Перекрёсток катастроф

Глава 1

Или день, в котором Спирит, Оппортьюнити и Кьюриосити впервые встретились на Марсе кафедре

      Кастиэль не высыпается за пару часов отрывистого сна, на завтрак не ест тосты и не смотрит хентай по ночам. На словах он кажется опрятнее и чище, хотя спокойно по утру может натянуть невыглаженную футболку и убежать в ней на работу, однако сегодня — особенный день, и рубашку со штанами ему подготавливает Анна:       — Это твой первый день, ну, нельзя выглядеть как чудовище! Тем более я уже всем на кафедре всё-всё про тебя рассказала, они тебя ждут с нетерпением. А то, что рекламирую я, плохим быть не может, — девушка довольно щебечет, под конец горделиво вздёргивая кончик носа. Кастиэль в ответ закатывает глаза, пальцами зачёсывая назад непослушно вьющиеся волосы.       — Ты меня переоцениваешь, я не так крут, но, — мужчина делает паузу, набирая искренность для своих слов, словно воздух в лёгкие перед прыжком в воду, — спасибо. За всё спасибо.       Дальше они почти не говорят, потому что и так всё понятно, но суетливо собираются. В первый раз за день Кастиэль смотрит на себя сквозь толстое стекло дверей подземки — эфемерное, чуть подрагивающее на краях отражение заглядывает глаза в глаза, смотрит всей бесконечной пустотой пыльных туннелей и мягко улыбается, прежде чем беззвучно прошептать:       — Приятно познакомиться, Кастиэль Новак. Профессор Новак.       — Приятно, — ещё раз шепчет он сам себе, а внутри всё замирает в предвкушении. Взгляд цепляется за перечеркнутую белым маркером надпись на стекле: «Конец». Подписано снизу: «Начало». Такая мелочь воодушевляет его ещё больше, он расценивает это как хороший знак и из метро идёт преисполненный уверенностью, что вот она — новая жизнь. Вот и он — тоже новый, важный, и как будто бы в песне: голоса на заре зовут именно его.       На проходной в университет он весьма удачно встречает Бобби Сингера — заведующего кафедрой, где Кастиэль теперь штатный сотрудник.       — Профессор Новак, как удачно! Мне с вами нужно поговорить, — мистер Сингер увлекает мужчину в кафетерий на первом этаже, попутно обрисовывая горизонты работы. — «Для титульника» вашим научным руководителем будет Джон Винчерстер, но он сейчас очень занят, так что по факту вы будете работать вместе с младшим Винчестером, его сыном, Дином. Вам понравится, он — восхитительный специалист в своей области и хоть молод, но какой компетентный! Думаю, общий язык вы найдёте, — мистер Сингер протягивает в сторону Кастиэля подставку с парой стаканчиков горячего кофе, и парень абсолютно машинально принимает её в руки, сконфуженно рассматривая свою новую ношу. — Как раз сейчас вас и познакомим, — заведующий улыбается добродушно, продолжая безостановочно говорить, поглядывая своими возрастными рыбьими глазами на Кастиэля только, когда тот успевает вставить своё кроткое «угу», как флажок чекпойнта: «Я всё слышу, всё запоминаю, человеческую речь воспринимаю».       Когда они уже подходят к дверям кафедры, Кастиэль начинает нервничать, потому что из долгих вечерних разъяснений Анны знает, что первое впечатление — это сложный психологический феномен, подчиняющийся правилу «Девяносто на девяносто»: девяносто процентов представления о ком-либо формируются в первые девяносто секунд общения. Всего полторы минуты — и на тебе клеймо. Полторы минуты — и твой образ костенеет в чужой голове. Это как фигурки из стекла: выдувай, пока горячее. Не успеешь — оно затвердеет неприглядно и криво, потом его только в топку или битыми осколками в мусор. В очередной раз нервно поправляя волосы, Кастиэль думает, что второй вариант как раз про него.       Нервное напряжение достигает своего апогея, когда за спиной закрывается тяжелая дверь лаборатории. Кастиэль хмурится, сильнее сдвигая брови к переносице, и чувствует, как по солнечному сплетению колючей волной растекается паника: ещё миг назад он свято верил, что сейчас будет маленькая комнатушка, белая-белая, как в псевдонаучных фильмах, с какими-нибудь небольшими установками, похожими на те, с которыми он сталкивался ещё в школьные годы на лабораторках. А на деле здесь оказывается целая техническая Нарния, отрезанная от всего мира не только трёхэтажными стенами без окон, но и внутренним микроклиматом: холодным и стерильным, — который Кастиэль ощущает на себе с первым глотком воздуха. Парень не видит в аппаратуре физиков ничего знакомого и от досады поджимает губы — ему предстоит ещё многое выучить и нагнать. Озадаченной тучей Кастиэль следует за заведующим, спускаясь с обзорного балкона в рабочую зону, откуда доносятся голоса:       — Ты — Оппортьюнити, всё. Точка. У него и селфи с Марса удачные были.       — «Заряд моих батарей на исходе, тьма сгущается?» Ну, ладно, я хотя бы не увяз в песке, который сыпется из тебя от старости, Спирит.       Кастиэль внимательно смотрит на ещё не представленных коллег, пытаясь угадать, кто же из них — Дин Винчестер. Один мужчина рассматривает листы бумаги, на его плечах накинут белый халат, который ни на одну пуговицу не застёгнут, будто профессор заглянул сюда мельком, на пару минут и вот-вот сорвётся на деловой — судя по качеству костюма — ужин. Кастиэлю хочется уколоть его швейной иглой или краешком английской булавки — посмотреть, есть ли в этом жемчужном теле хоть капелька крови: настолько кожа незнакомца в искусственном освещении бледна, почти излучает свет. Бессовестно рассматривать «Оппортьюнити» Кастиэль перестаёт только когда лично встречается с его взглядом, не просто осмысленным и строгим, а абсолютно острым, пронизывающим: так смотрят глаза уставшие, опытные, но живые.       — Нам все фотографии с пятьдесят четвёртой по семидесятую, — говорит мужчина, его собеседник кивает, всё своё внимание перенаправляя к фотоаппарату. Второй незнакомец немного ниже и сложен плотнее, он занимает позу, в которой каждая клеточка в его теле будто расслаблена: он то ли сидит, то ли стоит, вольно прислонившись к столу, со сгиба его локтя свободно свисает так и не надетый халат. Кастиэлю почему-то кажется, что в словаре такой образ называется «безмятежностью».       — Дин, Бенни, — поочередно здоровается мистер Сингер, пожимая руки каждому, — раз вы у нас теперь Оппортьюнити и Спирит, то я вам привёл Кьюриосити, предлагаю познакомиться, — в голосе заведующего звучат насмешливые нотки, — и приступить к работе. Кстати, я уже опаздываю на совещание, так что пожужжал я отсюда пчёлкой.

