Меж двух огней

Шэнь Цинцю открывает глаза, чувствуя как тело неприятно ломит. Он пытается встать, чувствуя, как каждая мышца отзывается на это волной мучительной боли. Тем не менее Шэнь Цинцю с трудом натягивает одежду, сцепив зубы. Двигаться все еще трудно, а во рту сухо. Каждый вдох причиняет боль, а колени трясутся.  Ему безумно хочется умыться, окунувшись в горячую, обжигающе горячую воду и тереть собственную кожу, пытаясь смыть всю грязь. Вместо этого он с трудом садиться на матрац, брошенный прямо на пол. Перед глазами все плывет, а тело пронзает нервная дрожь.  Шэнь Цинцю давно не было так плохо. Он уже и забыл, каково это, чувствовать себя совершенно раздавленным и беспомощным. Дверь открывается с тихим скрипом и внутрь входит громила, Шэнь Цинцю просто не может назвать его иначе. Тот окидывает комнату недовольным взглядом, а потом весело ухмыляется.  Шэнь Цинцю ощущает, как по спине ползет холодок. Он размышляет несколько мучительно долгих секунд, пока громила медленно подходит к нему, прежде чем попытаться рвануть к двери. Вот только его легко перехватывают, бросая на пол. Конечно же Шэнь Цинцю просчитался, но боль, резкая, а не тупая и приглушенная, отрезвляет. — Вот псина, — шипит мужчина, но на его лице быстро появляется зловещий оскал, — бешеные собаки должны сидеть на цепи.  Громиле не составляет труда заломить ему руки, а потом закрепить на его лодыжке цепь, прикрепив ее к кольцу в стене. Закончив, он бросает на Шэнь Цинцю довольный взгляд.  — Если еще раз кинешься, останешься на два дня без еды, — с этими словами он достает из широкого рукава куртки бутылку воды и пакет, бросая их на пол совсем у двери, так чтобы Шэнь Цинцю лишь с трудом мог дотянуться до них.  Громила выжидает еще несколько минут, прежде чем уйти, заперев за собой дверь. Шэнь Цинцю опять остается в полутьме. Только одинокая лампочка, что свисает с потолка заливает комнату желтым, слабым светом.  Шэнь Цинцю лежит на полу без движения. Вот продолжение: Он слышит, как шаги громилы стихают за дверью, оставляя после себя вязкую тишину. Комната снова превращается в тесную клетку, где воздух тяжёл, как смола. От слабого света лампочки перед глазами расплываются тени, и Шэнь Цинцю на мгновение закрывает глаза, стараясь не ощущать всего, что с ним происходит. Но тело не даёт забыться. Запястья саднит от грубого захвата, а лодыжка уже начинает ныть от холодного металла. Он делает глубокий вдох, пытаясь унять дрожь, но вместо этого его скручивает новый спазм боли. Придётся двигаться. Не потому, что он хочет пить или есть, а потому, что лежать в таком состоянии — значит окончательно превратиться в беспомощную развалину. С трудом опираясь на локти, он перекатывается на бок и сжимает зубы, сдерживая стон. Затем, заставляя себя игнорировать ломоту, ползёт вперёд, к воде и пакету. Каждый сантиметр — пытка, но Шэнь Цинцю не даёт себе остановиться. Наконец, его пальцы касаются холодной пластиковой бутылки. Он цепляется за неё обеими руками, дрожащими, ослабленными, и наконец откручивает крышку. Сделав первый глоток, он почти задыхается — пересохшее горло будто режет острыми иглами, а горло болит. Он пьёт медленно, маленькими глотками, чувствуя, как в животе постепенно разливается слабое тепло. Пакет оказывается наполненным чем-то несуразным: чёрствые баоцзы, яблоко и что явно совсем испорченное. В голову приходит дурацкая мысль, что лучше бы он сидел дома или хотя бы предупредил кого-то из коллег.  По ощущениям проходит еще примерно несколько часов, прежде чем на пороге появляется мужчина, тот самый, что вчера наблюдал за происходящим. Он вальяжно входит внутрь, на этот раз без сопровождения. — Надеюсь вы не скучали без меня, декан Шэнь?  Он подходит ближе к Шэнь Цинцю, откровенно потешаясь.  — Ну что, вы готовы поболтать? Нет? Или вы забыли мой вопрос?  