Лампочка

Кристина Метельская.

До начала игры оставалось еще сорок минут. Чтобы убить оставшееся время, я брела по коридору спорткомплека в поисках кофейного автомата, целиком погрузившись в мысли и всеми силами пытаясь найти себе хоть одно адекватное оправдание, помимо того, что похоже безумие Егорова, передается воздушно-капельным путем. Может, у меня и впрямь «передоз Егоровым», иначе, что еще могло меня толкнуть, чтобы я захотела сама его поцеловать? Наверное, поэтому вовремя не заметила препятствие и со всего маху на кого-то налетела. Поднимаю голову и наталкиваюсь на ответный безразличный взгляд холодных глаз какого-то нереального светло-янтарного цвета. Цепкие пальцы парня крепко вцепились в мои предплечья — видимо, он автоматически ухватил меня, чтобы я не упала. В нос ударяет терпкий аромат мужских духов — тех самых, что еще издали чувствовались по всему коридору, но не так сильно, как сейчас. Он что, на себя весь флакон вылил? — Ну? — чуть хрипловато роняет парень, отлепляя свои пальцы от моих рук. Наверняка останутся синяки. — Спасибо, — роняю в ответ, потирая предплечья. — Мне не нужна твоя благодарность, — фыркает он. — Я жду извинений. У меня в буквальном смысле слова отвисает челюсть — я не ослышалась? С чего бы мне просить у него прощения? Я ведь не специально в него врезалась. Да, даже, если я не смотрела по сторонам — он-то прекрасно видел, куда шёл, и кто у него на пути. — Ждать придётся долго, — огрызаюсь и отступаю на шаг назад — подальше от странного брюнета, почему-то кажущегося мне смутно знакомым. На это парень лишь приподнимает бровь, а двое его дружков, стоящих сзади, мерзко скалятся. Ну, то есть, скалится только один — второму, кажется, вообще фиолетово на всё, что творится вокруг, потому что-то тот активно с кем-то переписывается в своем телефоне. — В моём списке достоинств терпение отсутствует, — недобро стреляет глазами. Вообще, я по природе человек неконфликтный, ко всем отношусь одинаково положительно — до тех пор, пока человек не покажет мне свою настоящую суть. Тогда я, как по волшебству, превращаюсь в инквизитора. Спасибо генофонду — говорить в глаза правду, какой бы она ни была, и при необходимости не щадить чувства других, я умела. — А у тебя есть достоинства? — раздражённо складываю руки на груди. — Лучше не зли меня, детка, — говорит тихо, но от его голоса мурашки по коже разбегаются. Правда, страх был недолгим, потому что меня безмерно злит его поведение. Почему я должна перед ним извиняться, да ещё и терпеть его нахальство и хамство? Да, у нас тут походу конкурент Егорова на почетный титул — «мудак года». Хотя, погодите-ка… Кидаю взгляд на всю тройку, подмечая три торчащие клюшки из необъятных спортивных сумок. Понятно. По всей видимости, «наши» сегодняшние соперники. — Хочешь сказать, что без моих извинений ты спокойно клюшку держать не сможешь? Брюнет хмыкнул, наклоняя голову и оценивающе вглядываясь в мое лицо. Не знаю, что он в нем разглядел, но, полагаю, увиденное пришлось ему по вкусу. Наверно, в таком обществе я выгляжу белой вороной, потому что отдала бы всё на свете, лишь бы парни не смотрели на меня подобным взглядом. Любая другая на моём месте лишь повышала бы свою самооценку за счёт такой реакции противоположного пола. Я же напротив всякий раз чувствую лишь отвращение, не понимая, что можно найти привлекательного, когда на тебя смотрят, как на кусок мяса. — Хочешь проверить, что я могу делать со своей клюшкой? — парень подходит ближе, уголки его полных губ приподнимаются в похабной ухмылке. Ну вот, что и требовалось доказать. Ровно до того момента, как этот пижон увидел, что у меня в наличии симпатичная мордашка, в комплекте с которой прилагаются сиськи — требовал извинений, а сейчас — недвусмысленно намекает на продолжение знакомства в горизонтальной плоскости. Честное слово, я не хотела язвить, но когда слышу настолько откровенно фиговые подкаты, режим стервы включается независимо от