⋮

      — Малой, ты отомри и хотя бы представься, — звучит спустя минуту со стороны Бенни, который лишь разок мельком смотрит на новенького, особо не отрываясь от своего дела.       — А? Да, — Кастиэль вздрагивает, выходя из своего оцепенения, и сразу чувствует прилив ноющей боли в переносице: хмуриться ещё больше просто невозможно. — Я новый математик, Кастиэль Новак. Кофе будете? — он стрекочет торопливо, выдавая все слова единой строчкой, без пауз, чем веселит обоих мужчин.       — Не тараторь, очень важно, с какой скоростью ты произносишь слова. Если они будут слипаться, то смысл фразы может быть нарушен. «Не разочаруй меня» или же «не раз очаруй меня». Чувствуешь, какая большая разница в одних и тех же буквах? — и если сначала голос Дина звучит спокойно, безразлично и почти сухо, как «свободная касса» от уставшего за день кассира или «сегодня ночью в Тихом океане произошло крушение авиалайнера» от репортёра, который сообщает подобные новости десятки раз за неделю, то под конец интонации переливаются, искрятся, оборачиваясь сарказмом и усмешкой. — Впрочем, неважно. Лучше расскажи, над чем ты хочешь работать.       — Вы будете смеяться, — Кастиэль скользит взглядом по полу, натыкаясь на стёртые кончики своей обуви; его брови несколько раз то поднимаются, то опускаются, словно он не может набраться решимости, чтобы произнести свои мысли вслух. — Я сначала хотел трудиться над теорией Янга-Миллса, но потом понял, что куда любопытнее работать с уравнением Навье-Стокса, позволяющим моделировать поведение плазмы и межзвёздного газа. Получится ли продвинуться в решении самого уравнения или же вывести новое частное решение — не знаю. Но это интересно. Возможно, это — самое интересное, чем я занимался во всей своей жизни.       — Ого, это же задачи тысячелетия! Вот это ты замахнулся, парень. Хотя великие цели у нас любят, да и звучит это лучше, чем какая-нибудь жажда саботировать изучение систем искусственного интеллекта, потому что это твой долг как человека и патриота планеты Земля, — забавная речь Бенни действует расслабляюще на Кастиэля, и ему даже в один миг кажется, что они подружатся, но его приводят в чувство (оглушающе, резко, холодно, будто с разбегу в ледяную реку) равнодушные слова Дина:       — То есть поступить в докторантуру на факультет, где занимаются физикой элементарных частиц, ты не смог, и поэтому оказался здесь? Бэмби, ты хотя бы что-то про электричество знаешь? Про частицы? Здесь не получится просто сидеть в лаборатории и играться с формулами, студентам нужно будет что-то преподавать. Так, как тебя выпускать к ним на пары, если у тебя у самого профильных знаний с горошину? — Дин качает головой, и в его безэмоциональности прослеживается тонкий и горький шлейф разочарования: он уже сделал выводы, не узнав Кастиэля, даже не дав ему никакого шанса. Пренебрёг. И это злит математика не на шутку.       — Если вас это утешит, то я в курсе, что электричество изобрели не в десятом веке. Явно не раньше восемнадцатого. Не раньше ведь, да?       Однако вся издёвка в голосе Кастиэля разбивается лишь одной фразой собеседника:       — Не думаю, что можно применить термин «изобрели» в случае с электричеством… — сдержанно поправляет его Дин. — Электричество существует в природе вне зависимости от достижений науки и наличия людей в окружающей среде, так что следует говорить «открыли».       И Кастиэль окончательно осознаёт, как же сильно он вляпался с выбором жизненного пути. Потому что с Дином нужно срочно налаживать общение, но он — замёрзшее зимнее озеро. Глыба льда в земле. И Кастиэль сейчас скользит по ней, вычерчивая коньками своё имя на поверхности.       Табличка «Ходить по льду запрещено!» никого не пугает. Кастиэля уж точно.       