lay down your sweet and weary head

Это было обычное рутинное патрулирование. Или, скорее, это должно было быть простое маршрутное патрулирование. Торин покинул гору с группой воинов и, конечно же, с Двалином, который отказывается отпускать его куда–либо одного – Торин переносит это со смесью веселья и едва скрываемого недовольства, но не делает попыток избежать такой компании, зная, как сильно Двалин нуждается в этом для своего душевного спокойствия - чтобы разведать обстановку на их границах. Он делает это не в первый раз, потому что всегда был твердо убежден в том, что не должен просить кого-либо делать то, к чему не был бы готов сам, и это один из способов, которым он демонстрирует свою преданность своему народу. Ходили слухи о возросшей активности орков в горах, но вероятность настоящего сражения казалась маловероятной. Оглядываясь назад, можно сказать, что Торину действительно следовало бы быть умнее, вместо того, чтобы вести себя глупо и оказаться абсолютно не подготовленным к чему бы то ни было. Лес с одной стороны, отвесная скала с другой, и он сразу понимает, что только лишь небольшая группа орков даст им возможность уйти отсюда невредимыми. Один на один ни один обычный орк не может сравниться с хорошо обученным гномом-воинов - и все же даже величайшего воина можно сразить одной стрелой, и ни Торин, ни кто-либо другой из его отряда не видели одинокого орка, прячущегося на горном хребте позади них. Сдавленный крик срывается с его губ, когда боль пронзает поясницу. Он спотыкается, одной рукой упираясь в ближайшее дерево и едва удерживаясь в прямом положении, и, когда в него попадает вторая стрела, хватка Торина ослабевает, всего на мгновение, но этого достаточно, чтобы он рухнул на землю. Внезапное давление на стрелы, все еще торчащие у него из спины, становится слишком сильным, и он проваливается в темноту, и даже тревожных криков вокруг него недостаточно, чтобы привести его в чувство. Чувство времени ускользает от него так же, как ясность ума и осознание окружающего. Дрейфуя между тьмой и живым миром, полным ужасной боли, Торин всплывает на поверхность лишь на мгновение, улавливая конец произнесенной шепотом фразы "...мы больше ничего не можем для него сделать...”, которую его затуманенный разум тщетно пытается понять, прежде чем его снова затягивает под воду. Возможно, прошли часы или даже дни, прерываемые лишь короткими обрывками реальности вокруг него. Однажды он слышит низкий голос, который, как он знает, принадлежит его отцу, читающему отрывки из книги гномьих сказок долгим, безнадежным монотонным голосом. В другой раз он думает, что это пение его матери вытаскивает его разум из бездны, слезы заглушают ее чистый голос, превращая его в наполненную горем мелодию, а потом, позже, он снова чувствует присутствие своего деда, но вокруг только тишина, и он не знает, было ли это просто случайностью или бредом его лихорадочный разум. Где-то далеко в глубине своего сознания он понимает, что ему не становится лучше, что он просто продолжает существовать и медленно движется к тому же концу, который уже однажды настиг его. Только маленькие ладошки на его руке, более детский голос, отчаянный и испуганный, и ощущение мягких волос, заплетенных в косу такой необычной формы, что он не может не узнать владельца, касающегося его лица, помогают Торину собраться с силами и выдавить из себя имя хриплое и тихое, больше похожее на карканье вороны, чем на нормальный голос. - Оин. Он едва слышит удивленные вздохи из-за рева, который уже снова заглушает его слух. - Торин! - смутно слышит он возглас Фрерина. и в то же время где-то кричит Дис: - Udâd! Собрав последние силы, Торин снова открывает рот. - Оин, сын… Гроина. Целитель. Сознание покидает его прежде, чем он успевает определить, был ли услышан его призыв. Будь Торин в более здравом уме, он, возможно, вспомнил бы, что – Оин сейчас не тот старый опытный целитель, каким его помнит его память, что он не старше самого Торина и даже еще не мастер своего дела - но, несмотря на лихорадку, Торин вспоминает только о том, как много раз Оин исцелял его и его семью и заботился о них в Голубых горах и позже, во