меня. — Уверена, твоя «клюшка» слишком мала, чтобы это выяснить, — натягиваю снисходительную улыбку, разводя руками в стороны. Для закрепления эффекта хочется похлопать его по щеке, но я не успеваю привести план в действие, потому что тот «второй» парень наконец включается, лениво отрывая взгляд от мобильного. — Гром, харэ, а. Погнали уже, на раскатку опоздаем. Задрал со своими бабами. Пару секунд этот самый «Гром» всматривается в моё лицо, а после… мрачнеет, устремляя взгляд куда-то мне за спину. Едва успеваю подумать что же такое он там увидел, как получаю ответ на свой вопрос. — О, смарите какие люди, — протянул молчащий до этого момента блондин, мотнув подбородком в сторону. — Не уж-то сам Егоров? Резко оборачиваюсь в ту сторону. Егоров и правда был там, просачиваясь через металлодетектор на главном входе, во всем своем самовлюбленном великолепии — если таковым можно считать его хоккейную форму, которая с трудом помещалась в металлическую рамку. В голове моментально появляется вопрос, какого хрена он был на улице, а не носился на раскатке, когда в ярком свете люминесцентных ламп, замечаю пригоршню не успевших растаять снежинок на его волосах. Парень целеустремленно пробирался через переполненный коридор, обходя стороной толпящихся студентов. И, судя по всему, шел прямо ко мне, так что происходящее начинало напоминать сцену из какого-то неудачного фильма. Не хватало лишь софитов и саундтрека. — Я уж думал ты сбежала, — не обращая внимания на «соперников», Кирилл останавливается рядом, протягивая мне бумажный пакет с логотипом известной кофейни, источающий умопомрачительный аромат, за который я сейчас готова была продать душу. — Компенсация за моральный ущерб, — улыбается, отвечая на мой немой вопрос. Полагаю, он намекает на те комментарии Федорцова, но то, что последний трепло я итак прекрасно знала, ибо нередко пересекалась на совместных парах по проектированию. Честно, я ожидала чего угодно, но явно не того, что Кирилл сбежит с раскатки, чтобы принести мне кофе в качестве извинений. Озадаченно склоняю голову на бок, щипаю себя за предплечье и практически взвизгиваю, потому что, боль убеждает меня в том, что всё происходящее — реальность. — Что ты делаешь? — Пытаюсь убедить себя в том, что не сплю. Кто ты, и что сделал с Егоровым? Вместо ответа, парень непонятно усмехается и роняет лоб на мою макушку. — Нашел подработку, Кирюх? — дает о себе знать Гром, кивком указывая на пакет. — Хорошо иметь запасной вариант на случай, если не попадешь обратно в лигу. Оу, кажется, они знакомы. И, судя по искрам во взгляде, что летят в разные стороны, несмотря на расслабленные выражения лиц обоих, знакомство у них не из приятных. — Ага, — невозмутимо отвечает Егоров, заключая меня в объятья. — Сначала я подал заявку на должность придурка, но мне сказали, что ее уже занял ты. Я подавила смешок, пытаясь замаскировать его под кашель. — И, дружище, мой тебе совет: отвалил бы ты от моей девчонки, — вроде и тянет вполне миролюбиво, но почему-то я слышу в его интонации сталь. — Иначе придётся собирать себя по запчастям. Брюнет фыркает, обходит нас по касательной, намеренно задевая Егорова плечом и скрывается за ближайшим поворотом. — Он тебя обидел? — слышу натянутый голос над ухом. Бабушка всегда учила меня смотреть на собеседника, когда к тебе обращаются, поэтому я поднимаю голову и застываю от того, насколько подозрительным выглядело сейчас лицо Кирилла. Мне кажется, я бы с лёгкостью смогла сейчас обмануть даже детектор лжи, а вот Егорова — ни за что; и не потому, что не хочу, а потому что его проницательные глаза будто видят меня насквозь. Но мне и не нужно ничего говорить — уже по тому, как начинает синеть мое предплечье, можно было догадаться, что ответ положительный. Я буквально вижу, как у Егорова в голове защёлкали тумблеры вычислительной машинки — знать бы ещё, что она там вычисляла… — и с каждой секундой его лицо всё больше походило на небо, которое вот-вот готовилось «родить» смерч. Ничего хорошего, в общем. Из его рта со свистом вырывается воздух сквозь стиснутые зубы, и получается противный пугающий звук, похожий на скрип ногтей по стеклу, а руки парня сжимаются в кулаки. — Сука! — Кир, все в порядке, правда. Ты чего так завелся? Егоров как-то странно смотрит на меня — может, я своим вопросом влезла на запрещённую территорию? — и несколько раз выдыхает, чтобы вернуть себе контроль над эмоциями. Парень дергается в сторону, а я как-то на инстинктах, хватаю его за руку, словно пытаясь уговорить не делать глупостей. — Ты же не станешь его «убивать» на льду?! От опасения, которое звенело в моём голосе, даже мне стало не по себе, но Кир на это отреагировал крайне странно: как-то мягко улыбнулся и накрыл мои руки своей ладонью. — Не трясись, принцесса, — фыркает парень. — Не собираюсь я из-за этого куска дерьма игру сливать. А за то, что он сделал больно тебе, я с него спрошу отдельно — моя пытка будет настолько эксклюзивной и изощрённой, что черти в Преисподней выделят мне котёл-пентхаус с видом на все девять колец Ада! Уже по тому, как ходили желваки на его лице, мне стало понятно две вещи: во-первых, он дьявольски зол, а во-вторых, он действительно не шутит. Растерянно моргаю, пока Кирилл мягко целует меня в лоб, а потом разворачивается скрывается за тем же поворотом… И понимаю, что вместо привычного раздражения испытываю… какое-то приятное внутреннее волнение от того, что меня впервые защищают, хотя вовсе не обязаны. Егоров же совершенно не знает меня, и его не должна заботить моя судьба, но почему-то всё же заботит. Знать бы, почему. Ну и что это только что было? От матча с одними из лидеров турнирной таблицы и так не стоило ждать ничего хорошего, но в этот раз «Акулам», судя по всему, откровенно собирались надрать задницу. Настрой противников был понятен, наверное, еще в момент традиционного приветствия команд. Даже мне, с другого конца арены, было заметно, что противники смотрели на каждого из «Акул» не столько с вполне понятной в таком случае заинтересованностью, сколько с какой-то неожиданной… пожалуй, агрессией. Здесь было все — и уверенность в себе, и вытекающее отсюда ничуть не скрываемое ощущение собственного превосходства. Нахожу взглядом спину с заветным тринадцатым номером, который, вместо того чтобы занять наконец свою позицию, подъезжает к судье, перебрасываясь парой слов. О чем они там переговариваются, ожидаемо, неизвестно никому — однако, по окончанию короткого диалога оба смеются. А потом… случается и вовсе неожиданное, потому что пока по толпе зрителей звучат ничего непонимающее перешептывания, «тринадцатый номер» снимает краги и, взяв в руки шайбу, выкатывается на середину площадки. При этом упорно всматривается в трибуны, словно кого-то ищет. Хмурясь, пытаюсь найти ответ на лицах «Акул» — может, у них это такой ритуал на домашней арене? — но, парни сами таращатся на Кирилла во все глаза, словно увидели перед собой, по меньшей мере, НЛО. Когда наши глаза пересекаются, по моему телу проносится легкий электрический разряд, а по рукам, спрятанным в карманах черного пальто, бегут мурашки. Прежде чем откатиться в другой конец ледовой площадки, чтобы занять свою позицию, Егоров зажимает между ног клюшку и… отправляет женскую половину трибун в нокаут, заставляя издать умилительный возглас — потому что сначала он прицельно протягивает вперед руку с зажатой шайбой — и, как бы я хотела, чтобы это происходило не со мной — указывает ей на меня, а потом подносит ее к губам. На один глупый миг, мне кажется, что я ощущаю отголоски фантомного прикосновения к собственной коже. А хоккеист, тем временем, складывает пальцами значок сердца. Внезапно как будто что-то меняется в воздухе; не знаю, как это объяснить — словно кто-то щёлкнул пультом, и вместо умеренных широт я оказалась в субтропиках. Воздуха в лёгких как будто перестало хватать, и вместо кислорода я вдыхала раскалённые пески. В этот момент, мне