Кастиэлю бы только не провалиться под этот лёд и не остаться с Дином навсегда: обезображенным, мёртвым и таким же раздражающе холодным. Не стать подобным ему. Об этом он размышляет, когда вечер расплёскивается по небу мультифруктовым миксом оттенков, а руки греет чашка горчащего мятного чая.       — Эй, как ты? Зависаешь, как завирусившийся комп, — Анна заваривает чай и себе, разбавляя терпкость парой ложек малинового джема.       — Ох, если честно, выебан просто всем чëртовым миром! — Кастиэль вздыхает, мечтая, чтобы всё было чуточку проще. На капельку легче. Парень прогибается в спине и запрокидывает голову назад, опуская руки безвольно висеть вдоль тела, растекаясь по стулу опустошённой куклой. Взор упирается в серый потолок, по которому ползает то ли муха, то ли оса — с места Кастиэля не разобрать, да и не особо ему хочется приглядываться. — Я буду работать с Дином Винчестером, и он — такая задница! Такая! Попа-жопа! — Кастиэль шумно втягивает воздух, чтобы не разразиться гневной тирадой.       — О, так я гляжу, знакомство прошло успешно, — Анна смеётся тихо и по-девичьи кокетливо, но головой согласно кивает, поддерживая слова друга.       — Правда, эти смотрины калечат меня юродивого. Я не создан для первых встреч, можно мне сразу в тот эпизод, где все друг с другом знакомы, дружат и гоняют по субботам на барбекю?       — Брось, не может быть всё так ужасно, — Кастиэль издаёт в ответ звук умирающего кита. — Он, конечно, строгий, студенты едва ли не демоном его называют, но Дин неплохо общается с коллегами. Прохладно, но галантно. А с Бенни и Бобби даже дружит. Или почти.       — И все трое — гуси лапчатые. В костюмах, с наглаженными стрелками на штанах и накрахмаленными воротничками!       — Это просто дресс-код, хотя в универ тебя впустят во всём, кроме шорт и пальмовых листьев, — по ходу своей речи Анна собирает волосы в неаккуратный домашний хвостик. — Кстати, Дину важно, чтобы все, кто с ним общается, одевались, как на парад. Запоминай такие тонкости, глядишь, он и поделится с тобой своей гениальностью, и в науку большую выведет, так еще и протеже сделает! Будете, как солнце и луна.       — Анна, пафосный вид и чтение умных книг — не гарант счастливой жизни и великих достижений. Разрываясь между веганством и Шивой, вполне спокойно можно оставаться малоуспешным дебилом, — Кастиэль делает пару глотков чая, всматриваясь в горизонт за окном; облака последние секунды подсвечиваются персиковым светом утомлённого солнца, утопая в сумерках также быстро, как и чернила растворяются в баночке воды: так утро вторника медленно прорастает из вечера понедельника. Красивый пейзаж отвлекает и приглушает основной поток мыслей, голос Кастиэля становится тише и ниже, будто он говорит сам с собой, теряя собеседника. — Это как долгий процесс взбирания на грабли, чтоб потом ёбнуть себе в лоб посильнее. Ты называешь это опытом, но не странно ли, что грабли все разные? Я всё надеюсь, что когда-нибудь, в конце движения, я своим лбом разломаю порочное дерево и преодолею порог поражений.       Анна убирает кружки в раковину, негромко хмыкает на безрадостную речь Кастиэля и смотрит на время: пора уже в душ и спать.       — Тебе бы расслабиться, хобби, что ли, заведи.       — Как только съеду от тебя — так сразу. Лепка горшков из глины звучит как нечто очень успокаивающее. Даже медитативное. Так ли нужны адекватные отношения с рабочим коллективом, если ты способен сделать себе керамический винный графин? — губы Кастиэля расплываются в искренней усмешке, за которой прячется крохотная одинокая надежда.       Лишь бы утро вторника не похерило всё ещё сильнее.       С остальным он справится. Столько раз не сдавался — и в этот раз не сдастся тоже.