Птицы

∞

      Не всё в этом мире постоянно. Даже если это что-то кажется незыблемым и таким же привычным и естественным как солнце и небо, это ещё не значит, что оно не может навсегда исчезнуть.       История мира сохранила отголоски подобного — как в разные времена с лица земли пропадали острова и материки, навсегда уходя под воду, как исчезали целые цивилизации, оставляя в память о себе лишь руины храмов и дворцов. Как рождались и умирали Империи, как вспыхивали и угасали искусство и мода, до неузнаваемости менялась культура и, появляясь, тут же забывались традиции.        И какими бы сильными и болезненными для человечества не были последствия всего этого, проходил век-другой и вот уже живущее поколение не помнило другой жизни. Для них «всё так и было» или это что-то «было слишком давно». И какое бы из оправданий они не выбирали, все произошедшие события отходили на задний план, теряясь в памяти так основательно, что, порой, и не скажешь, были ли эти события на самом деле или все они — всего лишь плод народного воображения.       Туман исчез тогда же, когда в магловском мире впервые прозвучало слово «Инквизиция». Оба эти события не были связаны между собой и уж тем более не вытекали одно из другого, как причина и следствие.        Туман, оберегающий два мира друг от друга, исчез естественным путём — и для тогдашних современников этого события оно не стало неожиданностью. Даже наоборот, заметив, что Барьер с каждым десятилетием всё сильнее проседает, а магловский мир всё чаще сталкивается и пересекается с магическим, учёные маги и старейшины заранее начали работать над созданием того, что сейчас называют Параллелями.        А Инквизиция… что ж, костры действительно горели, но на них маглы сжигали не ведьм (серьёзно, кто вообще мог поверить в такую чушь?), а таких же маглов, отличающихся от первых разве что верой и мировоззрением. Или неугомонных преступников, деятелей, нежелательных лиц, приносивших слишком много проблем монархам и обществу.        Первая Параллель была создана спустя два года после окончательного исчезновения Тумана — ничтожно маленький срок, во время которого маглы и волшебники могли свободно контактировать и пересекаться, но тем не менее достаточный, чтобы последствия этого самого пересечения маги и волшебники разгребали и по сей день, выискивая маглорожденных одарённых по всей планете.       Эта Первая Параллель и по сей день насчитывает на себе наибольшее число жителей — потому что считается самой устойчивой и представляет собой точную копию изначальной, только без маглов. Ландшафт, климат, состав воздуха, воды и почвы — всё было таким же, как и на основной плоскости планеты на момент создания Параллели в зависимости от места сравнения. А чтобы маглы не смогли в дальнейшем проникнуть в их мир, маги и волшебники создали магическую прослойку. Эдакая подушка безопасности или дверь, открывающаяся только с одной стороны.        Так маги отгородили себя от маглов, забрав с собой всю магию и оставив обычным людям лишь огрызки легенд и мифов о былом мире.        Соединённое Королевство, как и другие страны, входящие в состав Международной Конфедерации Магов, находится на Первой Параллели и магическая прослойка, разделяющая его с магловским миром, самая тонкая и кое-где даже пробита под специальные проходы для переправки «Утерянных» — так раньше называли маглорожденных, однако вскоре этот термин устарел, уступая место более прямолинейной формулировке.       Конечно, контакты с маглами не заканчиваются на поиске среди них одарённых детей и каждое государство находит свою выгоду в столь близком соседстве. И хоть Международная Конфедерация следит за тем, чтобы один мир попросту не уничтожил другой или не сблизился с ним слишком сильно, во всё той же истории периодически появляются такие курьезы, как Гриндевальд, яро желающие изменить устоявшийся порядок по своему разумению.       