Дижонская горчица

2010

Москва-Сити. Башня «Меркурий»

      Ей не нравится в «Меркурии». Бетон и стекло — гидравлический пресс. Она одетая перед окнами в гостиной — она голая перед окнами в гостиной.       — Я деградирую, — она утыкается лбов в стекло. — Живу работой четырнадцать часов в сутки семь дней в неделю. Одно название — ведьма. Жамель в Бразилии рисует портреты старых учителей, Микаела на антидепрессантах, Люси на неудачных свиданиях, Дениз на гастролях, Фабрис в отношениях. Что делает верховная?       Много работает и мало спит. Центральный филиал переехал из башни «2000» в комплекс «Город столиц». Благодаря Люси мадам в превосходстве овладела Левитацией. Африканская ведьма подпитывает верховную перстнем с лимонно-жёлтым топазом — цитрином. Мадам не проводит ночи с мужчинами, ночью она прыгает по башням. Принцесса стала драконом без огня. Я испугался, когда с «Северной башни» мадам телепортировалась в осколки «Евразии». «Голова на месте, я порвала платье», — заверила она, но сердцем я чувствовал её боль. Перелом запястья и множественные стёкла в руках. Наутро директор центрального филиал скрывала бинты под рукавами пиджака и кровоподтёки под широкополой шляпой.       — Что делала мадам Хорхолле двести лет назад до того, как стать верховной?       — Не знаю, — она упирается ладонями в окно. — Мёртвые не приходят ко мне.       Мадам Бут не явилась на роспись Светланы и Вадима Андреевича. Светлана приглашала нас, Вадим Андреевич утаил правду о связи с Галиной Батон. Бывших не зовут на свадьбы, бывшие не приходят на свадьбы.       — Маргарита Алексеевна с прошлого года зовёт в Вагаршапат. Алексей Гамлетович и Фими Камсаровна не против. Порадуйте юную особу, Вы ей очень нравитесь. Армения не Франция, в Армении нас не схватит мадам Селестин.       — Фими с Мусей будут обхаживать, а мы сидеть сложа руки. Нет. Я не могу отдыхать, когда другие вокруг работают. В отпуске останемся в Москве.       Она предпочитает одиночество, последнее время ей комфортно одной. Кризис возраста? Ведьминский кризис? Птица в клетке. Дракон без огня не разрушит башню.       — Рогволд звал на «Нашествие» в конце июля. Не уверен, что «Победа» доедет до Тверской области, но попробовать стоит.       — Мой первый концерт с почти-фаворитом, — она оборачивается на меня с улыбкой. Мадам нравится Рогволд как человек. Физического влечения нет. — Я не хочу тут жить, Паскаль.       Мы не раскладываем карты Москвы, не гадаем на гуще, не ждём покачивания маятника. Мадам не видит ближайшее будущее. Астрал глобальный, Предвидение ограниченное. «Победа» медленно едет по Третьему кольцу. Хамовники — не то, Раменки — не то, Даниловский район — не то. Мадам сосредоточена. «Победу» останавливает красный сигнал светофора, я жду команды втопить в пол педаль тормоза, когда появится наш будущий дом.       — Сверни направо.       Южнопортовый район? Храм Воскресения и кладбище по бокам Волгоградского проспекта. Дальше. Дальше. Мадам не просит остановиться. Кошка смотрит по сторонам, кошки различают серый, зелёный и синий цвета.       — Сбавь скорость, — она двигает мою руку на рычаге коробки передач, переключает на вторую.       Поворот на Люблинскую улицу, метро «Текстильщики». Дальше.       — Стоп, — я останавливаю «Победу». Мадам смотрит через меня на пруд. — Заглуши мотор.       Дорога разделяет пруд и двухэтажные постройки в зарослях деревьев. Старость. Между современностью затерялась древность, новизна соседствует с архаичностью. Будь я архитектором района, я бы снёс деревянные дома. Скол на фарфоровой чашке. У актуальности пластиковые окна на балконах, в двух соседствующих домах поросшие плесенью чердаки. Мадам ступает каблуками на пробивающуюся траву. Холодно и грязно. На наручных часах без двух минут одиннадцать. Серость, как серый ради серого Рогволда.       Мадам оглядывает нежилой дом и вóронов на проводах. Подуешь на стену — упадёт крыша. Участок средних размеров, предположительно в доме три комнаты, в теории вода и электричество, на практике — здесь невозможно жить.       Из соседнего дома выходит высокий мужчина в джинсах и шерстяной рубашке. Викинг-дровосек-бездомный-алкоголик. Сомнительное соседство. Высокий забор не помешает.       — Извините, — обращается к нему мадам. — Тут кто-нибудь живёт? — показывает на полуразрушенный дом.       — Семь лет не живут, — он сплёвывает.       — Дом кому-нибудь принадлежит? У него есть владелец?       — Померли, — он сплёвывает. — По что спрашиваете?       — Мне нравится это место, — мадам обводит руками участок с грязным снегом по углам. — Хочу снести старый дом и построить новый. Вы не против соседства?       — Соседей? Вас? Нет. Будут шуметь во время сноса, будут шуметь во время постройки. Я против, — мотает головой. Волосы немытые, борода неухоженная, манжеты рубашки испачканы.       «Как будто сейчас тихо», — машины проезжают под ухом, метро под ногами. Сомнительный район для спокойной жизни.       — Рабочие будут работать аккуратно, — мадам делает несколько шагов, — они не помешают Вам. Даю слово. Оттуда же столько заразы бежит. Мы — мирные и добропорядочные граждане. Поверьте, соседство с нами не ухудшит Вашу жизнь, — она резко поднимает глаза на окно чердака. Неприятный сосед прослеживает её взгляд и пятится к входной двери. — Мы вас не тронем, — заверяет мадам глубоким голосом.       — Проваливайте отсюда. Я запрещаю снос и строительство. Вы не получите от меня разрешение.       Он уходит с громким хлопком двери. Мадам неуверенно машет, глядя на окно чердака.       — Кто там? — спрашиваю шёпотом.       — Мужчину зовут Владимир Богомолов. На чердаке мальчик… больной, — она закуривает.       — Его сын?       — М-м… нет. Кровь схожа, они — родственники, но Владимир не его отец.       — Мне не понравился этот Владимир. Что делает на чердаке больной мальчик? Сын-не сын, Владимир против соседей. Мадам, у меня сомнения…       — Я добуду разрешение на снос и строительство, — она разворачивается и идёт к разрушенному дому. — Это идеальное место для нас. Мне нравится атмосфера, — вдыхает полной грудью, — нравится воздух. Нравится напоминание о жизни старых владельцев. Мы достаточно прожили в квартирах, но мы выросли в частном доме с мраморной лестницей. Построим новый с нуля для тебя и меня. Ведьма и дворецкий. Не пансион. Дом для двоих.       — А соседи? — кошусь.       — Боишься? Не бойся, — мадам тушит сигарету о подошву туфли, не бросает окурок в траву. — Они не тронут нас, мы не тронем их. Место выбрано, Паскаль. Собираемся в путь.       Обратно мадам едет в приподнятом настроении.       Четыре этажа с чердаком и взлётно-посадочной площадкой на крыше. Не спрашивайте, потом поймёте. За проект берутся мадам Бут, архитектор, Игорь Витальевич и Рогволд Фавстович. Ведьма, архитектор, дизайнер, татуировщик. «Ладно этот, — не понимал своего участия Рогволд, указывая на Игоря Витальевича, — он рисует мебель. А я-то какими судьбами здесь? Разрисовать тебе золотой туалет в стиле «Дотворк»? — предлагал мадам. — Тебе над койкой нарисовать тянку?» — предлагал мне. Я так и не понял, кто такие «тянки».       Ведьма строит дом. Подклады не под полом, не в стенах, не по углам. Подклады в фундаменте, в клее, в штукатурке, в земле. Мадам контролирует строительство — меня это радует, потому что она меньше проводит времени в офисе. Рабочие перестали удивляться, что — «бритоголовая мадемуазель» — как они её называют в мыслях — вечно что-то сыплет в строительные смеси, щупает и нюхает брёвна. Первое время сосед Владимир Богомолов пытался помешать стройке: крал материалы, пачкал лицевую сторону кислотой и экскрементами. Его не пугали милиционеры, не останавливало официальное разрешение на строительство — он разорвал три документа. Я предлагал мадам подать в суд на Богомолова, но она отказалась. «Он примет наше соседство, Паскаль. У него нет выбора, ему некуда бежать». Богомолов не смирился, но на время успокоился благодаря фикусу Бабка Шурка. Гигантский цветок, больше напоминающий плющ, отогнал нарушителя. Богомолов даже пытался поджечь фикус, но не тут-то было. Бабка Шурка прожила в Зюзино шестьдесят лет — и не таких хулиганов прогоняла. Владику Богомолову понравился живой фикус.       Коробка в четыре этажа построена к началу лета. Мадам готова въезжать в первых числах июня. Дом пока не пригоден для жилья, но мадам счастлива. Я занимаюсь садом, мечтаю о теплице с помидорами. Мадам Дениз втайне от рабочих помогает мне с кустами и цветами: я закапываю в землю камни, она сажает лаванду. Грязной работой занимается Леопольд: он оттирает стены от экскрементов Богомолова — Бабка Шурка ночью проглядела, старушка спала — и относит его же кучи ему на участок. Бакстер с креветкой тоже помогают Леопольду: бультерьер хорошо кушает креветок и хорошо… испражняется на участке Богомолова. У нас растёт трава, у Богомолова гниёт. Мёртвые за справедливость.       Дизайнер кухни обговаривает со мной проект. Кухня — территория дворецкого. Электрическая плита, встраиваемый духовой шкаф, посудомойка, двойная раковина, мраморные столешницы, двустворчатый холодильник, барная стойка, шкаф для алкоголя. Просторный ресторан для скромного повара и его верного посетителя.       