время похода, и его непоколебимая вера в целителя затмила все остальное. В следующий раз, когда Торин просыпается и видит встревоженные, но в то же время облегченные лица, его сознание наконец-то проясняется, а лихорадка, вызванная инфекцией, проходит. Хотя его попытка быстро сесть опровергает любую иллюзию здоровья, поскольку его конечности просто отказываются двигаться. Это потеря сил, которая возмутила бы его больше, если бы он не осознавал, что ему повезло остаться в живых и почувствовать вообще что либо в этой жизни снова. Но ему все равно все это жутко не нравится. Его маленькая попытка также приводит к тому, что на него орут не менее пяти человек - все те, кто собрался у его постели. Множество выговоров и оскорблений варьируются от "прекрати дергаться, чертов идиот" (Фрерин) до "не двигайся, или тебе придется целый год заниматься бумажной работой" (его отец) и "неужели ни у кого в этой семье нет ни капли здравого смысла?! Ложись!" (Оин). Очевидно, вспыльчивый целитель уже проявил свою прямолинейность, а иногда и веселое неповиновение. - Это единственное приветствие, которое я получу после возвращения с того света? - хрипло спрашивает Торин, когда гвалт вокруг его утихает. Свирепый взгляд Дис мог бы пронзить железо, но он достаточно натренирован, чтобы разглядеть скрывающееся за ним облегчение. - Ты заслуживаешь гораздо большего за то, что заставил нас всех так сильно волноваться! От внезапного толчка, от которого Торин едва не пытается подняться еще раз, он вспоминает остальных членов патрульной группы. - Что случилось с остальными? Все выжили? - Ты был единственным, кто был серьезно ранен, inùdoy, - отвечает его отец, и в его глазах смешиваются смирение и нежность. Торин вздыхает и на мгновение закрывает глаза. Просто вся эта эмоциональная встряска утомила его до пугающей степени. - Хорошо. Он пытается снова открыть глаза, чтобы еще раз успокоить свою семью, но обнаруживает, что тяжелые веки отказываются двигаться, несмотря на призывы его мозга. Он смутно слышит, как Оин выпроваживает всех остальных, очевидно, заметив усталость своего пациента. По крайней мере, теперь он может немного успокоиться, зная, что больше никто не пострадал, а также зная, что благодаря Оину он тоже теперь вне опасности. Позже он должен будет спросить целителя, как ему это удалось… Торин не помнит, как снова погрузился в сон, но в следующий раз, когда ему удается открыть глаза, он уже в комнате один. По крайней мере, он так думает, пока в поле его зрения не появляется чья-то голова. - А, вы проснулись! - радостно произносит Оин. - Как вы себя чувствуете, мой принц? Торин на мгновение задумывается. - Как будто орда орков только что растоптала меня, но я подозреваю, что вы это уже знаете. И, пожалуйста, зовите меня Торин. Вы, безусловно, заслужили это право, подлатав меня после таких ранений. Оин смотрит на него очень долго, и на его лице появляется странное выражение, которое Торин не может распознать. - Как пожелаешь, Торин. Целитель возвращается к обработке ран принца, проверяя, нет ли под ними инфекции. Во время работы он спрашивает: - Зачем ты послал за мной? - Что? - Ты звал меня, - повторяет Оин, - когда был в лихорадочном бреду и близок к смерти. Почему? Это справедливый вопрос, учитывая обстоятельства, и Торин не может ответить на него с полной честностью. Нельзя точно сказать кому-то, кто вас даже не знает, что вы полностью ему доверяете из-за того, чего он еще даже не сделал. - Я слышал кое-что о вас, о ваших новых методах лечения. Кажется, вы называете их мазями. - Он пожимает плечами. - Я знал, что умираю. Было мало шансов, что вы могли бы усугубить ситуацию. Губы Оина кривятся, хотя он и не выглядит полностью убежденным. - Это правда. Тебе было очень плохо, когда они вытащили меня из постели, чтобы я позаботился о наследном принце. Торин позволяет ему какое-то время работать в тишине, демонстративно не глядя на руки Оина, которые что-то делают... с незащищенными и открытыми ранами. Оину не нужен дополнительный стресс от того, что он тщательно следит за каждым его действием, не тогда, когда его и так без предупреждения втянули в это нелегкое