Рассвет

Что ж, я думаю это конец. Она лежала в постели стараясь притворится спящей, хотя они оба знали, что заснуть им сегодня не удастся. Она хотела предложить напиться, выйти из дома и встретить рассвет. Ей хотелось драться и плакать, высказать в лицо все обиды. Возможно, стоило просто встать и уйти одной. Добраться до дома, спрятаться за книгами, уснуть и сделать вид что ничего не произошло. Все, на что она была способна, — это безмолвно оставаться в постели с человеком, которого она считала любовью всей своей жизни. Он действительно старался, снял небольшой домик на побережье, подготовил ужин, купил цветы. Ей хотелось кричать, что уже поздно, высокомерно ухмыльнуться, дать ему пощечину и сказать: «Это уже ничего не исправит». Она только улыбалась, не знает точно, поверил ли он ей, но уверенно держался до последнего. Она оценила все его усилия, была милой и даже счастливой женщиной. «Пусть он запомнит меня такой» вот он мотив сегодняшней ночи. Видимо хреновая из нее актриса, раз она оказалась замкнутой в собственной голове, разрыдавшись после секса со своим уже бывшим женихом. Они лежали голые в темноте и боялись пошевелиться, надеясь, что другой уснет и хоть кто-то сможет наконец дать волю чувству, уйти. Оба продолжали хранить молчание и лежать в обнимку. Так ведь делают пары после секса, верно? У нее в голове роились мысли, за грудиной неприятно тянуло, ужасно чесался нос. Ей хотелось раскричаться и оттолкнуть его. Никому сегодня не уснуть, она точно знает. Они не разу не спали в обнимку. Ей нравилось с головой укутываться в одеяло, а он всегда говорил что ему слишком жарко и даже малейшие их столкновения во время сна мешали обоим. Так может поэтому все развалилось? — О чем ты думаешь? — наконец она решила прервать тишину. — У меня слишком много мыслей в голове, бьются друг об друга, не могу понять. -тихо проговорил он, глядя в потолок — Знаю точно, что люблю тебя. А ты? Сколько надежды в голосе и она знала, чего от нее ожидают в ответ, но ей всегда говорили, что врать она не умеет. — Я представляю себя героиней книги, романа скорее, будто все это не со мной, даже хочется записать, — быстро прошептала она. — Так запиши, — последовал незамедлительный ответ. — Это все остановит. В ответ он усмехнулся. — Ну это же не конец романа? Блять, блять, блять Ни одна часть ее сердца не вздрогнула от фразы, полной надежды. Ей стало тошно от собственного безразличия. Мерлин тебя раздери, это конец. Все это знают, так к чему бесполезные драмы? Они продолжили лежать в безмолвии.

*Полтора года назад*

Пожалуй, все началось после войны …или даже раньше? Невозможно сказать наверняка. Гермионе нравилось представлять, что было бы, если бы они остались просто студентами Хогвартса, а не Героями войны. Она бы окружила себя книгами, мальчики бы до смерти нервничали перед матчем по квиддичу, а она перед экзаменами. Возможно, их с Роном отношения не зашли бы в тупик. Она стала бы счастливой домохозяйкой, без домашних эльфов. Родила бы парочку очаровательных, рыжих и кучерявых детей. Обязательно научилась бы готовить мясное рагу с картошкой и капустный пирог, а после того как дети вырастут, могла бы работать в Министерстве, в отделе своего мужа. Перебирать бумаги, приносить кофе и обед, смеяться от души над глупыми шутками в крошечном кабинете и обязательно любить своего мужа. Ей жаль до слез, что такая реальность для них не существует. В реальном мире, после победы в войне, они оказались не готовы к жизни. Слишком привыкли, что существует зло с которым обязательно нужно бороться. Быть солдатом: жить в палатке, носить в бисерной сумочке набор первой помощи и бояться за жизнь близких. Гермиона приобрела навыки выживания, совсем не подходящие для покорной домохозяйки. Она выносила боль и страдания, выучила все защитные заклинания, переступала через себя и жила с клеймом «грязнокровки». Она стала сильной, это дало ей возможность видеть слабости в других. Это не первое знание, которое далось ей с огромной болью. После победы они все были испуганными, искалеченными детьми. Конечно, сначала была эйфория. Вечный праздник для всей магической Британии. Каждый хотел пожать руку хотя бы одному из «Золотого Трио». Их торжественно наградили орденами