Úlfsins

— Он не может плыть со всеми! Что, предлагаешь оставить его одного здесь? — Уён нахмурился. — Я прекрасно понимаю, что он ранен, но не ты ли вчера говорил о возвращении, Уён? Прибежал весь взвинченный и начал горланить: «Быстрее, нам нужно уплывать! Ой-ой-ой, злые нортумбрийцы! Они убьют нас всех!» — Минги, просто... — Да ладно, я все понимаю. Развлекайтесь тут, юнцы, — берсерк заулыбался. — Я могу забрать часть воинов, а ты потом с ранеными нас нагонишь.

***

Так большая часть дружины начала сборы драккаров. Уён все так же не отходил от Сана ни на шаг, обеспокоенно справляясь о его состоянии. Воины Минги помогли оставшимся в Нортумбрии изготовить немного лекарств, а уже к вечеру следующего дня отплыли от берега. Наследник нервничал. Он знал, что конунг будет в ярости, увидев дружину Минги. Сан почти все время был в сознании и восстанавливался с завидной скоростью. Его рана затягивалась буквально на глазах, и ульфхеднар уже был в состоянии немного помогать Уёну с остальными ранеными. Его стая уплыла вместе с Минги, так как все остальные ульфхеднары были в отличном состоянии, несмотря на ранения, полученные в недавней битве. В неспешном быту лагеря воинов Уён даже не заметил, как сильно сблизился с Саном. Они проводили дни напролет вместе, хлопоча по мелочи то там, то тут. Им было легко друг с другом, даже учитывая различия в их характерах. Сан понимал Уёна без слов, предупреждая его просьбы, и выполнял их по зову сердца. Его волк тоже чувствовал себя спокойно, поэтому все обходилось без особых душевных терзаний. Под словом «все» волк имел в виду чувства, зародившиеся, бившиеся под ребрами, трепещущие, как языки пламени. Сан никогда раньше не испытывал ничего подобного, упиваясь «местью», которая, как он думал, явилась его смыслом. Месть это пустота, гиннунгагап, поглощающий, перемалывающий дух в пыль. Бесполезная трата времени. Ульфхеднару показалось, что он задышал новым, свежим и ароматным воздухом; что вода из лесного ручья, которую он пил, стала вкуснее и холоднее. Его телесные раны зажили быстро, потому что они откликнулись на зов его ожившего сердца. Сан сам будто ожил, пробудился от многовекового мертвого сна. И тогда он сказал «пора». И тогда ему захотелось вернуться домой.

***

Плавание снова предстало тяжким испытанием для Уёна, которого не покидала морская болезнь. Ему посильно помогал Сан, конечно же, но он не был всесилен и не мог помочь омеге скрыться от постоянной тошноты и головокружения. Сан держал его за руку, убирал за ухо выбившиеся пряди смоляных волос и говорил, что все образуется. Так тянулись дни один за другим и путь сокращался. Погода, к счастью, была приятной, хоть и холодной. Но привыкшие к северным ветрам воины стойко ее переносили. Ранним утром драккар Уёна прибыл домой, в Уппсалу. У моря толпились горожане, семьи дружинников, торговцы. Уён напрягся. Издалека он увидел мощную фигуру Минги, но конунга рядом с ним не было. Неужто он не хотел видеть сына? Уён вообразил все возможные причины отсутствия отца, и большинство из них были совсем не радостными. Сан, заметив беспокойство омеги, аккуратно приобнял его за плечо. Каждая клетка тела Уёна напряглась. Он сжал челюсти до боли. Ему было страшно? Тревожно? Уён сам не мог разобраться в этом чувстве, камнем упавшем на его грудь, застрявшем комом в горле. Воины разгружали драккар, выносили сундуки с награбленным, обнимали своих мужей и детей. А Уён сидел на месте, словно его что-то держало и не пускало на берег. Голова кружилась сильнее пока корабль размеренно раскачивался на тихих прибрежных волнах. — Всего несколько шагов, мне нужно сделать всего несколько шагов... — Уён, давай я пойду первым, — Сан встал и решительно взглянул на толпу. — Конунга там н... — Разойдись! Конунг Торбьёрн идет! Посторонитесь! — крикнул один из многочисленных подданных конунга, расталкивая всех на своем пути. Услышав это, Уён побелел. Его лицо слилось с утренним небом, а на лбу выступил холодный пот. — А где наследник? Где Уён? Он вообще вернулся? — перешептывались жители Уппсалы. Толпа гудела, жужжала, как рой диких пчел. Все хотели видеть Уёна, особенно Торбьёрн. Собрав всю волю в кулак, Уён сошел с драккара. Горожане расступались, пропуская наследника, склоняли пред ним головы. Уён не замечал их. Он смотрел только прямо, только на своего отца, чье спокойное лицо внушало страх; чьи сильные руки были сжаты в кулаки. — Здравствуй, оте... Звонкая пощечина. Уён отшатнулся назад, придерживая моментально покрасневшую щеку. Сан уже стоял рядом с Уёном, уже прятал его за своей широкой спиной. Он был готов зарычать, был готов напасть. Уён вышел из-за своего прикрытия, но не отходил от Сана далеко. Ульфхеднар взял Уёна за руку. Наследник диким зверем смотрел на Торбьёрна. Конунг тяжело дышал, его грудь вздымалась, рот перекосился в ужасной гримасе гнева. — Да как ты смел, щенок! Как ты смел так пугать своего отца! Никчемный! Никчемный... Конунг подошел к Уёну ближе, отчего у наследника перехватило дух. Тело снова предательски задрожало. Но наперекор всем ожиданиям, Торбьёрн выхватил сына из крепкой хватки Сана и прижал его к себе. Конунг держал его так несколько мгновений, пока Уён не оттолкнул его от себя. Омега плюнул Торбьёрну под ноги и быстрым шагом пошел в сторону длинного дома. Сан взглянул на конунга так, словно был готов разорвать его прямо на месте, но, сдержавшись, он проследовал за Уёном. Конунг остался на берегу, окруженный удивлёнными разговорами подданных, ставших невольными наблюдателями семейной ссоры.

