Дижонская горчица

      Собрание в конференц-зале. Склонить головы перед королём. И техников позвали — дядя Митя трезвый. Твидовая мантия с заплатками на локтях, на рубашке затянут бордовый символ власти — галстук. А носочки опять белые, а подошва на ботинках вновь грубая. Два перстня-печатки на правой руке — на мизинце и безымянном. Щурюсь, присматриваюсь. Большая киса с усиками на безымянном и бесформенное нечто с трещинами или побитое варёное яйцо на мизинце. Чёрный камушек — маленький-маленький. Оникс молчит, гагат молчит. Больше щуримся. Шпинель. Чёрная шпинель. Чего? Серебро 925 пробы. Король не осыплет подчинённых золотом, серебро не чернеет на чёрном короле. Благородный и оригинальный.       — Повторите, что я сказал, — ухоженные ногти стучат по столу. Взгляд опущен, губы напряжены. Голова наклонена, колено на колено. — Вы внимательно меня слушали.       Он сидит за овальным столом, Анетта сидит, главный ювелир сидит, кадруша сидит. Главный дизайнер Вадик стоит, техники стоят, секретутки стоят, менеджеры стоят. Я прячусь за Светой и Вадиком, но я высокая, хрен спрячешься. И я прослушала, о чём трындел Хельга.       «Что он говорил?» — унимаю дрожь в голосе.       «Производительность на этаже поднимется вдвое, непроизводственные сотрудники, не приносящие пользу, будут уволены по коду…»       — Производительность на этаже, — повторяю за Паскалем.       — Достаточно, — Хельга стучит указательным пальцем. — В стенографистах не нуждаюсь. Я спрашивал не об этом, я говорил не об этом, — продолжает на меня не смотреть. — Займите место у выхода, там свободно, оттуда хорошо слышно.       «Ты меня подставил!» — с охуевшим лицом прохожу за спинами менеджеров.       «Мадам, я в точности повторил его слова».       Тогда что ему надо?! Читать мысли? «Я спрашивал не то, я говорил не это» — бу-бу-бу. Я не могу прочитать его мысли! Я не могу залезать в головы! Ха-ха, Батон! Смешно в твоём случае, ведьма.       — Я не приемлю ошибок, — продолжает Хельга. — Любая оплошность: от опоздания на работу до стрелки на колготках, и вы покинете компанию навсегда. Я буду лично контролировать, на сколько секунд вы задержались с перерыва. Я буду контролировать ваше время — соотношение отработанных часов и количество выполненной работы. Если я не увижу в вас пользы — мы расстанемся. Никаких стажировок и нового набора кадров, — он поднимает взгляд на кадрушу. — Приём резюме закрыт. Я не собираюсь тратить время на обучение сотрудников. Я лично устанавливаю план на текущий месяц: лето началось, летней коллекции нет.       — Есть, — защищается Анетта. — Больше половины украшений готова, оставшаяся треть у мастеров.       — Через неделю я жду полную коллекцию и презентацию. Через неделю я жду первые продажи.       Хельга вещает час. Хочу пить, хочу ссать, устала стоять на каблуках. Не так я представляла своё первое собрание. Нас отчитывают. Не понимаю за что, не особо разбираюсь в организационной и тонкой ювелирной работе, но, по-моему, к нам придираются.       — Вам скучно? — Хельга обращается ко мне. Взгляд из-под широких бровей, тяжёлый подбородок тянет голову вниз.       Я сейчас обоссусь, мне очень весело! А только мне невтерпёж, или только у меня на лице проступила моча? Вожу глазами по конференц-залу, чтобы отвлечься и не мечтать о туалете.       — Очень интересно. Вы очень интересно рассказываете.       Хельга подцепляет двумя пальцами подбородок — сжимает до появления ямочки:       — За дверь. Собрание для Вас окончено. Через полчаса жду на пустующем столе моего секретаря полную стенографию собрания на подпись. Не задерживайтесь, не теряйте время.       Что-о-о? Мне недоумевать от того, что меня прогоняют, или от полной стенографии, которую я не напечатаю, потому что меня выгоняют? Анетта кивает. Анетту я всегда слушаюсь, но дебила в зимнем костюме хочется послать на хуй прям сейчас и прям при всех. Оставляю в конференц-зале охуевать охуевшее лицо, гордой походкой выхожу в коридор, зажимая щель, потому что бежать-бежать.       «Мадам, всё в порядке?» — доносится издалека Паскаль.       «Не отвлекай, иначе расплескаю!» — бегу в туалет.       «Я внимательно слушаю и запоминаю собрание».       «Какой ты — молодец, Павлик!» — влетаю в первую кабинку, стягиваю юбку. Свобода.       У ресепшена на нашем этаже наливаю стаканчик водички. Пью-пью-пью. Сотрудники толкают стеклянные двери — собрание закончилась. Батон, ёб твою мать, не могла потерпеть пять минут! И что теперь? Писать стенографию? Прям на стене? Навстречу идут техники: Паскаль нормальный, дядя Митя нервный.       «Что с дедом?» — сверлю их спины.       «Директор компании будет тщательно следить за ним».       «Учует перегар — уволит?»       «Да, мадам».       У кабинета Анетты разговаривают Анетта и Хельга. Блин, а мне направо. Кошусь на Свету — роется в папках.       — Анетта, я хочу увидеть её. Кто оценил моё чувство юмора и придумал алмазно-шпинелевую звезду летней коллекции?       Еба-а-а-а-а! Ну почему я?! Почему он хочет именно меня?! Ну почему они стоят напротив моего кабинета?       — Галина, — окликает Анетта, когда я заворачиваю за стеклянную стену. Ну почему ты меня заметила?! Я неприметная лысая Батон со стаканчиком!       — Да, Анетта Вальтеровна, — натянуто улыбаюсь, разгоняюсь ресницами к полёту на метле.       — Галина Батон, — она кладёт ладонь на плечо. Женщина, ты прекрасна в брючном костюме без рубашки, но как же я тебя сейчас ненавижу. — Именно она соединила алмаз и шпинель на серебряной цепочке.       Здрасьте-хуясьте. А ему похуй на меня. Он смотрит неживыми глазами на Анетту, как будто рядом нет бритоголовой «скучающей на собрании» дуры.       — Анетта, скажи, — Хельга убирает руки за спину, — в компании нет дресс-кода? В компании разрешено вульгарно одеваться?       Кто вульгарно одет? Анетта? Анетта — красотка, не гони на мою Анетту.       — Офисный стиль, по стандарту, — у моего директора титечки не выпадают из жилетки! Сексуальность и ноль вульгарности. — Что тебя смущает?       