Пламя и шторм

      Эймон отвлекался, как мог. Когда Вилейна отлучилась от их небольшого отряда, чтобы пройтись до ближайшей септы, он до хрипоты спорил с кузиной из-за того, что кто-то обязательно должен отправиться с ней. Эдмунд рвался отправиться вместе со своей нареченной, Джосет Рид также хотел сопроводить принцессу, вверенную ему самой Рейнирой, а Эймон спорил со всеми тремя, справедливо считая, что именно он, как ее старший брат, должен пойти с Вилейной. В этот раз его упрямство проиграло упрямству Вил. — Есть что-то важное, что я узнаю именно здесь, Эймон. — Обрубила его возражения Вилейна, сверля его своими темно-фиолетовыми глазами. — И я должна встретиться с этой правдой одна. Этого желает богиня. — Тогда мы вверяем вас вашей богине, принцесса. Надеюсь, вы найдете то, что ищете, — отозвалась Алисанна Блэквуд, глядя на Вилейну с бесконечной преданностью в глубине ее черных глаз.       Ни Эдмунд, ни Джосет, ни Эймон не смогли остановить Вилейну, твердо следовавшую наставлениям Тессарион. Эдмунд отправился на охоту, чтобы добыть им что-то на обед, Джосет решил взять на себя караул, а Алисанна нарисовала остатками угля на огромном дубе мишень и принялась стрелять в нее, чтобы скоротать время. Эймон же места себе не находил от волнения.       Прошедшие три года сблизили его с кузиной сильнее, чем с любым из его многочисленных братьев и сестер. Даже Алисса, которая когда-то была для Эймона любимой сестрой и примером для подражания, ушла на второй план. За эти годы он, Вилейна и Эдмунд пережили столько приключений, что ничто не могло сравниться по силе с той связью, что возникла между ними тремя. Эдмунд стал для Эймона почти что младшим братом, который всегда жаждал его совета и был добрым напарником для тренировок и спаррингов. Вилейна из маленькой молчаливой девочки на его глазах превратилась в юную девушку, которая без страха шла по пути, который ей указывала её богиня. Эймон до сих пор замирал в благоговении, когда устами Вил с ними говорила Тессарион. Сама Тессарион! Одна из Четырнадцати Огней, богиня пророчеств, красоты и искусств! И Эймон считал, что ему была оказана великая честь, раз он мог сопровождать настоящую жрицу Четырнадцати Огней на этом пути, полном препятствий, врагов и ложных богов.       Изначально он предложил Рейнире и отцу стать сопровождающим для Вилейны из личных, немного даже корыстных, побуждений. Ему хотелось сбежать от отца. Точнее, от его ожиданий, которые давили на него со всех сторон. Отец видел в нём долгожданного наследника, который после него возглавит Драконью Пасть и Чёрных Плащей, чтобы нести славу Порочного Принца вглубь времен даже после смерти. Эймон гордился тем, что его отец так верил в него. Действительно гордился. Но он не желал той судьбы, что пророчил ему отец. Он унаследовал от Деймона Таргариена его талант к фехтованию, но не его амбиции и стремление всегда быть в центре внимания.       В этом полной копией их отца был его младший брат Бейлон. Те люди, что знали принца Деймона в детстве, не уставая говорили о поразительном сходстве отца и сына, и Эймон все чаще замечал это. Бейлон был всем тем, что их отец хотел видеть в Эймоне. Бейлон умел привлекать внимание к своей персоне. Не только своими талантом к фехтованию (который ко всему прочему превосходил талант любого из его братьев и кузенов), но и своим поведением. Бейлон умел уколоть словом не хуже, чем острием меча (королева Алисента и ее отпрыски часто становились мишенью для его острого языка), а его обаяние, перед которым не могли устоять многие девицы, было удивительным для мальчишки одиннадцати лет от роду. Эймон был уверен, что его младший брат уже посещал бордели на Шёлковой улице, следуя примеру их отца, который в его возрасте уже познал женщину. И так же, как Деймон, Бейлон собирался жениться лишь на валирийской женщине. Когда Дейноре исполнилось семь, Бейлон твёрдо решил, что он женится на ней, как только та достигнет подходящего возраста.       