Драконий университет

      Всю дорогу до его дома я смотрел в окно. Нет, меня не волновал пейзаж за окном, я не ушел в размышления. Наоборот, я не мог уйти от мысли, ощущения, знания, что он не отрывает от меня взгляда и наслаждается или посмеивается надо мной. Боковым зрением я видел, как его корпус повернут в мою сторону. Смотреть в окно — было попыткой избежать его взгляда и общества.       Временами я чуть скашивал глаза на водителя и с некоторой долей стыда и омерзения думал о том, за кого он меня принимает? Часто ли он до меня возил к Аргенти таких вот мальчиков, которые ночью подставляли ему… то, что подставляли? Выгляжу ли я в его глазах грязно и дешево?       Вроде как меня не должно волновать такое, ведь я знаю, что нахожусь здесь не по доброй воле, не увлекаюсь таким, но это вкрадчивое ощущение, будто тебя облепляют ярлыками и сплетнями, становилось все настойчивее.       Может, все это время, пока рассеянно смотрел в окно или подозревал водителя, я просто хотел избежать мыслей о том, что со мной случится в доме этого мудака. Еще когда он только намекал на это, крутился возле меня, все это поднимало во мне гнев и раздражение. Но тогда дело до этого не доходило. Теперь же, когда он поднял эту тему в ресторанчике, меня сдержали от желания уйти только угрозы с его стороны. Я натурал. Никогда, ни в каких ситуациях мужчины не привлекали меня. Единственное, в чем я виноват в этой ситуации — что родился с красивым лицом, которое пришлось по вкусу этому изврату. Ни одним действием, словом я не давал шанса ему. Я всегда держался отстраненно, даже грубо, если он переходил черту. Я мог терпеть его вольности, но никогда не отвечал им, внутри меня колотило, от гнева все сжималось в тугой ком в районе груди, мне было мерзко, но я сдерживал себя ради проекта Яшмы и счетов из больницы своей сестры.       Сейчас я вяло размышлял о том, можно ли меня считать сильным человеком, если я согласился на это ради других в такой ситуации? Или я наоборот слаб? Может, был способ избежать всего этого, может, я просто ставлю себя в позицию жертвы, чтобы не пытаться рассмотреть более тяжелый путь, в котором я не становлюсь слугой этого урода?       Да, такой вариант был. Я мог просто отказаться, а потом уйти в академ или отпуск по уходу за сестрой, чтобы выплатить долги, работая сутками. Хотя в академ, можно и не выходить, Яшма бы просто добилась, чтобы меня вышвырнули, ведь я бы погубил дело всей ее молодости, все ее жертвы просто низвел бы в ничто.       Я мог и просто сбежать. Взять кое-как скопленное, собрать вещи, сестру и уехать. Вроде у нас была тетка на востоке страны, может, покопавшись в фотоальбомах и соц сетях, я бы нашел ее. В крайнем случае просто снимал бы жилье и работал.       Да, варианты были. Но все они подразумевали нелегкую жизнь. Что-то внутри меня бунтовалось от мысли, что из-за прихотей двух взрослых я должен лишаться всего, чего добился за эти годы, покинуть квартиру, университет, ради которых моя сестра и стала такой. Почему я должен возлагать это на алтарь, только ради их жадности? Они не боги.       Машина остановилась на светофоре. По тротуару мимо нас прошла молоденькая женщина. В одной руке у нее был пакет с продуктами, в другой она держала запястье маленькой девочки, может, сестры, а может и дочери. Невольно я проследил за ней взглядом. Да, вот о чем я мечтал. О такой хорошенькой пепельно-русой девушке с остреньким носиком и выразительным ртом, который очень мило открывается, когда она смеется. Не как Елена, а с взрослым осознанием в глазах и внимательностью. С узенькими плечиками с очерченными легкой худобой ключицами, которые чуть показываются из-под платья, но с чуть широкими бедрами, которые делают ее нежнее, плавнее и грациознее. Бедра и ноги греческой богини, но талия и плечи француженки.       