А утром пошёл снег

Конечно, мне не нужна была кровать, но я радовался тому, что она у меня есть. Она позволяла как будто самой комнате говорить, что в ней живёт человек, у которого есть те же потребности, что и у людей. Кроме того, она была полезна в те дни, когда кто-нибудь из друзей — обычно, конечно, Сергей, — слишком задерживался. — Ну вот, а я совсем не хотел тебя стеснять, — глубоко вздыхая, недовольно протянул Мик Урри. — А вы и не стесняете. Я кроватью почти не пользуюсь, а к профессору вас положить не могу. — Приоритеты, — он возвел глаза к потолку. — Ну да, — согласился я, с некоторым удивлением. В том, что расставил все верно, я не сомневался. — Моя комната — моя. Привожу кого хочу. Разрешаю лежать в моей кровати, кому хочу. А комната профессора — его. Вот и все. — Ну ладно-ладно, — примирительно промурлыкал Мик Урри. — Я не слишком тебя смущу, если сниму все лишнее? Спать в одежде не очень удобно. — Сергей всегда так делает, — пожал плечами я. — Но я отвернусь, вам не о чем беспокоиться. И мне не о чем беспокоиться. Не о чем. Но почему-то я все-таки ощущал смущение. Как если бы упустил некую тонкую разницу. Я отвернулся, а Мик недовольно хмыкнул. Даже как-то возмущённо. Интересно, почему?.. — Но вы не замёрзнете? — попытался отвлечься я. — В закупоренной комнате под тяжеленным одеялом? Знаешь, мне даже любопытно, что ты ещё сделал бы, если бы я сказал, что замёрз? — Обычно, если так говорит профессор Громов, — а он часто это говорит. И даже с закрытыми окнами, подоткнутыми со всех возможных сторон. — Я ложусь с ним. Я могу сделать свое тело очень тёплым. Мик Урри молчал так долго и так выразительно, что я не выдержал и повернулся к нему. Ноги он успел укрыть одеялом, а вот выше пояса был теперь совсем обнажен. Но я не успел вдуматься в подробности, потому что его лицо… Его лицо застыло с каким-то странным, глуповатым выражением, за которым, отчего-то, я ощущал… Беспокойство. Или даже злость. — Мик?.. — А… — он очнулся и явно заставил себя улыбаться. — Профессор Громов точно не делает ничего странного? — как ни мягко он говорил, в голосе его чувствовалось напряжение. — Что странного? — и его напряжение смущало и меня, хотя я был уверен, что профессора не в чем упрекнуть, кроме только в нежелании помнить о еде. — Ну… Такого. Странного. — Люди то и дело делают что-то странное. Вот ты, — я буду звать тебя «ты», ладно? — сначала похитил, потом вытащил, а теперь вообще… — То что я — болван, это понятно, — остановил меня Мик, и мучительно задумался. — Такого странного знаешь, которое, вроде, может сойти и за обычное, если не знаешь, но все равно ощущается… Что это тебе не нравится. — А, — протянул я, но все-таки, до конца не был уверен. — Нет, мы уже давно с ним не играем. — А раньше играли?.. — Да, в самом начале постоянно. Но меня все больше беспокоило выражение его лица, отражавшее едва ли не мучения. — Но я не понимаю, Мик, что такого странного в шахматах? — В шахматах?.. — переспросил он, будто бы со смехом. Потом вздрогнул. Потом подпрыгнул. Потом правда рассмеялся. — При чем тут шахматы? — Обычная вещь, которая мне не нравится, потому что профессор слишком часто… — Шахматы. Значит, ничего страшнее шахмат?.. — А что страшнее-то, Мик? — может быть, он просто плохо знает язык. — Ты можешь выразить это на родном языке, думаю, я пойму. — Да это не язык, — а он вдруг как будто успокоился. — Это… Это я тебе говорю, жизненная мудрость: не ложись с незнакомыми мужчинами в постель. — А при чем тут профессор Громов? Да и тебя я знаю. Мик Урри сжал зубы и сквозь них простонал что-то неразборчивое. — Значит, просто не ложись так просто! — Ладно… — рестерянно кивнул я. — Я просто… Пытаюсь учитывать человеческие потребности, — ведь в последний раз, когда я отнёсся к ним легкомысленно, Сергей обиделся и выдал меня всем, кому мог. И мне до сих пор стыдно. Ведь в то время, я не приходил к нему почти намеренно. Потому что, хоть и обещал помочь, он все время спрашивал только про оценки и смеялся. Словно я был… Просто прибором по доставанию пятерок, а не его другом. Мик, как казалось, смягчился и смутился тоже. — Ну-у… Это хорошо, конечно, но ты учёл одну, а есть другие, которые могут быть тебе неприятны. — Понимаю, — медленно сказал я и улыбнулся. Хотя чувствовал, что о каких именно потребностях речь — не знаю. — Завтра я ещё спрошу об этом. А пока ложись. Я буду на кухне, если понадоблюсь. — Доброй ночи, — совсем мягко выдохнул он.