Мерлина и казалось, еще никто не видел нынешнего Министра Магии — Кингсли, таким счастливым и гордым как в тот день. Затем Гермионе сделали предложение и она согласилась. Тогда все они были вместе: гуляли, веселись и танцевали. Гарри был счастлив за них, одобрительно хлопал Рона по плечу и загадочно поглядывал на Джинни. Все праздновали и народ принимал их, как настоящих героев. Ежедневный Пророк в каждой газете выпускал хотя бы 3 новые фотографии с Гарри, Роном и Гермионой. В какой-то момент это стало странным. Через неделю, сразу после фото героев стали появляться фото злодеев. Вновь собранный Визенгамот готовился судить не многочисленные семьи Пожирателей и их соратников. Гермиона тогда еще была в шоке от победы и шквала внимания, которое оказалось обращено на них. Никто из них не понимал какую силу может представлять общественное мнение. Она помнит шутливого Блейза Забини, утонченную и надменную Панси Паркинсон, труса и засранца Малфоя. Все они задиры, но ведь это мнение ребенка. Теперь им с Гарри предстояло дать свои голоса для того, чтобы определить их судьбу по взрослому и они решили, что поддержат оправдательные приговоры. На слушании Нарциссы и Драко, Герои выступили лично. Было сказано многое о их содействии победе и подпольной поддержке «Ордена Феникса». Гермиона запомнила хрупкую, поблекшую в тюремной камере Нарциссу. Было невозможно распознать ее эмоции, она оставалась верна своим манерам. С невероятно прямой спиной, аристократка выехала в клетку усеянную шипами. Девушку покоробило ее состояние, будто она увидела приведение. Когда Гермиона высказывалась о помощи Нарциссы, она назвала ее по девичей фамилии Блэк. Женщина медленно подняла голову и нашла среди множества людей выступающую. Ее взгляд сразу же метнулся на предплечье. Туда, где таился вечный, не заживающий шрам. Нарцисса подняла подбородок и уставилась прямо в глаза Гермионе. Ее голубые глаза выразили все сожаление и раскаяние, которые могла испытывать мать по отношению к чужому ребенку. После слушаний стало сложнее выходить на улицу и находится в многолюдных местах. Казалось, что каждый прохожий внимательно наблюдает за ее движениями. Гермиона, часто просыпалась ночью и долго не могла уснуть, прислушиваясь к скрипам дома. А потом совсем перестала спать. Девушка пыталась обсудить это с женихом, но Рон в этом участвовать отказался и даже слышать ничего не хотел. В это же время Гарри стали мучать похожие симптомы. «Синдром выжившего», как писали в Маггловских книгах по психологии. Пока они еще держали связь, он утопал в чувстве вины перед теми, кого не удалось спасти. Не мог сдержать злости на тех, кто пытался прикоснуться к нему на улице. В попытке забыться, он пил до беспамятства. Гермиона точно не могла сказать, что тогда творилось у героя в голове, да он и сам вряд ли понимал. Гарри просто закрылся на улице Гриммо, скрыл дом чарам и перестал выходить на связь. Раз в неделю он пускал к себе Джинни, она проверяла жив ли он и приносила еду. Рона, Гермиону и других желающих защита дома не впускала даже на порог. Их отталкивало защитным заклинанием на другую сторону улицы, а совы не находили адресата. Джинни говорила, что ему обязательно станет лучше, просто нужно время. Гермиона не могла злится на Гарри. Он мог пережить самые трудные времена в одиночку. Это все знали. Возможно, где-то на краю сознания Гермионы была обида. Она была готова предложить помощь, но оказалась не нужной. Быть не нужной для нее оказалось страшно. Что же до Рона — после войны он тоже сорвался. Он пил и гулял, окунулся с головой в лавры «Победителя». Гермиона не могла поддерживать его в стремлении стать «рок-звездой» для прессы, поэтому честно пыталась придерживаться курса «домашняя хозяйка». Она переселилась в Нору, брала уроки готовки у Молли, помогала гонять садовых гномов и молчала, когда ее парень заваливался домой пьяным. Она скучала по нему и любила по всем правилам семьи Уизли. Но поскольку Гарри и Гермиона отказались принимать участие в публичной жизни, Рону приходилось отдуваться по полной. Каждый бар был готов выложить состояние за «Героя войны на вечер». Он пил и рассказывал байки, раздавал автографы и делал бесчисленное число колдографий в день. Гермиона принимала