кажется, что мой желудок сделал сальто, а сердце заколотилось о грудную клетку так, словно было готово её проломить. Это же часть нашей игры, верно? Стараюсь унять внутреннюю дрожь глупого органа, качающего кровь, но Егоров совершенно не собирается облегчать задачу, одаривая меня сногсшибательной самоуверенной улыбкой. Мне кажется, что взгляды всех сидящих на соседних трибунах, устремляются в мою сторону. И, если рандомные студенты смотрят с пониманием, то во взглядах некоторых студенток, мне удаётся уловить откровенную зависть. Вскидываю бровь, встречаясь с немигающим взглядом Москвиной, направленным в мою сторону. Ее это так задело, серьёзно? Как следует подумать над этим не успеваю, потому что слышу, как раздается звуковой сигнал и арбитр объявляет о начале игры, концентрируя все свое внимание на лед. Очередной удар «Акул» по воротам соперника едва не попал в сетку, но ударился о стойку и отскочил в угол. Парнишка под номером «24» опередил их и завладел шайбой, но, растерявшись, застыл на месте. Вместо того, чтобы подождать, пока остальные так же, как и «Акулы», выстроятся в линию, он запаниковал и сделал пас одному из своей команды. Удар прошел мимо цели, и я четко видела рывок Егорова, чтобы перехватить шайбу прямо перед воротами. Одно движение запястьем — и раздается сигнал, оповещающий о голе, а ярко‐красные цифры на табло меняются, в то время, как по толпе проносятся одобрительные возгласы. «Акулы» вели: два — ноль. К всеобщему счастью и, самую малость, моему разочарованию. Потому что сразу после забитой шайбы, этот идиот указывает клюшкой на меня — дескать «посвящается ей». Мне уже начинает казаться, что если я так часто буду закатывать глаза, то когда-нибудь они там так и останутся. В очередной окидываю взглядом наши ворота, рядом с которыми Егоров победно взмахивает кулаком и скользит на скамейку запасных, чтобы дать пять товарищам по команде и, очевидно, позлорадствовать над проигравшими. Я не слепая, и прекрасно вижу, что он играл хорошо, но мастерство на льду явно же не оправдывало его раздутого самомнения по жизни. К тому же, из-за инициированной им стычки в первом периоде, с тем самым «Громом» — который, на поверку, оказался нападающим под номером «19» с фамилией Громов — мы заработали буллит, а «СГУ», играя в большинстве, закатили нам шайбу. — Че, опять?! — отвлекаюсь на возглас парня, сидящего на ряд ниже нашего, переводя взгляд к скамейке запасных. Егоров и тот парень с которым они до этого сцепились на льду, теперь уже вели словесную перепалку через защитное стекло, что разделяло скамейки. Вот Кирилл что‐то сказал, и в ответ разъяренный соперник швырнул свою бутылку с водой через перегородку, целясь Егорову в голову, с явным намерением проломить таки-его черепушку. Тот в последнюю секунду увернулся и показал ему средний палец — так, чтобы тренеры не увидели. Но вот брошенную бутылку заметили. Я всегда знала, что Егоров делает лишь то, что хочет, даже если это противоречит каким-то нормам поведения или общественному мнению о том, как он должен себя вести. А уж делать что-то назло другим — в этом у него вообще чёрный пояс. Тренер «СГУ» покачал головой, подошел к «девятнадцатому» и указал ему на ведущий к раздевалкам коридор. И, судя по недовольной мине, ему было приказано идти переодеваться. Егоров рассмеялся, запрокинув голову, а затем стукнулся кулаками с сидящим рядом Крепчуком. Тренер «Акул» бросил на них предупреждающий взгляд, и парни тут же успокоились, но я, сидящая на другом конце арены, готова была поклясться, что стоило тренеру отвернуться, как на лице Кира снова появилась ухмылка. Однако, в третьем периоде, все резко изменилось. На площадке уже царила не скорость, управляемая тактическими построениями — если быть откровенной, от хоккея здесь ничего уже не оставалось. Скорее изощренное подобие бокса, только на льду. В очередной раз вздрагиваю, когда замечаю, как в живот Егорова со всей силы прилетает клюшкой соперника. Да