lay down your sweet and weary head

В библиотеке, как всегда, было светло и тихо. Она занимает один из самых верхних этажей Эребора, и дневной свет освещает огромные количество новых и старых свитков, аккуратно переплетенные книги и рукописи. Единственная комната, которую пощадил гнев и разрушение Смауга, и все же в своей прошлой жизни Торин не смог вынести, войдя через ее большие двери в мир полок и воспоминаний за их пределами – приятных воспоминаний, которые он не хотел, не смел портить вопиющей пустотой и отсутствием тех, кто сделал их такими. Поэтому он послал Ори осмотреть эту часть их наследия, в то время как другие изучали груды сокровищ, потому что это все еще было началом, когда страсть к золоту только начала затуманивать его разум, и он все еще помнил лучшие времена, которые стремился сохранить в своей памяти; все еще помнил, как хотел порадовать тех, кто последовал за ним в это опасное путешествие - ведь Ори не возвращался в течение долгих часов, погрузившись в изучение тысяч рукописей, собравших больше наследия гномьего мира, чем кто-либо видел за более, чем последние столетие. После смерти и пробуждения в своей новой жизни он снова отважился зайти в библиотеку, обнаружив – к своему небольшому удивлению – что в ней почти нет места страху, вместо этого она дарит ощущение покоя. Впервые с тех пор, как Торин снова проснулся, он входит в библиотеку со смутным чувством беспокойства. Хотя его отец всегда любил читать и был знаком с их традициями, ему никогда прежде не приходилось проводить так много времени в уединении в дальнем углу большой комнаты – и он никогда прежде не был уверен, что его сын не увидит, над чем он работает. Несколько раз Торин пытался застать его врасплох и украдкой заглянуть в какой-нибудь пергамент, над которыми часто сидел король, Траин - слишком хороший стратег, чтобы сидеть в легкодоступном месте, особенно, когда он не хочет, чтобы его беспокоили. Однако, возможно, больше всего ранит то, что с момента их возвращения Торин видел своего отца всего один раз, когда тот встретил их у ворот с нежной улыбкой, но отстраненным взглядом. Теперь Торин стоит молча посреди библиотеки, глядя на нишу, в которой уединился Траин, и лишь мельком замечает карту, прежде чем она убирается поглубже в стопку пергамента на декоративном столе. Ему хочется вздрогнуть от едва скрываемого раздражения, промелькнувшего на лице отца, когда он посмотрел на сына, но он заставляет себя оставаться бесстрастным. Поднос с едой в его руках кажется тяжелым и холодным. - Отец, - приветствует он, склонив голову, и его голос звучит сдержанно-вежливо даже для его собственных ушей. - Нам не хватало тебя за утренней и полуденной трапезой. Траин прочищает горло, одна из его рук тянется к стопке пергамента. - Я был занят. Торин осторожно ставит поднос на стол, стараясь не касаться разбросанных повсюду листов бумаги. - Тем не менее, тебе следует поесть. Разве не ты не так давно говорил мне, что занятость не является оправданием отсутствия заботы о самом себе? Как по команде, в животе Траина громко урчит, а его слабая, слегка печальная улыбка выглядит более искренней, чем когда-либо. На мгновение тень, омрачавшая его мысли, кажется, рассеялась. Но лишь на мгновение. - Может, ты и прав, сынок, - бормочет он, уже протягивая руку за хлебом, хотя выражение его лица снова становится серьезным. - Когда ты успел так сильно и так быстро повзрослеть, Торин? Я все еще помню те дни, когда ты, юный гном, бегал повсюду, ни о чем не заботясь, как будто это было вчера, – и все же сейчас я смотрю перед собой и вижу мудрого гнома на месте этого маленького ребенка, теперь уже повзрослевшего и зрелого. Торин старается не смотреть на него с удивлением из-за внезапной смены