Ожерелье из медиаторов

После богатой на события ночи два первокурсника расходятся по своим общежитиям в начале седьмого утра, когда те по графику работы начинают принимать постояльцев. Всю ночь стояла хорошая безветренная погода, плюс они сидели большую её половину на теплотрассе, так что не замёрзли. Более того, их согревали гитарные аккорды, приглушённые мелодичные строчки, заботливо заключающие в объятия руки, вспышка фотоаппарата и джинсовка Хёнджина. Распрощались они всё на той же детской площадке, крепко обнявшись и отчаянно надеясь, что за такую выходку им обоим ничего не светит. Благо ещё очень рано для толпы студентов, приезжающих на заселение, они ближе к полудню объявляются. Больше всего волнуется Хан и из последних сил тянет на себя массивную дверь на входе в здание, замирая перед турникетами. Вот он, момент истины. Он медленно прикладывает большой палец к датчику, и загорается зелёная лампочка. Охранник в будке на вахте неподалёку смотрит на него через маленькое окошко, как на чудика, и думает спросить, есть ли какие у него проблемы, но юнец так быстро убегает к лифту, что мужчина даже не успевает подняться с нагретого кресла и дальше продолжает листать сканворды, не обращая никакого внимания на мелькающее тёмное пятно на экранах видеонаблюдения, коими утыкана вся вахта. Джисон буквально до упора вбивает кнопку вызова лифта и мелко дрожит, придумывая слова и составляя из них фразы, которыми будет оправдываться перед Чаном за такой ранний визит. Ну, каждый из них грешит сбитым режимом. От страха из головы вылетает и этаж, и номер комнаты, но наконец собравшись, Хан заходит в ещё тихую секцию. А ведь именно сегодня она заполнится людьми до отказа. Юноша на всякий случай достаёт ключи, мало ли Крис уже смылся куда-нибудь, и, немного помявшись перед дверью, дёргает ручку вниз. Чан дома. Это выдают ровно стоящие кроссовки у порога, приятный запах принесённой им еды с нотками его парфюма и приоткрытое окно, из которого веет прохладой. Потихоньку поставив чехол с гитарой около холодильника, Джисон разувается и, переодевшись в пижаму, укладывается в кровать, следя за каждым движением и вдохом соседа. Не дай бог его ещё и разбудить сейчас — точно голову оторвёт. Потому он натягивает одеяло до ушей и погружается в столь блаженный сон. Сон Бана обычно чуткий, по его же словам, но после работы он всегда спит как убитый, особенно в воскресенье, как запомнил Хан. Когда юнец открывает глаза, лохматый старший уже держит телефон в руках, пока ещё лежа в кровати. Он понимает, что серьёзного разговора не избежать, так что решает начать с малого: — Доброе утро, — Джисон потягивается на спине и переворачивается к Чану с глупой улыбкой. Главное, не подавать виду, что этой ночью он отдал большее предпочтение неудобным трубам, нежели мягкой кровати в комнате 181. — Добрый день, Хани, — хмыкает тот. О, уже день, оказывается. — Как погулял? Отоспался хоть? Трюк с ночёвкой у друга не удался, по всей видимости, и первокурсник строит раскаивающуюся мину, протягивая к нему руку, словно сможет его достать через промежуток комнаты, в который поместится ещё одна кровать. — Крис, друг, прошу! Умоляю, не говори заведующей или охранникам, что я не вернулся вовремя. Мы побоялись возвращаться ночью, потому что думали, что есть комендантский час или что-то вроде этого, — создаётся ощущение, что он вот-вот заплачет или упадёт на колени перед кроватью Бана. Крису же становится очень не по себе от этого ощущения, и будет просто паршиво на душе, если придётся это ещё и узреть. — Хей-хей, Хани! Ты чего завёлся? — сконфузившись, старшекурсник в помятой майке и шортах садится на стул около юноши и начинает просвещать, успокаивая. — Парень, опять ты выдумал себе конец света. Для студентов наши общаги открыты круглые сутки, и можно вернуться хоть в два дня, хоть в два ночи. Главное, чтоб пальцы сработали на входе, так ты докажешь, что свой, и всё! Можешь ещё и студак с собой таскать, как я. Без паники. Сказать, что у Джисона отпала челюсть от данного факта, — ничего не сказать. Он находится в крайней степени ошеломлённости и смятения. Просто не верится. Мама говорила, что общежития закрывают, все в школе пугали, что после одиннадцати вечера тебя никуда не пустят, даже в интернете где-то писали, что за этим строго следят. Но не здесь, чему Хан безмерно рад и доволен. — Вот это да… — выдыхает он, приходя в себя, и зачёсывает упавшую на глаза чёлку назад, как вдруг Чан поднимает палец, дабы вернуть на себя его внимание. — Но! Это не значит, что ты можешь мне врать о своём местонахождении! Видел бы ты, как я перепугался! Ты ж перваш, ни черта ещё не знаешь, непонятно где шатаешься, ещё и обманываешь! — Крис звонко ударяет себя по колену ладонью и тяжело вздыхает. Надо снова взять себя в руки. — Я не злюсь на тебя, но если такое повторится, я вышвырну твои вещи из окна, раз тебе так нравится ночевать на улице. У Хана на глаза наворачиваются слёзы. За него так переживал его сосед — не мама, не Хёнджин, — а обычный, едва знакомый парень, с которым ему жить от силы год, но который уже втесался в жизнь и в сердце благодаря своему очарованию, симпатии и безграничной ответственности за этого мальца. Он будто хотел стать для Джисона старшим братом или отцом, чего у него никогда не было. И он совсем не против, только не привык к проявлению заботы со стороны постороннего человека. Чан