Аппаир

14 число. Часовой пояс T-Jhok\11:44. Второй округ Нихонто. Исчезающим отголоском сгорающих материй прошлого, возродившись из отходов мироздания в новом будущем, в новом теле, новом органическом порыве... «Всё когда-то изжившее себя и существующее сейчас, что возможно ощутить, познать, узреть в редчайших природных явлениях, есть волшебством. Он безмерно, неисчерпаемо окутывает беспредельное пространство бытия, из которых прорастают новые желудки, хрупкие белые кости, больные плачущие глаза. Оно наполняет органы, эмоции, материи. Им дышим. Им питаемся. Им живём. Волшебство есть внутри меня. Я ощущаю как оно расползается по телу, сочится густыми благословениями мироздания под моей человеческой кожей, частично сливаясь с навсегда застывшими, последними остатками моей человеческой несовершенной ауры, былыми отголосками прошлого напоминая о грехах, сомнениях. Если избавить живое существо ровно половины его жизненной ауры, не ощутимо, но оно ослабнет, будет больше времени тратить на сон, отдых, пережёвывание пищи, станет тяжелее концентрироваться на многих вещах и причинностях, на которые ранее не будет обращено внимание. Из-за собственной невежественности я однажды утратил весь запас собственной ауры, в тот день спасшись от смерти только благодаря одной единственной в моей жизни удаче. А если быть более точным - сделке. Обретя эту странную и могущественную причуду я обрёл возможность продлевать собственную жизнь, компенсируя ею свою убогость и преследующие недостатки. С другой стороны, в моей причуде есть множество достатков: Я научился видеть больше, чем кто либо другой, ощущать и понимать другие стороны этого мира, ужасные, отвратительные, и будто кажущиеся чем-то прекрасным и навсегда непостижимым. Я стал стократ сильнее. Опаснее для других, сливающихся с причудливой краской жизни. Что-то сильно изменилось внутри меня. Что-то изменилось с этим местом. Я часто и многим лгал. Воровал чужие знания. И однажды предал того, кто мне доверял. Кто видел во мне нечто большее, чем раздражительного и ненавидящего всё вокруг преступника и изгоя в одном более не знакомом мне лице. Почему я вдруг говорю об этом? Не знаю. Противные красные пальцы цепляются за мои тайные желания, выковыривая их наружу длинными острыми ногтями. Они неприятно царапают морщины вокруг черепушки, до красноты выдёргивая маленькие волоски. Этот голос, мой или совсем чужой? Может быть кто-то хотел это услышать? Может мне не показалось и меня действительно кто-то позвал по имени. Совсем тихо. Обиженно, а затем немного сердито. Будто этот бесформенный неизвестный голос ломает под собою ветки, оглушительным грохотом роптает землю, испаряет волны воды необъятным густым огнём мироздания, своим пророческим и космическим криком пробуждая нестерпимую звонкую боль в ушах.» Вдоль лавки расселся изнеможённый, будто состарившийся в мгновение ока юноша, раскуривающий благовонные смеси трав, расползающиеся тусклым дымом вдоль напряжённой тёмными венами смуглой кожи. Немного окрашенное в розоватые оттенки небо было укрыто большими хмурыми тучами, клубящиеся между высившихся гигантских зданий и перекрёстков. Несколько двухэтажных жилых домов окружали голыми и недавно покрашенными бежевыми стенами подъездной парк, в центре которого были высажены скромные сиреневые цветы и клумбы. Это были старые сорта семян, которые редко можно было встретить посреди столь продвинутых инженерных полисов. Словно гигантской древней тенью, они украшали тусклые жёлтые дорожки и черепичные стены от которых постепенно становилось тепло. Монотонную ритмичную мелодию, исходящую из антикварного радиоприемника разбавлял тихий шелест травы, откуда разносилось редкое жужжание насекомых:

Мы словно летим, но может, мы умираем. Космическое слияние голограмм пирамид. Поверь, дорогая, звёздам суждено упасть, Как тающим обелискам высотой с другой мир. Одни на краю вселенной, напевая мелодию, Для простых спящих мы были снегом.

Сирена звучит, словно богиня, обещающая вечные апологии рая, И только она всё исправит. Сегодня всё не так, как прежде, Мы отправимся в полёт вместе.