это. Каждый справляется с болью как умеет — он тоже лишился многого. Они почти перестали видеться. Первые несколько месяцев она ужасно скучала и переживала, но в какой-то момент свыклась и ей даже стало удобно пережидать ночи одной. У них был секс, не так часто как они хотели бы, но он старался уделять ей время. Они многого вместе достигли. Близость была приятной частью их отношений. Гермионе нравилась уверенность, «гарантия» того, что он не оставит ее не удовлетворенной. За столько лет дружбы и отношений они узнали друг друга. Иногда они ругались. Он возвращался домой не настолько пьяным, чтобы сразу лечь спать, но настолько чтобы бесконечно доканывать ее разговорами. В таких ситуациях она чувствовала себя отвратительно, а Рон хотел, чтобы его жалели. Сначала он делился тем, как ему тяжело и больно. Как он не может забыть ужас и уныние, посланные ему крестражем. Гермиона поддерживала его — обнимала, долго гладила по спине, говорила ободряющие вещи: — Ты прошел через войну, и я тебя понимаю. Мы имеем право горевать столько, сколько захотим. Затем он стал капризным. Рона не устраивало многое: начиная от количества поцелуев в день и заканчивая свежестью постельного белья. Гермиона понимала, что они играют выбранные роли. «Просто нужно дать ему столько, сколько он захочет» Ее спасали книги. Она часто читала по ночам или на чердаке, когда Сыч улетал. А еще ей нравилось готовить. Это занятие напоминало зельеварение. Молли часто ругала ее, домашние приборы плохо слушались, зато чары получались отлично. Иногда она думала о том, что ей стоит уйти от Рона. Это случалось, когда они не виделись больше недели и она совсем не могла найти себе занятие в Норе. Молли ворчала и придумывала ей множество дел по дому, а Гермиона в ответ огрызалась. Ладно, это случалось все чаще. В какой-то момент слишком часто. Ей надоели пыльные безделушки Молли и вечный шум дома. Ей надоел Рон. Либо пьяный, либо мучающийся от похмелья, либо ноющий о том что она не спросила как у него дела, пока снимала с него ботинки. Ей надоело быть бесцельной, невозможной без партнера, неумехой. Гермиона правда пыталась, видит Мерлин, она чиста перед собой и всеми богами (если они существуют) и ей не стыдно за свою попытку. Последней каплей стал вторник. Она встала как всегда раньше всех, чтобы хоть немного побыть в тишине. Открыв глаза, поняла, что Рон еще не вернулся и она спала одна. Так случалось и до этого. Он вернется к десяти утра или даже завтра. Как-то раз он уходил на 4 дня, Молли переживала, а Джордж подшучивал: «Это Гермиона закопала своего женишка в саду» Неспешно потянувшись и выбрав в качестве наряда вчерашние джинсы, майку и джемпер, она направилась на кухню. Огромный дом из множества пристроек замер на мгновение и тихонько пошатнулся под дуновением ветра. В такие моменты ей казалось, что дом дышит. Голые ноги почувствовали теплые, скрипучие половицы. Гермиона проскользнула на лестницу, придерживаясь за ограждения. Чтобы никого не разбудить — аккуратно переступила через одну ступеньку. Та ужасно скрипела и за это была помечена Джорджем и Фредом как: «Ступенька кайфолом». И награждена тремя криво вбитыми гвоздями. Сегодня ее планам никто не должен помешать, поэтому она была им благодарна. Спустившись в гостиную, она придирчиво оглядела полки: множество магических фарфоровых статуэток слегка ожили при виде нее, но тут же застыли обратно. Паршивцы знают, что будь ее воля они все отправились бы в благотворительный магазин в маггловском Лондоне. На кухне Гермиона заварила чаю и, достав палочку, заколдовала домашнюю утварь. Через пару часов все проснутся и чем жарить яйца с сосисками при Молли, она лучше оставит свои обязанности на магию. Проверив заклинание и прихватив кружку, она отправилась на дощатую террасу. Присев, спустила ступни на траву и уставилась в даль. Пожалуй, самыми ценными (помимо нескончаемых семейных традиций) в доме Уизли, для Гермионы, были именно такие моменты. Ночью шел дождь и цветущие поля, окружавшие дом, затянуло дымкой перед рассветом. Небо уже не темное, а пыльно-голубое, такое бывает только когда солнце еще не подобралось к горизонту, идеальное. Она не торопливо потягивала горячий, дымящийся чай из своей огромной кружки и немного