Я представил, как утром она заходит в комнату в легком платье и усталым, но нежным лицом, как она садится рядом со мной, а я просто смотрю на нее, на ее пытливый и нежный взгляд, который в любой момент готов стать смущенным от моего пристального взгляда. Просыпаться бы так с ней каждое утро, идти вместе после работы, думая о том, кто будет готовить и что, кто в это время займется стиркой, а потом лежать в одной кровати. Просто рядом, со своим делом: она бы, может, смотрела что-нибудь, а я читал. А через несколько лет, когда будем уверены в финансовом положении семьи, родить ребенка. Одного, двух не надо, на двух нас не хватит. Вставали бы по очереди к кроватке, я бы смотрел на ее взволнованное склонившееся над младенцем лицо и одновременно любовался и самую малость ревновал, ведь теперь она смотрит так не только на меня. Потом она бы точно так же, как эта женщина на улице, шла бы по улице, держа за ручонку ребенку, а где-нибудь на той стороне дороги к ним бы спешил я с работы, чтобы помочь донести покупки и немного погулять всем вместе.       Вот чего я хотел… Не того, чего жаждал Аргенти.       — У тебя дурной вкус, — Аргенти обернулся назад, чтобы еще раз глянуть на женщину, за которой я, видимо, слишком очевидно проследил.       Я бы хотел сказать ему что-нибудь колкое в ответ, но почему-то мне показалось это пустой тратой времени и чувств. Лучше оставить это замечание без продолжения, чтобы он не опошлил и мою мечту. Надеюсь, однажды, я все же освобожусь и смогу ее воплотить.       Через полчаса мы приехали к дому Аргенти. Если честно, то я так и представлял его дом. Кричащее нечто с крупными деталями. Я не был специалистом в современной архитектуре, но даже на уровне обывателя я замечал, что сейчас все в интерьере и ландшафте домов стремятся свести к минимализму и лаконичности. Так вот дом этого урода был полной противоположностью. Много ярких и несуразных цветов, много покатых и выпуклых элементов, много окон, как будто он мечтал, чтобы за ним следили через них, много перемешанных в разных стилях фонарей, свечей, плиток, бордюров, решеток. Ужасный сумбур, от которого, пожалуй, всякому хотелось отвернуться, чтобы не заплакать кровавыми слезами.       Аргенти пошел к двери, ухватив меня под руку. Хотя он все время норовил прильнуть ко мне, я намеренно старался отстраниться, выдержать дистанцию, не касаться его. Внутри его дома все было точно также кричаще и дико. Дешевый красный странно чередовался со строгим серым, из-за чего глаза все время резало.       Я думал, что мы пойдем сразу же куда-нибудь наверх, где была его комната, но Аргенти расслабленно прошел на кухню. Я поплелся за ним и встал у обеденного стола, потому что не знал, куда пристроить себя. Я скрестил руки на груди и как-то даже вжал плечи. Дом был большим, я не знал его, зато не мог не думать о том, что со мной скоро сделают. Если бы не доводы разума, то я бы уже выбежал отсюда.       Он подошел к холодильнику, открыл его, выудил оттуда бутылку воды, протянул ее мне, предлагая, но я упрямо мотнул головой. Тогда он просто открыл ее и сам стал пить. Я старался смотреть куда угодно, лишь бы не на него, но весь дом буквально кричал «здесь живет Аргенти!», неосознанное чувство тревоги и гнета все сильнее захватывало меня. Я смотрел на Аргенти, который расслабленно пил воду, и ждал чего-то резкого и неожиданного. Я был готов испугаться, хотя повода к этому не было. Эта минута, совершенно безобидная, растянулась для меня почему-то в мучительное нечто. Такое бывает в хоррор-играх, когда долго не происходит ничего пугающего и с каждым шагом с мукой и осознанием неизбежности ждешь чего-то пугающего.       