Загадочный тон "Бродячей меломанки" всё тише и неразборчивее доносился из маленького динамика притворно-мужским голосом, редко мерцая подобно крошечному слабому костерку на который уже слетелись прозрачные, ударяющиеся друг об друга хрупкие крылья. — Мидус, ты тут? — мрачная тень, окутывающая мрачно-зелёный порог подъезда возле небольшой ограждающей стены, враз озарилась тусклым жёлтым светом автоматического фонарика, неслышным сигналом сопровождаемого внезапный любопытный голос. Молодая девушка в вечернем платье, очень напоминающем строгий и закрытый костюм горничной, плавной походкой приблизилась к скамье, приметив тоскующий и уплывающий вдаль взгляд молодого мага. В ответ ей дежурно кивнули и ленивым жестом правого локтя разрешили присесть рядом. Впрочем, она должна была понять, что это было необязательно. — Ещё раз спасибо за оказанную помощь, и за то что не взял с нас плату. — немного поклонившись, она тихо присела на край скамейки, пробуя рассмотреть источник завлекаемого мага внимания. — Будешь съезжать? — выдохнув густой клубок дыма, неожиданно поинтересовался Мидус. — Хм? — вопрос ненадолго но озадачил её. Будто тот из вежливости решил поддержать разговор очередным дежурным вопросом, исполненный его безжизненным дежурным голосом. — Не хочется оставлять бабушку с дедушкой вот так, одних, но я не могу жить по соседству с этими духами. Пусть они и бывают безвредными, но мне всё равно очень не уютно рядом с ними находиться. — Некоторые жильцы прознали про ваше происхождение. Ты ведь в курсе. Девушка озадаченно понурилась, сжимая пальцы об плотные края тёмного платья. Будто это действительно было важно знать этому проходимцу-магу. Она хотела тут же попрощаться с ним и скрыться из виду но в последний момент передумала, когда уже было резко сорвалась со скамьи. — Да. Меня и моих оставшихся родственников уже многие узнают. Не смотря на давние исторические устои, некоторые по прежнему враждебно относятся к чёрной крови. Может быть, если я перееду за пределы юга, мне удастся начать новую жизнь... — Заведи кошку. — не дослушав до конца, тот вдумчиво прервал её. — Хм? — Желательно породистую. Желательно редкого происхождения. Они отлично ощущают тёмную энергию, исходящую от вредных духов. — выглядывающие из-под тени зрачки Мидуса внимательно присмотрелись к ней, словно излучая доброту. — С ней будет легче найти новый дом. — Спасибо ва...!? Сотрясение. Словно целое небо внезапно содрогнулось над ними, истошным и долгим вздохом медленно приземляясь вниз. Неестественные и почти гулкие колебания, становящиеся то громче то тише, возможно разносились по всему району. Подозрительно оглядывая видимый островок неба, частично сокрытое сухими ветвями и широкими стенами многоквартирных домов, Мидус настороженным бегом устремился прочь из парка вместе с поспешившей за ним девушкой, минуя неосвещённую черепичную арку из двух стен и выбегая на главную улицу с узкой проезжей частью, вдоль которой уже останавливались автомобили. Взгляды всех присутствующих были судорожно устремлены наверх, замолкая от потрясения. Воздух казался тяжёлым вокруг. А земля под ногами вдруг настолько крошечной, что казалось та вот, вот расколется под ними всеми. Воздух застывал вокруг губ. Кожа огрубевала с прохладными порывами ветра, разнося звонкие соприкосновения листьев, приглушённые объятия густых расползающихся облаков. Чужая холодная земля, вышедшая из всепоглощающего мрака стихийного бытия. Разверзая тускнеющие проблески света, густые облака. Затмевая прежнее голубое небо несоизмеримыми формами целого чужого мира. Давление воздуха изменялось будто в унисон с его дыханием. Ветер сильно ударялся об лицо, деревья и стены сооружений, поднимая негустые капли воды и жёлтой дорожной пыли, развивающейся беспорядочными тусклыми направлениями подобно песчаному шторму. Это было похоже на бесконечно гигантское космическое тело планеты, которая прямо сейчас всем своим инородным вторжением приближается к поверхности их родного мира. Светлые, коричнево-розовые и бежевые фрагменты будто упорно раздавливали плотные слои атмосферы вокруг себя. Прежний дневной свет постепенно окутывался широкими толстыми тенями, приземляющимися