***

— Вышли все! Оставьте меня одного! Уён, разъяренный, влетел в длинный дом. Он наконец-то позволил себе не сдерживаться. Все трэллы, хлопотавшие по хозяйству при дворе конунга, поклонились наследнику и, не осмелившись ослушаться, покинули зал. Он заплакал. Так громко и горько, так отчаянно. Казалось, что даже боги могли слышать его плач. Уён неимоверно устал от отца, от Уппсалы, от трона, от себя. Ему опять хотелось спрятаться, убежать, скрыться глубоко в лесу. Жить, как Сонхва: в гармонии с собой и природой, в приятном дуновении ветра, в пении сладкоголосых птиц, в запахе хвои. В запахе хвои. Который ударил Уёну в нос. Наследник, стоявший спиной ко входу в Медовый зал, почувствовал мягкое прикосновение сзади. Это был Сан. Уён от чего-то заплакал еще громче. — Тихо-тихо, Уён, я здесь. Я с тобой, — спокойный голос Сана звучал, как мед. Как прекрасная песня, которую пел папа в детстве. Уён задрожал всем телом, а Сан прижал его к своей груди. Размеренное биение его сердца, которые слышал Уён, заполнило все пространство в голове. Стало так тихо и громко одновременно. Уён прикрыл глаза, расслабляясь в руках ульфхеднара. Наследник знал, что он удержит. Сан перебирал пальцами шелковистые волосы Уёна, темные кончики которых доставали ему уже до середины спины. А Уёну на душе все спокойнее и спокойнее. Вдруг острый слух ульфхеднара уловил звук приближающихся шагов. Сан, прикрывший до того глаза, распахнул их и нахмурился. В проходе показался конунг. Уён, уткнувшийся носом в изгиб шеи Сана, не заметил своего отца. Но напрягшийся альфа мгновенно отреагировал на визит Торбьёрна. Своим оскалом он дал конунгу понять, что ему здесь не рады. В этот момент любой страх не значил для Сана ничего. Он прекрасно понимал, что за подобную дерзость полагается наказание. Которое Сан бы принял, если бы пришлось. Ульфхеднар быстро успокоился, как и Уён. Уён, который по обыкновению был таким сильным в глазах Сана, умиротворенно и размеренно дышал, пока его алые из-за слез щеки белели на глазах. И он был открытым, и он был ранимым, как нежный лепесток весеннего цветка. Сан заметил, что запах Уёна менялся, когда его эмоции брали над ним верх. Прекрасные морозные ягоды становились удушающими. Такими, что никакие снадобья Сонхва не могли их побороть. Сану хотелось уберечь Уёна от любой печали, защитить его от всего мира. — Уён, я готов стать твоими очами, чтобы ты смог лицезреть свою силу со стороны. И я готов стать твоими руками в бою, чтобы твое тело осталось невредимо. И я готов стать твоим оружием, чтобы все враги твои пали замертво, — прошептал Сан еле слышно. Слова сами потекли из его рта нежным ручьем. Уён же лишь улыбнулся, подняв свои бездонные, как Гиннунгагап, глаза.