ежилась от влажности и холода. Гермиона просидит так до самого рассвета. Чай закончится и у нее ужасно замерзнут ноги. Затем она зайдет в дом, проверит завтрак и уляжется в огромное, мягкое кресло. Закинет пятки на магловский переносной обогреватель (Мерлин знает, как работающий). И будет наслаждаться, пока кто-то из рыжеволосых не спустится вниз. Разрушив ее идиллию. Видимо, на сегодня у Вселенной были другие планы. Гермиона резко вздрогнула от хриплого воя, который издавал почтовый Сыч. Бедная птица не справилась с управлением, врезалась в раскидистое дерево и издав болезненный крик — утихла. Со своего места девушка не могла разглядеть происходящее, поэтому двинулась до другой границы сада. Она прошла мимо сарая (то есть мастерской) Артура, вдоль деревянного, покосившегося забора к небольшой полянке, усеянной норами. Наконец, пробравшись через спящих садовых гномов до огромного, ветвистого дуба Гермиона увидела сову и почтовый сверток. Редкий момент одиночества безвозвратно испорчен: чай остыл, джинсы промокли до колена, а ноги испачкались в земле. Она тяжело вздохнула и наклонилась к мощным корням. — Бедняга, каждый раз удивляюсь тому как ты умудряешься приземляться — снисходительно проговорила Гермиона, засовывая филина под свой джемпер и подхватывая сверток. На кухне она внимательно осмотрела птицу, даже наложила выученные от скуки ветеринарные, диагностические чары. Девушка не была уверена что они были правильными, но потому, что над Сычом загорелось множество формул и все они светились белым, она сделала вывод что птица здорова. — Жить будешь, но сегодня тебе лучше передохнуть. Я принесу побольше печенья на чердак, хорошо? — мягко проговорила она и просунула в клюв небольшой сухарик. Упоминание о совином печенье ободрили пациента, бодро ухнув и чуть не разбив крылом окно, он направился отдыхать. Гермиона довольно выдохнула и спрятала палочку в задний карман джинс. С почтой в семье Уизли были отдельные отношения. Они представители древнего рода. Традиции в их семье сохранялись веками. И поскольку Гермиона была единственной женщиной, которая (предположительно) стала бы матерью детей носящих фамилию Уизли и до которой Молли могла добраться — старшая Уизли считала своим долгом вбить в голову девушки бесконечные правила: «Сначала, ты должна научится готовить руками, а потом уже с помощью магии» «Ты должна выбирать имена детям, обращаясь к семейной прорицательнице» «Твой сад — это твое лицо» И еще множество увлекательнейших советов, которые Гермиона еще могла принять. Но как только она волей случая оказывалась на кухне, когда все остальные уснут. Молли по какой-то причине была рядом. Ситуация становилась критической, когда она говорила: «А кстати, между нами, девочками…». Это заискивающее выражение лица и ощущение тотальной беспомощности, Гермиона запомнит на всю жизнь. То, что происходило далее, внутренняя цензура не пропускает в долгосрочную память. Темы разговоров в такие моменты всегда касаются идеальных, в представлении Уизли, отношений между мужчиной и женщиной. Пожалуй, самый безобидный из них это то, что муж всегда первым вскрывает почту и без его ведома трогать ее нельзя. «Ужасно несправедливо!» как подумала тогда Гермиона. Дальнейший «сюрприз»: протянутый сверток с красным кружевным пеньюаром, чтобы «Рон чаще бывал дома» заставил ее высказать все что она думает. Молли не разговаривала с ней три дня. Воспоминания заставили Гермиону довольно хмыкнуть и она спокойно протянула руки к свертку. Несколько писем от фанаток Рона, обычное дело. Корреспонденция Артура и Джорджа, в основном содержала счета и официальные приглашения в Министерство. Несколько писем было и для Гермионы: Бал в честь первого года после победы, несколько писем с предложением работы и запрос на интервью от «Ежедневного Пророка». Взгляд задержался на знакомом кривоватом почерке, она запомнила его с первого курса. Сердце немного защемилось — это было письмо от Гарри, но получить его должна Джинни. Письма Гермионы не получали ответа уже четыре месяца. Она погладила подушечками пальцев чуть шершавую, желтоватую бумагу. Он не покидает дом, скорее всего нашел запас Блэков и использует для личных переписок. Было приятно понимать, что ее друг уже