Золотое сечение

— Так изменился… Тёплые пальцы коснулись точёной скулы, мягко проезжаясь по лицу. Авантюрин ничего не видел, лишь чувствовал. Хотя, правильнее было бы сказать: боялся открыть глаза. — Хороший, ты такой молодец и столького добился. Мама с папой бы гордились. Он не понимал, кому адресованы эти слова, но по ощущениям, кроме него и её, рядом не было никого. Жмурясь уже через силу и не понимая, как реагировать на такую незаслуженную похвалу, Авантюрин рвано выдохнул. Наваждение. Не более. Он не поведётся на это снова. Но руки всё не отпускали. Тёплые пальцы согревали душу изнутри, забираясь под перепачканную ветровку. Авантюрин был так слаб перед этим, ему так хотелось вновь ощущать себя частью маленькой, но драгоценной семьи. О, Треокая Гаятра, которой он зарёкся впредь молиться, пусть она не отпускает. — Я… — Тс-с, не обязательно мне отвечать, — её ласковые пальцы зарылись в золотистые волосы, мягко массируя кожу головы. — Я и так всё услышу. Он несмело открыл глаза. Скула после удара особо предвзятого к его внешности полицейского уже не горела, ноги не дрожали от холода, а она… была такой же красивой, как и тринадцать лет назад. Авантюрин посмотрел на неё сверху вниз, словно в отражение. Он так давно не видел кого-то с хотя бы приблизительно таким же оттенком глаз… Зеркало души, так ведь говорят? Что ж, только благодаря им он изо дня в день напоминал самому себе, что она у него ещё есть. Что-то очень больно укололо внутри, не позволяя здравому рассудку объяснить происходящее. Трудно в полной мере осознать, насколько сильно он изменился за эти годы. Оказывается, сестра не была такой же высокой, какой ему запомнилась. Она гораздо ниже и миниатюрнее. Вероятно, плохое питание сказалось на них обоих. — Ты вырос, — со взаимным заботливым интересом она подмечала каждую деталь, продолжая его собственные мысли. — Я тебя с трудом узнала. — Что ты тут делаешь? — такой дурацкий и детский вопрос. Это правда единственное, что его сейчас интересовало? — Я никуда и не уходила, — она пожала плечами, напоминая о таком очевидном. — Ты ведь каждую ночь просил быть рядом. — Но ты же умерла… — И что? Разве это помеха? Он не понимал. Как это вообще возможно? Его снова накачали какими-то наркотиками? Но тогда почему так спокойно и тепло на душе? Судя по её лицу, она не хотела умереть, как тогда. Хотя Авантюрин прекрасно осознавал: всё, что он видел на фестивале, было чистейшим обманом собственного разума. Сестра бы ни за что не сказала ему все те вещи. Кладя свои ладони поверх её и судорожно оглядываясь по сторонам, что-то знакомое он так и не обнаружил. Они стояли посреди бескрайнего ничего, видя лишь светящиеся лица друг друга. — Это всё сон, да? Я ведь был в участке. — Не думай об этом, Какавача. Точнее, если я правильно помню, Авантюрин, верно? Красиво, — слышать собственное имя из её уст было ещё непривычнее, чем видеть их разницу в росте. Дыхание с болью перехватывало от осознания, что теперь именно он на несколько лет старше. — Я так скучала. — И я скучал, — тонкие девичьи пальцы смахнули предательскую горячую слезу со щеки. — Ты не представляешь, как сильно. — О, ещё как представляю. Её глаза прожигали его бренную душу насквозь, вынуждая терять контроль над эмоциями. Что там говорила Ахерон? Он должен научиться отпускать, жить дальше и не чувствовать вину перед теми, кого уже давно нет в живых? Авантюрин правда пытался, и, возможно, смог бы, если бы не подбрасывал самому себе такие предательские картинки и воспоминания, от которых невозможно отмахнуться. Диалог всё не вязался. Ему хотелось задать столько вопросов и стольким поделиться, но эфемерное ощущение утекающего времени не позволяло даже вздохнуть полной грудью. — Я чувствую в тебе сильный страх. Может, расскажешь? — Всего лишь кризис двадцати, не более, — всё как всегда: натянутая пластиковая улыбка, глупый смешок и бегающие глаза. Она посмотрела на него так, как не смотрел никто и никогда. Даже Топаз, при всём своём таланте выводить его на чистую воду, не умела одним взглядом воскрешать его из пепла, словно подстреленного феникса. Яшма всегда была больше другом семьи, чем семьёй, а Веритас даже самыми тёплыми поцелуями вызывал совсем иные чувства. Не менее сильные, но другие. Все эти люди играли разные роли в его жизни, и любил он каждого из