Цветы Бога Смерти

      — Розе Паскаль, следственное подразделение уголовных расследований Ассоциации Хантеров.       Курапика прочитал содержимое удостоверения. Он не ошибся. Они были хантерами — вон, на соседней странице обложки из «кармана» выглядывала лицензия. — Пойкерт Сапен, разведывательно-аналитическое управление. — голос второго человека звучал с хрипловатой картавостью и реймерским говорком уроженца Иль-де-Конте.       Протянув ему руку для пожатия, Пойкерт приветливо улыбнулся. Большинство людей бывают рады с ним познакомиться. Курапика Курута оказался исключением, и Пойкерт тотчас же это почувствовал. — Так это вы — Курапика Курута, или мы ошиблись дверью? — спросил Розе Паскаль, закрывая удостоверение, положил его в карман. — Чем обязан вашему визиту? — У нас к вам есть несколько вопросов касательно вчерашнего инцидента в городе Ирвинг. Вы что-то слышали о нём?       Курапика молчал, ощущая на себе пристальный, изучающий взгляд следователя Паскаля. — А в чём, собственно, дело? — пропустив вопрос мимо ушей, спросил Курапика. — Вчера на площади Маритогрет в соборе Святой Репарты произошло убийство. У нас имеются косвенные доказательства, что преступление связано с группировкой Гёней Рёдан. Мы бы хотели побеседовать с вами об этом. Найдется время?       При упоминании Рёдана взгляд карих глаз Курапики Курута впился прямо в него, а на лице появилось угрюмое выражение, самое мрачное из тех, что Розе приходилось видеть, но без проблесков паники или признаков того, что его застали врасплох. Ему было девятнадцать и выглядел он на свой возраст, но глаза принадлежали не юнцу. «А может всё-таки он?...» — промелькнуло в голове у Розе, но он отбросил спешный, ничем не обоснованный, вывод, чтобы тот не мешал ему рационально анализировать.        Паскаль перевел взгляд на стоящую возле Курапики Сенрицу. — Вы не один, — констатировал следователь, не сводя с неё взгляда. — Меня зовут Сенрицу. Я его друг. Я тоже… — … хантер. Да, я знаю. Мы знаем всех хантеров. Работа у нас такая. — безошибочно растолковав загоревшийся в глазах девушки вопрос, сказал Паскаль.        В кармане завибрировал телефон. Вытащив его, Курапика взглянул на экран. Сообщение от Хиде. Прочитав его, он поднял взгляд на следователя. — Я собирался уходить. — Уверяю, мы не займем много времени. Мы можем войти? Или хотите побеседовать где-то ещё?       Вместо ответа Курапика Курута сделал шаг назад, пропуская следователей. Паскаль снял куртку, но вешать её не стал, и последовал вглубь квартиры. — Господин Паскаль, я могу остаться? — попросила Сенрицу. — Ради Бога, я не против.        Розе увидел, как после этих слов Курута еле заметно кивнул ей, и получил ответный кивок. Их движения и жесты не оставляли места для сомнений — сразу становилось совершенно очевидно, что они близки друг другу, и он это запомнил.       Курута стоял посреди коридора, не спеша предлагать гостям сесть. Сенрицу, чувствуя накаленность в обстановке, решила взять дело в свои руки. — Прошу, присаживайтесь. — и следом, с добродушным гостеприимством. — Хотите чай? — Чай? Чай это отлично, спасибо.        Идя к кухне, Сенрицу ткнула его локтем в бок и шикнула. — Сделай лицо попроще, это же следователи из Ассоциации!       Пока те раскладывали по столу свои бумаги, ему представилась возможность, чтобы оценить незваных гостей. У Пойкерта Сапена были светлые волосы, собранные в пучок, ярко-голубые глаза, трехдневная щетина на щеках. Одет он в атласную бейсбольную куртку нежно-рыжего цвета, джинсы, пузырящиеся на коленях и кроссовки — в целом, видок у него, если бы не возраст, был такой, словно он только что вывалился с тусовки из студенческой общаги. Держался он очень непринужденно. Розе Паскаль был невысокого роста, с чёрными волосами и усталым, но наблюдательным взглядом серо-голубых глаз под нависшими веками. На нём были мешковатые брюки, рубашка с наглухо застегнутым воротом и мятый серый шерстяной пиджак, придававший ему потасканный вид. На вид Паскалю было лет сорок, но из-за сероватого цвета кожи, складок на лбу и в уголках глаз, он выглядел старше и производил впечатление человека, живущего в условиях постоянного цейнтнота, в котором забывает про себя и казался жёстким, но в то же время неплохим мужиком, вроде крутого сериального копа. — Как вы меня нашли? — В Сагельте ведется учёт жилья, которое сдается в аренду. Собственники, зарабатыватывающее на аренде, оформляют индивидуальное предпринимательство и регистрируют свой дом или квартиру в специальном реестре с указанием собственника и съемщика, чтобы после заключение договора государство получало ежемесячную прибыль от дохода арендодателя. Так и нашли.       