Аргенти оторвался от горлышка, стал закручивать крышку и посмотрел на меня. Я пытался принять расслабленную позу и отвел взгляд, но он усмехнулся и заметил:       — Да ты дрожишь. Не переживай, неприятно будет только в начале, потом станет легче.       Я промолчал. Многое я хотел сказать ему в этот момент, но я настолько был подавлен, настолько боялся чего-то, что поперек горла что-то встало.       Он двинулся ко мне, пока он был на расстоянии больше 4 шагов, я упрямо, перебарывая в себе почти животное желание сбежать и спрятаться, стоял и смотрел на него, но когда он пересек мою воображаемую границу, я невольно отступил, сердце зашлось, я чувствовал, как бледнею. Наверное, я выглядел жалко. Именно в этот момент я проиграл окончательно. Когда я собирался на встречу с ним, когда я принимал его условия, я думал, что буду назло, теша свою гордость, невозмутимым, буду держать границы, ни за что не покажу, что мне больно, страшно. Презрение, только презрение. Но сейчас я отчего-то растерял все свои намерения, они отступили куда-то вглубь, выпятив вперед мое осознание слабости перед этим проклятым человеком, мой страх боли из-за предстоящего и мою подавленность от всей этой ситуации, в которую я попал.       Наверное, я так бы и пятился, пока не оказался бы прижатым к стене, если бы Аргенти не сделал резкое движение вперед и не ухватил меня за запястье.       — Если ты сбежишь, — он сделал шаг ко мне, поднял мою ладонь к губам и поцеловал ее, — то Яшма очень расстроится, — он притянул меня к себе, я почувствовал его руку на талии, которая сползла мне на ягодицу, — а твоя сестренка не сможет и дальше спокойно получать лечение. Мы же этого не хотим?       Он, словно предчувствуя, что я не собираюсь подыгрывать ему, коснулся пальцами моих губ, требуя их открыть. С неохотой я открыл рот с диким страхом и злостью, разбуженной его напоминанием о Яшме и сестре, в глазах. Его лицо приблизилось ко мне. Он прикрыл глаза с девчачьими длинными ресницами, рука переместилась сначала на шею, чуть надавливая, с требованием податься вперед, навстречу, и почти тут же он зарылся мне в волосы пальцами, больно потянув пряди. Будто восковыми губами я соприкоснулся с его, я почти не отвечал ему, я не ощущал ни своего языка, ни рта, но его, похоже, это устраивало. Он шагнул еще ближе, наклонился надо мной, вынуждая меня буквально полагаться на его руки, лечь в них.       Как-то незаметно для себя я оказался лежащим на столе. Аргенти чуть раскрасневшийся, но довольный смотрел сверху вниз на меня. Он наклонился чуть ближе, коснулся пальцами моей щеки, носа, словно ему не хватало ощущений для полноценной картины. И вдруг резко, неожиданно стал расстегивать рубашку на мне. Первым моим порывом было оттолкнуть его, но я, вовремя опомнившись, сжал ладони в кулаки и прижал их к столешнице.       Моя грудь оказалась напоказ, я нервно дрожал и мелко дышал, чувствуя, как он ощупывает меня взглядом, мне было холодно от этой полунаготы.       — Красивый человек, красив везде, — он как-то судорожно выдохнул, коснулся моей груди, пальцы были ледяными. Он склонился ко мне, вздрагивая, я ощущал его губы, язык, зубы то на груди, то на шее, то на животе. Когда он переключился на мою шею и ключицы, я заметил, что он инстинктивно толкается бедрами мне навстречу, утыкаясь мне в пах чем-то твердым.       Я отвернул голову в сторону, стараясь не смотреть на него, мне казалось, что меня стошнит, если я еще больше погружусь в происходящее.       