них по-своему. В груди распустились цветы, на душе наступило солнечное и ароматное сладко-медовое лето. Авантюрин улыбнулся краешком рта, признавая своё маленькое поражение. Ей не нужно было ничего говорить, чтобы верно сформулировать свой вопрос. Сестре всегда было достаточно лишь посмотреть, чтобы тонкая связующая их души нить натянулась, вызывая мурашки, желание уткнуться лбом в мягкий живот и расплакаться. Предательские слёзы всё щипали щёки, он уже не замечал, а она и не давила. Терпеливо ждала, когда он будет готов открыться, и с тихим ласковым шёпотом приговаривала слова похвалы, приглаживая золотистые пряди. — Да уж, одурачить я могу кого угодно, но только не тебя, — Авантюрин слабо посмеялся, укладывая подбородок на её острое плечо. — Я, может, открою тебе секрет, но одурачиваешь ты пока только себя самого. Злая ирония не щадила. Учитывая все обстоятельства, она действительно была права. Стоит ему очнуться, и Авантюрин снова окажется в тесной камере с каким-то пьяницей, вернувшись в суровую реальность, где он сам себя загнал в ловушку. Хотелось надеяться, что временную. — Скажи, чего ты боишься? — она держала его за плечи, не отпускала. — Не знаю. — Нет, всё ты знаешь. Просто тебе боязно даже прикинуть этот сценарий. А может… не такой уж он и страшный, каким ты его рисуешь? — Ты о чём? — Авантюрин в недоумении выгнул бровь. — Мама любила говорить: «худшее, что может произойти, — всегда лишь верхушка самого лучшего». Возможно, ты не видишь истины? — Я не понимаю… Сколько бы лет не прошло, а он так и не перестанет чувствовать себя где-то глубоко в душе несмышлёным младшим братом. Роскошь, которую он не мог себе позволить с тех пор, как остался один. Этот разговор чувствовался совершенно иначе, Авантюрина не прошибало холодным потом и дрожью. Она не говорила ужасных тревожных вещей, не стояла на краю обрыва, не хотела лишить себя жизни по его вине. Сейчас они словно по телефону разговаривали. Кому скажешь — не поверят. — Ты так зафиксировался на своей идее вырваться из прошлого, что совершенно не замечаешь, как тебя с ним уже давно ничего не связывает, кроме воспоминаний. Никто не выбросит тебя на улицу, не осмелится лишить тебя твоего нового имени, и уж тем более никто не отберёт у тебя счастье. В голове эхом раздался ровный голос Рацио, сидящего у фонтана академии. Дурацкий, дурацкий Веритас проник даже в его видения. Или сны? Он так и не понял до конца. — Строишь его лишь ты сам. Мы ведь никогда не были счастливыми детьми в привычном понимании этого слова, верно? — она прижалась пальцами к его губам, прерывая любые возражения. — Но ты был счастлив. Улыбка не сходила с твоего лица, когда мы делили наш скромный ужин на двоих и приютили того щенка, который бегал за тобой хвостиком. Мне всегда было так неловко и тревожно, что я не могла позволить сделать для нас с тобой что-то действительно стоящее, но ты всегда искренне улыбался… Руки задрожали, цепляясь за её. Все воспоминания спутанным комом снова и снова прокручивались в израненном сознании. Хотелось вырваться и одновременно с этим застрять в них навсегда. — Мне очень жаль, что произошедшее в тот день заставило тебя в этом усомниться, — несмотря на разницу в росте, она подняла его подбородок вверх. — Но за все эти годы столько новых людей появилось в твоей жизни, неужели ты не заметил? И ты хочешь сказать, что не видишь всех достижений, которых добился за период обучения? Твоему портфолио позавидуют очень многие. — Ты сильно преувеличиваешь. — К сожалению, я — лишь плод твоего сознания, — она покачала головой, незримо разрезая грёзы суровой реальностью. — Всё, что я тебе сейчас говорю, ты знаешь и сам. Просто не хочешь признавать и любить себя. Авантюрин весь сжался, отказываясь от голой правды, но деваться было некуда. Сестра действительно всегда была, есть и будет рядом. В его мыслях и сердце, но не наяву. Наяву сейчас он сам. — Спасибо, что это ты, а не очередной кошмар, — прошептал предчувствуя скорое завершение их скомканной несуществующей встречи. — Я… приходи почаще, ладно? — Я никуда не уходила, — снова повторила она и слегка оттянула его щёку, вынуждая кожу порозоветь. — Люблю тебя, братец. Ладони не переставали гладить по лицу ни на минуту. Он был чертовски жаден к такой тактильности, хотелось бездумно принимать всю её ласку и