Игорь Витальевич занимается интерьером комнат: камин и торшеры в гостиной, кровати в спальнях, обеденный стол из дуба Тюдор в столовой, две гардеробные для мадам, прачечная для меня.       Рогволд в респираторе красит баллончиком стены из ивы в кабинете ведьмы. Кассетный магнитофон воспроизводит русский рок. За баритоном не слышны нецензурные слова. Рогволд согласился поработать на Галину за кругленькую сумму. Тату-салон не приносит много денег. В доме мадам Бут Рогволд находит новых клиентов. Подвешенный язык — привилегия.       — Паскаль, — Игорь Витальевич отвлекает меня от выкладки каменной дорожки для «Победы», — Вас зовёт Рогволд.       Первый этаж: гостиная, столовая, кухня. Второй этаж: спальня мадам Бут, гардеробные, кабинет директора, кабинет ведьмы. Третий этаж: гостевые спальни, кладовые, гостиная. Четвёртый этаж: гостевая спальня, прачечная. Куда столько туалетов и ванн для двоих — не знаю. Чердак в моём распоряжении. Я выбрал чердак раньше, чем мадам предложила мне спальню на четвёртом этаже. Мы не отдалились. Дворецкий живёт на чердаке.       Рогволда не смущает, что меня называют Паскалем, а Галину — мадам. Рогволд полтора часа красит мою комнату в чёрно-зелёный. Чёрный дюшес с зелёным отливом.       — Вы меня звали? — заглядываю в комнату.       Кепка с курткой на подоконнике, магнитофон молчит, полиэтиленовая плёнка свёрнута в углу, стены блестят. Рогволд на стуле в центре комнаты. На левой руке серый «рукав», песочные джинсы подвёрнуты, белые носки, чёрные вансы, растянутая-дырявая майка. Почти-фаворит. Почти-фаворит покрасил мою комнату в чёрно-зелёный.       Жужжание. Рогволд нажимает на педаль. У Рогволда тату-машинка.       — Нежной сисечке нужна коррекция. Нежная сисечка полгода не корректировалась. Я рано закончил покраску твоей комнаты и со скрежетом в сердце готов уделить тебе пять минут. Расстёгивай рубаху, — жужжание. Издевается.       Округляю глаза:       — Нет! — убегаю на лестницу.       — Хватайте сиську! — Рогволд гонится за мной.       — Рогволд Фавстович, спасибо за комнату! — перепрыгиваю ступеньки. — Мне от Вас больше ничего не надо! Делайте татуировки другим! — обгоняю рабочего на третьем этаже. Рогволд не отстаёт. — Грудь заросла! Я не буду её брить ради Вас! Простите!       — Мужчинам волосы не страшны! Я проберусь иголкой сквозь дебри!       Вспотевший и задохнувшийся выбегаю на улицу. У гаража маленький мальчик строит башню из квадратной брусчатки. Потёртые джинсы, поношенные кроссовки, футболка без одного рукава. Не замечает меня. Не замечает громкое дыхание Рогволда.       — Это чей? — Рогволд шепчет.       — Соседский.       Владику Богомолову — 13, с 3-х лет его воспитывает дядя Владимир. Это мне рассказала мадам Бут.       — Привет! — радостно кричит Рогволд и машет тату-машинкой.       Владик слышит Рогволда, Владик не смотрит на Рогволда. Заторможенный.       — Владик! — доносится из-за спины. Владимир Богомолов повис на железных прутьях. — Домой быстро!       Владик слышит дядю, Владик видит озлобленного дядю. Загнанный охотниками зверь. Напряжённый, испуганный. Владик обегает нас опустив голову.       — А чё он не в школе? — Рогволд провожает взглядом мальчика. Владик очень худой, поэтому без труда пролезает через прутья.       — Он на домашнем обучении.       — Странный какой-то, — чешет затылок.       — Он больной, — говорю с сочувствием.       Рогволд гортанно смеётся, запрокидывая голову, и ударяет по плечу тату-машинкой:       — Ты правда думал, что я тебе коррекцию захреначу? У меня нет собой красок, неженка. Я не бью тату вне салона. Глянь, — вертит тату-машинку. — Утром забрал с почты, новенькая. Заказал за пятьсот рублей на АлиЭкспресс. Твои ставки: через сколько она сдохнет? — и кто тут странный? — Подбросишь до салона? Не хочу трястись в метро. Тянку в твоём туалете нарисую послезавтра.       Осенью она надевает тренчкот на атласное платье Роя Холстена. «Лицо со шрамом» вышел в 80-х, кафе «Рюмочная» в Зюзино по сей день предлагает ностальгическое меню. Средний чек не превышает семисот рублей. Селёдка с красным луком, сало с чёрным хлебом. В гранёных стаканах и стеклянных кружках пиво или квас. Столовую именуют баром. Сюда не приходят напиться или подраться. «Рюмочная» — кабинка телепортации в упоительный вечер времён советской власти.       Верховная под шиком и блеском. Верховная носит кулон с турмалином. Камень не усиливает сексуальное желание, мадам Бут — сексуальная бомба на туфлях от Лубутена.       Под аромат красного лука из тарелки она водит головой в такт мелодии из музыкального аппарата.

