Куда не ступала нога человека

— Ты кажешься мне отстраненным в этот раз. Сегодня она не смеется, и в ее голосе нет ставшего привычным очарования. Биллу кажется, что она действительно хочет знать, а не просто привлекает к себе внимание любимой игрушки. — Много нового узнал, — вздыхает он. — Разве вы не ищете знаний? Что случилось? Это ведь просто сны, не так ли? И не то чтобы он мог поговорить об этом с единственным психологом на борту. Поэтому он рассказывает ей все — и про определение человека, и про то, чем обернулось невмешательство, и про размывшуюся грань между черным и белым, правдой и ложью. Она слушает внимательно, не перебивая. — Как… странно, — говорит она, когда он наконец умолкает. — Мы забыли о своей телесности. Мы забыли о том, что мы такое, потому что это больше не имеет значения. Но для вас это так важно. Вы живете собой, но все равно не можете дать себе определения. Неужели мы тоже когда-то были такими? — Наверное, я тебя еще больше запутал. — Вовсе нет. Мне кажется, я на шаг ближе к тому, чтобы понять. За сутки с небольшим наблюдений (не то чтобы Билл не до конца ему верил, но привычки не задавишь, да и интересно ведь!) выяснилось, что евгеник явный мало чем отличается от евгеника скрытого. Он по-прежнему ел за двоих, болтал за троих, а работал за целую инженерную команду. Главное отличие, пожалуй, было в том, что теперь он не видел смысла в том, чтобы скрывать или маскировать свои генетические или технологические преимущества, хотя и не выставлял их напоказ. Просто исключил пункт «замести под ковер» из своей рутины и сделал вид, что так всегда и было. О Соню, с обожанием крутившуюся у него под ногами, он продолжал спотыкаться все столь же часто, да и точность лучше не стала — Гилберт застал его с дротиком, и это все еще было довольно плачевное зрелище. Может, ему нужна угроза жизни, чтобы стать чуть более похожим на машины смерти из новостей? Проверять что-то не хотелось. Впрочем, это все не было самым шокирующим откровением о быте евгеников. — Вы посмотрите, что творится! — Билл зашел в кают-компанию, гневно потрясая консервной банкой. — Что? — тут же заинтересовался Тейн. — Вот! — капитан сунул банку ему под нос. Этикетка на ней гласила, что внутри находились ананасы, а еще — что срок их годности уже несколько месяцев как истек, что, видимо, и оскорбило тонкую душевную организацию капитана. Вздутая крышка жестянки тоже недвусмысленно намекала, что употреблять содержимое не стоит. — Вот интенданты не то хапуги, не то лентяи! — возмущался Гилберт, пока Матиуш сосредоточенно изучал улики на расстоянии. — Сунули уже испорченное! — Дай-ка, — попросил инженер. Билл недоуменно вложил жестянку ему в руку, не поняв, что именно он хотел увидеть. — Вот как так можно? — продолжил он ругаться. — Миссия первостепенной важности, а они… Между тем Тейн дернул за кольцо на крышке, подковырнул ее край ножом, хладнокровно сдул пышную, точно жестянка была на последней стадии бешенства, пену в раковину, пошарил в банке и выудил оттуда кружок ананаса. Который невозмутимо сунул в рот. — А… — Билл приостановился посреди фразы, уставившись на эту картину. — Она же вздулась! — Ага, испортилось, — подтвердил Тейн и… запустил два пальца в банку за новой долькой. — Тогда почему ты это ешь? — капитан потянулся забрать у него банку и пресечь безобразие. — Не пропадать же добру, — философски заметил евгеник. — Сколько-то я могу съесть и переварить, все калории… Гилберт решительно дернул на себя злосчастную банку с ананасами, выхватив ее из рук Матиуша. Тот проводил ее печальным взором, но сражаться за трофей не стал, только облизал пальцы напоследок. — Хоть Соне отдай, она не откажется, — воззвал он. — Зачем продукт переводить зря, если мы на двоих можем их съесть? За Льяро с ананасами небогато! — Все равно, вот еще просрочкой я команду не кормил, — непреклонно откликнулся Билл, бросая банку в утилизатор. — Но я от такого количества не отравлюсь, как вы! — не сдавался Тейн. Утилизатор заурчал, поглощая ананасы вместо него, но Гилберт на всякий случай дождался, когда цикл закончится, прежде чем успокоиться насчет употребления коварных фруктов. — Все, забудь эту банку, достань нормальную, лабораторный фрик! — приказал он. — И кошку корми нормально! Ишь чего удумал — просрочку трескать! — Дожили, ущемляют евгеников: не дают есть то, что я могу себе позволить! Как назло, именно этот момент Тайлер выбрал, чтобы тоже зайти в кают-компанию. Матиуш сразу поскучнел и перестал возмущаться безжалостным угнетением его естественных прав травиться просрочкой; сам храмовник посмотрел не то чтобы волком, но и до тепла в его взгляде было столь же далеко, как отсюда — до луны Гринворта. Психологом Гилберт не был, зато был командиром, поэтому кое-что понимал — и даже, как он полагал, лучше некоторых дипломированных специалистов. До его ранга без подобных знаний не дослужишься; во всяком случае, так, чтобы команда не испытывала к тебе ненависти. И проблему он видел ясно. В силу характера и профессии Кристиан трудно сходился с людьми — именно по-настоящему, а не миссии ради. Тем ценнее было с такой осторожностью врученное доверие, слово в храмовничьих кругах практически матерное. Тайлер не говорил этого вслух, но Тейну он доверял, как доверял и Биллу: убедившись в их преданности миссии, трудоспособности и хотя бы относительной честности, он сделал сознательный выбор и намеревался его придерживаться до конца — жизни, знакомства или миссии. То, что все это время инженер их обманывал, не обманывая, и лихо посадил храмовника в лужу, вносило смятение в тенистую и замкнутую душу старпома, который никак не мог уложить свой прокол в голове. И это только полбеды! Основная проблема заключалась в