Рога

Миртульские дожди принесли в Фейрун пробившие последний снег цветы, пение посевных горнов и запах черемши. Минула семидесятая зима, которую Феликс гостил в этом мире. Сущая мелочь. По эльфийским обычаям он совсем недавно отпраздновал свое совершеннолетие и получил право отринуть детское имя, данное ему при рождении, и выбрать новое, взрослое, которое пробудет с ним не одну сотню уготованных для него лет. Так Ёнбок стал Феликсом, вплел в волосы последний из подаренных матерью амулетов и наконец окончил школьное обучение, вступая в новую главу своей жизни. В своих кругах он считался неопытным еще совсем юным альфой. А еще его народ больше любых других ценил обособленность и ревностно чтил свою неприкосновенность. Город, в котором Феликс родился и вырос, был запрятан глубоко в лесистую часть материка, вдали от прочей цивилизации. Так что не было ничего удивительного в том, что никогда прежде он не видел таких, как Чан. И хоть Феликс был многим старше своего нового учителя, а судя по нейтральному запаху дорожной пыли и кожаных ремней, тот был всего лишь бетой, исходящая от него энергетика не оставила пространства для сомнений. Чан был тут главным. Не потребовалось никаких феромонов, чтобы рядом с ним Феликс почувствовал себя едва опушившимся щенком. Он представился, почтительно склонив голову: — Ли Феликс из Велталара, господин Бан. Направлен к вам учеником по решению моего наставника за особые успехи в управлении Плетением. — Я знаю, за что Со тебя направил. Он мне три дня покоя не давал. Трещал о том, какой ты замечательный, ну просто юное дарование… Даром что бабку мою пережил. Голос Бан Кристофера Чана — прославленного ветерана Великой Войны, легендарного боевого мага, загадочного нелюдимого отшельника, славящегося своим непростым характером — оказался совсем не таким величественным, как его внушительный список регалий. И не таким устрашающим, как его внешний вид. Пока Чан молчал, изучая его оценивающим взглядом, Феликс бессовестно пялился. Перед ним стоял крепко сложенный тифлинг, облаченный в темную подогнанную с точностью до миллиметра одежду. По открытым рукам, вдоль резных мышц и жестких зубристых чешуек кожи, вились узоры диковинных татуировок. Кожа была светлее, чем у тифлингов в учебнике, который приходилось читать Феликсу, но все еще поражала своей экзотичностью. Отливала в красный, блестела на солнце, на вид была намного более плотной и гладкой, чем кожа эльфа или человека. Длинный демонический хвост мирно покачивался у самой земли. А еще были рога. Толстые, не похожие ни на какие другие рога животных, живших в родных Феликсу лесах. Они лежали вдоль теменной части головы и лихо загибались вверх темными, словно обугленными остриями. Захотелось их потрогать, чтобы узнать, какие они наощупь, но конечно об этом не могло было быть и речи. Между рогами на лицо падали очень прямые, выглаженные, будто мокрые волосы. И из-под этих острых прядок на Феликса смотрели страшные потусторонние глаза. Флуоресцентные желтые радужки в черных как дыры глазницах. Внешность, как у демонов, которыми сестрицы пугали Феликса, когда он был еще совсем крошечный. Обычный не самый глубокий мужской голос. Скучающие интонации уставшего человека. — Дождемся второго и дальше двинемся пешком. Я живу выше, в горах, а лошадей у меня не водится, так что надеюсь, расхваленных твоим наставником навыков хватит, чтобы управиться с поклажей. Феликс обстоятельно кивнул. Чан продолжил, отмахиваясь от его бесцеремонного взгляда когтистой рукой. На пальцах тоже были татуировки. — Буду с тобой честен, я не рвался быть вашим учителем. Я не люблю гостей, а уж тем более соседствовать с кем-либо, и буду очень тебе признателен, если ты постараешься уважать мои личные границы. Феликс кивнул снова, потом еще раз — для верности, и наконец сообразил отвернуться в ту сторону, откуда из-за поворота выглядывала дорога, по которой он сам не так давно прибыл в эту отдаленную горную глушь. — Второй ученик, верно? Вы взяли двоих учеников, — сказал он не требующую проговаривания информацию, лишь бы не стоять в тишине. — Правильнее было бы сказать, что вас мне навязали. Чан тяжело вздохнул, вызвав стыд за то, что Феликс пришел сюда, чтобы нарушить его покой. И эта неловкость держалась до тех самых пор, пока из-за поросшей зеленым кустарником скалы не показалась карета. Не повозка, не экипаж, а самая настоящая дорогая богатая карета. И как она только забралась так высоко по здешним дорогам? — Ты говоришь на Суганри? — вдруг спросил Чан, пока Феликс с плохо сдерживаемой брезгливостью любовался, как кучер натянул поводья, останавливая белоснежных украшенных перьями лошадей, и из-за дверцы этого позолоченного безобразия появился человек. — Я говорю на пяти языках помимо всеобщего, — отчеканил Феликс. Коротко глянул на учителя, но тот не удосужился ни впечатлиться, ни похвалить