на здания, дороги и уже скрывающиеся в разных направлениях лица. Просветы голубого и ранее уходящего в закат неба по обе стороны неизвестной планеты были объяты густыми химерными облаками, плотными выделениями газов и неизведанных материй, преграждая последние звёздные сияния, утопающие в серых безразмерных волнах неотвратимости. Множественный грохот голосов и выкриков сбивали с толку, шум сигнализации приводил в ярость, а шумное построение стратегических щитов над длинными переполненными улицами вызывали ужасающее чувство тревоги за собственную жизнь и своих близких. Этот странный шум от приближающейся неизвестной планеты не прекращался ни на секунду. Реальность тихо и болезненно постанывала, сея раздор и смятение в сознаниях бесчисленных существ. Эхо. Протяжным вечным звучанием оно передавило суетящиеся голоса, шум двигательных систем и голограммных сегментаций. — Что происходит!? — отчаянно обратилась девушка-горничная, невольно хватаясь пальцами за широкий ворот одеяния Мидуса. Оказавшиеся по близости гвардейцы и полицейские уже вещали по репродуктору, в строгом порядке раздавая указания и сопровождая всех к служебным транспортам, коих спустя мгновения расплодилось множество, как для людей, так и для жителей других рас и народностей, оказавшихся поблизости в этом чрезвычайном положении. Мидус испуганно содрогнулся от внезапно донёсшегося издалека крика, истошно разносящегося позади него, как оказалось позади тех небольших жилых домов. Во всех окнах уже горел свет, а наружу выбегали уже встревоженные и напуганные протяжным воем сирен, громогласными посланиями из радиорубок. Тусклые жёлтые огоньки освещали мрачный круглый парк, через который мчался парень так быстро, как только мог. Грохот проезжающих машин и конструкций переливался с шумом окружающих механизмов, голосов и прерывистым дыханием девушки, которая, протискиваясь между остальными жильцами, исчезла среди ступенек знакомого подъезда. Выбежав из тени построек, он тут же поскользнулся на спину. Удар был не сильным, небольшой ушиб на спине крепко обдало теплом. Липкое и полусладкое красное вино тонкими ручейками омывало широкий проспект, переполненный существами, людьми, поклоняющимися гигантскими руками которые по неизвестной причине помещались все разом в этом животрепещущем пространстве. Среди них были руки древних лже-оракулов, бессердечных правителей материков, преданных солдат, творцов, искателей, душевно больных сеятельниц жизни и многих других кого не удавалось рассмотреть в... животрепещущем среди бесчисленных и дышащих словно желудки зданий, непроглядном мраке. Пальцы плотно прилегают к дёснам, обхватывая многочисленными телесными цепями массивные белые зубы, окружённые дышащей отслаивающейся плотью с полупрозрачной бледной шкуркой. Словно притягивающим мелкие кусочки полушарий мозга обломком сингулярности, было отсечено меньшую половину гигантской, будто женской головы, верхушка которой отсутствовала вместе с переносицей, глазами и будто самим дознанием. Дознанием, которое возможно было бы воспринять, прощупать кончиками пальцев, вообразить или что ни будь в него положить. Гривистые чёрные лохмы расплодились хаотичными толстыми ветвями вокруг застывшего широкого затылка, извиваясь в тёплом-холодном слабом ветре. Острый нос выглядывал вместе с грубой мертвенно-серой кожей, покрытой длинными упругими морщинами, редко усыпанной тёмными минералами и драгоценными камнями, скрежетящими друг об друга вдоль горбатого крупного позвонка, обтянутого непропорциональной мускулистой плотью. Из её безобразно раскрытого гигантского рта выползали кому-то знакомые, а кому-то нет - пальцы и руки, электропровода и нейрохимические пробеги, с названиями, жестикуляциями и духовными марширующими процессиями. Одна пара рук подняла её голову над землёй немного выше, скрепляя пальцы вокруг посиневшей от сдавливания шее. Она была одновременно уродлива и одновременно прекрасна. Она была исключительной сформированной фигурой, высившейся за большим столом среди давно исчезнувших или только что рождающихся судеб, историй, спинномозговых волокон чужеродности. Глаза Мидуса изумлённо округлились, растерянно перекатываясь из стороны в