lay down your sweet and weary head

Топор просвистел над его головой, смертоносный в своей точности, и поразил орка, готового броситься на него. Торин бросает быстрый благодарный взгляд на Двалина, прежде чем снова ринуться в бой. Ему нужно сосредоточиться, особенно сейчас, когда воспоминания о другом времени, проведенном в этом же самом месте, угрожают затмить реальность. Битва во многом такая, какой он ее помнит - орды орков обрушиваются на его народ из врат Мории, атакуют со звериным ревом и зверской злобой, гномы падают вокруг - но в то же время все по–другому. Здесь нет Трора, ведущего гномов в атаку, нет Фрерина, тщетно пытающегося защитить его спину, их воины лучше подобраны и экипированы. Но они все равно падают, и, несмотря на все свои знания, Торин бессилен остановить это. Нет более мучительного способа узнать, что история имеет пагубную тенденцию повторяться. Это знание вгрызается в него, разрывая на части, и он наблюдает, как время замедляется, как его отец сражается с Азогом, несмотря на молчаливую мольбу Торина отступить, – он наблюдает, не в силах прийти ему на помощь. Орки окружают его, хрипло крича и описывая смертоносные, хотя и неуклюжие дуги, взмахивая своим оружием, а он смотрит только на сцену, разыгрывающуюся всего в нескольких метрах от него. Один за другим враги вокруг него падают от его ударов, хотя он не обращает на них внимания. Они все падают вокруг него, но этого недостаточно. Его крик слишком реален, это зеркальное отражение того, что когда-то было, - отрицания, горя и гнева. Голова отца откатывается и останавливается у его ног, а смех Азога точно такой же, холодный и жестокий. Насмешливый. На какое-то время Торин теряет себя, воспоминания размываются, превращаясь в реальность, а реальность размывается, превращаясь во всеобъемлющее стремление окончательно избавить мир от зла бледнолицего орка. Позже он не вспомнит, как сражался с орком. Не вспомнит, как поднял дубовую ветку, которая в очередной раз спасла ему жизнь. Не вспомнит, как отрубил Азогу руку тем же отчаянным маневром, который обеспечил ему победу в прошлый раз. Он приходит в себя, когда его меч пронзает шею Азога Осквернителя. На этот раз не было ни шока, ни колебаний, ни шанса у подчиненных орка оттащить Азога в безопасное место. Дело сделано. И все же, когда первая эльфийская стрела рассекает воздух и попадает в ничего не подозревающего орка, он чувствует лишь пустоту. Его отец и многие другие мертвы. Эльфы пришли. Но его отец мертв. Теперь он король. Он оборачивается, не обращая внимания на орков, все еще стоящих позади него, и видит леди Лотлориэна, великолепную в белом плаще и сверкающих доспехах, элегантную, как сам свет. В ее глазах и руках сила, и ей едва ли нужно использовать свой меч, чтобы прорваться сквозь ряды бегущих орков. И все же, когда она подходит к нему, в ее взгляде появляется доброта. - Иди и отдохни, дитя Дурина, - говорит она, и хотя ее голос тих, он возвышается над шумом битвы и криками раненых и умирающих, неоспоримый и четкий. Неуместная красота среди такой жестокой бойни. - Победа за нами. Отдохни. - Не позволяй им преследовать орков в шахтах, - говорит он с трудом выговариваемым голосом. - Сегодня уже достаточно погибло. Она улыбается ему, серьезно и в то же время ободряюще. - Я не позволю. Отдыхай. И во второй раз в своей жизни Торин Дубощит сдается, отпускает ситуацию, когда еще многое предстоит сделать.