его. — Перейдем на него. Аратанг закрытая страна, и мне сообщили, что принц не вполне владеет всеобщим. Вышедший из кареты человек поднял руку и медленным сладким движением взмахнул ею в воздухе, нарисовав восьмерку. Такая это была форма приветствия, видимо. И пока он дефилировал к ним навстречу, Феликс со злорадством прощался с любой неловкостью за себя самого. На фоне этого он сразу почувствовал себя очень уверенно. — Хёнджин, — коротко представился человек, встав перед ними в третьей позиции. Голос был довольно высокий, а произношение какое-то тягучее, как будто ему было лень выговорить даже собственное имя. По этому и без запаха было понятно, что он альфа. Он нес свою половую принадлежность пред собой как знамя, демонстрировал ее в каждом движении руки, в прямой как столб спине и хищном прищуре глаз. Но и пах он широко, свободно, совсем себя не сдерживая. Чем-то цветочным, дурманяще-сладким. Феликс инстинктивно напрягся, почувствовал выступивший на шее под волосами пот и натянуто улыбнулся, показывая зубы. Сказал на Суганри, изображая эту специфическую, «в нос» интонацию: — Ваше Высочество. Его Высочество приветственно кивнуло в его сторону, очевидно не улавливая сарказма. За последний месяц, в который Феликс готовился к этому первому в своей жизни настоящему путешествию, он успел многое узнать про Хвана Хёнджина — принца Аратангского, в возрасте двадцати лет обрётшего невиданную чародейскую силу. Сила эта была необузданная, дикая, очевидно нагулянная матерью королевой при каких-то загадочных обстоятельствах. Огранить силу, впрочем, не получилось ни у каких придворных волшебников, так что она так и оставалась неуправляемым сгустком магической энергии, доставшейся избалованному и ветреному человеку. Проклятье Аратангского двора, слухи о котором за четыре года расползлись по всем королевствам. Феликс в принципе людей недолюбливал. Раса мелочных склочных существ, зацикленных на власти и демонстрации собственной важности. Совершенно, с его точки зрения, не обоснованной. А глядя на Хёнджина, на его блаженный с поволокой взгляд и вымазанные чем-то блестящим губы, в принципе было сложно испытывать что-либо, кроме раздражения. Раздражал сам тот факт, что ему придется учиться бок о бок с этим недарозумением, не знающим ни всеобщего языка, ни основ контроля над Плетением. С человеком, заслужившим место не собственным трудом, а происхождением и богатством. Но были в сложившейся ситуации и приятные стороны. Феликс привык быть лучшим. Всеми любимым, дисциплинированным. Одобряемым. И кажется в обозримой перспективе ничто этому статусу не угрожало. Новость о том, что добираться до их нового дома придется пешком, была воспринята Его Сиятельством с вызывающей уважение стойкостью. От внимания Феликса впрочем не ускользнуло то мгновение, когда красивое лицо исказилось возмущением. Не сдержавшись, Феликс тихонечко усмехнулся, глядя на эти искривленные губы и поджавшийся подбородок. А потом они трое посмотрели в сторону кареты, и смеяться расхотелось. Красный от натуги кучер разгружал грузовой отсек, и постепенно рядом росла пирамида вещей. Резные сундуки, перевязанные тонкими канатами коробки, кожаные свертки аккуратно складывались друг на друга, и когда человек закончил, получившаяся куча доставала бедняге до груди. Феликс подошел поближе и добавил туда свои вещи. Две сумы, до этих пор казавшиеся ему довольно внушительными. Одна из них была доверху заполнена книгами и учебниками. Феликс подозревал, что господин Бан может устроить проверку его теоретических знаний, но не был уверен, какая именно дисциплина его заинтересует, так что на всякий случай взял все. — Справишься, — скорее утвердил, чем спросил Чан. Интонация была дружелюбная, почти подбадривающая. Но лишь один раз взглянув в его невозмутимое лицо, Феликс тут же понял, что это проверка. Задача не была сложной. Феликс с ходу вспомнил несколько разных заклинаний, которые помогли бы ему выполнить ее, оставалось только выбрать наиболее эффективное. А не расстреливать квиклингов из пушки, как говорила его мама. Заклинание левитации напрашивалось, но требовало слишком много концентрации, особенно для такого большого количества предметов. Телекинез не был его сильной стороной, к тому же с ним было легко переборщить. Одно неловкое движение, и королевские наряды придется собирать по всему лесу. Не мог же он допустить такого печального исхода? — Помочь? — мурлыкнул Хёнджин и зачем-то положил руку ему на плечо, как будто они были давними соратниками, а не только что познакомились. Люди и их возмутительная тактильность… Феликс даже подумал, что быть может, телекинез — не такая уж и плохая идея. — Отойди, пожалуйста, — ответил он, отодвигая от себя Хёнджина. А потом раскрыл свои длинные рукава, обнажил руки до локтей и начал плести заклинание, наконец определившись. Несколько слов древнего языка приятно