сторону. Размеры стола, за которым взгромоздилась получеловеческая женская голова, была несоизмерима его воображению, сознанию, бездонным направлениям существования, среди которого на него взирали бесчисленные множества чьих-то глаз, полные предрассудка, равнодушия, а порой несгораемого любопытства. Они всматривались на него из-за непроглядной густой пелены, невосприимчивой его хрупким отмирающим органом. Длинные получеловеческие пальцы высунулись из-под передних толстых зубов, дотягиваясь к массивным женским векам и утирая густые, прегустые слёзы, утешая растроганную форму жизни, напоминающую дышащее внутреннее лоно древнейшей органической матки. Слёзы выступали от болезненного покраснения вокруг кожи её широких, немного посаженных свирепых глаз, тяжело наблюдающих из под тяжёлых каменных век. Пространственные барьеры в мгновение ока были расшатаны стремительным слабым сигналом. То было звучание, исходящее между движущимися органами внутри широкого дышащего рта. Оно стало голосом? - преодолевающим опознающие намёки бесчисленные взгляды других... Стенание, пропитанное последними остатками поджелудочного сока, ненасытностью, непреодолимой жаждой. Всхлипывание, удушенное ощущениями неисчерпаемо бьющейся возле печени тревоги, инстинктом выживания, побега из опасного всепожирающего пространства. Смирение, плотно облегающие длинной густой шерстью массивные жёлтые кости. При резких движениях она захлебывается холодной водой, постепенно заболевая и погибая от резких перепадов температур. Напевание, полубесчувственным и притворным признаком одушевлённого нрава, в бесподобном и невзрачном платье, свисающего с ушных раковин, вдоль безмерно гигантской и окружённой всеми когда-то умершими, существующими, не произошедшими формами жизни, гибкой химерной шеи и толстых плеч. Вниз спадали ошмётки отвратительно серой и телесной плоти, упруго поднимающейся вокруг материнской груди к которой припадали хвосты, перья, конечности и агрессивно прилегающие друг об друга материи. Безграничными вселенскими деформациями и зарождающимися новыми природными искажениями, они преграждали необозримую высоту её обезображенного осевого скелета, накапливающего и одновременно лишающегося предопределённой массы в противоборствующем порыве среди стонущих бесформенных веществ, бактерий, макро просторов. Обезображенного из-за противоборствующих и крошечных коричневых дыр, что растекаются вокруг полужидких и полутвёрдых рассеяний вселенной. Источники ирреальных бактерий и обжигающих тьму потоков ядер болезненно ударяются во всевозможные формы человеческих чувств, вместе с залитыми кровью глазными яблоками человека-Мидуса, отторгая всё видимое, слышимое, ощущаемое его покровами кожи, трескающимися словно дрова в большущем оранжево-голубом костре. — Рукхи... Вахши пальцы засталают в-мой взор. — страждущим эхом разнёсся странный голос существа, судорожно обтирающий и сдавливающий ладонями свои широкие скулы; импульсивно, агрессивно, тревожно, отказываясь воспринимать нежные столкновения атомов вокруг тонких сухих ресниц. Конечности Петра, Измаила, Виртены и других уже не спешили выбираться из её бездонного голодного рта, протискиваясь между плотными складками вещества, шелковистой мантии - сгущаемой из извращённых остатков всего разлагающего и рождающегося внутри наполовину первобытного рассудка. — Якха можна бутъ? Я можу это осшущать? Это всё... происходит вохпреки? Мидус смог вспомнить одну единственную причину, весьма спонтанную, но благодаря которой ему не стоит кончать с собственной жизнью в этот самый момент. Не убить незнакомое существо перед собой, не ощущать более прежней и лишённой тепла атмосферной среды. Он встряхнул рукой перед собой, неряшливо сжимая и разжимая пальцы, то ли разучивая жест в твоём взгляде, присмотревшись не надолго, или угадав подсказку другого человека, а может быть её встреченного суженого. А подол рукава тяжелеет складками тёмного песка, но на время. Пытается щёлкнуть пальцами, имитируя зажигалку. Но зачем? В каком году это было? В зелёно-голубом отражении молока-океана? Юриспруденция, залого авто, очертание, запоминание, глаза... Глаза! Когда-то были, умножились на влажных розовых