В шумном зале ресторана

Средь веселья и обмана

Пристань загулявшего поэта.

      Верховная не посещает модные показы, ей не интересны модели на подиуме. Верховная наблюдает за смертными в баре. Слышит пузырьки кваса в гранёном стакане, наслаждается запахом воблы на газете и читает названия сигаретных пачек на стене.

Возле столика напротив

Ты сидишь вполоборота

Вся в луче ночного света.

      Люди не задаются вопросом: что делает верховная в сомнительном заведении «Рюмочная»? Мы были здесь не единожды. В брюках и джинсах, в куртках и кроссовках, в футболках и обручальных кольцах. Знакомились за кружкой пива с матерью троих детей, смеялись с байкером-пенсионером, танцевали под пение студентов-физиков. В те вечера мы были влюблёнными, сегодня за столиком верховная в платье, как у Мишель Пфайффер в «Лице со шрамом», а рядом с ней дворецкий в зелёном галстуке.

Так само случилось вдруг

Что слова сорвались с губ

Закружило голову хмельную.

Ах, какая женщина, какая женщина.

      «Мне б такую, — подпеваю музыкальному аппарату. Мадам поднимает на меня сосредоточенный взгляд. — Простите».       Давид Русланович Подлива к осени 2010-о года владеет шестью магазинами женского нижнего белья. «Лифчиковый бизнесмен» — шутка обратилась прибыльным бизнесом.       — Гá-лина, Га-линá, Гáлинa-Гали́на, Гали́на-Галинá, — за столик к мадам садится ухоженный мужчина в кожаной куртке и брюках. Владимир Лёвкин и Вячеслав Жеребкин — «золотой» состав «На-На». Давид Подлива — Бари Алибасов в лучшие годы. Наглость, безнравственность, авангардность. Модная причёска с зачёсанными наверх кудрями — дань уважения 50-м, снимаю шляпу помпадуру, ухоженная борода с проседью, взгляд ломает стекло. — В какую же дыру ты меня позвала, — голос — скрип кожаных туфель при ходьбе. Брак производителя, необходимость ремонта, неправильный уход. Не выкинуть. Касторовое масло, олифа, воск, животный жир — протереть и носить до дыр.       — Ты оделся, как я просила? — мадам подставляет ладонь под подбородок. До правды меньше минуты.       — Шёлковые трусы и носки с подтяжками? На что ты намекаешь? — он облокачивается на стол. До секса меньше часа, если Давид Подлива расскажет правду.       — На секс в твоём стиле. Давид, я знаю, ты онанируешь на меня восемь лет. Два пальца в заднем проходе — мой член в грязной фантастике. Я предлагаю тебе изобретательность со вкусом вишни, а взамен прошу ответить на вопрос: почему ты одеваешь женщин в красивое бельё?       У Давида Подливы трясутся губы. Мама нашла на простыне следы поллюций. Тело отказалось удовлетворить женщину. Папа застал за просмотром эротики. Говорить о пороках стыдно. Брешь в стволе мозга — злокачественное образование, неоперабельное. Рассказать о пороке — открыть незапертую дверь.       — Я — вор-неудачник. Две ходки — десять лет, первая четыре года, вторая шесть лет. Я воровал кошельки в метро, снимал ювелирные украшения, прикидываясь заблудившимся или потерявшим память. Меня любили в банде, подначивали на грабёж. Я приносил деньги. Я был молод и ничего не боялся. Страх пришёл в хате. Я один, их четверо. Я молодой, черноглазый, ара, худой. Мужчинам всегда хочется женщин. В тюрьмах из слабых мужчин делают женщин. Первые две недели я ежедневно онанировал четверым. «Маслобой», — выплёвывает унизительный термин. — А потом они сделали из меня «самолёт». Трахали по двое в рот и зад. На воле тяжело расстаться с тюремным расписанием. Я боялся женщин. Проходя рядом с крупным мужчиной, я чувствовал себя женщиной. Он набросится и оставит истекать кровью. Первая ходка научила аккуратности. Если не умеешь угонять машины — не угоняй. Вторая ходка. Я не сопротивлялся. Я — мужчина, — Давид Подлива поднимает на мадам мокрые глаза. — Я люблю женщин и не люблю мужчин. Я презираю геев, гейство — болезнь, тупая зависимость, как алкоголь, шопинг и наркотики. Я восхищаюсь женщинами. Женщины красивые, мужчины уродливые. Я не могу делать с женщинами то, что делали со мной мужчины. Я привык давать, — он болезненно смыкает веки. — По требованию, без требования. Я даю себя женщинам, я дарю женщинам превосходство над мужчинами. Поэтому мой бизнес — женское бельё. Восхваление — это хлопок, лён, сатин и шёлк. Я по сей день «леплю горбатого»: за производителем нижнего белья прячется поклонник страпон-секса.       Чёрный жемчуг пеньюара падает с плеч до колен. Кожаный «Дрис Ван Нотен» стучит в коридоре. Шакал на поводке идёт бесшумно на четвереньках. Без команды, ошейник без шипов. Спецодежда скользкая и прозрачная. Кляп-шарик затыкает рот — королева запрещает лаять и скулить. Королевский скипетр — кожаный, больно бьёт, с ручкой-петлёй. Широкий ошейник не сдавливает горло, от кадыка спускаются цепи с зажимами на соски. Шакал в бешенстве от эротомании. Сексуальная зависимость скапливается в слюне, пена стекает на пол. Хайди Клум в шоке от прохода мадам Бут и Давида Подливы по подиуму. Сразу в финал. Победитель без коллекции. Секс не коллекционируют, секс протирают, как трофей. Мадам накручивает на руку поводок, Давид Подлива задирает лапы. Служить и не тянуться к поясу пеньюара. Рано. Анальная пробка под шёлковыми трусами, носки без резинок на подтяжках. Воск не сожжёт волосы на груди и предплечьях. Верховная — добрая мадам Бут.       Тебе весело? Опустись на руки и сопровождай. Сегодня ты — звезда.

ɸᴀинᴀ, ɸᴀинᴀ

ɸᴀинᴀ, ɸᴀинᴀ, ɸᴀинᴀ, ɸᴀинᴀ, ɸᴀй-нᴀ-нᴀ!

ɸᴀинᴀ, ɸᴀй-нᴀ-нᴀ! ɸᴀинᴀ, ɸᴀинᴀ, ɸᴀинᴀ, ɸᴀинᴀ!

ɸᴀинᴀ, ɸᴀинᴀ, ɸᴀинᴀ, ɸᴀинᴀ, ɸᴀй-нᴀ-нᴀ!

ɸᴀинᴀ, ɸᴀй-нᴀ-нᴀ! ᴀх, ᴧюбᴧю ᴛᴇбя, ɸᴀинᴀ, ɸᴀинᴀ!

