I’m afraid

      Но неприятности всё же случились.       Эдрик крутит в руках бутылку с подранной этикеткой и наблюдает за тем, как на её вогнутом дне плещутся остатки жидкости, что лениво бьётся в мутные стенки — он пьёт с горла, выливает в себя последнее и чувствует — кисловатый вкус ягод во рту и приятный туман в голове, после чего откидывается назад и упирается широкими острыми плечами в пружинистое сиденье дивана, перед которым он растянулся, на полу, застеленном объёмным светлым одеялом, где стояли наскоро раскиданные тарелки, загруженные криво поломанным шоколадом и печеньями, терялись потёртые карты, бусы и мешались блокноты с поцарапанными обложками.       Эдрик прикрывает глаза и вдыхает густой, переполненный жаром, воздух, задыхается — горьким запахом жжённого дерева и вслушивается в мягкий треск костра, что трепыхающимися лентами ударяется об раскалённые стенки камина и рассыпается на лёгкие, взлетающие вверх, искры, какие одиноко погибают в насыщенной тёплым рыжим пустоте. Эдрик с трудом отлепляет друг от друга тяжёлые веки и, приподнявшись, он тянется к одной из тарелок — к чёрной, с созвездиями по краям — и утягивает с неё посыпанное пудрой печенье, что тут же ломается в пальцах и крошится, застревает в частых складках одеяла. Эдрик грубо вытряхивает из них эти противные колючие крошки, которые неприятно тычутся в бледные ладони, изрисованные венами и следом случайно подмечает пару розоватых пятен, оставшихся, видимо, от алкоголя, какой он неуклюже разлил, пока возился с зазубренной крышкой, что он в итоге резко выбил покоцанной открывашкой. Эдрик пытается оттереть костяшками эти въевшиеся неприметные брызги, но скоро забывает о них, переключается на сестру, которая, шумно отставив недопитую бутылку, подняла тёмную склянку, прежде уныло перекатывавшуюся вблизи съехавшей вбок колоды карт, и принялась вытаскивать из неё неподатливую пробку.       Эмира в очередной раз перехватывает спрессованную древесину, плотно застрявшую в узком горле, терпит неприятную резь в пальцах, на какие давят ровные края и затем, выдернув пробку с глухим хлопком, трёт подушечки пальцев, стараясь отделаться от вяжущей боли в них.       Эдрик поправляет душащий его ворот, расстёгивает верхнюю тугую пуговицу и наблюдает за тем, как сестра, нащупав между расклеенными корешками блокнотов вату, прислоняет её к склянке и смачивает резким спиртом, далее она зажимает влажный хлóпок в левой руке, правой же отстёгивает от свитера цвета то ли нелюбимого Эмирой вина, то ли всё же крови, гонимой по венам к сердцу, булавку, на чьём запаянном конце болтались отшлифованные зелёные бусины, заговорённые либо от сглаза, либо всё-таки на здоровье — никто из близнецов точно не помнит зачем они их нанизывали.        — Это больно? — Эдрик рассматривает острый конец булавки, который Эмира протирает ватой и глушит подступающую неуверенность, скопившуюся в пальцах, своей пьяной решимостью —       Да, ему нужны эти проколы в ухе.       — Не особо. — Эмира трёт плечом зудящую щёку и чертит в воздухе круг, что вспыхивает шаром, бьющим резким светом в отвыкшие глаза.       Эдрик жмурится и отворачивается.       — Не вертись. — Возмущается Эмира, что, мазнув подсохшей ватой по уху, намечает на нём место для прокола и после подставляет туда иглу.       Эдрик слушается и старается не двигаться, он смотрит, немного вправо и вверх, цепляется скучающим взглядом за дверной косяк, на чей угол были закинуты разноцветные чётки, что при скудном свете казались почти чёрными, быстро теряет к ним интерес и отвлекается на стену, где находит старые портреты и круг, скрученный из кривых веток и перьев, перевязанных белой нитью, над ними, испуганно вздрагивает, когда чувствует, как булавка протыкает ухо и терпит это тошнотворное ощущение лопающейся кожи, что трескается под напором протяжно заходящей иглы, которая, пройдя насквозь, резко попадает в пустоту и затем также резко выскальзывает из уха. Эдрик морщит нос от небрежного и короткого прикосновения — Эмира вытерла большим пальцем подступившие капли крови, после чего она убрала свои холодные пальцы, и Эдрик ловит слабую лёгкость в, он уверен, густо покрасневшем ухе, слышит — сухое и тихое постукивание, путается, пока пытается понять, что это за звук, но затем быстро догадывается — это Эмира снимает свои кольца с тяжёлыми и угловатыми камнями, которые, видимо, ей всё же мешают. И Эдрик ждёт её,       перехватывает свою поспешную и неожиданную мысль — Эмира и впрямь не врала ему, когда говорила, что это не особо больно, впрочем,       Она мало, когда врёт.       