I’m afraid

      И они действительно придумали…       Нехитрый план, что провалился к чёртовой матери.       Эдрик подгибает колено и прислоняется к перекошенным, пахнувшим чем-то закисшим, кирпичам с пористыми, карябающими грязные ладони, гранями, что обсыпаны редкими и бессмысленными насечками, в глубине которых сгущалась высокая тень решётки — и её объёмные, давящие на примкнутое плечо, прутья, какие схвачены толстыми и крошащимися пятнами ржавчины, тускло отражали краснеющий жёлтый, что затухал на укорачивающейся сигарете с вымазанной свернувшейся кровью обёрткой, где с нажимом написана «отрава», сгоревшая до полукруга третьей буквы. Эдрик стряхивает пепел об тонкий край подошвы и вяло морщится от смазанного ощущения стекающей по подбородку крови, которую он не успевает словить пальцем, отчего та жирными каплями ударяется об острые носы ботинок и расплывается частыми вкраплениями, въедающимися в переливающуюся кожу.       Эдрик вытирает тылом ладони под нижней губой и сплёвывает надоевший солёный привкус вместе с не вяжущимся началом разговора, какой косыми и топорными предложениями разъедает нёбо, отлипает       От своих слабо завязанных шнурков и смотрит       На длинный и неровный шрам, что едва тёмной полосой тянется от угла челюсти и заползает на щетинистую щёку…       И Блайт запоздало замечает чужой внимательный, затем озадаченный взгляд на своих рукавах, что ни в цвет Хексайда.       — Иллюзионист. — Подсказывает Эдрик, выдыхающий раздражающий ментол.       И отвлекается       На коротко поджавшиеся губы, руки       В грубых затёртых перчатках, что сильнее сжимают плечи с размашистыми и вздутыми линиями, какие коряво ползут под короткую стёганку .       И Эдрик нехотя, почти лениво, выковыривает из памяти недавно сложенные на пару с сестрой, но уже обросшие пылью догадки, что теперь зудят и переливаются в давящей черепной коробке, и он медлит — наблюдает выделано безразличным взглядом за птичьим профилем, подсчитывает чужие шрамы, и делает быструю затяжку, и следом он ловко перехватывает сигарету — зажимает её между указательным и средним пальцем, чтоб затем уже освободившимся большим нащупать мелкий винт, удерживающий длинную серьгу, раннее стащенную из замызганной, местами расклеившейся, шкатулки Эмиры, какую та выкрала с их захламленного и низкого чердака…       Эдрик нажимает на винт, давит до стреляющего щелчка и вмятины на коже от округлого стержня и после неторопливо спускается от нехитрого крепежа к путающейся цепочке, ещё ниже — к размашистому кресту, чьи тонкие линии ощущаются холодом на коже, и Эдрик теряется, он не понимает, сколько уже вечностей попеременно вглядывается то в частые и беспокойные складки на чужом лбу, то в кажущиеся слипшимися пальцы, что будто и не знают, как чертить круги. И от последнего Эдрик тихо матерится в кричащих и наползающих друг на друга мыслях, согласных лишь в одном простом:       Золотой Страж не умеет колдовать без посоха.       И Эдрик сжевывает ухмылку — ответ на пока воображаемые, но предстоящие перешёптывания с Эмирой насчёт их подтвердившихся догадок.       Их очередных подтвердившихся догадок.       И Эдрик рвано, почти отчаянно, выдыхает, пугается своей внезапно дёрнувшейся под глазом мышце и затем под непонимающий и кажущийся вечно недовольным чужой взгляд сползает вниз по неровной, тычущейся в лопатки, стене и садится на корточки, наваливается на неустойчивые, быстро устающие мыски.       — Что? — Блайт слегка разводит руками. — Сам понимаешь, что я с такой головой, — он вытирает ладонью битый висок и показывает линии сердца и жизни на отпечатавшимся красном, — я не смогу обмануть этих иллюзиями, — кивает на редких имперских, появляющихся за решёткой. — Так что придётся ждать, пока до них дойдёт, что у тебя не переводное тату, — он смотрит на догоревшую до фильтра сигарету и матерится, снова, но вслух и не знает от чего больше — от последней потраченной сигареты или стража, что, умей обходится без посоха, давно бы вытянул их из этой коробки размером два на два. — Ну, или пока сюда не вломится моя младшая сестра. — Эдрик прячет руку за округлую и расслабленную спину, тушит окурок об сыпучий бетон, каким слеплены корявые кирпичи и при этом осторожно, и без свидетелей, убивает на периферии путающегося от свернувшейся внутри боли сознания возможные недопустимые предположения о том, что сюда с погромом и скандалом заявиться мать.       