том, чем являлся инженер. Билл не знал ни одного военного — неважно, в десанте, в поддержке, в лабораториях, — который испытывал бы теплые чувства к восстанию или его участникам. Среди гражданских попадались всякие: не только молодые и впечатлительные, выросшие на романах о революциях и баррикадах (а то и не только романах, он однажды спросонья подошел к санузлу, а оттуда внезапный хор вопросил, слышит ли он пение народа; плейлисты инженера были беспощадны), но и люди постарше, которые помнили, с чего начались генетические манипуляции на Верлоне. Первые годы это ведь только поощрялось: колония переживала первый, самый сложный этап, открывала внезапные реакции на местную флору и фауну, да и несколько серьезных аварий с участием звездолетов не помогали, с радиационным заражением надо было как-то бороться, от фатальных в новых условиях предрасположенностей — избавляться… Все это имело место быть. Может, даже объясняло восстание. Но ни в коем случае не оправдывало. Но Билл никогда не имел дело с евгениками лично. Он почти всю войну охотился на Ахея, вполне себе естественным образом мерзавца, и терял людей именно из-за него, а не евгеников напрямую. Он работал с пиратами, чтобы добиться своей цели, и не обладал странной сочетанной психикой Тайлера, которая позволяла ему совершать чудовищные вещи по приказу, но при этом поддерживать строжайшие моральные принципы для себя лично. Он открыто признал Тейна другом и не собирался от этого обещания отказываться. Температура настолько упала, что даже крайне толстокожий и нечувствительный Тейн это заметил и ретировался в свою вотчину. Кристиан разошелся с ним по максимально широкой дуге, чтобы не соприкоснуться хотя бы молекулой. — Зачем ты так? — укоризненно вздохнул Билл, когда в глубине корабля прошуршала, закрываясь, дверь. — Как будто он внезапно превратился во что-то кошмарное. С тентаклями. — А он и не человек. Так, имитация. Вариация на тему. Как Соня. Еще и кибернетическая имитация, — с легким неодобрением заметил Тайлер. — А кто в наши времена без имплантов? У меня тоже есть, только попроще, пришлось локоть заменить, — капитан развел руками. — И это я даже не считаю чипы для браслетов! Храмовник выразительно промолчал, намекая, что мешать мух с котлетами (то есть, настоящих людей с евгениками) в таких важных вопросах не следует. В конце концов, евгеник и без имплантов опасен чуть более чем полностью, а позволять им еще импланты — все равно что давать тигру крылья. — Ты же слышал его рассказ, он даже не выбирал для себя такой судьбы! — попытался зайти с другой стороны Билл. — Это не имеет значения, — покачал головой Кристиан. — У всех и всегда есть причины, которые им кажутся весомыми. Есть цели, которые оправдывают средства. И мы их пожалеем и уступим, а потом еще и еще, пока граница не размоется. Если сначала мы разрешим корректировать геном детей, рано или поздно мы получим нового Сестия и целую свиту его апологетов. Нельзя делать даже первый шаг. У капитана на языке вертелось: «А что, цели оправдывают средства только у храмовников, у вас монополия?», но он проглотил этот недостойный выпад и взамен спросил: — И что ты предлагаешь сделать? Обратно-то фарш не прокрутить. Ричард уже дал ему это место, мы сами уже задолжали ему побольше, чем карточный долг — не выдрать уже как сорняк, понимаешь? И это я уже не говорю, что он нужен Дариону! — Он вне картины мира, — тихо сказал храмовник. — Его не должно здесь быть. Его не должно существовать. И все же он здесь. Неужели ты этого не чувствуешь? Эта шальная нить, этот невозможный элемент… — Нет, — честно ответил Билл. — Но я в богах, судьбах и прочей метафизике не разбираюсь. У нас мировоззрение куда проще, и по нему у меня нет с Тейном проблем. Он на своем месте. Он выполняет свою работу. Он мой друг… пусть и любит придержать информацию. — Даже если отбросить метафизику, он опасен. — И я опасен. И ты. И совершенно естественный гений тоже будет опасен. В чем разница? — начал терять терпение космодесантник. Он в детстве так и не сумел разобраться в религии, а у сержанта Горгоны все было очень просто: молись хоть клубку ниток, хоть камню, хоть дереву, главное — делай это лицом в грязь, когда лежишь в траншее, а над головой снаряды разрываются. В силу профессии и склада характера он взирал на мир просто, с позиции вояки, который ценит в первую очередь надежность и эффективность. И это Матиуш ему предоставлял. Но Кристиан… Кристиану просто не повезло оказаться глубоко духовным человеком — и, иронично, храмовником. Дома ему, пожалуй, было бы гораздо проще справиться с этой дилеммой, но в нынешнем положении было слишком много переменных. А еще — он действительно был виноват в гибели отряда. — В том, что в евгениках гениальность сочетается с полным отсутствием общепринятых человеческих ценностей и качеств, — серьезно сказал Тайлер. — В них руками людей выхолощено все духовное и моральное. Гилберт закатил глаза и махнул рукой: силой Кристиана не переубедишь, так что ничего не попишешь. Явно не верит же во все, что вещает, но постыдно не может в этом себе признаться. Остается только наблюдать и выжидать. Но холодная война — подчеркнутое игнорирование с обеих сторон и сосредоточенное переваривание каких-то мыслей как минимум с одной — продолжалась и через три дня. И через неделю. И через десять дней. На одиннадцатый ситуация изменилась, пусть и не так, как капитан рассчитывал. За прошедшие с вылета с Гринворта месяцы Билл успел выработать какую-никакую, но все же рутину, которой и следовал — если ей не мешали космические киты или внезапно всплывающие из прошлого конфликты команды. День, как оно водится, начался как обычно, с ударной дозы кофе и тренировки, выслушивания краткого