так, что парень теряет вместе с шайбой еще и равновесие, впечатываясь в борт, и едва не переваливаясь за ограждение к скамейкам противника. Перевожу ошеломлённый взгляд на судью, но тот, очевидно, сделал вид, что впервые видит хоккей и совершенно не понимает что к чему. Потому что «Акул» явно всячески провоцировали на драку и «Акул» же удаляли с поля. Прошло десять минут третьего периода, а наши уже дважды оставались на площадке вчетвером. И все для них пошло прахом. Только за первые полторы минуты в меньшенстве, они заработали несколько глупых буллитов — за подножки, подсечки, удары клюшкой и даже за слишком большое количество игроков на льду — потому что «Акулы», видимо, не только забыли, как кататься на коньках, но и как считать. Я всегда знала, что хоккей — игра не для трусливых. Удары, ушибы, подножки для меня не новость — до сих пор помню, как полтора года назад сидела в больничной палате, у кровати брата — куда тот загремел после тренировки со старшими ребятами. Потому что, это был нокдаун. Неожиданный, мерзкий, подлый нокдаун — соперник ударил его кулаком, в котором была зажата клюшка. Сзади. С такой силой, что с Тима слетел шлем, и тот ударился головой об лед, а в себя пришел только в больнице с сотрясением мозга. И как бы я не старалась запретить ему ходить на тренировки, этот малолетний самоубийца, всякий раз говорил, что он все равно будет играть. Но одно дело тренировка, где все могут списать на банальную «случайность», а другое дело игра — пускай и не в профессиональной лиге. Понимаю, тут вам не заруба а-ля «Бостон Брюинз — Монреаль Канадиенс», но такому судье даже я бы посоветовала разуть глаза или же сходить провериться у окулиста, потому что только лишь слепой не заметит грязных приемов со стороны команды соперника. Через четыре минуты раздался сигнал, оповещающий о конце матча, а Егоров со злостью швырнул клюшку на лед, разразившись потоком красочных ругательств, которые эхом разнеслись по всей арене. Два — Три. Направляясь к выходу, я достала телефон и бездумно прокрутила новостную ленту, размышляя, стоит ли мне дождаться Егорова, или вызвать такси и сбежать. Пока я размышляла на эту тему, убила минут двадцать, раз за разом открывая «Убер» и не успев вбить адрес, сворачивая приложение обратно. Пока со стороны парковки, не заворачивает чья-то «приора», а из открытых окон, дымя сигаретами, высовывается мужская голова. Несостоявшийся «бэтмобиль» тормозит прямо перед моими ногами, принуждая испуганно дернутся в сторону. — Мозги вообще есть?! — рявкаю в сторону мужика, отряхивая края пальто от снега. — Мужики, зырьте, какая дерзкая, — оборачивает и бросает во внутрь машины, издавая звуки, напоминающие микс из хохота гиены и поросячьего визга. Показательно игнорирую их «развеселую компанию», подходя ближе ко входу в спорткомплекс. Кругом куча народа, поэтому кольнувшее неприятное чувство беспокойства отступает, однако, разблокирую телефон, начиная печатать сообщение Киру. — Братан, а ты че не сказал, что тут такая красавица, — произносит кто-то шепелявым голосом. Слегка развернув голову, краем глаза замечаю трех мужчин, что теперь стояли, прислонившись к крылу своей несчастной приоры, совершенно не испытывая угрызений совести по поводу того, что бухают прямиком на территории спорткомплекса, жадно присасываясь к початым бутылкам пива. — Неужели тебя не учили делиться? Пальцы зависают над раскладкой клавиатуры, и я отрываю голову, уже в открытую переводя взгляд на говорящих, чтобы у одного из троицы заметить отсутствие переднего зуба. Меня начинает мутить от запаха перегара, который, казалось, доносится даже с расстояния пяти метров; грязных намёков и раздевающего взгляда, направленного на меня, так что мне приходится сделать над собой огромное усилие, чтобы подавить рвотный позыв. Очевидно, мужик считывает в моем взгляде совершенно другой позыв, потому что сунув в зубы сигарету, ухмыляется, начиная двигается с места и направляется прямиком