Курапика Курута наклонил голову примерно на четыре с половиной градуса вправо. — Разве это не государственные реестры закрытого образца? — Со следственной лицензией все двери открыты. — Розе натянул на себя быструю улыбку, закрывая вопрос, потянулся к портфелю, вытащил оттуда папку с делом и материалы следствия. — Видишь ли, полицейский участок не совсем подходящее место для спокойного разговора со свидетелем, которого не хочешь пугать до полусмерти, поэтому я предпочитаю беседовать с ними в более благоприятной для их психики атмосфере, например за чашкой чая у них дома. — Как заботливо с вашей стороны.       Большинство представителей закона, с которыми встречался Курапика, имели вид самоуверенной посредственности, но эти двое такого впечатления не производили, по-крайней мере, этот Паскаль точно.       Сенрицу поставила чашки на стол и села рядом, его команда поддержки. — Я вас слушаю.       Следователь положил перед собой толстую пачку листков в хлипкой бумажной обложке. — Как я упомянул ранее, вчера около трех часов дня на площади Маритогрет в Ирвинге было совершено убийство. — Да, мне известно от этом событии.        Следователь Паскаль не спросил у него, откуда, хотя видно, что ему было интересно, и вместо этого коротко кивнул. То, что последовало далее, Курапика никак не ожидал. — В таком случае, известно ли тебе, что жертвой стал торговец искусством на чёрном рынке Йохаим Нольте?       Розе Паскаль ждал, что он скажет. Курапика, быстро оправившись от новости, подумал: «Интересно будет посмотреть, какую паузу этот следователь сочтет достаточно драматичной…». — Нет. — Взгляни на эти снимки, пожалуйста.        Розе Паскаль пододвинул к нему несколько фотографий. Взяв в руки, Курапика молча их изучил — отличного качества и, в отличие от видео в интернете, наглядно показывающие труп Йохаима Нольте во всех анатомических подробностях как в подвешенном состоянии, так и лежащим на секционном столе, очевидно, в морге. Курапике за всю жизнь доводилось видеть достаточное количество мёртвых, и многие из них являли собой жуткое зрелище, но резаная рана, рассекающая живот от таза до грудины, впечатлила даже его. Всё это время он ощущал на себе внимательный взгляд следователя Паскаля. Ясно, тот следил за его реакцией. На нескольких снимках были запечатлены детали с места преступления, мансарды в верхнем ярусе собора, откуда преступник скинул труп Нольте. — Вы нашли следы присутствия Рёдана? — спросил Курапика после того, как положил снимки на стол.        Следователь Паскаль поддался вперед, словно учуял что-то. Его сложенные на столе руки оплетали вздувшиеся вены, и кожа вокруг костяшек отливала перламутром. — Пока нет. Почему ты решил, что преступление относится к Рёдану? — Господин следователь, будет вам. Вы же знаете.       Короткая заминка. — С момента убийства прошли только сутки. Специально сформированная команда собирает улики чтобы определить причастность к нему Гёней Рёдан, но пока никаких доказательств, кроме плаща с крестом Святого Петра, похожего на тот, что носит Куроро Люцифер, мы не имеем. Должно быть, именно он и является причиной, натолкнувшей тебя на мысли о Гёней Рёдан.       После паузы, длившейся ровно три секунды, Курапика сказал: — Надо полагать, из-за этого вы здесь. Вы считаете, что это я его убил, и пришли ко мне, потому что я самый очевидный подозреваемый. Помимо краденных предметов искусства, Нольте был ещё и торговцем частями тела. Нетрудно сложить один к одному. — Погодите, вы хотите предъявить ему обвинение? — перебила Сенрицу — в её голосе слышались и волнение, и возмущение. — Пока его ни в чём не обвиняют. В настоящий момент мы расследуем убийство и пришли к тебе как к… — Подозреваемому. — закончил за него Курапика. — Скажем так, как к лицу, у которого больше всего мотивов. — лаконично поправил Паскаль. — Вы только что объяснили семантику слова «подозреваемый».       Розе резко вскинул голову, будто хотел огрызнуться, но сидевший возле него Пойкер поднял руку и ответил: — Извини, дружище, просто мой напарник ужасно не любит говорить «подозреваемый». — сказал, отодвигаясь на стуле назад. — Он считает, что оно нервирует людей. — А разве это не работа следователя — нервировать людей, чтобы те раскололись? — С учётом твоего прошлого, думаю, ты имеешь представление о том, что из себя представляют настоящие монстры, и понимаешь, что раз мы пришли к тебе, Курапика, значит у нас составлены справки. Дело ведь не только в Нольте. Ты хантер за головами и охотишься на Гёней Рёдан за то, что они уложили в могилы членов твоего клана. Нам известно, что ты уговорил одного из них в Йоркшине, и как я понимаю, останавливаться не намерен.       От Курапики совершенно явственно повеяло холодом. — Я делаю то, что считаю нужным. Что еще? Это была их вина, и я рад, что он гниет в сырой земле. Видит Бог, это чистая правда.       «Да, правда» — вторила ему Сенрицу мысленно.       У Розе был богатый опыт и обширные познания в том, что касается ужасного. Тембр голоса Курапики Курута чуть изменился, и было странно, что он исходит из тела девятнадцатилетнего юноши. Он никогда раньше не слышал голоса, звучавшего на этой специфической волне, но сразу распознал его как голос другого. — Нет смысла меня допрашивать. Это не я. Меня не было на месте преступления. В смерти Йохаима Нольте я совершенно не причём. — У тебя есть алиби? — В три часа дня вчера я был в кафе в Остенде вместе с Норлен Кинберг. Кафе называется «Коппен», угол Йарнготен и Столлгатан. — Курапика следил, как Паскаль записывает за ним в свой блокнот. У него был хороший почерк, ровный, с округленными буквами. — Кто эта девушка? — Официантка в ресторане «Нойкёльн». — Что вы делали там? — Разговаривали. — Каков был предмет беседы? — Разве это относится к делу, следователь? Или вы собираетесь и её допросить? — Надо будет — допросим. — отозвался тот, пропустив его слова мимо ушей. — Хорошо, мы позже посмотрим камеры. А потом? — Я пришел домой и около семи вечера отправился на приём в библиотеку Репарта.        Следователь вздохнул, повернул голову и послал взгляд своему напарнику. Тот манерно приподнял брови и затем пожал плечами, расшифровав его мета-сообщение. Курапика не разглядел на лицах ни того, ни другого разочарования. «Они ждали такого поворота» — догадался Курапика. Но если они находили маловероятным то, что он является убийцей… что дальше? — Ну что ж… Хорошо. — заложив страницу блокнота ручкой, Паскаль закрыл его, взял чашку. — А ты сам что думаешь?       Курапика нахмурился. — Вы имеете ввиду, есть ли у меня какие-то предположения, кто убил Нольте? — Именно. Ты и впрямь был самым очевидным подозреваемым, у которого имелись мотивы по отношению и к Нольте, и к Гёней Рёдан. Интересно будет послушать твоё мнение.       Сложив руки на груди, Курапика какое-то время смотрел на снимки, лежащие на столе. Он пододвинул пальцем тот, что лежал наверху, чтобы разглядеть фотографию под ним, где крупным планом была снята странгуляционная борозда на шее Нольте. — Убийца хотел, чтобы Гёней Рёдан увидел тело, это очевидно. Сразу приходит в голову, что это намёк на то, что его ждёт та же участь. Однако, если бы дело касалось исключительно Рёдана, он бы взял кого угодно, любого человека, чтобы сделать из него чучело Куроро, но убийца выбрал Нольте. Это не жертва наугад. Кто-то из Гёней Рёдан знал Нольте, по-крайней мере, я так думаю. — Ты когда-нибудь встречался с ним? — Единожды, на одном мероприятии. — Что за мероприятие?        Курапика ответил после краткой паузы. — Его проводила мафия. — Приятель, мы в курсе, что ты работаешь на криминального авторитета. — вдогонку Паскаль как-будто бы усмехнулся. Тот вел себя так, будто знал о Курапике всю поднаготную, и это бесило. — Когда это было? — Примерно неделю назад. — Вы с ним говорили о видео?       Он не сразу понял, о чём шла речь. — Каком видео? — Есть один мрачный сайт для людей с определенными нетрадиционными интересами. Примерно полгода назад на нём была выложена запись, демонстрирующая большое количество алых глаз. Шесть пар, если быть точнее.       Конечно, Курапика знал об этой записи. Но у него до сих пор не было никаких зацепок. — Пять лет назад Нольте выступал посредником в сделке между аукционным домом «Валь-Д’Уаз» и неким влиятельным лицом, приобретя от его имени пять пар, если мне не изменяет память.        Курапика вскинулся мгновенно, почувствовал, как просыпается в нём охота, словно у гончей, которая принюхивается к следу, оставленному зверем. — Я решил, что ты знаешь об этом, и вы беседовали о записи. — Нет, я ничего не знал. Я искал всевозможные сведения о сделках с алыми глазами в «Валь-Д’Уаз», но ни о чём подобном не слышал. Почему я не нашел никакой информации?       Следователь Паскаль открыл блокнот. Сначала Курапика подумал, что тот будет что-то в нём искать, но нет — тот просто взял оттуда ручку. — Потому что она проходила на специальном закрытом аукционе дома. Все лоты, как и участники торгов, строго засекречены. Даже хантерам крайне сложно получить к ним доступ. Этот аукцион проходит раз в двадцать лет. — Вы же говорите о «Энкан Д’Ор»? — раздался голос Сенрицу. — Я читала о нём. Владелец «Валь-Д’Уаз» приглашает покупателей на этот закрытый аукцион в частном порядке. По слухам, на нём собираются миллиардеры и члены королевских династий по всему миру, а на аукцион выставляются в частности предметы с Тёмного континента. — И, по большому счету, это всё, что о нем известно. Нольте был посредником в нескольких аукционных домах, в том числе и в «Валь-Д’Уаз». На их подпольных торгах, которые проходят раз в месяц, выставляются несколько более обыденные вещи, потому неудивительно, что ты ничего не обнаружил. — Вы знаете, что это за влиятельное лицо? — Понятие не имею. О том, что Нольте являлся посредником в приобретении алых глаз мы узнали случайно, во время расследования одного дела. — ответил Паскаль, по тону давая понять, что лирическое отступление подошло к концу. — Ты не мог бы рассказать нам о подробностях вашей встречи? Нам нужно собрать как можно больше информации о том, что он делал незадолго до смерти и было бы просто прекрасно, если бы ты нам что-нибудь рассказал.       