языках, как на простынях. А в сердцах!! Струиться боль. Тяжелеют и яркие бледные звёзды, освещая кровавое лезвие, копье. Собственной волей высекая символы на твёрдом каменном полотне внутри величественных царских палат, заполненного благодарственным хором верховных служителей, настоятелей, придворных, а уже в последнюю очередь слуг. — Это... Твоих рук дело!? — выпуская из собственных очертаний тонкого рта густую вспенившуюся слюну, он не нарочно поднимает тишину собственным эхом. Зрачки трудно поднимать над толстыми обугленными бровями, на которых и вместо его слов всё написано. И боли. И его чувствах и сожалениях. Жаль только он от всего этого отвык? Как от хлеба. Как от историй. Как от жизни. Получеловеческая женская голова резко пошатнулась, вместе с остальным телом судорожно вскакивая из-за стола, на короткие мгновения застывая в редких судорогах. Повреждённые столь же древним как и её рождение на этот свет разложением, кости её лодыжек неумело передвигаются в направлении обречённого человека-Мидуса. Многочисленные худые, крупные, маленькие и совсем крошечные руки поправляют её трясущуюся от боли челюсть, высыпая на её образующиеся словно у новорождённого детёныша, разноцветные круглые глаза, безграничные мириады движений всех живых существ, ощущающих, страдающих, удовлетворённых. Поисковые запросы в тусклом ярком свете экранов, разнообразными эмоциональными направлениями заполняющие пакеты данных, изображающих, предоставляющих, воспроизводящих разные меры информации.

Среди растущих листьев саванны проходят отпечатки руки, ужаснейшего из всех греха, предназначения, страдания. Растущий молодой организм заполняется усталостью, душераздирающим визгом сокрушая небесные тела, резко раздавливая барабанные перепонки пока что сопротивляющегося, но погибающего существа.

Её эхо сотрясало повергнутое в непреодолимое состояние хаоса существование, гремя тяжёлыми костями и густыми окровавленными слезами которые безутешно утирали одни ладони за другими, с каждым новым движением теряя всё больше и больше сил на то, чтобы установить порядок в её бушующем чертоге разума. Крики пожираемых людей, веществ, конвульсивно выгибающих тканей организма высыпало на её тело, её глаза и её органы чувств новой ожесточающей волной, признанной волей садизма, коммуникабельностью охотящихся групп МНОЖЕСТВО хищников, визгливо покрикивающих птиц и насекомообразным БЕССЧИСЛЕННОЕроям, исповедующим в белых фартуках внутри телесныхМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕМНОЖЕСТВОтелевизоров.МНОЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕМНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕМНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕМНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВОИЗМЕНЯЯМНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕМНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕНОЕМНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕМНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕУБИЕНИЕМНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕМНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕ НЕВЕРНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПОД НАЧАЛОМ ИЛИ ПРИКАЗОМ</bОСКОРБЛЕНИЕМНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕМНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕ ВКУС ЗЕЛЁНОГО ЯБЛОКАМНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕ МНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕ ВЫБРАВШИСЬ ИЗ УМИРАЮЩИХ ПОЛУШАРИЙ МОЗГА В ЖЕЛУДКЕ СКОПЯТСЯ РАНЫ МНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕ МНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕОСВОБОДИВШИСЬ МНОЖЕСТВОМНОЖЕСТВО.МНОЖЕСТВО.