Эймон был другим. В детстве он мечтал быть похожим на своего знаменитого отца и стать достойным наследником самого Порочного Принца. Но чем старше он становился, тем четче понимал, что его ждет совсем другой путь. Его не интересовали турниры, пиры, выпивка и бордельные женщины. Он не хотел становиться владельцем замка после своего отца. Он окончательно понял это, когда заметил, как загорелись глаза Бейлона при взгляде на резное кресло их отца в главном зале Драконьей Пасти, в котором он восседал, выслушивая прошения крестьян и купцов.       «Бейлон должен был родиться первенцем», — подумал тогда Эймон, глядя на младшего брата       И с тех пор в его голове всегда билась мысль о том, как уговорит отца и мать назвать наследником Бейлона. Эймон постоянно откладывал этот разговор. Он боялся увидеть в глазах родителей разочарование. Он боялся, что его любимая тетушка Рейнира, станет смотреть на него по-другому из-за того, что он добровольно отказывается от наследия, за которое сама Рейнира должна была бороться изо всех сил.       Единственным спасением от этих размышлений была кузница. Кузница стала для него тем самым островком спокойствия, где он мог скрыться от собственного разума. В этом месте никакие ненужные мысли не задерживались в голове надолго. Эймон надувал кузнечные меха, плавил руду, остужал металл в ледяной воде, а затем снова нагревал его до накала, со всей силы бил по нему молотом, придавая нужную форму и завороженно наблюдал за тем, как бесформенный кусок руды под его руками превращался в кинжал, меч, наконечник для топора или тяжелого боевого молота. Эймон наслаждался адским жаром, которым была пропитана кузница, с благодарностью принимал из рук своего наставника тряпку, смоченную в свежей воде, чтобы вытереть пот, текущий по лицу и телу, и впитывал в себя каждый звук, каждый сноп искр, выбиваемых молотом Джораха. Всё это было для Эймона роднее и ближе, чем пафосные турниры, вычурные балы и бесконечные интриги, которые разыгрывали в Красном Замке.       Деймон не понимал этого. Он не мог найти в работе в кузнице ничего полезного и привлекательного. Он сетовал на то, что эта тяжелая работа сделала из его тонкого, стройного и белокожего сына загоревшего мужчину с мозолистыми пальцами, руки и грудь которого бугрились мышцами.       «Ты просто боишься, что совсем скоро ты не сможешь ругать Эймона, ведь он уже почти вдвое шире и сильнее тебя, дядюшка», — издевался над Деймоном Лейнор, глядя на стоящих рядом отца и сына. — «Боги справедливы, Деймон, и это ответ на твои шутки о том, что Люк перегнал меня и по росту, и по силе мышц. Смотри, твой сын сделал то же самое!»       Эймон соглашался с наблюдениями дяди. Он действительно уже возвышался над отцом почти на целую голову, а в сравнении с изящной, тонкой фигурой отца он выглядел как грузный бык. Впрочем, это расстраивало только их двоих. Бейлон с восхищением ощупывал его натуженные руки, малыш Эйгор восторженно хохотал, когда он подкидывал его в небо этими самыми руками, а его сёстры и кузины подшучивали над ним, говоря, что его руки и пресс наверняка покоя не дают служанкам и благородным девицам, заглядывавшимся на него. Эйтан выиграл не одну сотню серебряных оленей, ставя на Эймона в рукопашных схватках, а Люк с радостью валялся с ним в пыли тренировочного двора, радуясь тому, что у него есть достойный соперник. Матарис считал его самым сильным рыцарем Семи Королевств, получая за это шутливо-обиженные взгляды от отца и Деймона, а Эйрион и вовсе выбрал его в качестве личного кумира, подражая старшему кузену во всём. Столь мощная поддержка от семьи не позволяла Эймону слишком глубоко увязнуть в собственных невеселых мыслях.       