С аккуратным, а оттого и крайне медленным изучением Магии Пространства и возможностей, которые она даёт, уже отдельные магические государства постепенно стали создавать обособленные Параллели под свои параметры, уходя всё ниже и дальше от магловского мира.       Ещё ниже, под Первой Параллелью, проходит Вторая — это Заречье и Тридевятое, откуда родом Долохов, Атлантида с Элладой, и другие места, где о маглах вспоминают редко и воспринимают их скорее как другую расу, более слабую и менее живучую, чем как равноправных соседей.       Есть ещё Третья Параллель — Навь, Аид и прочие Царства, названные «Подземными» скорее из-за своего местонахождения, чем из-за сути. К ним относятся и Торфяные Болота.       Здесь важно понять, что чем ниже находится Параллель, тем толще над ней протекает прослойка из чистой магии. А на таких низких уровнях, как Болото или Навь, настолько сильная концентрация энергии, что ей становится практически невозможно управлять даже сильному магу. От того там и туман постоянно — видимые избытки магии, которые уже не впитываются в окружающую среду, а уплотняются в облака и покрывают все поверхности.        Есть, конечно, ещё Воздушная Параллель, выше уровня магловского мира, но по ней передвигаются только магические почтальоны и патронусы, держащие путь на другие Параллели. Её называют Серой из-за крайней нестабильности и постоянного риска. Земная Магия не выходит за пределы Озонового слоя, из-за чего самая верхняя магическая прослойка с каждым сильным колебанием «наезжает» на саму Воздушную Параллель, заново перекраивая её.        Птицы почтальоны быстро перестраивают свои радары, безошибочно находя безопасные потоки с той же легкостью, что и черепахи в океанах находят нужные течения, и продолжают лететь дальше. Патронусов может на время развоплотить, но они так или иначе доберутся до адресата, а вот маги… Окажись внутри перестраивающейся Параллели человек, его просто расплющит.        Это всё равно, что застрять во время землятресения между двумя двигающимися литосферными плитами — даже если у тебя собственной силы вагон и маленькая тележка, она — ничто, по сравнению с природной силой.       Сами же магические прослойки называют везде по-разному, но чаще всего придерживаются простого и лаконичного обозначения — Тропы. Нельзя попасть с одной Параллели на другую, совсем минуя Тропы. В каком-то смысле это — ходы и норы, не материальные, не видимые, но вполне ощутимые из-за специфичности воздуха или даже полного его отсутствия.       Сохранились легенды, гласившие, что эльфы когда-то ушли из их мира «серыми тропами». Из-за этой нестандартной формулировки до сих пор ведутся жаркие споры. В настоящее время нет ничего, что без допущений и неточностей действительно можно было бы назвать серой тропой. Есть Серая Параллель — так в народе называют Воздушную Параллель, есть Тропы, но серыми их никто не называет по той простой причине, что никакого цвета они не имеют.       Из-за этой несостыковки историки долго ломали головы и со временем выдвинули две официальные версии. Первая гласит, что выражение «серые тропы» было метафорой, под которой древние летописцы подразумевали смерть. Быть может, эльфы действительно собирались покинуть этот мир через Серую Параллель и отправиться бороздить космос, но, преодолевая последнюю магическую прослойку, попали под ту самую характерную для Воздушной Параллели перестройку, после которой никто не выжил.       Вторая же версия звучит оптимистичнее, но, вопреки этому, пользуется гораздо меньшей популярностью.       Если предположить, что когда-то все магические существа видели мир так же, как его видят сейчас Зрячие маги и волшебники или артефакторы через свои рабочие спектральные очки — со всеми магическими потоками, энергетическими спиралями и нитями, опутывающими пространство, то тропы, через которые прошли эльфы тогда, когда их видели в последний раз, действительно могли быть серыми. Без всякого двойного смысла или метафор, просто серыми и просто тропами. А уж куда эти эльфы делись после — засели на собственной Параллели или действительно отправились на поиски другой обитаемой планеты — никто никогда уже не узнает.       