Бессовестный и принципиальный

      — Вершинин, опять дрыхнешь?       Голос раздался почти над самым ухом юноши. Даже не вздрогнув, неохотно и лениво Паша поднял голову со сложенных на столе рук и не менее лениво, но уже с некоторой наигранной сонливостью разлепил глаза, жмурясь. Над ним с хитрой улыбкой склонялся Костенко. Другие студенты в аудитории хихикали.       — Ну а как же ещё? Под ваш сладкий голос я бы спал и спал, — отшутился Вершинин без тени вины.       — Значит, мне пора аудиолекции записывать. Будешь на ночь вместо колыбельной включать. В курсе, что человек может учиться во сне? Вот будешь мои лекции по ночам слушать, глядишь, и запомнишь чего, — с усмешкой отозвался Сергей, отходя к преподавательскому столу.       Паша едва сдержался, чтоб не ляпнуть: «Так, может, тогда мне лучше просто с вами засыпать, а не с записями ваших лекций?». Такое говорить не стал. Вершинин был шебутным, всё время шутил и втягивал в свою «игру» всех, кого ни попадя, но всё-таки знал грань, через которую переходить не стоит. По крайней мере, у всех на виду. По крайней мере, пока.       Паша был уже на втором курсе юридического и был несказанно рад познакомиться с Сергеем Александровичем, который с начала этого года вёл у его потока юридическую психологию. Читал свой курс пока всего-то чуть больше месяца, но Пашка уже успел установить с ним контакт. Костенко был крутой мужик — поговаривали, что он раньше служил в ФСБ, хотя не очень понятно было — «раньше» это до каких пор? Сергею было около тридцати пяти, а подготовка и служба с ФСБ, по Пашиным прикидкам, должна была длиться, наверное, порядочное количество времени, так что было сложно понять, насколько эти разговоры правдивы. Но это, впрочем, было неважно, Костенко и без этой подоплёки был классный, его, в отличие от многих других преподов, было интересно слушать на лекциях, хотя Паша, в первый раз увидевший в расписании юридическую психологию, едва не взвыл, потому что ещё свежи были в его памяти мучения от общей психологии, изучаемой на первом курсе. Она казалась до невозможности нудной и малоприменимой, хотя, возможно, такой эффект вызывался за счёт медлительной пожилой преподавательницы. А здесь Костенко читал курс активнее, приводил больше практических примеров, да и вообще он был относительно сдержанный, но энергичный, да притом ужасно харизматичный — трудно было его не слушать. И самым приятным для Паши было то, что Сергей всегда охотно участвовал в «играх» юноши, поддерживая его шутки и подыгрывая, заставляя аудиторию хихикать. Вершинин любил таких людей, лёгких на подъём. Конечно, если Паша, что случалось, в общем-то, редко, перебарщивал, Костенко мог его и угомонить, но никогда не делал этого грубо или раздражённо. Порой хватало одного его взгляда, и Вершинин тут же всё понимал.       — Сон это хорошо, не забываем достаточно спать, ребята, — обратился Костенко к аудитории, — а то потом начинаются проблемы всякие: с сердцем, с нервами, дрёма на моих парах.       По кабинету пролетели смешки.       — А Вершинин, чтобы не выпадать из тонуса, сейчас нам ответит: кто был основоположником антропологического направления правовой психологии?       Паша широко потянулся, расплываясь в ухмылке.       — О, а это я запомнил, вы сегодня говорили. Чоризо, кажется?       — Паш, «Чоризо», это ты после пар будешь в «KFC» сырные треугольники с колбасками есть, а основоположник антропологического направления — Чезаре Ломброзо, — улыбнулся Костенко.       Студенты расхохотались.       — Ну, буквы чуть-чуть местами поменять, и то же самое получится, — беспечно отозвался Паша.       — Я вот тебе за такие ответы на зачёте потом тоже в ведомости цифры, буквы чуть-чуть местами поменяю, посмотрим, что у тебя там выйдет.       После этого Сергей, усмехнувшись, вернулся к изложению материала. Паша, который по правде-то и не спал, а просто прилёг и слушал с закрытыми глазами, снова распластался по столу, внимательно глядя на Костенко. Юноше нравилось иногда на него засматриваться — он был довольно красивый мужчина. Крепкий, с ясными глазами, улыбчивым лицом с мягкими чертами, рыжий, всё время безукоризненно причёсанный, осанистый, вечно одетый в костюм. Когда было жарко, он мог снять пиджак и закатать рукава рубашки, и Паша, хоть и не позволял себе действительно полно об этом подумать, всё же где-то в глубине души пропускал мысль о том, что это выглядит довольно горячо. Впрочем, конечно, бóльшую часть времени Вершинин думал о Сергее Александровиче сугубо как о крутом преподе, не больше.

***

      Обычно занятия у Костенко проходили в просто обширном кабинете, но как-то раз на пару недель все занятия из него перенесли в связи с каким-то мероприятием и подготовкой к нему. Так Пашка в первый раз оказался со своей группой в большой аудитории, такой, где сидения амфитеатром поднимаются вверх. Как-то раньше даже на поточных лекциях, где куча народу, не доводилось толком побывать в таких кабинетах. Помещение высокое, почти во всю стену длинное окно, которое у верхнего края сидений располагалось примерно на уровне людей, а у стены, на которой висит доска, до пола было довольно далеко.       — Спорнём, залезу? — прикола ради заявил Вершинин своим товарищам.       Не дожидаясь ответа, под дружные возгласы юноша поднялся наверх, забрался на «подоконник» и переполз по нему до дальнего края у стены с доской. Сел, ножки свесил, параллельно ржал с друзьями.       Костенко, едва зайдя в кабинет, мгновенно увидел Пашу в паре-тройке метрах над полом. Моментально заявил: — О, Вершинин, вот там и сиди, даже не думай слезать, так хоть занятие спокойно провести можно будет.       Шутит, конечно, хотя в действительности, может, и впрямь не был бы против, что б Паша там остался.       — Ой, не боитесь, что на таком расстоянии соскучитесь по мне? — улыбнулся юноша.       — Боюсь, за этот-то краткий промежуток времени от тебя отдохнуть не успею, — парировал мужчина.       — Ну, смотрите, сами попросили, — отозвался Паша. — Кость, кинь рюкзак мой.       Одногруппники дошвырнули до Вершинина его рюкзак, и Паша всю пару действительно просидел наверху, как попугай на жёрдочке. Не стал бы слезать чисто из принципа. Притом даже из того угла умудрялся пошучивать и болтать с Костенко. Впрочем, тот особо не был против.       А, когда пара закончилась, все студенты понемногу стали собираться, уходя из аудитории, Сергей, тоже сложив свои вещи, оставил сумку за столом, а сам подошёл к стене, на которой сидел Паша, и поглядел на него снизу-вверх, задрав голову.       — Ну что, Шалтай-Болтай, слезать будешь? Или понравилось на лобном месте сидеть?       — Не, ну, а чё? Прикольно тут, — отозвался Паша и тут же оскалился в ехидно улыбке: — Щас вот спрыгну. Поймаете?       Сергей впервые за всё это время посерьёзнел.       — Давай, не выпендривайся. Ухнешь оттуда — костей не соберёшь. А мне потом отвечать, почему это у меня студенты из-под потолка бросаются.       — Ну вот, будет вам дополнительный повод меня поймать, — с лисьей ухмылкой проговорил юноша.       — Паша, — с лёгким укором и наставительством протянул по слогам мужчина, неотрывно глядя на юношу серьёзным взором.       — Да ладно вам, ладно. Ща слезу, — фыркнул Вершинин и, десантировав с подоконника свой рюкзак, пополз к другому концу окна под пристальным взглядом Костенко.