***

Торин открывает глаза и видит лицо Двалина, нависшее прямо над ним, и не может подавить испуганный вскрик. Обеспокоенная гримаса Двалина в мгновение ока превращается в ухмылку, и Торин с трудом сдерживается, чтобы не застонать; по горькому опыту он знает, что никогда не забудет этого, и мысленно пинает себя за реакцию на то, что случалось уже сотню раз – у Двалина есть раздражающая привычка нависать над людьми, когда он чем-то обеспокоен. Учитывая это проявление вопиющей эмоциональности, общее мнение о том, что Двалин - абсолютный твердолобый человек, становится некоторой неожиданностью. Возможно, все дело в его впечатляющем взгляде. Или тот факт, что он только рад позволить "Umraz" и "Ukhlat" действовать, даже если их использование на самом деле не оправдано. К счастью, Двалин в данный момент не смотрит сердито и никому не угрожает своим смертоносным оружием. - Мы немного на взводе, не так ли, Торин? - Вид твоей уродливой рожи в такую рань может плохо сказаться на любом существе, - ворчит он, но не может стереть эту проклятую ухмылку с лица Двалина. - Не надо оскорблений, - почти весело говорит его друг, прежде чем внезапно посерьезнеть. - Самое время тебе вернуться в мир живых. - Его улыбка становится мрачной. - После вчерашнего нам крайне необходима твоя определенная уверенность и поддержка. Торин хмурится. - А разве отец не..... Он останавливает себя, прежде чем слова успевают сорваться с его губ, осознавая горькую реальность. Нет, его отец не смог бы сейчас никого переубедить или подбодрить, и, по сути, никогда больше этого не сделает. С этим осознанием приходит другое, столь же неприятное. Теперь я Король. Они ждали его, чтобы он показал им, что один из их лидеров все еще жив, все еще дышит и все еще сражается – и все еще беспокоится об их судьбе. Он сглатывает горечь во рту и поднимает глаза, чтобы встретиться взглядом с Двалином. - Конечно. Я сделаю это немедленно. Кто–то – он очень надеется, что это была не Галадриэль или, да поможет ему Махал, другой эльф - снял с него доспехи и большую часть порванной и окровавленной одежды, прежде чем уложить в постель. Различные более или менее неглубокие раны и ссадины на его теле уже обработаны, и они причиняют ему лишь небольшую боль, когда он двигается. Отправляясь на поиски своего рюкзака и единственной смены одежды, которую он взял с собой, он спрашивает: - Как долго я спал? Он слышит, как Двалин переминается с ноги на ногу, и поднимает взгляд. К его ужасу, тот выглядит почти смущенным. - Большую часть двух дней. - Что?! Два дня? Как он вообще умудрился проспать так долго? С другой стороны, его последнее четкое воспоминание о Галадриэль, стоящей над ним, так что его отдых, возможно, был не совсем естественным. Словосочетание "Чертовы эльфы" - становится чем-то вроде мантры. Двалин только пожимает своими широкими плечами. - Та эльфийка сказала, что ты истощен как физически, так и морально, и мы должны дать тебе поспать. Не могу сказать, что я был с ней не согласен, учитывая, что ты выглядел скорее мертвым, чем живым, если не считать каких-либо опасных для жизни травм, которые могли бы это объяснить. Поток ругательств, который следует за недоверчивым взглядом Торина, заставляет даже Двалина приподнять брови. - У меня есть обязанности, Двалин, особенно сейчас! - рычит он, поспешно натягивая одежду, всего на шаг отставая от описания "как попало". - Я не могу просто исчезнуть с лица Средиземья на два дня, потому что у меня "усталый вид"! - Все в порядке, Торин, - рычит Двалин в ответ. - Пока тебя не было, ничего особенного не произошло, и нам нужно было, чтобы ты хорошо отдохнул и был в сознании, и ты это прекрасно знаешь! - Видя все еще мятежное выражение лица Торина, он добавляет, немного мягче. - Никто не подумает о тебе хуже из-за этого, azaghâl. Большинство из нас видели, как ты убил Азога и отомстил за своего отца – теперь ты герой, Торин, ты выступил вперед, когда никто другой не смог, и они обожают тебя за это. Ну, во всяком случае, уже больше, чем просто герой. Никто не забыл, как ты убил того дракона. - Он снова усмехается, на его лице появляется подобие улыбки. - Не то чтобы тебе нужна была голова еще больше, чем та, что у тебя уже есть. Торин фыркает. - Ты умеешь говорить. Этот ирокез либо компенсирует какой-то недостаток, либо ты пытаешься выглядеть как частично облысевший лев. Застегнув