lay down your sweet and weary head

Позже на той же неделе устраивается пир в честь победы над драконом – конечно, его устраивают; гномы всегда используют любой возможный повод, чтобы хорошенько поесть и выпить. Глядя на веселую, шумную толпу в одном из самых больших залов Эребора, Торин втайне жалеет, что у него сейчас нет настроения праздновать. Как бы то ни было, он выскальзывает из боковой двери всего через несколько часов после начала пира и перед самым шумным моментом вечера, когда все наконец-то достигли своей цели и умудрились напиться. Не то чтобы его желание тишины и уединения было удовлетворено, даже в том отдаленном уголке, где он решил уединился. - Что делает герой этого дня, прячась в углу во время пира, устроенного в его честь? - раздается голос у него за спиной. Это место одновременно старое и знакомое, и на самом деле у него нет никаких причин находиться здесь. Поборов инстинктивное желание схватиться за меч, Торин спокойно возражает: - А что делает волшебник так далеко на востоке? Он по-прежнему не смотрит на Гэндальфа, но почти слышит, как приподнимаются его густые брови, и в голосе мага слышатся нескрываемое удивление и любопытство, когда он начинает снова говорить. - Ты меня знаешь. - Я знаю о тебе, – поправляет Торин - как бы фальшиво это ни звучало, но он считает, что это мудрее, чем прямо признать невероятную правду в самом начале разговора, когда он понятия не имеет, как много на самом деле знает Гэндальф; и что он делает в Эреборе, когда у него еще есть куча других мест, куда он мог бы отправиться. - Твоя репутация опережает тебя, Таркун. - Нет, ты знаешь меня, - повторяет Гэндальф, и его одежда тихо шелестит при каждом движении. - И ты доверяешь мне настолько, что повернут в мою сторону спиной, а твой меч все еще в ножнах. - Не все являются параноиками, находясь в своем собственном доме. Гэндальф только посмеивается, совершенно не впечатленный его рассуждениями. - Я узнаю воина, когда вижу его, Торин Убийца драконов. Торин уже не в первый раз слышит это имя за последнее время, но, как ни странно, он ловит себя на мысли, что Дубощит ему нравится гораздо больше. На самом деле, такое причудливое имя подошло бы эльфу или даже человеку, гораздо больше, чем гному. Не говоря уже о том, что Бард на самом деле заслужил этот титул. - Чего ты хочешь? - повторяет он ровным голосом, и в его тоне слышится нетерпение, когда он, наконец, поворачивается к Гэндальфу. Волшебник выглядит точно таким, каким Торин его помнит. Ему, вероятно, не стоило ожидать ничего другого, учитывая, что он понятия не имеет, сколько на самом деле лет Гэндальфу, и он подозревает, что это число ошеломляюще велико. Блеск в глазах Гэндальфа тоже знаком. - Может ли один немощный старик не захотеть увидеть гнома, который спас столько жизней? Торин даже не пытается скрыть свое фырканье. - Нет, если это ты. - Значит, ты меня знаешь, - замечает Гэндальф, и его губы подергиваются. Торин решает больше не утруждать себя отрицанием этого. Если и есть что-то, чему он научился во время их злополучного путешествия по возвращению Эребора, так это то, что Гэндальф Серый знает больше, чем ему следует, и, почти по определению, все, что от него пытаются скрыть. Он также солгал бы самому себе, если бы притворился, что на каком–то уровне не хочет, чтобы Гэндальф узнал об этом, чтобы у него был хотя бы один человек, который понимает его ситуацию, не говоря уже о том, что волшебник - единственный человек, о котором знает Торин, который не является эльфом и который, возможно, мог бы объяснить, что происходит и что это вообще с ним такое случилось. Но прямо сейчас Гэндальф бесполезно молчит, пристально изучая Торина глазами из–под таких впечатляющих кустистых бровей, что это признал бы даже гном. - Ты невозможен, Торин, сын Траина, - наконец бормочет Гэндальф. Торин поднимает взгляд, в его глазах немой вопрос. - Твое тело молодо, но твой взгляд как у старца. - Лицо волшебника становится серьезным, что-то странное мелькает в его глазах, когда он вздыхает. - Некоторые сказали бы, что ты слишком стар. Торин фыркает, несмотря на охватившее его облегчение, такое пьянящее, что удивляет даже его самого, а ведь он должен знать себя лучше, чем кто-либо другой. - Все мы рано или поздно стареем в этом мире. Особенно ты. Гэндальф почти беспомощно качает головой. - Уже такой циничный. Жизнь не была благосклонна к тебе, юный принц. Вздрогнув, Торин наконец распознал эмоцию в глазах собеседника: печаль. У Гэндальфа всегда хорошо получалось печалиться о каждом существе, с которым он сталкивался, и сочувствовать каждой судьбе, далекой от идеала, и внезапно Торин почувствовал необъяснимую злость. Желание выкрикнуть всю свою безумную историю не покидало его с тех пор, как он очнулся после кровавой