нежность, отрицая ту серую реальность, где он сидел за решёткой. Тут есть она, её тёплые руки, объятия, в которых Авантюрин был готов раствориться без остатка, отказываясь от прошлого, настоящего и будущего. Он опустил подбородок на хрупкое, болезненно худое плечо и прижал её крепче, жмурясь и выдыхая через нос. Такие же золотистые, но более длинные волосы ниспадали по спине, в них приятно слегка зарываться пальцами и чувствовать мягкость. В глазах рябило от влаги, но он не обращал на это никакого внимания. Наслаждался последними тёплыми секундами. Звонкий удар дубинкой о металл выдернул из глубокого сна. По ощущениям, он поспал от силы пару часов, и этого совершенно не хватало, чтобы хоть как-то компенсировать его паршивое состояние. Вероятно, сейчас уже утро? Угадать без окон и мобильного было сложно. Отрывая лоб от поджатых в неудобной позе коленей, Авантюрин снова почувствовал, как засаднила подбитая скула. Но касаться не хотелось. Знает — синяк. На коже по-прежнему теплели фантомные прикосновения. Сестра приходила к нему во снах крайне редко, поэтому он привык это ценить. Давно пора её отпустить. И он старался, правда, но… — Эй ты, сигониец, подъём, — пренебрежительное прозвище уже даже не резало слух. — Тебя к телефону. А после — пойдёшь со мной в допросную. Тебя там ждёт один из пострадавших. Металлические двери приоткрылись, и сонный, разбитый Авантюрин на негнущихся ногах последовал за дежурным. Кто именно звонил — оставалось лишь догадываться. — Помни, что у тебя есть только один звонок. Используй его с умом, — он вручил ему трубку и с силой задел плечом, уходя за спину. Подонок. Авантюрин тяжело вздохнул и приложил стационарный телефон к уху. В динамике послышался знакомый женский голос, и на душе тут же полегчало. — Ну привет, малыш. Как ты там? — Яшма звучала так, словно висела на линии уже несколько часов подряд. Устали, вероятно, все. — Бывало и лучше, знаешь. Носик бы припудрить, — невесело выдавил Авантюрин, натягивая рукава на грязные после камеры ладони и окидывая взглядом помещение. — А ещё нахожу некую нотку иронии в том, что меня загребли именно в тот участок, где мы с тобой тогда впервые встретились. И снова промокшим до нитки. — Судьба зла, — она сипло втянула воздух, будто пытаясь приободряюще посмеяться. Было слышно, что курила. — Я к тебе по делу. К сожалению, моих сил не хватит, чтобы вытащить тебя оттуда прямо сейчас, но одна моя хорошая знакомая организует тебе нормальную чистую одежду и… прости господи, условия. На последнем слове Авантюрин задумчиво поджал губы, прикидывая в уме, включали ли в себя эти «условия» возможность хотя бы выровнять позвоночник на собственной койке. — Кроме того, я связалась со своим знакомым адвокатом и замолвила перед полицией словечко, чтобы твоё имя не мелькало в завтрашних новостях. Знаю, скромно, но повлиять на сына мэра с психическими отклонениями та ещё задачка. — Ты про Сандэя? — Про кого же ещё, — она снова напряжённо выдохнула. — Наворотили вы, конечно. В любом случае, скоро увидимся. Топаз сказала, что они там что-то агрессивно ищут и твоего ненаглядного должны будут вызвать на допрос. Всё будет хорошо. Авантюрин кивнул, словно Яшма могла увидеть и без слов понять, что и он в их силах не сомневался. Обязательно дождётся. — Я передал Топаз свой мобильный, — едва слышным шёпотом протянул Авантюрин. — Ему, конечно, кранты после бассейна, но вытащить сим-карту ещё можно. Не знаю, поможет ли это хоть как-то, учитывая, что все сообщения были отправлены с разных номеров, но угроз там хватает. — Угроз? — с сомнением уточнила Яшма. — Ага. — Почему ты молчал? Это же подсудное дело. — Не знаю. Привык, видимо, — голос предательски дрожал от бесконечных сожалений о собственных поступках, а живот неприятно заурчал. — В общем, передай им. И ещё- — Сигониец, у тебя осталось двадцать секунд. Авантюрин недовольно цыкнул, закатывая глаза. — И ещё, — он повторил попытку, игнорируя сверлящий затылок взгляд. — Спасибо тебе. Ты не обязана, мы ведь даже не родня и… — Ой, я тебя умоляю, — было слышно, как недовольно она хлопнула по столу ладонью. Авантюрин прикрыл глаза, довольно лыбясь. — Слышать ничего не желаю. Вытащим тебя и поедим спокойно роллов. Береги себя. Звонок оборвался, и Авантюрин вздохнул. Полицейский грубо схватил его за предплечье, вновь