Но вернёмся к Тропам. Они легко поддаются изменениям, а так как магии в них действительно скапливается много, маги и волшебники приноровились расслаивать их и превращать в лей-линии. Действуют такие «расслойки» наподобие магловского водопровода — трубы-линии, по которым течёт энергия, подключаются к алтарям домов, благодаря чему все активированные внутри жилища артефакты и слои защиты подпитываются не от самих хозяев, а от естественной энергии из прослойки.        Неизвестно точное количество Параллелей на Земле, потому что не на все из них можно попасть посторонним.       Все хоть раз в своей жизни слышали о Гоблинских Долах или о русалочьем Морском Царстве, но сколько не ходили энтузиасты, сколько не ныряли — всё безрезультатно, прямо как в старой присказке — «найти дом не сможешь, покуда не являешься там желанным гостем».       Иногда причуды Матери Магии — самая лучшая защита, и как ты не бейся, обойти её не сможешь без прямого на то позволения.       Дверь распахнулась, и на пороге замер вполне узнаваемый мальчишка с вихрастой прической и лихо задвинутыми на голову очками.          Какого мордреда в доме Реддлов в такую рань забыла младшая версия его отца до сонного мозга Гарри как-то не доходило. После последнего рейда его опять начала мучать бессонница и он не придумал ничего лучше, чем в субботу в несусветную рань и темень отправиться к Саре и занести договор о крови. Как он рассудил, это было всяко лучше, чем и дальше валятся на кровати, бессмысленно пялясь в потолок.       А Джеймс тем временем совсем знакомо улыбнулся — так, что сразу становилось понятно, что с Томом Реддлом мальчишка видится часто — и провозгласил вполне бодро:         — Завтракать, сэр!          Затем Гарри бесцеремонно вволокли в прихожую и захлопнули за спиной дверь, отрезая все пути отступления. Пока он снимал мантию, мальчика и след простыл.               Здесь было светло и пахло оладьями и кофе. Джеймс уже сидел за столом что-то активно втолковывая жутковатой на вид (и клыкастой?) птице. В большом кресле развалился ещё более жуткий и клыкастый змей, не удостоивший Гарри даже взглядом. Откуда-то доносилась музыка, слышался звон посуды и шкворчание сковороды.          — У тебя такой же свитер с оленями, как у меня! — заметил Джеймс, весело отсалютировав пока ещё пустой кружкой.         Тома здесь, слава Мерлину, пока не наблюдалось.          Зато наблюдалась Сара, колдующая над плитой и параллельно вполне миролюбиво разговаривающая по зависшему в воздухе зеркалу с каким-то блондином в солнцезащитных очках.         — Ого! — заметил его появление тот самый блондин и приподнял очки, окинув с ног до головы оценивающим взглядом. Гарри облокотился на косяк двери, скрестив руки перед собой. — Это чей такой симпатяга а, твой или Тома? Или вы по очереди?..         — Имей совесть, Люк, — беззлобно пробурчала Сара, бегло окинув Певерелла взглядом и кивнув ему на свободный стул. — Человек только проснулся.         — Так я тоже, босс!         — А ты на работе, — усмехнулась девушка, перекладывая оладьи на большое блюдо и левитируя на стол. — Всё, отключаюсь, и не забудь про то, что я тебе сказала, Ковальски.         — Забудешь тут, — из зазеркалья послышался тяжелый вздох и шуршание каких-то бумаг. — Сколько тебе их нужно-то? За Линдгренами с прошлого лета числятся двое, ещё трое у Лацыя из Синего и один у Арнсона, который из Южки.         Сара вытащила с верхней полки джем и сироп, задумчиво покрутила в руках обе банки, прежде чем отправить их вслед за блюдом.         — Торгуйся с Лацыем, — решила девушка, садясь за стол и оборачиваясь к зеркалу, где снова показался «Люк». — Скоро полнолуние, к Линдгренам соваться бесполезно, они все к ритуалам готовятся, а Арнсон скорее душу у тебя выторгует, чем отдаст жеребёнка.          — Понято, принято, босс, — оскалился тот и, козырнув, отключился.         — Прошу прощения, — Сара улыбнулась Джеймсу и неожиданно обратилась к Гарри всё тем же миролюбивым тоном. — Тома вызвал к себе О'Бейли, он вернется ближе к обеду.         — Сара… — начал было Гарри, чуть нахмурившись.         — Всё успеем, Певерелл, сейчас — завтрак, едим, а не трепимся, — тоном, не терпящим возражений, оборвала его девушка, делая вид, что не замечает веселой ухмылки Джеймса и ехидных взглядов, кидаемых на него птицей, устроившейся на кухонном шкафу.       После завтрака Сара выпроводила Джеймса через камин, убралась на кухне, заварила им чай и только потом села напротив, готовая к обсуждению клятвы.        — Я возьму с тебя только слово, — сказал Гарри, отпивая чай, и положил на стол пергамент с текстом.       Брови Сары сначала взметнулись вверх, а потом сразу хмуро сошлись на переносице.       — Слово? — переспросила девушка, разом подобравшись и внимательно вглядываясь ему в глаза. Не то что бы подобный вид клятв был редкостью, просто его предпочитали использовать лишь внутри семьи.        Ребёнок мог дать слово родителям, что получит по СОВам одни «Превосходно» — это будет считаться клятвой, но если вдруг по какому-то из предметов всё же выйдет «Выше ожидаемого» ребёнок почувствует лишь жжение на губах, как от поцелуя с крапивой — обидно, да, неприятно, но не более. Никаких долгосрочных или более серьёзных последствий для здоровья, магии или жизни за нарушение слова не последует.       Многие эту клятву так и называли — «детская». С её помощью старшие учат младших, что лгать или неправишьно рассчитывать свои силы — это плохо и имеет за собой последствия.       И то, что Певерелл берет с неё только слово в обмен на кровь может быть либо верхом безрассудства и идиотизма, либо широчайшим жестом доверия с его стороны. Либо каким-то планом. Все три варианта имели право на существование.       — Уверен? — уточнила Сара и только после ответного кивка притянула к себе пергамент.       — Я даю тебе слово, что не причиню тебе намеренный вред через твою добровольно отданную кровь, ни сейчас, ни потом, никогда в этой жизни, в этом мире, покуда я — это я, Сара Меропа Реддл. Покуда Том — это Том Марволо Реддл.         Никаких визуальных или звуковых подтверждений произнесения клятвы не последовало, только язык на мгновение онемел, но всё быстро пришло в норму.        Гарри вытащил их кармана белый футляр и протянул его Саре. Ей уже доводилось видеть такие — если Том готовил зелья для кого-то из клиентов дома, кровь больного ему присылали в таких же капсулах, которые самоуничтожались, если их брал в руки не тот, кому они были адресованы.        — Здесь одна пинта.        Реддл кивнула и щелчком пальцев призвала заранее заготовленную шкатулку с кроветворными зельями и энергетическими леденцами, протянув её Гарри.       — Всего семь дней, — сказала Сара, не то в стремлении успокоить и поддержать, не то просто констатируя факт.        Гарри криво усмехнулся и, не отводя взгляд, подхватил со стола кружку.       — Итак… Как у тебя дела?        Сара склонила голову, всё ещё собранная, размышляющая о мотивах Певерелла.       — Последние дни выдались весьма продуктивными, — ответила она после паузы, а потом глянула на него с каким-то непонятным предвкушением и вмиг расслабилась, откидываясь на спинку стула с лёгкой улыбкой.       Причины её такого резкого улучшения настроения Гарри понял сразу, как только из гостиной послышался рёв камина. Мужчина замер, понимая, что встреча неизбежна и что единственный выход из этого подобия на магловское бомбоубежище пролегает как раз-таки через гостиную и бросил на Сару обречённый взгляд.       Но Реддл, чертовка!, лишь показательно приподняла свою кружку и прикрыла глаза, ожидая шоу.       И шоу действительно началось, стоило на кухню зайти Тому.       Она почувствовала, как насторожённость брата, которого должны были известить охранные чары о чужаке на их территории, быстро сменяется лёгким удивлением, которое, впрочем, также быстро сжигает под собой полыхнувший искрой азарт и предвкушение.       