Крутя ручку в пальцах, Розе Паскаль ждал. Курапике пришлось оторваться от своих мыслей и вернуть себя в настоящий момент. Кажется, он задал ему какой-то вопрос. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить. — Встречи как таковой не было. Мы просто случайно столкнулись во время приёма, а наша беседа длилась не больше минуты. Нольте хотел получить контакт нашей бывшей коллеги и всё. — Зачем? — Чтобы нанять её на работу. — Кто эта бывшая коллега? — Рика Исаги.       Розе набрал в себя воздуха, откинулся на стуле и бросил ручку на стол. — Мать честная, приехали.       Курапика нахмурился. — Вы как-будто бы не удивлены. — Ты прав, я не удивлен. Этот тип просто помешался на ней. За последний месяц он вытрепал все нервы Отделу по учёту деятельности хантеров. Требовал, чтобы они нашли ему эту девицу, Исаги, и организовали встречу с ней, но у них так и не получилось это сделать. Впрочем, теперь уже и не надо. — Вы её знаете?       В ответ на его вопрос у Розе Паскаля как-то странно скривился рот. Из него вышел звук, похожий на тот, когда свистит чайник. — Я встречался с ней год назад перед тем, как её наняла служба безопасности Республики Минво для охраны Хайке фон дер Ляйен. Хайке — дочь премьер-министра, и для одной охранной операции нужны были квалифицированные хантеры. В Ассоциацию посылали запрос, и на заявку откликнулись четверо, в том числе и она. Двое офицеров из ССМ должны были проводить в штабе дознание — стандартная процедура, высокопоставленный работодатель, всё по протоколу. Допрос был пыткой по самой своей сути и цели: довести участников до максимального стресса и страха, чтобы убедится в их надежности. — В каком смысле? — Человека отводят в ярко освещенную комнату без окон, абсолютно пустую, не считая висящей под потолком камеры замкнутой системы наблюдения и часами напролёт допрашивают без воды, еды, возможности справить нужду. Короче говоря, эти двое офицеров после допроса вышли из кабинета с таким одухотворенным видом, будто были на аудиенции у самой Жанны д’Арк.       Курапика с Сенрицу обменялись взглядами. Напарник Паскаля хрюкнул от смеха и прикрыл ладонью рот. — Тысяча извинений. — Вы с ней разговаривали? Лично вы. — спрашивает Курапика. — Пару минут, после допроса. Я почти сразу понял, чего офицеры так прониклись: от её шарма действительно прямо-таки невозможно устоять, но несмотря на всё это велеречие и манеры, меня от неё в дрожь бросило. В конце она посмотрела на меня и спросила, не курю ли я. Я ответил «нет». В то время я неделю как бросил курить, и чувствовал себя преотвратно. У меня была дикая ломка, голова трещала от боли сутки напролёт, одышка, потею в три ручья, сигарету хочется так, что застрелиться охота. И тогда она сказала: «Знаете, от никотиновых пластырей и умереть можно. Клейте пару штучек». — Курапика представил, как Исаги говорит эти слова: с улыбкой, затаившейся в уголках губ, в то время как пытливый взгляд вкручивается в лицо собеседника, словно штопор в пробку. — Мне было паршиво, поэтому я не придал значения тому, что услышал. К вечеру мне стало совсем худо, и сестра потащила меня в больницу. Не прошло и часа, как я загремел в реанимацию. Я думал, у меня ломка, а выяснилось, что это тяжелое отравление никотином — анализ крови показал сто восемьдесят миллиграмм, почти смертельная доза. Как мне сказали врачи, я в любой момент мог сыграть в ящик от сердечной аритмии или остановки дыхания. — Сколько пластырей вы клеили? — Шесть. Я думал, они мне не помогают. Как выяснилось, помогают — даже слишком хорошо.       