намереваясь надеть наручники, хотя в этом не было никакой нужды. — Я смотрю, у вас весьма приземлённые предпочтения, — надеясь капельку порадовать себя колкостью, Авантюрин сдерживаться не планировал и с ехидной улыбкой потряс перед его лицом запястьями. — Так нравится видеть связанных по рукам молоденьких студентов? — Прикуси язык и не забывайся. Ты говоришь с сотрудником полиции. — О, — он нагло оскалился, — не знал, что сотрудникам полиции нынче разрешено распускать руки, — и легко коснулся пальцем синяка на скуле. — В наши прогрессивные дни расизм — это моветон, знаете ли. А что будет, если я окажусь невиновным, у-у… Мужчина закипал с каждым его словом. Что поделать, из доступных развлечений оставались только пародия на сон и возможность хоть немного ответить тому, кому он не угодил исключительно своей расовой принадлежностью. Его провокаций точно никто не оценит, но потешить свою шаткую самооценку хотелось как минимум в профилактических целях. Он и так в полном дерьме. — Закрой свой грязный рот и иди за мной. Живо. Авантюрин в изумлении поднял брови и потёр зудящие запястья. Наручники на него в итоге так и не надели, повезло. В допросной было ещё более душно, чем в камере. Авантюрин уставился в затылок на вид пожилого мужчины, смутно припоминая, что именно его видел в ту ночь у академии. Его грубо усадили на стул, вынуждая посмотреть в лицо. В голове тут же промелькнула их вылазка и момент, когда ему пришлось вырубить совершенно невинного человека, выполняющего свою работу. Авантюрин поднял на него затравленный взгляд, готовясь услышать в свой адрес угрозы и проклятия. Оставалось надеяться, что он хотя бы не нанёс ему сильных травм из-за своей оплошности. Но вместо ожидаемой ненависти с его губ сорвалось лишь удивлённое: — Ты?.. Полицейский тут же вписал это в протокол, учитывая как-то, что пострадавший узнал подозреваемого. — Кхм, — Авантюрин всё не мог совладать с собственными эмоциями. Вся та спесь и гордость, что рвались наружу в коридоре, отошли далеко на третий план. У этого малознакомого мужчины почему-то захотелось искренне попросить прощения, виновато склоняя дурную голову. — Мне очень жаль, что так вышло, я- — Будешь отвечать исключительно на поставленные вопросы, — встрял полицейский, стуча папкой по столу. Он открыл было рот, чтобы начать, но мужчина, не сводя с Авантюрина внимательного взгляда, тут же его перебил. — Тот мальчик… с сестрой. Это ведь ты? — он наклонился чуть ближе, всматриваясь в неоновые глаза. — Точно ведь! Полицейский и Авантюрин растерянно переглянулись. — Эм, сэр, позвольте мне сначала задать ему вопросы, — напомнил сотрудник полиции, но должного внимания на него не обратили. — Можете оставить нас на пару минут? — Не имею права, он подозревается в умышленном нападении и распространении наркотиков среди студентов. — Я подавал это заявление, поэтому будьте добры, оставьте нас двоих ненадолго. Мужчина напирал, вынуждая полицейского взяться за рацию и отойти обратно к Авантюрину. Получив сомнительный, но положительный ответ из динамика, он слабо кивнул. — Хорошо, но в таком случае, — он надел наручники, пристёгивая Авантюрина к столу. — Ради вашей же безопасности. И учтите, ваш диалог записывается. Авантюрину оставалось лишь тяжело вздохнуть и согласиться. Всё-таки, если у него есть шанс перевернуть ситуацию в свою сторону хотя бы немного, он готов потерпеть. Полицейский наконец вышел, а мужчина сцепил руки в замок, рассматривая его несвежий внешний вид. — Столько лет прошло, я даже удивлён, что сразу тебя узнал. Глаза у вас с сестрой были действительно запоминающиеся, — он мягко улыбнулся, словно говорил не с тем, кто лишил его сознания, а с собственным сыном. — Извините, мы знакомы? — Авантюрин выгнул бровь, надеясь, что это не последствия слишком сильного удара по голове. — А ты совсем-совсем ничего не помнишь? — Ну… нет? — Даже ту лающую собаку в парке, которая чуть на дерево меня не загнала? — мужчина хохотнул, и Авантюрин увёл задумчивый взгляд, мысленно цепляясь за отдалённо знакомый голос из прошлого. Воспоминания о мужчине, неловко размахивающем палкой в попытке отогнать виляющую хвостом собаку, о тёплом супе с рисовыми булочками и о глупом, данном им с сестрой обещании нахлынули настолько неожиданно, что Авантюрин в изумлении приоткрыл рот. Не может быть.