смерти, и только здравый смысл и желание не обременять никого больше запутанной, непостижимой кашей событий, из которой состоит его жизнь, заставляли его молчать, несмотря на все более и более захватывающее его разочарование. С Гэндальфом такого барьера нет, и он внезапно обнаруживает, что не может сдерживать бурлящие эмоции, которые держал под контролем уже несколько дней. Секундой позже он перестает беспокоиться о своей несдержанности В любом случае, он почти уверен, что Гэндальф смог уловить большую часть общей картины из последовавших за этим криков, учитывая, что он начал с "Попробуй прожить свою чертову жизнь дважды". По крайней мере, волшебник выглядит скорее удивленным, чем раздраженным, и определенно заинтригованным. Он также спокойно смотрит на Торина, в то время как гном тяжело дышит, уже сожалея о своей вспышке. Ему следовало бы знать, что лучше не забываться так сильно, как сейчас, как бы хорошо ни было расслабиться на несколько мгновений. Тихий голос Гэндальфа, исполненный благоговения, которого Торин никогда раньше не слышал в его тоне, отвлекает его от размышлений. - Валар не так легко вмешиваются в дела Средиземья. - Значит, это их рук дело? - Торин что-то бормочет, скорее себе, чем Гэндальфу. Эта идея приходила ему в голову и раньше, но казалась... фантастической, и он не видел причин или доказательств их причастности. Особенно учитывая его поведение перед смертью - Они сделали глупый выбор в пользу меня. Есть много других, которые подошли бы больше и заслуживали бы этого больше. Горечь в его голосе не ускользает от Гэндальфа, который в ответ просто приподнимает бровь. - Ауле любит своих детей. - А Единый - нет, - фыркает Торин. - В конце концов, мы его приемные дети. Гэндальф только вздыхает. - Я бы поспорил с тобой, но гномы хорошо известны своим упрямством. Между ними повисает молчание, Гэндальф погружен в раздумья, а Торин просто не знает, что сказать – и нужно ли говорить что-нибудь вообще. Наконец Гэндальф шевелится, и в серых глазах снова появляется эта вездесущая доброта. - Я ненадолго задержусь в Дейле, если ты найдешь в себе силы поговорить, ты знаешь, где меня найти. Он поворачивается, чтобы уйти, но останавливается и бросает через плечо последний взгляд на Торина. - Я не думаю, что это принесет вред, так что подумайте об этом, принц Торин. Губы Торина кривятся в усмешке. Намек и предостережение одновременно, но оба косвенные, оставленные на его усмотрение – так похоже на старого волшебника. Но это дело подождет. На данный момент он скрывался достаточно долго. Вздохнув, он возвращается на пир с высоко поднятой головой, как от него и ожидалось.

***

В течение следующих нескольких дней слова Гэндальфа упорно не выходили у него из головы, прокручиваясь в мыслях всякий раз, когда наступал перерыв в какой-либо деятельности. Перспектива рассказать кому-нибудь историю своей жизни на удивление привлекательна, учитывая ее содержание – Торин не дурак. Он знает, что сохранение такого большого секрета негативно сказывается на людях, и Гэндальф представляет именно ту возможность, которая поможет ему не чувствовать себя слишком одиноким из-за событий, все еще не выходящих у него из головы. И, как ни странно, он доверяет волшебнику, несмотря на то, что в прошлый раз они почти все время были в ссоре. Тогда упрямая гордость Торина и разные взгляды разделяли их, несмотря на ту ауру, которая, кажется, всегда окружала Гэндальфа и которая заставляла людей хотеть доверять и симпатизировать ему, но Торину нравилось думать, что за это время он стал хоть немного мудрее. Кроме того, лживо это или нет, но он все равно чувствует, что Гэндальф знает конец его истории. Это не тот Гэндальф, но, тем не менее, это Гэндальф, и такой аргумент каким-то образом дает ему право на существование в сознании Торина. Ему требуется всего два дня, чтобы прийти в себя и навестить Дейла. Гэндальф, как всегда прекрасно помогает, не сказав Торину, где его найти, поэтому молодой наследник решает сначала поискать его в ратуше – или, во всяком случае, в том, что от нее осталось, – и совершенно не удивляется, увидев волшебника, прислонившегося к все еще неповрежденной боковой стене здания, как будто уже ожидая его. Когда-то его, возможно, раздражала откровенная демонстрация "знаний, которые я никогда не должен был иметь", но сейчас он лишь слегка удивлен и рад, что ему не нужно обыскивать весь город в поисках волшебника. Ладно, может быть, он тоже немного раздражен. У волшебника, по крайней мере, хватило бы приличия изобразить удивление, вместо того, чтобы беспечно воскликнуть: - О, Торин, ты как раз вовремя. - Как раз вовремя для чего? - Чтобы встретиться с Гирионом, конечно же. Торин едва сдерживается, чтобы не проворчать, что он не знал, что встретит кого-то, кроме