ко мне, и нет нужды быть гением, чтобы понять, что у него на уме. Правда, моя собственная реакция несказанно меня пугает: вместо того, чтобы сорваться с места и рвануть в спорткомплекс, я застываю столбом от страха, пока в голове флешбеками проносятся вспышки воспоминаний. И, кажется, что вместо лица мужика, я снова вижу Стаса — сожителя матери, который держал меня и ржал как лось, пока она тушила об меня свои сигареты. И я снова та самая маленькая девочка — игрушка для битья, не способная дать сдачи, на которой можно выплеснуть всю свою желочь. В себя прихожу от своего же собственного крика, который закладывает уши, пока мужик, посмеиваясь, тащит меня за угол — туда, где заканчивается полоса фонарей, и повисает беспросветная темень. Именно в эту дыру, а я даже не думаю сопротивляться. — Руки убрал! Слышу чей-то голос, который звенит от гнева, начиная наконец вырываться с удисятиренной силой. — Я тебе сказал, уебок! Руки от нее, блять, убрал! Неосознанно перевожу взгляд на Кирилла, его глаза опасно заблестели, и я в какой-то степени порадовалась, что сейчас не я являюсь объектом его гнева. А вот мужчина, к слову сказать, под его взглядом не стушевался ни капли: побагровел от злости настолько, что аж вены вздулись. — Шёл бы ты отсюда, мальчик, — рявкает на Егорова. — Не лезь не в свои дела! Отскакиваю в сторону и зажимаю рот ладонью, потому что… Словно в замедленной съёмке наблюдаю, как Егоров сжимает зубы, и хотя я была далеко не фанаткой насилия, мне нисколько не жаль этого мужика, когда кулак Кирилла, раз за разом, впечатывается в его челюсть. — Кир? — тихо зову, но этого оказывается достаточно, чтобы он услышал и обернулся. Не знаю, что именно он увидел на моём лице, что заставило его остановиться, но он на секунду прикрывает глаза и делает глубокий вдох-выдох. Немного помешкав, Егоров всё же подходит ко мнe и прячет руки в карманах. — Везёт тебе, сучий потрох, — практически рычит, и сплевывает в сторону мужика, пытавшегося встать хотя бы четвереньки. — Если бы не она, я бы устроил тебе воссоединение с твоими родственничками в Аду. — Кир… Егоров слабо кивает головой, вызывая у меня неконтролируемый приступ жалости. Натыкаюсь взглядом на широкую спину и опущенные плечи — как будто парень держал тяжёлую ношу несколько тысячелетий, но вот-вот сдастся и рухнет вместе с ней на землю. Не успеваю облегченно выдохнуть, что этот кошмар наконец-то закончился, как слышу свист и приближающиеся голоса. — Э, пацан, сюда подойди! Побазарить надо. Очевидно, в этот момент я совершенно не контролировала свои эмоции, и все они горели ярко-алым неоновым флагом на моем лице, потому что парень мгновенно встрепенулся, подлетая ко мне. — Блять, Крис, только не истери, окей? — чувствую хватку на щеках, и как парень подходит ближе, прислоняясь к моему лбу своим. — Фак, ты снова это делаешь… — Делаю… что? — хриплю осипшим голосом и непонимающе смотря ему прямо в глаза, в которых зрачок практически перекрывает радужку. — Просто успокойся и жди меня в машине, а остальное я беру на себя, — буквально насильно впихивает в мою ладонь связку ключей. — Я с ними просто поговорю, слышишь? Как закончу, отвезу домой. Поняла меня? Крис? Не знаю, что именно заставляет меня замереть на полпути и обернуться, но я это делаю. — Ну давай побазарим! И, да, Егоров нихрена не сдерживает своего обещания о «просто поговорить». До участка доезжаю за пятнадцать минут. На пропускном пункте охранник спросил вместе с паспортом, к кому я приехала, а также причину моего визита, и подозрительно хмыкнул, услышав избитую фразу «по личному вопросу». Майор Дергачёв — если судить по табличке на двери — в кабинете был не один. Согнувшись в три погибели, он корпел над каким-то толстенным делом, клеенном-переклееном дополнительными листами разных форматов, делая пометки в блокноте. Вот уж кто реально накосячил, так это блондин, чья фотка была налеплена на корке. — А я Вам еще раз повторяю, что Егоров за меня