Миссия Вилейны по подрыву власти Веры в королевстве стала для него прекрасным предлогом для того, чтобы сбежать от всего этого. Он не солгал отцу и матери, сказав, что для него будет честью быть защитником для кузины, исполнявшей волю богов. Но вместе с этим он надеялся покинуть этот мир интриг, обмана и лжи, в который превратились Красный Замок и столица. Он состриг свои серебристые волосы, чувствуя себя так, будто с ними с него спадает часть ожиданий, возложенных на него отцом. И вместе с этим боль, которую он видел в глазах своего отца, когда очередная серебристая прядь падала на каменный пол, отпечатывалась внутри Эймона подобно клейму.       Но совсем скоро у него не осталось времени на то, чтобы размышлять о своих сложных отношениях с отцом. Жизнь странников оказалась сложным испытанием для троих вчерашних детей, которые мало что видели за пределами замковых стен. Им втроем пришлось научиться многому. Они учились разводить костер, строить укрытия от проливных дождей из веток и мха, охотиться на всякую живность, освежевывать добычу, готовить её над пламенем, ориентироваться по звёздам и спать на жесткой земле под открытым небом. Эймон научился сам себе брить голову, пускай это до сих пор получалось у него с переменным успехом и он иногда умудрялся порезаться, оставляя на коже очередной бледный шрам, при виде которых глаза его матери наполнялись сожалением. Эдмунд же постоянно красил отрастающие светлые корни хной, запасы которой они пополняли по возвращении в столицу или на Ступени. Глядя на то, как Эдмунд чертыхался, смывая въедливую краску с рук и лица, Эймон убеждался в том, что его решение просто бриться налысо было самым верным.       Вилейна в их небольшой компании казалась самой спокойной и беззаботной. Она упрямо сносила неудобства, которые любую другую благородную леди свели бы с ума. Она не жаловалась ни на отсутствие возможности искупаться в горячей ванне, ни на усталость от долгого путешествия верхом, ни на необходимость самой потрошить и готовить куропаток и зайцев, пойманных ими на охоте. Все лишения она переживала со стойкостью, которая очень напоминала Эймону их бабушку Рейнис. Казалось, будто ничто не могло остановить Вилейну на том пути, что был ей предначертан.       Эймон в самом начале их пути не представлял, как его кузина собиралась расшатать власть Семерых, которая господствовала на континенте тысячелетиями. Но позже он убедился в том, что любую власть можно ослабить и разрушить. Всё началось с малого. Сначала они заходили в каждую деревушку, которая попадалась им на Королевском Тракте. Вилейна просто направлялась к старшему в деревне и узнавала, не нужна ли кому-то помощь целителя. Реакция всегда была одинаковой. Удивление при виде их небольшой компании, затем неверие и насмешка, после — смирение. Вилейну вели к юной женщине, умирающей от родильной горячки. Или к мальчишке, подхватившему болотную лихорадку на ближайшем болоте. К старушке, страдающей от страшных болей в суставах, или к девочке, не способной есть и пить от гноящихся ран в горле. Вилейна чертила кровью валирийские руны и взывала к Четырнадцати Огням, прося особого благословения у Тессарион, покровительствовавшей целителям и лекарям. Затем она произносила молитву сначала на валирийском, а затем на общем языке и поила больного одним из своих отваров. И, о чудо, несчастные исцелялись на следующий день, совершенно свободные от боли, что совсем недавно терзала их подобно голодному волку, нашедшему свежий труп.       Так они прошли от Королевского Тракта до Речной дороги, которая вела в Речные Земли, которые являлись одним из важнейших оплотов веры в Семерых. С Речной дороги они свернули на Золотую дорогу, идущую от Утеса Кастерли до самой столицы. Западные Земли тоже стали свидетелями чудес, которые творила Черная Жрица. Вилейне понравилось это прозвище, и поэтому она стала одеваться в черные платья, красить глаза сурьмой, делая их еще больше и выразительнее. А еще неотъемлемой частью её образа стало кольцо, вырезанное Эймоном из цельного куска драконьего стекла, и тяжелый плащ с капюшоном, в котором Вилейна встречала просителей и страждущих, искавших исцеления и правды. Она даже