Хельга опускает взгляд на туфли:       — Здесь не коктейльная вечеринка, чтобы надевать короткую юбку и пятисантиметровую шпильку. Каблук не придаст высоту, а открытое декольте не станет подушкой под ожерелье, — голову влево на меня. — С Вашим ростом на каблуках Вы напоминаете пугало на шесте, а Ваша причёска, — глаза скользят по макушке, — аэродром для ворон, она не отгоняет захватчиков от моих деревьев. Анетта, — отворачивается, — с завтрашнего дня сотрудники не носят облегающие юбки из ненатуральной кожи, прикрывающие половину бёдер, и застёгивают все пуговицы на блузках, — шаг назад, разворот. — Через двадцать пять минут жду стенографию на подпись.       Он ебанутый, да? Сжимаю пластиковый стаканчик, несколько капель выпрыгивает на пол.       — Галина, — мягкий голос Анетты не успокаивает. Въебать по лицу или по яйцам Хельгу — успокоит.       Я поднимаю ладонь, останавливаю добрый порыв начальницы:       — Секундочку, — напрягаю губошлёпки, сжимаю кулак. — Я пошла работать.       Мысленная связь с Паскалем двигает пальцы по клавиатуре. Меня отвлекает шум кондиционера, Паскаля — внезапная депрессия дяди Мити. Одна страничка сплошным текстом. Ты два часа трещал страничку? Добавим абзацы, увеличим шрифт и отступы, оформим списки при помощи тире. Две с половиной странички. И что ты трещал? Бла-бла-бла. Ебанутый.       — Вы опоздали на двадцать три секунды, — нависший над головой голос бьёт кулаком.       В коричневую сумку на бедре поместится пистолет? Поместится. А ножик? Не хлебный, а складной. Поместится. Зарежу или застрелю. Приторный. Жирный, как сливочное масло на горбушке, и сухой, как та же горбушка. Смотрит пристально, не моргает, почти не дышит. Мужик с яйцами. Кнопка «Печатать». Кладу на край стола три листочка. Не протягиваю, не подаюсь навстречу. Нельзя прикасаться и пачкаться.       Хельга пробегает глазами охеренную речь. Сминает первый листок — бросает на стол, сминает второй листок — бросает на стол. Берёт без спроса мою ручку — мою, сука, ручку — склоняется над третьим листком.       «Хорошо работайте — хорошо будет», — мелкий почерк, буквы без соединения. Угловатый, нервный, как Хельга.       — Пояснения требуются? — Хельга отводит от моего лица листок.       — У некоторых письменная речь развита лучше, чем устная.       Ровные губы не искривляются в усмешке. Сомневаюсь, что Хельга умеет улыбаться. Моё противостояние его удовлетворяет. Недовольная рожа — показатель. У людей расширяются зрачки, у оборотня — радужки.       — Не говорите всё, о чём думаете. Это мешает работе, — ты мешаешь мне работать. — Кажется, я понятно высказался о внешнем виде. Попробуем сегодня на Вас?       — У меня нет с собой длинной юбки и куртки. Моя блузка застёгнута на все пуговицы, — жаль, лифчик не просвечивается. Я бы и без просвета задушила тебя лямкой.       — Включите смекалку, или я попрошу сотрудника отдела кадров выдать Вам форму техника.       Он смотрит на меня не как на говно, а как на обосравшуюся — это в разы хуже. Говном не пахнет? От пронзительного взгляда завоняю. Две гаденькие мухи под ресницами потирают лапки в предвкушении ароматной наживы.       Хельга разворачивается на выход, подталкиваю под зад каблуком. Останавливается.       — На двери моего кабинета нет таблички. Исправьте.       Ты охуел? Почему я должна это делать?       — И к кому мне обратиться за Вашей табличкой?       — К тому, — Хельга заходит за стеклянную стену, — кто выдаёт пропуска.       Ставлю локти на подлокотники кресла, царапаю ноготь на среднем пальце. Задолбал. Почему ко мне привязался?       — Что он от тебя хочет? — тихо спрашивает Света, выглядывая из-за монитора.       — В душе не чаю. Полдень, а я держусь из последних сил. Поссать уйду — он меня будет поджидать в кабинке, покурить пойду — а он в пачке сигарет спрячется.       — Теперь ты понимаешь, почему Вадик его ненавидит? Галь, это цветочки.       — А я — раздавленная ягодка.       В кабинете кадруши дурдом: подвесные ящики открыты, личные дела сотрудников разбросаны по столам, компьютер и ноутбук гудят, принтер пожирает и выплёвывает бумагу.       — Весело тут у тебя.       — Не говори, — она обмахивается чьим-то личным делом. — Ты за справкой?       — Нет. Сделаешь табличку Хельге?       — Какую табличку?! — кадруша откидывается на спинку кресла и откатывается к стене.       — На кабинет. Он посоветовал обратиться к тебе.       — Как же он… — безысходность, бессилие.       — Тебя припахал по полной? — прислоняюсь к столу с ноутбуком.       — Намерен прошерстить личные дела сотрудников и изучить расчётники за последний год.       — Считает чужие деньги?       — Сопоставляет заработок и отработанное время.       — Отсеивает. А разве в компании каждый сотрудник не на счету?       — Хельге плевать на людей. На создание украшения достаточно трёх людей: поставщика, дизайнера и ювелира.       — А давайте скопом свалим отсюда и оставим Хельгу одного с камешками, эскизами и лобзиками?       — Прикол в том, что он справится, — потому что ебанутый.       — Сделаешь табличку? Я пойду переоденусь, а то кое-кому не нравится моя грудь.       — Ха-ха. У тебя красивая грудь, а Хельга — мизогинист. Будь у тебя член — Хельга бы разговаривал с тобой иначе.       — У Вадика член, но Хельга видимо «Вадиконист».       — Потому что все обязаны слушаться директора, — кадруша приступает делать табличку, — а у Вадика творческая натура лезет наружу. Отсюда конфликты. Хельге не важно, как круто ты рисуешь. Ювелирка — это не красота в первую очередь, а бизнес.       — Ты давно знаешь Хельгу?       — Честно? Впервые застала его приезд. Я работаю тут два года, Хельга приезжал последний раз пять лет назад — сократил штат в три раза. Центральный филиал — это лицо Хельги. Москва, Берлин, Париж — у Хельги много лиц.       — Слова Вадика? — он же подкатывал к тебе ради моего адреса.       — Слова Вадика — мат. Единственный человек в компании, кто понимает Хельгу — это Анетта. Они работают рука об руку около пятнадцати лет.       По коридорам складского помещения прохожу в комнату отдыха техников. В чехле на вешалке одежда Паскаля, в коробке на полу его ботинки.       «Экстренная ситуация. Я воспользуюсь твоими вещами. Можешь прикрыть меня, потому что я переодеваюсь в вашей комнате отдыха».       Чёрные брюки — какой кайф без колготок, весёленькая летняя рубашечка — тёмно-зелёная с пионами. Подвернуть рукава до локтей, не застёгивать верхнюю пуговку, не забыть каблуки и убрать колготки в карман.       Табличка готова. Кадруша тоже «готова». Не буду я прибивать сраную табличку. Кидаю на пустой стол секретутки.       — Дмитрий, благодарю, — Хельга жмёт руку радостного дяди Мити. Плюс одна звёздочка в копилку главного техника. А табличку просто нужно было засунуть под стёклышко. Ой, Батон!       Красный от гордости дядя Митя шагает по стеклянному коридору. Да-да-да, хер услышишь «спасибо» от Хельги. Вообще-то я выполнила его поручение, и пускай мои действия это: просьба кадруше и принеси-подай.       В начале седьмого вечера на парковке я в юбке и блузке, Паскаль в брюках и потненькой пионовой рубашке. Через крутящиеся двери выкатывается ретровелосипед.       — До свидания, — прощается охранник Олег.       — До завтра. До свидания, — ответное рукопожатие.       Ебанутые ездят на велосипедах. Главный директор ювелирной компании не накопил на представительный автомобиль. Крепко сжимая руль кожаными перчатками с дырками на тыльных сторонах ладоней, Хельга крутит педали скрипучего велосипеда. Не обращает внимания на охрененную «Победу» и не менее охрененную рубашку Паскаля. Имя ебанутого на велосипеде: Алексей Гамлетович Фу́сик.       В выходные гости! Честное слово, я их не приглашала. Летающий шифоновый платок намекал на приглашение. Летал по пятам: накрыл лицо, когда я сидела на унитазе, повис на зеркале в ванной, когда я чистила зубы, утащил колбасу с бутерброда за завтраком, щекотал щёчки Паскаля.       — Вкусно пахнет, — Паскаль принюхивается к выращенному помидору.       — Попробуем что-нибудь приготовить?       — Да что готовить? Дайте его мне. Вы выращиваете помидорных гигантов на подоконнике, чтобы совать их в блюда? — призрачный бультерьер встаёт на задние лапы, упирается передними в ляжку. — Что? Я ничего не ем, я курю. Они будут есть, — показываю на Паскаля и Дениз, — к ним приставай.       — Возьми Бакстера на коленочки, — Дениз моет в раковине помидор размером с голову. Паскаль вытаскивает из холодильника салатные листья и бекон.       — Никаких коленочек! — заявляю псу. — Иди мучай дохлую креветку, — прогоняю в коридор. — Она повторно подыхает на коврике.       Я не звала их! В выходной день хочется простого — отдохнуть от пиздецовой работы, а не готовить с двумя призраками. Тремя! Ещё креветка!       Паскаль подогревает в микроволновке тостовый хлеб и кремирует в духовке бекон, Дениз аккуратно нарезает помидор на толстые кружочки. Сдружились! Паскаль объясняет Дениз, как приготовить бутерброды — шепчутся, посмеиваются, улыбаются. А я что? Домохозяйка отчалила в бесконечный отпуск. Со мной на коленях дохлая креветка в пасти белого бультерьера с чёрным ухом.       — Денисыч, я понимаю, что у тебя не было дворецкого, но не до такой же степени, чтобы заявляться в субботу готовить на нашей кухне с моим дворецким.       — Я прихожу к сестре и её дворецкому.       Она распылила из пульверизатора гранитный щебень на все цветы в горшках и холодильник. Она развесила в шкафу рубашки к рубашкам, брюки к брюкам, трусы к трусам — разложила, не развесила слава богу. Она пропылесосила ковёр на стене и помыла люстру в комнате. Где ты была, когда Паскаль не вытирал себе зад?       — Лучше бы мы пили, — отпиваю «Чёрного Русского» из банки.       — Я не любитель выпивки, — Дениз моет доску и нож. А Дениз помоет «Победу»?       — Леопольд! — кричу в приоткрытое окно. Бакстер облизывает подбородок и губы, успокаивает. — Леопольд, забирай свою мадаму!       — Не ори. Лео не знает, что я у вас. Он готовит ужин, поэтому не заметил пропажу Бакстера.       — Какой святой у тебя муж: и готовит, и за женой не следит.       Тост, майонез, помидор, много салата, три кремированных бекона, второй тост. Разрезать по диагонали. Пиздатые помидоры! Ни слова о зависти ведьминского дара выращивать из обычных помидоров гигантские.       — Очень вкусно! — Дениз вытирает майонез с уголка рта. Без «коровьей» пижамы выглядит лучше. Почти живой человек в дырявых джинсах и футболке, если бы я не видела через неё окно. — В меру соли от бекона, хрустящие листья и бомбезный помидор.       — А возможно вырастить гигантские огурцы из обычных? — Паскаль подаётся в сторону к новой подружке-мадам.       — Поставим рассаду в ванну — места хватит.       — Зайки, мы вам не мешаем? — я, Бакстер и торчащая из пасти голова креветки в ахере.       — Что? Ты же не хочешь, чтобы огромный огурец лежал у тебя в комнате, — Дениз откусывает половину бутерброда. Я не удивляюсь, у кое-кого видела подобный оскал. — Как дела на работе? Как дела с… как его? Усиком?       — Фусик-Усик-Хуюсик-Пиздюсик.       — Предполагаю, не очень хорошо.       — У тебя начальник цирка — мудак? — облокачиваюсь на стол, возвращаю на ляжку упавшую лапку Бакстера.       — Как сказать? — Дениз приподнимает подбородок. — Август убил битой Бакстера, когда я была маленькой.       — За что? — пугается Паскаль.       — Попал под горячую руку.       — Вероятно, я тоже вечно попадаю под горячую руку Фусика-Хуюсика, только вместо биты он использует унижения — такие, знаешь, которые берут за живое и скручивают кости.       — А ты не можешь тактично послать его, как жандармов в дижонской больнице?       — Пошлю — лишусь работы, хорошей работы. Скользкий мудак не станет причиной моего увольнения. Анетта сказала, что он долго не задерживается в центральном филиале: три-четыре месяца, а потом съёбывает далеко и надолго.       — Забирая с собой твою психику, — Дениз приступает ко второму бутерброду, делится с Паскалем ломтиком бекона.       — У него скоро презентация коллекции, а у меня — отпуск. Я восстановлю нервишки, а он вдвойне порадуется — за успешную презентацию и свободу на неделю от непутёвой чужой секретутки.       — Ты так и не нашла его слабые места?       — Нет, — вытираю пальцем майонез с тарелки. — И меня это жутко бесит. Я не вижу ничего в нём, не знаю слабое место.       — А зачем тебе его слабое место? Чтобы надавить? — Дениз надавливает на бутерброд, помидор выпрыгивает на тарелку Паскаля. — Ой, извини.       — Ничего страшного, мадам.       — Я не привыкла прогибаться под мужика, а прогибаться под ебанутого мужика — это выше ведьминского достоинства. Меня морально уничтожают, высасывают через трубочку и так премерзко «тюф-тюф-тюф» втягивают воздух со дна коробочки помидорного сока.       — Я бы на твоём месте…       Сообщение приходит на сотовый телефон.       — Вадик приехал. Я отлучусь на полчасика, проветрюсь. Не съешьте все помидоры с грядки, — спускаю с колен Бакстера. — Следите с креветкой за мадам и дворецким.       Секс снимает напряжение. Секс в тонированной тачке, припаркованной в соседнем дворе, наполняет мимолётным счастьем. На работе общение с Вадиком сократилось, вне работы секс участился. Нас трахает один мужчина с девяти до шести — монотонно, с трением, без защиты. Паскаль через Дениз передаёт приветы умершим ведьмам и дворецким. Дэниел, у тебя крутая дочь, спасибо за сестру.       Прямая юбка из смесового льна, блуза с волнами и атласные туфли с острым мысом на четырёхсантиметровом каблуке. Прилежная? Злая, пиздец.       — Сегодня опять какое-то собрание? — Ангелина за ресепшеном подаёт бланк для росписи.       — Финальный прогон перед презентацией коллекции, — Вадик расписывается, что «здоров» и почти «вменяем».       — Интересное решение, — Света ставит подпись напротив фамилии. — Прогон в пятницу, презентация в понедельник. Когда исправлять?       — Что исправлять? — не понимает Вадик. — Коллекция идеальная. Если Хельге что-то не понравится, он — уебан и сам будет исправлять серёжки и колечки в выходные.       «Пам» — звук лифта. Товарищ милиционер из пошлой милиции. Не хватает крутого байка между ног, но ебанутый ездит на велосипеде. Вылез из притона со свисающими с потолка цепями, спрятал красный шарик-кляп в сумку на бедре. Арестуй и отшлёпай! Кожаные брюки с ушами выше колен, кожаная куртка с диагональной молнией, ремень на поясе, ремень на куртке — два ремня для двух непослушных девочек, кожаные перчатки без дырок, кожаная рубашка и кожаный галстук, кожаные ботинки по щиколотку. Ему не жарко, а мне, глядя на него, жарко. А носочки в ботинках беленькие — и к ведьме не ходи. А в сумке на бедре сложенный страпон и ключи от велосипеда. Чёрный король.       — Доброе утро, — здороваются Света и Ангелина.       Вадик сдерживает за губами смех, лицо красное от натуги. Я глохну от смеха в его голове. Хельга скрывается в коридоре за стеклянными дверьми.       — Ха-а-а-ха-ха-ха-ха! — вырывается из Вадика. — Я ждал этого! Ждал! Пять лет не видел. Какой же уебан!       — Это что такое? — я в шоке.       — Хельга, — улыбается Вадик. — Поняла теперь, почему «Хельга»? Это гестапо, Батон, — ёбнешься. — «Айнс, цвай, полицай. Драй, фир, гренадир».       — Напомни, во сколько собрание? — Ангелина дёргает за плечо Вадика.       — В четыре часа.       Вторая неделя месяца. Орхидеи, фрезии или лилии. Девять белых орхидей в коробке.       — Ты покраснела, — смеётся Алёна с ресепшена на первом этаже. — Щёчки зарумянились.       — Это так… — провожу пальцем по лепестку, — так мило и… Так приятно на душе.       — Галь, они не тебе, а Анетте.       — Знаю-знаю. Алён, сколько можно его игнорировать?       — Ты бы купилась на цветочки каждую неделю?       — Это происходит систематически. Какая женщина откажется от цветов? Моё чёрствое сердце растаяло бы после четырёх букетов.       — Если у тебя чёрствое сердце, какое же у Анетты?       — Холодное. Но я знаю женщину с ледяным сердцем — она радуется выращенным помидорам и огурцам.       С коробкой орхидей поднимаюсь на двадцать второй этаж, в лифте обмениваюсь фразами и взглядами с мужчинами из туристической компании. Маленькими каблуками, как овечими копытцами, стучу по коридору.       — Почему Вы покинули рабочее место? — Хельга в кресле, Хельга в моём кабинете. Гестапо. Я — француженка, а не вот эти все…       — Принимала доставку цветов для Анетты Вальтеровны. Анетта Вальтеровна в курсе, где прохлаждается, — произношу с напором, — её секретарь.       — Вы — секретарь, а не курьер.       Я б тебе сказала, кто я. Не только тебе портить настроение.       — Поговорите с тем, кто отправляет цветы — попросите не отправлять. Я всего лишь исполняю обязанности помощницы Анетты Вальтеровны. С Вашего позволения я уделю минуту начальнице.       — В компании нет должности «Помощница».       Оборотень пробует добычу на зуб, кусает слегка, проверяя плотность кожи, принюхивается к страху. Я не боюсь, ты не отравишься малодушием, если отведаешь мясо под блузой. Громкий рык и щенячий кусь. Серебряная киска на перстне мурчит, киска под смесовым льном царапается.       — У Вас нет ни помощницы, ни секретаря.       — Я не нуждаюсь в помощницах и секретарях.       — Предполагаю, Вы нуждаетесь в кондиционере, раз коротаете время в моём кабинете под моим кондиционером.       — Будьте осторожны. Я редко меняю мнение о человеке.       — Удивительно, как мы похожи.       — Это не надолго.       Не отступил. Оборотень не отпускает добычу. Отпустил не надолго. Запомнил сильные места, намотал на Фусик-Усик мой острый язычок. Я буду покладистой ровно до того момента, когда ты не переступишь личные границы.       — Галь, — выглядывает из кабинета Анетта вместе с запахом орхидей, — мне позвонил водитель, привёз футляры для презентации. Примешь?       — Конечно, — да с радостью! — Расписаться от Вашего имени?       — Да. Что не понравится — отказывайся сразу. Закажу недостающее к понедельнику, скажу пару ласковых.       Через пятнадцать минут поднимаюсь на лифте с двумя коробками футляров — один футляр магически подправила, не хочу запороть презентацию, курьер услышал мои пару ласковых. Хельга в конце коридора подпирает плечом стеклянную стену. Я тебя не вижу, я тебя не замечаю, несу тяжёлые коробки Анетте.

ʙ ᴛᴇʍᴨᴇ ʙᴀᴧьᴄᴀ, ʙ ᴩиᴛʍᴇ ᴄᴋᴇᴩцо, ᴋᴀжᴇᴛᴄя, чᴛо бьёᴛᴄя ᴄᴇᴩдцᴇ.

ночь ʍᴇня избᴀʙиᴛ оᴛ ʍоих оᴋоʙ (ᴋᴀндᴀᴧоʙ).

      — Я поощряю Ваше желание лишиться работы, — руки скрещены на груди, левая стопа на мыске за правой.       — Как Вам идея вычесть двадцать минут из моего рабочего времени? Заплатить мои сто пятьдесят рублей другому сотруднику, например, Дмитрию Ивановичу или Павлу? Без техников ювелирная компания рухнет, без мужских рук женщины не удовлетворят потребности главного мужчины.       — Вы ходите по тонкому тупому лезвию, Галина Петровна, — о, я и забыла, что Петровна.       — Я без труда пройду по нему на двадцатисантиметровой шпильке.       Восемь кабинетов натянуты между нами, канат на высоте шестисот метров. Если я оступлюсь — улечу, если он оступится — я не подхвачу его. Я добрая, но с женоненавистниками у ведьмы разговор короткий. Короткий, как член под кожаными брюками.