настроения и темы разговора. Он не знает, что сказать, потому что правдивый ответ - это не то, что он хотел бы услышать, и он не думает, что его отец в том настроении, чтобы его выслушивать. Торин даже не подозревал, что его отец испытывал подобные чувства – Траин никогда не был из тех, кто много говорит о своих чувствах, и уж тем более с теми, кого они непосредственно касались. - Время всегда быстро проходит, - наконец бормочет Торин, и, должно быть, в его словах слышится тихая печаль, потому что Траин поднимает взгляд от своей тарелки. Их взгляды встречаются, пока король не отодвигает поднос в сторону; он опускает голову, как будто не в силах больше смотреть Торину в глаза. - Отец, ты не скажешь мне, что тебя так беспокоит? - спрашивает Торин, ухватившись за свой шанс. - Твоя семья беспокоится за тебя. На мгновение Траин выглядит растерянным, на его лице появляется почти испуганное выражение, но затем оно меняется, и Торин словно бы видит, как между ними опускается стена. - Это пока не имеет значения, принц Торин, - отвечает Траин таким холодным голосом, что сердце Торина замирает. Пока не имеет значения. Эти слова настолько ясно говорят о прекращении разговора, что Торин даже не пытается скрыть своего разочарования и беспокойства, но все же чопорно кланяется и поворачивается, чтобы уйти. Надежда, возможно, тает, но он будет продолжать пытаться вызвать у своего отца реакцию, которая не была бы холодностью или отвержением, пока у него есть такая возможность. Все симптомы налицо, но, возможно, впадения в безумие все же можно было избежать – ведь Траин ведет себя не совсем так, как Трор и Торин, когда те были захвачены злотой болезнью. И Торин все пытается и пытается поверить, что это не просто другой вид безумия, что их семейное проклятие не обрушилось на них снова, даже когда на сердце у него становится все тяжелее от беспокойства и мрачнее от дурных предчувствий.

***

Теперь он делает то, что делает всегда, когда чувствует, что плывет по течению, – отправляется на поиски своих братьев и сестер. Даже если для этого придется прервать Дис; она с тоской смотрит вдаль, размышляя о неком карлике, чье имя может заканчиваться на "–или", а может и не заканчиваться. Торин чуть было не отпустил замечание о юной любви, когда она даже не заметила его приближения, но потом понял, что его опыт в этой области довольно ограничен и ему действительно не стоит прокладывать туннель в скале без опор. Ее тихий вскрик, когда он без предупреждения хлопает ее по плечу, в любом случае достаточно приятен. - Я вижу, бдительность сегодня не является твоим преимуществам, дорогая сестра, - говорит он, и его губы расплываются в стороны от удовольствия при виде ее недовольного выражения лица. Она поворачивается к нему лицом, и Торин видит тот самый момент, когда она замечает выражение его лица и понимает, что что-то не так. Дис еще мгновение изучает его, затем тихо спрашивает: - Отец? Торин даже не удивлен, что она знает. Становится все более и более очевидным, что что-то серьезно не так. Он кивает. - Он по-прежнему не хочет говорить со мной о том, что у него на уме. Он не говорит, я боюсь за него, за всех нас, потому что ей это не нужно. Дис уже хорошо осведомлена (частично, но не обо всех) об их тревогах. - Хочешь, я схожу за Фрерином? - тихо спрашивает она, и Торин почти улыбается от того, что она понимает, что ему нужно прямо сейчас. - Если ты знаешь, где он, - бормочет он, и она выходит за дверь еще до того, как он заканчивает говорить. Как только она уходит, он тоже выходит из комнаты в направлении ближайшей кухни. Он мог бы позвать слуге, чтобы тот принес закуски, но обычно предпочитает делать все, что в его силах, сам. Он провел очень много времени без того, чтобы