Сара наблюдает из-под ресниц за братом, за тем, как его движения незаметно становятся более пружинистыми и лёгкими, как на губах растягивается лисья улыбка, а в глазах зажигается особенный огонёк лучистого довольства. Том не подходит — подкрадывается к столу, мягко переступая по кафелю босыми ногами и просто смотрит.       Смотрит не на неё, как бывает всегда, а на Гарри. И одного этого ей достаточно, чтобы лишь мысленно закатывать глаза, но не высказывать никаких возражений.       В отличие от Тома Гарри совсем не выглядит обрадованным встречей. Он неестественно замирает, сжимая руки в кулаки и не отрывает от её брата предостерегающего взгляда.       И не умей Сара по-настоящему видеть людей насквозь, она бы поверила Певереллу безоговорочно. Жизнь сделала из него хорошего актёра, но сейчас он играет на их сцене, находясь под прицелом их же прожекторов.       Сценарий знают все трое, вот только понимают то, что это именно сценарий, лишь двое из них. Гарри слишком вжился в роль и держится за придуманный образ с упорством нифлера, стащившего слиток золота.       Сара неспешно отпивает чай, с весёлой заинтересованностью наблюдая за разворачивающимся представлением. Сегодня она даже не за кулисами, а в зрительном зале, так что вид на происходящее открывается просто превосходный.       Том снова над чем-то насмешничает, умело дозируя сарказм и иронию, чтобы это не превратилось в откровение. Он отвлекает свою любимую жертву голосом и очаровательной улыбкой, пока грозовыми глазами прожигает его насквозь.       Да, Гарри без сомнения хороший актёр, но до её брата ему далеко.       Том лисом вертится вокруг Певерелла, с каждым разом подбираясь всё ближе и ближе. Он в полном восторге от этой игры с переменчивым успехом. И неудачи его лишь раззадоривают, сильнее разжигая и без того полыхающее внутри пламя.       Видеть, как в колдовских глазах плещется недовольство пополам с раздражением и при этом слышать, как на переферии мерной мелодии души проскальзывают взволнованные аккорды, смущённо прячась в рядах привычной, выученной наизусть за столько лет музыки было не просто приятно — это будоражило, изнутри хлестало разрядами, заставляло покрываться мурашками, а ноги неизменно двигаться в новом, пока неуверенном, но вполне различимом ритме.       Сара допила чай и неспешно удалилась из кухни. Действо, развернувшееся на кухне, было, конечно, занимательным, но она предпочитала более динамичные сюжеты, где хотя бы приблизительно можно было угадать время закономерной развязки. История же Гарри и Тома была растянута на десятки антрактов, с массой ответвлений и кучей утомительных отступлений. Да и до финала там ещё жить и жить, так что она точно ничего не пропустит, если сегодня их покинет раньше, чем Певерелла понесёт и он ураганом унесётся в закат, чтобы потом опять вернуться.       Сара непроизвольно закатывает глаза, подхватывая с каминной полки шкатулку и поднимается на второй этаж. Вход в библиотеку был напротив лестницы, слева, чуть в отдалении, подряд идут двери спален, ещё дальше — лаборатория Тома. Справа было только громадное окно в пол со всё тем же пейзажем. Стены самого коридора завешаны колдофотографиями.       Нежная улыбка сама собой расцветает на губах, стоит Саре вспомнить, как много совместных сил и нервов они потратили на это.       Реддл подходит ближе, кончиками пальцев оглаживая тонкие деревянные рамки, которые все до единой Флимонт сделал сам, экспериментируя с формами и узором. За сами снимки отвечала сначала только она, а потом и подросший Джей-Джей, выпросивший у родителей на шестилетие свою первую колдокамеру. А уж какие жаркие споры разгорались у этой стены между Томом и Мией, когда пришло время развешивать накопившиеся снимки… Даже спустя годы они так и не сошлись в едином мнении, поэтому одна половина фотографий весит в хронологическом порядке, как того хотел Том, а другая кропотливо отобрана Юфимией по цветам и оттенкам.       Сара прошлась дальше, разглядывая подвижные лица — свои и своей семьи. Странной, несуразной, со своими заскоками и закидонами, но семьи.       