ᴋᴀᴋ ᴀᴛᴧᴀнᴛ ᴩᴀᴄᴨᴩᴀʙиᴧ ᴨᴧᴇчи, ᴨᴩоᴄыᴨᴀᴇᴛᴄя ʙᴄя нᴇчиᴄᴛь.

уᴧицы ᴦоᴩодᴀ ʙо ʙᴧᴀᴄᴛи ʍᴇᴩᴛʙᴇцоʙ.

      — Сомневаюсь. Ваш рост — метр восемьдесят? Падать с двух метров очень больно, а подниматься позорно.       — Найдётся галантный мужчина, который подаст мне руку, найдётся бестактный мужчина, который плюнет мне на макушку, — глажу ёжик. — Приятно было обменяться парой фраз, но пора и честь знать. До встречи на собрании, Алексей Гамлéтович, — манала я русские имена.       В четыре часа конференц-зал заполняется директорами, ювелирами, секретарями. Я здесь, потому что Анетта, Света здесь, потому что Вадик. Надев на большой нос — очень большой — прямоугольные очки в чёрной оправе, Хельга проверяет двадцать ювелирных украшений: кольца, серьги, подвески, ожерелья. Во мне пылает гордость за круглую каплю из алмаза и шпинели. Первый экземпляр — моя подвеска — дома в шкатулке.       — Нет, мне не нравится, — Хельга откладывает золотые серьги с александритами. — Вариант для нищих старух, ужасно выглядит. Прошлый век. Отличная пара «Красной Москве» и «Невской Косметике». Переделать полностью. Новый эскиз, меньше камней, больше деталей. Уберите с глаз моих это невежество, — Анетта прячет серьги. — Английская застёжка. «Я забыла, куда положила пенсионную книжку», — передразнивает несчастную половину населения Москвы.       Стоимость серёжек с александритами — девяносто восемь тысяч. У нищих старух хорошие пенсии. Что за предъявы «Красной Москве»? Что за «Невская Косметика»? У кого есть? Кто даст попробовать?       У Вадика в голове гремят пушечные залпы:       — Вы сейчас серьёзно или шутите? — невозможно скрыть ненависть.       — Какие вопросы? — невозмутимый Хельга снимает очки.       — Вы неделю назад одобрили серьги, похвалили лично мастеров и ювелиров, лично наблюдали изготовление, а сейчас говорите, что они — полная безвкусица.       — Неделю назад у меня одно настроение, через неделю — другое, — Хельга кладёт под столом колено на колено. — Сегодня после работы я покупаю клубнику, а завтра бросаю репчатый лук в банку с селёдкой, — селёдочка! Не трожь мою любимую селёдку! Вынь грязные пальцы из банки и закрой холодильник! — Вадим, в чём проблема подготовить эскиз за десять минут? Вы сдали на «отлично» экзамен в художественной школе. Я требую от Вас минимум: правильные пропорции и объём. Излишества — это Ваша претенциозность. Вы работаете в компании восемь лет. Поразительно, что Вас до сих пор удивляет мой подход к работе. Лично меня не удивляет Ваше непонимание.       Нарисуй чёртов эскиз чёртовых серёг! С твоим талантом это реально за десять минут. Изготовление. Мастера вручную трудились неделю. Пятница, суббота, воскресенье, половина понедельника. А проба на изделие? День «пробирки» — четверг.       — Я нарисую эскиз, — Вадик ставит руки на овальный стол. — Не проблема. Проблема — Ваше эго, Алексей Гамлетович. Вы заплатите литейщикам и ювелирам выход на работу в выходные? Вы сядете задницей на раскалённую печь, чтобы полимерный воск быстрее испарился из опоки? Вы воткнёте толстыми пальцами камешки?       Вадик орёт, чёрный сгусток дыма молчит. Я уже видела это. Чем закончится ссора?       — Я испробовал все этапы создания ювелирного украшения, — холодная невозмутимость. — Вадим, я знаю, о чём говорю. И если я говорю, что за сутки легко изготовить две серьги, значит, это легко. Если я говорю, переделываем, значит, я организовал пробу на понедельник. И если я говорю выйти на работу в выходной — я заплачу сверх ставки. Я не сяду на раскалённую печь, потому что это бессмысленно, но мне не составит труда декорировать маленькую серёжку маленькими камешками, — показывает кисть с растопыренными пальцами, — не таким уж и толстыми пальцами.       Большая кошка на печатке застывает в оглушительном рыке, две кошки по бокам кольца набрасываются, раздирают морды. Шпинель на мизинце проваливается под новые трещины. Завод, он же мастерская. Вечер. Суббота. Молодой литейщик. Раскалённая печь. Взрыв. Пять жертв.       — Галь, — Света встряхивает меня. — Ты плывёшь. Что у тебя с глазами?       Астрал. Прогоняю белую пелену. Если переделать серёжки, через восемь лет Вадик не женится на Свете, потому что из-за взрыва компания сядет на скамью подсудимых. И Света в том числе, и я в том числе.       — Вадим, если Алексей Гамлетович говорит переделать, — Анетта убирает неудачные серьги в футляр, — мы переделываем. Позапрошлой зимой переделывали кольцо за неделю до презентации. В этот раз срок немного меньше, но Алексей Гамлетович прав — это возможно.       — До конца рабочего дня, — Хельга сверяется с наручными часами, — я жду эскиз и модель. С литейщиками и ювелирами свяжусь. Собрание окончено, — убирает очки в сумку на бедре. Это ещё и очечник! — По местам.       Нет, не окончено.       — У меня идея насчёт серёжек, — встаю перед Светой, чтобы Хельга заметил. — Можно с Вами обсудить?       — У секретаря и помощницы творческие идеи? — он встаёт из-за стола. — Поделитесь с подругами или соседками, но не со мной.       — Любитель не имеет права подать идею профессионалу? — напряги скулы, раскрой челюсти под сомкнутыми губами, придай лицу серьёзное выражение. — Мой прошлый опыт, моя прошлая идея Вас удовлетворила, и я даже приняла скромную благодарность, — которой не было, козёл! — Обсудим с глазу на глаз, если не хотите при всех принять мою идею. У меня в кабинете или у Вас?       Сотрудники покидают конференц-зал. Оборотень и добыча по разные стороны стола. Две головы. Чёрный король и белая королева.       — Я Вас внимательно слушаю, — на секунду послышалось «скушаю», что не далеко от правды.       — Отлично, потому что с этого я хотела начать разговор — попросить меня слушать, не перебивать и не задавать встречных вопросов, — Хельга ставит кулаки на стол, не обращая внимания, что портит перстни сильным нажимом. — Выпустите серьги на английской застёжке с александритами. Пожалуйста. Не надо переделывать. Как бы они Вам не нравились, как бы не воняли «Красной Москвой», прошу. Вы совершите ошибку, если напряжёте литейщиков. От Вашей ошибки пострадают все: Вы, сотрудники, компания.       — Вы встаёте на защиту Бордзиловского? — какой нелогичный вывод. — Поддержка. Бордзиловскому всегда не хватало женской поддержки. За восемь лет я отверг тридцать семь эскизов. Он рискнул перечить мне. Ставка на Вас? — качает головой. — Проигрыш.       — Глупо приплетать мужчину. Я говорю о будущем компании, а оно в серёжках для нищих старушек.       — Глупый разговор с глупой женщиной, — козлина! — Вы работаете на меня три месяца. Так быстро влились в коллектив, так быстро полюбили компанию.       — Мне нравятся ювелирные украшения и директор Анетта Вальтеровна, но, к сожалению, механизм из драгоценных камней в Ваших руках, и только от Вас, только от принятого сейчас решения, зависит моя судьба. Пропустите серьги с александритами и увольте меня в понедельник после презентации.       — Забавно, — Хельга опускает голову, стучит большими пальцами по столу. — Моё решение неизменно. Глупый разговор окончен.       Тупорылый баран! Мерзкий-премерзкий-наимерзейший мужлан! Вонючий! Страшно-сексуально пахнущий мужик! Хельга обходит стол, у меня дрожь в коленях. Добыча скидывает шкуру.