дело. - С сегодняшнего дня открыта вакансия королевского врача, - небрежно говорит Торин, по-прежнему глядя куда-то поверх головы Оина. - Я бы попросил вас принять эту должность. Руки Оина на мгновение замирают, прежде чем возобновить свою работу. - И почему я должен это делать? - Что ж, вы по-прежнему сможете приобрести весь необходимый опыт, помимо того, что станете королевским врачом. И вы будете вознаграждены гораздо щедрее, чем кто либо еще мог бы вам предложить. - Очень мило с вашей стороны, Ваше королевское Высочество. Фырканье Оина вызывает у Торина искреннюю улыбку. - Так мне сказали. Если хотите, можете потратить некоторое время на обдумывание моего предложения. - Ох, не будь идиотом, - без колебаний огрызается Оин и заканчивает перевязывать живот Торина еще раз. - Ты уже знаешь, каким будет мой ответ. Торин улыбается. Между ними уже завязывается знакомство, и он внезапно обнаруживает уверенность в том, что обретет хорошего друга в лице этого молодого гнома, хотя в последний раз они виделись лишь десятилетия спустя. Это еще одно напоминание о том, что в этом повороте его судьбы было и есть что–то хорошее - мысль, за которую можно цепляться, когда возникают сомнения и тревоги. Однако его веселье было недолгим, поскольку его попытка встать с кровати была встречена каменным взглядом и твердым требованием соблюдать постельный режим еще как минимум неделю, если он не хочет, чтобы у него порвались швы. Проклятые привередливые лекари.

***

Сюрпризы подстерегают его в тот день, когда он наконец вырывается из лап Оина. Дарла и Дори, как и ожидалось, ждут его у входа в свои новые комнаты, но когда он, наконец, заканчивает свой трудный путь вверх по лестнице - возможно, он еще не совсем пришел в себя, как ему хотелось бы верить, – его встречает довольно неожиданное зрелище: странный гном, развалившийся в кресле. Торин сразу же видит Нори с его сверкающими медными волосами и с волевым носом, и ему кажется, что в его глазах он улавливает что-то от Ори. Долгое мгновение они смотрят друг на друга, оценивая, пока Торин практически не ощущает волны беспокойства, исходящие из-за его спины, понимая, что это Дарла, которая сейчас стоит на лестнице. - Не обращайте на меня внимания, - наконец произносит Торин и осторожно входит в комнату. - Я здесь только ради великолепного чая. Краем глаза он замечает, что другой гном немного расслабился. - Нани, к вашим услугам. Торин с некоторым удивлением отмечает намеренное умолчание о признании статуса Торина. Кажется, именно отсюда у Нори такое непочтительное отношение к начальству. Он с преувеличенной вежливостью склоняет голову в ответ. - Торин, к вашим услугам. - Я зайду позже, Дарла, - обращается Нани ко все еще взволнованной даме. - Не нужно устраивать здесь… проходной двор. - Не думай, что тебе нужно уходить из-за меня, - бросает Торин, прежде чем она успевает ответить, и за его приятной улыбкой скрывается самодовольство по поводу внезапного дискомфорта собеседника. Ему потребовалось всего лишь один раз увидеть, как его бабушка выводит советника из себя несколькими безукоризненно вежливыми и, все же, резкими словами, чтобы понять, насколько эффективно "хорошее воспитание" может быть использовано в качестве оружия. К сожалению, Дарла, после многих лет знакомства с ним, к настоящему времени более или менее невосприимчива к такому "методу борьбы". Бросив на него сердитый взгляд, она поворачивается к Нани и говорит: - Думаю, ты прав. Пожалуйста, загляни попозже. Она едва не захлопывает громко дверь, как только он переступает порог. - Это действительно было необходимо, Торин? - О, я думаю, именно так. Я не собираюсь просто так бросать тебя теперь, когда Мистер ”я самый приятный гном в горах" здесь. Дори, который, похоже, не в восторге от Нани, как раз вовремя превращает смешок в кашель. Взгляд Дарлы слегка смягчается, но ее голос остается язвительным. - Я сама могу бороться за себя, спасибо тебе большое. Торин успокаивающе поднимает руку. - И я бы никогда не осмелилась утверждать обратное. Я всего лишь пытаюсь немного помочь тебе, как это делают друзья. Дарла все еще что–то мрачно бормочет себе под