***

      — Оп-па, Вершинин, чего это в куртке сидишь? Иди, в гардероб сдавай.       Сергей, едва зайдя в аудиторию, выцепил юношу взглядом. По правде говоря, близился конец осени, а отопление почему-то всё никак не включали.       — А почему сразу я-то? — фыркнул Паша. — Вон, сколько людей в куртках.       В аудитории юноша действительно был не один в верхней одежде, но, бегло окинув взглядом помещение, Костенко отметил, что в куртках была ещё всего-то пара-тройка человек.       — Кто сказал, что только «ты»? Все марш в гардероб.       — Да ну, вы чё? Холодно же, — отозвался Вершинин.       — Давай-давай.       — Да блин, вот опять только ко мне обращаетесь.       — А ты у меня персональный грешник. Ребят, давайте, бегом.       Другие студенты в куртках нехотя поднялись с мест и всё же направились к выходу — их особо не прельщало спорить. Да и, на деле, они были одеты теплее, чем Паша.       — А чё в куртках-то нельзя? — поинтересовался тот, не спеша вставать на ноги.       — Негигиенично. Сейчас сезон вирусов всяких, кто знает, сколько вы мне тут гадостей на верхней одежде из утренней давки в метро принесли?       Паша наигранно насупился, не зная, что ещё сказать.       — Одеваться теплее надо, в кофту какую-нибудь. — Сергей оценил на вид, что у юноши под курткой и добавил: — Тебя ж никто насильно в футболку не одевал.       — Ага, больно хорошо. Не буду снимать куртку, замёрзну. А если вам так не нравится мой внешний вид, то помогли бы лучше. Вон, пиджак свой дайте.       Ребята в аудитории привычно захихикали.       Сергей в ответ на чужое заявление только хмыкнул и неожиданно расстегнул пиджак, стягивая его с плеч и, сделав пару шагов навстречу, протянул юноше. Вершинин изумлённо изогнул уголки губ и, приподнявшись с места, потянулся к предлагаемой вещи. В последний момент Костенко чуть дёрнул пиджак к себе, не позволяя юноше его взять, и добавил: — Получишь, когда куртку отнесёшь в гардероб.       Вершинин закатил глаза, но теперь уже скинул с себя верхнюю одежду и отправился вслед за остальными. А, когда вернулся в аудиторию, беспрепятственно получил обещанный пиджак, накидывая его себе на плечи под восторженные и радостные улюлюканья одногруппников — им всё время доставляют удовольствие такие маленькие «шоу» на парах Костенко.       Мужчина наконец обратился к материалу. Все принялись открывать конспекты, слушать Сергея Александровича или, наоборот, пытались отвлечься и отстраниться, занимаясь своими делами. И особо никто не видел, что Паша, усевшись на место, взялся за полы чужого пиджака, — ещё тёплого от тела Сергея, — кутаясь в него плотнее, и украдкой уткнулся носом в лацкан, жадно втягивая с него запах мужчины и его одеколона. Не видел никто, разве что сам Костенко на мгновение уловил это действие Паши, правда, решил, что ему показалось. А этот самый Паша в свою очередь принялся неотрывно глазеть, даже, скорее, откровенно пялиться на преподавателя, который теперь остался в рубашке и — о, боже! — костюмной жилетке, которая, оказывается, всё это время была у него под пиджаком, видимо, для тепла.

***

      Костенко привычно вернулся с перерыва. Аудитория ещё пустовала. Однако на своём столе Сергей, к собственному удивлению, обнаружил шоколадку. Откровенно говоря, усомнился, что это ему, поскольку в этой аудитории вещал не только он, хотя конкретно в этот день пары здесь были лишь у него. Решил не брать, мало ли, чужое. Однако на другой день вновь обнаружил шоколадку, потом снова и снова. Разные, причём, видимо, чтоб уж точно что-то пришлось по вкусу. В какой-то момент на них начали появляться маленькие записки: «Для К. С. А.», и вот после этого уже не оставалось никаких сомнений, что это для него.       Сергея такие подношения смутили: он не знал, от кого это, но понимал, что, видимо, от кого-то из студентов. От кого? С какой целью? Нехорошая история может выйти. Костенко все эти подарочки сгружал в ящик стола, и постепенно там начала образоваться целая коллекция. Сергей понимал, что, по идее, может пойти, посмотреть записи с камер, но, во-первых, тогда обо всём этом узнает администрация, а подставлять какого-то студента до выяснения обстоятельств было так себе идеей; во-вторых, Костенко немного боялся узнавать, кто за всем этим стоял — потянутся разговоры, вопросы, объяснения. И перспектива жить в блаженном неведении по сравнению с ними представлялась лучшим вариантом.       Впрочем, ответ сам пришёл. На своих длинных одетых в джинсы ножках.       У Сергея отменилась одна пара — несколько групп повели то ли на какое-то мероприятие, то ли куда-то ещё, и занятие перенеслось. Костенко обосновался в «лаборантской» — в его аудитории был вход в небольшую коморочку, которая осталась там ещё от лучших времён, а с учётом специфики предмета Костенко служила чем-то вроде архива для всяких старых записей других преподавателей. Сергей обычно пил в этой «подсобке» чай, хранил часть вещей и всё такое. Поэтому свободное окно он тоже провёл в лаборантской, подкрепившись, и проверяя результаты электронных тестов студентов.       Едва начался перерыв, скрипнула дверь в аудиторию. Рановато было для прихода новой группы, но Костенко сразу отправился в кабинет — мало ли, его по делу ищут. Перед мужчиной предстала любопытная картина: в помещении стоял Вершинин и вытаскивал из рюкзака шоколадку.       — А, так вот кто мне всё это добро таскает, — протянул Сергей. — Можно было сразу догадаться.       Паша обернулся и изумлённо разинул рот.       — Сергей Александрович? Я думал, вы на перерыв ушли.       Костенко приблизился к юноше и заглянул ему в лицо.       — Может, объяснишь, зачем ты мне, простите мой французский, попослипание устроить пытаешься? — мягко спросил он.       — Я... — замялся Паша, нервно усмехаясь шутке Сергея.       Дверь в аудиторию снова открылась, зашла ещё пара студентов, отправившихся занимать свои места. Костенко бросил новый взгляд на юношу и добавил: — После пары поговорим. Зайдёшь в лаборантскую.       Всё занятие Паша сидел, как на иголках. Сергею, особенно с учётом его знаний в области психологии, было прекрасно видно, что с юношей что-то было не так. Он даже ни разу не встрял за всё время пары, не пошутил, чем явно не оправдал ожидание нескольких ребят, желавших повеселиться. Костенко его не трогал — не хотел тревожить, да и смысла не было: если уж Вершинин молчит в тряпочку, то стоит этим воспользоваться по полной, чтобы не тратить время занятия. Получилось даже закончить раньше, и Костенко, чтобы не мучить ребят, всех отпустил до конца пары. Откровенно говоря, он сам думал, что, возможно, Паша, раз уж так разнервничался, не пойдёт на контакт и попробует слинять под шумок вместе со всеми. Что ж, его право, Костенко его бы удерживать не стал.       Нет, собрался с духом и остался.       — Можно? — спросил Паша, постучав в дверь и появляясь на пороге лаборантской, куда Сергей уже успел уйти.       — Заходи. — Мужчина немного посуетился, перекладывая бумаги, а затем обернулся к юноше. — Ну? Что расскажешь мне интересного? Зачем шоколадную фабрику открыл, Чарли?       Вершинин нервно улыбнулся, почти судорожно сжимая пальцами лямку рюкзака на плече.       — Задобрить меня в преддверии сессии хочешь? Шоколадки тут не помогут, — усмехнулся Костенко, но тут же добавил, словно спохватившись: — И ничего не поможет, ты не думай, что я тут цену набиваю.       — Ну, конечно, вы же у нас такой принципиальный, — усмехнулся Паша.       — Ты в курсе, что подарок стоимостью от трёх тысяч рублей, квалифицируется как взятка? Ты мне, небось, уже больше, чем на три, натаскал.       — Ну, это же разные подарки, не всё за один раз, — хитро улыбнулся Паша.       — Ой, ну и бессовестная у тебя моська, — усмехнулся Костенко. — Или ты всем этим откормить меня хочешь, чтоб я в двери не проходил и пары не мог вести?       Вершинин снова улыбнулся и покачал головой.       — А в чём дело-то тогда?       — Ну-у, — нерешительно протянул юноша, — это я так. Просто. Чтоб вам приятно было.       — Что ж, спасибо, конечно, я ценю это, мне действительно приятно. Но зачем же так много? И почему ты вообще решил сделать мне «приятно»?       Теперь Вершинин замялся ещё больше.       — Не знаю, — отозвался он, бегая взглядом по комнате, но будто бы стараясь не выказывать своего стеснения. — Ну, вы мне просто, как бы это сказать, симпатичны.       — Не понял.       Паша коротко рассмеялся: — А казалось бы, такой взрослый мужчина и таких простых слов не знаете.       — Не паясничай. — Это прозвучало уже несколько напряжённо.       — Ну что вам сказать-то? Вы мне нравитесь. Ну, типа, как люди нравятся. Ну, это я к тому, что не как преподавать. Ну, вы поняли.       Сергей потёр переносицу. Такого у него ещё не было.       — Ох, Вершинин-Вершинин. Даже не знаю, что сказать.       — Скажите, нравлюсь ли я вам.       — Паш, я же твой преподаватель, а ты мой студент.       — Это не ответ на мой вопрос.       — Меня за такое могут с работы выгнать, а тебя — отчислить.       — И это тоже не ответ. Если не хотите сознаваться, давайте так: можете ли вы сказать, что я вам не симпатичен?       Сергей подумал, помедлив, а затем, точно сдавшись, выдохнул: — Нет.       Паша весь расцвёл.       — Мне этого достаточно, — улыбнулся он, глядя на мужчину горящими глазами. — Могу идти?       — Иди, Паш, иди с богом, — небрежно махнул рукой Костенко.       Юноша ретировался из кабинета, а Сергей прикрыл глаза и устало потёр лоб ладонью. Вот ведь свалился ему на голову бесёнок. Может, надо было ему соврать?