***

— Просто охренеть… — Топаз шокировано прижала ладонь к губам. — Как он умудрился молчать про всё это?! Веритас сосредоточенно просматривал на своём мобильном длинный список сообщений с сим-карты Авантюрина от неизвестных номеров с совершенно разным содержанием и временем отправки. Найти связь было практически невозможно, он снова и снова добирался до самого конца списка, отматывая назад и начиная сначала. Сандэй действовал, как одержимый психопат. Слова начинались то с заглавной, то с прописной. Он то использовал точки в конце каждого предложения, то игнорировал существование знаков препинания вовсе. От всего этого накрывало невольной тревогой, особенно если начинать вдумываться в то, что Авантюрин в одиночку таил всё это в себе. Устало отрывая взгляд от дисплея на Топаз, а после — возвращая обратно к последним сообщениям, Веритас потёр виски. Не сходится. Абсолютно ни черта не сходится. Не забывайся. 23:02

тебе здесь нет места

[прикреплённое изображение]

04:19

Уже забыл про наш уговор??? 21:05

он всё узнает :)

02:15

*аудиофайл* 19:21

Ты ведь прекрасно знаешь, что я добьюсь своего.

14:18

какавача я тебя вижу 16:07 У Веритаса от всего этого бессвязного бреда начала болеть голова. Любой другой человек скорее всего сказал бы, что отправители — абсолютно разные люди, но они с Топаз прекрасно понимали, что это не так. — Ты уверен, что нам это вообще нужно? Мы ведь уже нашли совпадение в почерках на записках. — Этого мало, — покачал головой Веритас. — Слишком косвенно. Вчера я был уверен, что это выведет нас на что-то более существенное. — Может, вычислить место, откуда была осуществлена отправка? Или он вот картинку какую-то прикрепил, — она ткнула пальцем в дисплей. — Наверняка можно как-то пробить метаданные. — У нас нет на это времени, мне могут позвонить с просьбой подъехать в участок в любую минуту, а у нас до сих пор нет вразумительных аргументов в его защиту. Как вариант, попросить об этом сотрудников полиции, но я не думаю, что они будут с этим возиться. — А как же эти билеты, которые он вложил в письмо для Авантюрина? — Топаз взяла со стола конверт и помахала перед его лицом. — Это ведь прямое доказательство: вот он угрожает и просит убраться, а вот его почерк на бумаге и билеты в один конец. — Это всего лишь наши догадки. То, что именно Сандэй отправитель, — очевидно только нам с тобой. — Хорошо, но узнать кто и когда купил билеты ведь можно? — В теории. Но судя по тому, что я вижу, эти билеты он купил без регистрации. На нём нет даже имени пассажира. Понятия не имею, как так можно, но, видимо, его одержимость тем, чтобы не оставлять за собой следов, вышла на какой-то новый уровень. — Скоро утоплюсь, — она откинула волосы назад, делая несколько нервных шагов вокруг сосредоточенного Рацио. — Нет, серьезно. Нужно иметь по меньшей мере талант, чтобы вляпаться в такое грандиозное дерьмо. И как он это делает? — Я уже давно оставил попытки анализировать логику действий Авантюрина. Её нет. Лучше просто сосредоточиться на том, чтобы его оттуда вытащить. Топаз на это нахмурилась, отмахнулась и прошла в сторону кухни. — Ладно, проехали. Мне нужно восстановить нервные клетки. У тебя есть что-нибудь сладкое? — Чернослив в шоколаде, — не оборачиваясь, кинул Веритас. — И ещё халва. Кстати, долгое время считалось, что нервные клетки не способны восстанавливаться, однако исследования доказали, что- — Господи помилуй, — она скривилась, без спроса беря из холодильника полуубитый банан. — Лучше всё-таки утоплюсь. Рацио пожал