всеми силами пытается доказать, что теперь он ему не посторонний. Отныне он его общажный сосед, которому предстоит видеть его во всех образах, состояниях и положениях, как бы это двусмысленно ни звучало. Хан должен чуть ли не каждый день благодарить Вселенную за такой подарок судьбы и молиться на самого Бан Чана. И он ничем не может отплатить ему взамен. Растрогавшись и даже пристыдившись, первокурсник поднимается и стремительно обнимает его, стараясь не замечать искры в глазах от резкого подъёма. Хорошо хоть, сильного сушняка нет. — Прости меня! Я не хочу тебя расстраивать, ты такой хороший, нет, ты самый-самый лучший-прелучший сосед в мире! А Крис безмятежно улыбается, хоть и может поспорить с его утверждением. Сосед-то он, возможно, и лучший, но Джисон, кроме него, никого и не видел, и не знает, с кем сравнить. Да и не пожил с ним достаточно долго, чтобы так судить. На секунду Чан хмурится от внезапно мелькнувших воспоминаний с первого курса и в очередной раз для себя отмечает стать лучше и взрослее. За завтраком, что настал для них в час дня, он оценивает его покрашенные ногти поднятым вверх большим пальцем и говорит, что сегодня последний день заезда (хотя большая часть студентов уже приехала и заселилась), и завтра будет всеобщий сбор на кухне, который проводят каждый раз в начале учебного года, где представят старосту секции и распределят дежурство. А по идее эти сборы происходят по мере необходимости и насущности дел в секции. Учёба начинается с понедельника, двенадцатого сентября, и расписание всем скинут в их личный кабинет студента в ближайшее время. Ещё сегодня вечером коменда проведёт обход, так что стоит всё-таки убрать «пилотов» над кроватью. В полтретьего Чан убегает на работу, наказывает быть в комнате, когда придут главные, и просит не бояться, нормально отвечать на их вопросы, не мямлить под нос и, если возникнут какие-то проблемы, позвонить ему. Бан у заведующей на хорошем счету. День проходит спокойно и без особых потрясений, помимо того, что уже успел услышать и узнать Хан. Он переписывается с Джинни, обсуждая вчерашние похождения, проверяет целостность гитары и в знак столь памятного события прилепляет на её деревянный корпус наклейку рыжей белки из стикер-листа с животными, который они приобрели на кассе в круглосуточном магазине под усталый взгляд продавца. Даже будучи сконцентрированным на этом важном деле, Джисон краем уха слышит стучание колёсиков чемодана в секции и решает высунуть голову на проверку. С их комнаты хорошо видно весь мини-коридор и три прилегающие комнаты, а также ту самую камеру в углу при входе, которую так терпеть не может юноша, и зеркало на стене. Перед ним в настоящий момент стоит мальчик в лёгкой белой рубашке и поправляет светлые волосы. Вот прямо мальчик, каким его видит Хан и очень удивляется, задаваясь вопросом, как восьмиклассник умудрился поступить в университет, да ещё и приехать издалека, судя по обилию сумок у его ног. Блондин замечает шевеление с левой стороны и немного испуганно поворачивается, ловя на себе заинтересованный взор. Джисона на мгновение парализует, и он уже хочет захлопнуть дверь, но тот его окликает: — Извините! Хан отчего-то придерживает дверь и вскоре выходит в коридор, в открытую рассматривая нового сожителя и вычёркивая из памяти все мысли про то, что этот юноша — мальчик. Ростом он такой же, как Джисон, по комплекции выглядит немного меньше и тоще, но это компенсируется его довольно специфическим голосом, улыбается так же приветливо, тепло и дружелюбно, как Чан. А по щекам рассыпаны веснушки, словно звёзды на ночном небе, под которым они с Джинни вчера пели песни. — Здравствуй, прошу прощения, — блондин беспокойно перебирает пальцами и постоянно озирается назад, на свои сумки, рюкзак и чемодан у зеркала. Удивительно, как он притащил их сюда в одиночку. — Не подскажешь, где тут 187-ая комната? — А, это другой коридор, — Хан отбрасывает смущение и нервозность и помогает с багажом, притаскивая к нужной двери. Глубоко вдохнув, юноша стучится и, услышав ленивое «ага», открывает дверь в неизвестность, духовно и физически готовясь встретиться со своим соседом. Ему сказали, что его подселят, достанется ему то, что есть, и выбирать не из чего будет. Первое, что он видит, это три кровати, две из которых уже заняты, и понимает, что у него нижняя койка двухъярусной кровати. Аж от сердца отлегло. Он так и хотел, чтобы не залезать наверх каждый раз и не спрыгивать, отбивая пятки. Сверху же и ему, и Джисону, стоящим на пороге, машет парень с большими беспроводными наушниками на шее и ноутбуком на животе. — Здоров, мальки, все сюда, что ли? — Привет, — блондин протягивает руку к верхней кровати и получает в ответ крепкое рукопожатие. — Меня зовут Ли Феликс, я первокурсник-журналист и твой сосед снизу, получается. Он даже смеётся от такой заезженной и типичной фразы, но так и происходит, это необходимо, и кладёт свой набитый и еле как застегнувшийся рюкзак на нижнюю кровать. У Феликса вещей немерено, а комната уже выглядит обставленной сполна. Видимо, он будет вынужден прятать некоторые вещи в чемодан, держать под кроватью и доставать по мере необходимости, а ещё изрядно потеснить соседей. Один из которых на месте, вот он. — Зарубежновед-второкурсник Со Чанбин к твоим услугам, парниша, — он салютует ему, слезая с кровати, и глядит за спину блондина. — Ты тоже с нами