***

      Больше столь личных разговоров не было. Юноша продолжал себя вести, как обычно, шутил и дурачился на парах, полузаигрывая с Костенко, но мужчина теперь не мог откреститься от чувства, что все эти Пашкины шуточки в его сторону — вовсе не шуточки. Откровенно говоря, это немного напрягало Сергея, ему постоянно казалось, будто бы при каждом подколе юноши вся многоликая, многоглазая студенческая толпа устремляет свои взгляды на него, Костенко. Впивается в самую душу. Потому что всё знает. Мужчине и впрямь так казалось, будто бы все всё знают про Пашкины чувства, и все уже придумали им с юношей роман, и все... Сергей чувствовал, что эта паранойя на него самого давит, и инстинктивно пытался избежать потенциальных поводов быть изобличённым. Между прочим, в том, в чём он даже не участвовал.       Из-за этого он несколько замкнулся, стал резче и мрачнее отфыркиваться от Пашиных приколов, всё чаще обрубая их на корню и призывая к серьёзности. Многие от такой резкой и невесёлой перемены приуныли. Даже Вершинин заметно затосковал, хотя всё ещё смотрел на Сергея таким взглядом, будто щенок с хвостом-вертолётиком, и мужчина это прекрасно видел, но усердно не реагировал ни на что.       — Сергей Александрович, ну чего вы такой бука в последнее время? — хитро поинтересовался Паша, подходя ближе к преподавательскому столу.       Он нарочно замешкался, делая вид, что долго собирается, на деле же дожидаясь, пока все студенты покинут аудиторию. Был уже вечер, никому не хотелось даже лишнюю минутку оставаться в универе. Вершинин упёрся ладонями в стол, чуть склоняясь над ним в сторону Костенко, стоявшего с другого края и собиравшего вещи. Мужчина старательно не глядел на юношу.       — Ну Сергей Александрович, — протянул Паша, стараясь заглянуть ему в лицо.       — Чего тебе, Вершинин? — со вздохом поднял на юношу усталый взгляд Сергей.       — Хочу вас развеселить. А вы всё никак не даётесь. Знаете, я мог бы развеять вашу тоску, — загадочным и хитрым тоном протянул Паша.       — Твоё счастье, что камеры звук не пишут, — только и ответил Костенко.       — Да ну вас. Я вам про квас, а вы про спецназ, — буркнул юноша.       Однако он тут же улыбнулся, оттолкнулся руками от стола, обошёл его, встал сбоку, но почти сразу немного присел на край, неотрывно гладя на преподавателя заметно очарованным взглядом. Затем аккуратно скользнул рукой вперёд и, стараясь закрыть всё от обзора камеры своим корпусом, мягко накрыл чужую тыльную сторону ладони своей кистью. Сергей, как ошпаренный, отдёрнул руку.       — Вершинин, совесть имей, — серьёзно и холодно проговорил он. — Нос ещё не дорос ручонки распускать. Не надо думать, что тебе всё позволено просто потому, что ты якобы всеобщий любимчик.       — А что, всеобщий, а вам лично не «любимчик»? — почти с вызовом и уже без тени улыбки поинтересовался Паша.       — Нет. Иди домой, а? Нечего над душой стоять.       — Ага, была бы она у вас ещё, — теперь уже совсем огорчённо и несколько обиженно, но скрывая эти чувства под видом раздражённости, фыркнул Паша, отталкиваясь от стола. — Очевидно, не зря вы рыжий.       Он на ходу чуть подкинул рюкзак, поправляя его на плече за одну надетую лямку, и, даже не оборачиваясь, решительно вышел из кабинета. Сергей старался на него не смотреть, но всё же проводил его взглядом исподлобья.       Немного погодя Костенко пожалел, что так огрызнулся на Пашу. Пацан, конечно, бывает приставучим, но что с него взять? Такой уж он, видимо, человек. Тем более юный, кровь горячая. Ещё и влюбился. Все эти факторы, конечно, делали из него настоящую катастрофу, но всё же. Он ведь хороший. Сергей уже не в первый раз ловил себя на том, что про себя думал о Пашке именно так — хороший.       Немного чувство вины мужчины подкрепилось тем, что Вершинин не явился на следующее занятие. Особенно притом, что Костенко видел его в универе на перерывах между другими парами. Занятия у Сергея с каждым потоком были всего по разу в неделю, поэтому, когда мужчина через неделю после разговора с Пашей не увидел его в аудитории, то сразу понял: Вершинин совершенно точно обиделся.       Вообще говоря, Костенко, во-первых, был гордый и не планировал извиняться перед всеми подряд, а во-вторых, — принципиальный и не считал, что с точки зрения субординации вообще правильно такие разговоры устраивать, а если уж Пашка перестанет ходить на его пары из-за всяких там обидок и потом будет неаттестован, то это его проблемы, а не Сергея.       И всё так и было бы, будь это кто угодно другой, кроме Паши.       Костенко выловил юношу в коридоре.       — Можно тебя на пару слов?       — Чем заслужил внимание его премноговосокоблагородия? — съязвил Вершинин, обернувшись и увидев перед собой Сергея.       — Не паясничай, — фыркнул мужчина, но тут же добавил: — пожалуйста.       Паша от этого едва сдержал улыбку. Они отошли в кабинет Костенко.       — Ты уж извини, что тогда на тебя наворчал, — спокойным тоном проговорил Сергей. — День был тяжёлый.       — Да ладно, всё понимаю. Я тоже на вас, вон, как надавил тогда. Не, ну, а вдруг бы вы сдались? — хитро улыбнулся юноша.       Костенко с усмешкой фыркнул и отмахнулся.       — В общем, мир?       — Мир. Но одних извинений маловато будет.       — Да? — едва не рассмеялся Сергей. — И чего же ты ещё хочешь?       — Поцелуйчик, — всё с тем же развеселённым видом заявил Паша. — Хотя бы один.       — Ага, ишь, чего захотел, бессовестный, — отозвался Костенко с усмешкой.       — Жаль, — ответил юноша по-прежнему беспечным тоном, без тени обиды или злости, будто и не надеялся на согласие. — Вдруг бы вам понравилось.       — В другой раз проверять будешь, — осклабился Сергей.       Паша ехидно и почти хищно улыбнулся ему в лицо.       — Значит, не отрицаете, что буду на вас это проверять? — вкрадчиво протянул он.       — Ой, Вершинин, иди, на пару опоздаешь, — беззлобно отмахнулся Костенко, отворачивая лицо и делая вид, что планирует себя чем-то занять.       — Ну я запомнил, — хитро улыбнулся Паша и, на некоторое время задержав на Сергее пристальный взгляд, всё же вышел из аудитории, которую ему покидать явно не хотелось.