просто заступился. И этот Ваш Понкратов, или как его там, первый начал конфликт, — сидя в отделении полиции, в который раз за предыдущие полчаса, устало повторяю одну и ту же пластинку. — Я Вам тоже, еще раз повторю, — не менее устало, начинает товарищ майор. — Что согласно протоколу, Ваш Егоров первым нанес удар гражданину Понкратову. Соответственно, и был зачинщиком массовой драки. Едва сдерживаюсь от желания закатить глаза. — Товарищ Майор, в самом деле, ну что за бред? Скажите, если бы до вашей жены докапалась подобная маргинальная личность, хватала за руки, то… вы спокойно это спустили на тормозах? Или же, если бы вашего друга метелили вчетвером, разве, вы бы ему не помогли? Неужели Вам наконец мало моих показаний и показаний с камер наблюдения?! Срываюсь, переходя на личности, понимая что за подобные фривольности могу, в скором, времени спокойно составить компанию «акулам» за решеткой, но нервы уже на пределе. Слишком много потрясений для последних сорока восьми часов… слишком. Мужчина поджимает губы. Полагаю, он и сам уже тысячу раз пожалел, что решил допросить меня сегодня, а не вызвать на следующий день для дачи показаний. Но, видя, как Егорова и компанию, заламывают дяденьки в погонах, упаковывая в карету с мигалками — во мне, неожиданно, проснулась обостренное чувство справедливости. И, самую малость, взыграла совесть. Драка ведь действительно началась из-за меня. Но в камеру я не хочу. Даже, если там меня ждёт Егоров… Лучше бы он домой меня отвез, как обещал. Собирался же просто сказать пару ласковых, всё решить, а в итоге они устроили потасовку прямо на улице. Потому что Егоров решил начать разговор влетев «со Спарты», а этот нещастный гражданин Понкратов — чтоб ему икалось — с удара в челюсть. Я успела увидеть выходящего из спорткомплекса Крепчука, на котором повисала, неся какой-то нескладный бред. Видя, как избивают их друга, вписались остальные акулы, а неравнодушные прохожие вызвали полицию. — Гражданка… Метельская, — прочеканил, отвлекаясь, чтобы взглянуть в протокол. — Выпустим мы Вашего бойца. Пусть только сначала посидит, подумает. Может, в следующий раз, когда появится желание вступиться за вашу честь, будет делать это не под камерами и не в самом людном месте города. Это он сейчас так тонко ответил на мои вопросы? Что ж, приятно осознавать, что я его недооценила. — Товарищ Майор, может договоримся? Судя по всему, вопрос четко попадает в цель, ибо лицо мужчины вытягивается в удивлении. Однако, уже через секунду, по глубоким морщинкам на его переносице, понимаю, что мои слова истолковали в корне не верным образом, а потому, спешу прояснить. — Ребята после тяжелой игры, сначала отпахали пол дня в университете, затем полтора часа носились по площадке, как угорелые. Они действительно очень устали, и я сомневаюсь, что нахождение в отделении, поспособствует ускорению мыслительного процесса. Если понадобится, могу хоть каждого провести до их кровати, чтобы наверняка никуда не ввязались. — Да, что ж ты будешь делать! — Пожалуйста, под мою ответственность… Мужчина устало переглядывается с сержантом. — Может это… — сержант улыбается. — Отпустим их, к чертовой матери. Парни реально не сильно накосячили. Да и вон, девчонка на их защиту грудью встала. Мне показалось, или он действительно мне подмигнул? — Скворцов, и ты туда же… — майор качает головой, закатывая глаза. Не показалось. — Завались уже! — Да, я бы его сам уработал! — Да, ты только своего лысого уработать можешь… — Бошка трещит… — Сижу за решеткой… в темнице сырой… Всормленный в неволе… орел молодой… Едва удерживаюсь от смачного фейспалма, ибо даже не видя, по голосу скандирующиму «Узника», узнаю Егорова. Логично, кому еще в здравом уме, может придти в голову подобная хрень, сидя за гебанной решеткой в гребанном РУВД. — Уверена, что их нужно выпускать? — еще один молоденький сержант с сомнением смотрит на меня. — Может, ну его, подержать пару дней? — А толку? Будут орать друг