свернулись на языке, Феликс прикрыл глаза, настроился на тонкое звучание Плетения и кончиками пальцев тронул магические нити, пронизывающие пространство вокруг него. Больше жизни он любил эти мгновения сонастройки со вселенной, с той ее стороной, которая была скрыта от существ, не обладающих достаточной чуткостью, чтобы заметить ее. Он сам долгие годы учился обращаться к этой части мира, методично и медленно выстраивал с ней отношения, которые позволили ему черпать сокрытую в Плетении силу. И до сих пор каждый раз, соприкасаясь с ним, Феликс чувствовал невероятную благодарность, уважение и почти что религиозный трепет. Энергия наполнила руки теплом, и когда Феликс почувствовал, что готов, он открыл глаза и широким движением нарисовал в воздухе несколько линий. Следуя его движениям, вокруг горы вещей, у самой земли появилось сначала тонкое, а потом и более заметное сияние. Заклинание магического щита, обычно предназначающееся для обороны, создало под вещами отливающую голубым поверхность, как будто сотканную из лунного света. И когда щит был наконец полностью готов, Феликс выпустил из легких весь воздух, сконцентрировался и одним направленным ментальным усилием оторвал его от земли, как на гигантском блюде поднимая в воздух все лежащие на нем вещи. — Вы, эльфы, удивительно красивы, когда колдуете, — неуместно сказал Хёнджин и сделал что-то абсолютно недопустимое. Провел пальцами по его уху, воспользовавшись тем, что Феликс еще не до конца отпустил концентрацию и вернулся во внешний мир. Тихим переливом зазвенели тонкие как рыбья чешуя сережки, нервные окончания встрепенулись, волоски на коже встали дыбом то ли он неожиданного прикосновения, то ли от дикого хлесткого возмущения, прошедшего через такое расслабленное еще секунду назад тело. Феликс почувствовал, как активизировалась собственная запаховая железа. Что-то первобытное встрепенулось в душе, захотелось поставить выскочку на место, высказать ему, где он видал его грязные человеческие руки, его неуместные комплиментики и его смехотворную кучу вещей, с которой ему пришлось возиться. Но ничего из этого он не сделал, потому что голос вдруг подал Чан, желающий обратить на себя внимание: — Справился. Лицо у него было такое, как будто он наблюдал не за прериканием двух альф, а за дракой двух петухов. Феликс моментально улыбнулся, как делал каждый раз, когда пытался сдержать свои настоящие эмоции. — Вы, люди, удивительно бестактны, когда пытаетесь сделать комплимент, — не размыкая зубов, проговорил он. — Это не было сложно, — добавил, на этот раз обращаясь к Чану. Хотелось получить похвалу, хотя бы вскользь брошенное одобрение, так что он изо всех сил всматривался в его лицо, улавливая каждое тонкое изменение в мимике. Но вместо всего этого Чан заговорил строго и холодно. И каждая новая его реплика была словно стрела, прибивающая Феликса к земле. — Изящное решение, но твоя скорость никуда не годится. Какой прок в бою от твоего щита, если у тебя уходит несколько минут на то, чтобы сотворить его? Плотность тоже оставляет желать лучшего. Посмотри, как истончается он по краям. Вот здесь, и тут тоже… Я даже отсюда вижу как минимум две слабые точки, а знаешь, сколько их должно быть? Феликс спрятал руки обратно в рукава. Он бы и сам целиком куда-нибудь бы спрятался, если бы была такая возможность. — Ноль, — закончил Чан, не дождавшись ответа. После такого унижения стало плевать и на Хёнджина, и на все остальное. Они наконец двинулись в путь. Феликс молча следовал за Чаном, какой-то частью сознания продолжая удерживать концентрацию на заклинании. Они долго петляли по узким малозаметным тропам, и чем больше Феликс пытался запомнить дорогу, тем больше путался в опознавательных знаках. Дикая природа была для него вторым домом, и хоть здешние леса были совсем не похожи на те бурные влажные чащи, в которых он провел детство, ориентироваться в них он мог также легко, как читать на родном языке. Так что он почти сразу догадался, что в ощущаемой им путанице не обошлось без магического вмешательства. В поисках подтверждений своей догадки, он всмотрелся в фигуру Чана, и наконец заметил это. Быстрые, словно случайные движения пальцев. Если достаточно сконцентрироваться, Феликс даже мог разобрать отдельные знаки, которые Чан воплощал своей спокойно опущенной вдоль тела рукой. То были знаки школы иллюзий, но как быстро и легко он творил их! Это было невероятно. Восхищение и уважение тут же вытеснили обиду, в которой успел закиснуть его разум. Феликс напомнил себе, кто перед ним. Что критика от мастера такого уровня — это именно то, зачем он прибыл сюда, бесценная возможность, за которую дрались многие, но которой удостоился именно он. На смену огорчению вернулся азарт и желание показать себя с наилучшей стороны, и Феликс ускорил шаг. Со временем лес поредел, и на смену деревьям пришли появляющиеся то тут, то