Аргенти резким движением, из-за которого я от неожиданности издал даже какой-то звук, дернул меня и перевернул на живот. Теперь я видел кухонную зону и наши смутные отражения в холодильнике. Я услышал звук расстегиваемой ширинки, потом его руки потянулись к застежке моих брюк, я уткнулся лбом в стол, не желая увидеть лишнего. Он стянул брюки с меня и склонился, лег на меня сверху. Я почувствовал, как наши кожи соприкасаются, от мысли, что это мужчина, все во мне вновь перевернулось. Оглаживая меня одной рукой по животу и груди, Аргенти склонился к моему уху и вкрадчиво заметил:       — Лучше подними голову, мы же не хотим, чтобы ты случайно набил шишку или ободрал свой милый лобик.       Я послушался, но отвернул голову в сторону окна. За ним было видно дорогу за забором, могут ли увидеть происходящее оттуда? Почему это волнует только меня?       Аргенти ввел внутрь палец. Инстинктивно я сжался и рванулся, но он сильнее придавил меня к столу.       — Расслабься, это все затянется, если ты не пойдешь мне навстречу, — он вставил второй палец, продолжая движение внутри. Уже это было неприятно, я не хотел думать о том, что будет, когда он вставит свой член.       Даже если бы я хотел, я не смог бы расслабиться. Это было связано не столько с неприятными и непривычными ощущениями в том месте, которое я не желал бы отдавать в пользование, но и с внутренним напряжением и испугом, которые до сих пор не отступали.       — Расслабься! Или мне сразу вставить, если ты не понимаешь? — в его голосе читалось раздражение.       — Да вставь уже! Чего кота за яйца тянешь! Я сюда не за удовольствием пришел! — верно, я вообще не хотел тут быть. Я пришел сюда не играть спектакли. Ему нужна красота моего тела и лица? Так пусть пользуется! Выражение лица и мои ощущения в эту сделку не входили изначально!       — Вот как. Я думал, что будет неплохо получить удовольствие вдвоем.       — О чем ты говоришь? — я снова уткнулся лбом в стол. — У меня даже не встает на тебя. Ни на одного мужчину не встанет.       — Жаль, — похоже последнее замечание его разозлило.       И он вставил, на секунду от боли я даже пожалел о своих брошенных словах. Я вновь зажался, Аргенти медленно выдохнул.       — Авантюрин, легче. Мне еще понадобится…       — Замолчи, — я не хотел слушать его пошлости, если бы я мог, то оторвал бы его хуй. Несколько раз выдохнув, я попытался расслабиться, но у меня не выходило. Я метался в панике и страхе, думал: если мне сейчас так больно, то, что будет дальше, смогу ли я так долго выдержать это?       Аргенти, видимо, понял, что ожидания ни к чему не приведут, стал двигаться внутри меня через силу и сопротивление. Я вскрикнул, попытался рвануться, но он прижал мои руки к столу.       — Ты сам сказал поторопиться, если бы потерпел немного, мы бы обошлись без лишних травм и нервов. Я не люблю секс, в котором кому-то неприятно.       — Катись к черту! — от боли у меня навернулись слезы на глаза.       Человек самое отвратительное животное, способное привыкнуть и приспособиться ко всему. Да, я смог расслабиться через какое-то время, Аргенти двигался уже свободнее и размереннее, но я испытывал лишь дискомфорт. У меня не вставал, как этого ожидал Аргенти, который все время касался моего паха, словно ждал этого. От резких движений казалось, что что-то во мне рвется и сжимается. От звуков было противно. Хлюпанье, чмоканье, когда он наклонялся ко мне, чтобы опять начать мучить мою шею, на которой уже живого места не было, его дыханье и стоны прямо над ухом, от которых у меня все в желудке переворачивалось, а в голове с жаром пустело. Это был жар стыда и унижения. Такой же я испытал, когда в первый раз пришлось помогать сестре принять ванну. Потому что это было так же противоестественно, как и то, что происходило сейчас. Но сестре я помогал из нужды, Аргенти же пользовался мной из прихоти.       