***

      Уже начиналась зима. Местами выпал снег, в большинстве своём, как это обычно бывает в крупных городах, превратился в грязевое месево, которое теперь ещё и замёрзло. Был уже вечер, по времени опасно близящийся к позднему, а Костенко едва-едва приехал домой. Зашёл в квартиру, предвкушая ленивый и скучноватый вечер, принялся снимать верхнюю одежду.       В кармане завибрировал телефон, вынув его, Сергей увидел на экране незнакомый номер.       — Алло? — хмуро проговорил он в трубку, некоторое время предварительно помедлив, размышляя, отвечать ли на звонок вообще.       — Здра-а-авствуйте, Сергей Александрович, — раздалось из динамиков вперемешку с такими адскими звуками грохочущей музыки, что мужчина невольно отодвинул телефон от уха, поморщившись.       — Кто это?       Из трубки прозвучал наигранный вздох удивления.       — Ах, как это вы меня не узнали?       — Вершинин, ты, что ли? — по едва различимому голосу догадался Сергей.       Из телефона послышалось хихиканье.       — Откуда у тебя мой номер?       — Тайна конторы. Вы же, вон, что-то там как-то с органами связаны. Можете расследовать, как я его добыл.       Голос был хитрющий и очень самодовольный. У Сергея перед глазами моментально предстало детально чёткое выражение лица юноши, с которым Паша говорил бы всё это.       — Не юли. Ты чего хочешь-то?       — Сергей Александрович, а приезжайте в клуб, а?       — Паш, какой ещё, нахрен, клуб?       — Ну, просто клуб. Потанцуем, повеселимся. Развеетесь.       — Паш, я в клубах уже лет десять не был, а то и больше.       — Ну вот. Молодость заодно вспомните.       Юноша расхохотался. Костенко недовольно цокнул языком.       — Ну приезжайте. Пожалуйста. Ради меня, — замурлыкал в трубку Паша.       — С чего это ты думаешь, что «ради тебя» это для меня аргумент?       — Ну вот и посмотрим, — усмехнулся Вершинин, а затем, не дожидаясь чужого ответа, продиктовал в телефон адрес и бросил трубку.       Костенко изумлённо поглядел на погасший экран отнятого от уха телефона, а затем вздохнул и продолжил раздеваться. Нет, ну этот Паша однозначно бессовестный. И, пожалуй, бесоватый. Но вот теперь один раз за день напомнил о себе, и все мысли, сука, о нём. А сколько раз бывало такое, особенно после разговора с Пашей там, в лаборантской, когда Костенко возвращался вечером домой и, ложась в кровать, никак не мог из головы выкинуть эту самодовольную улыбающуюся моську. И думал, думал, думал о Паше.       Сергей прошёл в комнату, принявшись снимать с себя пиджак, рубашку, брюки. Затем собрался было переодеться в домашнее, но внезапно передумал. Убрал одежду в шкаф, достал штаны менее официального вида, водолазку, наскоро натянул на себя, пригладил волосы и, захватив с собой лишь телефон, ключи и банковскую карту, накинул верхнюю одежду, выходя на улицу, попутно вызывая такси. А что ещё делать, если пацан из головы никак не идёт?       Доехал быстро. Сначала думал добраться на своей машине, но потом решил, что не исключено пропустить пару стаканчиков. Выйдя из автомобиля, некоторое время ещё помялся в стороне от входа, но затем всё же решительно вошёл внутрь клуба. Его сразу окатило физически ощутимой волной звуков. Было громко, гулко, Костенко вновь поморщился — он не привык к такому шуму. Сдав верхнюю одежду в гардероб, скользнул в обширный зал. Неспешно шёл вдоль стены, смотрел на двигающуюся, будто в конвульсиях, толпу и с каждым шагом всё больше сомневался в верности своего решения приехать сюда. Он уже всё-таки не в том возрасте, это раньше, в юности, тоже так мог, а сейчас уже не то.       Внезапно к нему сбоку кто-то резко, торопливо подскочил, явно с возможностью сбить мужчину с ног.       — Вы пришли, — с удовольствием протянул знакомый голос.       Перед Костенко стоял Вершинин. Сергей готов был поклясться, что настолько широкой улыбки на его лице ещё не видел. Паша смотрел на него во все глаза, постукивая пальцами по полувыпитой бутылке пива в его руке.       — Ну, как видишь.       — Думал, вы слишком серьёзный дядька, не приедете.       — Выходит, не очень серьёзный.       — Или всё-таки «ради меня» — слишком сильный аргумент.       Костенко картинно закатил глаза. Паша же схватил его за рукав и потянул в сторону танцпола.       — Идёмте.       — Не-не, Паш, это без меня.       — Вы что, приехали у стенки постоять, как девятиклассница на дискотеке? — ухмыльнулся Вершинин.       Костенко скривился, а затем, немного подумав, добавил: — Ладно. Но только не на трезвую голову.       Паше это, видимо, весьма понравилось слышать. Он потащил Сергея к бару, параллельно опустошая свою бутылку.       — Давайте я вас угощу, — предложил юноша, прилипая к мужчине.       — Не надо. У дяди, как говорится, денежки есть, — отозвался Костенко.       — Да? А что ещё у дяди есть? — поинтересовался Паша ехидным тоном, притираясь ещё ближе. Слишком близко.       — Личное пространство, — фыркнул Сергей.       Юноша цокнул языком и немного отодвинулся. Он заказал себе ещё бутылку пива, а Костенко — ром с колой.       — Не боишься один по клубам шататься? — спросил мужчина.       — Я не один.       — Я не считаюсь.       — А я не про вас. Я с друзьями.       Юноша махнул куда-то в сторону. Сергей оглянулся и далеко не сразу, но вычленил из толпы молодых людей, периодически поглядывающих на него и Пашу: пацан, явно с шилом в одном месте и бешенными голубыми глазами, да пара девушек — рыжая и блондинка.       — Они не у нас учатся, если что, не переживайте, — улыбнулся Паша, видимо, боясь, что Костенко может быстренько ретироваться, если только почувствует возможность быть замеченным кем-то, кто его знает, особенно в универе. Кроме Паши, разумеется.       — А я тебе зачем, если ты с ними?       — Потому что я хочу с вами. Друзья не обидятся, если я на вечерок от них отколюсь.       Сергей поспешно опустошал стакан. Непривычная обстановка немного давила, и мужчине захотелось побыстрее накидаться, чтобы немного влиться в единый поток с происходящим. В этом он преуспел, даже заказал ещё стакан и тоже его опустошил.       — А вы не промах, — отметил Вершинин.       — А ты думал? Не только же мне языком чесать на парах, — усмехнулся Костенко. Он чувствовал, что уже немного опьянел. Вечер был долгим, а Сергей не ужинал, и алкоголь на голодный желудок начал действовать очень быстро.       Паша чужим словам как-то странно улыбнулся и будто бы невольно облизнулся.       — А правда, что вы в ФСБ служили? — спросил он через какое-то время.       — Правда.       — Крутяк, — восторженно протянул Паша. — А почему ушли?       — Не люблю людей калечить и всё такое. На такой работе много плохих вещей, много плохих людей. Это ощущается грязью, которая прилипает, поглощает, и от неё никак не отделаться, не отмыться. Лучше уж молодёжь учить.       Сергей немного помрачнел и задумался. Вершинин, видимо, пожалев, что спросил о работе, наскоро допил остатки пива и снова потянул Костенко на танцпол.       — Вот теперь точно идёмте, сейчас не отвертитесь, — улыбнулся он.       