там отвесные утесы и острые скалистые шпили причудливых форм. Воздух на этой высоте был более легким, а редкие облака проплывали над их головами как-то непривычно близко. Миновав очередной крутой подъем, они вышли на каменное плато. Неожиданный поток ветра ударил в лицо, Феликс на секунду задохнулся, потерялся в плотной стене воздуха, и тут же наткнулся на Чана, внимательно заглянувшего, казалось, в самую глубь его души. — Порядок? Феликс выровнял дыхание, проверил свою связь с заклинанием, удостоверился, что и щит, и лежащие на нем вещи, и замыкающий их цепочку Хёнджин на месте. Кивнул с искренней благодарностью за проявленное беспокойство: — В полном. — Почти пришли. Скоро передохнешь. И в подтверждении своих слов, Чан сложил пальцами руки один, второй, третий знак —Феликс с трудом различал их, настолько плавными и естественными были его движения — и одна из скал, находившаяся впереди них, растворилась, истлела в воздухе. За открывшимся проходом оказалась расщелина, со всех сторон окруженная зелеными от мелкой поросли камнями. В глубине пространства располагался удивительной красоты дом, выложенный из массивных гранитных плит. Архитектура этого здания словно повторяла окружающий пейзаж, была величественной и при этом отталкивающей одновременно. Они поднялись к дому по широкой лестнице, и Чан снова сотворил скалу, отделяющую его жилье от окружающего мира. Феликсу было не по себе от этого места. Он не сразу понял, что именно его беспокоит, но потом наконец сформулировал эту неприятную, почти пугающую мысль: Чан живет здесь совсем один. Словно перехватив его мрачные размышления, Чан сказал: — Не пугайтесь Берри. — Берри? — спросил Хёнджин, изо всех сил делающий вид, что дорога совсем его не вымотала. — Почему мы должны испугаться?.. — пробормотал Феликс. И тут же потерял последние крохи и без того истощенной концентрации. Сундуки, сумки и свертки с грохотом повалились на каменный пол. Феликс в ужасе отступил назад, не в силах поверить своим глазам. Хёнджин над ухом вскрикнул так, как будто его ранили. Чан рассмеялся, впервые с самой их первой встречи проявляя хоть какое-то довольство. Чудовищного размера черный двуглавый цербер, появившийся из глубин дома, сделал один мощный прыжок и разом очутился настолько близко, что Феликс не удержался и повалился на пол, запутавшись в своих длинных одеждах. Две жуткие уродливые пасти клацали зубами в непосредственной близости от его лица. Пахло от существа кровью и сырыми потрохами. Липкие нити слюны облепили Феликса, пока обе головы по очереди обнюхивали его. Назвать это адское создание Берри… приятно было знать, что его новому учителю не было чуждо некоторое чувство юмора. — Вы ей понравились, Ваше Высочество, — ласково произнес Чан, когда пес — если это вообще можно было так назвать — переключился на Хёнджина. Хёнджин протестующее попискивал, пока его вылизывали. Когда Берри наигралась и с жутким утробным ворчанием свернулась в углу вестибюля возле входной двери, они наконец смогли войти внутрь. До того столь немногословный Чан повел их за собой, чтобы показать дом, и заговорил сплошным размеренным монологом, явно подготовленным заранее. — Магический ковен, в котором мне по долгу службы приходится состоять, накладывает на своих членов определенные обязательства. Подготовка новобранцев — одна из таких задач, которую, впрочем, я успешно многие годы избегал… Кухня. Готовим по очереди. Трапезничайте в большом зале или у себя, или где угодно еще, мне все равно, только в лабораторию еду не тащите. Феликс старался держаться максимально близко, чтобы не упустить ни слова, и пару раз был в сантиметре от того, чтобы наступить учителю на хвост. — Когда война закончилась, какое-то время была такая неразбериха, что до рекрутов никому не было дела. А потом… наверное, нам всем просто хотелось отдохнуть. Каждый забился в свой угол, чтобы зализать раны и оплакать ушедших. Я обосновался здесь. Прекрасное, тихое место. Построил дом. Только для себя. Не думал, что когда-нибудь придется подселять сюда гостей. Чан остановился у подножья лестницы, ведущей на третий этаж, и повернулся к ним лицом. — Верх — мой. Подниметесь — убью, — очень спокойно сказал он, и прежде чем продолжить, сделал жутковатую паузу. — По левую руку: библиотека, лаборатория, умывальня. А в конце коридора… что ж, обычно я храню там результаты экспериментов и ненужную мебель. Но вы сделаете из нее свою спальню. Феликс не стал ничего говорить, потому что чувствовал, что уж в этом вопросе Хёнджин не подведет и возьмет удар на себя. Тот и правда не заставил себя ждать, нервно рассмеявшись: — Нашу? Жить вместе? — Могу на коврике постелить, рядом с Берри. Хёнджин открыл рот, чтобы что-то сказать, но по-видимому передумал и промолчал. Постоял немного, разглядывая Феликса с ног до головы. Затем снова открыл рот и снова не сказал ни слова. Его