Довольно длительное молчание. Курапика непреоборимо ощутил присутствие в комнате пятого наделённого разумом существа, с которым можно говорить, но от которого страшно ждать ответа. Ощущение это было мимолетным, сравнимое лишь с пробегающей по воде зыбью, но по его коже пробежали мурашки. Одна история показала разные стороны Исаги: обаяние этого человека и чешую чудовища. — В каком-то смысле то, что она сказала, можно считать проявлением внимания, но у меня создалось впечатление, что это та самая внимательность, с которой змея разглядывает птичье гнездо. Понимаете, о чём я? — Курапика единственный кивнул; Розе взял ручку. — Не только Нольте был готов на всё, лишь бы встретиться с ней. Одно время Отдел был просто завален письмами с приглашением на работу от крупных клиентов: от политиков и бизнесменов до аристократов и крёстных отцов. По-моему, в определенных кругах считается особым шиком завязать с ней деловые отношения. Просто удивительно, какое любопытство она пробуждает в людях. Но она всем отказывает. Сама выбирает себе работодателей. Уж не представляю, что она там за невообразимые вещи выделывает, что все от неё в таком восторге. Золото из грязи? Может, вы мне скажете, раз работали с ней? — Она знает, что нужно людям, и даёт им это. Во всяком случае, этот вывод я сделал из личного опыта. — Вот как? Тогда понятно. Как джинн из лампы. Исполняет любые желания.       В голосе следователя Паскаля прозвучал сарказм. В следующее мгновение в тишину в очередной раз ворвался телефонный звонок. — Что там ещё за чертей принесло. — следователь вытащил сотовый из кармана, взглянул на экран. — Вы уж извините, надо ответить.       На ходу ответив на звонок, Паскаль вышел в коридор.       Курапика вытряс из пачки сигарету и пошарил по карманам в поисках спичек. Сенрицу пододвинулась ближе к столу. Чашка с остывшим чаем возле ее руки оставалась нетронутой. В тот момент, когда Сенрицу увидела, что Курапика поймал её укоризненный взгляд, то сделала жест рукой, чтобы он наклонился, и зашептала на ухо: — Перестань быть таким грубым! — Он считает, что я что-то скрываю. Я вижу, у него это на лице написано. — сказал Курапика. — А что он видит? Что у тебя на лице написано? Опасно задирать его!       Отстранившись, Курапика прикурил и пододвинул к тебе пепельницу. — Следователь Сапен, можно спросить? — Что-что? — тот встряхнулся, будто Сенрицу его разбудила. — А, не, я не следователь. У меня нет его крутой лицензии.       Сенрицу, замешкавшись, растерянно улыбнулась. Казалось, она вообще не знала, как на это отвечать. — Возможно, мой вопрос покажется глупым, но если бы теоретически Курапика лишил жизни Йохаима Нольте, разве у кого-то есть полномочия его арестовывать? Хантеров не наказывают за убийство. — Не, вовсе нет, не наказывают. Понимаете, в свете нынешней ситуации с другим охотником, нам бы хотелось привлекать как можно меньше внимания к Ассоциации. — Вы имеете ввиду Ренджи Садахару? — резко спросил Курапика.       Оборванный на полуслове, Пойкерт умолк, но только на секунду. — Именно, про него-то я и толкую. С тех пор как Ренджи вышел в тираж, вся Ассоциация на ушах стоит, а газетчики с телевизионщиками просто лагерем стоят у нашего порога. Ты не подумай, мы бы не наказали тебя, ничего такого, но если новость о том, что какой-то охотник снова замешан в убийстве — это я про тебя и Нольте — предастся широкой огласке, то поднимут такой кипиш, что нас всех сварят заживо. — Я же сказал, что не имею отношения к смерти Нольте. — Мы поняли, поняли. Ну а вдруг имел бы? — И как продвигаются его поиски?        Пойкерт чешет подбородок, прижимает сложенные в кулаки ладони друг к другу, кладет на них голову и глядит на него, прищурив один глаз, словно прицеливается к стрелковой мишени. — Чего, Ренджи и тебе как-то подгадил?       Сказал он так, что у Курапики не было сомнений — он был явно не первым, кому задали этот вопрос. — Когда мне было девять, он вырезал глаза отца моего лучшего друга и зарезал его.       Пойкерт Сапен как-будто бы и не удивился. — Да ты что, чувак. Вот отстой. — Я собирался найти его, чтобы узнать, кому он продал глаза, но он пропал девять лет назад. Словно исчез с лица земли. А сейчас вдруг вернулся и убивает шестьдесят Хантеров. Странное дело. — Это точно. И что б ты сделал, если бы сам нашел его? — Я бы сломал ему хребет, потому что он больной на всю голову, недоделанный кусок дерьма, и давно заслужил сдохнуть. — А, ну-ну, — заходиться смехом на это Пойкерт. — Но меня устраивает и смертная казнь. Какой она будет? — Игла.       Курапика улыбнулся, но про себя. Перспектива скорой смерти Ренджи Садахару доставляла ему большое удовольствие, и судя по тому, как расчленили его таблоиды, и как его все ненавидят, не ему одному. — Можно вопрос? Я слышал, его лишили статуса охотника. Разве в правилах Ассоциации не написано, что хантеров ни при каких условиях нельзя лишать лицензии? — Ну, слушай, чел. У нас действительно есть установленный регламент, который обязаны соблюдать как хантеры, так и управленцы Ассоциации. Но когда речь заходит об убийстве хантеров, тем более массовом, и угрозе безопасности для общества в целом, то на правила всем становится начхать. Должны же быть хоть какие-то границы дозволенного, правда? Иначе мы все тут в дикарей превратимся и цивилизации кранты. — А что говорят в Ассоциации? — спросил Курапика, глядя, как Пойкерт