∞
Сара лежит неподвижно, бессмысленно смотря в потолок. Подрагивающие губы прикрыты медленно синеющей рукой с кривыми, вздутыми вязями древних символов, проступающими на коже — самоконтроль летит к чертям и собственная магия злорадно выжигает результат сложной трансфигурации. Внутри страшно пусто. Сухо, как в пустыне, ни одной капли эмоций.
Распахнувшаяся дверь грохочет об косяк и расползшийся по комнате иней сыплется с потолка колючей крошкой.
Его руки оплетают Сару крепко, так крепко, что становится чуть теплее.
— Дыши, — шепчет Том и Сара шеей чувствует его дрожащее, прерывистое дыхание. — Пожалуйста, душа моя.
Она вздыхает. Воздух заполняет лёгкие, колет, но Сара не останавливается, продолжает упрямо вздыхать ещё и ещё, пока не раздаётся тихий отчаянный всхлип, и самое ужасное, что Сара не знает, не может понять, кому из них он принадлежит.
Том боится. Ему, кажется, впервые в жизни так страшно.
Его всё ещё трясёт от нахлынувшего в одночасье, ледяного осознания собственной её смерти. На краткий миг он почувствовал, как разорвало сердце, как лёгкие наполнились кровью и стало невозможно дышать. Будто он тонул в вязком нефтяном океане, только океан был внутри него — невозможно холодный, безжизненный и пустой — и некуда было деться, никак было не спастись.
Том прижимает Сару к себе и держит, держит, молясь всем Богам, чтобы сестра не утонула в этом, чтобы вернулась к нему. Потом они обязательно решат, что делать. Не сразу, но найдут решение, смогут хоть что-то исправить, но вместе. Только вместе.
Фантомная боль постепенно отступает, но вместо свободы, вместо коктейля эмоций, Том чувствует лишь пустоту. Сара пуста, как потрескавшийся драгоценный сосуд, со всей силой спущенный на стол с верхней полки буфета, насильно заземлённый и жестоко лишённый теперь блаженного неведения о жизни рабочей посуды.
— Так просто, Томми… — шепчет Сара и в этом шепоте Тому чудится бульканье крови, скрежет переломанных рёбер. — Так просто, оказывается, умереть.
Их взгляды встречаются, и его горло сжимает спазм. Сара не плачет, её красные, словно два рубина, глаза сухи и сейчас, кажется, не её очередь лить попусту воду.
Тому плохо, его мутит от этого неправильного, незнакомого взгляда. Он уверен, так люди смотрят на свои горящие дома. На сгорающие в костре семейные альбомы, на сырую землю свежей могилы, на дождь, бесследно смывающий кровь кого-то любимого с холодной дороги.
С мертвенным пониманием, пустой обречённостью и зарождающейся в сердце горькой, безнадежной тоской.
Так смотрят те, кто уже смирился. Кто принял причинённую им боль и затолкал её глубоко внутрь, позволяя ей сжигать себя снова и снова, но тихо, без следов, чтобы никто не видел.
И Том выдыхает.
По щекам катится пустая вода.
Сара поставила перед Томом кружку с кофе. Долохов сразу попытался её умыкнуть, за что получил шлепок по руке.
— Но-но, это Томми, а не тебе.
— И чем я хуже Томми? — наигранно обиженно спросил Тони, потирая руку.
— Вряд ли ты пьёшь кофе с ядом вместо сливок, — закатила глаза Сара.
— Так вот почему вы оба такие ядовитые, — фыркнул Тони и неохотно поплелся к плите. — Две негостеприимные змеюки, — пробурчал он, не оборачиваясь.
Том глотнул кофе и незаметно поморщился.
— Сколько там? — уточнил.
Сестра оскорбленно блеснула глазами.
— Смертельная доза, конечно.
Мужчина кивнул и сделал ещё глоток.
По тому, как внезапно насторожилась Мия, Реддл понял, что только она не восприняла новость про кофе с ядом за шутку. Но пока миссис Поттер ничего не предпринимала — лишь сверлила Реддлов тяжёлым взглядом из-под нахмуренных бровей.
Их магия отличалась от магии волшебников и магов Королевства. Она была более холодной, колкой, слишком дикой и в то же время слишком живой. От Сары Том знал, что их магия пахнет зимой — не мягкой и солнечной, а безразличной вечной мерзлотой с горьким привкусом обреченности. Так зима пахнет для человека, потерявшегося в буране, погребённого под слоями снега, едва дышавшего, но всё ещё живого, а оттого обреченного мыслить до самого последнего вздоха.