С каждой минутой его дыхание становилось горячее и чаще, он все чаще двигался, все глубже, все резче и агрессивнее касался моей спины, рук. В один момент он, как псина припал к моей голове и жадно вдохнул запах моих волос.       Я всеми силами старался отвлечься, думать о чем угодно кроме того, что происходило здесь и сейчас, но это было невозможно. Мне было больно, противно, он все агрессивнее вдалбливался в меня, все сильнее, до боли в животе и спине вдавливал меня в стол. Я вскрикивал, еле удерживал себя от мольбы остановиться, стискивал до побелевших ногтей руки в кулаки.       Он ускорился еще сильнее, буквально приник ко мне, его руки стиснули мою грудь так, что я охнул, а потом я почувствовал — он кончил. В меня. Чувство омерзения дошло до того, что меня стало тошнить. Я несколько раз глубоко вдохнул, чтобы это чувство отступило.       — Презерватив… хоть бы надел… — я тяжело дышал, но был рад от осознания, что все закончилось.       — Ты так и не кончил? — он выдохнул и откинул с лица упавшие волосы. — Фух… Впервые такое со мной.       Он потянул меня на себя, я встал, ноги пошатывались, поясница болела, поэтому я не мог держаться прямо, но Аргенти вынудил меня почти лечь, повиснуть на нем. Его правая рука скользнула по моему животу, он взял мой член.       — Что ты собираешься делать? — я зло посмотрел на него.       — Протягиваю руку помощи, — он легко на выдохе хохотнул, — некрасиво будет, если кончу только я. Это будет выглядеть так, будто я использовал тебя.       Я хотел сказать, что на самом деле так и есть, но он стал двигать рукой. С отвращением и новым подкатывающим ощущением тошноты я смотрел на то, как его огромная рука, мужская, грубая и нетерпеливая касается меня в попытках возбудить. Второй рукой он взял меня за подбородок и повернул к себе. Его губы опять накрыли мои. Это стало последней каплей. Я отшатнулся, упал на колени, меня стошнило. Трясясь, я сидел на полу и рассеянно с испугом смотрел на рвотные массы. Какое-то странное осознание, которое сформировалось только сейчас на основе всех предыдущих мыслей возникло у меня в голове. Я и раньше понимал это, но как-то со стороны, словно это все не со мной будет происходит. Сейчас же я всем разумом, всеми чувствами, со всем отвращением и ужасом понял.       Меня буквально изнасиловали. Взяли против воли, взял мужчина, взял тот пол, к которому я испытываю отвращение в сексуальном плане. Над всеми моими мечтами о девушке, семье, словно насмехались. Прикрываясь добротой и красивыми словами, о лживости которых я знал изначально, он использовал и насиловал меня, даже когда мастурбировал.       Чувствовала ли сестра себя также?.. Если да, то я понимаю, почему она сошла с ума. Уничтожение ее любимого просто стало последней каплей, точкой невозврата.       — Странно, неужели еда в ресторане была плоха? — Аргенти опустился рядом со мной, я искоса глянул на него, увидел его тело и меня вновь стошнило.       Он подошел к холодильнику, достал оттуда бутылку воды, подошел ко мне и протянул мне, стараясь не поднимать головы, я взял ее и поднес к дрожащим губам.       — Жаль, я надеялся развлекаться с тобой до утра, но, видимо, придется отложить до следующего раза. Я все же не тиран, заниматься с тобой сексом, когда ты в таком состоянии, это уже жестоко.       Я прислонился к ножке стола лбом. Голова гудела от мыслей, желудок переворачивался, стоило вызвать в памяти недавние события. Аргенти подставил мне плечо и отвел в какую-то комнату, где я, рухнув на кровать, тут же зарылся лицом в подушку. Я желал провалиться в сон.