его связывали по рукам и ногам, и привык к этому – со временем ему стало не так стыдно за то, что все эти повседневные дела, подобные этому, когда-то были ниже его статуса (и технически все еще ниже, но теперь он уже не тот гном, которым был). Кроме того, со времен Бильбо, чай и его приготовление стали чем-то священным и особенным. Он почти слышит голос своего хоббита, голос которого эхом отдается в его голове, как когда-то достигавший его ушей в реальном времени. (- Ты слишком вспыльчивый, Торин Дубощит, - сказал Бильбо, уперев руки в бока жестом, который мог бы показаться устрашающим, если бы его делал кто-то, кто доставал Торину до плеч и был меньше похож на милого ребенка. - Я предлагаю тебе остыть и успокоиться, пока ты не усугубил ситуацию. Торин, честно говоря, не был уверен, что ситуация может стать еще хуже – застрять в эльфийском подземелье определенно не входило в его представления о веселье – и уже собирался сообщить об этом своему спутнику довольно громко, когда заметил выражение лица Бильбо в маленьком луче лунного света, падающем сквозь решетку. Обеспокоенного, худого лица хоббита было достаточно, чтобы заставить его проглотить свои резкие слова и сделать глубокий вдох в попытке погасить пламя гнева, все еще терзающее его сознание. - Что ты делаешь, когда злишься, мастер-взломщик? - проворчал Торин, все еще с мрачным, как грозовая туча, лицом. Улыбка Бильбо, напротив, была непропорционально радостной, несмотря на бледность его лица. - О, конечно, я завариваю чай. Торин непонимающе уставился на него. - Это очень успокаивает, понимаешь? - продолжал Бильбо, то ли решив не обращать внимания на очевидное недоверие Торина, то ли просто не обратив на это внимания. - Простая задача, чтобы занять руки, а в конце, естественно, можно выпить прекрасного чая. Я никогда не могу долго злиться с чашкой горячего чая в руках. Торин все еще смотрел. - Конечно, это еще не все. Или, возможно, характеры полуросликов были не такими горячими, как у гномов? Бильбо, похоже, не так–то легко было разозлиться – или, если уж на то пошло, сильно - и никогда надолго. Улыбка, которой Бильбо одарил его, теплая и немного беспомощная, заставила что-то сжаться у него в животе. - А что еще можно было придумать?) Торин попробовал этот способ много лет назад, когда новая жизнь была еще свежей, а его разум - зиял, как незаживающая рана. Это не сработало. Возможно, у него и развился вкус к чаю, но сам процесс его приготовления не успокоил гнев и печаль, которые ярко пылали в нем. И, наконец, где-то с десятой попытки – потому что он Торин, и он упрям, и старается изо всех сил – он нашел то, чего не хватало. Не приготовление чая успокаивало или отвлекало, а воспоминания о Бильбо, которые оно неизбежно вызывало, небольшие проблески времени, проведенного в компании друг друга, о некоторых из которых он почти забыл, пока запах свежезаваренного чая снова не всплыл в его памяти. Излишне говорить, что это вошло у него в привычку; когда его разум нуждался в отдыхе и у него было достаточно свободного времени, он шел и заваривал себе чай, не обращая внимания на слегка озадаченные взгляды поваров, которые заставали гнома за этим занятием. Довольно скоро они привыкли видеть наследного принца Эребора на кухне в любое время дня и ночи, размышляющим над чашкой заваренного чая. Когда он возвращается в комнату Дис с подносом в руках и немного успокоившийся, сестра и Фрерин уже ждут его. - Расскажи нам, что произошло, – немедленно требует Фрерин, и это прозвучало бы бессердечно, если бы не было именно того, что нужно Торину, - факт, о котором его брат был прекрасно осведомлен. И он рассказывает им, возможно, не совсем все, но он рассказывает, и они слушают его. Они всегда его слушают.