говорила с ними по-другому. Обычной высокий и тонкий девичий голосок Вилейны наполнялся силой и мощью, заставляя мурашки пробегать по спине и рукам Эймона. Вилейна исцеляла людей и вместе с этим рассказывала им о Четырнадцати Огнях и об истинных богах, которые отправили её, чтобы спасти их от ложных богов. Пускай она сама звала себя проповедницей, но Эймон считал, что она ни капли не похожа ни на чванливых служителей Семерых, ни на ярых последователей Рглора, которых они часто встречали на своем пути. Вилейна наставляла людей мягко и осторожно, заставляя их задумываться над своей жизнью и над тем, во что они верили. Кто-то сбегал, называя её еретичкой. Но чаще люди прислушивались к её словам, приправленным магией Четырнадцати, и Эймон буквально видел, как начинал работать их разум, переосмысляя всю их прошлую жизнь.       Спустя год после начала их путешествия, по всему королевству образовывались группы людей, называвших себя Детьми Валирии. Они считали Вилейну мессией, отправленной Четырнадцатью Огнями для спасения их душ. Септоны и Вера пытались противостоять новому течению религии, но на стороне Вилейны были истинные боги и настоящие чудеса, которые люди видели собственными глазами. Как люди могли не верить в её избранность, когда она излечивала больных от серой хвори, сладогнили, трясучки и мотыльковой лихорадки, привезенной с острова Наат? Ни одному септону и священнику это было недоступно, и это делало Вилейну в глазах простого народа почти богиней. Сам Эймон порой видел в глубине ее глаз отблески нечеловеческой силы. Иногда он боялся, что Вилейна настолько углубиться в свои ритуалы, заклинания и магию крови, что потеряет себя. А он совсем не хотел лишаться любимой кузины и хорошего друга.       Всё изменилось, когда к их небольшому отряду присоединились Алисанна и Джосет. Когда до них дошли вести о том, что старый лорд Блэквуд в отчаянии и готов заплатить любые сокровища целителю, который спасет его единственную дочь, Вилейна без колебаний пришла к нему и велела полететь с ней в Воронодрев. Они отправились в родовой замок Блэквудов, где бедняжка Алисанна сгорала от жара лихорадки, вызванной летней хворью. Вилейна три дня и три ночи читала молитвы и проводила ритуалы над изможденной девушкой, пока на четвертый день не свалилась в изнеможении. Эймон и Эдмунд места себе не находили, пока они обе были без сознания. На пятый день один из слуг примчался в покои лорда с новостью о том, что чардрево, которое было мертво уже сотни лет, вновь покрылось кроваво-красной листвой. И спустя несколько минут после этих вестей прибежала служанка, которая сообщила о том, что и юная леди Алисанна, и принцесса Вилейна пришли в себя.       Лорд Блэквуд был готов подарить Вилейне любое сокровище, но Вилейна вежливо пресекла его попытки вручить ей половину казны Воронодрева. — Это подарок. От Четырнадцати Огней Старым Богам, лорд Блэквуд. Никаких долгов между нами, — заверила его Вилейна.       Если от старого лорда они смогли отделаться довольно быстро, то Алисанна не унималась до тех пор, пока ей не позволили присоединиться к своей спасительнице в их путешествии. Её отец долго противился, расписывая дочери трудности, которые могут подстерегать их на пути, но девушка была непреклонна. В конце концов решающим стал аргумент Эймона. — Мы уже три года путешествуем по Семи Королевствам, мой лорд. За всё это время с нами не случилось ничего плохого. К тому же нас всегда сопровождает мой дракон, который защитит нас от любой опасности. Вы можете доверить свою дочь нам, — убедил Блэквуда Эймон.       Объятья, которые подарила ему Алисанна, стали неожиданными. Её буйные черные кудри щекотали его лицо, а её руки с удивительной для едва выздоровевшей девушки силой обернулись вокруг его торса. — Спасибо вам, мой принц, — прошептала девушка, прежде чем отпустить его и с довольной улыбкой посмотреть на отца.       