Ему.       Эдрик вскидывается и оборачивается к двери — он различает приближающиеся шаги в коридоре, прислушивается к ним и затем, успокоившись, мягко опускает напряжённые плечи.       — Эмити. — Выдыхает Эдрик и выпрямляет своё затёкшее колено.       — Злая Эмити. — Поправляет его Эмира, смывающая кровь с булавки.       И оба выжидающе поглядывают на дверь.       Эмити громко дёргает ручку, рывком открывает дверь и тут же запинается, наткнувшись на Эдрика и Эмиру, застревает в дверном проёме, зависает там на пару секунд, в течение которых она растерянно смотрит на брата и сестру,       И затем она глотает подступившее к горлу раздражение,       И выжимает из вымотанного тела скупые остатки сил на то, чтобы проигнорировать выходки этих двоих и с выделанным пренебрежением прошмыгнуть в соседнюю комнату, а оттуда коридорами прямо на кухню…       Но близнецы угадывают её настроение по слабому подёргиванию напряжённых губ.       — Не хочешь перекусить с нами? — Мягко улыбается Эмира, что поправляет подол длинной, прямо до щиколотки, юбки, расшитый мимозой.       — Шоколад немного подтаял, зато остались твои любимые печенья. — Подхватывает Эдрик, который, приподнявшись, пересаживается ближе к Эмире.       И они несильно сталкиваются плечами.       И, чёрт возьми, Эмити ни за что не привыкнет к непредсказуемости этих двоих.       Она сомневается,       Поглаживает свои тонкие запястья, трёт предплечья, ещё непривыкшие к тяжести посоха и затем, коротко выдохнув, всё же занимает несколько освободившихся сантиметров рядом с братом.       И успокаивается.       Близнецы понимают это по разгладившейся складке между её бровей.       Эмити прижимается лопатками к сиденью дивана, устало горбится и вытирает высокий лоб, влажный из-за прилипших к нему мокрых волос, в которых плавится запутавшийся снег, и лёгким неторопливым движением убирает назад, за острые уши, свои короткие пряди, что надоедливо лезут в глаза.       Близнецы вдыхают тянущиеся от неё мороз и замолкающую злость.       — Бери. — Эдрик передаёт Эмити большую тарелку с непомещающимися на ней печеньями и случайно скользит взглядом вниз, на её опухшие костяшки, от каких он ползёт вверх, к худым локтям и останавливается у их гладких впадин, на чьих тусклых и прерывистых линиях он различает пару синяков — уже меняющихся красных.       И Эмити почти физически чувствует его внимательный, прошивающий иглами, взгляд на своей согревающейся коже.       Она хватает печенья и прячет руки, подпирает ими талию, после чего отворачивается и смотрит — на перекошенный расклад, полупустые блески и низкий стакан, полный чуть сиреневым воском и сломанными спичками, и она откусывает печенье, мажет тонкие, быстро розовеющие от устоявшейся духоты губы сладким кремом и затем оглядывается, ползает взглядом по бокам, ищет что-нибудь попить и натыкается — на почти полную пачку сока за подлокотником, наклоняется…       — Хочешь рассказать, что произошло? — Осторожно интересуется Эмира, застёгивающая серьгу в последнем проколе.       Эмити облизывает свои пересохшие, вместе с тем липкие от крема губы и чувствует, как твердеет над лопатками и ключицами от сжимающейся нерешительности.       — Ты можешь поделиться с нами. — Убеждает младшую сестру Эдрик, какой мягко гладит её по угловатому плечу, обтянутому взмокнувшей от пота рубашкой.       — Ну… — Эмити отгибает разрезанный картонный угол, долго вглядывается в похожие серьёзные лица и затем всё же сдаётся. — Ладно, хорошо… — Эмити устало трёт переносицу. — Но только попробуйте потом посмеяться надо мной! — Тут же предупреждает она.       — Обещаю, что не будем. — Кивает Эдрик, закатывающий рукава с широкими манжетами.       — Совершенно точно не будем. — Соглашается Эмира, что протягивает сестре чистый стакан.       Эмити держит его за ободок, наливает себе немного клюквенного сока и при этом собирает в голове обрывки мыслей.       Это был…насыщенный день.       — Я уже говорила, что Луз хочет создать портал. — Эмити ловит отражение своей слабой улыбки в стакане. — И, в общем, ей нужна была кровь титана, но она заболела и поэтому ей пришлось остаться дома, хотя, — Эмити усмехается, — на деле мы её еле уговорили остаться и поэтому, конечно же, я взяла это на себя, я сказала ей, что справлюсь… ну, я думала, что всё пройдёт идеально, я не хотела, чтобы она разочаровалась во мне, понимаете? На меня же можно положиться… — Эмити рвано вдыхает обжигающий нос воздух. — Но всё пошло не по плану, совсем не по плану. — Она дотрагивается до запёкшейся, но всё ещё болезненно пульсирующей, ссадины на брови. — Мы столкнулись с Золотым Стражем…       Близнецы незаметно переглядываются друг с другом.       — Нет, я, конечно, не стала ему доверять, и я связала его заклинанием, но… — Эмити не смотрит на близнецов, не замечает их выпирающих от напряжения скул. — Потом в шахтах не оказалось крови, и… я растерялась, я не понимала, что мне делать. — Эмити гладит между ключицами. — Я не знала, что в ключе тоже есть кровь, я узнала об этом от Золотого Стража, ему тоже была нужна эта кровь и… поэтому мы подрались, и я почти победила, нет, я точно победила. — Эмити сжимает пальцами стакан. — Но он стал шантажировать меня. — Её потряхивает от вновь накатывающей злости. — И мне пришлось отдать ему ключ… — Она чувствует, как тяжелеет тело от скапливающихся в нём переживаний. — Единственное, что я успела — это разбить его? Или там… сосуд с этой кровью и часть впиталась в перчатку, я потом отдала её Луз и, знаете, она даже не злилась, она была… довольно милой… — Эмити смотрит на чёрную решётку камина и слышит — чуть расстроенный голос Луз, что всё ещё хрипит в её ушах. — Это странно, ну, то есть, вроде бы всё в порядке, но я всё равно чувствую себя… ну, не знаю, бесполезной? Я же могла что-то сделать, нет, я точно могла что-то придумать, но… почему, почему я такая глу…       — Эмити, — Эмира накрывает своей ладонью руку сестры, проводит по её натянутым сухожилиям, — ты всё правильно сделала.       — То, что ты провернула с перчаткой, — вмешался Эдрик, — это был довольно хитрый трюк, сестра.       — Да, он прав. — Подтверждает Эмира. — Эмити, послушай, ты не могла знать, что всё так выйдет, и в сложившейся ситуации ты поступила правильно, поэтому всё хорошо и разрешилось. Ты ведь в итоге достала кровь титана, верно? Так что всё и впрямь в порядке.       — Уверен, Луз считает так же, поэтому, правда, не беспокойся об этом. — Подтверждает Эдрик, перебирающий тяжёлую цепь на своей шее.       У Эмити приподнимаются щёки от её неуверенной и косой улыбки.       — Наверное, вы правы. — Эмити отпивает из стакана почти половину.       — Не сомневайся в этом. — Уверяет её Эмира, что перекидывается обратно, на своё место, после чего она поворачивается к брату и задерживает на нём свой настойчивый взгляд.       Эдрик угадывает в глазах сестры скрываемое беспокойство, затесавшееся между вкраплениями хищно-жёлтой радужки.       — Да, не сомневайся… — он пытается быстро что-нибудь сообразить. — Кстати, Эмити, — вовремя вспомнил Эдрик, — у нас закончились фиолетовые свечи, поэтому мы их поискали у тебя в комнате, ну, и мы там, знаешь, не особо прибирали за собой…       — А, да, точно. — Присоединилась Эмира. — Мы хотели убраться позже, но как-то забыли про это.       Эмити раздражённо поднимает брови и мотает головой.       — Я же говорила вам, не вламываться в мою комнату. — Она вытягивает руку со стаканом, приподнимается на другой и затем выпрямляет шатающуюся спину.       — Да, прости, мы помним, но нам и правду нужны были свечи. — Оправдывается Эмира, наблюдающая за тем, как Эмити на ходу допивает сок и потом оставляет пустой стакан на тумбе с грязной пепельницей и счетами.       — Ещё раз извини! — Кричит вслед уже не слушающей его младшей сестре Эдрик, что, дождавшись, когда та затеряется в коридоре, тут же меняется в лице.       Он наклоняется к Эмире — и они оба вспарывают друг друга заточенными строгостью взглядами.       — Если мама узнает о том, что наша младшая сестра сцепилась с главой императорского ковена, то она точно наведёт на нас порчу. — Неловко смеётся Эдрик. — На смерть.       — Мы что-нибудь придумаем. — Утешает его Эмира. — Ну, или, по крайней мере, я надеюсь на это…       И оба нарочно стараются не смотреть на узкий стеклянный шкаф напротив двери, где, как они помнят, пылятся закатанные на порчу банки.