В детстве её семьёй был только Том.       Он заменял собой и маму, и отца, и друга, и брата. Заполнял сердце, всё, без остатка.       Она никогда не чувствовала себя ненужной. И никогда не мечтала, чтобы у них были родители. Странно и неправильно для ребёнка, но тогда она просто не понимала, зачем нужны эти люди. Что делает отец? Для чего нужна мать? Никто никогда не объяснял им этого, пока однажды они сами не добрались до словаря. Прочитали определения, где через слово прослеживались напыщенные «заботится», «воспитывает», «наставляет», переглянулись и сошлись во мнении, что они ничего не теряют.       Всё-таки хорошо было быть ребёнком. Все острые углы, какие бы не преподнесла жизнь, быстро сглаживались, переставали царапать, давая ранкам полностью затянуться и исчезнуть с белоснежной кожи без следа.       Во взрослом возрасте сложнее. Иллюзии спадают, проблемы сбрасывают маски весёлых клоунов, превращаясь в уродливые гримасы с кривыми беззубыми улыбками. Проблемы становятся проблемами, а лишения лишениями, без всяких полутонов. Здесь уже не пустишь всё на самотёк, придётся что-то думать, что-то решать, искать выход из ситуации, пробираясь через дебри джунглей взрослой жизни.       Хотя, быть может, всё дело во взглядах? Случайно пролил воду на свиток с домашним заданием, забыл учебник в башне, не успел поиграть с однокурсниками в плюйкамни — для ребёнка всё это уже будет проблемой. Потому что из таких маленьких, рутинных эпизодов и состоит его жизнь. А для взрослого с высоты его прожитых лет это всё покажется несущественным по сравнению со случайно уничтоженным отчетом начальству в последний день сдачи, потерей работы, закончившимися деньгами в копилке «на еду».       Когда тебя настигает что-то подобное, тебе уж точно становится не до твоего внутреннего ребёнка, который слёзно просит у тебя конфету, потому что всем дали, а ему не хватило…       Сара смотрит на фотографии, с лёгкой досадой понимая, что даже будучи детьми они с Томом всё равно не были ими в полной мере.       Нет, у них было детство. Настоящее детство, о котором многие могут только мечтать. Со спичками, прятками, прогулами, побегами от старших и нарушением правил. Они играли, мечтали и жили. Жили в приюте, жили на ферме, в палатке в лесу и в сказочном замке. Летали на мётлах, ездили в настоящих каретах и бегали босиком по траве. Катались на коньках и кидались снежками. Плакали, смеялись, дурачились и психовали, с завидной регулярностью переживая маленькие трагедии подростковой поры.       А ещё они голодали, мёрзли и молчали. Учились быть незаметными, ходить бесшумно и прятаться в тенях. Знали, как нужно лечь на кушетку, чтобы старые пружины матраса не впивались в позвоночник и не скрипели удушливо.       Знали, как заклеивать окна, чтобы зимой не умереть от пневмонии, знали, в какую часть очереди за едой встать, чтобы кухарка к их приходу была в нужном расположении духа и положила им чуть больше варёного картофеля или капусты, чем остальным.       Они знали, какими улицами идти, чтобы не попасться дежурным милиционерам, знали, у каких хлебных и булочных в округе более сговорчивые хозяева, готовые дать поручения и оплатить их труд баранками или ватрушками с творогом не первой свежести, зато настоящими.       А ещё они знали, что такое бомбоубежище, страх и мёртвая тишина. Что делать, если кому-то рядом с тобой оторвало взрывом конечность, как себя вести и как падать, если перед тобой появится вооруженный солдат.       Жизнь в приюте научила их выживать, получать максимум из минимума, держатся во времена всеобщей зимней лихорадки и не задыхаться от летней пыли и смрада лондонских улиц. Научила тому, что стукачей не любят, тихушников и душнил тоже. Что если будешь смотреть на других — они будут смотреть в ответ, а последствия этого крайне болезненны и долго заживают. Каждый сам за себя, если ты среди таких же, как ты. И все против всех, если на горизонте появляются взрослые — и ещё миллион правил и законов, не Магии и не Правительства, а толпы и жизни.       