отчета от старпома и инженера, затем — от Лины. Потом капитан расположился в кресле пилота, открыл пустое вирт-окно и принялся бодро набивать запись бортовой журнал все в том же телеграфном стиле: сегодня находимся там-то, состояние систем такое-то… У Гилберта давно уже был макет для самых разных рапортов, особенно удобный для рапорта о ранениях — нужно было подставить буквально несколько слов, но в условиях полного отсутствия событий он предпочитал печатать все сам и полностью. Во-первых, создает иллюзию занятости, чтобы никто не подумал, что тут прохлаждается пара сильных рабочих рук; во-вторых, тоже в своем роде тренировка. Где-то в середине процесса пришел Кристиан, который утро провел за диагностикой ретранслятора в инженерном. Лина уже едко прокомментировала это действие: злосчастные идеологические враги ухитрялись так подчеркнуто сосуществовать врозь, что в любой другой ситуации Билл бы уже давно посмеялся и сводил их куда-нибудь. Глядишь, после совместной свальной попойки лед бы треснул. Но тут… Тайлер педантично пристегнулся — активировал систему силовых нитей, удерживавших куда надежнее старомодных ремней, и Билл последовал его примеру, чтобы не раздражать лишний раз. Пару минут они работали в тонизирующей тишине, но потом капитан не выдержал и решил задать давно волновавший его вопрос. — Крис… У нас слухи ходят, что в вашу контору любят сирот набирать. Это так? — У нас немало таких сотрудников, — обтекаемо подтвердил храмовник. — А ты из них? В личное дело старпома Гилберт за такими сведениями даже не пытался заглянуть, не сомневаясь, что правда, какой бы она ни была, была оттуда тщательно вымарана и заменена подходящей ложью; настоящее же дело наверняка хранилось в Храме под семью замками и было доступно очень небольшой касте избранных, к которой он не относился. Тайлер смерил его задумчивым взглядом, явно размышляя, как именно ответить; Билл был уверен, что не мог слышать, как крутятся колесики в его голове, только потому, что такие размышления давно стали частью натуры напарника. Никогда не говори просто так — сперва подумай, прикинь пользу, и только потом поделись хоть чем-то, даже ложью. Иначе нельзя. — Я… — начал Кристиан, приняв решение. Как в воду глядел. Космос перед ними внезапно вспыхнул и разверзся ослепительной воронкой, водоворотом цвета — золотым, точно солнце, в центре, голубые, синие и лиловые завихрения вокруг. Она расплеснулась во все поле зрения, величественная и невероятная, неотвратимее и голоднее гигантского космического кита. Системы разразились отчаянным предупредительным писком, но тут же умолкли — как умолкает любой инстинкт самосохранения у маленькой рыбки, увидевшей фонарик удильщика. «Искатель миров» встряхнуло раз, другой; как зачарованный, он вырвался из-под контроля пилота и беспомощно провалился в зев феномена. Экипаж даже вскрикнуть не успел. Они точно влетели в центр грозового шторма на одной из маленьких обитаемых лун в системах Триады — глубокая, насыщенная синева сколько хватает взгляда, которую то и дело разрезают и рвут на части моментальные вспышки белых молний и снопы ярких искр. Стихии здесь, в космосе, в великой пустоте не должно было быть, и все же это была она — ближе и яростнее, чем ионный шторм, от которого однажды удалось сбежать «Ласточке» и ее экипажу. Там была всего лишь волна, прилив, цунами; обычная буря, которую можно обогнать или обойти стороной. Это же казалось чем-то… иным и укоренившимся. Не первобытным, а даже раньше; вечным и неподвластным времени. Корабль бесконтрольно проносился сквозь золотые кольца, не задевая их ни молекулой, словно идеально выдрессированный цирковой тигр, проходил в опасной близости от смутных темных масс, похожих на гигантские парящие скалы. Билл почувствовал себя древним командиром парусника, которого несло морское течение — даже невооруженным взглядом он различал в синеве какие-то светлые всполохи, похожие на нити, которых звездолет придерживался, точно фарватера. Их несло к сияющему веретену впереди, где синий, золотой и белый сплетались воедино и жгли слезящиеся глаза. И вместе с тем — в рубке погасло освещение, канули в темноту и открытые вирт-окна и управление в целом; не работало даже аварийное освещение, только тускло и таинственно светился фосфоресцирующий контур кабины; корабль немилосердно трясло и мотало даже в «фарватере», и система фиксации больно впивалась в тело — зато и не давала вывалиться из кресла. Шум же не поддавался описанию: на мостике выло, гремело и стонало, сливаясь в один сплошной оглушительный рев; после очередного скачка корабля и, кажется, гравитации в рубке, Билл случайно зацепил взглядом Кристиана, судорожно зажимавшего уши обеими руками. Капитану показалось, что они провели часы в этом странном месте — или чем-то между местами, хотя на самом деле прошло всего несколько секунд. «Искатель» дернуло особенно сильно, он провернулся по своей оси, сначала вжав экипаж в кресла и тут же заставив повиснуть на ремнях, ударил по сознанию последней перегрузкой, пронзительно чем-то взвизгнул — и снова вывалился в обычный космос. Вместе с тем наступила тишина и темнота — так моментально, что Билл испугался было, что ослеп и оглох. Но нет: контур все еще был виден, а в его слабом свете — и лихорадочно блестящие глаза старпома со звездочками лопнувших сосудов. Но впервые за все это время «Искатель» был неподвижен и беззвучен: пропали все знакомые шумы, вибрации, сигналы, складывавшиеся в привычную уху симфонию — все звучит правильно, все в порядке. Ни двигателей, ни шума вентиляции, ни звука сирены — и зловещая тишина в глубинах корабля. Точно воронка перекусила ему хребет и отбросила умирать. — Что это было? — прошептал Билл, как будто феномен