ʍнᴇ ᴩᴀᴄᴄʙᴇᴛ ᴨодᴩᴇзᴀᴧ ᴋᴩыᴧья, быᴧо яʙью, ᴄᴛᴀᴧо ᴨыᴧью.

ᴛоᴧьᴋо ᴦубы ᴨоʍняᴛ ϶ᴛоᴛ ᴄᴧᴀдᴋий ʙᴋуᴄ (ᴄᴧᴀдᴋий ʙᴋуᴄ).

      Я преграждаю выход из конференц-зала:       — Пропустите серьги, — настаиваю.       — Вы уволены, — говорит тихо, словно раскрывает секрет на ухо.       — Уйду после того, как Вы пропустите серьги и потрясёте моим заявлением на увольнение.       — Много чести. Выпустите, — тянется к дверной ручке, прядь чёрных волос падает на лоб. Я двигаю жопу в сторону.       — Будь у меня член вместо вагины, Вы бы меня послушали?! — хмурю брови, как Сильвен Виаль.       Хельга резко отходит на шаг. В ступоре.       — Как генитальные различия разрешают конфликты?       — Потому что Вы слушаете только мужчин и гнушаетесь женщинами. Вы ненавидите женщин, за людей не считаете. У Вас хорошее отношение к Анетте, потому что она отдалённо смахивает на мужчину?       Хельга запрокидывает голову — засос натягивается — и выдыхает через сомкнутые зубы:       — Интересное наблюдение. Без комментариев. Вы умеете варить борщ? — нет, откуда? — читает по глазам. — Не сомневался. Вы — открытая книга, а именно «Пособие бездарности». Почитайте отечественную литературу, в руководстве по домоводству подробно расписано приготовление борща, — вторая попытка схватить ручку.       — У Вас неисправные печи в мастерской! — подпрыгиваю на маленьких каблуках, трясу иголками на голове, волны на блузе плывут. — Риск взрыва!       — Сударыня, — Хельга приближается большим носом — почему мне везёт на носатых? — не несите чушь, носите цветы Бекаури. Неделю назад я проконтролировал работу литейщиков и исправность печей, зафиксировал показатели в журналах по технике безопасности и пожарной безопасности.       — Неделю назад! — пру вперёд, отталкиваю грудью — сотрясаю воздух и не касаюсь кожаной куртки. — За неделю одна забарахлила! Или Вы плохо проверили! Проверьте повторно! Позвоните в мастерскую и запросите проверку.       Хельга расстёгивает ремень на куртке. Порка! Давай, ебашь! Пори! Жажду порки по попке! Тянем время. И-и-и-ха! Потерплю, отшлёпанной жопой остановлю процесс переделки серёжек! Прикрою красной жопой литейщиков в мастерской. Кожаный костюм надевают извращенцы, я редко выбираю пожёстче.       — Я сейчас позвоню в психоневрологический диспансер, — диагональная молния вниз, Хельге жарко, — и вызову Вам бригаду.       Укол в левую сиську сбоку. Что за хрень? Колит-колит-колит. Сердечный приступ? Отхожу спиной к стене.       «Мадам, что с Вами?» — Паскаль бежит спасать.       «Успокойся. Успокойся ты, потому что я не могу успокоиться».       — Инсценировка сердечного приступа выглядит жалкой, — писклявый голос Хельги. Тонкий аромат мокрых камней с шеи наполняет лёгкие свежим воздухом. Засос возле ярёмной вены раздваивается — головокружение. — Вы провалили вступительный экзамен в театральное училище.       — Один звонок в мастерскую, одно поручение… Проверка.       — На первый раз прощаю, но в следующий я буду стрелять в сердце.       Хельга оставляет меня одну в полусогнутом положении. Сердце успокаивается. Паскаль приходит на помощь — в прямом смысле — и придерживая за талию, отводит в кабинет. Я делаю вид, что работаю. До конца смены полтора часа. Хельга выгоняет Вадика с новым эскизом. Хельга закрывается с Анеттой на сорок минут.       «Пойдёмте? — переодетый Паскаль за стеклянной стеной. — Я сказал дяде Мите, что Вы плохо себя чувствуете. Меня отпустили пораньше».       — Меня не отпускали пораньше, — отпиваю воду из пластикового стаканчика.       — Если Хельга выйдет от Анетты раньше шести, я скажу, что ты ушла, — Света встаёт рядом с Паскалем, — из-за плохого самочувствия, а если он выйдет позже, я скажу, что ты ушла вовремя. Идите.       В восемь вечера звонит Вадик с последними новостями: презентация коллекции пройдёт в понедельник, серьги не переделываем, мастерская закрывается на неделю для починки двух печей. В половину девятого я звоню Анетте и предупреждаю, что в понедельник и вторник не выйду на работу — взяла больничный.       — Презентация — огонь-шик-блеск, — делится эмоциями Света в среду. — Все лавры Анетте, Хельга стоял в сторонке, кашлял в кулак.       — Прикольно, — качаюсь в кресле на колёсиках.       — А ты как? Как сердечко? Ты меня напугала.       — Ничего серьёзного. Со мной такое случается. Это из-за нервов.       — Оу… оу… — Света мнётся, жуя шоколадный батончик. — «Лучше промолчать».       — Что такое? — прищуриваюсь. — Почему глаза мечутся? Что-то произошло на презентации?       — Короче… — кожаное кресло скрипит под ляжками в брюках. — Хельга уволил вчера Вадика.       — Что?.. — сажусь ровно. — Из-за чего? Выходки в конференц-зале?       Света кивает:       — Оставалось десять минут до конца рабочего дня. Хельга позвал Вадика к кадруше, подтвердил в компьютере увольнение и подписал заявление. Подло. Очень некрасиво.       Вадик рвался приехать в семь вечера — я отказала. Я отдыхала с Паскалем, по телефону у Вадика был пьяный голос.       — Кожаный гондон, — отворачиваюсь к окну. В окне двадцать второго этажа пустота. Из окон нашей квартиры видны деревья, дорога, детская площадка и прохожие. — И как ты теперь без начальника?       — Пока помогаю кадруше. Хельга обещал в ближайшее время привести нового дизайнера.       — Галь, привет, — здоровается Анетта. Время девять. — Как самочувствие?       — Доброе утро. Спасибо, хорошо. Я принесла больничный.       — Зайди ко мне после обеда, кое-что обсудим.       — Вам сейчас отдать больничный?       — Нет, отдай в отдел кадров.       Сытно пообедав макарошками с сосисками — от борща отказалась — и покурив, с радостным настроением иду к Анетте. Настроение прекрасное, потому что за полдня я ни разу не видела Хельгу. Выходной взял?       Чудесная Анетта в похоронном костюме с галстуком. На журнальном столике нет цветов.       — Из-за больничного я не знаю, какие цветы вчера доставили, — произношу с сожалением.       — Синие ирисы, — Анетта щёлкает мышкой и встаёт из-за стола. — Галь, у меня к тебе серьёзный разговор, — понятно, Хельга нажаловался.       — Слушаю.       — Фусик забирает тебя в секретари.       — Что?! — слишком грубо. — Кхе-кхе, — прочищаю горло. — Повторите, пожалуйста. Я неправильно услышала.       — Официально с завтрашнего дня ты — секретарь Фусика, — Хуюсика! Анетта подпирает ягодицами стол.       — Нет… — пячусь к двери. — Нет, Анетта Вальтеровна. Вы шутите? Шутите, да?       — Фусик огласил мне своё решение в понедельник на презентации.       — Нет… ну нет! — хмурю хмурые-не хмурые брови. — Я не хочу! Какой Фусик?! Зачем мне Фусик? Зачем Фусику я?       — Директору нелегко без секретаря, он не может делать всё.       — Но Вы тоже директор! Вы тоже не можете делать всё! Не отдавайте меня, прошу! — складываю ладони в молитве. — Я же Ваша! Пожалуйста! Я не справлюсь… — опускаю руки. — Я же ничего не умею.       — Ты всё умеешь, у тебя всё прекрасно получается. Я это знаю, я это вижу. Фусик это видит. Ты — идеальный секретарь для Фусика.       — Я ненавижу его, — шиплю-шепчу. — Он меня бесит, я его «бесю», у нас взаимные бесы. Мы не сработаемся.       — Сработаетесь, — Анетта кивает. — Я знакома с ним тринадцать лет, знаю, с какими людьми он срабатывается, а с какими воюет. Галь, это прекрасное повышение для новичка.       — Не надо никакого повышения! Мне с моим ростом нормально.       — Зарплата тоже повышается.       — Не надо зарплаты! Мне моей хватает! — и денежной «почвы» Фабриса и Габина, не говоря о достойном заработке Паскаля.       — Галь, Фусик не оглашает решения дважды, решениям Фусика не перечат. Это правда хороший скачок для тебя.       — Я ничего не подпишу! Не суйте под нос документы на повышение! Я буду отгонять кадрушу ногами! Я остаюсь сидеть ровно, — показываю на дверь, как бы на свой кабинет, — на жоп…       Влетает! Без предупреждения.       — Естественно, где найти Галину Петровну, как не у бывшей начальницы, — встаёт рядом. Отворачиваюсь, губы трясутся. — Вступительно слово сказано? — обращается к Анетте.       — Да, Галина очень рада новому назначению, — не пизди!       — Чу́дно, — Хельга хлопает в ладоши. Да ты сам чудный. — Галина Петровна? — я поворачиваюсь к нему. — До конца рабочего дня перенесите свои вещи в дальний стеклянный кабинет. Попросите помощи у техника Павла, безотказный мужчина. Подпишите все документы у Елены из отдела кадров. Привыкайте к новому рабочему месту. Никаких поручений сегодня не будет. Я загрузил в принтер упаковку бумаги. Анетта, не расстраивайся. Галина Петровна не убежит от меня.       — Но я ухожу в отпуск на следующей неделе, — тупая отговорка, знаю!       — Я в курсе. При переводе на новую должность это учли. Не переживайте, Вы пойдёте в свой отпуск и получите отпускные, — встаёт ко мне лицом. Да кто тебя засасывает в шею? — С отдохнувшим секретарём приятно работать.       — У тебя всё получится, — подбадривает Анетта, когда Хельга съёбывает!       — Это же не надолго, да? На пару месяцев? Он уедет, и я вернусь к Вам? Примите обратно?       — Конечно приму, — гладит по плечам.       — А как же Вы без секретаря?       — Мне поможет Светлана, а потом она перейдёт к новому дизайнеру.       — Она же на подхвате у кадруши, — обиженно выдавливаю.       — А в свободную минуту у меня.       — Как же я теперь… — слёзы подступают. — И не сбегаю на ресепшен за цветочками.       Анетта усмехается:       — Цветочки теперь ждут меня дома, — она согласилась, она дала ему шанс.       Уныние тянет в коридор за ремешок на туфле. Кабинет без секретутки. В принтере половина картриджа, в принтере половина упаковки бумаги.       — Ты знала? — заглядываю к Свете.       — Ты о чём?       — Да… ни о чём.       Горесть толкает в живот, сажая в кожаное кресло. Тоска для удобства ставит локоть на подлокотник и поддерживает пальцами висок. Меланхолия целится в голову указательным. Всего лишь на пару месяцев.       «Поможешь перенести мои вещи?»       «Вы переезжаете?»       «В конец коридора».       Неродной компьютер, неродной принтер, неродное кресло на колёсиках, неродное кожаное кресло для гостей, неродные жалюзи на окне, неродной пустой стеллаж. В двух метрах от рабочего места дверь с табличкой: «Директор Фусик А. Г.» Днём комары прячутся, ночью кусают под большим пальцем ноги.       — Готово, — Паскаль отходит от стеллажа, проверяя, как расставлены папки на полках. — Что-то ещё?       Протяжный стон половицы под тяжёлым шагом, гальваническая ручка провалила тест на коррозию — лапа с когтями превращается в кисть с перстнями.       — Все вещи перенесли? — Паскаль кивает и склоняет голову. — Замечательно. Павел, спасибо. Вы свободны.       «Не расстраивайтесь, мадам. Я не дам ему отпор, но всегда буду стоять на Вашей стороне».       «Одной баночки «Русского» после работы явно мало. Заедем в магазин по дороге».       Хельга провожает взглядом широкую спину Паскаля:       — Галина Петровна, — резко обращается, резко поворачивается, — я передумал не давать Вам поручения сегодня. Принесите кофе: не из кофейного аппарата, чёрный, без сливок, без сахара, трёхсот грамм достаточно. Без стука и разрешения в мой кабинет запрещено входить, но не факт, что я впущу Вас.       — Не смею предположить, чем Вы таким занимаетесь за закрытой дверью. Два варианта: изготовление бриллиантовых трусов и спущенные брюки, — плохое настроение скребёт язык лопаточкой-сарказмом.       — Вы проница-а-а-тельная, — Хельга подаётся вперёд, отрывая каблуки ботинок от пола. — Жду кофе. Не забывайте о правилах хорошего тона, — подходит к кулеру у стеллажа. Странно: в коридоре два кулера, но у директора компании личный. Залпом выпивает стаканчик и деловито уходит в кабинет со вторым стаканчиком воды. Ты не обоссышься?       