Мужчина поддался. Юноша втянул его в самую гущу толпы и активно задвигался в такт музыке. Изгибался, водил руками в воздухе. Танцевать он был явно не мастер, зато выходило свободно и искренне. А ещё очень красиво, по скромному мнению Костенко.       — Ну давайте-давайте.       Паша мягко схватил Сергея за запястья и принялся заставлять его двигаться. Мужчина поддался. Он стал немного покачиваться из стороны в сторону в такт движениям юноши, потом принялся пританцовывать чуть свободнее. Куда больше танцев его, конечно, занимал Вершинин — его скуластое лицо ярко очерчивалось разноцветными бликами бегающих огоньков, глаза горели азартом и чем-то до невозможности жгучим, вольным. Он глядел заинтересованно, проницательно и, хоть уже отпустил запястья Сергея, подступил ближе к нему, танцуя и извиваясь почти вплотную к мужчине. Костенко почувствовал, что ему стало жарко. Видимо, не стоило так активно двигаться в водолазке. А, может, не стоило находиться так близко к Вершинину. Хотя вообще-то конкретно в данный момент хотелось находиться ещё ближе. А Паша, паразит, то ли дразнясь, то ли горячась, то ли просто невольно, как бы склонялся ещё ближе к Сергею.       Костенко не помнил, кто первым не выдержал, но кто-то из них двоих схватил другого за руку, торопливо потянул за собой, в сторону, куда-нибудь от толпы. Удачно подвернулся немного сумрачный закуток коридора, ведущего в сторону уборных. Сергей подтолкнул Пашу, впечатал его в стену, сам тут же прижался спереди, словно бы заволакивая, заполняя собой всё пространство, размашисто поцеловал юношу сразу в губы. Вершинин на вкус отдавал лаймом — конечно, пиво с кучей ароматизаторов-то веселее пить, — а Костенко был сладким и немного пряным от колы и рома. Паша восторженно заскулил в поцелуй, шумно дыша носом, активно целуясь в ответ, чувствуя, как влажные губы мокро скользят по его собственным. Сергей прижимался плотнее, крепче, и юноша ощущал его жар, его мощь, податливо вытягиваясь вперёд. Паша чувствовал, как чужой ловкий язык обводит и нарочно цепляет его собственный, и старался отвечать так же активно и горячо. Ощутив, как крепко сжимаются на его боках тёплые ладони, перехватил их, торопливо и сбивчиво повёл по своему телу, прижимая плотнее, будто бы пытаясь без слов сказать: «Трогай меня. Пожалуйста, трогай». И Сергей не сопротивлялся, даже наоборот: постепенно его сильные сжимания перешли в почти распутное лапание — он водил руками по телу юноши, гладил везде, где мог дотянуться, скользил совершенно самозабвенно и бесстыдно. Ещё бы: Паша был такой невероятно красивый, особенно в этих ярких отсветах, шикарно оттеняющих его лицо, трогательный во всех смыслах, такой желанный, причём желанный вовсе не пошло. Очень отзывчивый: на каждое прикосновение отвечал податливым изгибом, на каждый влажный поцелуй — стоном. Он так жался и ёрзал перед Костенко, что тому казалось, будто Паша сейчас закинет ноги поперёк чужой поясницы, запрыгивая к мужчине на руки, чтобы быть ещё ближе и разнузданнее.       Сергей в один момент тоже вошёл в раж. Он оторвался от Пашиных губ, скользнул ниже, к шее, принялся вылизывать её и мокро-мокро целовать, прихватывая кожу губами и немного зубами, слегка втягивая, оставляя темнеющие пятна.       — Сергей Александрович, — распалённо, тая, шептал Вершинин. — Сергей Александрович...       Голос его чуть срывался, Паша был взволнован и доволен просто до ужаса. Костенко тоже ощущал всё происходящее с сущим удовольствием. Однако довольно скоро заставил себя остановиться. На пару секунд ещё задержался, уткнувшись носом в изгиб шеи юноши, переводя дыхание, а затем поднял голову, встречаясь с удивлённым и немного разочарованным взглядом только-только распахнутых глаз.       — Ещё, — попросил Вершинин. — Пожалуйста, ещё.       — Хорошенького понемножку, — усмехнулся Костенко.       — Ну немножко, — просяще пробормотал юноша ему в губы, вновь склоняясь близко-близко. — Совсем чуть-чуть. Пожалуйста.       Сергей лишь ехидно улыбнулся, подался слегка вперёд, бегло чмокнул, скорее, даже клюнул, Вершинина в губы, которые жаждущий Паша даже не успел толком разомкнуть для поцелуя.       — Тебе хватит, — добавил Костенко и отпустил Вершинина.       Юноша явно был разгорячён донельзя, и сложно было понять, чем это было вызвано: алкоголем, привычным шиложопием Паши, его легко возбуждаемой юной натурой, Сергеем или всем вместе. Мужчина потрепал его по голове и отступил ещё немного назад. Взгляд блестящих Пашкиных глаз таинственно горел в сумраке коридорного закутка.       — Я поеду, пожалуй.       — Куда?       — Домой.       — Вы же только приехали.       — Я уже не в том возрасте, чтобы долго куралесить.       — Бросьте, вы довольно молодой.       Сергей безразлично пожал плечами.       — День был долгий и утомительный. Я устал. Но спасибо тебе за приглашение.       Паша бегло улыбнулся.       — Тебя подвезти?       — Что?       — На такси.       — Только если к вам домой, — расплылся в хитрющей улыбке Вершинин.       — Ну уж нет, тогда сам как-нибудь, — рассмеялся Костенко.       И всё же он помедлил ещё несколько секунд, ожидая более серьёзного ответа Паши. Тот понял это не сразу, но, осознав, поспешил отозваться.       — Нет, спасибо. Ещё потусуюсь тут.       — Как знаешь.       Сергей небрежно махнул рукой и развернулся, чтобы уйти.       — Можно вас проводить? Ну, постоять с вами, пока такси не приедет? — выпалил Паша ему вслед.       Костенко остановился, а затем вновь пожал плечами, но теперь уже в знак невозражения. Вершинин радостно потрусил за ним следом.       На улице было куда тише и гораздо холоднее. Паша, несмотря на накинутую куртку, ёжился. Он снова встал почти непозволительно близко и неотрывно, пронзительно смотрел на Костенко, явно надеясь, что Сергей считает его молчаливую просьбу и снова поцелует. Мужчина, откровенно говоря, сразу считал, но удовлетворять её не планировал. Отчасти чисто из принципа — если уж Паше чего-то так хочется, то пусть попросит словами через рот. Это у Сергея такие, видите ли, воспитательные цели — чтоб пацан не привыкал, что ему достаточно лишь хотеть чего-то, а остальные будут догадываться, считывать и выполнять все его хотелки.       — Вы один живёте? — вдруг почему-то спросил Вершинин.       — А что, думаешь, если бы меня кто-то дома ждал, я бы сейчас лизался со своим студентом по пьяни? — с усмешкой поинтересовался Костенко.       Паша неловко улыбнулся. С одной стороны, слова мужчины звучали забавно, а с другой — юноше стало немного грустно от того, что Сергея дома никто не ждёт.       Подъехало такси. Костенко ещё раз глянул на Вершинина, вновь бегло махнул рукой в знак прощания и, открывая дверь, улыбнулся: — Спокойной ночи. Будь аккуратнее, сильно не пейте там.       Паша тоже улыбнулся в ответ.       — И вам спокойной ночи.       Сергей сел в автомобиль, и тот прокатился по дороге. Вершинин сперва глядел ему вслед, затем поднял голову и долго задумчиво смотрел, как в свете фонаря падают крупные хлопья снега. Красиво. Хотелось какого-то тепла и нежности.       И вам спокойной ночи. Я бы очень хотел разделить её с вами.