роется в рюкзаке, увешанный значками с Пикачу. — Про Ренджи-то? Да все хотят, чтоб он сдох. — легкомысленно отзывается, и достает ингалятор от астмы. Курапика ухмыляется, пока Пойкерт трясет баллончиком. — Вот ты улыбаешься, а я тебе чистую правду говорю. — Не сомневаюсь. Вы с ним встречались? — Разок, лет десять назад. Исключительно неприятный мужик. Очень угрюмый хмырь, и здоровенный, к тому же — из него, блин, можно слепить двух меня, еще и на Розе останется. Я б с ним в драку точно не полез. Он двухзвездочным охотником за головами был, а это вам не хухры-мухры. В его послужном списке больше тысячи трупов. Короче, мужик — профи, хоть и мудила. С ним дружили только парочка других хантеров, Шиго, например. Слыхали о ней? — Боюсь, что нет. — вежливо отвечает Сенрицу. — Ну, эту горячую цыпочку вообще ничем не напугаешь!       Этот Пойкерт, который вообще не был похож на должностное лицо из Ассоциации, по всей видимости, был настроен к ним достаточно добродушно, и был горазд на болтовню. Можно этим воспользоваться. — Скажите, та статья, в которой говорится, что он причастен к убийству военного лидера Баменди двенадцать лет назад и одного сбежавшего с чертежами засекреченного оружия массового поражения учёного из Кука-Нью, это правда? — Может да, а может нет. Моя компетенция не позволяет мне трындеть на эту тему. — вдруг резко тормознув, отозвался Пойкерт, ковыряя мозолину на фаланге указательного пальца. — Подобные статьи строятся на сведениях из достоверных источников. Насколько я понимаю, всё изложенное в ней является секретной информацией для строго ограниченного круга лиц?       Пойкерт не реагирует: то ли не слышит, то ли не хочет слышать. «Каков, однако» — думает Курапика. Боковым зрением он замечает, как Сенрицу стала коситься на него. — Я тут поспрашивал об «инсайдерском источнике», который давал интервью автору статьи. Это ведь было никакое не интервью. За неделю до того, как вышла статья, в ваших компьютерах побывал вирус. Кто-то предоставил журналисту доступ к закрытому источнику данных.       Пойкерт со вздохом прислонился спиной к спинке стула, почесал правое плечо. Уголки его глаз были опущены книзу и глядел он влажно, тягуче, сонно. — Если предоставил, значит, кому-то это надо. — пожал плечами Пойкерт, зевая.       «Вирус это ещё полбеды, а вот крыса, сливающая кому-то всё, что происходит за закрытыми дверями руководства…». — Кому может быть надо, чтобы общественность увидела, что «Большая Пятерка» занимается внесудебной ликвидацией своих врагов с помощью наемников? — это спрашивает Сенрицу.       Пойкерт прыскает. — А вы у нас кто? Фокс Малдер и Дана Скалли? Шерлок Холмс и Доктор Ватсон? Мартин Харт и Раст Коул? — его взгляд прыгает с лица Курапики на лицо Сенрицу. — Не смотрели «Настоящий детектив»? Не? Реально? Зря! Ничего круче по телику не крутили со времен «Бегущий по лезвию», без шуток. Поклянитесь, что посмотрите.        У Сенрицу сделался совсем обескураженный вид. — Обязательно посмотрим. — наконец, отвечает она. — А… — Слушайте, народ. — прерывает её Пойкерт. — Дам вам совет, по-братски, как хантер хантерам. Поменьше чешите языком на эту тему, иначе влипнете. — Влипнем во что? — говорит Курапика вслух. — Именно для того, чтобы не узнать во что, не точите лясами. — просто отвечает Пойкерт. — Мы пока не знаем, что там за данаец протащил в систему «троян», но вы в это не лезьте. Чувак, который это сделал, создал нам кучу проблем, которые мы сейчас расхлебываем. Не хватало нам ещё Малдера и Скалли. — Кто Малдер и Скалли?       Это вернулся Розе. — Никто.       Усевшись за стол, Паскаль глубоко вздыхает, но напряжение на лице так и осталось. — Господин следователь, скажите, мы с вами всё прояснили? — спрашивает Курапика. — Да, но у меня к тебе есть еще один разговор. Неофициальный. Я бы хотел обратиться к тебе с просьбой. — Извините, но мы так не договаривались, — сказал он и взглянул на часы. — Вы сказали, что не займете много времени, но прошло уже двадцать минут. Допустим, у вас есть ещё десять, чтобы рассказать мне всё, о чем вы хотели бы со мной поделиться. После этого мне нужно уходить. У меня на пять часов запланирована встреча.       