четвёртым? Поначалу Хан недопонимает, где в этой комнате третий, хотя он по идее должен быть, ведь на его простой кровати у стены слева лежат пакеты, и после отвечает на заданный ему вопрос со смешком. — Да не, я помогал… подожди… — он смотрит на Феликса и пытается признать в нём своего однокурсника. — Я правильно расслышал, ты журналист и первокурсник? — тот активно кивает в ответ, расплываясь в счастливой улыбке, как и Джисон. — Я тоже! — Вот и встретились два одиночества, — усмехается Чанбин, затаскивая сумки Ли в комнату, пока те двое радуются и лобызаются. Они садятся на один лишь матрас на кровати внизу и оживлённо и кратко обсуждают экзамены, поступление, дорогу досюда, и Чанбин в какой-то момент узнаёт в них себя год назад, когда встретил Криса. — А ты, щекастик, из какой комнаты? — Ой, а я и не сказал ничего про себя, — стушевавшись не то с прозвища, не то от своей бестактности, Хан почёсывает затылок. — Я Хан Джисон из 181-ой, позавчера заехал. — Чё, реально? Ты с Крисом? — Со сначала не верит, а потом начинает смеяться. — Так вот о ком мне он весь август уши все прожжужал. Вот так совпадение! — Ты знаешь его соседа? — склоняет вбок голову Ли. — Конечно, он, как и я, на зарубежном! И его не то что вся секция, его весь универ знает! Звёздочка наша. Чанбин падает на стул около стола и начинает рассказывать всё со своей точки зрения. Разумеется, Чана он не намеревался обсуждать и уж тем более что-то говорить за него, но остальное доступно для повествования. Зато он ведает своему новому соседу о правилах проживания, мол, в комнате нельзя делать срач, иначе это чревато подселением очень нежелательных жильцов в лице, точнее в лапках и усиках, тараканов. А против них существует оружие — ежемесячная дезинсекция жилых комнат и мест общего пользования. Обычно приходит человек в белом обмундировании, а с ним горластая тётка, будящая всю секцию с утра пораньше. Тот, заливая пол химией и образуя смрадные лужи, распыляет по всем углам и плинтусам какую-то отраву, вонью от которой можно и самому задохнуться. Но есть один супер важный ньюанс — по всем известным правилам этого протравщика нужно запускать в свои предварительно убранные комнаты с полностью запакованным всем в ней, но от этой участи и мороки спасает такая штука — называется заявление-отказ. — Помню, как мы с Уёном, — Со машет на койку с пакетами и жестами показывает: — Написали на стикере для заметок: «Мы, такие-то такие-то, отказываемся, чтобы нашу комнату 187 травили от тараканов», тчк, дата, подпись, налепили на дверь с той стороны, закрылись и легли спать. — И вам ничего за это не было? Почему вы не открыли? — округляет глаза Джисон, чётко припоминая то грозное объявление с «необходимо обязательно подготовить комнаты и обеспечить доступ в них!». — Я вам больше скажу: где живём — там не гадим. А мы никогда не жаловались на тараканов и всегда убирались. Прикиньте, в нашем холодильнике, как и у Криса, отвечаю, — тут Чанбин переводит взгляд на Хана. — Ничего никогда не сдыхало и не прорастало, но при этом и повесившейся мыши там тоже нет. Главное, вовремя всё мыть и убирать, и не будет у вас живности в комнате, кроме вас самих. Но секцию тот чувак по умолчанию будет опрыскивать, и не стоит выходить в коридор ближайшие там часа три, пусть выдохнется. Чан не успел объяснить этот аспект, но за него это сделал его друг, хороший знакомый и по совместительству однофакультетник — Со Чанбин. Но оба упустили из виду самое знаменательное в этом общежитии. Оставив двух соседей делить комнату, Джисон перебирается в свою и с грустью снимает плакат над кроватью с мыслью повесить после проверки снова. Зато с радостью понимает, что обзавёлся минимум двумя знакомствами и даже подружился с одногруппником, с которым он будет вместе кататься на пары в университет, толпиться в забитых автобусах и жаловаться на учёбу. Через пару минут он видит, что в беседе секции пополнение. В планах у него сейчас принять душ перед проверкой, который, о чудо, именно в эту минуту оказывается свободным. Проверка объявляется под вечер, как предупреждал Крис, а так как их комната идёт первой, Хан следит за беседой потока, где свыше двухсот человек и большинство из них — общажные, которые могут сообщить о надвигающейся угрозе. Внезапно раздаётся требовательный стук в дверь, и он понимает, что Чан не возвращается в такое время. Значит, коменда. Он осматривает комнату беглым взглядом на наличие косяков, печатает в беседу уже секции и открывает. Перед ним нависшей тучей возвышаются две женщины с длиннющим списком и бумагами. Юноша позволяет им пройти в комнату, но те остаются на пороге, что-то спешно помечая и разглядывая потолок и стены. — Проблем с окнами нет? Не дует? — Джисон тотчас качает головой. Дует только наутро, когда Чан, которому вечно жарко, забывает закрыть окно и идёт на кухню наполнять чайник, распахивая дверь и создавая сквозняк. — С правилами пожарной безопасности и проживания ознакомились? — всё да. — Сколько вас проживает в комнате? — Д-двое, — сглатывает он, убирая руки за спину. Заведующие делают последние пометки, желают всего хорошего и переходят к следующей комнате, и у Хана отлегает. Он принимается писать Крису об итогах обхода, но тот отвечает ему не сразу, поэтому Джисон больше не хочет отвлекать его болтовнёй, вместо этого дожидается окончания проверки и достаёт гитару, набирая номер Хёнджина.

