Останемся здесь

Он остался там, наверху. Опустошенный, оглушенный ее поступком, не в силах поверить, что она это сделала. И почему он до сих пор не мог проникнуть в ее разум? Почему тот, кто видит всех этих мелких существ насквозь, тот, кто был участником сотворения мира, тот, чья воля способна разрушить саму твердь земли, так опешил, что позволил ей упасть? Где его контроль? Где его сила? Он просто стоял. Жалкий, поверженный Властелин. Почему он позволил ей вести в этой дуэли? Эта навязанная ею глупая борьба связала его мысли, не дав сказать главного, не позволив ей увидеть главного. Теперь эта глупая эльфийка только утвердится в своей правоте. Она должна была увидеть за его фасадом правду. А увидела пустоту и бессмысленную жестокость. Он совсем не этого хотел. Выпустив пар на первом же подвернувшемся орке, он почувствовал себя лучше. Теперь, когда его эмоции взяты под контроль, он снова может думать и действовать логически. Он найдет способ достучаться до нее, даже если понадобятся тысячелетия. У него есть вечность. Ему нужен был план. Нельзя больше полагаться на волны судьбы, они слишком непредсказуемы. Сейчас он отступит, он даст ей время. Он не будет слишком навязчив. Он докажет эльфийке, что их связь никакая не иллюзия, Галадриэль нужна ему, а Саурон нужен ей. План был достаточно прост и очевиден. Девяти нужны были владельцы. Самое простое, что можно было сделать - вернуться в Южные Земли, найти приемника и попробовать восстановить тот хаос, что там теперь царил. Орков Саурон с нескрываемым облегчением отослал в Мордор. На этом пути ему не нужна армия. Орки будут его страховкой, на случай, если кто-то решит идти на него войной. Но если его план сработает, в мире больше не будет войн. Он приведет Южные Земли в порядок, королевства людей будут процветать под его властью, там, где сейчас голая земля и безжизненные степи, со временем разрастутся могучие крепости и процветающие торговые города. Наконец, он обрел свободу показать, на что способен, и доказать, что в Средиземье может царить гармония. Хоть Саурон и не нуждался в отдыхе, его лошадь была из плоти и крови, и как не хотелось это признавать, привал был крайне необходим. Он решил остановиться у небольшого ручья, дав лошади времени напиться и немного отдохнуть. Сам же устроился у дерева неподалеку. Вначале он просто смотрел вдаль, без цели и мыслей, но чем дольше длился привал, тем более конкретными и осязаемыми становились его думы, они обретали очертания золотистых волос, хранивших свет Валинора, острых кончиков ушей, голубой глубины глаз. Эти образы несли его против его воли к ней. Он мог посмотреть, это не стоило бы ему никаких усилий. Но он боялся ее еще больше напугать, не знал, как она отреагирует, нет смысла каждую встречу хвататься за кинжалы и мечи. Она должна его выслушать, она должна дать ему возможность все объяснить. Вслед за этими мыслями из глубины его души поднялся гнев. Неужели его интересует понимание какой-то эльфийки? Зачем она ему? Он открылся ей, спас, дал все, что она хотела, и чем она отплатила? Она не оставила ему даже шанса. Она отвергла его. Была готова вступить в союз с Адаром, простить последнему смерть своих сородичей, и ради чего? Интересно, объединилась бы она с Мелькором, если бы это означало возможность отомстить ему, Саурону Ненавистному? Что-то похожее на боль разлилось в его груди, какое-то странное чувство тоски и невыразимой потери, Саурону пришлось сжать кулаки, чтобы не позволить этому ощущению завладеть его разумом. Он закрыл глаза и попытался подумать о чем-то другом: об исполненной мести, о реализации его планов, - но в этом было мало радости, по правде сказать. Ему не с кем было разделить этот момент, и его воспоминания услужливо унесли его в другое место: в Тирхарад. Галадриэль достаточно быстро восстановилась физически, чего нельзя было сказать про ее душевное состояние. Она не могла понять себя, не могла прочитать свои чувства. Все смешалось в один большой комок боли. Она хотела бы сказать себе честно, что навсегда закрыла перед обманщиком дверь, что теперь, увидев настоящее лицо Саурона, она не дрогнет и при первой же возможности нанесет удар, не обязательно своей рукой, не обязательно физически. Теперь, после падения Эрегиона, дело времени, когда ее пути с Сауроном снова пересекутся. Но что-то в этом было неправдой, что-то невысказанное терзало ее грудь, сжималось внутри при каждом упоминании его имени, что-то, от чего Галадриэль отмахивалась как от назойливой мухи. И это было ужасно. От активного участия в делах эльфов ее временно отстранили. И впервые в своей длинной жизни она не возражала. Галадриэль большую часть времени проводила в садах, слушая шелест трав и пение птиц или слонялась по окрестностям. Она внимательно наблюдала за мирной жизнью: за бойкой торговлей на рынках, за беззаботно играющими детьми, за влюбленными парочками, робко державшимися за руки на людях. Это было странное ощущение. Как будто она не была частью этого, никогда не принадлежала к этой стороне жизни, как будто она была обречена быть тенью в мирном и прекрасном мире. Рана от короны почти не напоминала о себе. Днем. В обществе других эльфов. Но все менялось с приближением заката, когда ночная тьма наползала на Линдон, куда ее привезли для восстановления после страшного падения. Оставаясь одна в своих покоях, она снова и снова прокручивала в голове последние события, начиная с плота в Расколотых морях. Она тщетно пыталась собрать из этих осколков картину его личности, увидеть его истинный замысел и душу. Но, каждый раз, эти воспоминания приносили только горечь, и вот тогда боль под ключицей давала о себе знать. Она подолгу не могла уснуть, беспрестанно касаясь темных струпьев, поглаживая и почесывая, убаюкивая свои страхи и тревоги. И вот однажды все изменилось. Ей приснился странный сон. Это был Пеларгир, наполненный деятельной суетой. Возводились новые постройки, из кузниц доносился бой молотков и звук шипящего металла, на аккуратно обработанных полях копошились люди, чуть поодаль можно было видеть мирно пасущихся овец и коз. Она осторожно шла по улицам, разглядывая прохожих, пытаясь разгадать их настроение по выражению лиц. Какой-то шум привлек ее внимание, и она неосознанно пошла в его сторону. Завернув за угол, она увидела два знакомых силуэта. Они медленно шли в противоположном направлении и о чем-то горячо спорили. Один принадлежал молодому юноше со светлыми волосами, в котором Галадриэль сразу признала Кемена. У второй фигуры - высокой, с широкими плечами, - лицо было спрятано под капюшоном. Но все в этих очертаниях было ей знакомо. У Галадриэль перехватило дыхание, потому что она знала этот голос, она узнала эти нервные подергивания пальцев, эти характерные шаркающие шаги. Галадриэль встала как вкопанная, не в силах разобраться в своих противоречивых эмоциях. Часть ее очень хотела пойти за ними, послушать, о чем они говорят, а другая – хотела бежать без оглядки, только бы больше не встречаться с ним лицом к лицу. Шрам под ключицей предательски заныл, она инстинктивно потянулась к нему и проснулась. Из окна к ее кровати тянулись яркие лучи света, солнце близилось к зениту.