У него сердце заходится реквием от одного лишь намёка на эту морозящую мысль.       Эдрик дёргается от чужого движения — Золотой Страж отворачивается, он всматривается в почти пустой коридор, лежащий за решёткой и затем, чуть выждав, выдаёт строгое:       — От твоей сестры одни проблемы.       — Да что ты. — Эдрик сплёвывает крошки от зубов. — Послушай, она ещё не понимает, куда лезет… и нам уж точно не нужны проблемы с императорским ковеном! Ей, я думаю, тем более…       — Неужели? — Страж мажет широкой ладонью по расцарапанной магией шее.       — Да. — убеждает Эдрик. — Слушай, я… — он спотыкается об слова и втягивает воздух, ведёт голову вниз, к согнутым коленям и выжидает ослабления подкатившей рези, колотящей в лоб и отдающей в переносицу. — Я поговорю с ней, — быстро выпрямляется и зачёсывает упавшие на глаза волосы, — и, обещаю, больше она не помешает. — Он стелет уверенную и ничем не выдающую себя полуправду, переведённую в собственных же мыслях на «научим не попадаться» и её мало для стоящего напротив. — Мне как бы самому не очень хочется ещё раз попасть под раздачу, спасибо, я уже приложился носом к… — трясёт рукой в воздухе, пытаясь вспомнить, во что влетел. — К чёрту, неважно, главное — мне не понравилось и… кажется, я ещё отбил рёбра. — Он ощупывает бок — ниже сердца на пол-ладони и левее — и затем ворчит. — Я точно с ней поговорю…       И он цепляется за слабое и короткое одобрение в чужом неуютно — безразличном взгляде и обнадеживающее ровное «посмотрим», стёртое сбивчивым беспокойством нарастающим в коридоре.       И оба вслушиваются в приближающееся разговоры.       — О, — Эдрик поднимается, отталкиваясь от стены, — видимо, до них дошло. — Он приглаживает пришитые под воротом тёмные руки с фетровыми полумесяцами на тыле и оступается —       Из-за проехавшегося по ушам хлопка —       Сжимает скулы       И выжидает       Четверть секунды.       Усмехается — уже в отметившуюся треть.       — Младшая. — Вполголоса сообщает Блайт, какой затем тянет ладонь к низкому и тренированному плечу Стража, чтоб приветливо хлопнуть и разойтись, но тормозит, подмечает тихое возмущение, выступившее морщиной сбоку от носа, от чего он торопливо и скомкано поджимает пальцы, убирает руку, шутит. — Надеюсь, она не всё тут разнесёт, а то у вас же не бесконечный бюджет.       — О, не беспокойся, — подхватывает Страж, что ведёт взглядом вверх, к чужим глазам, — мы повысим налоги, и тогда нам точно хватит на отстройку.       — Замечательно. — Выдавливает Эдрик, рассматривающий неглубокую складку, которая выгибалась вблизи левого и сухого угла губ, натянутых усмешкой…       И он пошатывается       От подобравшегося ближе тяжёлого грохота, выскабливающего перепонки.       Ждёт       Затухания подкашивающей ноги тряски       И зачем-то считает в голове.       После выравнивается и обменивается быстрыми и решительными взглядами, отрывистыми кивками, отходит — к стене, где застревали знакомые голоса, но просачивался сгущающийся запах сырой мерзости и льда, разминает       Рыдающую из-за отпечатывавшихся ушибов спину и держит за зубами стучащую боль —       Ему ещё врать перед младшей,       Что с ним всё в порядке —       Чтоб убедить,       Что нет, он не злится на неё за то, что его в довесок к Стражу хлестнуло её плотной магией, совсем не злится, и он уж точно не обвиняет её в своём задержании за погром имперского поста, расколовшегося из-за её заклинаний …       Он, правда, не злится, ведь знает,       Что промахи случаются…        И он уходит,       Через лопнувшую от тугой мерзости стену,       При этом вырезая в заточенной памяти задержавшегося здесь ментол вместе с белками, выцарапанных на подошве глаз,        И сомневающуюся тревогу.