      Они обходят по бокам кресло, поводок натягивается над головой. У ожидания запах чёрного перца и серебра.       Секс — это оглушительный рок-н-ролл. Зажигательно и отравляюще. Давид Подлива слушает попсу и по выходным покупает «Лакомку». Мадам Бут сыграет на «Бетти Джин» Джими Хендрикса. Левша переворачивает гитару — длинная струна басовая, короткая первая. Давид Подлива запомнит анальный секс с ведьмой.       Бутылка лубриканта со вкусом вишни, насадка и двусторонний страпон. Длинные пальцы отпускают ручку-петлю, шакал виляет хвостиком-анальной-пробкой. Длинные пальцы развязывают пояс пеньюара. Кости — это ремни. Без костей тело сдуется и упадёт.       — Не кончать, — мадам водит пальцем перед глазами Давида Подливы. — Я скажу, когда кончать.       Она почти одета, она почти раздета. Ремни плотно облегают тело, грудь открыта и обрамлена лямками, украшена пэстисами в форме сердца. На промежности углубление, в углубление вставляется реалистичная насадка. Мадам капает лубрикант и вытаскивает кляп-шарик.       — Взять.       Я не подсматриваю, я наблюдаю. У Давида Подливы страпон во рту, у меня глаза на затылке. Руки в замке за спиной, команда «трогать» не прозвучала. Пот течёт по рёбрам, вишнёвая смазка течёт по губам. Господство скребёт ёжик острыми ногтями. Звуки возбуждают, покорный взгляд возбуждает, старание возбуждает.       — На кровать.       Хороший мальчик в коленно-локтевой на краю. Шёлковые трусы спущены до брогов. Ведьма колдует при свечах. Бело-лиловые панели — мой розовый потолок. Первый рывок выталкивает прокуренный стон и натягивает сонные артерии. Я неоднократно наблюдал элементы «силы» и «боли» за мадам Бут и месье Сантарелли. Мадам не наказывает Давида Подливу за непослушание. Шлепок ручкой-петлёй по ягодице одобряет стоны, поглаживание широкой спины притягивает к основанию. Я не женщина за плитой, мадам — мужчина в сексе. В спальне бесполый наблюдатель, страпонесса и мужчина. Мадам бесподобна сверху, мадам впервые сзади. Удовольствие сдавливает горло ошейником, приятная боль захлопнулась на сосках, давняя мечта бьёт в простату.       — Служить, — мадам переворачивает Давида Подливу на спину и снимает зажимы с сосков.       Он облизывает груди, не отклеивает пэстисы, целует плечи, освобождает ртом от ремней. Мадам не поцелует его в губы, мадам не любит бородатых мужчин. Она садится на лицо и выгибает спину, упирается ладонями в мускулистый живот. Её стоны — До пауэр-аккорд. Почему бы не поставить в гостиную рояль? Пальцы помнят Ля диез, Фа, Ля диез. Пальцы Давида Подливы впиваются в бёдра.       Двусторонний страпон: полипропиленовые клейкие ленты, маркеры для скетчинга, куртка два в одном, гаечные ключи, амбидекстрия. Удобство. Это удобно. Мужские и женские гениталии соединяет страпон. Двойная фамилия, удвоенная согласная в слове, двустворчатый холодильник. Два не по цене одного, один не плюс один. Промежностью к промежности. Вагинальный секс и анальный секс — два в одном. Дуэт на сцене, я не повернусь в кресле. Не завидую фавориту мадам Бут. Рогволд одобрил бы раскрепощённость мадам и со смехом принял бы предложение разнообразить сексуальную жизнь. Я — девственник в 44 года. Меня не возбуждает процесс за спиной, мадам контролирует возбуждение Давида Подливы кулаком. Ствол напряжён, дуло пахнет смазкой. Команда «кончать» не прозвучала. Мадам не кончает без любви. Меня возбуждает женщина в анальном сексе. Я горжусь послушанием, за 44 года ни разу не мастурбировал и не кончал. Я — хороший мальчик. Приглаживаю на лацкане пиджака медаль за целомудрие. Не горжусь.       — Кончай.       Художник кончает на свою публику. Я вытряхиваю порох из прострелянного виска.       Натянув трусы на бёдра, Давид Подлива удаляется в ванную. Я накрываю вспотевшие плечи пеньюаром и поджигаю сигарету в мундштуке. Убирать гондоны за самонадеянными гондонами. Содомия на сорок четвёртом этаже башни «Меркурий» в городе грехов. Задуваю свечи, в темноте мадам курит. В спальне запах удовлетворённого мужчины и сбывшейся мечты. В спальне пахнет мужчиной — увы, не мной. Мне приятно быть любимым мадам Бут и открывать Шато Лафит после чужого секса.       На строительство дома ушло восемь месяцев. По традиции первой заходит кошка. Я открываю дверь ключом, Бакстер выплёвывает призрачную креветку. Мокрые следы и слюни в коридоре. Как всегда через ж…       — Это Кейт Бекинсейл? — спрашивает мадам.       — Нет, это Джордж Клуни, — отвечает мадам Дениз.       — Как ты их различаешь?       — Креветок-то? Да никак. Призрачные креветки все на один усик.       — Что за затор на дороге? — на спине Леопольда алтарь. — У меня сейчас кости лопнут под тяжестью!       Мы переезжали в несколько этапов, как из Зюзино в «Меркурий». Первыми въехали гардеробные и продукты из морозилки, последними — ведьминские атрибуты и жильцы.       — А тут хорошо, — мадам Дениз кружится в гостиной. — Места много, темно и…       — И ты не распылила щебень! — Леопольд валяется в столовой. — Детка, займись делом, иначе продукты протухнут.       Первый обед в новой столовой состоит из американской еды: мясной рулет с грибами, салат «Вальдорф», домашние булочки и на десерт творожно-кокосовый чизкейк.       — Павлик на новенькой кухоньке будет готовить голеньким? — мадам Дениз подносит к губам кружку с пивом.       — Детка, тебе хватит, — Леопольд вырывает кружку.       — А что? Я одна из присутствующих мечтаю увидеть Павлика в фартуке на голое тело? — она оглядывает троих за столом.       — Подлей вина, — Леопольд подаёт мне стакан. — Предупреждаю, я не запру её в трейлере.       — Шоколадные брауни, Павлик. Хе-хе-хе-е, — пьяная мадам Дениз смеётся смехом господина Габина. — Сладенькое утро не испортит призрачную фигуру.       