***

Шок от того, что кто-то без предупреждения поджидает его самого в его же покоях, попыхивая трубкой, почти заставляет Торина пустить в ход топор. Он никогда не ходит без оружия, даже в своей собственной горе, в своем собственном доме. - Гэндальф! - восклицает он, и напряжение постепенно спадает. Он опускает маленький походный топор. - Что ты здесь делаешь? Гэндальф приподнимает густую бровь. - Я прошел через всю эту официальную помпезность, которой вы, гномы, так дорожите, когда прибыл на гору. - Да, пока ты, очевидно, не бросил свой эскорт и не вломился в покои наследного принца. - Торин скрещивает руки на груди и многозначительно смотрит на старика. - Никто не пострадал, - бодро возражает Гэндальф, и Торин согласился бы с ним, если бы не бедные стражники, на которых, вероятно, в этот самый момент кричал Двалин. Когда он ничего не говорит, Гэндальф пристально смотрит на него, глаза его мерцают за завесой дыма. Торин вздрогнул бы, если бы не был достаточно хорошо знаком с волшебником, и знал все его приёмчики и привычки. Губы Гэндальфа кривятся, и он делает еще одну затяжку из трубки. - Ты был занят, Торин Дубощит. Торин приподнимает бровь, услышав очевидный намек, но не позволяет теме перейти к его "достижениям". - Какое совпадение, что ты решил посетить Эребор именно сейчас, - вместо этого бормочет он. - Я хочу тебе кое-что подарить. Брови Гэндальфа поднимаются в искреннем удивлении. - В самом деле? Торину требуется всего мгновение, чтобы открыть сундук, стоящий в изножье его кровати, и достать завернутый меч. - Это Гламдринг, Сокрушитель Врагов. Когда-то ты носил его, и это принесло тебе много добрых побед. Я полагаю, это означает, что ты должен взять его снова. - Ты, кажется, немного перепутал временные линии, - бормочет Гэндальф, но принимает меч, оценивающе оглядывая лезвие, когда оно плавно выскальзывает из ножен. - Я вижу, это очень хороший клинок, и у него есть своя история. - Волшебник пристально смотрит на Торина. - Не многие гномы по доброй воле расстались бы с таким сокровищем. Торин сердито смотрит на него. - Ты не хуже меня знаешь, что я не просто гном. Возможно, ты так не думаешь, но представители нашей расы способны учиться на своих ошибках. Гэндальф успокаивающе поднимает руку, его голос достаточно сильный и честный, чтобы прервать гневные слова Торина. - Прошу меня простить, я не хотел такого говорить. Я благодарю вас за этот подарок… У меня такое чувство, что он мне понадобится. - Именно поэтому я и отдал его тебе, - говорит Торин, коротко кивая, и его гнев рассеивается. Даже спустя столько лет Гэндальф по-прежнему обладает способностью выводить его из себя так, как мало кто другой способен в принципе. - Но если ты не знал, что я тебя жду, почему ты здесь? Гэндальф только хмыкает, совершенно не смущенный слегка агрессивным тоном Торина. - Я просто хотел проведать тебя. Посмотреть, как у тебя дела. - И выяснить, не напортачил ли я еще где-нибудь? - мрачно заканчивает Торин. - Как я уже сказал, ты был занят. - Гэндальф безразлично пожимает плечами. - И поскольку, я полагаю, что я по-прежнему единственный, кому ты рассказал о своей уникальной ситуации, я подумал, что тебе, возможно, захочется выслушать от кого-нибудь слова сочувствия. - Какое самопожертвование с твоей стороны, - кисло говорит Торин, но он уже чувствует, что сдается. Иногда он даже не помнит, почему был так непреклонен в том, чтобы никогда никому не рассказывать о том, что с ним случилось, ни в этой жизни, ни в прошлой. Но затем он представляет, как открывает правду, видит шок, печаль, может быть, даже ужас на их лицах (и жалость, всегда жалость, с которой он не хочет сталкиваться). Постепенно он осознает, что тот гном, которого помнит Торин, - это уже не тот, кем он является, это тот, кем он никогда не будет. Закрадывается сомнение, что, возможно, он видит их даже не такими, какие они есть, а бледной тенью тех, кем они были когда-то, сформированными другой жизнью.; что, возможно, другие ему нравились больше, и теперь они нравятся ему только за то, что он не тот, кем он сейчас являются. Бесконечные