плечами, не обращая внимания на её возмущение. Он только заметил, что даже не разулся в собственной квартире. Всё было так суетливо и небрежно, но времени оставалось слишком мало. Им чертовски не хватало какой-то важной связующей детали. — А фто если, — огромный кусок банана во рту мешал Топаз говорить внятно, — мы найдём сфидефелей? — Чего? — Свидетелей, говорю, — кожура полетела в урну. — Он же не мог написать столько сообщений и каждый раз так, чтобы его никто не видел. Глянь на время. — Преимущественно глубокая ночь или вечер. — Верно, и где он в такое время находится? — Дома, вероятно, — Рацио нахмурился. — Ты что, хочешь спросить Робин? — Вариантов у нас не так уж много, умник. Авантюрина слишком крепко взяли за задницу, чтобы перебирать харчами. — Она же его сестра, — он тяжело вздохнул, не находя в этой идее ничего разумного. — К тому же, Робин не было на вечеринке. Слишком похоже на то, что она была в курсе всего этого цирка, поэтому предусмотрительно отменила выступление и не пришла по просьбе Сандэя. — Я плохо знаю Робин, но со стороны мне показалось, что они с Сандэем… не слишком понимают друг друга. Не знаю, может, мне просто по-детски хочется в это верить, но как будто с ней шансов договориться чуточку больше, чем с полицией. Так или иначе, попытка — не пытка, верно? — Тогда могу лишь пожелать удачи, — Веритас закатил глаза и снова уставился на разложенные перед глазами бумажки. — У вас с Авантюрином есть одна удивительная общая черта, знаешь? — Интересно. Какая? — Ваши планы целиком и полностью строятся на куче переменных и вере в то, что всё получится. Никакой конкретики и оценки рисков. А если Робин усугубит положение? Если в это вмешается их отец? — Ну, я тебя, может быть, сейчас разочарую, — Топаз подошла ближе, хватая со стола свой мобильный. — Но невозможно спланировать что-то с точностью до минуты, даже если очень хочется и даже если это кто-то такой же умный, как ты. Вся наша жизнь — это, как ты выразился, куча переменных и вера в лучшее. Конечно, всегда есть куда падать, но нельзя же отрицать возможность взлёта, правда? Это я и собираюсь сделать. Он промолчал, позволяя ей набрать номер Робин и отойти в сторону. На душе скребли кошки, больше всего ему сейчас хотелось видеть дурацкую любимую улыбку и иметь возможность коснуться. Веритас помотал головой, не особо вслушиваясь в разговор за спиной и полностью доверяя это дело Топаз. Сам он продолжал испепелять взглядом анонимные сообщения. — Вот как… — раздалось спустя пару минут. Голос Топаз задрожал. — Да, конечно, я всё понимаю. Извини. Нет-нет, он же твой брат. Конечно. Она молча швырнула мобильный на диван, уселась следом и устало уронила голову на раскрытые ладони. — Я так понимаю, чуда не произошло? — Только не трави мне душу, умоляю, — Топаз вздохнула. — Она сначала очень удивилась, потом, судя по голосу, запаниковала, а после — начала резко съезжать с разговора под предлогом, что ей нужно всё обдумать. — То есть она с ним не заодно? — Не знаю. Я уже никому не верю, — сипло протянула и зарылась пальцами в волосы Топаз. — Даже самой себе. — Ты дала ей знать, что случилось. Это самое главное, — только сейчас Рацио заметил, что впился ногтями в ладони от волнения. — Всё будет нормально. — А что будем делать с тем, что он ударил охранника? Как оправдать? Он же правда виноват. — Я… Он не успел ответить, теперь на столе завибрировал его мобильный. Они синхронно вскинули головы на дисплей, прекрасно понимая, что их время вышло. Вероятнее всего, звонили из участка.