последние ремни своих доспехов, он берет меч. - Отец и Балин занимаются погибшими. Торин делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и понимает, что до этого момента он долгое время сдерживал дыхание. Значит, Фундин жив. В схватке он потерял их троих из виду и опасался худшего. - Сколько убитых? - коротко спрашивает он. Двалин колеблется лишь долю секунды; любой другой даже не заметил бы этого. - По последним подсчетам, их сто девяносто три. Торин останавливается. Почти двести. Хуже, чем он надеялся, и все же... по крайней мере, лучше, чем в прошлый раз. Тем не менее, это тяжелый удар, который, по его мнению, он мог предотвратить. Многие семьи в Эреборе будут скорбеть ближайшие месяцы. Он продолжает свой путь, игнорируя обеспокоенный взгляд Двалина. - Где, по-твоему, я нужен больше всего? Голос Торина деревянный, или, точнее, каменный, и, вероятно, он никак не может успокоить своего друга. Когда Двалин продолжает молчать, Торин смотрит на него, с удивлением обнаруживая гримасу на лице друга. - Мне неприятно это говорить, - ворчит Двалин, и в его поведении ясно читается отвращение, - но кто-то должен о них позаботиться. Двалин кивает головой в сторону оставшейся группы эльфов. Большинство из них, как узнал Торин, уже вернулись в леса, из которых пришли, но он смог разглядеть Леди среди группы воинов. Торин вздыхает, признавая его правоту. При одной мысли о том, что кто-то еще попытается разобраться в этом, в его голове начинают звенеть тревожные колокольчики. Громкие тревожные колокольчики. - Я найду тебя, как только со всем этим разберусь, - говорит он и ждет неохотного кивка Двалина, прежде чем направиться к эльфам. Всего через два шага он останавливается и поворачивается лицом к своему другу. - Двалин? - Да? - Двалин хмыкает. Торин улыбается, слегка криво. - Мне жаль. В последнее время со мной было нелегко находиться рядом. - Тебе не за что извиняться, bahâl, - говорит Двалин необычайно серьезным тоном. - Я знаю, что на твоих плечах лежит часть тяжелого бремени. Все прощено. Их лбы соприкасаются, и Торин позволяет себе на мгновение расслабиться, испытывая благодарность. - Ох, и Торин? - В голосе Двалина определенно слышится веселье, отчего глаза Торина подозрительно сужаются. - Тебе лучше теперь привыкнуть к другому эпитету, Дубощит. На долгое мгновение Торин застывает, ничего не соображая. Прошло так много времени с тех пор, как он в последний раз слышал это имя. - Что? Двалин пожимает плечами, все еще ухмыляясь. - Так стали называть тебя некоторые воины после того, как увидели, как ты противостоял Азогу, прикрываясь этой дубовой веткой. - Ну, по крайней мере, это не так показушно, как "Убийца драконов", - бормочет Торин, изо всех сил стараясь скрыть, как быстро бьется его сердце от радости. Странно, что такая простая вещь, как имя, может пробудить в нем чувство сопричастности, правильности. Он знает, что лучше не надеяться, что теперь он избавится от звания "убийцы драконов", но, может быть, кому-то Дубощит понравится больше. Двалин только от души рассмеялся, хлопнув Торина по плечу с силой небольшого валуна, прежде чем, наконец, отвернуться, оставив Торина продолжать свой путь к эльфийскому отряду. Когда он приближается, словно по беззвучной команде, эльфийские воины как один расступаются, предоставляя им с Галадриэль непрошеное, но, тем не менее, столь ценное пространство и некоторую степень уединения. Она некоторое время смотрит на него, без сомнения, отмечая усталость, которая, должно быть, все еще отражается на его лице. - Ты изменил ситуацию, - тихо говорит Галадриэль, не преуменьшая его горя и не поощряя чувство вины. Двалину и Балину не нужно оплакивать своего отца. Фрерин жив и здоров в Эреборе. Пало меньше людей, чем в прошлый раз. Но этого просто недостаточно; он знал, он должен был быть в состоянии предотвратить это. - И все же я здесь, король, с двумя сотнями воинов, которых нужно похоронить, - мрачно парирует он. - И их негде похоронить, как принято у нашего народа. Он даже подумывал о том, чтобы перевезти тела обратно в Эребор, чтобы их похоронили должным образом, но их просто слишком много, и это заняло бы очень много времени. Тела бы сгнили, а Торин насмотрелся на это более чем за две жизни. - Следуй за мной, - говорит она. Это не совсем приказ, скорее приглашение. Похоже, она не в настроении отвечать на