мог его услышать, обидеться, что не признали, и вернуться. — Пока не могу сказать точно, — Тайлер на шепот не перешел, и его голос гулко разнесся по рубке. — Но подозреваю, что мы прошли через червоточину. — У-у-у, — протянул капитан, сообразив, что ему-то следовало ее узнать. Он сам, конечно, никогда не сталкивался, но все равно. — Тогда нам еще, пожалуй, повезло. — Неужели? — без малейшего сарказма спросил старпом. — Иногда из червоточин выплевывает такие комочки жевательной резинки, только металлические, — сказал Гилберт. — Потом по составу определяют, что это мог быть за корабль. Когда я еще на первом контракте был, мы такой однажды отбуксировали на свалку. Я потом под… слышал, что в глубине того кома и органику какую-то нашли, но в еще… худшем состоянии. — Этого исхода мы избежали, — невозмутимо согласился Кристиан. Запоздало сработали аварийные системы — замигал одинокий значок, вызвавший в рубке слаженный вздох облегчения. Не сговариваясь, капитан и старпом все это время думали об одном жутком последствии — полном отказе всей электроники. Теперь, по крайней мере, у них есть временное жизнеобеспечение, чтобы выяснить, что случилось и можно ли починить — или надо использовать оставшиеся часы, чтобы подготовить свои последние слова. Починить… — Тейн! — Гилберт изменился в лице, сообразив, что он-то пристегнулся за считанные минуты до катастрофы, а вот инженеру едва ли так повезло. К чести Тайлера, он не стал крутить носом («Да что этому сделается?») и тоже бросился разведывать обстановку. Хотя, возможно, дело было в чистом расчете с его стороны. Оба прекрасно понимали, что и близко не стоят к Матиушу, когда речь заходит о знакомстве с системами корабля, а особенно — в его виртуозности в вопросах инженерного дела. Они могли что-то починить по инструкции; он же мог практически сходу разобраться в чем угодно и смастерить переходник к нему из синей изоленты, мотка бечевки, двух вилок и пачки спагетти. Причем спагетти употребил бы сам при помощи одной из вилок. В коридоре из полуоткрытого зева каюты инженера выскочила ошалевшая Соня с выпученными глазами, хрипло заорала и метнулась в сторону кают-компании. Билл подумал — испугалась, но потом услышал громкое, практически человеческое чавканье и вспомнил, что там как раз размораживался кусок псевдомяса, менее продвинутого и удачливого сородича креативной кошки. Отвоевывать обед было некогда, так что он оставил Соню наедине с ее гастрономическим счастьем. Кто знает, вдруг другого не предвидится? Двери в инженерный заклинило удачно — между створками можно было просунуть ладони, а там и отжать, не разыскивая дополнительную аппаратуру. Кристиан, впрочем, уверенно извлек из ниши у дверей неубиваемый фонарь с простейшей начинкой, щелкнул выключателем — работает. Поводил лучом по отсеку, пытаясь нашарить хотя бы какие-то следы присутствия инженера. — Вот везучий гад! — вырвалось у Билла. — Похоже, ему удачу прямиком в гены и зашили! Смешно сказать, но в момент катастрофы техник зачем-то решил отрегулировать ремни в кресле инженерного отсека — и, соответственно, оказался пристегнут, когда это было критически важно. Однако червоточина, похоже, обошлась ему тяжелее: он сполз вниз, насколько позволяли ремни, и не подавал признаков сознания. — В «Сете» проводили исследования так называемых интуитов, вывели очередность генов, предположительно влияющих на интуицию и… условную удачу, и добавили ее в генотипы, — авторитетно сообщил Кристиан, наводя фонарь на евгеника. Билл присел рядом и постучал по его колену. — Жив, коллега? — П-пе-е-ерезагружаю-усь, — как пьяный, пробормотал Тейн. Он поднял голову, сощурился на бьющий в лицо пучок света. Капитан заметил, как зрачок правого, искусственного глаза несколько раз стянулся в точку и расползся почти на всю радужку, точно для тестирования, но потом стал того же размера, что и родной. Это отчасти успокаивало: хотя космодесантник понятия не имел, применима ли логика к частично кибернетическому организму, он точно знал, что зрачки разного размера — плохой знак. Проморгавшись, инженер потянулся к замку системы фиксации и собрался подняться на ноги, но Билл поспешно надавил ему на плечи, чтобы удержать на месте. — Ты куда? Тебя вырубило же! — Я М4Г, у нас ослабленная чувствительность к боли, — отмахнулся Матиуш, но бой против космодесантника был заведомо проигран, евгеник или нет. — Со второго поколения, — поправил Кристиан и сосредоточенно посветил в левый глаз фонариком. Потом в правый. По его лицу скользнула легчайшая тень недовольства. — Ты нулевого. — Это сейчас была забота? — Это стратегически ценная информация, — невозмутимо отозвался храмовник. — А, теперь все в порядке, а то я уже испугался. Билл, это просто ремень врезался в плечо, а импланты уже в порядке, иначе мы бы не разговаривали, — Тейн слегка похлопал капитана по предплечью. — Дай мне диагностировать корабль. Эти аргументы более-менее убедили Билла, который наконец позволил подчиненному встать, но продолжил зорко за ним присматривать: отчасти из-за беспокойства за него самого, отчасти из-за беспокойства за корабль. Вокруг, в конце концов, сотни, а то и тысячи световых лет, состоящих исключительно из буквальной пустоты; застрять здесь на метафорической мели будет куда хуже, чем это было для их далеких предков на деревянных шхунах. — Во что ты нас опять загнал? — риторически поинтересовался Матиуш. — В космическую медузу — чтобы собрать всю космоморскую фауну этого региона? — Нет, — обиделся капитан. — Мы через червоточину прошли. — И что-то поймали в ней обшивкой? — А ты как понял? — изумился Билл. Инженер неопределенно покрутил указательным пальцем в воздухе, описывая круги, и капитан прекрасно его понял. Он был