вопросы о событиях и подробностях, которые он предпочел бы забыть, переживание заново тех моментов, которые чуть не сломали его (а затем и того самого последнего, который сломал), и весь стыд и вина за последние дни его жизни, которые ему придется открыть тем, кто для него важнее всего на свете. Те, кто имеет право судить его. И после всего этого, как он мог им открыться? Для этого потребовалась бы внутренняя сила, которой ему все еще не хватает, даже сейчас. - Все изменилось. Все настолько сильно изменилось.... Он говорил, не задумываясь, и чувствовал ненависть от того, как тихо звучит его голос, даже для его собственных ушей. Голос Гэндальфа был бы оскорбительно нежным, если бы не был таким успокаивающим. - Разве это не хороше...то самое, чего желает твое сердце? - Конечно. - Губы Торина кривятся почти с горечью. - Но всегда есть цена, которую нужно заплатить. Ты знаешь об этом, волшебник, но какое-то время я пытался убедить себя, что еще не заплатил его. Гэндальф некоторое время молчит, затем выпускает в воздух облако дыма. Перед глазами Торина все меняется, принимая разные формы: Эребор, Дейл, зеленые долины за пределами горы. Лица его семьи. Посыл был кристально ясен. - Если бы я раньше не подумал о том, что у меня есть, меня бы здесь не было, Гэндальф, - тихо произносит он, и дым рассеивается, оставляя после себя только слабый запах табака. Гэндальф молча кивает. - Кажется, ты также добиваешься больших успехов в отношении союза с эльфами, - говорит волшебник несколько мгновений спустя, и слегка смущенный Торин переводит взгляд на гравюру на дереве с изображением Эребора на каминной полке. Серебристые линии, украшающие темное дерево, настолько явно напоминают эльфийские, что Торин не удивился, когда Гэндальф сделал правильный вывод. Это был подарок, который Трандуил преподнес ему во время их последней встречи в знак признания изменившегося политического курса, за который теперь отвечает Торин. Первоначальное желание просто выбросить подарок исчезло к тому времени, как он вошел в гору, уступив здравому смыслу и неохотному признанию красоты изделия, а также такту, о котором не забыл король эльфов, вручая данный подарок. Тем не менее, даже мысли о Трандуиле изрядно портят ему настроение. - Не напоминай мне. Губы Гэндальфа кривятся в улыбке, а затем он говорит совершенно беспечно: - Трандуил был в еще худшем настроении, чем обычно, И тут Торин оживляется. - В самом деле? Гэндальф торжественно кивает. - Я знаю из достоверных источников, что он сводит с ума лорда Элронда своими постоянными жалобами на то, что ему единственному приходится регулярно иметь дело с гномами. Ухмылку Торина можно охарактеризовать только как самодовольную. - Что ж, раз я не единственный, кто страдает, полагаю, я смогу это вынести. - Это все, о чем любой может спросить, хотя трудно не усомниться в твоей мотивации, - сухо говорит Гэндальф. Мгновение он изучает Торина, задумчивое молчание затмевает любое веселье, которое мог бы испытывать кто-либо из них (Гэндальф, возможно, большую часть времени ведет себя как достойный старик, но Торин заметил проблески злого чувства юмора под мудростью и вездесущей проницательностью, которое было даже больше похоже на чудачество). Наконец волшебник заговорил снова, тихо и серьезно. - Возможно, ты уже знаешь об этом, но я думаю, стоит повторить. Есть некоторые вещи, которые произойдут независимо от твоего ведома, события, настолько глубоко укоренившиеся в структуре мира, что никто не сможет их изменить. И будут некоторые вещи, которые вы, возможно, попытаетесь совершить, но потерпите неудачу, потому что им не суждено случиться. На мгновение кажется, что облик Гэндальфа меняется, сила сияет в его глазах, а возраст уходит. - Многие повороты судьбы ложатся не только на твои плечи, Торин Дубощит, и тебе не мешало бы помнить об этом. И затем он снова становится Гэндальфом, прежним, грубоватым и добрым, каким его знал Торин. Он невольно вздрагивает, холодок дурного предчувствия пробирает его до костей. В мире существует еще так много разных вещей, которых стоит бояться.