Drama-queen без надежд на хэппи-энды?

(январь 2018) Хуже общественного транспорта – только общественный транспорт в середине зимы в пятом часу вечера. Донна Ламанчская, чертыхаясь, спотыкаясь и плюясь через левое плечо, с грехом пополам протискивается сквозь набитую килькой в бочке толпу и покидает маршрутку, с наслаждением глотнув свежего, пусть и морозного воздуха. Что ж, университетский день закончен и прожит без последствий, несмотря на отягчающие обстоятельства. Всему второму курсу магистратуры известно: Ламанчская без очков – угроза для себя и общества. То есть, чисто теоретически может случайно толкнуть кого-нибудь под автомобиль, угодить под автомобиль сама, расшибиться об стену или принять собственного научного руководителя, будь тот хоть трижды Штирлиц, за маньяка, маяк или трансформаторную будку. И вот сегодня в таком опасном для себя и окружающих состоянии она каким-то чудом прожила целый день, не спровоцировав ни одной катастрофы. А всему виной – её же патологическая неуклюжесть и рассеянность. «Ну разбила ты очки, стоеросовая ты бестия,» - ругала она себя ещё утром, - «так надо было пулей бежать в оптику, а не сидеть в прострации!». Решив не быть дурой хотя бы сегодня, Искательница переходит дорогу от остановки, заворачивает за угол и скрывается в ближайшей аптеке, благодаря небеса, что та совмещена с оптикой, работает без обеда и сейчас у неё хотя бы примут заказ на необходимые окуляры. А уж неделю она как-нибудь перекантуется – не совсем же слепая всё-таки. Правда, потратить придётся на это дело две стипендии – но тут уж, как говорится, траты неизбежны, если она хочет выжить и закончить магистратуру, а не бездарно окончить свои дни за разбором очередной присланной тем же Штирлицем писанины мелким шрифтом, совершенно нечитабельным без очков. Через час, выбрав-таки необходимые окуляры, внеся предоплату и доковыляв до дома без травм, она с облегчением избавляется от верхней одежды, моет руки обжигающе горячей водой, лишь бы хоть как-то согреться (зима в этом году особенно лютует) и шарится по кухне в поисках какого бы то ни было кофе. Найти последний ей таки удаётся, как и сварить себе столь желанную сейчас порцию. Вот теперь можно и за работу – правда, щуриться придётся при этом, как отправившийся в очередной пустынный поход монгол. Странная штука – педагогическая практика. Не будь её – в жизни бы не подумала отдельно взятая Ламанчская идиотка, что, оказывается, всем сердцем мечтает быть преподавателем высшей школы. А тут – бац! – и открылись глаза на призвание. С подачи, как ни странно, профессора Горького. С Горьким Искательница практически не общалась лично, но, как и все студенты факультета прикладной экологии и гидробиологии, много слышала о сей персоне. Никто точно не знал, сколько ему лет, но поговаривали, будто он лично видел восстание декабристов. А сейчас вот ведёт педагогическую практику в магистратуре вместо, между прочим, её, Донниной, бывшей научницы Гюго. А к нему прилагается совершенно непонятное чёртово гениальное создание, которое в миру зовётся Робеспьером и на которое глаза бы её не смотрели. Не то чтобы логик точила на зеркальщика зуб, но его имя стало нарицательным уже для всей кафедры и (что расстраивало её больше всего) для Штирлица. Мол, вот за кем будущее науки, а вы все кто вообще? Нет, разумеется, такой же талантливой Ламанчская себя не считала и в звёзды не рвалась – но тоже себя, между прочим, не на помойке нашла: пришла сюда со скверным дипломом биохимика, на чистом энтузиазме и честном труде выбилась в приличные хорошисты, привнесла на кафедру новое научное направление, только задумалась об аспирантуре и педагогике – а теперь ей откажут, потому что она не Аналитик? Вот