более чем знаком с тем чувством, когда космический корабль встречается с каким-то мелким, но скоростным объектом: как будто по висящей консервной банке по касательной щелкает дробина, и «мишень» взбрыкивает и пляшет на привязи. Он отметил это для себя и временно отложил в долгий ящик, как не самую срочную проблему, но не ожидал, что кто-то еще сможет опознать тот последний финт. Да и как? Настоящим пилотом здесь был только он, у Матиуша очень узкая специализация, а у Тайлера вовсе только базовые навыки, как навигатор он и то полезнее. — Что хорошо, эта маслина нас скорее всего не разгерметизировала, — заключил Тейн, потопав по покрытию, точно проверяя свои слова. — Но я искренне надеюсь, что она не в маневровые прилетела. Игнорировать это заявление было невозможно, но и разговаривать с евгеником не хотелось. Кристиан выжал из ситуации все возможное и повернулся к Биллу за разъяснениями. — Потому что такие повреждения обычно требуют условий дока, а не открытого космоса, — объяснил капитан. — А что с бортовым компьютером, жизнеобеспечением, основными движками? — Аварийка работает? — инженер скептически посмотрел на мигающую красную подсветку. — Сейчас глянем… Техник постучал по внешнему корпусу движка, как будто выбирал арбуз, потом обошел его по кругу и загремел чем-то с другой стороны. — Фонарик дайте. Кристиан покорно подал ему фонарь и молча, с каменным лицом наблюдал, как инженер сжал его зубами и сосредоточенно уставился в сложное переплетение линий кристаллов в матрице, в узком луче света похожее на старинный витраж. Полумрак скрадывал его выражение, смягчал черты — и оттого он казался чуточку больше человеком. — Сверхсветовой не умер, но на регенерацию матрицы уйдет несколько часов, — наконец с явным облегчением заключил он. — Тогда и основные системы должны скоро запуститься. Что я действительно хочу знать, так это где нас подбило и что мне там повредило. Билл прикрыл глаза, вспоминая, как именно мотнуло «Искатель» в тот момент, и прикидывая, куда именно мог прийтись удар. Если бы не сильная тряска от прохождения через червоточину, может, и определил хотя бы примерно, но вкупе со смазанными воспоминаниями и перегрузкой шансов было мало. — Вроде бы по правому борту, — неуверенно сказал он. — Тогда там и начнем искать, — решил Матиуш, задвигая матрицу на место. — Мало ли какой энерговод там сейчас заклинило… Кстати, мне понадобится вторая пара рук. — Чья? Инженер заколебался. Не то чтобы он не доверял контактеру и опасался, что тот воспользуется ситуацией и выбросит намозолившего глаза евгеника в открытый космос — во-первых, Тайлер рационален и не станет так подвергать риску драгоценную миссию, а во-вторых, такая подлость не в его стиле. Но и давать повод все равно не хотелось. С другой — хотелось бы и Билла иметь у штурвала на случай чего. А хотя на чем он сможет улететь и что тогда делать с сидящим на обшивке экипажем? Их же… не сдует, нет, но подумалось Тейну именно об этом. При этом инженерных познаний у них примерно одинаково, хотя Билл больше знает о двигателях, а Кристиан — о системе связи… — Еще нам нужно выяснить, где мы находимся, — напомнил Тайлер, точно сжалившись над терзающимся муками выбора сокомандником. — Вот ты и сиди, сторожи возврат навигации, — тут же воспользовался лазейкой Матиуш. — Все равно мы пока не можем двигаться с места, а ты, если что, и с инопланетянам сможешь договориться. — Ничего не забыл? — поинтересовался Билл. Техник серьезно задумался, но потом все же сообразил, в чем дело, и вытянулся во фрунт. Правда, тут же испортил впечатление, расхлябанно мазнув ладонью по уху. — Докладываю: есть необходимость выхода в космос для ремонтных работ. Запрашиваю разрешение на выход в сопровождении одного члена экипажа. Вас, значится. — Последнее было лишним, — вздохнул Гилберт. — Да и все остальное тоже. Но ты не должен забывать, что решающее слово, когда речь идет о безопасности корабля и команды, остается за мной. — Ага, — нетерпеливо кивнул Тейн. — Так что, так и сделаем? — Да. Начинка у скафандров же уцелела? — Сейчас и узнаем, — оптимистично объявил инженер. Он сделал несколько осторожных шагов, прислушиваясь к себе, а потом уже пошел нормально. Из коридора донеслось его бодрое: «Так, а ну-ка!», и покаянный вопль кошки, которой все-таки не удалось доесть мясо до прихода бессердечных двуногих в лице обожаемого, но все равно сурового хозяина. Но пищевая конкуренция на борту была беспощадна. — Я действительно лучше разбираюсь во внутренних системах, — сказал Кристиан. — Если системы скафандров работают, связь тоже будет, они могут без ретранслятора обойтись. Возьму мой шлем в рубку, будем таким образом поддерживать связь. Билл кивнул и пошел к шлюзу, облачаться в бронекостюм. В конце концов, они сейчас не на боевую миссию выходят, а на небольшие ремонтные работы, где главный все равно будет инженер, а напарник ему нужен только чтобы подать, забрать или подержать. Ну или в качестве человеческого лома, если застрявший в обшивке «снаряд» придется выкорчевывать вручную. Ходить по обшивке корабля в открытом космосе Гилберту уже приходилось: когда Ахей от них улизнул, а «Ласточка» едва-едва держалась на условном плаву. Старший инженер (спешно повышенный в результате гибели предыдущего) водил его по гладким бокам, испещренным следами жестокой битвы, показывал вмятины, черные полосы, смятые в гармошку закрылки… Показал и самое серьезное повреждение: длинную, глубокую пробоину, похожую на распоротое брюхо кита. Из-за мерцания силового поля, перекрывшего утечку воздуха и тепла, капитану все казалось, что это и есть кит: тяжело раненный, может даже умирающий, но все еще упрямо дышащий. «Искатель» выглядел сейчас совсем иначе: темный, без