какие-либо вопросы, поэтому Торин тихо следует за ней, безжалостно подавляя свое любопытство. Когда они добираются до Кхе́лед-за́рам, она поворачивает направо, пока они не оказываются перед отвесным утесом, возвышающимся над Морией. Торин щурится от заходящего солнца и делает глубокий вдох от удивления, когда понимает, что на самом деле он смотрит не на совершенно отвесную скалу - там есть расщелина, ведущая к тому, что, должно быть, является пещерой в горе. - Если мне не изменяет память, там должно быть достаточно места для твоих павших воинов, - тихо произносит Галадриэль у него за спиной. - И камня, чтобы похоронить их. Торин даже не пытается скрыть своего удивления, не в этот раз. - Как ты узнала об этом месте?” - Когда-то эльфы Лотлориэна и Эрегиона, а также гномы Кхазад-дума были связаны узами дружбы. Пока Келебримбор и Нари вместе создавали западные врата, мы в это время создали восточные. Торин молча кивает, задаваясь вопросом, действительно ли "мы" касалось Галадриэль – почему-то он не пропустил это мимо ушей. - Даже сейчас среди нас есть те, кто горит желанием изучать эльфийские тексты и культуру, - наконец произносит он, и перед его мысленным взором встает образ Ори, уткнувшегося лицом в один из своих неизменных фолиантов. Она наклоняет голову в знак легкого любопытства. - О? Он открывает рот, затем снова закрывает его. - Ну, - начинает он снова, немного смущенно, - на самом деле он еще не родился. И Леди смеется. Торин за всю свою жизнь не слышал такого прекрасного звука, сладчайшего звона колокольчиков, выражающих восторг. Жаль, что она эльфийка. - У тебя необычные проблемы, Торин Дубощит, - говорит она, и в уголках ее глаз все еще появляются веселые морщинки. - Как ты догадалась? - спрашивает он, и она не притворяется, что не понимает, о чем он говорит. - Мне открыты мысли других людей. - Заметив более чем встревоженное выражение лица Торина, она слегка улыбается. - Не волнуйся, Торин. Я не в силах увидеть и прочувствовать каждое воспоминание – ваш уникальный опыт просто оставил очень заметные следы в вашей душе. На секунду ему кажется, что он видит мерцающее кольцо на ее пальце, но свет исчезает так же быстро, как и вспыхнул. - И Митрандир действительно что-то смутно упоминал, когда в последний раз проходил через наши леса. Торин мог бы поклясться, что заметил легкое раздражение на ее лице, прежде чем оно снова смягчилось. - В тот момент я не поняла, что он имел в виду. Я полагаю, он хотел успокоить меня, чтобы в нужный момент я заглянула в твой разум и увидело то, чего никогда раньше не видела, и не спряталась от этого знания. Его улыбка лишь слегка кривовата. - Я уверен, вы прекрасно справились, миледи. - Возможно, - говорит она. - Но вы же знаете, как сильно Митрандир любит вмешиваться в чужие дела. - Это я успел прочувствовать на свой шкурке, - ворчит он, хотя это скорее для вида, чем по серьезному. Остатки гнева на Гэндальфа давно рассеялись, даже если волшебник временами продолжает раздражать. Она ничего не говорит в ответ, поэтому Торин набирается смелости затронуть тему, которая все еще вызывает у него беспокойство. - Что же эльфы хотят в качестве компенсации за свою помощь? Я полагаю, вы помогли нам не для того, чтобы ничего не получать взамен. Уголки ее губ снова приподнимаются, и он не может не восхититься эффектом, который может произвести такое незначительное движение. - Мы не потребуем компенсации за нашу помощь, Торин Дубощит. Для нас было честью снова выступить вместе с детьми Ауле против тьмы. - Ее взгляд устремлен куда-то вдаль, или, скорее, еще дальше, поскольку она, кажется, редко бывает полностью сосредоточена на текущем моменте, когда эльфийка добавляет: - Вполне возможно, что в ближайшие годы нам понадобятся наши самые сильные и светлые стороны. Не забывай об этом, Король под Горой. Он склоняет голову в знак уважения. - У нас долгая память, Леди. - Это обещание, пока молчаливое, но, тем не менее, понятное. - Я благодарю вас за вашу доброту, в то время как другие презирали бы меня просто из-за моей расы. Она снова улыбается и наклоняет голову в ответ. После этого Король под Горой и Владычица Золотого леса не произносят ни слова. Возможно, в этом нет необходимости, это было бы поистине чудом, такое согласие между двумя абсолютно разными существами - одно было сделано из камня, а второе пришло от ярких небесных звезд.