Шэнь Цинцю предпочел промолчать. Если бы его хотели убить он был бы уже мертв, а значит он им еще нужен. В таком случае его пока не лишат жизни, но если он раскроет личность главы Цюндин смерть станет уже куда более вероятным исходом. Юэ Цинъюань вполне может запереть его где-то навсегда. Он тянет руку и небрежно берет Шэнь Цинцю за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. Его пальцы холодные и твёрдые, как сам металл на лодыжке. Шэнь Цинцю чувствует, как подступает знакомое раздражение, смешанное с тошнотой. — Вы молчите, но я знаю, что вы понимаете, что к чему. Вы умны, иначе не заняли бы свой пост. Так что давайте по-хорошему. Что вы знаете о главе Цюндин? Шэнь Цинцю на мгновение закрывает глаза, собираясь с мыслями. Ложь? Полуправда? Или молчание? Он не знает, сколько времени у него есть, но точно понимает, что, как только он скажет что-то не то, ситуация станет хуже. — Я не знаю, где он, и я уж тем более не знаю кто он, — его голос хриплый, но ровный. Мужчина вздыхает, почти разочарованно. — Враньё, — его хватка на подбородке крепчает, заставляя Шэнь Цинцю болезненно стиснуть зубы. — Вас нельзя ломать так же, как остальных. Это даже делает всё интереснее. Он отпускает его, резко вставая. На лице его уже нет веселья — лишь сосредоточенность. Он явно не из тех, кто привык получать отказ. — Хорошо. Выбор у вас всё равно невелик. — Он хлопает в ладони, словно давая сигнал, и дверь открывается.  В комнату входят двое, один несёт небольшой деревянный ящик. Они ставят его рядом с мужчиной и выходят. Шэнь Цинцю не нравится ни этот ящик, ни перемена в поведении собеседника. Он старается сохранять безразличный вид, хотя внутри всё напрягается до предела. Мужчина не торопится. Он с наслаждением расстёгивает застёжку на крышке и открывает ящик. Внутри лежит аккуратно сложенный набор инструментов — всё тщательно вычищено и блестит в свете лампы. Шэнь Цинцю узнаёт среди них иглы, зажимы, тонкие ножи. — Если вам так трудно говорить, — его голос звучит почти доброжелательно, — мы можем попробовать другой способ. Может, он поможет вам вспомнить что-то полезное. Шэнь Цинцю не отвечает. Он просто смотрит на мужчину, стараясь не выдать ни страха, ни отчаяния. Он не знает, сколько сможет продержаться, но Юэ Цинъюаня он все равно боится больше. Мужчина медленно вытаскивает из ящика тонкую серебряную иглу, переворачивает её в пальцах, словно смакуя предстоящий момент. Затем наклоняется ближе, опуская голос до почти интимного шёпота: — Вы ведь знаете, какие места на теле самые чувствительные, не так ли? Он скользит иглой по воздуху, чертя ею воображаемые узоры. Затем вдруг резким движением впивается в кожу Шэнь Цинцю на уровне ключицы. Боль мгновенная, острая, но не смертельная. Скорее предупреждение. — Первый укол всегда самый лёгкий, — он улыбается, словно извиняясь за неудобства. — Но чем дальше, тем больнее. Так что я повторю вопрос. Где глава Цюндин? Шэнь Цинцю стиснул зубы, не издав ни звука. В висках стучит, руки сжаты в кулаки, ногти впиваются в ладони. Боль даёт ему странную ясность. Он смотрит на мужчину с откровенным презрением. — Вам ведь нравится играть, да? — голос Шэнь Цинцю звучит ровно, но во взгляде — холодное, недоброе веселье. — Развлекаться, пока человек не сломается? Мужчина прищуривается, пальцы лениво крутят серебряную иглу. — А вам, декан Шэнь, нравится страдать? Шэнь Цинцю не отвечает. Он знает таких, как этот человек. Те, кто считает, что боль делает людей податливыми. Кто полагает, что сила — в контроле. Он чувствует, как кровь медленно скользит по коже, пропитывая воротник. Это не важно. Важно другое: Юэ Цинъюань. Мужчина тем временем весело смеется. Внезапно ему в голову приходит какая-то мысль и он внезапно прекращает пытку. — Хотя зачем портить такое красиво тело, — тянет он, — его можно использовать, — мужчина безумно улыбается. — С сегодняшнего дня, декан Шэнь, вы будете обслуживать клиентов. У вас кажется неплохо получается их развлечь.  