***

— Итак, господин Веритас Рацио, — собственное имя больно резануло перепонки. — Мы зададим вам несколько вопросов, и вы должны будете на них ответить. Если есть что-то, что вам известно, мы также будем рады услышать. Начнём. Авантюрин сидел напротив, пристёгнутый наручниками к столу. Судя по тому, как он ёрзал, находился он здесь уже далеко не первый час. Из памяти всё не выходило это бесцветное уставшее «забери меня», и Веритас всё не осмеливался поднимать на него взгляд. — Прежде, чем мы начнём, — уверенно прочистил горло Рацио, стараясь не показывать то, насколько сильно внутри него клокотало волнение, — я бы хотел поинтересоваться, присутствует ли адвокат Авантюрина и будет ли кто-то ещё наблюдать за нашим разговором? — К сожалению, его адвокат по некоторым причинам ещё не явился. Обойдёмся без него. На это заявление Авантюрин кисло улыбнулся, безмолвно давая понять, что примерно этого и ожидал. Всё происходящее лишь формальность. Всё равно его судьбу уже решили люди с чуть большим количеством денег и связей. — Что это значит? — возмутился Веритас. — Я не буду отвечать без присутствия адвоката. Он имеет на это полное право. — В таком случае, мы будем просто вынуждены незамедлительно перейти к следующему свидетелю, — он покосился в сторону стекла, за которым, очевидно, сидело ещё несколько человек помимо сотрудников полиции. — Отвечая на ваш второй вопрос: да. Будут присутствовать и другие люди. — Я могу узнать, кто именно? — Веритас выгнул бровь. — Не думаю, что это имеет к вам какое-то отношение, — кинул полицейский, утыкаясь в бумаги и не обращая на его недовольство какого-либо внимания. — Приступим? Их хрупкие шансы перетянуть на себя канат в этом деле утекали сквозь пальцы, и Веритас понимал это, как никто другой. За стеклом злорадствовал Сандэй и, возможно, его отец. В этом он практически уверен. Топаз была вынуждена остаться в машине. Яшма же улаживала какие-то вопросы с деканатом. Вся надежда сейчас лишь на Веритаса. — Хорошо, давайте. Под глазами у сидящего напротив Авантюрина залегли давние тёмные круги, отливающие болезненным фиолетовым. На скуле виднелась ссадина от удара. Явно недавняя. Выродки. Он устал, и это было слишком очевидно. И усталость эта была не столько физическая, сколько общая. Скорее всего, Авантюрин просто считал минуты до конца допроса, чтобы приткнуться наконец в свой угол, где его бы больше никто не трогал. Сидел он слишком спокойно, и варианта тут два: либо смирился, либо безоговорочно доверил свою судьбу Веритасу. От обоих вариантов хотелось взвыть. Вопрос за вопросом не давал продохнуть, вынуждая Веритаса без остановки апеллировать фактами и доводами, уверенно выгибая линию защиты в их сторону. Нет, Авантюрин не был причастен к наркотикам, да, Рацио готов предоставить этому какие-никакие доказательства, нет, он не был в сговоре с кем-либо, да, он готов нести ответственность за свои слова. — Ещё там, в академии, вы и та девушка настаивали на том, что всё это клевета со стороны господина Сандэя. У вас есть доказательства или предпосылки так думать? И вот сейчас Веритас напрягся всем телом, сжимая вспотевшие ладони в кулаки. — Есть. На столе тут же оказалась папка с бумагами. Расписание их занятий; список рейтинга академии, где Авантюрин по-прежнему держал лидерство; скриншоты всех подозрительных сообщений, отправленных с неизвестных номеров; фотография личного дела Сандэя, где, пусть и не так хорошо, но был виден его почерк в подписи. И что главное: записка от Ханаби и письмо с билетами в один конец, предназначенными для Авантюрина. Любой идиот сложит два и два, если захочет. Вопрос лишь в том, насколько всем окружающим было не плевать на истину, кроме самого Веритаса. Полицейский внимательно слушал, записывая что-то себе в блокнот. Веритас же не умолкал, выкладывал буквально всё: от их первого дня совместной работы над проектом до недавнего сомнительного диалога с Сандэем, когда речь зашла об организации напитков. — Можете спросить других членов студсовета, я уверен, они тоже заметили странные изменения в процессе подготовки к вечеринке, и произошли они без согласования именно по инициативе Сандэя, — от напряжения ткань футболки прилипала к влажной спине, пока Авантюрин, затаив дыхание, наблюдал за тем, как Веритас из кожи вон лез, лишь бы достать его из этой пучины. Он снова тонул, пусть на этот раз и не буквально. Но Веритас отчаянно тянулся рукой, надеясь спасти. — Это… впечатляет, — полицейский внимательно всмотрелся в бумаги. — Но вынужден сообщить, что обвинения против господина Авантюрина имеют гораздо больше подкреплённых доказательств. Помимо всего прочего, при обыске его комнаты в общежитии мы также обнаружили следы других, более слабых наркотических веществ. Это не может не добавлять подозрений тому, что он занимается их распространением. От негодования у Рацио скрипнули зубы. Авантюрин ведь, скорее всего, не сдал им Сампо. А повесить все грехи человечества на такую лёгкую цель ведь так просто. Особенно, когда хочется прожигать часы в грёбанной курилке, а не нормально расследовать дело и выполнять свои обязанности. — Скажите, вы идиот? — Что, простите? — от такой наглости со стороны какого-то там студента полицейский опешил. — Или вам настолько красивую сумму заплатили, что вы даже не скрываете, что не хотите напрягать