негодование было таким осязаемым, что им, казалось, заполнилось все пространство от пола до потолка. Налюбовавшись на его мучения, Чан объяснил: — Боюсь тебя расстроить, Хёнджинни, но твой титул здесь не имеет никакого значения. К тому же, лишних комнат у меня и правда нет. А еще, я не учитель. Я воин. И все, что я могу для вас сделать — обучить так, как учился я сам. Ничто так не помогало мне становиться лучше, как соперничество. Поэтому я и сказал ковену, что возьму не одного, а двоих. А теперь говорю вам, что ваше первое испытание ждет вас в тренировочном зале подвала. Проигравшему выпадет честь разобрать вашу комнату и сделать ее пригодной для жизни. Ручками, без помощи магии. Честная конкуренция и благородный труд. Договорились? И в завершении своей речи, Чан улыбнулся. С очень дружелюбным прищуром. Так внезапно, как будто на его демоническое лицо натянули гримасу другого человека. Конкуренцию Феликс уважал. Ему не терпелось как-нибудь проявить себя, и хотя он был полностью уверен в своей победе, какое бы испытание Чан им не уготовил, расслабляться было бы глупо. В конце концов, он еще не видел Хёнджина в деле, хотя из всего, что он успел о нем узнать, не следовало, что в его рукаве так уж много козырей. Принц Аратангский был больше знаменит роскошными балами и любовными скандалами, чем успехами в магическом ремесле. Подвал оказался намного более просторным, чем можно было бы ожидать. По сравнению с довольно скромной жилой частью дома, это пространство было по-настоящему впечатляющим. Стены из массивных черных плит, подернутых проседью мраморного узора. Защитные руны, тонкой резьбой покрывающие колонны по обе стороны от входного прохода. Факелы, которые вспыхнули сами, как будто отреагировав на их появление, и разгорелись без дыма и звука удивительным белым огнем, освещая широкий зал. Ровный как замерзшее озеро пол был монолитным и каким-то шершавым, как будто его отлили из вулканической магмы. В центре зала его покрывала спираль слегка стертого узора, напоминающая своими очертаниями древние боевые арены. Вдоль одной стены выстроились невиданные Феликсу устройства и приспособления, отдаленно похожие на тренировочное оборудование. Другая от пола до потолка была завешена оружием. Мечи с экзотическими изгибами, явно собранные по всему Фейруну, арбалеты трех разных размеров, кинжалы, покрытые тонким орнаментом. Воздух здесь пах озоном, как в минуту перед грозой, а все предметы были расположены в пугающей строгости, каждому элементу оснащения отводилось свое точно выверенное место. Феликс с самого начала, еще только войдя в этот дом, заметил, насколько педантичным был его владелец. — Тал’урун, — сказал Чан с безупречным горловым «р», характерным языку древних, и протянул им две идентичные шкатулки, гладкие и ровные, без единого украшения. — Сердце Бездны. Феликс заглянул внутрь и увидел крошечный кристалл, по форме напоминающий кувшинку. — Такие кристаллы можно найти в пещерах неподалеку. Если спуститься достаточно глубоко и знать, где искать. Существует поверие, что в таких местах защитная оболочка нашего мира истончается, и при должном старании удастся выглянуть, если можно так выразиться, «наружу». К сожалению, рассказать, действительно ли это так, некому. Хотя многие пытались. Считается, что контакт со «внешним» для уроженцев этого уровня смертелен. Но кто знает, может, единожды побывав там, никто просто не захотел возвращаться? — Чан помолчал. Феликс глянул в его лицо, пытаясь разобрать сокрытую в нем эмоцию. Разглядывать светящиеся в полутьме подвала глаза была намного интереснее, чем вглядываться в кристалл. Не обращая на его взгляд никакого внимания, Чан продолжил: — На местах попыток этих несчастных начинает расти Тал’урун. Вроде как это внешний уровень пробивается в нашу реальность. Хотя в конечном итоге, все это просто глупые легенды и приятные безделушки. — Красивая история, — сказал Хёнджин. И Феликс заметил, что тот тоже пялится на Чана, а не в шкатулку. Тифлинг протянул руки, забирая шкатулки обратно. Произнес какое-то короткое заклинание, и обе коробочки захлопнулись, а после швы на них затянулись, превращая их в идеально ровные без единой выемки кубы. — Короб из пламенного оникса. Чтобы разбить такой, нужен точный и сконцентрированный удар. Это физический барьер. Он раскрыл ладони и совсем легонько подтолкнул эти два черных куба вверх. Шкатулки тут же взлетели, как выпорхнувшие из его рук птицы, несколько раз крутанулись в воздухе и зависли под потолком в двух разных сторонах зала. — Платиновый щит веры, — продолжил Чан и красивым широким движением, как в каком-то странном танце, начал плести заклинание. — Более совершенная версия заклинания, что сегодня использовал ты, эльф. Имеет практически абсолютное сопротивление физическому урону. Вам придется быть изобретальными, чтобы пробиться сквозь него. Это барьер магический. Две