Когда они были детьми эти странности ещё можно было принять за последствия испытываемых эмоций — детская магия слишком зависима от настроения, её запах и вкус меняются настолько часто, что, зачастую, даже взрослые и опытные наставники не могут с точностью определить, какой будет магия их воспитанников после полного совершеннолетия, когда влияние эмоций на энергию начнёт постепенно ослабевать.
После выпуска из Хогвартса о сокрытии отличий позаботились Сара с Йормунгандом, создавшие защитные артефакты. Посторонние больше не могли увидеть, услышать или почувствовать их магию, только уловить отголоски. Артефакты работали по принципу зеркал-обманок — скрывали настоящее, отражая лишь то, что каждый из смотрящих был готов увидеть.
Вот только был у этой защиты один недостаток — она была рассчитана исключительно на людей и была бесполезна против магических существ, в число которых входили и волки. И если в обычное время ни он, ни сестра ничего с этим не делали и просто старались лишний раз не пересекаться с Аврорами из Черных подразделений и как можно реже посещать Министерские зельеварные, где работало много волков с хорошим обонянием, то ехать в их резервацию, в Торфяные Болота, вот так просто, почти без всякой маскировки, было не лучшей идеей.
Их магия ощущалась как чужая, инородная энергия, недружелюбная и потенциально опасная. А волки были слишком чуткими и склонными верить своей интуиции в гораздо большей степени, чем люди.
Волки и оборотни не могли намерено убивать волшебников и магов — им просто не позволит этого метка Надзора — но вполне могли докладывать об угрозе Министерству или кусать в целях самозащиты. Ни один из этих вариантов Тому категорически не нравился, но если с докладываемым было более-менее предсказуемо — их бы судили по статье о незаконном сокрытии своего происхождения госслужащими и лицами с высоким уровнем доступа. Обязательно обратили бы внимание на отсутствие клейма и регистрации. Наверное, даже бы организовали разбирательство по поводу неисправности системы безопасности Министерства, которое ни разу не зафиксировало ни угрозы, ни присутствия в их крови более агрессивных генов.
Сара умела обводить вокруг пальца не только людей, но и их совершенные детища, так что никто из Департамента Тайн до последнего бы не знал, как им удалось провернуть такую авантюру с целой сетью артефактов высшего уровня сложности, совершенствовавшихся веками.
Всё это было бы ужасно утомительно, но предсказуемо.
А вот что случится, если кто-то из волков их укусит, Том не знал. Их организмы представляли такой убойный коктейль, что даже он, зельевар с опытом, не мог сказать, как они отреагируют ещё и на волчий яд.
И как на сыворотку отреагирует их усыплённая титаническими усилиями не слишком дружелюбная сущность.
Всё же материальная трансфигурация могла многое, но природу она изменить была не способна. Сара не раз говорила ему об этом, мрачно смотря на свои руки, покрытые тонким слоем белой кожи. Если сестра ослабит контроль — все искусственные изменения слетят с них, как вода с гусей.
«Ты чувствуешь, как наша магия сама постоянно пытается сорвать с нас всё наносное, стоит мне на что-то отвлечься», — говорила Сара, смотря на него не раздражённо, не зло, а бесконечно устало. — «Как та, настоящая кожа зудит и чешется под белой плёнкой, и это лишь вопрос времени, когда мы облезем, как змеи во время линьки и молись Богам и Магии, Томми, чтобы это не произошло в этом мире».
Он понимал опасения сестры, понимал её тщательно скрываемый глубоко внутри страх. Магический мир хоть и был вполне лоялен к другим расам, но всё же не настолько, чтобы просто так позволить жить с ними бок о бок не изученным наукой существам. И как бы сильно в Королевстве не ратовали за личные свободы каждого поданного, ни он, ни сестра, не были настолько наивны, чтобы в это верить.
В этом маги и волшебники ничем не отличались от маглов — экзотических зверушек было принято держать в клетках, глазеть на них, как на причудливые творения природы, обсуждать их внешность и повадки.
А наличие у таких зверушек вполне себе человеческого интеллекта лишь увеличивало количество аргументов в пользу содержания их под замком и в неволе — разумные существа всегда опаснее безмозглых сгустков энергии.