Пьяного призрака не так легко отправить… не в иной мир, а в цирк. Мадам Дениз танцует стриптиз на рояле под вопли призраков с ближайшего кладбища.       — Я так же веду себя пьяной? — спрашивает меня мадам Бут.       — Гены Сильвена Виаля уберегли Вас от задорного нрава господина Габина, — я отворачиваюсь, потому что мадам Дениз крутит над головой бюстгальтер.       — Помогите! — Леопольд прикрывает обнажённые груди руками. — Я не справляюсь.       — Выгоняем всех нахрен отсюда, — мадам встряхивает шифоновый платок.       Ночь на новом месте проходит чудесно. Я выспался и проснулся без головной боли, несмотря на ливень за окном. Два часа на приготовление завтрака, два часа до пробуждения мадам Бут. Завязывая галстук, прихожу к выводу, что шоколадный брауни действительно не навредит фигуре. В форме французского дворецкого спускаюсь на кухню.       Мадам Дениз в пижаме-Человек-паук за барной стойкой пьёт пиво из бутылки. Креветка — наверное, Джордж Клуни — жарится в сковороде на выключенной плите.       — Я тайком следила за тобой, упругие булочки и нежные сисечки. Сексуальные мышцы на животе, — она соблазняет? — Думаешь, я шутила вчера? Запомни, я не встаю в семь утра ради завтрака в другой стране, — бросает фартук. — Я пришла за сладеньким брауни и твоими голенькими ягодичками.       У неё похмелье, она ещё не протрезвела. Бонне и Бут не совсем сёстры, но почему они периодически хотят раздеть меня?       — Мадам Дениз, при всём уважении к Вам, я служу мадам Бут.       — Если ты сейчас не снимешь костюм, я сниму его сама. У меня тоже имеются сексуальные игрушки фаллической формы, они в трейлере. Ни один страпон не сравнится с первым любовником — огурцом, — у меня сжимается сфинктер. — Я уже заприметила хороший размерчик в холодильнике.       — Как скажете, мадам Дениз, — разворачиваюсь в коридор. — Иду переодеваться!       «И не забудь избавиться от трусиков».       Люси обещала приехать-прилететь в гости вечером. Мне и ей готовить индейку без трусов?       Мадам по видеозвонку показывает мадам Микаеле дом.       — Я подготовила место, — она снимает пустую стену в гостиной. — Влезут?       — Впихнём. Погоди, позову Жома. Жо-о-о-о-ом! — громкая депрессивная ведьма. — Жом, вылеза-а-а-ай!       За кухонный стол под рождественские шторы садится Жамель.       — Конь, хотя бы брюки надел на трусы или чистые трусы, — кривится мадам Бут.       — Я занят! — Жамель закуривает. Пятна краски на груди и кепке. — Зачем вы вытащили меня из подвала? — он рисует портреты в подвале.       — Показать тебе место под портреты, — мадам стучит по стене. — Поместятся?       — Три вверху, три в середине, три внизу. В хаотичном порядке, чтобы ведьмы не переругались.       — Сколько тебе осталось?       — В новом году закончу кудри Клотильд. Жди нас во второй половине января.       Жамель рисует медленно из-за половины мозга. В среднем на один портрет требуется два-три, а то и четыре месяца. Мадам Микаела не показывает по видеосвязи конечный результат.       Французские бразильцы привозят девять портретов в двадцатых числах января.       — О-о, а на видео стена меньше казалась, — Жамель вносит на спине три картины.       — Деревянная лестница выглядит по-домашнему, — мадам Микаела подаёт мне пальто. — В мраморной много помпезности, — выпускает из переноски Софу. — Жом, Паскаль, вытаскивайте картины из коробок. Они должны сутки привыкать к дому.       Жамель ставит три картины к стене. Выпрямляется. Ноги трясутся, голова мотается, как у болванчика. Жамель падает боком на пол.       — Снадобье,— мадам Микаела залезает в сумку, взмахом кисти поджигает камин.       — Жамель, — склоняюсь. — Жамель, ты слышишь меня?       Глаза стеклянные, навыкате. Руки и ноги твёрдые, несгибаемые. Шея напряжена, вены вздулись.       — Он теряет память, — мадам Микаела бросает в камин флакон. — Паскаль, посади его в кресло.       Я поднимаю Жамеля под лопатки и колени — тяжёлый — перетаскиваю в гостиную. Неживой, неестественная поза, холодный.       — Жамель, это я, — притягиваю за затылок. — Ригер. Ты — дворецкий. Ты — Жом. Ты любишь Микаелу и кошку Софу.       Мадам Микаела вливает в рот горячее снадобье. Тело расслабляется, мутные глаза раскрашиваются в сине-зелёный. Жамель проваливается в кресло.       — Подобное стало происходить чаще, — с сочувствием произносит мадам Микаела. — Раньше стабильно раз в неделю, а теперь стабильно раз в день. Я совершенствую рецептуру снадобья, — сжимает наполовину пустой флакон. — Никакого прогресса.       Софа запрыгивает в кресло и ложится клубочком на бёдра Жамеля.       — Я помню тебя, Ригер, — ухмыляется. — Странно, но я помню тебя.       Мадам работает удалённо из кабинета на втором этаже. С тех пор, как мы въехали в новый дом, она предпочитает проводить больше времени в тишине и уюте. Игорь Витальевич занимает две должности: дизайнер и секретарь директора центрального филиала.       «Ригер, меня повыше. Повыше-повыше-повыше, — подсказывает мадам Клотильд. — При жизни была самой низкой, мой портрет будет висеть выше остальных!»       Поднимаюсь на две ступеньки.       «Шли её на хуй», — шепчет в ухо господин Габин.       «Пошёл в жопу! — мадам Клотильд отталкивает его ногой. — Вы с Анн Ле поехали кататься на Велочетте. Тебя вижу, повариху и мотоцикла не вижу».       «Повариха на месте», — мадам Анн Ле подмигивает на портрете.       «Вообще-то у Фату в жизни грудь была больше».       — Бенуа, ты лучше знаешь, какая грудь была у мадам Фату, — прибиваю портрет мадам Клотильд. — Ни я, ни мадам Бут не видели Фотеньку без одежды.       Дожили, разговариваю с портретами.       «Не утруждайся, я подам, — мадам Дармон подаёт портрет мадам Эспосьти. — Я и подержу тебя», — кладёт руку на ягодицу.       