Гэндальфа, не говоря уже о Лорде Дейла, и, на самом деле, какое-то предварительное предупреждение не помешало бы, поскольку в этом, вполне вероятно, и заключается смысл. Гирион, о котором у Торина сохранились лишь смутные воспоминания, оказывается человеком, лишь немного пережившим свой расцвет, но со слишком старыми глазами и слишком усталым для своих лет лицом. С первого взгляда становится ясно, что в это время на нем лежит тяжелое бремя лидерства. - Я опечален вашей потерей, - заявляет Торин тихим, но от этого не менее искренним голосом. Он склоняет голову. Гирион устало улыбается ему. - Дейл почти полностью разрушен, многие его мужчины, женщины и дети мертвы. Простите меня за то, что я говорю прямо, милорд, но мы уже давно перешли ту грань, когда слова могут помочь, хотя я и ценю их. "Погибших было столько, что их не успевали оплакивать", - эхом отдается в его голове голос Балина из далекого прошлого, отягощенный эмоциями, которые теперь отражал Гирион. Торин открывает рот, и заверение в том, что Эребор сделает все, что в его силах, чтобы помочь выжившим в Дейле восстановиться, уже вертится у него на языке – ему потребовалась целая жизнь, чтобы преодолеть упрямую гордость и признать ценность союзников, но смерть сделала кое–что, о чем он теперь не жалеет; но еще до того, как заговорить, понимает, что, будучи всего лишь вторым в очереди на трон, он технически не имеет ни власти, ни права делать что-либо без одобрения старших, как бы он ни привык к тому, что сам является королем. Он проглатывает слова, которые хотел сказать, и вместо этого прибегает к дипломатии. - Я уверен, что если бы ты попросил Эребор о помощи, мы могли бы прийти к соглашению. Кивок Гириона в знак согласия выглядит скорее циничным, чем уверенным, и Торин не может его за это винить. Судя из всего, что он знает и видел об этом человеке, тот не кажется глупцом, и Торин не может его за это не уважать. - Однако, небольшой совет. Если король Трандуил уже предложил помощь эльфов, постарайся не упоминать об этом, когда будешь обращаться к королю Трору. Гирион пристально смотрит на него. - Как ты.... - Давайте просто скажем, что я не так уж плохо разбираюсь в политике, как некоторые думают, - бормочет Торин, позволяя себе легкую ухмылку. В конце концов, Гириону необязательно знать, что он технически жульничает. Брови Гириона приподнимаются, в его глазах появляется уважение. - Безусловно. После этого разговор становится на удивление легким. Когда Гэндальф наконец возвращается и они прощаются с Лордом Дейла, Торин с немалым удовлетворением отмечает, что Гирион, по крайней мере, кажется несколько менее обремененным их разговором, и они расстаются в хороших отношениях. Глядя на Гэндальфа, целеустремленно шагающего справа от него, Торин может только надеяться, что сможет сказать то же самое о себе, как только будет достигнута первоначальная цель этого путешествия. По крайней мере, Гэндальф нашел для них приятное уединенное местечко, даже если стену, на которой он сейчас сидит, нельзя назвать самым удобным местом для отдыха. Чтобы чем-то занять руки, Торин достает трубку из поясного чехла, его пальцы бездумно совершают движения, подготавливая деревянную фамильную реликвию. - Ты уверен, что у тебя не будет никаких неприятных последствий, если я расскажу тебе обо всем? Гэндальф серьезно кивает. - Я совершенно уверен. Кажется, ты уже изменил свою судьбу и, возможно, судьбу всего Средиземья безвозвратно. То, что ты помнишь, - это твоя жизнь, реальность твоего прошлого, но здесь? Здесь теперь это только история. - Тайная радость срывается с губ волшебника. - А истории всегда нужно рассказывать. Торин долго смотрит на собеседника, борясь с самим собой, несмотря на то, что уже, в целом-то, принял окончательное решение. - Если я сделаю это, то ты должен поклясться мне, что никогда никому не передашь мои слова, особенно моей семье. Гэндальф встречается с ним взглядом и кладет свою старую, скрюченную руку на сердце. - Я обещаю. Торин кивает, немного отрывисто. Для бесстрашного короля он слишком боится слов, которые, как он знает, сейчас слетят с его губ. Слишком боится за свою собственную жизнь. Гэндальф оказывается идеальным слушателем, что не сильно удивляет Торина. Он сидит тихо, на его лице сосредоточенное выражение, он не прерывает рассказ какими-либо звуками, даже ободряющими, и делает вид, что не замечает тихих слез, катящихся по лицу Торина, когда тот подходит к концу. И, что самое важное, в глазах Торина, он не осуждает. Когда Торин, наконец, добрался до конца своей печальной истории, он не почувствовал себя лучше или легче, в его груди просто образовалась непонятная пустота. Он знает, что бремя не снимается за один день, но, возможно, уже заложена основа для более спокойного созидания.