То, что доставшееся им от отца-фантома и тщательно скрываемое Сарой не могло быть земного происхождения, они поняли уже давно. Их магия отличилась не только по запаху и вкусу, но и по самой сути. Именно поэтому у них никогда не было проблем с магией даже вне магического мира. Их сила всегда была с ними, исходила изнутри и не нуждалась в никакой подпитке извне. Они не зависели ни от источников, ни от лей-линий, ни от артефактов-накопителей. Они сами себе были генераторами. Их питал огонь внутри, как раскалённые угли питают печку, не зависимо от того, что происходит за её стенками.
Даром, что от этой печки веет отталкивающим холодом, а не благостным теплом — как бы не была холодна их кожа снаружи, внутри они загибались от жара. И сколько бы не колдовали, как бы много сил и магии не расходовали в течение дня и какими бы выжитыми и усталыми не чувствовали себя под вечер — огонь пылал в них до отвращения стабильно.
Они не знали, откуда в них этот жар, казалось, он всегда был внутри и если в детстве напоминал лишь пламя захудалой свечки, забытой кем-то на продуваемом ветрами окне; безобидный огонёк, который, потухнет в любой миг от неосторожного вздоха, то с годами этот огонёк распалялся, перерастая в настоящий пожар.
А после той ошибки с зельем, когда их любовь к холоду стала одним из обязательных условий для нормального существования — шпарящий огонь внутри, на контрасте, начал просто сводить с ума.
И если в детстве Сара говорила, что невозможно привыкнуть к боли, то сейчас она лишь равнодушно пожимала плечами и отвечала, что с ней можно жить.
Переселение в другую реальность вряд ли поможет им с этим справиться, зато почти наверняка даст хоть немного, но новой информации, больше пищи для размышлений, потому что всё, что им мог рассказать о них самих этот мир, они уже изучили и успели переварить.
Сара не рассказывала ему всего, а он не спрашивал, но знал, ради чего она готова прошерстить едва ли не всю ткань мироздания, нарушить все мысленные и немыслимые законы и создать, а затем и запустить Передвижник — мордредову машину для путешествия через время и пространство.
Он знал главную причину, хранимую под зубастыми замками от всего окружающего мира, поселившуюся в сердце его сестры годы и десятилетия назад и так прочно засевшую там со временем, что даже он, Том, уже не может найти границы этого чувства.
Казалось, будь оно видимым, грудина Сары давно была бы разворочена его корнями и побегами, забравшимися так глубоко под кожу, что выдерни их и на том месте навсегда останется сквозная кровавая дыра вместо сердца.
Он чувствовал сестру, как себя, и эти побеги были ему так же дороги и знакомы, как и ей. Хотя причина для его цветов определённо была другая — зеленоглазая, ершистая, очаровательно пугливая, но упорно храбрящаяся причина.
Он понимал сестру, поэтому не был против. Поэтому почти без лишних возражений собрал всю свою лабораторию в маленький саквояж и встал рядом. Позволил напитать своей кровью Фестрала, позволил спустить большую часть их накоплений на детали, позволил оставить друзей и крестника в неведении…
Ему не пришлось просить, чтобы сестра сделала Передвижник на троих, а не на двоих человек — Сара понимала его без слов, порой, даже лучше него самого и, в отличие от него, давно научилась предугадывать его действия.
Иногда Тому казалось, что они давным-давно уже сошли с ума. Рехнулись, съехали с катушек так основательно, что уже и не помнили, каково это — быть
нормальными.
Но потом он смотрел на сестру, уже чуть не потухшую однажды, чуть не рассыпавшуюся в его руках, потерявшую несоизмеримо много одной ночью, вот так, в одночасье, и понимал, что никакое сумасшествие не пугает его сильнее, чем её смерть.
Никакое сумасшествие никогда не будет страшнее чернеющей пустоты внутри сестры.
Сара умерла там, в другой жизни. Или сделала выбор — и выбрала его, а не то, что заставляло её сердце зарастать невидимыми побегами.
И Том боялся тогда, на самом деле боялся за сестру и её душевное состояние. Она была такой хрупкой и нестабильной внутри, но так настойчиво продолжала отдавать последние силы на поддержание внешнего фасада, что в конце концов он не выдержал — сорвался.