встает с кровати, даже добрался до кабинета и написал письмо. Она еще немного подержалась за плотный пергамент и отложила его в сторону. Под остальной почтой, среди кучи женских журналов про вязание и выкройки, свернутый в трубочку, лежал «Ежедневный Пророк». Гермиона поняла, что готова совершить шалость. Сотворив одной рукой заклинание, а под другую взяв газету, она призвала свежую кружку чая и отправилась в свое излюбленное кресло. Закинула ноги на обогреватель и чуть поерзав, удобно устроилась. Девушка лишь на мгновение прикрыла глаза, наслаждаясь теплом, которое растекается по телу. Развернув газету и картинно выставив перед собой она пробежалась по первой странице «Пророка». На ней частенько появлялся кто-то из их троицы. Мгновение спустя ее глаза застыли в неверии: вся страница была усыпана колдо Рона. На каждой он был не один. Не с Гермионой. С другой. Гермиона на секунду отложила газету и протерла глаза. Возможно это обман зрения? Гермиона пригляделась внимательнее. Вот ее жених выходит из бара, придерживая дверь перед девушкой, многозначительно опуская взгляд на ее зад. Вот он на мероприятии рассказывает свою очередную военную историю и она завороженно смотрит на него из толпы. Всего фотографий было 7. Гермиона пересчитала. Больше всего ей запомнился взгляд этой девушки: она была полна обожания, любви и благоговения, Рон был для нее Героем. Над фотографиями возвышался заголовок: » КОНЕЦ ДЛЯ ЗОЛОТОГО ТРИО? Новые отношения Героя Войны Рона Уизли». На второй странице была статья посвященная Лилиане Керн. Прекрасная, длинноволосая девушка из не самого знатного рода смешанных волшебников. Ее семья, кажется, занималась разведением магических питомцев — фамильяров. Гермиона узнала из статьи все: какие заведения пара чаще всего посещает, в каких отелях Магловского Лондона обитает и хоть еще не было «официального комментария от представителей Рональда Уизли или Гермионы Грейнджер. Наша редакция надеется на получение информации о проведенном расторжении помолвки в скором времени» Исчерпывающее исследование, длиной около месяца, с ярким заголовком. — Отличная журналистская работа — тихо проговорила Гермиона. Она застыла в кресле, глупо держа перед собой газету и широко раскрыв глаза. В уголках глаз начали скапливаться непрошенные слезы. Невозможно описать вакуум, абсолютное ничего, черную дыру, но это было именно то что образовалось внутри Гермионы. Всепоглощающая темнота внутри нее сожрала все возможные эмоции и чувства. Она встала и чуть не упала на пол. В глазах потемнело. Из-за приступа стихийной магии она вдруг почувствовала как электризуется вокруг пространство. Нет, не сейчас, не здесь. Казалось, ее тело существует на автопилоте. Гермиона мгновенно аппарировала в комнату, где прожила вместе с Роном последние пол года. Она оглядела вокруг: старые квидичные плакаты, придвинутый к стене матрас, на котором ночевал Гарри, ее бисерная сумка на письменном столе. Девушка резко схватила ее и вылетела за дверь, не давая себе возможности передумать. Ее вдруг охватил азарт и страх, будто за ней гонятся. Хотелось убежать в поле босиком, куда глаза глядят, только подальше отсюда. Она слетела с последней ступеньки и взгляд упал на лежащую у кресла газету. План в голове сложился. Гермиона почувствовала, что из-за прилива такой эмоциональной магии приборы по кухне пролетали со свистом, значит завтрак скоро будет готов. Она стянула с пальца кольцо, и призвала перо. Ежедневный пророк уложен первой страницей вверх, затем она в спешке оставила кружку и отлеветировала на чердак упаковку совиного печенья. Одним четким росчерком пера ответила на письмо журналиста, потом подумала и решила стереть написанное. Ее послание оказалось достаточно ясным. Смахнув накопившиеся слезы, она оглянула Нору. Натянула кроссовки и вышла в освещенный рассветом сад. *** На кухонном столе в доме Уизли стояло несколько сковородок с завтраком, их заботливо укрыли согревающими чарами. Конверт с мольбами об интервью и комментариями о расходе их идеальной пары стал пухлее за счет вложенного в него помолвочного кольца. Свежий номер «Ежедневного пророка» уложен ровно по середине. Только одно слово: «конец» Выделено расплывчатым следом от чашки черного, остывшего чая.