***

      Ещё пару недель Вершинин привычно таскался на пары, шутя и веселясь, вновь поднимая настроение другим студентам и, чего уж греха таить, Сергею. А после пар и иногда в перерывах снова бегал за Костенко — поболтать, пококетничать и понадеяться на то, что его поведут в лаборантскую и поцелуют. Несколько раз по утрам по доброте душевной и из большой любви приносил Сергею кофе.       — Вершинин, у меня с твоими дарами сердце когда-нибудь встанет, — заявил Костенко с лёгким удивлением принимая из рук юноши стакан кофе на шестьсот миллилитров. — Давай я тебе хоть деньги переведу.       — Не надо. Это от чистого сердца, — добродушно улыбался Паша. — Считайте это благодарностью за подаренные знания, — ухмыльнулся он.       — Ну-ну, скоро проверим мы твои знания.       Вскоре действительно пришлось проверять. Конец года, незаметно подкралась сессия. Паше, честно говоря, было ужасно лень учить вообще хоть что-нибудь, поэтому он почти по всем предметам руководствовался принципами «авось прокатит» и «ну, я читал». По предмету Сергея в том числе.       — Ещё раз читай вопрос.       — Назовите уровни принципов в структуре методологии юридической психологии и приведите примеры принципов.       Сидя перед Костенко на зачёте, Паша уже жалел, что ничего толком не выучил. В аудитории юноша, вытянув билет, ещё какое-то время повспоминал хоть что-нибудь, а потом сдался и пошёл отвечать — будь что будет, а если уж не вспоминается, то и не вспомнится.       — Ну? Хотя бы логически подумай.       — Уровень... Общих принципов?       — Почти.       — Общенаучных?       — Ещё какие?       — Частнонаучных.       — И?       — Специальных.       — А теперь сами принципы.       Вершинин скривился. Тут уже было сложнее.       — Ну, самый принципиальный у нас вы, мне до всех этих принципов далеко, — улыбнулся юноша.       По аудитории прокатились тихие хихиканья.       — Тихо там, — не очень строго проговорил Костенко.       Тут же он почувствовал, как подушечки Пашиных пальцев касаются тыльной стороны его ладони. Сергей глянул сперва на чужую руку, потом перевёл взор на самого юношу. Вершинин смотрел на него немного щенячьим, чуть жалобным взглядом. Костенко мягко убрал свою руку и с лёгкой усмешкой покачал головой.       — Ох, ну что мне с тобой делать, Вершинин? — вздохнул он.       — Понять и простить, — отозвался тот.       — Ну вот ещё. Давай-ка тогда на другие вопросы поотвечаешь. Назови мне этапы формирования антиобщественного поступка.       — О, это я помню, — чуть оживился Паша. — Формирование личности с антиобщественной ориентацией, формирование конкретного решения относительно совершения антиобщественного поступка и реализация этого решения, включая совершение поступка и наступление вредных последствий.       — Уже лучше. А какой метод юридической психологии оказывает помощь при вспоминании забытого, изменяет направленность мыслительных процессов, позволяет осмыслить взгляды, мировоззрение?       Паша задумался.       — Метод убеждения?       — Метод передачи информации. Да уж, Вершинин, ну, это тройка.       — Блин, ну, не ставьте три, пожалуйста.       Сергей внимательно поглядел на Пашу, затем вздохнул и проговорил, беря в руки зачётку юноши.       — Ладно. Четвёрка. Но с минусом до самой Камчатки.       — А чё, так можно было? — раздался голос из аудитории, по которой уже зашелестели шепотки других студентов.       — А это Паше за то, что он целый семестр поддерживал стабильной нервную систему всего коллектива, переключая внимание своими хиханьками-хаханьками. А стабильная нервная система, как мы все помним, очень важна в профессии юриста. А ещё, — добавил Костенко, теперь уже обращаясь к Паше, при этом с явственным нажимом в голосе, — это Паше авансом. Паша же мальчик умный, способен хорошо изучать информацию, просто ленится. В следующем семестре жду подтверждения этому. Но если ты, Вершинин, и на экзамен ко мне придёшь с такой подготовкой, то там тебе даже не тройка, а пересдача светит. Ясно?       Паша кивнул и покосился на зачётку в плену чужих рук.       — И для закрепления эффекта: Паша нам на первую пару следующего семестра приносит доклад о правосознании. Начнём с него пару. Это чтоб не расслаблялся. И после зачёта никуда не уходи, будет воспитательная беседа. А пока временно свободен.       Костенко закончил расписываться в зачётке и вернул её юноше. Приличная часть тех, кто успел возмутиться тому, что Паше, видимо, «за красивые глазки» зачёт ставят, прикусила языки — лёгкой оценки хотелось всем, но тратить время грядущих каникул на подготовку всяких там докладов не хотелось никому.       Вершинин вышел из аудитории. Немного посидел в коридоре, потом прикинул, что в кабинете народу ещё много, ждать долго, поэтому решил перекусить. И даже отправился не в университетскую столовку, а прогулялся для ближайшего торгового центра, душевно заточив на фудкорте бургер. А перед возвращением ещё прикупил пару стаканчиков кофе.       Когда явился обратно в универ, Костенко как раз выпроводил последнего студента.       — Можно? — спросил Паша, заглядывая в кабинет.       — Заходи.       Юноша закрыл за собой дверь в аудиторию, шмыгнул к чужому столу, воспользовавшись тем, что Сергей отвернулся, выкидывая бумажные распечатки билетов и оставленные черновики. Паша поставил ему на стол один из стаканчиков кофе.       — Задобрить меня пытаешься? — поинтересовался мужчина, обернувшись и увидев подношение.       — Я бы предпочёл слово «порадовать». Думаю, не так-то просто принять экзамен у стольких дурачков.       Юноша плюхнулся на стул перед преподавательским столом, внимательно глядя на Костенко снизу.       — Не подлизывайся, — проговорил Сергей, но кофе всё же пригубил. — Эх, Вершинин, вот ты уже столько денег во все эти мелочи для меня вбухал, пора признаться, что я люблю несладкий кофе.       — Реально? — немного раздосадовано выпалил Паша. — Хотите, другой вам принесу?       — Не нужно, спасибо. Чего это ты сегодня такой покладистый?       