Хогвартс дал понять, что знания, сила и связи дороже денег, что знакомства решают всё и правильная компания тоже учитывается, когда окружающие судят о тебе, как о человеке. Что лучшими быть трудно, ужасно трудно, но в тоже время это и самый лёгкий способ выжить, а не кануть в небытие затоптанными насмерть под чужими ногами. Что взрослые лучше слушают, когда говоришь о взрослых вещах, сложными словами, что дети верят, когда ты им улыбаешься и играешь с ними. Тебя заметят, если ты будешь сиять, тебя позовут, если ты будешь скромно молчать, но красноречиво смотреть. Нужно вовремя определятся с принципами, идти к своей цели и ни за что — ни за что! — не уступать, если ты знаешь, что можешь выиграть.       Жизнь полна правил и условностей, но от этого она не перестаёт быть жизнью. Ограничения будут всегда, самые разные, и к ним просто нужно привыкнуть, да и… незнание, может, и не освобождает от ответственности, а вот знание легко позволяет этой ответственности избежать, ловко лавируя между острыми подводными камнями.       Сара почувствовала, как её оплетают сильные руки, притягивая в объятия. Она откинула голову назад, на прохладное плечо, расслабленно выдыхая и чуть прикрывая глаза.       — Хочешь взять их с собой?       — А ты? — Сара качнула головой.       Том тепло усмехнулся.       — Всё это есть вот здесь, — он постучал себе по виску.       — И здесь, — задумчиво добавила Сара, развернувшись и положив ладонь на его грудь, чувствуя, как под ней медленно и размеренно бьётся сердце.       — И здесь, — согласился Том, смотря всё так же внимательно, с прищуром.       Сара закатила глаза в ответ на его невысказанный вопрос.       — Люк нашёл того, у кого есть жеребёнок Фестрала нужного нам возраста.       Брат медленно кивнул, но взгляд не отвёл.       — У меня есть, что предложить жильцу Синего района, — она улыбнулась уголками губ, вновь поворачиваясь к фотографиям. — Люк привезёт его сегодня вечером, когда закончит со всеми формальностями в Министерстве.       — Оформишь Фестрала на себя? — приподнял бровь Том.       — Конечно, — Сара кивнула, в её глазах мелькнул проблеск лукавства. — Фестралы — единственные млекопитающие, которые могут спокойно жить во всех Параллелях и перемещаться по Тропам и прослойкам без страховки. Отличное приобретение для отдела, у которого в планах открытие нового общественного транспорта, не находишь?       Мужчина тихо рассмеялся, сверкнув глазами, и вновь притянул сестру в объятия.       — Мерлин, ты неисправима, душа моя.       В ответ послышалось приглушённое фырканье.       — Вся в тебя, братец лис, — тихий смешок.       Чуть погодя, Сара слегка отстранилась, ловя взгляд серых глаз.       — Он согласился, — вдруг сказала она и почувствовала, как брат на мгновение замер под её руками, а потом облегчённо выдохнул, расслабляясь.       — Отлично.       Сара лишь весело фыркнула на его наигранное спокойствие, ничуть не поверив.       — Только не спугни, он и так от тебя шарахается.       Том глянул возмущенно.       — И это я виноват, что ли? — он обиженно насупился, отчего сестра тихо прыснула.       — Ты так усердно пытаешься услышать, как поет его душа, что со стороны кажется, будто ты клеишься, — она шкодливо улыбнулась.              — Что за выражения? И ничего я не клеюсь, — уничижительно фыркнул Том, надменно вздернув подбородок.       Глаза Сары полыхнули восторгом.       — Ладно, не клеишься, — примирительно произнесла с напускной серьёзностью, даже руки приподняла в знак капитуляции. — Ты к нему просто в наглую и совершенно бессовестно подкатываешь, Томми, — она широко ухмыльнулась и ужом выскользнула из объятий, мгновенно срываясь с места в сторону лестницы.       — Сара! — Том, казалось, задохнулся от негодования, однако в глазах знакомо заплясали черти. Он подорвался следом, но сестры уже и след простыл, только громкий смех всё ещё эхом отражался от стен.