сияющие сферы с мягким электрическим гулом сотворились в воздухе вокруг парящих шкатулок. Чан отошел вглубь помещения, скрываясь в тенях у самой стены, и напоследок сказал, не утруждая себя слишком развернутыми инструкциями: — Уничтожьте свой Тал’урун. Вот оно — то самое испытание, которого Феликс так ждал. Азарт, чувство соперничества и желание произвести впечатление на своего нового учителя наполнили кровь возбуждением. Пришлось сделать паузу и усилием воли успокоить себя, чтобы не броситься очертя голову выполнять задачу. Действовать следовало планомерно и аккуратно. Два барьера — два разных метода преодоления. И первый из них, магический, был той еще задачкой. Платиновый щит веры — редкое и сложное заклинание, относящееся к школе ограждения, Феликс много читал про него, но никогда прежде не сталкивался с ним лицом к лицу. Он подошел поближе к своей цели, потихоньку настраиваясь на энергетику Плетения, и судорожно начал перебирать в голове все доступные ему заклинания. А потом не сдержался и глянул на Хёнджина. И с ужасом обнаружил, что тот не испытывает и доли такого же замешательства. Хёнджин скинул с плеч свою узорчатую накидку и стоял с закрытыми глазами и обращенными к потолку ладонями, словно медитировал. Он не сомневался и не медлил. А еще, он ничего не говорил и не складывал руками ни одного знака, но не оставалось никаких сомнений в том, что прямо сейчас он колдует. Феликс никогда прежде не видел такого стиля обращения с магией. Дыхание Хёнджина становилось все громче, грудь под полупрозрачным одеянием поднималась и опускалась, а затем начала светиться, как будто в плену его грудной клетки всходило солнце. Многочисленные лежащие на груди украшения затрепетали. Процесс был красивым, почти божественным, Феликс и сам не заметил, как засмотрелся на усиливающееся сияние. А пару секунд спустя, Хёнджин открыл глаза, направил ладони вперед, и из них в летающую под потолком сферу устремился луч мощной энергии. Свет был ярким настолько, что на мгновение ослепил глаза, и в этой дезориентации Феликс было решил, что проиграл. Но когда полутьма вернулась в зал, и он вновь прозрел, две сияющие сферы с сокрытыми в них черными шкатулками все также висели под потолком, как будто ничего и не произошло. Атака Хёнджина, хоть и была впечатляющей, все-таки не смогла пробиться через магический барьер. Принц пораженно вращал головой, глядя то на Чана, то на свою цель, и дышал как после тяжелой тренировки. Феликс не удержался рассмеяться — такое у него было оскорбленое выражение лица, и тут же поймал на себе злобный взгляд. Неудача соперника придала ему уверенности. Он будет умнее. Щит веры требовал к себе более нежного обращения, нежели простая атака в лоб, и ему как раз пришло в голову, что сможет ему противостоять. Феликс опустился на одно колено и положил обе ладони на пол, плотно прижав их друг к другу. Заклинание тихим стихотворением слетело с его губ, он старался не смотреть ни на что и ни на кого, кроме своих рук, обращался к Плетению, поминал духов своего родного леса и просил даровать себе силы. Это был трепетный, почти интимный момент. Тянущая боль зародилась в плечах, острым чувством прокатилась вдоль всей длины рук и наконец пробилась наружу из тыльной стороны ладони маленьким зеленым росточком. На физическом уровне этот процесс был далек от приятного, но странным мазохистическим образом Феликсу нравилось испытывать это ощущение. Позволяя дикой силе природы пройти сквозь себя, становясь почвой, через которую могло прорасти что-то могучее и прекрасное, он чувствовал, что становится частью чего-то большего. Росток тоненькой ниточкой вытянулся вверх и родил на самом своем кончике трогательный зеленый листочек. Феликс повторил заклинание, посылая в руки один поток энергии за другим. Постепенно из его ладоней появлялся красивый витой стебель. Периферией своих чувств он слышал, как Хёнджин повторяет свою атаку, но в глубине души понимал, что та не сработает и во второй раз, так что был абсолютно спокоен. Когда стебель наконец достиг магической сферы, его толщина у основания уже была размером с кулак. Руки жгло, ко взмокшему лбу прилипли мешающиеся волосы, которые не было возможности смахнуть. Феликс глянул наверх, в последний раз направил в стебель энергию, и растение покрыло сияющую сферу тонким переплетом ветвей. Феликс почти мог почувствовать магию Чана наощупь, настолько крепка была его связь с растением. Управляя ветвями, он не пытался раздавить щит, не пытался силой пробиться сквозь него, он лишь направлял стебель, чтобы тот рос сквозь этот защитный барьер, как растения умеют расти сквозь самую твердую горную породу. Второй луч света, выпущенный Хёнджином в свою цель, ослепил зал. Феликс не отвлекался. Одним лишь слухом он чувствовал, что противника постигла очередная неудача. Концентрация достигла своего пика, время словно