Дожили, со мной флиртует летописец из Совета.       Через сорок минут работы, а в неё входило: колкие замечания господина Габина, ругань мадам Клотильд и мадам Анн Ле, игры Ведата и Души — мадам Эспосьти поджигала бороду Ведату, мадам Хорхолле тушила бороду Ведата, стену в гостиной украшают портреты ведьм. Отдельная благодарность мадам Дармон и мадам Шедид — они двигали стремянку, чтобы мне не прыгать вниз-вверх, и подавали картины. Мадам Фату я люблю, мадам Фату любит меня и вертит зелёным галстуком.       Девять ведьм склоняют головы перед мадам Бут.       — Ух ты! — мадам Дениз в восхищении. — Здесь все: Фату, мама, Шедид, Клотильд и…       — Дюша Метёлкин, — мадам Бут прокручивает гагат. Оборачивается на мой смешок: — Что за фигню мы смотрим по телевизору?       — Виноват, мадам. Я переключу на русские сериалы после «Новостей».       Она взмахивает кистью:       — За работу, девочки! — направляется к лестнице. — Наполните силой непутёвую Гайю Бут.       Свечи, люстры, торшеры и камин включаются. Тепло, светло. Горячо, ярко. Ослепительно. Перегрев — треск лампочек. Осколки замирают в воздухе.       «Обратно», — колдует мадам Хорхолле.       Четырёхэтажный дом недалеко от метро «Текстильщики» — котёл с мощным зельем. Мёртвые ведьмы мешают деревянными половниками густой суп из мерзких лягушек, волос, детского сала, змей, мухоморов и мужских гениталий. Наводят морок и порчу. Танцуют голыми под виниловую пластинку «ABBA».       Они решили расписаться в конце апреля. Завтра. Во «Дворце бракосочетания № 3» — полтора километра от нас, на машине пять минут, пешком восемнадцать. Плевать на бразильское гражданство. Ведьма любит дворецкого, дворецкий любит ведьму.       Сегодня мальчишник и девичник. Девочки-ведьмы улетели на мётлах — я не шучу, мальчики-дворецкие и мальчик-наизнанку не пригласят стриптизёрш.       — Всё положили? — Леопольд встречает курьера. — Ничего не забыли? — курьер в ответ икает. Заказ на пять персон принимает живой мертвец в кожаных штанах, тапочках и футболке. — А если забыли?       — Дай ему чаевые и закрой дверь! — кричит Жамель из гостиной. — Он сейчас помрёт от страха!       Я выбрал гостиную на первом этаже, мой выбор не одобрил Жамель. Тут скучно, нет телевизора, здесь камин и флакон со снадобьем в кармане жилетки. Мадам Микаела меня проинструктировала. Пять сетов: острые, запечённые, сырые, Филадельфия, Калифорния, гунканы с осьминогом, с лососем, с угрём. Восемь килограммов рыбы и риса.       — Я неделю срать не буду, — Жамель садится на пол по-турецки.       — Ты главное завтра не обосрись. Моё-ё-ё, — Леопольд двигает к себе контейнеры с васаби.       Среди мужчин две женщины: Софа и Кейт Бекинсейл. Бакстер грызёт палочки Леопольда, креветка плавает в соевом соусе, Софа ворует у меня из-под носа лосось.       — Последний холостяцкий вечер, — Леопольд поднимает рюмку с армянским коньяком. — Чувствуешь приближение нового статуса? Завтра в это время ты будешь женат на Микаеле.       — За женатого на Микаеле,— Жамель выпивает. Жамель в спортивных штанах с белыми полосками, босиком, без бороды и в майке. — Я всегда был женат на Микаеле, — показывает золотое кольцо. — В душе. Сегодня, завтра, вчера, через год — Микаела будет моей женой.       Я ем запечённые роллы, Жамель — острые, Леопольд вылизывает васаби.       — Жан Рено вытирает скупую мужскую слезинку, — смеётся Жамель. — Леопольд Вавилов отодвинул звезду французского кино.       — А? — Леопольд отрывается от контейнера. — Ты про что?       — Тебе нормально? — спрашиваю я. — Во рту хорошо?       — Я бы сказал: «Охуенно». А почему ты спрашиваешь? Васаби… оно же… как мороженое: сладенькое, жирненькое, с пикантным послевкусием.       — Васаби, — Жамель отправляет в рот ролл с лососем. — Как бы правильно выразиться, — жуёт, чавкает: — «Спайси». «Вери-вери спайси». Хуже горчицы. Нормальные люди не едят васаби, как мороженое.       — Не знаю ничего. Мне вкусно. И пахнет, — принюхивается, — обалденно.       — Кто кому предложил официально зарегистрировать брак? — разливаю по рюмкам коньяк.       Жамель смотрит на портреты ведьм у меня за спиной. Жамель не помнит наших учителей. Жамель продолжает терять память. Мадам Микаела усовершенствовала рецепт снадобья: приступы сократились, но некоторые воспоминания стёрлись навсегда. Жамель не помнит, что рисовал портреты.       — Я Микусе. Хочу знать, что набрался смелости и женился на ведьме.       Завтра мадам Микаела Ле Баннер станет Микаелой Троллет — чтобы Жамель знал.       Ролл за роллом, креветка за тунцом, вторая бутылка коньяка после первой. Софа проглотила Кейт Бекинсейл. Жамель с Леопольдом бегают в мой туалет на четвёртом этаже не по нужде, а ради тянки. Синеволосая японка в прозрачном дождевике, перчатках и минималистичном нижем белье принадлежит мне, но я ей не пользуюсь. «Буфера зачётные», — первые слова Жамеля. «Носом бы уткнуться между грудями. Пр-р-р-р», — первые слова Леопольда. «Оденьте её в нормальную одежду», — мои первые слова Рогволду. «Сиська, мужик не дрочит на одежду, мужик дрочит на сиськи и тонкие трусики». И зачем она мне? Друзей радовать?       — Парни-парни, — Леопольд потерял футболку, — что за мальчишник без прекрасных женщин? Я помню, мы обещали — и мы сдержим обещание. Никаких женщин! Я предлагаю другое, — вынимает из кармана перстень из слоновой кости, как перстень-ладья, перстень-улитка. — Знаете, — отходит спиной в коридор, — я и сам своего рода колдун. Дэни, — стучит костяшкой по портрету мадам Анн Ле, — помоги немного.       Господин Габин опускает иголку на пластинку.       — «Пр-р-р-р-р-р-ети вуман»! — Жамель разбегается, падает на ягодицы и вылетает в коридор.

