Драконий университет

      — Елена, прошу, у меня нет времени на это! — утомленно шел из комнаты в комнату с платьем, переброшенным через руку, и пытался догнать сестру. Она хихикала и всякий раз отпрыгивала от меня, грациозно взмахивая руками, словно танцевала. На ней было только нижнее белье, уже полчаса я пытался одеть ее.       Временами я задумывался, что, наверное, моя реакция на обнаженное тело женщины может показаться странной для других людей. Пожалуй, я так часто, помогая Елене принять ванну или переодеться, видел ее тело, что оно перестало казаться мне чужим. Иногда я опасался, что эта стертая граница между мной и ей как брата и сестры, как мужчины и женщины может привести к тому, что меня не возбудит тело женщины, которую я буду любить. Я так привык к изгибам, округлостям и плавностям на теле сестры, что вместе с этой привычкой я перестал думать о привлекательности, сокровенности женского тела. Наверное, также смотрят на тело ребенка или старика, за которым надо ухаживать. В начале я смущался, горел от стыда и неловкости, не знал куда деть глаза, когда на меня свалилась забота о сестре, но уже через неделю я не видел ничего лишнего, не задумывался, что Аргенти когда-то касался сестры с иной целью кроме моей — а я должен был лишь помочь вымыться, переодеться.       — Вача, догони меня! — и она прыгает на кресло, встает на подлокотник, а с него с грохотом выскакивает в дверной проем.       — Я не Вача, я Авантюрин, — я тяжело вздыхаю и плетусь за ней в другую комнату. Я уже часто даже не обращаю внимание на придуманное мне имя, но в такие моменты, когда я невольно злюсь на нее, огорчение на то, что она не может отличить вымысел от реальности, бесит.       Бежать за ней и подыгрывать — гиблое дело, Елена просто еще больше раздухарится, и тогда я точно не смогу ее одеть. Я бы мог и вовсе забить, просто оставить ее полуголой, а сам пойти по делам, но однажды кто-то из жильцов дома напротив стал фотографировать сестру, а после эти снимки разошлись по чатам двора. Елене от этого было ни холодно ни жарко, но мне было противно. Навевало некоторые воспоминания.       Наконец, спустя пять минут я смог зажать сестру в углу и натянуть на нее платье. Довольно сложно это делать с девушкой под тридцать лет, которая по-детски поднимает руки к потолку, чтобы тебе было удобнее надеть платье на голову, но тебе это только мешает, ведь я немногим выше ее.       — Какое сегодня число? — я рассеяно посмотрел в телефон. Из-за намеченной на сегодня встречи я точно знал, какой сегодня день месяца, но как-то рассеянно забыл. — Елена…       — Я не Елена! — иногда у нее перемыкало и на этом. Она крутилась на месте, вырисовывая стопой по ковру круг, и злилась. — Я Вера! Николай, — она внезапно повернула ко мне бледное лицо и замерла. Я вздрогнул, ее взгляд, как это было в краткие моменты полуозарения, смотрел вглубь меня, словно видела что-то, что я даже от себя скрывал. — Николай, зачем ты уничтожил Желткова?       Это была одна из самых тяжелых ее фантазий. Она была предельно близка к реальности. Сестра с детства любила книги, в десять лет она читала уже такую литературу, которую другие дети еще осмыслить не могли. А она могла. «Гранатовый браслет» был одним из них. Многие книги, которые она читала до 10 лет, временами замещали ее фантазию детства и доставляли мне проблемы. И дискомфорт. Бывало, что я, как сейчас, бледнел, холодел внутри и не знал, как реагировать. Я тоже был причастен к «уничтожению Желткова».       — Сегодня 22 число, — я смотрел в телефон, делая вид, что не слышу ее. — Ты помнишь, что у тебя в ближайшие дни должны начаться месячные? Не испугаешься, как в прошлый раз? Помнишь, что нужно делать?       Это было головной болью, потому что временами она со всем этим справлялась сама, а временами, придя из университета, я находил ее бледную и напуганную с мыслью,что она умирает, потому что у нее «там идет кровь». Она как будто из раза в раз забывала о предыдущем опыте и снова откатывалась до девочки, которая не знала о половом созревании. Если честно, мне было противно контролировать этот момент, хотя я и понимал, что это естественно, но выбора у меня не было. Может, ментально моя старшая сестра и ведет себя, как семилетка, но ее тело от этого не прекратило быть взрослым.       — Где Желтков? — она схватила меня за руку, требуя внимания, но я немного грубо скинул ее ладонь.       — С ним все в порядке, он придет к нам завтра, — часто это работало и она успокаивалась.       — Вы же убили его с ним. Ты и Аргенти.       