***

Хёнджин любит крекеры. Особенно солёные. Ещё Хёнджин любит шипящие энергетики, акварельную живопись, фотографию, запах озона после грозы и тайно Хан Джисона. Снабдите его всем этим и на выходе получите до безумия счастливого человека. Сейчас он сидит на кровати и пересматривает вчерашние снимки с фотоаппарата, хрустя печеньем. Ночь явно удалась. Они с Джисоном, наверное, обошли добрую одну шестую города, при этом время от времени отдыхая и греясь в ещё работающих заведениях. Итого получилось свыше пятисот фотографий. Больше всего ему нравится кадр, где Хан сосредоточенно играет на гитаре в парке, напевая задевающие душу строчки. А ещё полюбилось изображение, где его щекастый бельчонок озадаченно смотрит на игрушечную белку на его рюкзаке. Ещё есть одно очень милое фото, где Джисони пьяно улыбается и красуется новым чёрным, пусть и не слишком опрятным маникюром. В принципе, на каждом приглянувшимся снимке присутствует его любовь, которую Хван готов фотографировать со всевозможных ракурсов и хранить сделанные фотографии на петабайтах памяти. Но тут Хёнджин перестаёт жевать, пролистывая вперёд и останавливаясь. На экране отображаются уже они вдвоём, и кто-то из них сфоткал их снизу, видимо, держа камеру на коленях и повернув объектив к ним. Они сидят нескромно близко друг к другу на трубах, и Джисон смело держит зажмурившегося от вспышки Хвана за подбородок перед своим лицом и глядит прямо на его пухлые губы. Руки, держащие фотоаппарат, начинают мелко дрожать, пульс учащается, а колени сводятся сильнее, создавая тянущее ощущение внизу. Хёнджин прерывисто выдыхает, не веря своим глазам, что такая фотография вообще существует, и обещает себе беречь её как зеницу ока. Он буквально чувствует тёплое дыхание Хана на губах и аккуратно притрагивается к ним пальцами в мелких крошках от крекера. «Мы правда поцеловались?» — спрашивает себя юноша и, изо всех сил напрягая все извилины, никак не может вспомнить этот важный момент в жизни. Он уже жалеет, что вообще пил вчера, ведь не хотел, чтоб их первый поцелуй вышел таким, но они же сидели на теплотрассе уже довольно трезвыми. Из размышлений его вытаскивает зашевелившийся Сынмин на одних лишь скрипучих пружинах без матраса нижней кровати. Он полулежит, вытягивая длинные ноги, и заряжает телефон, по-видимому, не изъявив желания лезть наверх в верхней одежде. Полчаса назад Ким вернулся из магазина за углом и до сих пор не переоделся в домашнее, и Хван предположил, что у того или назначена встреча, или он просто залип в интернете. Парень же никоим образом не волновался за Хёнджина, потому что тот сразу предупредил, что уйдёт «надолго», — а это понятие растяжимое. Он больше удивился тому, что его блудный сосед нашёл в себе силы приготовить им завтрак и лишь после этого лёг спать. Чудо, не иначе. Сынмин всецело уважает его свободу и личное пространство, если только это не будет касаться его непосредственно, но в любом случае не против подсобить чуть что. Хван продолжает рассматривать и приближать их общую сокровенную фотографию, от одного взгляда на которую по спине пробегает табун мурашек, и поначалу не замечает приблизившегося и стоящего над ним Кима. — Хёнджин, — зовёт тот, помахав перед его глазами, чтобы обратить на себя внимание. — Я пойду, спущусь на этаж ниже к остальным переводчикам. Буду через час-два. — Ах, да, конечно, — юноша еле вздрагивает от неожиданности, притягивая фотоаппарат к груди, словно защищая, в первую очередь, от посторонних любопытных взглядов, и кивает, провожая соседа. Как только закрывается дверь, Хёнджин с облегчением выдыхает. По мере знакомства и узнавания Сынмина, он может со всей уверенностью заявить, что, несмотря на свою бесстрастность и напыщенное равнодушие, Ким очень хороший, отзывчивый и чуткий человечек. И всё-таки Хвана не покидают опасения того, что этот переводчик его не поймёт и не примет, если узнает уже про него что-то более личное и непубличное. Слава богу, он не намеревается выпытывать из него интересные факты или тем более рыть информацию — Сынмин по своей натуре снисходительный и нетребовательный, и для него нет значит нет. Повезло же ему с соседом. Юноша с трепетом внутри выключает фотоаппарат, подумывая скинуть все файлы на ноутбук, и внезапно ойкает от звонка. Звонит Хан, и Хёнджин, убрав крекеры подальше, берёт трубку, подбегая к окну и заходя за тёмные, повешенные вчера шторы. Вечереет, наступает восемь вечера. — Бельчонок! — радостно отвечает он и, сдвинув в другую сторону покоящиеся баночки красок и кисточки, залезает на подоконник, выискивая взором нужный подсвеченный квадрат среди множества в соседнем здании. Чтобы помочь Джисону с тем же, Хван включает на телефоне фонарик и светит им, через секунду ловя огонёк в окне напротив. — Я тебя вижу! Как ты там? — Всё хорошо, Чан на работе, только что была проверка, — доносится звонкий голос Хана из динамика. — У нас тоже была утром, но всё разрулил Сынмин, пока я есть