единого проблеска света в видимых иллюминаторах, без привычной вибрации двигателя. Так и хотелось прижать ладонь к корпусу и поискать под ним сердцебиение, дыхание, хоть что-нибудь. Не кит, но дельфин. Пока еще не мертвый, а всего лишь оглушенный, если верить Тейну. Билл посмотрел на инженера и его снова захватило дежа-вю. Даже двигались они почти одинаково, чем-то напоминая деловитого стервятника, только у Матиуша получалось немного грациознее, несмотря на закрепленный на груди чемоданчик с инструментами. Может, конечно, ему так только казалось из-за того, что он уже знал о генетическом статусе напарника… Но, если бы не другое строение скафандра, со спины он походил бы на Тайлера: похожая манера двигаться, исключительно эффективная, чуток скупая и оттого элегантная, приглушенное ощущение опасности — не для него лично, но все равно взывающее к инстинктам подревнее коры головного мозга. — У тебя были уроки использования магнитных ботинок? — все же спросил он, чтобы не молчать. — И даже управления ракетным ранцем, — подтвердил Тейн. — Ричард? — Ричард. Эй, смотри-ка! Ты был прав. Ревностный защитник «Искателя» первым обнаружил повреждение: самую малость неверную линию корпуса, неуставный выступ, которого там не должно быть. Капитан даже не сразу понял, что они это не искали, пока не подошел поближе и не увидел, что на самом деле это вовсе не выступ, а какой-то механизм, темный, со странными, ломаными очертаниями и, похоже, глубоко засевший в покрытии. Гилберт остановился на почтительном расстоянии, но Матиуш бесстрашно присел рядом, чуть склонил голову набок и уставился на находку, как будто обладал еще и рентгеновским зрением. — Крис, мы нашли пробоину, — по внутренней связи сообщил Билл. — Площадь повреждения небольшая, на нашей обшивке закреплен неизвестный механизм. Примерно метр на метр двадцать. — Инопланетная мина? — тут же спросил храмовник. — Если там было минное поле, мы бы в нашем неуправляемом полете нашли больше, чем одну, — засомневался капитан. — К тому же, почему она до сих пор не активировалась? — Возможно, ее задача — не позволять нам восстановить системы, пока не подоспеют хозяева, — флегматично предположил Тайлер, как будто ситуация его вообще не казалась. — Чем бы оно ни было, оно тоже пострадало в червоточине, — сказал Тейн, не поворачивая головы к Биллу. Он открыл закрепленный на груди чемоданчик с инструментами, прицельно вытянул оттуда что-то длинное и тонкое, подозрительно похожее на указку, и кончиком обрисовал особенно скособоченную часть неопознанного неподвижного аппарата. Билл думал, что эти части служили для закрепления «мины» на поверхности, просто она упала другой стороной, но технику, конечно же, было виднее. При этом он слегка повернулся к капитану корпусом, и он подумал, что инженер сам теперь напоминает механизм: фантастического робота со вскрытым животом, полным странных приборов и датчиков. Интересно все-таки, если для многих вопрос о его принадлежности к человечеству был бы открыт и до происшествия на Верлоне, то сейчас, когда в нем поубавился еще и процент органики — многие ли в Дарионе посчитали его ровней себе, а не научным экспериментом? — Это явно часть чего-то большего, причем вырвано оно было с корнем, даже грязнее, чем если бы это делали ломом, — уверенно объявил он. — Думаю, это осталось от предыдущих космолетчиков, которые поймали эту попутку. — Механизм не взорвется у нас на обшивке? — снизошел до прямого вопроса Кристиан. Тейн вытащил другой аппарат и поводил им вокруг обломка, точно кадилом. — Либо здесь используется какой-то неизвестный нам источник энергии, либо это просто космический металлолом, — постановил он. — Будем выковыривать. Билл, на сорок сантиметров левее тебя край листа, какой там номер выгравирован? Капитан посмотрел в указанном направлении. — Там буквы. — Какие? — нетерпеливо поторопил его напарник. — С-и-н-ЧЙК-18, — прочитал Билл. — Тут цифр-то всего две, номер… — Вторая система очистки воды, — пробормотал Матиуш. — Нд-а, не хотелось бы ее зацепить. Или… Он подполз к Биллу, улегся на обшивку всем корпусом, приложил ладонь к металлу и принялся ее сдвигать, явно рассчитывая расстояние. Капитан в свое время, еще в школе, ходил в спортивную секцию и отлично помнил, как они при прыжках оперировали не столько метрами или шагами, сколько стопами: «отложи стопу назад», «две стопы вперед»… Неужели Тейн знает «Искателя» настолько наизусть, что может ладонью отсчитать расстояние на корпусе и сказать, что внутри? — Сервисная труба, — между тем заключил Матиуш, снова принимая вертикальное положение. — Крис, у тебя есть доступ к аварийным перекрытиям? Хотя бы посмотреть? — По протоколу все трубы должны быть перекрыты, когда в них нет персонала, — с небольшой долей яда сообщил Тайлер. — Если эти системы не подверглись модификациям, как многие другие… — Я понял, бывай, — оборвал его Тейн и закрыл частоту. — Если эти системы не подверглись модификациям, как многие другие, отсек должен быть изолирован, — педантично договорил храмовник в ухо Биллу. — Главный компьютер возвращается в строй. Я займусь определением наших координат. — Однако он не в настроении, — заметил инженер, проверяя механизм еще одним инструментом. Тот подозрительно мигал диодами, но признаков тревоги пока не подавал. — У нас непростое положение, — напомнил Билл. — А то я не знаю, я в нем же! Но что-то подсказывает мне, что проблема у него со мной. Удовлетворившись результатом проверки, ученый расположил по краям пробоины несколько маленьких излучателей, которые должны были создать локальное силовое поле, когда инородный объект извлекут. Несмотря на то, что движения его оставались уверенными, выражение лица у него было… сложное, как будто