***

Вечернее небо опускалось на лес подле Уппсалы, когда конунг брел меж великих сосен и елей. Он направлялся к Сонхва, конечно же. Только провидец мог дать ему ответы на все вопросы, которые появились в его голове после того, что он увидел в Медовом зале. Торбьёрн больше не был зол, он был обеспокоен. Он все еще не мог позволить себе довериться ульфхеднарам; чужакам, пришедшим из далеких холодных гор. И явно не мог доверить своего единственного сына такому чужаку. Мрачные вороны кружили на фоне кровавого заката. Конунг глядел на них с тревогой, но с пути не сбивался. Так он наконец увидел полупрозрачную фигуру Сонхва, который выглядел как всегда, легко и умиротворенно. Сонхва, казалось, еще не успел заметить Торбьёрна. — Здравствуйте, мой конунг. Что привело вас так далеко в лес? — неожиданно промолвил лекарь. — Я-я... пришел за советом, — растерявшись, ответил конунг. — Ах, вот как. Вы, должно быть, обеспокоены из-за Улля? То есть... Уёна. Верно? — Да, ты прав. Сегодня я увидел... — Я знаю. Порой бывает невыносимо трудно доверять. Особенно выбору своего дитя. Однак вам придется позволить времени расставить все на свои места. Мой совет Вам ни к чему... — Мне нужно знать, к чему это приведет! Раз ты знаешь, что было сегодня, значит, ты можешь видеть и то, что произойдет завтра! Так расскажи же мне об этом! — Ох, к моему огромному сожалению, я не имею права поступить так, — спокойным тоном произнес Сонхва, отвернувшись. — Это приказ конунга! Отвечай! — рявкнул Торбьёрн, нахмурившись. На самом деле Сонхва не являлся по сути жителем Уппсалы, и поэтому слово конунга для него ничего не значило. Он был свободен от оков подчинения. — Не могу. Никогда... никогда провидец не откроет свои тайны людям. Однажды Вёльва сказала о Рагнарёке, и теперь люди обречены всю жизнь страшиться последнего дня нашего мира. Норны не случайно не позволяют видеть грядущее всему живому. Таков мой закон и силен мой благой помысел. Подождите, и Вам все станет ясно. — За что же боги так гневаются на меня!? Почему именно на мою судьбу выпало это проклятие? — почти взвыл опешивший конунг. — Вы думаете, что он — Ваше проклятье, когда на самом деле он всегда был Вашим даром. За это боги и наказывают Вас мыслями страшными, да чувствами тяжёлыми. Ступайте в Уппсалу, — Сонхва, кажется, впервые в жизни был столь холоден и прямолинеен. И так Торбьёрну пришлось возвратиться ни с чем.

***

В это время Уён с Саном сидели в комнате наследника, обнимаясь на его мягкой постели. Минуты спокойствия и тишины были так ценны для Уёна. Особенно редко ему бывало так хорошо в Медовом зале. Уён понимал, что рано или поздно отец вернётся. Это была та встреча, которую Уён хотел бы избежать больше всего на свете. Сан подушечками пальцев почувствовал, как мышцы Уёна напряглись. — Уён, что такое? Ты снова не весел... — Конунг вернется совсем скоро, я знаю это. Он наверняка пошел донимать Сонхва или жаловаться Минги. Если он у Сонхва, то ему волей не волей придется прийти до наступления глубокой ночи... Я так не хочу его видеть, Сан. — Так пойдем же ко мне! Тебе, наверное, будет не слишком удобно, потому что по большей части мой скромный дом занят моими воинами, но если ты хоче... — Идем, — Уён резво вскочил на ноги. Сан улыбнулся, отчего его розовые щеки округлились, а глаза превратились в полумесяцы. Уён не мог не улыбнуться в ответ.

***

— Здесь так пусто... Этому дому не хватает тепла! — Уён осмотрел пустые деревянные стены и пол. — Да, мы еще не успели соорудить место для огня... — Сан, я не об этом! Я говорю про уют! Сразу видно, что здесь живут одни альфы! Кстати, где они? — Наверное, празднуют возвращение из плавания. Раз так... Может, поможешь нам с обустройством? Тем более, тебе не хочется возвращаться домой. Поживи со мной. — Не могу, Сан. Я не могу остаться у тебя, мне нужно будет вернуться в Медовый зал. Там мое место, я не буду бежать снова. Конечно, я помогу тебе... — Уён, — Сан аккуратно убрал выбившиеся пряди наследника за ухо, а потом крепко сжал его ладонь, — если тебе захочется бежать, я побегу с тобой. Я буду рядом всегда. Если ты захочешь остаться, я останусь. Если тебе нужна будет моя рука, я отдам ее тебе. Уён, я хочу быть с тобой. Уён почувствовал, как его сердце разгоняется, как кровь кипит в жилах. Он приблизился к лицу Сана, заглядывая в бездонные, но уже родные и теплые глаза. Их губы соединились в осторожном, чистом поцелуе, скрепляя клятву Сана с безмолвным согласием Уёна. Бежать больше некуда.