БЕССЧИСЛЕННОЕ МНОЖЕСТВО ЗАБЫВАЮ БЕССЧИСЛЕННОЕ МНОЖЕСТВО ПОЗНАНИЕ И ЗАБОЛЕВАНИЕ... На один короткий миг, её плечи обнимают толстой шерстяной тканью от которой становится немного уютней, спокойней, безопаснее. Экраны телевизоров и сенсорных экранов обжигают визгливую чувствительную кожу, впиваясь в голубые вены бесконечно плодящимися рядами комментариев. Удары молотка разбивают кости и органы под тонкой шкурой животного, навсегда потерянного, беспорядочно заслонённого высокими исполинскими деревьями, утопающих в ярких лучах солнца и разлетающихся хрупких семян, мимолётным цветением облепихи засевая высокие стебли зелёной травы, вырытой норы, ненавязчивой рекламной протяжности. Беспорядочно заслонённого высокими голосами, наивным жизнерадостным гомоном, смехом, которые сопровождают чьи-то неудачи, плоский артистизм и всё что движется к удаче. Беспорядочно заслонённого прекрасным и чистым чувством, долгим ритмичным голосом проглатывающим высушенное горячее тесто, крепким поцелуем объединяющим воспалённые смущением головы. Языки сплетаются гортанью, переносицами, истекающими жидкостями мозга, в следующее мгновение отвергающего насилие над рыбами. И начинается казаться, что ты неполноценен в своём поступке, вновь нецелесообразно мыслишь наедине в своём однажды случайном примитивном мире, неподдельном эмоциональном величии, раз продолжаешь наблюдать за прозрачной матрицей перед собой с высоты своих БЕССЧИСЛЕННОЕ МНОЖЕСТВО воображаемых выборов, чьих-то лиц, мотивов, ощущений мыслительного касания... Если недостаточно моего появления, достаточно ли моего прикосновения к вашей бледной коже, чтобы хотя бы ты прямо сейчас сбежал из этой страницы в ужасе. С этой жизни... Проколотой болью предательства, разочарования, уныния и острыми клыками, 8-милиметровой пулей, неузнаваемой органической среды которую случайно обжигает кипятком, грязным нечеловеческим словом. — Якх вами понимаю... Вами заболеваю. — неотвратимо для нас всех разносится голос маленького сердца Титаниды. Обнажённая культура, белая проза и сломанные между рядами стихи минувшей молодости, войны, ожирения и любви стираются ядовитой плесенью вдоль чёрных как ночь безбрежных скалов, каждое новое мгновение омытых столь же безбрежным и непроглядно тёмным грязным океаном. Более охорошевшее после шрамов и психических недомоганий мозга, вытянутое лицо Титаниды опускается к случайному маленькому зеркалу, игнорируя высившиеся позади неё взгляды, с упрёком и тревогой сопровождающие каждое её движение. А та беззаботно осматривает в отражении свои странные глаза, странные щеки, длинные тонкие губы за которыми притаились аккуратные белые зубы и острые жёлтые клыки. Когда её веки взмывают вверх, мощный поток ветра отбрасывает ощущение искажённых гнилых конечностей, трупный смрад и уверенность в праведности избранного бога, веры, идей, возведённых притаившимися под землёй руками давно забытой эмоциональной ямы, надежды, традиции, от которых однажды не останется даже стёртых челюстями микробов костей. Под слоями песка. Гектарами земли. В покрывающихся трещинами могилах. Несоизмеримо тяжёлая масса её тела приблизилась к человеку внезапно, оказавшись почти одного роста с его телом. Человек-Мидус приложил не мало сил, чтобы оторвать свой взгляд от её всевидящего непредсказуемого сознания, облачённого в странную и неразличимую дышащую кожу, неразличимые дышащие глаза, излучающие ласку, ожесточённость, тревогу, радость. Затем он понял, что там наверху на него взирают БЕССЧИСЛЕННОЕ МНОЖЕСТВО похожих странных глаз, совершенно разных и абсолютно одинаковых. Они горбятся то от страха, то от жуткой боли, сильного смеха или сильных экзистенциональных чувств. Голову Титаниды прокусывает ещё одна, подобно долгой телесной челюсти с острыми зубами и длинными чёрными вихрями волос, окутывающих влажный тёплый позвоночник. Скользкие и разъединённые укусами суставы и мягкие ткани перемешиваются с человеческими лёгкими, когда он уже растерял на массивном гибридном языке все свои пальцы на руках, что уже уходили на дно красной жидкости вместе с его мыслями, волосами и пятном на лбу. Каждая клетка великой разъединённой плоти раздавливается вокруг дёсен толстыми жирными зубами, впивающихся всё глубже. То интенсивнее, то медленнее. Не всегда важно тщательно пережёвывать мясо, соблюдать инвентаризацию психологических качеств, поддаваться наркотическому соблазну и прочим прелестям гармонической красоты, разделяющей двухъядерные клетки чужеродного уродливого полотнога от непревзойдённо элегантной чистоты кожи. Словно от этого зависит чья-то жизнь, гордость, благоразумие коллективного разума, материальное достоинство в доме, если хотя бы тот есть.