он не переставал обдумывать что-то неприятное. И настолько увлекательное, что, когда инженер снова выпрямился, он рассеянно прислонился к загадочному металлолому, наплевав на все предсказания об инопланетных минах. Гилберт задержал дыхание на несколько секунд, но ничего не случилось. — Я не говорю, что полностью его одобряю, но все-таки ему непросто тебе доверять: мало того, что их учили считать евгеников врагами, так у вас еще и личного багажа выше крыши, — терпеливо сказал капитан. — А он еще и упрямый… — Что? Кто? — недоуменно моргнул Тейн. — Я про ваш конфликт. А ты о чем думал? — Что где-то я этот металлолом уже видел… — Матиуш нахмурился, обошел обломок по кругу, не переставая качать головой. — Где только? — Что, не все файлы на место закачал? — усмехнулся Гилберт. — А кто его знает? Не, давай-ка сделаем по-другому. Жестом фокусника запустив руку в, судя по всему, бездонный чемоданчик, Тейн извлек оттуда очередной прибор: круглый, с двумя кнопками и лампочкой по центру, похожий на датчик противопожарной системы позапрошлого поколения. К механизму, впрочем, он примагнитился моментально, и лампочка принялась важно мигать голубым. — Восстановим телепорт — перенесу внутрь и осмотрю как следует, — объяснил инженер, споро укладывая остальной инвентарь на место. — Не дает он мне покоя. Впервые с тех пор, как они выбрались на обшивку, он поднял голову и осмотрел ту небольшую часть космоса, что могли охватить человеческие (пусть и с допущениями) глаза. Капитан тоже поднял взгляд. Темное полотно, точки звезд, едва различимая цветная клякса туманности на три часа — кто знает, какой именно и известна ли она вообще человечеству? Интересно, так ли чувствовали себя средневековые мореплаватели, которые пересекали экватор и обнаруживали, что созвездия на небе отличаются от привычных, и их дорога затерялась среди чужих нехоженых троп? От червоточины тоже не осталось ни следа: вихри цвета, то веретено в ее сердце, все пропало; кто знает, появится ли вход еще раз в этом секторе, ведь они, как правило, нестабильны и постоянно перемещаются… Кто знает, видят ли люди дома, в Дарионе, те же самые звезды, или они забрели слишком далеко? — Как думаешь, мы еще в Эндории? — спросил Матиуш. — Хочется надеяться, — отозвался Билл. — Если из другого спирального рукава мы еще сможем вернуться до того, как умрем от старости, то из другой галактики… — Лина смогла бы вернуть «Искатель» домой, — задумчиво протянул инженер. — Если она отключит систему жизнеобеспечения и протравит корабль холодом, наши трупы вполне смогут добраться в приличном состоянии. — Ты не представляешь, как меня это радует, — с чувством сказал капитан. — Я оптимист, — безмятежно согласился Тейн. — Мы все еще в Эндории, — внезапно подтвердил Кристиан, так что напарники вздрогнули. — Лина в порядке и помогла мне определить наше местоположение. Согласно кордарским картам, мы на их границе с Эллинией и «запрещенным» сектором. — Каким таким запрещенным? — тут же заинтересовался Тейн. — Данные отсутствуют, — машинно сообщил храмовник. — Возможно, это нейтральная или демилитаризированная зона. Или же неблагополучный сектор с высокой концентрацией опасных аномалий. Если бы не червоточина, у нас ушло бы не менее четырех месяцев на преодоление этого расстояния. — Хорошо так скостили, — резюмировал капитан. — Тейн, пошли обратно. — Я возьму ночную смену, — невпопад сказал инженер. — Зачем это? — изумился Билл. — Лучше будет, если я буду следить за системами и проведу диагностику, особенно Лины, — евгеник криво ухмыльнулся. — К тому же, я все равно не засну, пока не пойму, что мне этот обломок напоминает.

***

— Ладно, — убедившись, что двери всех кают и лаборатории закрыты, Матиуш оперся одной рукой о стол, а другой устало помассировал переносицу. Долгое бодрствование он переносил куда лучше среднего человека, но и для него существовали пределы. — Лина, ты в норме? — Я уже провела диагностику всех систем и Шкатулки, — сообщила голограмма. — Все в порядке. Этот инцидент не повлиял на синтезирование последнего образца. — И симуляция? — с надеждой спросил инженер. — Результат неокончательный. Он застонал вслух, запуская пальцы в волосы. Насколько это было бы проще, будь он экзобиологом! Или хотя бы просто биологом, или имей он медицинское образование, а не «нахватался тут и там, плюс прошел курсы о том, как лепить пластырь и запихивать пациента в криокапсулу». Или хотя бы будь здесь Феанора! Кто знает, может, вместе они бы… Ладно, ладно, может, ей бы тогда удалось что-нибудь сделать! На самом деле, конечно, вряд ли. Еще и голова болит, и в глаза точно щедрой рукой песка насыпали. Поспать бы часов семнадцать, а лучше все двадцать пять. Проклятая червоточина. — Значит, образец потенциально опасен, — заключил Тейн. — Дьявол, я такие надежды на него возлагал! Откладывай его, Лина, будем новый синтезировать… — У тебя нет на это времени, дарионец. Глубокий, потусторонний голос Матиушу знаком не был, но догадаться, кому он принадлежит, труда не составило. Он покосился на голограмму, где все еще безраздельно царила Лина, и возвел глаза к потолку: — Ты долго собирался с мыслями, Жнец, прежде чем заговорить с нами. — Жнецом меня зовешь давно. Подходит имя, можешь продолжать. — Спасибо, — после небольшой паузы сказал инженер. — Так что ты имел в виду, говоря, что у меня нет времени? Скверна у Билла и Криса еще не так плоха… — Не истекло еще их время. Но твое подходит к концу, — возразил Жнец. Он не стал смещать Лину, просто создал рядом еще одну голограмму. Похоже, воспользовался базой данных, ибо предстал в виде закутанной в черный балахон фигуры с косой. Лица у него не было: только оскаленный череп с бездонными провалами глаз. От неприятных