества не ходят, потому что нужно держаться подальше от греха, то бишь, от опасного общения. Ничего хорошего маленьким людям соседство с сильными не приносит. Не пустишь же кролика в клетку с тигром. Все чаяния Тэхён возлагает на будущую работу. Тогда им обоим станет полегче, потому что уже сейчас у Тэхёна есть хорошие заказы, должные перерасти в серьезные контракты. Папа сможет заняться садоводством — его обожаемым хобби. А Тэхён с удовольствием снимет с его усталых плеч ношу. О замужестве и детях Тэхён не мечтает, потому что реалистично воспринимает ситуацию. В мире, где омег большинство, а альф дефицитное меньшинство, не стоит раскатывать губу на романтику, тем более, что уже обжегся. Отношения были, да, но расстались из-за давления семей бойфрендов: те не хотели видеть около драгоценных сынков калеку. На этом Чонгук встрял в монолог. Френдзона отчетливо обрисовалась, скептически ухмыльнулась его неугасающему желанию. Какими друзьями они могут стать, если все это время в малом пространстве комнаты Чонгук, помимо Тэхёна, фокусировался еще на кровати, манящей к себе. На эту горизонталь хотелось опрокинуть медовую корицу, залепить болтающие губы поцелуем, проникнуть жадными руками под одежду к упругому колечку мышц, чтобы размять под себя и войти. Сделать своим окончательно и бесповоротно, а напоследок запечатать узлом и привязать к себе меткой. Заострившиеся клыки царапнули слизистую, когда Чонгук веско сообщил: — Мы будем вместе, Тэхён. Не веришь сейчас, поверишь потом. Семью я возьму на себя. Тэхён с оскорбительным недоверием улыбнулся, подлил ему чая и со вздохом уставился в окно. Похоже, ему дали знак отчаливать. Чонгук стыдливо прикрыл пах толстовкой и двинулся бочком к двери. — Спасибо за чай. Встретимся завтра. И вот что, Тэхён, я сегодня же поговорю с братом. — Чон Хосок слывет гневливостью, — тихо сказал Тэхён, не поворачиваясь к нему. — Я слышал разное, но никогда — хорошее. Говорят, он самый опасный в вашей семье. Не зря же его прозвали Зверем. — Мои методы против его, — хмыкнул Чонгук, выходя за порог. — До завтра. Вслед прошелестело «До завтра». Чонгук припал спиной к стене, тоскливо зажмурившись. При Тэхёне, конечно же, он не выказал страха, но даже мысль о потенциальном разговоре с Хосоком на тему Тэхёна ввергала в пучину страха и отчаяния. Однако это был необходимый этап перед тем, как преподнести новость родителям, и только Хосок мог его поддержать, больше было некому. Тэхён прозрачно дал понять, что не собирается вовлекаться в странные тайные отношения, следовательно, требовалось выбрать тернистый путь, чтобы его завоевать. После двух часов с ним, глядя на его очаровательное личико, слушая его щебет с короткими паузами, задыхаясь от желания впиться в его губы, Чонгук не мог отступить. Во время ужина переговаривались мало, да и то в основном о бизнесе. Отец сообщал, что необходимо сделать, Хосок молча кивал или поддакивал — сегодня он пребывал в благодушном настроении. Папа по привычке отмалчивался, тревожно посматривая на старшего сына. Чонгук еле проглатывал куски пищи, не чувствуя вкуса, и составлял речь. Когда-то в детстве Хосок с ним любил возиться: терпеливо с ним играл, подолгу гулял, вытирал слезы и утешал. Но постепенно отдалился, стал мрачнее и угрюмее, а позднее превратился в чудовище. Насколько Чонгук понимал, того тяготила воля отца, с кем тот плохо находил общий язык. Оба властные, сильные, они имели собственное видение и чужое не принимали. Худо-бедно их совместная работа продвигалась, но в последние годы Хосок запустил свои длинные руки в Китай, Юго-Восточную Азию и Японию, что отцу откровенно не нравилось. Конфликт нарастал, иногда прорывая плотину, однако пока отец все еще был во главе и с ним надо было считаться. Если же Хосок примет его сторону, поддержит в борьбе с отцом… Чонгук поперхнулся и поспешно запил водой. Тогда у него все шансы получить Тэхёна и открыто объявить об отношениях. — Чего тебе, Гуки? — ласково спросил Хосок, когда Чонгук после ужина не ушел в свою комнату, а последовал за ним в кабинет. — Мне еще поработать надо. Случилось что? — Случилось, Хосок-хен, — Чонгук перевел дыхание. — Я встретил любимого. — Рад за тебя, — Хосок равнодушно пожал плечами и зашуршал бумагами. — Разве жениться собрался? — Уверен, что вскоре могу и жениться, — неожиданный вопрос застал врасплох, но не вызвал отторжения, к удивлению. Брак Чонгук воспринимал как нечто скучное, но неизбежное, и только сейчас увидел в этой процедуре вдохновляющее событие. — Мне… мне нужна твоя помощь, хен. — С ним сложности, — догадался Хосок, подняв голову и остро уколол проницательным взглядом. «Сложности» в их семье имели фундаментальное, многогранное значение. Кодовое слово для обозначения потенциального ада. — Нищая семья? Незаконнорожденный? Клан, поддерживающий Кимов? — Законнорожденный, — начал Чонгук с легкого, вытер потные ладони о джинсы. — Семья среднего класса. Клан… Ким. — Ты не охренел, братец? — Хосок ухмыльнулся, медленно поднимаясь. Чонгук почувствовал, как заледенело нутро от этого неторопливого движения, в котором сквозила мощь. — Кима тебе подавай? А Луну не хочешь? Мы во вражде с Кимами, идиот! Ты что, древним романом про Ромео и Джульетту проникся? — Это еще не все, — Чонгук скрипнул зубами, группируясь. — У него врожденное заболевание. Но для меня его обстоятельства ничего не значат. Я знаю, что это мой человек, что буду с ним всю жизнь. Жестокий удар прилетел в печень, выбил рефлекторные слезы и дух. Следующие градом посыпались по почкам, в уязвимые точки в середине бедер, в коленные чашечки, по ребрам. Чонгук стискивал зубы, смаргивал слезы, грыз губы, чтобы не закричать. Вспыхивающая в разных местах ослепительная боль душила, сводила с ума, а остервенелый Хосок не останавливался, продолжая избивать. Остановился, когда Чонгук рухнул на пол и все же коротко простонал, скрючившись. Присел перед ним на корточки, задрал за подбородок мокрое лицо и процедил: — Ты мой с потрохами, щенок. Играешь по моим правилам и не путаешь мне карты. Хочешь трахать своего омегу — трахай. Никакой романтики, никаких официальных связей, Гук. Иначе сегодняшнее покажется тебе цветочками. В следующий раз изобью так, что месяц будешь кровью мочиться и пить через трубочку. Родителям скормим версию, что на тебя напали Кимы. Это позволит мне развязать открытую войну, но упс, как говорят у вас в Америке, твой омега падет в войне первым. Хочешь его смерти? Чонгук помотал головой, не разжимая челюстей: боялся, что вместо слов позорно застонет. — То-то же, умница. У меня на тебя большие планы, братец. И в эти планы никакой выродок Кимов не вписывается — запомни, — Хосок поддел его ногой. — Вставай, вытри сопли и вали к себе. Чонгук с трудом поднялся, опираясь на стену и соскальзывая. Зрение мутилось от острых прострелов повсюду, съеденное просилось наружу. Но хуже всего было душевно: он провалил важную миссию. Тэхён не согласится с ним быть.