Сергей упёрся руками в стол и чуть склонился в сторону Вершинина. Тот невольно облизнулся и, игнорируя чужой вопрос, с хитрющим выражением лица спросил: — Зима уже, вам не холодно всё в своих рубашках в универ ходить?       — А в чём мне, по-твоему, ходить нужно?       — Ну, не знаю, но в водолазке вы, между прочим, очень секси, — расплылся в ухмылке Паша, припоминающий вечер в клубе. Тут же его окатило волной жара от воспроизведённых в памяти ощущений от поцелуя.       — Не паясничай. Мы с тобой об этом-то сейчас и поговорим. Почему так плохо зачёт сдал?       Юноша цокнул языком и откинулся на спинку стула.       — Я-то думал, мы тут с вами о чём-то интересненьком поговорим.       — А из чего, по-твоему, должна состоять «воспитательная беседа»?       — Я думал, вы прикалываетесь и имели в виду другое.       — Ага, как же. Так что там с зачётом?       — Не знаю. Так вышло.       — Паш, — начал Костенко, и голос его звучал отчего-то очень серьёзно, — ты же не думал, что я тебе на сессии буду хорошие оценки ставить просто из-за того, что... — Сергей запнулся, подбирая слова. — Между нами было?       — А что между нами было? — с невинным выражением лица улыбнулся юноша.       Костенко ничего не сказал, только окинул Вершинина строгим взглядом. Тот расхохотался.       — Да нет, конечно, нет. Думаете, за то время, что мы с вами общаемся, я не понял, что вы за человек? Даже если бы я хотел так на сессии проскочить, условно говоря, по блату, то с вами я бы даже пытаться не стал, вы же у нас принципиальный, вы на такое не пойдёте.       — А руки сегодня зачем распускал?       — Баловался. И, наверное, всё-таки тешил надежду. Хотя куда больше по-настоящему хотелось вас потрогать, — улыбнулся Паша.       Сергей отмахнулся и, отстав от стола, сел на свой стул, снова пригубив кофе.       — А к зачёту, пожалуй, просто лень было готовиться.       — Паш, вот скажи: ты кем потом работать планируешь?       — Ну, адвокатом хочу.       — Ну и какой из тебя будет адвокат, если ты так на «отвали» учишься? Я же уверен, что ты не только по моему предмету так.       — Да, но там я преподов не лапаю.       — Уверен, если б они знали, что у тебя есть такая функция, они были бы благодарны, что к ним она не применяется, — фыркнул Сергей. — Слушай, ну посерьёзнее же как-то надо, не думаешь же ты, что потом будешь дела выигрывать просто потому, что будешь судью ухахатывать, и твоих клиентов по доброте душевной будут отпускать?       Паша усмехнулся.       — Не, ну, было бы прикольно, — заметил он.       Сергей вздохнул и закатил глаза.       — Короче, Паш, правда, давай-ка посерьёзнее и повнимательнее. Хотя бы учи то, что тебе преподают. И вот реально, помяни моё слово, на следующей сессии отправишься на пересдачу, если что-то не ответишь. Думаю, ты меня услышал.       — Услышал, — буркнул Паша без особого энтузиазма.       — Вот и хорошо. Можешь идти.       — Могу, но не хочу, — проговорил юноша и, уперев свои согнутые локти в стол, положил на них голову. — Давайте ещё о чём-нибудь с вами поболтаем?       — О чём?       — Что вы делаете сегодня вечером?       — Сплю, — со вздохом отозвался мужчина, понявший, что Паша опять за своё, и поднялся на ноги, принявшись убирать свои вещи в сумку.       — Не хотите сходить куда-нибудь? — спросил Вершинин, неотрывным взглядом следя за Костенко, который отправился в лаборантскую и почти тут же вернулся, натягивая на себя пальто.       — Спасибо за предложение, но позволю себе отказаться.       Сергей взял свой кофе, сумку, ключи от кабинета и вместе с поднявшимся на ноги Пашей вышел из аудитории, запирая дверь. Юноша в это время торопливо натягивал на себя куртку.       — Можно вас хотя бы проводить?       Сергей пожал плечами и отозвался: — Не отстанешь ведь.       — Конечно.       Они двинулись по коридору.       — Почему вы один? — спросил вдруг Паша.       — С чего ты взял, что я один?       Вершинин на секунду напрягся.       — Ну, вы же сказали, что дома никто не ждёт. — Он пару мгновений подумал и, видимо, чуть расслабившись, добавил: — И не думаю, что, если бы у вас кто-то был, вы бы поздним вечером ездили в клубы и... Ну вы поняли. Сами говорили.       Они остановились на посту охраны, Паша терпеливо дождался, пока мужчина сдаст ключ, распишется за него, и вдвоём вышли на улицу.       — Ну так что?       — Вершинин, что за вопросы у тебя?       — Вы не ответили.       — Не знаю, не сложилось. Я никого себе не искал.       — А вы знаете, как говорят? Счастье искать не надо, оно само приходит, когда меньше всего ждёшь.       — И? Хочешь сказать, пришло? — немного саркастично поинтересовался Сергей, с ухмылкой и прищуром взглянув на Пашу.       Тот с загадочной улыбкой пожал плечами: — Не знаю. Вам виднее.       Они дошли до припаркованной машины Костенко. Тот снял её с сигнализации и, распахнув дверь на водительское сидение, обернулся к юноше.       — Ох, Вершинин, найди уже себе кого-нибудь, раз уж тебе так неймётся. И шапку надень, застудишь себе чего-нибудь.       Он сел в автомобиль и перед тем, как закрыть дверь, добавил: — С наступающим.       — И вас, — отозвался Паша. А затем, глядя вслед отъезжающей машине, добавил себе под нос: — Уже нашёл.       А в новогоднюю ночь Сергею сразу после двенадцати с неизвестного номера пришло сообщение: «С Новым годом, Сергей Александрович! Надеюсь, ваше счастье вас найдёт». Костенко сперва не понял и пытался угадать, от кого сообщение. Тема счастья показалась ему смутно знакомой, а затем, заглянув в журнал звонков и прикинув по датам, он понял — Паша. Надо было его ещё после того раза с клубом в контактах записать. Как говорится, своих врагов надо знать в лицо, всё такое.       Мужчина добавил номер в контакты и подписал: «Бессовестный», а затем ответил: «И тебя с Новым годом. Надеюсь, в нём ты возьмёшься за ум». Отправив сообщение, мужчина несколько секунд подумал, а после дописал вдогонку ещё одно: «Но и искру свою не теряй». Сергею было невдомёк, как же ярко, светло и радостно расплылся в улыбке читающий это сообщение Паша.