замедлилось, казалось, что ничего не происходит, сфера, уже полностью покрытая зеленью, продолжала спокойно мерцать. А потом наконец один из стеблей проник внутрь, создал крошечную трещинку и юрким ужом просочился в нее. Это был успех. Стебелек рос, а вместе с ним росла и трещина в щите, и постепенно сфера изнутри заполнилась ветвями… и наконец они разорвали ее. Феликс отпустил связь с заклинанием, позволил стеблю сначала стать мягким, а затем и вовсе истлеть, не оставив после себя ничего, кроме жуткой усталости в руках. Наконец он мог немного передохнуть. Он сел на пятки, отвел свои длинные волосы за плечи, размял влажную шею. Над его головой, там, где совсем недавно была сияющая сфера, остался лишь ничем не защищенный ониксовый куб. В нескольких шагах впереди покрасневший от усталости и негодования Хёнджин сверлил его взглядом. Его некогда уложенные назад волосы растрепались, темные пряди вились в потоках ветра, творимых его собственной энергией, которую он, очевидно, не очень хорошо контролировал. Феликсу льстила эта его злость, так что он не стал себя сдерживать и кокетливо улыбнулся. Победа была у него в кармане. Оставалось только разбить физическую оболочку, но это не должно было стать проблемой. Он сходу мог вспомнить несколько заклинаний, которые смогли бы создать удар достаточной силы. Магическая стрела или Бросок Зефиры, скажем… И тут Хёнджин отмер. Вздернул подбородок, скорчил такое лицо, как будто на его глазах только что произошло что-то совершенно ничтожное. И начал вдруг снимать с себя все свои бесконечные цацки и кидать их прямо себе под ноги. С красивым звоном на каменный пол отправились золотые кольца браслетов, длинный пояс с гремучими капельками бусин, амулет с груди и несколько тонких ниток ожерелий. Кольца падали с пальцев, катились по полу в разные стороны, а когда он наконец закончил, то почти что стал похож на обычного смертного. И в этом новом образе, отринув все лишнее, он ослабил шнуровку на груди, вскинул голову и пространство вокруг него загудело от зарождающейся в нем энергии. Феликс понимал, что стоит поторапливаться, и уже даже начал складывать первые знаки для атакующего заклинания, но тут пол под ним задрожал, и он снова уставился на Хёнджина, не в силах сосредоточиться ни на чем другом. Картина была страшной. Создавалось ощущение, что еще немного, и принц Аратангский взорвется — так сильно было напряжение, исходящее от него. По всему залу гулял ветер, мечи, висящие на стене, с неприятным лязгом загремели, Феликс в ужасе глянул в ту сторону, где прежде стоял Чан, но никого там не увидел. «Он нас всех погубит!» — пронеслась в голове паническая мысль. И тут Хёнджин закричал. А вместе с криком из него вырвался свет, съедающий все на своем пути. В каком-то смысле, это действительно напоминало взрыв. Феликс снова ослеп. В этом белоснежной яркости не было боли, но он слышал, как со всех сторон что-то грохотало. Это падали со стен и столов вещи и трещали механизмы. А затем вверху над головами послышалось два мощных хлопка, и на руки Феликса, которыми он пытался прикрыться от устрашающего звука, посыпался черный ониксовый песок. После того как оглушающая яркость наконец отступила, глаза еще долго не могли придти в себя. Пространство вокруг, казалось, отсутствовало вовсе, перед взором мелькали неясные пятна, дезориентация и обида были сильны настолько, что горло сжало болезненным спазмом. — Я победил, — восторженным голосом объявил Хёнджин. Феликс услышал его звучное захлебывающееся счастьем дыхание. А затем и увидел тоже. Пьяную эйфорию в глазах, и как он облизнулся, сияя белоснежными злыми зубами. — Идиот, — сказал откуда-то тяжелый как упавший булыжник голос Чана. — Ты уничтожил цель соперника. Ты нарушил правила, а значит — проиграл. Тифлинг приблизился, с отвращением осматривая упавшие на пол и разбросанные в беспорядке клинки. — Значит… — аккуратно начал Феликс, от переполняющих его эмоций переходя на всеобщий язык, — я выиграл? — А разве ты выполнил свою задачу? — из-за хищного поворота головы снова появился этот жуткий, прошибающий насквозь взгляд. — Нет, но… я бы выполнил ее, если бы не он. — Никакого «бы». Ты позволил ему помешать выполнению своей цели, а значит, поступил еще глупее него. — Бред! Посмотрите, кристалл уничтожен. Я всего лишь сделал то, что было велено, — возмутился Хёнджин и в доказательство провел подошвой по полу, втирая в него крошку того, что когда-то было шкатулкой и находящимся в ней Сердцем Бездны. Феликс чувствовал, как по помещению расходится запах его феромонов. В цветочной сладости он наконец смог разобрать жасмин, а злость примешивала к этому навязчивому запаху что-то горькое, напоминающее разогретую на солнце патоку. Собственное тело отреагировало мгновенно. Феликс оскалился, чувствуя, как здоровый дух соперничества перерастает во что-то неуправляемое и первобытное. — Тебе