I’m afraid

      На толстое окно, занимающее большую часть стены, от чьего холодного бетона осталось всего три десятка сантиметров сверху, чуть меньше двадцати по бокам и скромное ничего снизу, налегала сгущающаяся чернота, что невозмутимо гасила последние всплески умирающего где-то справа солнца, которые застревали в ломанных полосах в углу испачканного мутными пятнами стекла — царапины, оставшиеся от закрученных рогов деревянного изголовья кровати, какую без толку вертели по всей комнате, пока её наугад не вписали в окно, где и забыли.       И на этой кровати, считавшейся двухместной, но на деле на неё при всём желании можно было уместить троих и ещё четвёртого поперёк у изножья, валялась сбитая простынь, кусками торчавшая из-под груды сваленных на пружинистый матрас пушистых пледов, изрисованных лунными фазами и пентаграммами, в чьих строгих линиях путался кусающийся чертополох. Поверх же тёплого меха лежал полусонный Эдрик, который быстро пролистывал учебник — в понедельник, на первом часу, планировался тест, потому сейчас, в угасающую субботу, он прикидывал, сколько страниц ему нужно будет вызубрить. Число тридцать его приободрило (наконец он видит один ноль после цифры вместо привычных двух), а, пробежавшись по темам, какие он растасовал на «знаю» и «впервые слышу», смог сбросить тридцать до двенадцати.       Что ж, вечера воскресенья вполне хватит на подготовку.       Прокручивая в голове все дела, запланированные на завтра, Эдрик смотрел поверх учебника и отрешённо пялил на стену, захламлённую старыми заметками, которые давно пора содрать и выкинуть, местами на ней обозначáлись неровно вырванные страницы, на каких что-то было помечено цветным, ну, а если же немного пошарить взглядом по этому глухому куску бетона, то можно было отыскать несколько корявых записей на огрызках бумаги — и всё это крепилось кнопками (за исключением какого-то теста, что был прибит неожиданно ритуальным ножом) к выгоревшим обоям, какие фиолетовыми проплешинами высовывались из-под макулатуры.       И всё-таки у него с Эмирой одинаковые не только лица, но и комнаты.       К слову, о ней.       Девушка, удобно закинув ногу на мягкую обивку стула, ошивалась подле высокого зеркала и тырила с близко придвинутой тумбочки вату, какой стирала чёрные блёстки, что, осыпавшись с глаз, размазались по щекам, отчего те теперь переливались в дрожащем пламени свечей, вкрученных в узкие горла бутылок с не до конца отклеенными этикетками и с причудливыми узорами — в темноте различались только черепа на самой близкой к Эмире бутылке и еловые ветки на соседней. Эдрик уверен, что от их прозрачных стенок всё ещё несёт спиртом и чем-то сладким.       — Знаешь, я и не думала, что Золотой страж настолько низкий. — Усмехнулась Эмира, которая, нащупав спички, подожгла ещё пару свечей и от одной из них слабо запахло резким цитрусом.       — Судя по голосу, он, вероятно, наш ровесник. — Подметил Эдрик, что устало кривится, вспоминая весь этот проклятый вечер, в какой они успели фальшиво поулыбаться гостям аукциона, тем самым приветствуя их на входе, убрать последствия фееричной выходки их младшей сестры, что на пару с одним забавным человеком в труху разнесла помост, служивший сценой, и в довершении всего этого им посчастливилось наткнуться на нынешнего главу императорского ковена и подслушать его разговор с их родителями, и, честно говоря, лучше бы они этого не слышали.       Эдрик шумно выдохнул.       Когда им уже начнут платить за подработку хостесами?       — Да, скорее всего… — Недоговаривает Эмира, что прерывается на своё отражение — девушка ещё раз оглядывает своё лицо и, не обнаружив на нём надоевшие блёстки, начинает вытаскивать тяжёлые серьги, от которых уже покраснели уши. — Вполне возможно, что он наш ровесник. — Наконец договаривает Эмира. — Кстати, ты видел его посох? У всех имперских такие странные посохи…       — Это точно, — улыбается Эдрик, — определённо странные. — Соглашается он, после хмурится. — Но, знаешь, я раньше не замечал, чтобы кто-то из имперских так держался за посох. — Он первым делом заметил эту хватку. — Слишком крепко…       — Вот как. — Выдыхает Эмира и ведёт бровью –в её голове сложилась пара догадок.       И она знает, что у Эдрика они сложились тоже. Она понимает это по его взгляду, какой ловит в зеркале.       