готовил на кухне. Я тебе про него рассказывал. О своих соседях они вчера трещали всю дорогу, гуляя по главной улице. Хёнджин восхищался Крисом и разделял мнение о том, что такой человек рождается раз в сто лет и дружбой с ним нужно дорожить. Джисон же лестно отозвался о Киме, который не лезет не в свои дела и при этом всегда подставит плечо. Как легко они прочитали своих соседей за несколько дней. Будет грустно, если эти идеальные образы треснут на основании и обличат другую, совсем неприглядную сторону. В окне Хана видно, как он сидит на тумбочке, облокотившись на гитару, которую положил на подоконник, и, судя по отдалённому звуку аккордов, перебирает струны. Хвану хочется верить, что делает он это подаренным ему медиатором, хочется услышать, подходит ли тот для его игры или нет, хочется спросить про заветное фото и удостовериться, был ли поцелуй… Но юноша просто счастливо улыбается, наблюдая за тёмным силуэтом и его движущемся фонариком. — Джинни, — звучит так непринуждённо, ласково и очень многообещающе. — Я… Вдруг в дверь стучат, заставая Джисона врасплох, а в его окне тотчас потухает огонёк. Хёнджин резко вздыхает с ним в унисон и, отдёрнув штору, оборачивается на выход из комнаты на всякий случай. Пришли не к нему. — Ох, Джинни, прости, надеюсь, это не заведующие, — Хан отходит от окна, намекая на завершение разговора. — Я тебе ещё перезвоню или напишу. Хван, как обычно, преувеличивает, мол, уже выселяют, всё, пожил и хватит, и с грустным вздохом кладёт трубку, отправляясь доедать крекеры и перебрасывать фотографии на ноутбук, чтобы рассмотреть всё на большом экране.

***

Тем временем Джисон неуверенно открывает дверь, на ходу проверяя сообщения от Чана. Ну ведь не мог же он уже вернуться, рано ещё. Хан даже не сразу догадывается, что на пороге его встретит белокурый юноша из комнаты 187. — Привет ещё раз! — Феликс буквально светится, как солнце в июле. По-видимому, именно июльское солнце поцеловало этого светлого мальчика, который стоит перед Джисоном и держит большую тарелку с квадратными кусочками бисквита, насколько тот может судить. — Ты бы не хотел посидеть у нас в комнате и выпить чаю? Хан на мгновение аж обомлевает от глубины его голоса и предложения одновременно, думая, что ответить, и в этот момент юноша перед ним немного грустнеет, опуская плечи. — Я стучался в каждую комнату, некоторые мне не открыли, может, их просто нет дома, — хмыкает Ли, оглядываясь и вздыхая. — Девочки просто взяли по куску брауни. А парни из четвёртой и восьмой с каким-то презрением на меня посмотрели, переспросили, из какой я комнаты, и закрылись. Чан предупреждал, что народ тут «разный», но, кажется, до Феликса эта информация ещё не дошла или же он не воспринял её всерьёз. Если второе, то он весьма рисковый малый, в отличие от Джисона, который носа боится казать в секцию после описаний Криса. Хотя с третьей комнатой он не прочь подружиться, того гляди, они его готовить научат по доброй воле и за красивые большие глазки. Мысленно Хан, может, и гуляет по коридорам, оценивая жильцов, но физически всё так же глядит на блондина потерянным взглядом, одолеваемый смятением и растерянностью. А что делать-то и говорить? В итоге Ли поднимает голову и натягивает какую-никакую улыбку. — Надеюсь, хоть ты мне не откажешь? Если да, то бери всю тарелку, — из-за затянувшегося молчания он протягивает бисквит, уже полностью отчаявшись. Феликс совсем не понимает, чем вызвано такое недоверие к его комнате. Неужели Уён и Чанбин что-то натворили до него и заслужили сомнительную репутацию? Или их как-то не устроил его внешний вид? Или тут настолько разрозненный и недружный состав, что все просто-напросто не хотят общаться? В какой-то момент Ли даже успевает пожалеть о том, что не стал снимать квартиру. Совсем не так он всё представлял, а впереди ещё четыре года жизни в этих стенах с этими неприветливыми лицами. Джисон видит, как потухают искры в глазах юноши, и тотчас принимается действовать. — Нет! — резко произносит он и бежит к холодильнику, стараясь отыскать в его недрах что-нибудь, но находит только брекет откуда-то появившегося спреда и полную бутылку соевого соуса. Даже еды с работы Чана не осталось. Не густо, с таким набором в гости не сходишь. Хан выглядывает из-за дверцы холодильника в открытый дверной проём, в котором застыл растерявшийся Феликс с тарелкой. — Ты зайди сюда, мне как-то неловко, — и продолжает рыться в шкафах на наличие дельной пищи. — Ты уже успел так быстро разложиться у себя? — Ага, мне Чанбин помог найти место. Ли повинуется, прикрывая за собой дверь, и невольно начинает осматривать комнату. Она немного меньше, поскольку рассчитана на двух, а не на трёх человек, хотя выглядит какой-то пустынной, если не заброшенной. Блондин цепляется взором за выглядывающий из угла за кроватью гриф гитары и удивлённо приоткрывает рот. — Играешь? — спрашивает Феликс и кивает подбородком в сторону гитары, от чего Хан выпрямляется, до