свои мозги? Ах да, конечно, и как я мог забыть, у вас же скоро обеденный перерыв, — Веритас шипел, словно кот, которому наступили на хвост. — Вы просто жалок. — Веритас, остановись… — голос Авантюрина прозвучал отрезвляюще, но злость внутри продолжала полыхать бесконтрольным пламенем. Рацио мазнул по нему взглядом, подмечая уже неприкрытое смирение. Он вскочил со стула. — Да хоть посмотрите на все эти бумаги нормально! Вы ведь даже не подумали о том, чтобы вывести этого труса из-за стекла и заставить что-то написать от руки для сравнения. — Почерк можно подделать. — А наркотики — подкинуть. Но это ведь не помешало вам сделать поспешные выводы, верно? Авантюрин поджал губы, понимая, что ещё немного и такими темпами Веритаса просто посадят в камеру рядом за неподобающее поведение с сотрудниками полиции. В допросной стало настолько жарко, что дышать было практически невозможно. Авантюрин сжал кулаки до побеления костяшек. Всё это слишком стремительно катилось ко дну. Телефон в кармане завибрировал, но Веритас не обратил на это никакого внимания. Либо родители хотели поинтересоваться, где их машина, либо Топаз с очередными плохими новостями. Ему сейчас не до них. На столе — последний шанс вытащить Авантюрина, но никто явно не был настроен на то, чтобы даже выслушать его доводы. Веритас это прекрасно понимал, оттого и злился. Бессилие, невозможность что-то изменить, отчаяние в душе и тягучее смирение в неоновых глазах напротив, от которого к горлу Рацио подкатывала тошнота. Так не должно быть, он обещал ему. Он… — Что за чертовщина здесь происходит?! — дверь распахнулась, и на пороге показался незнакомый Веритасу мужчина, а за ним… Робин? — Отец?.. — следом послышался голос Сандэя, наконец соизволившего выйти из смотровой и показать своё лицо. Очень зря, потому что немалых усилий Веритасу стоило удержать себя от того, чтобы по нему не врезать ещё раз. Судя по удивлению в его голосе, так называемый «отец» явился только сейчас, а Сандэй всё это время сидел один. Интересно. — Закрой рот, с тобой я разберусь позже, — Сандэй на это заявление весь резко сжался. Он перевёл гневный взгляд сначала на прикованного к столу Авантюрина, а после — на полицейского. — А теперь потрудитесь мне объяснить, на каком основании с карты моего сына, — последнее слово он выплюнул с такой долей яда, что напрягся даже Веритас, невольно переводя взгляд на побелевшего в ужасе Сандэя, — был осуществлён перевод в размере двух миллионов кредитов? — Господин Гофер… — полицейский подал неуверенный голос, надеясь вернуть ситуации контроль, — давайте, мы все успокоимся. — Нет, мы не успокоимся. Я спрашиваю: что здесь происходит? Веритас встал со своего места и с невозмутимым лицом поравнялся с Гофером, чувствуя эфемерное ощущение преимущества. Если Сандэй испугался, значит его план нарушился. Его отца тут не должно было быть. И без капли стеснения принялся рассказывать обо всём произошедшем на вечеринке во всех красках. Имя Сандэя практически в каждом предложении звучало его личным приговором. Только под конец рассказа Веритас заметил, как перепуганно тот вжался в стену, как беспорядочно хватался за все твёрдые поверхности и с какой паникой бегали его глаза, не находя поддержки ни в ком из окружающих. Кажется, мысленно он цеплялся за Робин, как за единственную, кто так или иначе будет на его стороне, но та всё не поднимала глаз. Зачем-то держа руку в сумке. Авантюрин наблюдал за всем происходящим, словно в замедленной съемке. Мозг отказывался обрабатывать информацию так быстро и верить, что все эти люди могли находиться в одном помещении в принципе, да ещё и из-за него. Голова была готова взорваться, и спасало во всём этом балагане лишь присутствие Веритаса. Захотелось истерически рассмеяться от осознания того, насколько же нелепо они с Сандэем оказались в собственноручно расставленных ловушках. Это просто немыслимо. Если бы не обстоятельства, он бы точно пригласил его в бар напиться до чёртиков. Плакали бы оба, это точно. — Пожалуйста, покиньте это помещение все, кто не является свидетелем в этом деле, — полицейский не оставлял попыток утихомирить присутствующих. — Господин Гофер, я понимаю ваше негодование, но согласно протоколу… Гофер, полностью игнорируя слова полицейского, опасно двинулся на Сандэя, не особо скрывая своих намерений. За долю секунды он подлетел к нему, опасно сжимая ворот рубашки. Но неожиданно Робин вышла вперёд и достала из сумки какой-то блокнот, напоминающий личный дневник. — В таком случае, я готова свидетельствовать против своего брата. Гофер резко остановился, Веритас скрестил руки на груди, а Авантюрин поднял на неё ошарашенный взгляд. Сомнительное ощущение дежавю больно кольнуло лёгкие изнутри, возвращая к тем чувствам, что выжигали в его груди незримую пропасть в момент, когда от него отвернулась собственная сестра. Но всё произошедшее тогда на фестивале было лишь бредом и иллюзией в его голове. А это — реальность. Губы Сандэя задрожали в неверии и, кажется, только что его израненный внутренний мир, сфокусированный вокруг сестры за все эти долгие годы, сложился хрупким карточным домиком, оставляя после себя незримое, липкое и непроглядное ничего. — Робин… — хрипло, рвано, умоляюще. — Не надо, пожалуйста… — Прости, — в её глазах стояли слёзы. — Всё это зашло слишком далеко.