***

Его взор ослепляет яркий белый свет, который неожиданно загораживает Ангалия. Он снова живой, он снова улыбается. Аристократическая светлая кожа любимого человека переливается с играющими солнечными разводами, проникающими в спальную палату через широкий балкон. Не смотря на прекрасный окружающий мир, с которым однажды познакомились они вдвоём, снаружи была пустота, отрезвляющая от крылатых фантазий, мирных чувств и приторных эмоций. Крупный мужской кулак будто с грохотом выбивает зуб Мидуса вместе с тяжёлым ударом, от которого парень откатывается назад через плечо, утратив прежнее равновесие в ногах и какую либо уверенность в правильности своего поступка. Высокий и чрезвычайно крупный мужчина быстро подходит и крепко сжимает его затылок вместе с копной волос, не позволяя тому вырваться из суровой хватки. Лицо мужчины, изуродованное неисчерпаемым презрением и гневом было совершенно неузнаваемым. Словно в его сердце вспыхнула затуманившая любые другие эмоции и даже здравый рассудок - ненависть. В истинном ожесточённом обличии, которое казалось сейчас зальется кровью этого то-ли смелого, то-ли через край глупого мальчишки. — Ты - ублюдок. — в это слово мужчина вложил всю суть, из которой состоял этот мальчишка. Его родословную. Его жизнь. Его веру. Его пропахшие гнилью и мразью мысли. — Ты посмел заговорить с моим сыном. Ты посмел приблизится к моей семье. Взбухшая широкими и словно раскалёнными от огня мышцами, вторая рука мужчины обхватила стонущее от жуткой боли лицо юного паразита, изо всех сил сдавливая его стальной решёткой из горячих грубых пальцев. Мидус хотел молить о прощении, о пощаде, о чём угодно, только чтобы выжить ради принца. Но даже помощи ждать не от кого. Его мать с неотразимым презрением, молча наблюдает жестокую экзекуцию. Будто выжидая, когда наконец комната заполнится влажными звуками ломающегося черепа. — Отец! Прошу тебя, не убивай его! — волшебный голос принца болезненным криком растрогал копошащийся крупный силуэт отца, который неожиданно застыл. Он медленно развернулся, придерживая макушку несчастного за окровавленные грязные лохмы. Пытаясь выровнять дыхание, Мидус больно прищурился, кроме нестерпимой жуткой боли в дёснах и вокруг всей головы, различая величественные очертания принца, который сейчас походил на ужаснувшуюся от страха и сожалений девушку, роняющую на свои светлые тонкие руки густые ручьи слёз. — Ладно. Я не стану его убивать. — недовольно констатировал мужчина, неузнаваемым гневным взглядом дав понять сыну, что ни на какие больше уступки не согласится. Сильные грубые пальцы не ослабевали хватку ни на секунду. Череп всё так же больно сдавливало, почти до едва различимого в ушах скрежета. Внезапно тело Мидуса отбросило на холодные влажные ступени, по которым с выкриками от нестерпимой боли тот начал скатываться вниз. Удар за ударом. Разбивались локти, пальцы, изувеченная ссадинами голова, хрупкие и выпирающие из-под майки позвонки. Ожесточающие наплывы боли обрушились на гладкий ровный бетон. Здесь не было света. Но можно было различить светлые очертания узких серых стен, опускающихся глубоко вниз по горбатому тоннелю. Мидус присматривался к темноте долгие минуты, часы. Его пугали притаившиеся силуэты, сгорбленные, дрожащие то-ли от холода, то-ли от страха. На самом деле они были простыми людьми, все из бедных малых семей в которых было по одной хате, одной скотине, от одного до двух детей, по одной взаимной мечте, однажды обрушающей прогнившие извращением законы древних, искажённою мораль о привередливости чьих-то жизней, над которыми преобладали мнимые схожесть, уродство, выдуманная вера в выдуманное чудо. Казалось, это длилось тысячи лет назад. Ведь сейчас он наравне со всеми существами мира крепко стоит на общей земле, цветущей, богатой, со счастливыми историями которые скрываются в улыбках, спокойных