Эмира отворачивается к захламленной тумбочке и тянется к шкатулке с выцветшей крышкой и коряво выцарапанными символами, что теряются в крупных, местами отлетевших, блёстках. Она неосторожно задевает пальцами лаки, какие падают с раздражающим звоном, из-за которого девушка кривится и с силой сжимает кулак, какой затем устало роняет на пыльную поверхность тумбочки, где от каждого движения дрожат заговорённые склянки, залитые воском, сгоревшие спички и неубранные иголки, вымазанные запекшейся кровью.       Эмира небрежно открыла шкатулку и закинула в неё серьги, после чего принялась снимать кольцо, что застряло у выпирающего сустава, какой белеет под тонкой кожей, успевшей покраснеть из-за грубого трения. И девушка медлит, она отстранённо наблюдает за тем, как огонь, оплавляющий свечи, жёлтым блеском отражается в белом бисере, из какого сплетено кольцо, и она чувствует, как внутри неё трепыхается слабое беспокойство, заглушаемое невыносимой усталостью…       — Думаешь, у нас будут неприятности?       Эмира и не поняла, что произнесла это вслух.       — Может быть… — Еле слышно ответил Эдрик, занятый оттиранием чернил со своих бледных ладоней — он вечно пачкается, когда пишет, а затем подолгу не замечает этих синих отпечатков на коже. — Хотя, — Эдрик ненадолго задумался, — вряд ли всё так плохо. — Он отвлёкся на сестру, что уже распустила волосы, какие теперь подкрученными прядями падали на плечи, повторяя их острые контуры. — Я уверен только в том, что мама не позволит пострадать нашей семье, — Эдрик наблюдает за Эмирой, что, шумно покопавшись в тумбочке, отыскала расчёску, какой затем принялась причёсывать спутавшиеся волосы и каждый раз, когда металлические зубцы застревали в них, она слабо морщилась от внезапной, но тихой боли, — так что, что бы ни случилось, она точно придумает, как выкрутиться. — Эдрик едва ли не проваливается в сон, но он вовремя вздрагивает и открывает глаза, что после с усилием трёт, считая, будто это поможет ему не уснуть и это и впрямь помогает, правда, всего на несколько быстрых секунд. Эдрик вздыхает и смотрит в зеркало, где замечает задумчивый, вместе с тем тревожный взгляд сестры, направленный вниз, на руки, какие крепко сжимают рукоять расчёски.       — Что бы ни случилось, да? — Бормочет Эмира, что отстранённо разглядывает потрескавшийся лак на ногтях.       — Да. — Эдрик почти что слышит её оглушительные мысли — она вспоминает прошлый вечер, в какой они ошивались в центре, где таскались по местным магазинам в поисках гвоздей и ниток, пока не вышли на площадь и не встряли в плотную толпу, облепившую трёх или всё же четырех ведьм, что шумно бастовали вблизи фонтана.       Их скрутили.       Всего минут через пять или десять после того, как Эдрик и Эмира пришли туда.       И потом, уже возвращаясь домой, они узнали, из осторожных перешёптываний, случайно подслушанных ими, что там же, немного позже, скрутили ещё двоих…       Эти стычки,       Они стали происходить всё чаще.       Намного чаще.       Эдрик и Эмира переглядываются и в похожих глазах друг друга, переливающихся опасным жёлтым, обнаруживают зарождающуюся панику, какую они стараются если не уничтожить, то хотя бы скрыть — они прячут маниакально пульсирующие мысли о подступающем неизбежном и поворотном в самые тёмные углы свой памяти и пытаются забыть об их существовании, и у них это получается, неважно, неладно, вовсе паршиво, но получается.       — Ладно, — Эмира раздражается из-за собственного надломленного голоса, вышедшего слишком жалким — она откашливается и поднимается со стула, какой затем небрежно отодвигает ногой, — ты не думаешь, что тебе уже пора ползти в свою комнату?       — Нет, — хрипло усмехается Эдрик, — я не дойду до неё, но ты можешь попытаться дотащить меня.       — Вот ещё, — возмущается Эмира, что за три неполных шага добралась до кровати, после чего она упёрлась в её мягкий край своей коленкой, — двигайся, я хочу лечь к окну.       — Хорошо, только не наваливайся на меня. — Эдрик освобождает место у прохладного стекла и затем недовольно ворчит, когда Эмира всё же задевает его локтем.       Девушка перекатывается к окну и обнимает подушку, прячет под неё свои узкие ладони,       Смотрит       На туманное небо без звёзд       И засыпает с ощущением полумёртвой надежды внутри — надежды на то, что всё будет в порядке.       И она знает — Эдрик засыпает с этим чувством тоже.