И где взять кофе? Где чайник? Где пакетик с кофе? Я что-то не знаю о кофейном аппарате? Столовая! Кухарки драят тарелки и кастрюли после обеда.       — И снова здравствуйте, — встаю к прилавку перед тётей Юлей, женщиной далеко за 50, — давно не виделись.       — И снова привет, — она машет. — Чего хотим?       — А-м, такое дело. Мне нужен кофе не из кофейного аппарата. У Вас случайно не организуется?       — Алексей Гамлетович? — серьёзное лицо.       — А-а… ага, — не первый раз?       — Сейчас организуем. Проходи за прилавок.       Баночка с кофе, белая чашка, чайник на плите. Я ворую из тарелки сухарики собственного приготовления.       — Странный он какой-то, — грызу сухарик. — На обед не ходит. Что сложного попить кофе в обеденный перерыв? Что плохого в кофе из аппарата?       — А почему ты пришла ему за кофе? — тётя Юля снимает чайник с плиты.       — Потому что я теперь его секретутка.       — О-о, — она наливает кипяток с удивлённым лицом. — Алексей Гамлетович никого не просит принести ему кофе, сам приходит в столовую. Да и… — ставит чайник обратно на конфорку, — не помню, чтобы у него были секретутки, — зашибись! Я — первооткрыватель.       — А почему Вы не говорили, что у Вас спрятан кофе? Компотами и чаями нас пичкаете за обедом.       — А это не «нашенское», а Алексея Гамлетовича.       — Личное? — вскидываю брови, чтобы больше сухариков поместилось в рот.       — Сам принёс банку, сам пьёт.       — Интересно.       Два часа из столовой до стеклянного коридора. На блюдечке с ложечкой! С паром, с дымом! Не обожгись! Батон, не расплескай! Горячо-горячо пальцам. Дую-дую-дую. Правила хорошего тона? Как бы зашла к тебе с ноги и выплеснула в морду кипяток. Стучу громко, чтоб слышал. Тишина. Не разрешает. Издеваешься?       — Войдите, — спасибо, блять! Кланяюсь и не разливаю.       Хорошенький кабинетик, просторный. Заходишь и опа — стол с закруглёнными углами, журнальный между двумя диванчиками или широкими креслами, узкий шкафчик с открытыми полками. Нормально «директорствовать» в таком кабинете.       Аппетитные шоколадные батончики пахнут кокосом, толстые брусочки похожи на сухарики и пахнут яблочком, в прозрачной коробочке рассыпной творог. Чайная ложка в правой руке, полстакана воды слева. Обедает! Жрёт! Тщательно пережёвывает, челюсти под сомкнутыми губами работают-работают-работают. Проголодался!       — Спасибо. Поставьте сюда, — отодвигает на край стола закрытый ноутбук.       — При… ятного аппетита, — немного ошеломлена-в-ахере, потому что оборотень в моих фантазиях облизывается на сырое мясо, а не на… творожок. Да, творогом пахнет.       — Спасибо, — опускает голову, засовывает руку в пакет с яблочными брусочками. — Юлия ввела Вас в курс дела?       — Нет, — остаюсь стоять напротив него. — Какого дела? Кофейного?       — Для начала кофейного. Каждое утро в 9:05 на моём столе чашка чёрного кофе без сахара. Следующая по обстоятельствам.       — А что делать, — скрещиваю кисти на уровне бёдер, — когда закончится банка с кофе? — мне самой покупать?! Обойдёшься!       — Логично, что покупать новую, — прячет ухмылку за ложкой с творогом. — Это моя забота, а не Ваша, — поднимает взгляд: — Вопросы?       Угости яблочным брусочком, да и шоколадный батончик «благовоняет» кокосом.       — Как селёдка в банке? Лук успел промариноваться уксусом? — тупорылая-я-я-я! нашла, что спросить! Батон, это ты — селёдка в банке. Понравился уксус изо рта Хельги? Достаточно или маловато резкости-кислятины?       — Какая селёдка? — Хельга пронзает задумчивым взглядом.       — В пятницу после работы Вы хотели купить клубнику, а в субботу — селёдку.       — Я не ел ни клубнику, ни селёдку, — возвращается к творогу. Потому что послушал меня и закрыл мастерскую, потому что презентовал старушечьи серьги. — Не употребляю уксус в пище.       — Вы ничего не хотите у меня спросить? — тон спокойный, уверенный. — Или сказать?       Я спасла твою задницу, вытащила горящую задницу из позорного провала. Хотя бы наедине, хотя бы тихо и прячась за коробочкой творога или отвлекаясь на кокосовый батончик. Извиниться сложнее, чем поблагодарить за принесённый кофе. Опасный оборотень оказался шавкой-сыроедом-вегетарианцем.       — Да, Вы правы, — Хельга двигает к себе блюдце с чашкой. — Покиньте кабинет, Вы отвлекаете меня от перекуса.       На здоровье. Не подавись.       Неудобное кресло на колёсиках, неудобная клавиатура, громкий кондиционер.       — Почему ты мне ничего не сказал? — спрашиваю с претензией в сотовый.       — Я хотел сказать с глазу на глаз, — Вадик трезвый, — но ты не хотела меня видеть.       — Ты обижаешься? Обижаешься на то, что я не позволила тебе сесть пьяным за руль?       — Нет, — глубокий вздох, — я не обижаюсь на тебя. Я ни на кого не обижаюсь. Сам виноват, доигрался.       — И куда ты теперь?       — Пока не знаю, рассматриваю вариант небольшой мастерской с адекватным начальником. Не переживай, не пропаду. Как у тебя дела?       — У меня?.. Нормально. Пока не уволили.       Я не говорю Вадику, что меня повысили до «главной секретутки». Моего любовника уволили, засранец-начальник забрал чужую любовницу. Когда-нибудь Вадик узнает о моей карьере в компании, когда-нибудь Вадик вернётся на пост дизайнера.       Хельга выходит из кабинета:       — Отнесите в столовую, — ставит мне под нос пустую чашку на блюдце и поспешно направляется в коридор. Ссать приспичило? Побольше поссышь — поменьше поглумишься.       Ты носишь в набедренной сумке еду? Какая вместительная! Там и нож, и пистолет, и складной страпон, и кляп-шарик, и ключи от велосипеда, и очки, и коробочка с творогом, и кокосовые батончики, и яблочные брусочки. Ебанутый. Имя ебанутого главного директора: Алексей Гамлетович Фусик. Послала же верховная испытания.