уж дудки! Так или иначе, за проклятиями относительно собственной слепоты и испанскими матами в адрес возможного будущего коллеги Донна и заметить не успевает, как заканчивает бланк типовых олимпиадных заданий, которые им полагалось разработать в рамках педпрактики. Что ж, правду говорят: глаза боятся (или щурятся) – руки делают. Вот и нечего думать обо всяких посторонних болевых сенсориках. Что он ей, Достоевский, что ли – нервы из-за него мотать? Сам же объект внезапной Ламанчской злости, ничего не подозревая, наводит порядок во вверенной ему лаборатории и собирается домой. Устал он сегодня адски – помимо педпрактики на него ещё и возложены обязанности лаборанта, что, признаться честно, иногда выматывает. Впрочем, всерьёз Робеспьер никогда не жаловался, искренне любя науку и мечтая принести пользу институту в аспирантуре. Но как бы там ни было, а из равномерного потока самых обыденных мыслей его резко вырывает осторожный стук в дверь, казалось бы, ничего судьбоносного не предвещающий. -Да-да? – мало ли, вдруг кто-то из студентов Горького зашёл занести очередной отчёт по практике? Тогда надо отложить и завтра передать профессору… - Войдите. Порог нерешительно переступает миловидная миниатюрная блондинка в белом халате и очках, весь вид которой буквально кричит о том, что находится она в состоянии полного раздрая – прячет в карманы халата руки, кусает губы и смотрит куда-то в пол. -В-вы Аналитик? – наконец спрашивает она, заикаясь. -Я, - логик старается проявлять максимальное терпение и тактичность, хоть и не понимает, с какого такого перепугу на него свалилось это чудо в перьях, олицетворяющее собой квинтэссенцию всех детей, ангелов и гуманитариев в мире, - А вы точно ко мне, не к профессору? По какому вопросу? Не бойтесь говорить, я не кусаюсь, - мягко улыбается, в результате чего девушка наконец-то с облегчением выдыхает и обретает навык членораздельной речи: -Извините, что я так на вас… свалилась совершенно некстати. Я Есенина со второго курса и… В общем, проболела половину семестра, понимаете? Пропустила кучу важного материала по биохимии. Хотела восполнить пробел, а доктор Гюго не может со мной заниматься, она на больничном… Её ассистент Достоевский посоветовал мне обратиться к вам. Я правда не хотела вас нагружать, но… -Так, Еся, во-первых успокойтесь, - поняв, что от него хотят, Робеспьер мгновенно ориентируется на месте и ни в коем случае не собирается отказывать такой милой и до жути напуганной студентке в помощи, - Во-вторых, я вполне мог бы вам помочь, если бы вы мне объяснили, с какими конкретно темами у вас проблема и что вам надо наверстать. -А, это конечно, - Лирик вновь облегчённо выдыхает, придвигая поближе к подзаказному толстую тетрадь со списком тем и типовых задач, включённых в программу экзамена, но тому, оказывается, ещё есть что сказать: -И в-третьих, давай на «ты». Я не настолько старше, я не преподаватель и даже ещё не аспирант, я всего-то студент магистратуры. И всегда рад помочь, если, конечно, у меня найдётся время. Но если нет – предупрежу заранее, не волнуйся. Хорошо? – вопросительно смотрит на почти уже успокоившуюся Есенину, на что та без возражений кивает. -Вот и славно. Тогда давай договоримся, как и когда будем заниматься твоей биохимией. Интуиты синхронно склоняются над Есиными конспектами. А между тем январский вечер темнеет совсем уж непроглядно, скрывая от посторонних глаз чужие мирки площадью в одну-две комнаты. Или в лаборантскую. Или в гостиничный номер. Какая разница? Зима приносит с собой умиротворяющую темноту и спасительную мысль «я подумаю обо всём завтра». А что будет завтра – это уже, как сказал бы один отечественный детективный телеведущий, совсем другая история…