этого сидя на корточках и разгребая пачки с крупой. — Да, но не идеально, — признаётся он, пряча руки в карманы клетчатой толстовки. — Всего лишь пару месяцев, только учусь. — Хватай гитару и айда к нам, — решительно заявляет Ли, уже наперёд поняв, что продуктов, сладостей и угощений у них кот наплакал. Видимо, его сосед оставляет его на произвол судьбы и не появляется в комнате. Каков тиран! — Нехорошо как-то! Давай хоть я в магаз за углом сгоняю или чай вот возьму, — Хан берёт несколько пакетиков ягодного чая, который вскрыл утром, и достаёт гитару. — Сойдёт? — Более чем! — улыбается блондин и машет рукой к себе. Третий сосед комнаты 187 так и не объявляется, при всём желании первокурсников его увидеть и познакомиться. Чанбин сказал, что второкурсник Чон Уён историк, которого совершенно случайно занесло именно в этот университет, именно на эту специальность, именно в эту комнату, сейчас проводит время с родителями, что привезли его сюда на личной машине и теперь решили остаться в городе на некоторое время, прихватив с собой Уёна. Мать у него уж больно гиперзаботливая, всё не хочет отпускать сыночку, и из-за этого Со его частенько стебёт. Сам Чанбин тоже попал в это место невообразимо простым способом — пальцем в небо. Вот вам и целеустремлённость и осознанный выбор. Ему повезло иметь богатую родню, благодаря которой уже второй год находится в вузе. Платник он, и этим всё сказано. — Второй немецкий, конечно, чуть-чуть сложноватый, — тянет он и откусывает немного брауни, любезно привезённый Феликсом откуда-то из глубин страны, проехавший в запотевшем контейнере не один день в поезде и чудесным образом оставшийся свежим, пышным и мягким. Со продолжает, но уже с наполовину набитым ртом: — Поначалу азы — легко, а потом, когда начинается политота, атас, ищи верёвку и мыло. Там слова из тридцати букв и грамматика наперекосяк, хоть стой, хоть падай. Так что, журфакеры, вам ещё повезло с одним английским, — и доедает свой кусок. С другого края стола Феликс хихикает, поставив ногу, на которую натянул большую жёлтую футболку, на стул, и держит свою кружку с гжельской росписью, слегка покачивая в руке. Такой весь миниатюрный, компактный и махонький цыплёнок. Хан смотрит на него с соседнего стула у окна и улыбается вместе с ним, и на душе сразу становится хорошо. Он узнаёт, что Ли и Чан родом из одной области, от чего первый тотчас загорается непреодолимым желанием пообщаться с Крисом, как он выразился, на «их» языке. На это Чанбин и Джисон недоумённо переглядываются. Вроде бы из одной страны все, в чём-то подвох? — Я из совсем небольшой деревушки, родители часто ездили в город работать, а меня то к одной бабушке, то к другой, — повествует Ли и качает головой, жестикулируя. — Но с языком это никак не связано. Просто рассказываю о себе. Так вот, ещё давно я загорелся идеей стать журналистом, потому что в школе я вёл свою газету местного разлива и пописывал статейки, мол, «вчера на такой-то улице отключился единственный фонарь, никаких действий со стороны администрации посёлка до сих пор принято не было, потому стоит привлечь внимание общественности» или «на прошлой недели у той семьи отелилась корова, порадуемся» и всё в таком духе. Хан поражается его энтузиазму. В свои школьные годы он только и делал, что писал в стол какие-то не всегда рифмующиеся стишки и глупые рассказы, вёл один год дневник и смотрел мультики по телевизору, размером с тумбу, ранним утром, выписывая коллекционные игрушки из журналов. А у Феликса талант на лицо. Да он в принципе ходячий талант! — Я всегда был очень общительным, меня знала вся деревня, и друзья у меня были на каждой её улице, — увлечённо рассказывает юноша, иногда убирая за левое ухо постоянно выбивающуюся на глаза светлую прядь волос. — Долгое время мы жили в безинтернетье, его буквально пару лет назад провели, если не меньше. Поэтому я занимал себя всем, чем мог. Как итог, я научился хорошо готовить, и вот он мой лучший результат! — с гордой улыбкой он презентабельно показывает на оставшиеся четыре кусочка бисквита на тарелке в середине обеденного стола и делает несколько глотков чая. — Ты это сам испёк?! — в один голос удивляются остальные двое. Джисон, держащий около рта остатки своего брауни и впитывая его сладкий аромат, изумлённым взглядом впивается в выпечку и наигранно громко целует, вскидывая руку вверх. — Это почти так же божественно, как чизкейк! Ох, Крис, знал бы ты, девки со своим апельсиновым кексом просто идут лесом по сравнению с этой пышкой! — Ты не пробовал тот кекс, так что не наговаривай! — вклинивается Со под смех Феликса неподалёку и вскоре поворачивается к нему. — Не, парень, реально зачёт, нереальная штукенция. На хвалебные отзывы блондин улыбается так, что глаза становятся полумесяцами и почти скрываются за густой белокурой чёлкой, и утыкает локоть в колено перед собой, подпирая рукой подбородок. Джисон только сейчас замечает у него золотую серьгу-цепочку