Нижняя челюсть Паскаля приобрела отчетливые очертания. — Что ж, твой настрой мне ясен. — Я не говорил, что не собираюсь вас слушать. Выкладывайте, чего вы от меня хотите. А я уж решу, возьмусь помочь вам или нет. Чего уж проще? — Хорошо... Я прошу поделиться с нами сведениями, которые тебе известны о Рёдане. — С должным почтением к вашей должности, следователь, я боюсь, что это не представляется возможным. — Неужели? Почему? — Потому что всё, что я о нём знаю, не вашего ума дело. — Курапика, ты что! — Сенрицу зашикала на него. — Я правильно понимаю, что ты отказываешься делиться информацией, которая помогла бы помочь следствию? Это препятствование расследованию… — Это препятствование вашим интересам, хотите сказать, но я с ними не обязан считаться. У вас нет ни мотивов убийцы, ни почему он убил Йохаима Нольте, ни настоящих доказательств причастности Гёней Рёдан. Если вы найдёте их, я, возможно, расскажу вам то, что знаю, в обмен на них. — Как ты и сам сказал, Нольте — не случайная жертва. С учетом его рода деятельности есть все основания предполагать, что он имел связь с Труппой Теней. — И что же это за основания? Что и тот, и другие — воры? — Йохаим Нольте и члены Гёней Рёдан также бывшие жители Метеора. — В таком случае, следуя из вашей логики, вам стоит искать убийцу в Метеоре. Курапика следил за пауком-косиногом, пытавшимся спрятаться за холодильником, и краем глаза увидел, как Паскаль наклонился над столом так, что лицо того оказалось всего футах в двух от его собственного. — Возможно, я понимаю твою ситуацию лучше, чем ты предполагаешь. — А какова моя ситуация, господин следователь? — Твой клан погубил Гёней Рёдан, и ты хочешь самолично их наказать за то, что они принесли боль тебе и твоей семье. Нет в мире страшнее того, с чем тебе приходится жить ежедневно и ежечасно. Мне понятно, почему ты скрываешь ценную информацию — чтобы не дать нам поймать их вперед себя. — Да ничего вам непонятно. — отозвался Курапика; перебирая несуразно длинными лапками, паук передумал и метнулся к раковине. — Вовсе ничего вам непонятно. — повторил он. — Ты бы очень помог нам, парень, если бы рассказал что-нибудь о Рёдане, а мы бы, в свою очередь, помогли тебе.        Тут-то Курапика повернулся к нему лицом. Розе Паскаль отпрянул на какой-то миллиметр, но все это заметили. Глаза его горели алым, и огоньки того пламени, разгоревшегося по радужке, искрами слетались к зрачкам. Казалось, эти глаза вбирают в себя Паскаля целиком. — Ах, помогли... Что ж вы, тогда, не помогли моему клану шесть лет назад? Закололи и повесили какого-то выродка-фетишиста, любителя мертвечины, как вы тут же все подскочили и бросились выяснять, кто же его убил. А что вы сделали, когда весь мой клан перерезали и оставили гнить, мне напомнить? — Я буду рад, если ты придешь поговорить об этом… Выберу для тебя время, если ты хочешь… — Но мы сейчас уже говорим об этом. Не помните? Я подскажу. Ничего. Вы ничего не сделали. Ассоциация и полиция просто отмахнулись. Следствие прекратило дело без какой-либо вменяемой причины, ссылаясь на то, что у вас недостаточно улик против Рёдана. Ну да, сотня с лишним трупов это, конечно, недостаточно улик. И оставленная на обезглавленном теле записка с вонючим знаком паука тоже не считается уликой. А про то, что двое хозяев алых глаз были в курсе того, что именно Гёней Рёдан вырезал алые глаза из членов моего клана, я, наверное, промолчу. — Курапика замолкает, и присутствующим за столом делается некомфортно. Точнее, не некомфортно, а еще более некомфортно. — Вы, вроде, давали клятву защищать всех людей, но сделали исключение для моего клана. Никто за него не заступился и не привлек виновных к ответственности, вы даже не попытались. Не заслужили вашего внимания, я понял. Или дело в том, что вы слишком боитесь жителей Метеора? — Ассоциация не оказала поддержку твоему клану не по личной прихоти. Если бы все зависело только от наших сил, то мы бы не допустили, чтобы дело закрыли. — Попытки прикрыться неумелым бюрократическим враньем звучат хуже, чем неприглядная правда. И теперь, когда я намерен наказать виновников сам, вы обвиняете меня в сокрытии ценной информации. Ответьте мне, следователь, почему я должен делать сейчас исключение для вас и задаром делиться тем, что получил своим трудом, угробив ради неё силы, время и нескольких людей. Скажите мне, потому что я не понимаю. — Курапика!       Следователь Паскаль безупречно владел собственным лицом, но Курапика так и ощущал исходящие от него разгневанные волны. — Ты ведешь себя так, словно имеешь единоличное право на расправу над Гёней Рёдан, но есть и другие люди, которым они навредили. — Пусть. Но вы от меня и слова про Рёдан не услышите. Моя семья мне важнее всего, во всяком случае уж точно важнее некрофила, которого отправили на тот свет, царствие ему, надеюсь, не небесное.       Розе невозмутимо продолжает смотреть на Курапику. Он хорошо знает такой тип людей — людей, у которых есть Цель. Курапика неплохой парень, но он одержим местью и претворит свои намерения в жизнь несмотря ни на что. — Я бы на твоем месте попридержал коней и не злорадствовал, приятель. Среди товаров, которые проходили через руки Нольте, были и твои алые глаза. Будь он жив, тебе наверняка очень захотелось бы стрясти с него все, что он о них знает, но теперь это никак нельзя осуществить.       