А Эймон пытался справиться с непонятным смущением, окутавшим его после этих объятий. Так их стало четверо. А после череды королевских свадеб, перемежавшихся с нападениями и покушениями, к ним присоединился еще и Джосет Рид. Он был зеленовидцем, способным заглядывать в будущее подобно Вилейне, и влился в их компанию так легко, что они уже и не помнили, как путешествовали без его тонкого юмора, развлекавшего их у вечернего костра.       С тех пор как слава о Черной Жрице распространилась по всему королевству, передвигаться стало одновременно и легче, и сложнее. Легче, потому что их с радостью приветствовали в деревушках, восхваляя Вилейну и называя её избранной. Тяжелее, потому что многие последователи Семерых не могли смириться с тем, что всё больше людей обращались в веру Четырнадцати или же возвращались к изначальной вере в Старых Богов. И порой они натыкались на недоброжелательно настроенных служителей Веры, желавших лишить их жизни. Обычно хватало пары слов, брошенных Вилейной на валирийском, чтобы они убрались с их дороги. Но порой дело доходило до боя. В первую стычку с кучкой ревностных фанатиков Эймон был приятно удивлен талантами Алисанны в стрельбе из лука. Она самолично уложила пятерых мужчин, пока Джосет, Эдмунд и Эймон сражались, не позволяя никому приблизиться к Вилейне. Тогда Эймон совершил своё первое убийство. — Жизнь совсем не такая, как поётся в песнях, не так ли, мой принц? — Спрашивал у него Джосет, пока они копали общую могилу для убитых ими фанатиков. — В песнях храбрые рыцари убивают врагов, защищая свою даму или свой дом, а в жизни приходится убивать сумасшедших служителей веры, которая должна нести в мир добро и любовь, а не обман и боль.       Эймон действительно и представить не мог, что первым человеком, павшим от его руки, будет служитель Семерых. Но он не позволил себе задумываться над этим слишком долго. Вилейне нужны были его сила и меч, а не его размышления о правильном и неправильном.       Но чем дальше они продвигались вглубь Простора, тем чаще случались такие нападения. Всё больше и больше жизней обрывалось взмахом его валирийского меча.       «Нужно было назвать его не Несущий Истину, а Несущий Смерть», — раздумывал Эймон, очищая лезвие от крови очередного убитого.       В какой-то момент ему начали сниться кошмары с лицами убитых им людей. Они преследовали его, волоча за собой отрубленные им руки и ноги и выпущенные кишки. Он видел все нанесенные им раны, все пробитые сердца и перерезанные глотки, и это сводило его с ума. Вилейна готовила ему снотворные отвары, но он не принимал их, считая, что он не достоин подобных поблажек.       Алисанна тоже страдала от злых снов. Эймон понял это, когда услышал тихий плач, проснувшись от очередного кошмара. Алисанна дрожала под одеялом, давя всхлипы. И Эймон не придумал ничего лучше, чем обнять её. Сначала Алисанна замерла в его руках, но спустя несколько мгновений сумела расслабиться. Эймон и сам нашел спокойствие в её тепле, которое отвлекало от угрызений совести. — Спасибо, — только и прошептала Алисанна перед тем, как вновь провалиться в сон.       Эдмунд в отличие от них обоих не страдал от угрызений совести. — Я вырос на Ступенях, мой принц. Я впервые убил человека, когда мне было девять лет. Это был пират, который хотел изнасиловать одну из помощниц моей матери в доме милосердия. — И тебя не мучила совесть? Ты не видел сны с лицами убитых тобой людей? — Мучила. Я даже спать не мог. Но затем отец посадил меня напротив и объяснил мне, что очень часто для того, чтобы защитить тех, кто тебе дорог, нужно пролить кровь. Мы ведь не убиваем этих людей ради забавы, Эймон. Мы не нападаем первыми, не желаем им смерти, не подстерегаем их ночами на пустой дороге. Мы защищаем себя и тех, кто нам вверен. Тех, кого мы любим.       