Vir dirthera

      С высоты птичьего полета Скайхолд выглядит ещё одним пиком горного массива. Простоявший здесь тысячелетия, он давно стал родным братом Морозных гор. Он помнит мир таким, каким не помнит ни один из живых. Помнит башни града Создателя в ту пору, когда он был ещё Золотым; помнит шпили Арлатана и песни его бессмертных жителей; помнит, как они рушились, а на обломках расцветали домыслы и легенды. Если бы стены могли говорить, Скайхолд многое рассказал бы своим гостям.       Но голоса у него нет, и им достаются лишь исчезающие под утро сны и смутные отзвуки, тревожащие только самые чуткие души.       Ворон делает круг над крепостью - вновь покинутой, вновь спящей в ожидании новых гостей, которых она всегда готова приютить. Над угловыми башнями до сих пор реют алые стяги; лоза ещё не успела подступиться к стенам, но пройдёт десяток лет, другой - и она укроет их одеялом, спрячет от мира точно так же, как затерянные в глубине лесов храмы древних народов.       Точно так же, как пыталась спрятать от него, когда он пришёл сюда впервые.       Ворон приземляется у подножия лестницы, заметённой тонким слоем снега. Переминается с лапы на лапу, оставляя следы; других здесь нет, но он знает, что не один здесь. Нет нужды оглядываться, нет нужды искать: зов, от которого не уйти, тянет за собой кандальной цепью.       Короткий взмах крыльев - и мир теряет на мгновение координаты, мелькает перед глазами снежной круговертью, изламывая стены и небо, мешая их в единое целое.       В птичьем обличье у него два крыла - сильных и надёжных, способных преодолеть и ветер, и причудливые фантазии Тени. В настоящем он до сих пор не привык к тому, как обрубок руки меняет чувство равновесия, и потому пошатывается в первый миг.       Ветер в перекрытиях гудит громче, когда он поднимается по лестнице. Скайхолд приветствует его, ставшего ещё одной частицей его бесконечной памяти; Скайхолд помнит его и будет помнить даже тогда, когда его следы исчезнут с переменчивых страниц истории.       Пока стоят эти стены - он не забыт.       Впрочем, вряд ли уместно думать о забвении сейчас. Уже сделанного достаточно для того, чтобы просуществовать в памяти людей века - а ведь он только подступает к тому, что может стать настоящим его вкладом.       Снег скрипит под подошвами, мороз трогает лицо игриво и приветливо. Холод совсем не тревожит его. Не тревожит он и того, кто ожидает его перед тяжёлыми дверьми. Им обоим не страшны капризы родной стихии даже в настоящем мире, что уж говорить о пусть достоверном, но всё же лишь слепке реальности.       Звон лопнувших цепей зова отдаётся эхом в висках, когда он останавливается в нескольких шагах. Нет больше необходимости в принуждении - он пришёл.       Он пришёл бы, даже не связывай их силы, которые он когда-то надеялся обратить в свою пользу.       - Не тебя я ожидал увидеть, - не размениваясь на ненужные приветствия, говорит он.       Тот, кого он знал под именем Солас, улыбается знакомой сдержанной улыбкой и качает головой:       - Не обманывай себя, lethallin. Такой порок тебе не к лицу.       - Зачем ты звал меня?       - Не я звал тебя. Ты сам хотел прийти.       Ему всегда было бесполезно лгать. Бесполезно было играть в недомолвки - для него, носившего не так давно титул Инквизитора, это знакомое поле битвы, но для Соласа - родной дом.       Он закрывает глаза, позволяя шёпоту в глубинах сознания превратиться в оглушительный хор. Видит сквозь веки, как всё вокруг поглощает голубое сияние, видит - бессмертный лик за знакомыми чертами; чувствует - как проступает поверх валласлина печать, так хорошо знакомая ему из истлевших древних свитков. Печать плавится, течёт, смывая кровавое письмо, обжигая кожу льдом, а сердце страхом - почти нестерпимо. Голоса взвиваются в голове до пронзительной выси.       И стихают.       Насовсем.       - Нет ценности в помощи того, у кого нет права выбора, - единственный оставшийся голос - голос Соласа - нестерпимо режет уязвимое, ошеломлённое сознание. - Не такими средствами я готов бороться. Не такой судьбы желаю тем, кто встал на мою сторону... и даже тем, кто против.       Магия в крови отзывается нестерпимым жжением. Древняя, забытая магия, их общее наследие, которому нет места в мире за закрытыми веками.       Пока - нет.       - Так скажи мне теперь, lethallin, когда тебя не принуждает ничья воля: ни моя, ни твоего народа, ни твоего долга. Видишь ли ты мир таким, каким вижу его я? Будешь ли за него сражаться? Хочешь ли вернуть всё, чего нас лишили?       Маханон открывает глаза. Встречает без тени сомнения взгляд, в котором ясно читается: Солас уже знает ответ.       И отвечает единственно возможное:       - Да.