нос, но, кажется, она немного успокоилась - или, по крайней мере, успокоилась настолько, что смогла спокойно заварить чай, за которым, предположительно, и пришел Торин. Позже тем же вечером, когда Дори неохотно отправился спать, Торин присоединился к Дарле у небольшого камина. Он молчит, осознавая внезапно воцарившуюся меланхоличную атмосферу, в то время как она смотрит на огонь. - Нани - милый гном, - наконец произносит она почти тихим голосом. - Я бы тоже хотела, чтобы он не напоминал мне о нем. Ее руки нервно теребят золотую брошь на коленях, как будто она даже не осознает, что делает это. Торин молчит, ожидая продолжения. - Он подарил мне это давным-давно. До появления Дори. До того, как он начал создавать воспоминания, которые я предпочла бы забыть. - Почему ты сохранила это? Она все еще вертит брошь в руках, ее взгляд устремлен вдаль. - Иногда эти вещи - единственное напоминание о том, что у нас когда-то было нечто хорошее, - говорит она, не обращая внимания на слезы, тихо стекающие по ее щекам. Иногда Торину кажется, что, несмотря на все свои годы, он все еще не может по-настоящему научиться понимать других. - Он бросил тебя. - Да, - тихо соглашается она, - но я все равно любила его, даже если никакая любовь не стоит того, через что он заставил нас пройти. Эта брошь - знак этого. Знак нашей любви и ее конца. Она не вдается в подробности, и, почувствовав, что наступил момент, когда нужно "побыть одному", Торин тихо извиняется. Он старается не зацикливаться на ее горе, но их разговор все равно не выходит у него из головы. То, что она сказала о знаках, затронуло в нем что-то такое, о чем он раньше и не подозревал. На следующий день он отправляется в кузницы на нижних уровнях Эребора, а перед его глазами уже расцветает одна очень интересная идея.

***

Обладая мастерством, которым он, в это время, еще пока не должен был обладать, Торин создает четырнадцать маленьких металлических чудес. Во время работы он собирает все свои воспоминания, хорошие и плохие, в кулак, пропускает их перед глазами и вспоминает без оговорок, без колебаний, напоминая себе о прошлом, которого больше нет, но которое он чувствовал с момента пробуждения. Он создает знаки, изящные в своих тонких линиях и гранях, и прочные, потому что они сделаны гномом из металла. Руны преданности, окруженные детально переплетенными нитями гномьего узора. Он изготавливает тринадцать таких жетонов, по одному для каждого члена компании, и все они отличаются друг от друга крошечной деталью – в центре каждого из них находится камень разного цвета, размером не больше булавочной головки. Для Балина он выбирает ослепительно белый драгоценный камень. Для Двалина он использует темно-красный. Для братьев Бофура и Бомбура и их двоюродного брата Бифура, который вполне может сойти за брата, он выбирает подходящие камни более теплых тонов: желтый для Бофура, оранжевый для Бомбура и светло-красный для Бифура. Для Глоина он выбирает ржаво–красный цвет, напоминающий его собственный цвет волос – и, как Торину стало случайно известно, цвет волос его будущего сына; а для Оина - изысканный серебристый. Для Дори он выбирает пурпурный камень, для Нори - ржаво-коричневый, а для Ори - лавандовый. Ему даже не нужно думать о камнях Фили и Кили, потому что сравниться с их сиянием могут только самые чистые и яркие бриллианты. Драгоценный камень Бильбо, инкрустированный цветочным узором, напоминающим тот, что Торин давным-давно видел в Шире, переливается множеством различных оттенков зеленого, но преобладающий из них настолько напоминает зеленый цвет круглой двери под холмом, что Торин даже представить себе не может, что выберет другой камень после того, как увидел этот. Гном смотрит вниз на ряд из тринадцати маленьких сокровищ, почти непритязательных в своей маскировке, но в то же время наполненных таким глубоким смыслом, и обнаруживает, что чего-то не хватает. Он был настолько поглощен чествованием каждого из сотрудников своей компании, что полностью забыл о себе, и хотя он был лидером – и, возможно, не всегда хорошим лидером – в этом путешествии он все еще оставался частью компании, частью ее духа. Он создает четырнадцатый