На последних словах он с обожанием в серых глазах посмотрел в сторону Вилейны, заплетавшей волосы Алисанны в валирийские косы. Эймону даже стало немного жаль Эдмунда. Вилейна была настолько поглощена заданием богини, что почти перестала обращать внимание на собственную жизнь. Вернуть прежнюю Вилейну, которая была беззаботной девочкой, любящей книги и красивые безделушки, могла лишь Дейна. И даже это длилось недолго. Вилейна всё чаще уходила в себя, шепча молитвы на древнем валирийском, который даже Эймон не до конца понимал. Она пропадала часами, собирая нужные для её отваров, мазей и зелий травы, не спала ночами, держа лепестки и корешки под светом растущей или убывающей луны, и часто читала в одиночестве дневники королевы Висеньи, не обращая внимания на окружающий мир.       «Наверное, такова плата за близость к богам», — с тяжелым сердцем думал Эймон, наблюдая за тем, как его сестра все больше отдалялась от людей вокруг.       Вот и сейчас Эймон сидел на земле под полуденным солнцем, пытаясь отвлечься на кристалл аквамарина, который он пытался огранить. Вилейна ушла в септу час назад, а для Эймона он показался вечностью. — Ты скоро в этом камушке дыру прожжешь, Эймон.       Насмешливый голос Алисанны отрывает Эймона от невеселых размышлений. Когда он встречается с озорным тёмным взглядом девушки, его сердце бросается вскачь, разгоняя кровь по венам и делая его лицо похожим на перезрелый томат. Алисанна подходит к нему и плюхается на землю рядом с ним, разглядывая кристалл в его руках. — Это топаз? — Спрашивает она, накрывая его пальцы своими. — Это аквамарин, — выдавливает из себя Эймон, стараясь не дрожать от прикосновения девушки. — Хотя они и выглядят похоже. — А как же ты различаешь их, если они похожи? — Алисанна забирает из его рук кристалл и поднимает его так, чтобы солнечные лучи проходили сквозь него.       Эймон перестает дышать, любуясь тем, как красиво голубые блики от камня сочетались с черными кудрями и светлой кожей девушки. — Не ограненные камни тяжело отличить друг от друга. — Эймон заставляет себя звучать твердо и уверенно, доставая из сумки Вилейны кристалл топаза. Он подносит его к ладони Алисанны, сжимавшей аквамарин. — Ювелирам требуется некоторое время, чтобы научиться различать разные самоцветы. — Ну они ведь очень похожи, — повторяет девушка, переводя взгляд с одного камня на другой. — Почему тогда топаз вдвое дороже? — Всё решает огранка. Смотри, я покажу.       Он надеется, что Вилейна простит ему его самодеятельность с ее расходными материалами.       «В конце концов, если бы она не ушла, мне не пришлось бы искать, чем бы занять себя до её возвращения. Да и этих кристаллов у нее целых три мешочка, не обеднеет», — размышляет Эймон, беря в руки нужные инструменты.       Он принимается огранять одну из сторон кристалла, аккуратно срезая ненужные примеси, чтобы придать камню нужную форму. Работой с драгоценными камнями он заинтересовался после того, как их семья однажды посетили Север для того, чтобы проследить за добычей драконьего алмаза в Сапфировых холмах. Эймон тогда был заворожен работой ювелиров, которых Криган привез из Эссоса для того, чтобы они обрабатывали камни и создавали из них настоящие произведения искусства. Вернувшись домой, он упросил Рейниру уговорить лорда Старка отправить в столицу одного из мастеров, чтобы Эймон смог наблюдать за чудом, которое превращало с виду невзрачный кусок камня во что-то завораживающе прекрасное.       К его удивлению, работа, которая была неимоверно сложной, приносила ему столько же спокойствия, сколько работа в кузнице. Его отец, конечно, не одобрял его увлечения, но зато Вилейна была в восторге от того, что у него открылся талант к ювелирному делу. — Сам Вермитор благословил тебя, Эймон. И Тессарион видит в тебе потенциал. Боги одарили тебя, и если твой отец не хочет этого понимать, это лишь его проблемы. — Вилейна с блестящими от предвкушения глазами разглядывала его работы, вертя их так и эдак, чтобы солнечный свет преломился и разбился на сотни радужных бликов. — Всё это не просто так, Эймон. Твои дары можно будет использовать для чего-то более важного.       