Это пугало меня больше всего. От ненависти, боли и ужаса у меня начинали шевелиться волосы на голове. Сестра не узнавала меня, не помнила прошлого, дней, проведенных вместе, считала себя ребенком, но при этом прекрасно помнила имя Аргента. Может, она не узнала бы его лица, но во всех ее фантазиях, иллюзиях, сказках, которые могли строиться даже на книгах, всех злодеев она заменяла им. Его именем.       — Нет, ты что-то не так поняла, тебе соврали. Желтков жив и здоров, завтра приедет.       Я быстро отвернулся от нее и пошел к двери. Я уходил ненадолго, так что проголодаться она не должна была успеть. А если и успеет, то на столе стоит ужин. Раньше я пытался ей что-то объяснять и говорить, но скоро перестал — она или не хотела слушать, или забывала, или меняла сценарий в голове. Проще было оставить на столе и надеяться, что она найдет еду сама просто из потребности.       Я быстро обулся, стараясь не смотреть на сестру. Однако, когда я поднял взгляд на нее, она уже привычно невинно-любопытно смотрела на меня, высунув одну только голову в дверной проем. Немного боязливо, боясь, что она все еще считает себя «Верой», я помахал ей, она ответила мне тем же и улыбнулась. Я вышел.       Я бежал от Елены, я устал от нее, но то место, куда я бежал, страшило меня не меньше. Если бы я только мог, то предпочел бы сбежать, бросив и сестру, и Аргенти. Я часто думал об этом, представлял миг, когда я бросаю все, сажусь в самолет и устремляюсь к чужому городу, не чувствуя ни груза в лице сестры на себе, ни рук Аргенти, которыми он вцепился в меня.       Место встречи было сравнительно недалеко от моего дома. Не знаю, намеренно ли выбор пал на него или случайно. Я перешел дорогу, вышел на оживленную улицу и шел минут семь прямо. Ресторанчик выскакивал внезапно, словно находился в каком-то углубление, но о нем знали все в городе. С виду и не скажешь, что заведение высокостатусное, но славилось оно не внутренним убранством — стиль зала наоборот был ужасен, — внимание посетителей привлекал вкус блюд. Хозяин был выпускником нашего университета, отбирал в повара только по рекомендациям и сам пристально следил за работой сотрудников. Можно сказать, что здесь работают лучшие. Многие повара хотели бы попасть сюда на работу.       Я взялся за ручку, выдохнул и вошел. Я заранее натянул на лицо немного наглое выражение. Только не покоряться, нельзя. Я столько лет терпел, держался, молчал, не для того, чтобы сейчас строить покорство. Я не хочу сдаваться, даже если мне придется это сделать.       — Здравствуйте, вы бронировали?       — Здравствуйте, я к тому господину, — я показал на столик, где маячила шевелюра Аргенти.       Девушка кивнула, улыбнулась и сделала пригласительный жест. Я последовал за ней. При виде меня Аргенти встал, было сделал ко мне шаг, но я, игнорируя, прошел к стулу напротив него и уткнулся в меню. Со стороны мужчины раздался смешок, но он просто сел на место. Я заказал себе кофе, десерт и сел, требовательно смотря на него.       Аргенти не давал мне забывать о себе, хотя и дал вроде как срок на размышления. Почти каждый день на протяжении недели он писал мне, торопил, напоминал, чем я рискую, если откажусь от его «предложения». Я чувствовал, как угроза давит на меня, еще и Яшма начала писать. Она тоже угрожала мне, молила, напоминала, что положила всю жизнь на исследование, предлагала мне деньги. Ей нужно было финансирование, ей нужно было остаться в веках, а желательно еще и заработать на нашем проекте. Как многие амбициозные люди, которые уже много лет отдали на какое-то дело, для нее потерять возможность завершить начатое было равносильно смерти.       Я не мог не согласиться. К тому же, если бы я отказал, счета сестры покрывать бы сам не смог. Я еле содержал нас двоих на мою зарплату, больницу и лечения оплачивала Яшма. Я был загнан в угол. Я понимал, зачем пришел сюда, знал, что свободным отсюда уже не выйду, но не мог ничего сделать. У меня было только два варианта: сбежать и жить с чувством вины, от которого не найти спасения; или покориться и использовать ситуацию, как бы противно и ненавистно это мне ни было.       — Интересно, вы так долго терпели, просто облизывались на меня со стороны, не выставляя угроз. Три года, если я не ошибаюсь. Что же произошло, если вы вдруг решили присвоить меня? — я не смотрел на него, если буду смотреть, то выйду из себя. Тогда точно не выйду победителем хотя бы на уровне эмоций.       — Как сказать, — он усмехнулся, я увидел, как его рука приближается к моей, лежащей на столе, и намеренно убрал ее, что породило еще один смешок с его стороны. — Посмотри в сторону окна, да-да, туда, где сидит мужчина в сером костюме, он еще все время смотрит на дверь в кухню, хотя вид за окном довольно неплох.       Я повернул голову. Да, там действительно сидел довольно харизматичный, но одновременно пугающий мужчина. В его взгляде чувствовалась какая-то неясная угроза. Как будто он только ждал повода для того, чтобы вскочить и устроить переполох. Он смотрел почти все время в сторону кухни, но иногда взгляд его начинал бродить. Я проследил и понял, что он следит за каким-то официантом — довольно крепким мужчиной с очень холодным выражением лица, которое изредка сменялось скромной и сдержанной улыбкой.       Я перевел взгляд на Аргенти, требуя пояснений.       — Это ректор соперничающего с вашим вуза. Я финансирую немного и его, поэтому иногда приходится общаться с этим мужчиной. И недавно я выяснил, что одного поваренка из этого ресторана этот мужчина очень долго искал. История меня заинтересовала, она довольно длинная, но главное, что я спросил: как он собирается удерживать этого повара, если он однажды уже сбежал. И ответ оказался простым и даже смешным — угрозами. Ему, его окружению. Простые угрозы, и вот уже этот мальчик-повар сам разрушил половину своих связей, послушно возвращается к нему и выполняет все, что от него потребуют. Иногда я забываю, что и сам довольно всемогущ.       — И вы подумали, что такое получится и со мной? — я презрительно скривился. Не думаю, что он не думал об этом решении в эти три года. — И не побоялись, что я могу стать таким же, как моя сестра?       — Как раз думал, мой милый. Иначе ты бы уже давно был, как этот поваренок, — он потянулся через стол и коснулся моей щеки, его кольцо на довольно пухлом пальце неприятно царапнуло меня по скуле. — И ты прав, я не хотел так глупо снова лишиться красивого человека. Но в отличие от вон того господина я не люблю марать руки в крови, — я резко оглянулся вновь на того ректора. Неужели он избивает того повара? Может, заявить на него? — Влияние того ректора заканчивается только университетом, кое-что он, конечно, может и за счет денег, но возможности ограничены, поэтому проще надавить силой. Но я — другое дело, — Аргенти явно нравилось то, о чем он говорил, лицо его приняло такое великодушное выражение, что мне стало некомфортно, — зачем прибегать к такому варварству, когда я могу просто при помощи денег вынудить тебя делать все по своей воле.       — Вынудить по своей воле — как интересно? — сарказм выплеснулся наружу, я поднес чашку с кофе, но тут же отставил ее. — Вы и в первый раз так поступили с моей сестрой, на три года вы затихли, переживая и боясь, что если поступите так же, я тоже поеду головой, но почему же сейчас переменили мнение? Не из-за истории ведь о мудаке, который избивает человека ради игры в любовь?       Я все же закипел. Наверное, этого мне было не избежать. Аргенти помолчал, проводил взглядом официанта, за которым следил ректор, улыбнулся. Он явно знал что-то еще.       — Женщины такие сентиментальные, хрупкие создания, — он сказал это как будто вне контекста, но явно говорил о сестре. — Если они начнут подавлять свои чувства, а потом вовсе узнают, что тот, кто был виновником их чувств пострадал, перечеркнув все их старания и муки, все это шквалом вырвется наружу. Хорошо, что мужчины крепче?       Он улыбнулся мне и прямо посмотрел.       — Мужчины, женщины… — я посмотрел на него зло. — Мы чувствуем одно и то же. Не знаю, способны ли такие полулюди, как вы, это понять, но это так! Моя сестра сломалась тогда не из-за того, что была женщиной, а потому что вы отняли у нее последнее, что помогало ей держаться. Она и он даже не приближались друг к другу, потому что вам это не нравилось, она просто жила воспоминаниями о днях, когда я не висел у нее ярмом на шее, она просто мечтала, надеялась, что однажды я вырасту и ей не придется больше держаться за вас. Но нет! Вам это не понравилось, вашему конченному эгоизму! — я выдохнул, понимая, что уже слишком громко говорю. — И вы разрушили все. Вы разрушили его жизнь, а потом обвинили в этом сестру. Вы не знаете, каково жить, понимая, что ты своим существованием сломал жизнь человеку, которого любишь.       — А ты знаешь? — он улыбнулся так, словно я сказал что-то смешное.       — Ха!.. Знаю ли я? Моя сестра не могла от вас уйти только из-за того, что я был ребенком, которого надо было растить, кормить, дать образование. Моя сестра бросила учебу, она ухватилась за вас, отчаявшись искать подработку, где бы ее не обманули.       — Это все очень трогательно, но мы встретились не для того, чтобы разговаривать о прошлом, — Аргенти посмотрел скучающе куда-то в сторону.       На меня накатило странное бессилие. Эта скука, это равнодушие к моей сестре, которая до сих пор не может забыть главного злодея в своей жизни, это рассуждение о силе денег и власти. Ему было интересно только одно — получит ли он красивое лицо в свою коллекцию и какую цену за это придется выдать.       — Похоже ни о чем вы не думали в эти три года, просто член не во что было сунуть и вас это волновало. А привязать к себе, как сестру, оказалось чуть сложнее.       — Как будто у тебя нет такого же желания.       Я чуть не поперхнулся. Как же он меня бесит, считает, что если он что-то испытывает, этим же болеют и все остальные люди земли.       — Нет, меня мужчины не привлекают.       — Да ну… — неужели я его действительно удивил. — Ну, значит, придется менять свои предпочтения.       Я посмотрел вновь на господина у окна. К нему подошел повар моих лет. Они о чем-то тихо говорили, взгляд ректора при этом смотрел куда-то за повара, я вновь проследил и увидел, что там стоял именно тот самый официант, за которым до этого следил он и Аргенти. Официант тоже смотрел прямо на ректора. Смотрел зло и задумчиво. Повар выглядел зажатым и взволнованным: он все время мял пуговицу на своей форме. Под конец разговора он побледнел и резко обернулся в сторону официанта, после этого горячо заговорил, ухватившись за руку мужчины. Но тот не только выдернул руку, но и резко, быстро ударил повара по ладони. Удар был несильным, но тот вздрогнул.       Я скосил глаза на Аргенти, который тоже наблюдал за этим. Мне было интересно, как он к этому относится. Во взгляде у него была легкая насмешка и любопытство.       — Ты так не будешь вздрагивать. Я не буду бить тебя, как это было и с твоей сестрой. Все будет делаться только с твоей воли.       — Воли? — мне стало тяжело. С моей воли, к которой принудили угрозой лишить финансирование проекта, а может, подорвать и основы моего быта. Ни тот господин у окна, ни Аргенти не были приятны, хороши. Они были одинаково ужасны. Невольно, но я чувствовал сочувствие к этому повару, я боялся, что с ним будет дома, когда не будет чужих глаз. Один давит на человека силой, другой деньгами, но итог и там и там одинаков — те, на кого давят, ломаются. Этот парень уже дает трещину, моя сестра после звонка Аргенти в один день была, как тряпичная кукла, сгружена мне на руки целая снаружи, но разорванная в клочья внутри. То же будет и со мной. Я даже не загадываю, я это просто знаю. Нельзя ни на что давить так, чтобы оно не ощущало этого давления.       — И так. Довольно чужих историй, довольно ненужных рассуждений. Мне от всего этого скучно. Мы встретились для другого.       — Да. Условия.       — Я финансирую ваш с Яшмой проект и исследование, даю тебе немного на карманные расходы, — мне кажется, что ему очень нравилось подчеркнуть про эти «карманные» расходы, обозначить и напомнить, что я слабее его. — Взамен же ты не должен мне отказывать ни в чем. Скажу лечь под меня — ты ляжешь; захочу увидеть тебя посреди ночи — ты придешь; решу, что ты станешь отличным украшением для меня на вечеринке — ты придешь, будешь мил, будешь любить меня на глазах у всех тех людей. Любая моя просьба будет исполняться тобой как требование. И береги свое личико.       — Я правильно понимаю — стоит мне проявить неподчинение, сказать «нет» и проект Яшмы, на который угробил кучу времени и я, тут же будет закрыт?       — Не совсем. Проект закрыт, ну а на тебя может упасть несколько несчастий. Ну займы, может, долг перед больницей, может, пара судимостей.       Да, все, как я и думал. Что бы я ни делал, я всегда буду думать о том, что в противном случае увязну в проблемах.       — Хорошо, — а что я еще должен был ответить? В случае отказа будет все то же самое, что и в случае неподчинения.       — Тогда доедай этот милый десерт и поднимайся. Нас ждет плодотворная ночь.       Я послушно кивнул. Мне не хотелось этого, я презирал себя за слабость, но я вынужден идти к нему, ложиться под него, даже если я натурал.       Слабо во мне шевельнулось волнение о сестре: хватит ли ей той еды, которую я оставил до утра, но все лишние мысли ушли, как только мы встали из-за стола. Проходя мимо господина у окна, Аргенти улыбнулся ему, чуть поклонился и положил мне руку на плечо. Такое ощущение, что эти мужчины просто соревнуются и хвастаются «игрушками», которые им удалось заполучить в свое распоряжение. Мерзко и гадко.