***

После того, как эльфы ушли, Торин встал перед своими солдатами, подбадривая их одним своим присутствием и несколькими удачно подобранными словами, потом на их лагерь опустилась ночь. Король сидел в своей палатке без сна, и его разум отказывался отдыхать. Перед ним на импровизированном ложе лежит кольцо, маленькое и простое по гномьим меркам – золотое, инкрустированное единственным голубым камнем цвета дома Дурина, – но явно выполненное с большим мастерством. Остальные вещи его отца тоже были перенесены в его палатку, включая ключ, который Гэндальф когда-то подарил самому Торину, но его внимание привлек только этот маленький предмет. Не желая прикасаться к нему, Торин просто уставился на почти раздражающе красивое кольцо, его разум был в состоянии войны. Само кольцо или темная сила, сохранившаяся с тех давних времен, когда Саурон был силен и влиял на умы обладателей девяти колец и, в гораздо меньшей степени, семерых, что, возможно, также и стало причиной того, что они не могли нести единоличную ответственность за слабость его рода к золоту и сокровищам; в конце концов, Торин сам поддался безумию и никогда не носил это кольцо, более того, едва ли помнит, чтобы видел его несколько раз в своей жизни, когда оно дразняще поблескивало на руке его деда и отца. Лишь очень немногие знают, что одно из знаменитых колец власти все еще находится в руках наследников рода Дурин, а все остальные утрачены или уничтожены. Еще меньшее количество знают, что это, первое из семи, кольцо рода Дурина было когда–то передано Дурину III Келебримбором, а не Сауроном, как остальные шесть. (Вероятно, в наши дни немногие гномы оценили бы этот факт по достоинству, так же как Торин не оценил его, когда впервые услышал об этом от своего отца.) Теперь это кольцо по праву принадлежит ему – по праву, ох, как бы ему хотелось, чтобы это было не так, – и Торин боится даже прикоснуться к нему. Вот вам и легендарная сила детей Дурина. Хотя, возможно, в данном случае бояться было более разумно. Он боится, потому что у него есть веские основания опасаться безумия. Он боится, потому что какая-то часть его все еще, несмотря ни на что, хочет надеть это, казалось бы, безобидное кольцо себе на палец. Он боится, что эта мелочь сыграла свою роль в падении его отца и деда, и все же ему не на что злиться, некого винить, кроме их собственных извращенных умов. Он боится, что это кольцо действительно было причиной того, что Эребор так долго процветал, и как только правитель перестанет носить его, его богатство уменьшится, пока жизнь снова не превратится в борьбу. Он боится, что снова потерпит поражение. И все же он не может просто выбросить кольцо, мысль о том, что оно окажется в руках менее осторожного гнома, мягко говоря, настораживает, да и не в его силах уничтожить его – и он не уверен, что сделал бы это, будь это в его власти. Он медленно протягивает руку, проводя пальцем по гладкой поверхности кольца. На мгновение его дыхание прерывается, мысли останавливаются, разум приходит в движение, когда золото мерцает перед ним все ярче и ярче, но затем иллюзия проходит, оставляя после себя только маленькое кольцо, блестящее, но не лишнее. Движения Торина были лишь слегка резкими, когда он аккуратно заворачивал кольцо в кусок ткани и надежно прятал его в своем снаряжении. Оказавшись в Эреборе, он мог бы надежно спрятать его и оставить пылиться в каком-нибудь укромном уголке. Фили – и то, что знает Фили, обычно знает и Кили – когда-нибудь, конечно, узнает о нем, но до этого еще долгие десятилетия, а Торин не намерен раскрывать секрет кольца кому бы то ни было без длинного списка предупреждений, к которым лучше прислушаться, в противном случае. И все равно, ночь в эту сонную ночь обещала быть очень долгой.