Эймон сначала не понимал, для чего можно будет использовать его таланты. Но после того, как Люк вернулся из своего путешествия с десятками свитков, которые были посвящены секретам изготовления валирийской стали и работам с уже имеющимися клинками, всё встало на свои места. Для создания валирийской стали нужны были благословение Вермитора, который был богом кузнечного дела, и Тессарион, покровительствовавшей магии и искусству. Однажды ночью на Драконьем Камне, не сумев уснуть, Эймон направился в кузницу. Каково же было его удивление, когда он нашел там Вилейну, укутанную в плащ поверх ночной сорочки. — Что ты здесь делаешь? — Спросил он кузину. — А ты? — Парировала она. — Не мог уснуть. Вот ноги сюда и привели. — И меня.       Закончилась эта странная ночь тем, что Эймон отлил свой первый меч из валирийской стали, который он назвал Несущим Истину. Конечно, тогда он не создал сталь сам, он лишь переплавил несколько кинжалов, которые Люк привез из Валирии, чтобы металла хватило на целый меч. Но в ту ночь он понял, что валирийская сталь была таким же созданием магии, как драконы. Его меч казался живым. Он не был бездушным куском стали, как остальные мечи. Он был продолжением его руки, таким же дышащим и настоящим, как сам Эймон. Эймону казалось, что это из-за того, что Вилейна велела ему добавить в расплавленный металл три капли своей крови и измельченный сапфировый порошок. — Почему сапфировый порошок? — Спросил он Вилейну после того, как меч был готов. — Потому что сапфир — это камень истины и чести. А я не знаю другого человека, который подходил бы под это описание больше тебя, — с улыбкой ответила Вилейна, глядя на него с гордостью во взгляде. — Валирийские мечи в древности создавались для конкретного человека. И в этом процессе участвовал не только кузнец. Для того, чтобы создать идеальный меч для конкретного владельца, нужен был и астроном, и ювелир, и маг крови, и жрец. Астрономы высчитывали идеальное время для ковки меча, ювелиры подбирали самый подходящий камень, а маг крови и жрец связывали жизненную силу меча с сущностью его владельца, чтобы он не подвел его в самый важный момент. И после смерти владельца меч мог навсегда остаться без нового хозяина, если среди потомков этого человека не находилось достойного. И не всегда этим достойным оказывались старший сын. Это мог быть брат, внук, сестра, дочь, племянница или племянник прежнего хозяина. — Поэтому Темная Сестра досталась отцу? Потому что он достоин? — Думаю, да. Уверена, что королева Висенья полюбила бы дядю Деймона.       С тех пор Несущий Истину ни разу не подвел Эймона. Он был не просто мечом, он действительно стал частичкой Эймона, без которой он уже не мог себя представить. И если сначала Деймон отнесся к этому открытию со скепсисом, после того, как Эймон выковал мечи для Бейлона, Люка, Алиссы и Эйны, которые в фехтовании лишь немного уступала своим братьям, Порочный Принц смягчился по отношению к «не подобающим положению валирийского принца» талантам сына. — О, смотри, топаз после огранки как будто стал ярче.       Голос Алисанны вырывает Эймона из воспоминаний и заставляет его сосредоточиться на камне в его руках. — Да. После огранки цвет топаза раскрывается сильнее, тогда как аквамарин становится прозрачнее, — соглашается Эймон.       Алисанна завороженно наблюдает за его работой, а Эймон украдкой ею любуется. Эта темноволосая девушка уже давно лишила его сердце покоя, с того самого дня, когда она набросилась на него с благодарственными объятьями. Она была всем тем, чем не были благородные девицы, которые усиленно окучивали Эймона и его братьев в столице. В ней не было ненужной жеманности, притворной скромности и лицемерия, которым были пропитаны все комплименты в его адрес от дочерей и сестер лордов. Она не носила роскошных платьев и изящных туфелек («Это ужасно неудобно! Какие мужчины счастливчики, раз могут носить сапоги и штаны!» — часто жаловалась она, несмотря