Шэнь Цинцю передергивает от отвращения. Человек перед ним, пусть скорее всего совершенно случайно, нащупал его главный страх. На мгновение ему даже кажется, что он вновь оказался в доме Цю, а на пороге вот-вот появиться Цю Цзяньло, который заломит ему руки за спину и повали на кровать, до боли кусая шею. Но это не Цю Цзяньло. Это другой человек, другой мир, другая клетка. Шэнь Цинцю застывает, стараясь подавить внезапную волну паники. Это не должно его сломить. Не сейчас. Не так. Он глубоко вдыхает, сосредотачиваясь на боли в ключице — физическая боль легче, понятнее, чем то, что всколыхнулось внутри него. — Кажется, я нашёл правильный подход, — мужчина довольно щёлкает пальцами, убирая иглу обратно в ящик. — Я дам вам день, чтобы подумать. Завтра у вас появятся первые клиенты. Он делает шаг назад, бросает последний насмешливый взгляд на Шэнь Цинцю и выходит. Дверь захлопывается, снова оставляя его в одиночестве, под тусклым светом одинокой лампочки. Шэнь Цинцю медленно садится, не обращая внимания на боль в затёкших ногах. Он смотрит в пол, глубоко дыша. Всё тело дрожит. Он знает, что завтра не будет. Он скорее перегрызёт себе вены, чем позволит этому случиться опять.  Ему нужно выбраться. Шэнь Цинцю подносит руку к шее, осторожно касаясь ранки. Кровь уже почти высохла, но он чувствует влажность на кончиках пальцев. Ему нужно собраться. Нужно сосредоточиться. Он оглядывает комнату. Цепь на лодыжке короткая, но она может стать оружием. Матрас слишком тонкий, чтобы что-то спрятать, но он всё же поддевает его краем ногтя, проверяя. Ничего. Но есть дверь. И есть время до завтра. Он должен что-то придумать, прежде чем его опять вернут в тот ад из которого он столь усердно бежал. Вот только никто не собирался отпускать Шэнь Цинцю или оставлять ему хоть проблеск надежды. Его без лишних разговоров обездвижил и и вкололи что-то в руку, от чего конечности сделались ватными и тяжелыми, а тени странно деформировались, будто он попал в какой-то сумасшедший сон. Несмотря на это, Шэнь Циную слишком хорошо запомнил, что случилось потом.  Он помнил все до тошноты детально, каждое отвратительное прикосновение, каждую вспышку боли и каждый свой болезненный вскрик. Он помнил веселый смех, глумливые замечание и пьяные крики. Запах дешевого спиртного казалось въелся в него тоже, а кровь испачкала ту не многую одежду, которая у него была.  Но даже несмотря на это Шэнь Цинцю не мог просто провалиться в темноту. Его почему-то трясло, а неприятная эйфория накатывала волнами, затуманивая сознание. Он на знал, что ему вкололи, но на предплечье от этого появилось тошнотворное пятно, будто что-то разъело мышцу.  Шэнь Цинцю не успел прийти в себя, когда все повторилась, а потом опять и опять, день за днем. Он не знал, сколько прошло времени. Часы, дни, недели? Всё смешалось в тягучем, мучительном потоке, в котором боль сливалась с бессилием, а сознание — с чужой волей. Иногда он слышал голоса за дверью, смех, гулкие шаги, звук открывающегося замка. Тогда он сжимался в комок, зажмуривал глаза, пытаясь спрятаться хотя бы в темноте своих мыслей. Но темнота не спасала. Она приносила с собой прошлое. Там, в глубине памяти, он снова был мальчишкой. Снова сидел на коленях, дрожа от холода и страха, чувствуя липкий взгляд Цю Цзяньло. И тот голос, размеренный, ленивый: — Ты ведь умный мальчик, да? Ты знаешь, как сделать так, чтобы мне не пришлось злиться. Всё это уже случалось. Всё это было. Он едва помнил, как тело его оказалось на полу, как пытался спрятать лицо в сгибе локтя, вдавиться в мерзкую ткань подстилки. Память подсовывала уродливые отрывки — тепло чужого дыхания на коже, резкий рывок за волосы, болезненный смех в ухо. Но самое страшное началось потом. Когда приходил мужчина — тот, первый, с иглой. Он садился рядом, вытягивал руки, нежно проводил пальцами по ранам. — Ну же, декан Шэнь, не отворачивайтесь. Посмотрите на меня. Шэнь Цинцю не смотрел. Никогда. — А если я скажу, что это всё может закончиться? Стоит лишь назвать одно имя. Он молчал. — Или вы хотите, чтобы всё продолжалось? Вам ведь уже нравится, не так ли?