в ухе, сливающуюся с волосами. Этот пахнущий малиной мальчик в прямом смысле искрится золотом и сверкает всеми брызгами рассвета — горячая звезда в растянутой жёлтой футболке с надписью «Say cheese!». Тут и просить не нужно — Хан уже лыбится во все тридцать два от его харизмы добрые полтора часа. Наконец тянется к гитаре по просьбе трудящихся и напрочь забывает про Чана, который уже поднимается на восьмой этаж. Сегодня ему отдали достаточно большую порцию жареных овощей в томатном соусе, который по вкусу напоминал больше обычный кетчуп с чесноком из маркета, чем нечто из высокой кухни, и половину французского багета. Хоть что-то хорошее принесёт домой с работы. Под конец дня он словил дозу негатива в свой адрес от не совсем вменяемых и трезвых посетителей, и только Минхо удалось потушить пожар его негодования в такси, а после, как обычно, подарить напоследок пылкий поцелуй в окружении многоэтажек. Сжимая в руке пакет-майку, Крис вздыхает и прикрывает глаза, надеясь не уснуть по пути наверх. Лифт слегка покачивается и гулко трещит, будто что-то железное пробегается по его стенам с другой стороны. Раньше, года так три назад, тут висело зеркало, вот только долго не провисело, как видно. Их первый курс не отличился спокойствием и успел начудить, разбив зеркало, уже в октябре. Чан навсегда запомнит тот свой день рождения. Добравшись до секции, он заходит в комнату, в которой горит свет, но никого в ней нет. Старшекурсник со страдальческим стоном ставит на стол подаяния с барского стола и лезет в карман, чтоб проверить сообщения. Ох, неужто Хан Джисон соизволил отписаться, где он сидит, и как же хорошо, что это не теплотрасса за общежитиями. «Я в 187, не беспокойся за меня XD», — Бан очень удивляется, увидев знакомое место, и направляется туда, уже в коридоре слыша какие-то крики посреди ночи. — Я умею водить машину, знаю, что Крис тоже умеет, даже фотки есть, — заявляет Чанбин и показывает первашам снимки, разворачивая к ним телефон. На сделанных явно ночью фотографиях серьёзный и внимательный Чан сидит за рулём и не смотрит в камеру, тогда как Со на переднем сидении и ещё какой-то русый парень в камуфляжной куртке на заднем, в руке которого виднеется бутылка спиртного, подмигивают и, возможно, горланят песни из светящейся на панели магнитолы, как прикидывает Хан. А в подтверждение его мыслей Чанбин нечаянно долистывает до видео годовалой давности, что внезапно воспроизводится само и на всю громкость. — О-о-о, газуй, мы не успеем! — на видео юноша позади Криса голосит, перекрикивая музыку, и сжимает его плечи, на что тот почти никак не реагирует, а лишь улыбается и поворачивает руль вправо, дёргая рычаг переключения передач под орущую на весь салон «Smells Like Teen Spirit» Нирваны. — Ебошь на красный, прорвёмся! И тут Со резко убирает телефон куда подальше со словами «это было лишнее, Чан не одобрит» и порывается заржать с заинтригованных лиц младших. Как вдруг дверь открывается, являя в проёме не менее ошеломлённого Бана, у которого от лицезрения картины, развернувшейся перед ним, глаза из орбит готовы выпасть. — Вы чего шумите? — выдаёт он, закрывая дверь до щелчка, и разувается. — Вспомнишь солнце — вот и лучик! — объявляет Феликс, обеими руками указывая на вошедшего и щурясь с улыбкой. А Джисону так и хочется сказать, что солнце тут он сам и никто другой. — Горе-ловелас явился, — усмехается Чанбин, из-за чего ловит на себе испепеляющий взгляд Чана, мол, помалкивай. — Ловелас? — оживляется Хан и глядит то на своего соседа, убирающего всю обувь с порога на этажерку, то на отмахивающегося Со. — Я чего-то не знаю? — Спроси этого балагура. Он, видно, больше знает, — кивает Крис, садясь на матрас на ещё пустующей кровати Уёна, и хлопает в ладони. — Что вы тут делаете? — Отмечаем заселение, — Ли спохватывается и подносит к новому знакомому всю тарелку с бисквитом. — Угощайся, сейчас чайник поставим. Меня, кстати, Феликс зовут. Чан по достоинству оценивает его стряпню на целые сто из десяти и говорит, что он может попробовать приготовить такое на кухне, но это будет сверхрисковый ход с его стороны, как он отмечает. Первокурсники малость тушуются, хотя Хан догадывается, что готовить в принципе дело опасное, а Чанбин и вовсе тянет долгое «о-о-о» и говорит, что кое-что они должны сами на своей шкуре всё ощутить, что бы то ни значило. Бан рассказывает, что с тогда ещё первачком Со познакомился в библиотеке университета год назад, когда тот сидел с ним за одним столом напротив, изо всех сил уча свой второй язык — немецкий, и попросил посторожить его вещи и чтоб никто не занял его место. Там они разговорились за жизнь, как личную, так и общажную. Чанбин признался, что не часто его видел в секции. Крис упомянул о работе, что едет туда сразу после пар и возвращается очень поздно. Его выносливости можно только позавидовать. Также Со на досуге пишет тексты к музыке на одном сайте и отвечает на заявки, тем самым имея свои лично