Pretty woman, walkin' down the street,

Pretty woman, the kind I like to meet,

Pretty woman, I don't believe you, you're not the truth

No one could look as good as you.

      Со второго этажа спускаются живые фантазии мужчин. Не призраки, не мёртвые. Живые голограммы.       — А-у-у-у! — воет Жамель.       Леопольд танцует с призраком мадам Анн Ле, я аплодирую у лестницы.       Ракель Уэлч в доисторическом бикини из кожи животных, королева пин-апа Бетти Пейдж в колготках в сеточку, Брижит Бардо с обнажёнными плечами, секс-символ Голливуда Мэрилин Монро в нижнем белье 50-х, Урсула Андресс в белом бикини.       — Ар-р-р р, — подпевает Леопольд Рою Орбисону и закручивает мадам Анн Ле в твисте.       Ракель Уэлч прикладывает к щеке обожжённую ладонь. Я дотронулся до прекрасного. Фантастические женщины по одной целуют Жамеля в губы, оставляют на память помадное поздравление.       — Я сдержусь, я сдержусь, — смеётся Жамель в хороводе полуобнажённых женщин. — Я — молодец. Я — женатый мужчина. Я убью вас, если вы расскажете Микаеле!       Аппарат зажёвывает пластинку, иголка царапает «Красотку». Мечта всех мужчин расступается, Жамель без сознания падает на пол.       «Включайся», — голос господина Габина. Язык пламени выпрыгивает из камина.       Я бросаю в огонь флакон со снадобьем. Разогреть. Снадобье должно быть горячим. Леопольд помогает мне перетащить Жамеля в кресло.       — Что делать? Что делать? — паникует Леопольд. — Вызвать «скорую»? Он сдержался перед женщинами, а сердце не сдержалось? Я понимаю, что когда-то был доктором, но… блин, сотня лет прошла…       Глаза закрыты, тело расслаблено, судорог нет. Приступ изменился.       — Жамель? — трясу за плечи. — Жамель, очнись. Жамель! — бью по щекам. — Ты должен быть в сознании…       Леопольд подносит к носу контейнер с васаби. Эффект нашатырного спирта. Жамель открывает глаза — стеклянные. Мышцы под ладонями каменеют. Пламя протягивает флакон, обожжённые руки не чувствуют жар. Я вливаю снадобье в рот. Подействует, подействует. Действуй, действуй.       Леопольд сидит у кресла с испуганными Бакстером и Софой.       Жамель трогает меня. Не узнаёт.       — Я — Ригер, — накрываю его ладонь на щеке. Стеклянные глаза раскрашиваются в сине-зелёный. — Ты — Жом.       — Я хочу назвать сына… — горло першит. — Если я забуду имя… Если у меня когда-нибудь родится сын… Паскаль, назови его Жанчиком.       — Жан Троллет? — мне нравится, как звучит.       — Назови его Жанчиком, — Жамель плачет.       — Ты дашь имя сыну. Ты никогда не забудешь сына.