ассоциаций — и недоброго предчувствия — у Тейна в животе образовалась холодная пустота. Ни лица, ни имени… Кто бы ни создавал этот разум в глубокой древности, уже давно успел стать звездной пылью и затеряться в бескрайнем космосе. Лина была старше их всех, возможно, даже застала когда-то зарю дарионской цивилизации — до того, как ее вместилищем стала Шкатулка, — но рядом со Жнецом она казалась ребенком, едва сумевшим осознать, что мир за пределами его комнаты почти бесконечно велик. — В смысле — подходит к концу? — Призрак литанского народа, сообщи ему о том, что мы уже знаем. — Я… Перепроверяю данные с внутренних сенсоров, — уязвленно откликнулась Лина. Ее изображение на несколько секунд застыло. В чертах ее лица, на вид человеческого, но все равно с печатью чего-то чуждого и непознанного, теперь сквозила растерянность. Матиуш всегда подозревал, что она создала такой облик специально для них; возможно, она сама уже смутно помнила, как выглядела при жизни. До Шкатулки. Жнец. Призрак литанского народа. Он сам. Возможно, со Шкатулкой у него было больше общего, чем с остальной командой. — А, чтоб тебя! — Что?! — Прости, Матиуш, похоже, он прав: ты тоже заражен. И к тому же уже на более поздней стадии. Пустота волнообразно разлилась по всему телу, сведя судорогой пальцы — большого труда стоило расслабить кисть и удержать в узде тело, от нарастающего ужаса норовящее рассыпаться на составные детали прямо здесь и сейчас. — Не может быть! — не поверил Матиуш. — Я же не был заражен! Откуда она вообще взялась? И почему у меня внезапно меньше времени? — Гибель многих видел я, отсчитал последний бой часов для цивилизаций, — Жнец покачал укрытой капюшоном головой. — Смерть не загадка для того, кто вне времени. То, что зовете вы Скверной, скоро поглотит твой мозг, перекинувшись с технологии на тело. Часы остались тебе, и тех немного. Технологии? Тейн бестолково прижал руку к правому виску, глянул в блестящий бок стоявшего рядом прибора. Естественно, ничего видно не было, но ему все равно привиделось, что контуры искусственной радужки размылись, а цвет потускнел. Нет, мозг еще в порядке, иначе он уже заметил что-то сам, без сенсоров и Лины. Значит, периферия. Пока что. Если Жнец прав, и его головная боль и нервный тик вызвана не только усталостью, но и тем, что Скверна и правда превращает сложную мозаику из его тела и биоимплантов в кашу, то как скоро зараза перекинется на по-настоящему ценные части тела, начнут отказывать зрение и слух, а там и все остальное? Неудивительно, что его срок так быстро истекает, ведь они уже заметили, насколько агрессивнее та Скверна, что пожирает технологии — ту же «Царевну» захватили за считанные секунды… — Обломок, — вдруг сказала Лина. — Ты прислонился к обломку. — И заразился через скафандр? — подхватил он ее мысль. — Почему тогда корабль еще не захватило? И Шкатулку? — Не могу гарантировать, но… С обшивкой соприкасался только чистый металл. А Скверне нужна начинка посложнее, иначе ей нечем питаться, — чуть неуверенно предположила ИИ. — Других версий у меня для тебя нет, потому что данных ноль. Очень хотелось паниковать, но позволить себе так расточительно расходовать ценное время он не мог. Способность мыслить он потеряет раньше, чем погибнет, и ему нужно успеть воспользоваться своим самым главным ресурсом. Вот уж не знаешь, когда пригодятся особые способности евгеника. — У нас нет средств для борьбы с машинной Скверной, — вслух сказал Матиуш почти не дрогнувшим голосом. — А просто вырвать из себя все импланты я не могу. То есть, могу, но будет ли от этого толк и насколько от этого пострадает мой мозг… — Держишь ты в руках решение. Технология твоя приближена к биологии, и на стыке Скверну можно остановить, — предложил Жнец. Приближена? Ах да, бионейронная сеть, та самая экспериментальная технология, которую ричардовы коновалы давно хотели попробовать. Если удастся защитить ее с помощью лекарства для Билла и Криса, то, возможно, потеряет он только ту часть имплантов, которую можно заменить с помощью Лины. Главное, чтобы уцелела начинка в мозгах — и вот здесь начинались сложности. — Но симуляция… — Иначе нет надежды для тебя, дарионец. Решайся. Голограмма Жнеца истаяла, но инженера все равно не отпускало ощущение, что ИИ продолжает наблюдать за ним и его решениями, держа наготове занесенную косу. Как будто настоящий Мрачный Жнец! — Все еще жалеешь, что он не говорил с нами все это время? — поинтересовалась Лина. — Он ведь вовремя меня предупредил. Знаешь, за шанс, который он мне дал… — Тейн взял экспериментальную ампулу и задумчиво повертел ее в пальцах. Посмотрел на свет. — А уж с этим у меня слишком долгая история, чтобы сейчас не вцепиться в него из всех сил. — Ты воспользуешься его советом? — А что я теряю? — парировал инженер. Искин промолчала. Терять действительно было нечего, но решение все равно принималось с трудом. Сознание иррационально цеплялось за надежду, что это просто ошибка или сон, а может и вовсе галлюцинация, чем демоны не шутят. Ведь не может же он просто вот так… умереть? Столько раз уже он стоял на пороге смерти, и каждый раз эта дверь не открывалась. Неужели не в этот раз? Совсем одно дело небрежно говорить, что смерть всегда дышала ему в спину и всегда оставалась на шаг позади, но совсем другое — снова ощутить ее холодную хватку. Разум же жестко отвечал, что это реальность, и ее отрицание проблемы не решит. И полагаться нужно на него, если он хочет жить. Как и всегда. Вдох-выдох. Вспомни Верлон. Вспомни, как хладнокровно убивал Нейрума — каждую секунду, когда придерживался плана. Поймай это чувство и не отпускай, что бы ни случилось. — Как бы там ни было, нам надо подготовиться к любому исходу. За работу, Лина.