на друга, всех посетителей распугают. Боюсь, те вряд ли заценят тюремную лирику серебрянного века. С силой давлю на переносицу, борясь со сном. Я точно не ожидала, что этот вечер закончится подобным образом. Где угодно, как угодно, но точно не в отделении полиции. Какой бред… И вот как их всех можно считать взрослыми людьми, если они уже час перекрикивают друг друга за решеткой? Мой словарный запас расширился на тысячу лет вперёд. — Если вы продолжите, — произношу тихо, привлекая внимание. — То останетесь здесь до утра. В лучшем случае. — Да никто не будет нас столько держать! — бросает Егоров, устало упираясь лбом в железный прут. Его плечи опускаются, голос звучит глухо. — Не переживай, я договорюсь, — тяну елейно. — Ты обещал адекватно поговорить. — Это было адекватно, Крис. В другом случае, я его просто придушил бы. Без разборок. Прости, что тебе пришлось сюда ехать. Езжай домой. Тут сами разберёмся. — Нет, я тоже хочу послушать! Вру, мне абсолютно до лампочки кто, кого и как хотел и мог уработать. Говорю, скорее из-за врождённого упрямства, и потраченного времени в попытках уговорить майора. Интересно, насколько я буду сукой, если после всего произошедшего, всё же намекну хоккеисту, что я не занимаюсь благотворительностью, а мои нервы слишком дорого стоят? — Думала, предложить пойти в бар, но если вам всем больше нравится в каталажке… — бросаю извиняющуюся улыбку сержанту, когда тот возвращается с ключами, и развожу руками в стороны. «Мы за бар!» — почти стройным хором, доносится с другой стороны решетки, а я усмехаюсь. Вот и славно. Однако, знай я заранее, чем закончится этот вечер, наверняка свалила бы домой. Потому что Егоров, в очередной раз побил все рекорды по идиотизму, когда через полчаса, сидя в баре, я решила помочь Гару обработать губу. — По-твоему, это смешно?! Вырываю руку. — Нет, по-моему, это глупо — вести себя, как обиженный пятилетний мальчик, у которого отобрали игрушку. А потом обвинять в этом меня. Взрослей уже, чёрт тебя дери. Иду дальше, не слыша за собой шагов, но так даже лучше: пусть остынет и поймёт, насколько он идиот. — Прости меня. Я практически спотыкаюсь из-за того, что ноги будто врастают в землю, когда слышу эту фразу. Она произнесена иначе, чем все те разы до этого. Тихо — будто дуновение ветра — но я расслышала каждое слово так же чётко, как если бы Егоров сказал их громко, глядя при этом мне в лицо. Недоверчиво поворачиваюсь — может, мне всё-таки показалось, что Егоров уже в четвертый раз за день извинился? — но нет, хоккеист действительно смотрит на меня с искренним раскаянием. Мои брови самовольно ползут вверх, пока парень медленно идёт в мою сторону. — Я идиот. Да он мысли мои читает! — Да, капитан Очевидность, так и есть. Ладно, сейчас я поступаю, как сука. Я же вижу, что это признание далось ему нелегко. Это совсем не в духе Кирилла — признавать свою вину и поражение, но я думаю иначе: нужно быть невероятно сильным, чтобы отважиться признать свою ошибку. Беру его руку в свои, чтобы сказать об этом вслух, но пальцы холодит ободок чёрного кольца. — Что это? Давно хотела спросить, но как-то вылетало из головы. А вот Егорову мой вопрос не кажется таким безобидным — вон как помрачнел. Но, к счастью, играть в молчанку или уходить от ответа не стал — значит, ему и правда важно моё прощение. — Это кольцо напоминает мне о сестре. — У тебя есть сестра? Не помню, чтобы видела где-то их общие фотографии или слышала упоминания о ней в разговорах. — Была. Четыре года назад, какая-то тварь накачала ее наркотой и затащила… — замолкает, крепко сжимая зубы. Звучно. До скрипа. Глаза парня на мгновение будто треснули, пока он держал кольцо, но видение исчезло так же быстро, как и появилось. Наверно, я впервые видела Егорова настоящим — не испорченным мажором, который всю жизнь получал, что хотел, а человека, которому не чужды человеческие эмоции: боль из-за потери сестры, печаль, сострадание — даже чувство вины. — Мне жаль…