на то, что в их путешествии она одевалась в такие же штаны и сапоги, что Эймон с Эдмундом), а её густые черные волосы не были собраны в высокие прически, спрятанные под сетку из драгоценных нитей. Эймон любил волосы Алисанны. Они были длинными и блестящими и казались такими мягкими, что Эймон едва удерживался от желания провести по ним пальцами, чтобы убедиться в своих предположениях. У неё были красивые полные губы, которые она часто кривила в капризной гримасе, и густые черные брови, делавшие взгляд её темных глаз немного тяжелым и пугающим. Но Эймон знал, что эти самые глаза могли сиять ярче самого чистого бриллианта, когда у Алисанны было хорошее настроение. Алисанна, несмотря на своё валирийское имя, была далека от стандартов валирийской красавицы. Но для Эймона, прожившего полтора десятка лет в окружении валирийских женщин, дикая красота Алисанны была подобна глотку свежего воздуха.       «Отец не обрадуется, когда поймет, что я не захочу жениться на валирийке», — думает Эймон, вспоминая о переговорах отца с волантийскими вельможами в поисках невесты с валирийскими корнями.       Мысль о том, что он уже представляет Алисанну своей невестой, ошеломляет его настолько, что кристалл выпадает у него из рук. Взгляд Алисанны тут же наполняется тревогой. — Эймон? — Она обхватывает его руку своими теплыми пальцами и придвигается так близко, что он чувствует тепло её тела. — С тобой всё хорошо?       Эймон не знает, что ответить на этот её вопрос.       «Прекрати мять яйца и скажи, наконец, правду!» — Вопит в его голове голос, подозрительно похожий на голос Бейлона. — Я просто подумал… — О чём? — О том, как мой отец воспримет известие о том, что все его поиски валирийской невесты для меня окажутся напрасными.       Алисанна непонимающе хлопает ресницами и отстраняется от него. Обида, мелькнувшая в её взгляде, вселяет в Эймона надежду. Он обхватывает её руку своей и прижимает к своему бешено стучащему сердцу. — Ведь мое сердце уже давно отдано одной упрямой черноволосой лучнице, которая любит обнимать едва знакомых людей, — заканчивает Эймон, со страхом ожидая реакции.       То, с какой скоростью эмоции сменяются на лице Алисанны, заставляет его усмехнуться. Шок, неверие, робкая надежда, осознание и, наконец, радость. Улыбка девушки ослепляет не меньше, чем жаркое полуденное солнце, и Эймон позволяет себе выдохнуть. Алисанна берет себя в руки и приосанивается, но улыбка с ее пухлых губ так и не сходит. — Я, конечно, думала, что предложение руки и сердца делают немного по-другому, но и так сойдет. — Она кивает на кристалл топаза, лежащий в траве. — С камнем для обручального кольца мы уже определились, не так ли, мой принц?       Эймон с радостным смехом обнял возлюбленную и прижал к своей груди, без стеснения зарывшись носом в её пышные кудри. Впервые за долгое время он чувствовал себя столь счастливым и умиротворенным. Тихое покашливание заставляет молодых людей отвлечься друг от друга. Алисанна со свистом втягивает воздух, а Эймон ругается на валирийском. Вилейна в изорванном платье, испачканном кровью и пылью, стоит перед ними с окровавленным кинжалом в руке. — Простите, что прерываю столь романтичный момент, но мне нужна помощь. — В пурпурных глазах Вилейны плещется веселье напополам со страхом. — Нам нужно перенести в лагерь одного человечка. И как можно быстрее. Боюсь, искусство завязывание узлов дается мне не так хорошо, как Люку, поэтому нам нужно спешить. Иначе мы потеряем ценного свидетеля.       Эймон и Алисанна резко встают на ноги и спешат за Вилейной, ведущей их в сторону старой септы. — Вил, что случилось? Почему ты в таком виде? А я ведь говорил, что с тобой кто-то должен пойти! А ты меня не послушалась! Гляди, к чему это привело?       «Не так я представлял день, когда решусь признаться возлюбленной в своих чувствах. Совсем не так!», — сетует он на судьбу, следуя за Вилейной, которая совсем не обращала внимания на его причитания.