жетон с темно-синим драгоценным камнем, сверкающим посередине, и другим набором рун, которые составляют из себя слово - "Благословенный". Это он всегда будет носить с собой. Оказывается, что подсовывать маленькие жетоны в пальто Балина, Двалина и Оина достаточно просто, поскольку все они уже достаточно хорошо знакомы с ним, чтобы не проявлять подозрений, когда он приближается к их вещам. Торин прекрасно понимает, что Двалин может хорошенько врезать кому угодно, кроме него и Балина, если они даже не прикасаются к чему-либо из его вещей. С Дори немного сложнее справиться незаметно, но неделю спустя ему все же везет. Юный гном дома один, когда Торин просовывает голову в дверь. На самом деле он спит, и Торин чувствовал бы себя немного более неловко, если бы тот не выглядел совершенно очаровательно: его одеяло натянуто до подбородка, его обычно такие аккуратные волосы растрепаны, а лицо гладкое и расслабленное во сне. Спрятать жетон под одеяло - дело нескольких секунд, и он видит, как пальцы Дори обхватывают его, словно только этого и ждали. Он прячет остальные девять жетонов в своей комнате, ожидая, когда их можно будет раздать тем, с кем он пока еще не встретился в этой второй жизни. Балин замечает подарок первым. После одного из их уроков, на котором старший гном пытается научить наследного принца всему, что ему понадобится, чтобы выжить в жестокий политике правления королевством, а Торин пытается вести себя так, как будто он ничего этого раньше не слышал, Балин достает свой жетон из кармана – Торин с некоторой радостью замечает, что Балин по крайней мере, держит его при себе – позволяет своим пальцам играть с его гладкой поверхностью и многозначительно смотрит на Торина. - Я нашел это в своем пальто несколько дней назад. Не думаю, что ты имеешь представление, как оно туда попало? Торин изобразил на лице свое лучшее выражение "кто? я?", но, по-видимому, без особого успеха, поскольку Балин только закатил глаза. - Парень, я узнаю твое ремесло с первого взгляда, - сухо сообщает ему Балин, - даже если оно немного более продвинутое, чем я ожидал. Ты всегда был сосредоточен на оружейном деле. Он устремляет на Торина проницательный взгляд, который тот изо всех сил старается не замечать. - Я кое-чему научился по ходу дела, ты же знаешь, как это бывает. Кроме того, я работал над этими вещами довольно долго. - Над этими? Торин слегка вздрагивает, не ожидая, что Балин еще не знает о подарке для Двалина, и быстро выдвигает свою версию в качестве доказательства. Балин, конечно же, на это не купился, его глаза задумчиво сужаются. - Ты давал кому-нибудь еще что-нибудь подобное? Торин вздыхает. Очевидно, что от Балина никуда не деться, поэтому он решает продолжить эту тему. - Только Двалину, Дори и Оину, - честно отвечает он. Как его лучшему другу, его "юному подопечному", как Балин любит называть Дори, и его целителю, это, по крайней мере, имело смысл. Должно быть, что-то в его поведении подсказывает Балину, насколько серьезно Торин относится к этой теме, потому что он только кивает и не настаивает дальше, хотя явно все еще не вполне удовлетворен общей уклончивостью Торина от истиной причины. - Это довольно любопытно, - вместо этого бормочет он, глядя куда-то вдаль, его пальцы все еще играют с жетоном. - Когда я впервые обнаружил твой подарок, я хотел отложить его в сторону, не зная, что это такое и откуда он взялся, но обнаружил, что мне почему-то не хочется этого делать. Как будто это придавало мне немного уверенности и тепла, когда я носил его в кармане. Торин скрывает удивление, глядя на свой жетон, который все еще крепко сжимает в руке. Он намеревался создать что-то более глубокое с помощью эмоций, которые он вложил в свою работу, но на самом деле не ожидал, что это принесет заметный результат. Или, может быть, так оно и было – иначе зачем бы он это сделал? Он поднимает глаза и прямо встречает взгляд Балина. - В нем нет никакой магии, Балин. Только искренние эмоции. Торин не уверен, что Балин понимает, что он только что сказал, насколько глубока его привязанность, но на лице друга появляется улыбка. - Тогда это большая честь для меня, мой мальчик.