следует научиться держать себя в руках, ваше святейшество, — прошипел он и сделал пару шагов навстречу, неся с собой свой запах, свое негодование и свою уязвленную гордость. — Я не с тобой разговариваю, эльф, — тут же подхватил перепалку Хёнджин, нависая. Рост был на его стороне. — Сережки снять забыл. Может быть, без них получилось бы лучше? — Вы поглядите-ка, грядка заговорила. — Мол-чать, — по слогам произнес Чан, и в такт его голосу их шеи обвили два жгучих алых терновых кнута. Кнут натянулся, дернул Феликса назад, впиваясь в кожу острыми шипами, и не в силах противостоять этой магии, он вновь осел на колени. Хёнджин с прижатой к самому полу головой рычал и дергался, как пойманный за шкирку зверь. — Вы не смеете со мной так обращаться! — Я смею все, что мне только вздумается, мальчик. — Я выше вас по статусу. И вы будете слушаться. Голос у Хёнджина был хриплый, сдавленный. Феликс и по себе чувствовал, что стоит Чану еще немного натянуть сотворенный им кнут, и он задохнется. Ему уже просто хотелось, чтобы все кончилось. Ситуация свернула совсем не туда, куда он планировал. — Попробуй, — прогремело откуда-то сверху. И Хёнджин попробовал. Всплеск его феромонов был таким мощным, что Феликс почувствовал, как против воли у него разжимаются кулаки и прижимаются к голове уши. Голос, которым Хёнджин приказал: — Отпусти, — был властным и громким, как у командующего многотысячной армией. А потом произошло то, чего Феликс никак не мог ожидать. То, чему он не сразу смог найти объяснение. А когда нашел — подумал, что ему показалось. Терновые кнуты, удерживающие их за шеи, осыпались мелкодисперсной магической пылью, из-за чего сразу задышалось легко и свободно. Но удивительней всего было даже не то, что Чан отошел, буквально попятился назад. А то, как он это сделал. Бан Кристофер Чан — великий боевой маг, их уважаемый учитель, ветеран большой войны, чей список регалий можно было продолжать и продолжать — стоял перед ними, опустив взгляд в пол, как нашкодивший щенок. Тифлинговский демонический хвост вздрогнул и испуганно лег вплотную к ногам. Загнутые уши с диковинными острыми шипами, свойственными представителям его расы, прижались к голове. А еще, его нейтральный, почти незаметный запах вдруг резко переменился. И Феликс безошибочно почувствовал, что перед ним омега. Запах ландышей и свежесорванной травы — тонкий, родной, успокаивающий. Феликс сразу вспомнил маму, ее мягкие согревающие ладони на своих щеках. Он и не подозревал, что представитель другой расы может пахнуть настолько привычно… Пахнуть, как дом. — Ты — омега, — потрясенно сказал Хёнджин. Он был поражен настолько, что моментально успокоился. Это чувствовалось и в голосе, и в изменившейся энергетике, пронизывающей воздух. Несколько мгновений все трое молчали. Феликс видел, как трепещут ноздри Чана, как кривится его лицо и перекатываются мышцы на напрягшихся татуированных руках. — Ко мне следует обращаться на «вы», щенок, — процедил он. И наконец снова посмотрел на Хёнджина. Чан оказался рядом так быстро, что следом за его рывком в воздухе поднялся поток ветра. Красноватые когтистые лапы скрутили Хёнджину руки, Чан прижал его лицо к каменному полу, а потом сделал что-то совсем унизительное. Наступил на щеку подошвой своего сапога, заглушая рвущиеся из Хёнджина крики. — Расскажи мне, что ты собираешься с этим делать? Я весь во внимании. Хёнджин вырывался, издавая нечленораздельные слюнявые звуки. Вероятно, он не смог бы ответить, даже если бы захотел. — Пожалуйста, отпустите его, — вклинился Феликс быстрее, чем смог сообразить, что делает. Чан глянул на него из-под опущенных бровей, так что Феликс тут же пожалел, что подал голос. Но и молчать он не мог, надо было сделать хоть что-нибудь, чтобы этот ужас прекратился. — Он сожалеет, что так вышло. Мы… сожалеем. Ничто не поменялось для нас, учитель. Позвольте нам доказать свое глубочайшее уважение. Чан посмотрел на трепыхающегося под ним альфу и благосклонно снял с него ногу. — Значит, так, — начал он, переведя дух, чтобы сделаться на тон спокойнее, — вы подбираете свои звериные замашки и с этой минуты держите свою вонь под контролем. Оба. К тебе это тоже относится, ушастый. Феликс поспешно кивнул. Чан продолжил: — Меньше всего мне хочется наблюдать за тем, как петушатся друг перед другом две псины, воюющие за территорию. У вас здесь все равно ничего вашего больше нет. Вся эта территория — моя. Усекли? — Чан склонился вниз, обращаясь к лежащему на полу человеку. — Не слышу, Ваше Высочество. — Усек. Отпустите, пожалуйста, — выдавил Хёнджин, уткнувшийся в мокрый от собственной слюны пол. Чан выпустил его руки из захвата и отошел на несколько шагов, позволяя ему подняться. И напоследок добавил: — И еще кое что. Тему эту мы больше не поднимаем. Ни при каких обстоятельствах. А теперь пошевеливайтесь. Вас ждет очень, очень много работы.