***

      После новогодних праздников, продолжения сессии и каникул Вершинин уже в первый учебный день крутился у кабинета Костенко, хотя пара с ним была даже не в этот день.       — Ты уже здесь? Будто и не уходил, — констатировал Сергей, сразу вылавливая из толпы ожидающих студентов Вершинина.       — Это чтоб вы без меня заскучать не успели, — ухмыльнулся Паша.       Костенко отпер дверь в кабинет и впустил студентов. Пока все побрели рассаживаться по своим местам, Сергей отправился переодеваться в лаборантскую. Следом за ним в приоткрытую дверь заглянул Пашка.       — Можно к вам на минутку?       — Ну входи, — отозвался Сергей, стягивающий с себя пальто.       — О, — почти бессильно выдохнул Паша, видя под верхней одеждой мужчины водолазку. — Вы всё-таки её надели.       Костенко только отвёл глаза и поинтересовался: — Чего хотел?       — Да я тут, это, — начал Вершинин и принялся копаться в рюкзаке, вытаскивая из него длинный и узкий подарочный пакет с бутылкой в нём, — хотел вам подарок в честь нового года отдать.       Сергей удивлённо посмотрел на юношу.       — Паш, я не могу это принять. Хотя бы потому, что мне нечего тебе подарить в ответ.       — Берите-берите, считайте, он вам безвозмездно. Ни к чему не обязывает. — Вершинин настойчиво протянул пакет мужчине.       Тот поколебался, но всё же взял в руки, заглядывая внутрь.       — А у тебя губа не дура, — усмехнулся он, оценивая содержимое. — Спасибо.       — А знаете, — начал вдруг Паша, — если вам ну очень хочется меня поблагодарить, я знаю, чем вы можете меня осчастливить.       — И чем же? — со скепсисом и осторожностью поинтересовался мужчина.       Юноша шагнул поближе, глядя на Сергея несмело, немного смущённо, и совсем тихо проговорил: — Поцелуйте меня. Если не захотите, я не настаиваю.       Костенко цокнул языком, вздохнул и отвернулся, убирая пакет. Паша немного понурил голову, помедлил несколько секунд, а затем заявил: — Я тогда пойду. Пара сейчас начнётся. Хорошего вам дня.       Он развернулся, поправляя лямку рюкзака на плече, и шагнул в сторону выхода из лаборантской.       — И тебе, — отозвался мужчина. А затем вдруг добавил, окликнув: — Паш.       Юноша развернулся и тут же с изумлённым видом был притянут мужчиной, который нежно и тепло поцеловал его в губы.       — Ещё раз спасибо, — проговорил Костенко.       Моментально засветившийся восторгом Паша расплылся в скромной, благодарной улыбке и только после этого вышел из лаборантской. Весь остаток дня он, разумеется, был доволен донельзя, ничто не могло его расстроить, потому что сразу на лицо лезла глупая влюблённая улыбка. А Сергей, надо признаться, тоже много раз за день возвращался мыслями к юноше, думая о том, какие же у него невозможно мягкие и тёплые губы. Хотелось их целовать снова и снова.

***

      — Так, сегодня немного попрактикуемся, благо блок психологии расследования нам позволяет это сделать. Правда, понадобится доброволец.       Сергей начал окидывать взглядом аудиторию, как вдруг дверь приоткрылась, внутрь шмыгнул Пашка.       — Извините за опоздание, — пробормотал он.       — О, Вершинин, стоять, — улыбнулся Костенко. — Вот ты-то у нас и будешь подопытным кроликом. Добровольно-принудительно.       — А чё сразу я-то?       — В наказание за опоздание.       — А чё делать надо?       — Будешь на допросе.       — О-о, я надеюсь, с пристрастием.       Паша расплылся в своей привычной хитрющей ухмылке и даже игриво подвигал плечами. В аудитории захихикали. Сергей тоже усмехнулся.       — Допрос с пристрастием у тебя будет на сессии, а пока просто так, уж не обессудь. Садись.       Костенко указал на поставленный перед всей аудиторией лицом к ней стул. Юноша послушно занял место, сбрасывая у ног рюкзак.       — Блин, а точно допрос? А то вдруг я ещё чего в начале пропустил, вы тут уже к приговору переходите, и вот я сижу на электрическом стуле.       — У нас, к счастью или к сожалению, мораторий на смертную казнь, так что не обольщайся быть сегодня казнённым. Итак, — Сергей обернулся к аудитории. — Задание следующее: выбираете любой принцип допроса. Вспоминаете или, если кто не помнит, открываете конспекты с прошлого занятия.       По кабинету зашуршали тетради.       — Придумываете возможную ситуацию, в которой выбранный принцип реализуется неверно, и отрабатываете её на сегодняшнем преступнике, — продолжал мужчина, указав рукой на Пашу.       — Будет хорошо, если вы не просто в общих чертах нарушение принципа обрисуете, а придумаете конкретное преступление, возможно, даже конкретный портрет преступника, разовьёте всё в этих рамках.       — Блин, ну так реально к концу занятия на меня статей пять повесят и арестуют, — усмехнулся Паша.       — Считай, что двести тринадцатая у тебя уже в кармане, — с ухмылкой отозвался Костенко. Затем добавил, обращаясь к аудитории: — Не торопитесь, пять минут на подумать. Потом по поднятой руке по очереди выходите, демонстрируете. Несколько человек могут взять один и тот же принцип, но при условии, что по-разному раскроют пример его нарушения.       — А все должны будут отчитаться? — поинтересовался кто-то.       — Нет, человек десять послушаем, и хватит. У нас сегодня ещё материал. Но те, кто ответят, получат оценку.       Один студент протянул руку.       — Можно?       — Уже?       Студент кивнул.       — Ну вперёд. Что за принцип?       — Принцип создания предпосылок для свободного волеизъявления.       Следующие минут тридцать Паша, хоть иногда и паясничал, всё же отвечал почти машинально, а преподавателя, дававшего комментарии, слушал вполуха, потому что вся концентрация на происходящем из головы юноши, откровенно говоря, была вытеснена мыслями о том, как Сергей Александрович устраивает ему, Пашке, допрос с пристрастием.