***

Правда, проснулся он поздно, в обед. Я сидел в зале, у телевизора, посвящая время своей новой затее. Я собирался восполнить «пробелы отсутствующего опыта детства». Иными словами, разобраться в интересах детей до двенадцати лет, в круг которых, конечно, входят и мультфильмы. Хотя, надо сказать, все мои друзья и теперь могли смотреть этот конкретный и ещё некоторые с большим удовольствием. Но данный факт даже ещё повышал ценность просмотра, даже если я не все и не совсем понимал. Так что, хоть я и слышал, что Мик проснулся, продолжал сидеть и смотреть. К тому же, я привык, что Сергей бывает готов к общению, как минимум, через пятнадцать минут после пробуждения. А до этого ему нужно смотреть в потолок, вздыхать, одеваться, умываться, пить сок или чай, воровать кусочки оставшегося ужина, и философски рассуждать о том, что он хочет на завтрак, при условии, что дома, кроме яиц и молока ничего не осталось. Поэтому я так удивился, когда понял, что Мик Урри прошёл ко мне и остановился рядом почти сразу же. Его отражение мелькнуло в экране, но сам он молчал и не торопил меня. Минут пять мы смотрели вдвоём на то, как Волк с переменным успехом гоняется за Зайцем, а потом… — Надо же, — хмыкнул Мик, как только началось выступление мальчиков-зайчиков. — Что? — Ну вот было бы вас не два, а тридцать. Ужас какой. И все одинаковые! Я фыркнул. — При чем тут «мы»? — вероятно, «мы» — это я и Сергей. — Ну, как… Гонишься за ними, гонишься, а потом гадаешь, как идиот, который нужный. — Надеюсь, ты Сергея не дёргал за хвост? — Не довелось. Сам обзовелся хвостом, как все примагнитилось! — он распахнул глаза, как будто надеясь, что это приведёт к сочувствию. Но мне почему-то стало смешно. — Ну а потом, — продолжал Мик, — ты вот, весь в голубом, даже носочки белые на месте. А тогда, как раз, были оба в зелёном ну просто глаза в разные стороны разбегаются… — Ничего, — протянул я, — это тебя ещё не нарядили в розовую рубашку. — А что? Мне пойдёт, — улыбнулся он. Я хмыкнул, не очень уверенный в его словах и в то же время почти заинтересованный. А потом мы вдвоём почти с неловкостью наблюдали за тем, как Волк сложил Зайца в футляр от гитары и пытался так скрыться. И почему-то, хоть все и кончилось хорошо, под конец мне было даже уже не смешно. Хотя обычно я вполне мог смеяться с остальными… — Да, — вздохнул Мик. — Да, — протянул и я. И выключил телевизор. — Так?.. Мик оживился и замахал руками. — Нет-нет-нет, сначала завтрак! Но как я посмотрю, кроме чая у вас тут… — Ну да, — профессор же уехал, а мне — не надо. — Можем пойти в кафе. Или в столовую. Тут близко есть. — А где есть кофе? — легко спросил Мик. — Настоящий? — осторожно уточнил я. Судя по страдальческому выражению, суть этого вопроса Мику была ясна. Но он тут же ободрился. — Ладно, благо, я ученый. Знаю. У меня есть с собой, в номере. Остальное можно и просто в магазине… — Под Новый год? — мягко произнёс я. Мик весело возвел глаза к потолку и что-то беззвучно ему прокричал. — Ладно. Значит, сойдёт и столовая. Пойдём? — Пойдём.