***

Выстрел нарушает тишину кабинете, внезапно и совершенно неожиданно. Лэ Цзюнь падает на землю, пачкая дорогой ковер кровью. Прокурор Ду вздрагивает, а его лицо становиться белым, будто снег. Глава Цюндин в ярости и это очевидно, как никогда.  — Бесполезный, — Юэ Цинъюань откладывает пистолет в сторону, прикрывая глаза на мгновение, — бесполезный мусор, — тихо выдыхает он, сжимая подлокотник кресла до треска. Несколько охранников быстро уносят труп. О произошедшем только что напоминает лишь пятно от крови на полу и слабый запах пороха.  — Вы не нашли нужного мне человека? — голос главы Цюндин звучит натянуто и недовольно. — Ни-никто из тех, кого мы повязали не слышал о нем. Юэ Цинъюань в ответ хмыкает. В общей сложности со дня исчезновения Сяо Цзю прошли четыре недели. Это было слишком много, просто ужасающе много. Его информаторы и шпионы молчали, а Жэнь Ши только разводила руками. Шэнь Цинцю исчез, не оставив ни следа. Будто его и не было никогда.  Это только больше убеждало Юэ Цинъюаня в том, что Ло Бинхэ приложил к этому руку, но наглый мальчишка будто под землю провалился. Ни он, ни его подчиненые не появлялись на публике. Все поручения для них выполнял Лао Гунчжу. Старый лис из Хуаньхуа был действительно хитер и трудно было сказать, замешан ли он в происходящем.  Это вызывало у главы Цюндин невыносимое желание искупать клан Ло и Хканьхуа в их же собственной крови. Это было рискованно, но трудно было вообразить более действенный метод, чтобы узнать правду.  — Идите, прокурор Ду, — говорит он, взглядом приказывая его спутнику останься, — господин Лу, я хочу чтобы в ближайшее время дом главы Хуаньхуа взлетел на воздух.  Лу Кай кивнул, поправляя запонки на рукавах. — Когда именно? Юэ Цинъюань смотрел на темнеющее пятно крови на ковре, но перед глазами стоял другой образ. Шэнь Цинцю — растрёпанный, бледный, с глубокой царапиной на скуле. Он никогда не выглядел беспомощным, даже в такие моменты. Но он был. Юэ Цинъюань не знал, что довело его до такого состояния, но знал одно — он должен его вернуть. — Через три дня. Позаботься, чтобы там были только нужные люди. Лу Кай усмехнулся, вытаскивая телефон. — Всё будет сделано. Юэ Цинъюань кивнул, позволяя ему уйти. Он достал сигарету, но так и не закурил, просто вертел её в пальцах. Четыре недели. Если Ло Бинхэ думает, что он может спрятать от него Сяо Цзю, то он сильно заблуждается. Сам дьявол не смог бы забрать Сяо Цзю у него, потому что Сяо Цзю принадлежал только ему. Он всегда был его и Юэ Цинъюань ненавидевший делиться тем, что считал своим.  Он не мог спать. Ночи сливались в один сплошной, тягучий кошмар. Открытые глаза — пустота. Закрытые глаза — воспоминания. Он чувствовал фантомное тепло чужого тела, которое больше не принадлежало ему. Слышал голос, эхом отдающийся в висках. Видел эти глаза — насмешливые, колкие, недоверчивые. Шэнь Цинцю был неуловим. Как вода, что просачивается сквозь пальцы, как дым, что ускользает из легких. Казалось, он только начал подчинять его, приручать, запутывать паутиной своей заботы, а теперь — пустота. Юэ Цинъюань провел языком по пересохшим губам. В его пальцах зажигалка щелкала снова и снова, но он даже не пытался закурить. Четыре недели. Если Ло Бинхэ его похитил — он порвет его зубами. Медленно, тщательно, наслаждаясь каждым мгновением боли, которую тот испытает, а потом сотрет клан Ло и всех причастны с лица земли. Но если Шэнь Цинцю сбежал… Сбежал, вырвался, ушел сам — тогда он найдет его.  Найдет и сломает. Отрежет ему пути назад. Обрежет крылья. Напомнит, что тот не может принадлежать никому, кроме него. Юэ Цинъюань поднялся с кресла, медленно, не торопясь. Он привык ждать. Но даже у его терпения был предел.