заработанные деньги, которые получать самостоятельно куда приятнее, чем от богатых родителей. С их деньгами он должен обращаться правильно и считать все траты до последней копейки, в то время как со своими кровными можно делать что угодно и покупать что угодно. Так он накопил на крутецкие супермодные наушники без проводов. — Вот такие пироги завернули в сапоги, — заканчивает кудрявый блондин и ставит на стол уже пустую кружку, замечая один момент: — Кстати, у нас в комнате похожий чай. — Это он и есть, — хмыкает Джисон, потихоньку бренча на гитаре и проводя медиатором по струнам. Плектр уже начинает стираться по краям, надо будет сообщить об этом Джинни. — Это, я там принёс чеплашку с работы, можно сюда притаранить, — говорит Чан, разминая затёкшую шею и вытягивая ноги, упираясь ими в стул Феликса напротив. — Чеплашка? — в глазах Ли загорается огонёк, что не ускользает от пусть и усталого, но всё-таки чуткого взгляда старшего. — А толчёнки с колбо́й тебе не положили и в мультифору не завернули? Крис расплывается в озорной улыбке, прикусывая нижнюю губу. Рыбак рыбака… — Зёма, ты ли это? — Что происходит? — хмурится Джисон, отставляя гитару и подхватывая последний кусочек брауни, пока никто не видит. — Это про этот их язык говорил Ликс? — Собрались господа-лингвисты, — Чанбин пожимает плечами и тоже принимается наблюдать. — Я там твои следики при входе убрал, не страшно? — продолжает развлекаться Чан, махнув в сторону двери. Феликс поворачивает голову и кивает, замечая свои аккуратно сложенные вязаные тапочки на нижней обувной полке. — Я видел, как ты чуть не задел коробку с шурушкáми. — Извиняй, скондаши́л порядок, а ещё я видел у тебя в ша́йке под кроватью вехотку. Внезапно Ли подскакивает со стула, едва не путаясь в длинной футболке, хватает буквально из ниоткуда светло-голубое махровое полотенце и наклоняется за тазом со всеми принадлежностями и средствами для ухода. — Шикарнбл, мне же в Душанбе надо по фасту! Сорри, братцы, долг зовёт! Крис же понимает, что если он смог забить себе место в душе, то пусть не прозевает его. Хан и Чанбин, всё так же хранящие ошеломлённое молчание, успевают лишь кивнуть на его порыв бежать мыться, пока это предоставляется возможным. — Гáчу поправь! — бросает вслед ускользающему из виду юноше радостный Крис и разворачивается к остальным, большим пальцем указав себе за спину. — Славный малый, уже люблю его. Вы чего?.. Те же встречаются друг с другом взглядами и сглатывают. Со решается заговорить, пока Джисон дожёвывает остатки бисквита. — Это вы чего! Вы будто не от мира сего, на своём каком-то балакаете. Признаюсь честно, ты меня удивил, Крис. Хан сбоку поддакивает. — Это было удивительно, будто иностранцев послушал! — Я просто услышал его говор и признал в нём своего земляка, ничего экстраординарного, думаю, — изрекает Бан, почёсывая белобрысую курчавую макушку. При разговоре с Феликсом Чан прямо-таки почувствовал себя дома, в окружении родных, близких и теперь столь далёких. Переписки и созвоны в Скайпе — это диаметрально другое, а младшая сестра, которой выпал шанс учиться в Австралии, так вообще каждый раз мечтает прилететь и посмеяться брату в лицо с его шуток и приколов. За столько лет обучения и жизни здесь он бывал в своём родном городе от силы раза три и всегда очень скучал. Но сейчас создавалось ощущение, что дом сам приехал сюда, распахнул свои двери и подарил чувство ностальгии и безопасности. С этого дня старшекурсник будет заглядывать в эту комнату не только к Чанбину. Ещё некоторое время почесав языком с оставшимся жильцом комнаты 187 и смирившись, что Феликса уже можно не ждать, Крис предлагает Хану перебраться к себе, и тот спустя десять минут наконец отлипает от стула и ещё минут пять ищет свои тапки на этажерке. Чан перфекционист до мозга костей. Джисон в этом убеждается снова, когда заходит в комнату и видит полбатона и контейнер с едой, лежащие ровнёхонько параллельно друг другу и ни на сантиметр вбок. Пообещав с утра заценить шедевр их ресторанной кухни, он падает на кровать и делает в голове пометку, что стоит уже и плакат на место вернуть. — Хани, у тебя партийное задание, — начинает Крис, как только возвращается из душа после Феликса с мокрой головой и принимается сушить светлые кудри, с которых капало на чистую майку. — Завтра, ещё неизвестно, во сколько именно часов, будет собрание на кухне. Ты там обязан быть, потому что я могу не успеть. Обычно его устраивают после девяти, когда уже все более-менее на месте и отовсюду пришли домой. Ты за главного, опять же, если будут проблемы — сразу пиши, а лучше звони. Юноша, немного тревожась, соглашается, поскольку выбора особо не наблюдается. Чан ровно складывает покрывало и залезает под одеяло, беря в руки телефон. Хан следует его примеру, вот только засиживается гораздо дольше соседа, переписываясь до четырёх утра с Джинни и рассказывая ему о поселившемся золотце-одногруппнике в растянутой солнечной футболке.