Именно он первым заговорил о создании Передвижника и, наконец, увидел, как новый огонек вспыхнул среди золы, загорелся, подстегиваемый целью. Сара вновь ожила — внутри перестало быть так тихо и пусто, в голове привычным роем зажужжали её неукротимые мысли, выстраиваясь в причудливые спирали. Порядок в хаосе — сознание Сары было похоже на весенний сад, под завязку заполненный насекомыми и их непрекращающимися даже ночью трепыханиями.
И чем ближе была цель, тем ярче горела Сара, тем чаще блестели её озорные глаза и мелькала улыбка, которая каждый раз задевала что-то внутри Тома, срывала все тормоза, делая из него шального мальчишку, для которого не существовало никаких преград и препятствий.
И он сделает всё и даже
больше этого всего, лишь бы Сара никогда не затухала.
Даже если это значило ввязаться в сумасшедшее приключение, которое приведёт их моргана-знает-куда, а перед этим успеть завершить свой личный экспресс-квест под завлекательным названием «выясни отношения со строптивым магом и уговори его на переезд в другую реальность с неопределенными шансами на выживание за неполные двенадцать дней».
— Во сколько вы отправитесь в Министерство? — спросил Флимонт, расставляя на стол тарелки с запеканкой.
— После завтрака, — отозвалась Сара, не отводя взгляда от брата. — Портключ активируют в час дня.
Том прислушался к себе и медленно кивнул сестре на невысказанный вопрос. Жжение в желудке прекратилось — яд не утратил всей своей токсичности, но всё же задержался в организме.
Том уже начал чувствовать, как медленно, но верно энергия от ядра начинает стекаться к солнечному сплетению. Будь доза меньше — и их магия расщепила бы вредоносную смесь за десяток минут. Но Сара позаботилась об этом заранее и сварила нечто более убойное — обычного мага скосило бы на месте, а у них всего лишь на время изменится запах крови и магии, частично заглушенный вонью болезни. Слишком раздражающей и резкой для чувствительных рецепторов оборотней и волков, чтобы они по доброй воле стали принюхиваться к ним более тщательно.
Том поднял взгляд от кружки.
Юфимию от лишних мыслей отвлёк Флимонт, что-то проникновенно шепча жене на ушко — и судя по ярко-красному румянцу Мии и её лихорадочно горящим глазам — отвлёк вполне успешно. Джеймс пару минут назад ускользнул в гостиную и снова закутался в свой кокон в обнимку с невозмутимым Трошей и лишний раз не высовывался, прикидываясь ветошью — видимо, очень не хотел сегодня идти на уроки латыни.
Реддл хмыкнул и перевёл взгляд на Тони.
Долохов всё же сварил себе кофе и теперь привычно перекидывался с Сарой колкими шуточками.
Том чуть нахмурился и пригляделся повнимательнее.
На первый взгляд с Тони действительно всё было в порядке, вот только детали выдавали его с потрохами.
Долохов язвил гораздо больше, чем обычно, почти не затыкался и постоянно помешивал кофе ложечкой, ожесточённо стуча ей по тонким стенкам кружки. Вот только Том помнил, что друг никогда не пьёт кофе с сахаром. А ещё этот взгляд — Тони ухмылялся, почти скалился, но глаза его смотрели на Сару без привычного задора, слишком серьёзно и неотрывно, будто тот пытался запомнить её образ до мельчайших деталей.
Впрочем, догадливость Тони не была неожиданностью.
Долохов хоть и изображал из себя шута большую часть своей жизни, никогда не был по-настоящему глуп и наверняка понял, что на этот раз заказанные ингредиенты Саре нужны не для какого-то рядового артефакта, а для чего-то большего. Понял, но всё равно не спешил ничего спрашивать, предпочтя молча отступить и предоставить им самим решать, что делать.
И Том ценил это в нем, пожалуй, даже больше всего остального. Не чувство такта, а достаточную проницательность, чтобы понимать, когда стоит вмешаться, а когда — отступить, даже не пытаясь.
Да и Сара… Том вспомнил, как Долохов однажды обмолвился, что когда та ставит себе цель и упорно игнорирует препятствия, рядом с ней будто загорается табличка «не влезай — убьёт». Тони рассказывал ему это шутливо, играя бровями, но Реддл знал, что на самом деле друг был предельно серьёзен.
Если в мире и был кто-то, кто действительно мог отговорить Сару от всех её амбициозных планов, так это он сам.
Вот только Том не собирался этого делать.
В этот раз он был готов рискнуть, поставить на кон всё и выиграть.