взглядах, мирных долгих снах. — Один из Её неповторимых страждущих образов спустился к нам, заботливыми руками подтолкнув наше существование к беспросветной холодной бездне. — обращался к нему неизвестный прохожий, прижимающий руки к груди в трепете. — Своим телом, наедине с безграничной природой мы впервые возвели огонь, подобно башне из наших костей, крови и плоти. Вот мы и научились быть счастливыми, вопреки всем препятствиям смело давая отпор даже собственным, самым ужасным внутренним бедствиям, что спокон веков искажают повадки, мысли, инстинкты... Из тени выглядывала обычная девушка, чьи пострадавшие от удара звериные уши с болью припадали к макушке. Возможно вместе с ним она и увязла в этой глубокой спинно-мозговой яме, в которой казалось практически ничего не осталось кроме движущегося и обжигающего мышление жидкости. Но было ли так всегда? Мидус прихрамывая приблизился к неизвестной, рассмотрев полуобнажённую и страдающую от синяков, царапин и ссадин древнюю деву. Кожа бледная, от того что почти никогда не вылазила из своей пещеры, пока глава их небольшой стаи уходил прочь на очередную охоту. Она была одной из первых разумных двуногих существ, некогда населявших столь же древнюю землю. Оказывается уже в ту забытую эру существовала раса полулюдей с этими причудливыми звериными признаками. Ей приходилось кормить молоком их трёх новорождённых потомков, защищать от холода теплом своего тела, оберегать от громких неприятных звуков. Она изредка поднимает голову, осматривает высокие белые здания вдалеке. Она была слишком слабоумной для того, чтобы понять смысл стольких происходящих слов, возвышающихся над небом механических конструкций, жестоких расправ над себе подобными существами. — Тита... — полушёпотом произнесла девушка, с нежной улыбкой поглаживая мягкие головы своих детей. — Она готовиться вновь навестить нас. Мидус обернулся к узкой тёмной щели, образующей труднопроходимую подземную тропу из которой разносился холодный пещерный ветер. Он не мог понять того, как личности Титаниды могли одновременно преодолевать всё давно исчезнувшее, существующее, и пока не произошедшее пространство, а вернее его... отсутствие? Мидус с силой сжал пальцы, вспоминая одно из простых заклинаний. Он взмахивает искажённой сомнениями и всепожирающими нервные окончания мозга бактериями длинной рукой, устремляя обжигающий поток ярко-пламенной искры. Она преодолевает долгие метры, словно падает куда-то на дно. Продолжает лететь, тускло освещая чёрные землистые минералы. А затем исчезает, когда оказывается проглоченной массивной полуметаллической, получеловеческой челюстью чего-то гибридного, лишённого порядка, мышления, замысла.

***

Усеянная густыми седыми вихрями волос, мучительной органической тяжестью, слияниями космических материй, тем, что находится гораздо дальше обрывающихся и сливающихся слоёв существования, гибридная голова среднего Титана с безгранично извращённым скрежетом оборачивается назад, будто насторожившись, а затем расслабившись под напором осязаемых прикосновений всего, прямо сейчас взирая прямо на тебя. Широкие овалы плеч медленно вздымаются, преграждая нижнюю часть лица, словно наполняются энергией, воздухом, осознанием, миллионами масс солнца движущихся тёплых многоножек, ищущих плодовитую оболочку размножающейся химерной частицы. Возможно он задумывает очередное движение внутри твоих органов, твоих мыслей, попытке обуздать постепенно отрастающую структуру воображения. А возможно что-то заинтересовало в вашем внешнем, что возможно откусить и прочувствовать своими челюстями, собственным и постоянно пустым желудком. Не сводя глаз с твоего разума, он медленно уплывает в густую и необозримую твоим ослабевающим органом пелену, та что подобно истинной тьме погружает направление сверхмассивного гибридного дыхания в неизвестном и хаотичном потоке.