Курапика Курута посмотрел на него таким взглядом, что Розе Паскаль решил больше не муссировать эту тему.       У него не было времени проверять Нольте — буквально спустя два часа после знакомства с коллекционером, Неон истекала кровью у него на руках и всё пошло-поехало, и ему уже было не до него. Строго говоря, Курапика и думать забыл о Йохаиме Нольте, пока Ностраде не позвонил бы ему позавчера с вопросом, касательно Исаги. Нольте, скорее всего, обладал ценной информацией о его глазах, пока был жив, тут следователь Паскаль вряд ли ошибался, но он был не прав касательно его чувств — Курапика не злорадствовал, его охватила жгучая досада и разочарование. Ублюдок сдох, и унёс все секреты с собой в могилу… или на стол судебного-медицинского эксперта, тут уж смотря где стынет сейчас его тело. Впрочем, несмотря на то, что из живого Нольте у него больше не получится ничего выяснить, у монстров всегда есть логово. Но, чёрт, эти настырные следователи, они наверняка там всё перерыли и забрали себе все улики для дела.        Сенрицу заметила, что Курапика так глубоко ушел в себя, как только он это умеет, но по сердцебиению ей было трудно определить, о чём он сейчас думает — то было ровным, но чуть ускоренным, напоминающий по звучанию тревожный ноктюрн. Но если Сенрицу, не только распознававшая эмоции по сердцебиению, но и обладая природной эмпатией к живым существам, догадывалась, что Курапика сейчас пребывает в неком прении с самим с собой, то следователь Паскаль, воспользовавшись затянувшимся молчанием, стал его дожимать: — Послушай, Курапика. Мне искренне жаль, что никто не оказал твоему клану поддержку. Я не знаю, по каким причинам это произошло, но даю тебе слово, что когда все закончится, я их выясню. — Не тратьте своё время, господин следователь. Для меня это уже давно не имеет никакого значения. Займитесь лучше чем-то более полезным, например, ищите убийцу Йохаима Нольте... ваш первый серьезный шанс поймать Гёней Рёдан. Но вы не волнуйтесь: если я схвачу их первым, я вам обязательно сообщу.       Сенрицу слышала, как застучало сердце Паскаля, охваченное негодованием. Было видно, как на виске в такт пульсу пульсирует жилка. Наконец Розе сухо, будто они сидели на судебном заседании, сказал: — За свою жизнь я встречал много мстителей вроде тебя — десятки, если не сотни, в том числе тех, кому Гёней Рёдан принёс столько же горя, сколько тебе. Основываясь на своих наблюдениях за вами, я понял одну вещь — все вы думаете только о себе. Вам наплевать, что вы выставляете полицию на посмешище и заставляете расхлебывать бардак, который оставляете после своих актов мести. Но я тебе скажу, что вы и сами недалеко ушли от преступников. — Благодарю, я знаю, господин Паскаль. — Да нет, это я тебя благодарю покорно, Курапика, за твои иронические замечания. Если ты откажешься помочь нам, и помочь незамедлительно, вот что я с тобой сделаю: завтра же утром Ассоциция публично обратится за постановлением Мирового суда, заявив, что ты отказался помогать нам. А потом пресс-центр Ассоциации Хантеров разошлёт всем СМИ информацию о том, что мы обратились к тебе за помощью и процитируем все твои иронические замечания.       Курапика снисходительно улыбнулся. — Ваша репутация и так порядком подмочена разгулом другого хантера. Может, не стоит рисковать? — Чтобы вызвать общественный резонанс мы рискнём. Как я уже говорил, в мире множество людей, кто хочет поквитаться с Гёней Рёдан, в том числе и в самой Ассоциации. Думаешь, они допустят, чтобы ты один им отомстил? Рёдан должен понести ответственность перед каждым, кому причинил зло, а не только перед тобой и твоей семьей. — Ладно. — легкомысленно отозвался Курапика, хлопнул себя ладонями по бедрам и откинулся на спинку стула назад. — Давайте подождем, когда вы поймаете Рёдан. Давайте подождём ещё чёртову уйму времени прежде, чем вы до них доберётесь. Только знаете что? Счёт не в вашу пользу, господин Паскаль. За всё время существования Рёдана — тринадцать лет — были убиты три члена организации, два из которых являются членами Ассоциации Хантеров, но ей не подчиняются, а один — наёмный убийца из клана Золдиков. Внесу одну поправку — один из хантеров, которых я упомянул ранее, расчленил Паука ещё до того, как получил лицензию, а я ждать не буду ни одного дня. — Допустим. Но этого будет достаточно, чтобы доставить тебе массу неудобств. Я понимаю, у тебя отняли родных, и ты хочешь поквитаться, но правосудием должен заниматься закон, а не мстители. Однако, я погляжу, правосудие тебе ни к чему, тебе непременно надо самому их убить.       Курапика слегка сводит брови — жуткое зрелище, учитывая, что он продолжает улыбаться. — Ещё одно слово про правосудие, следователь, и я попрошу вас покинуть свой дом. — Мы уйдем. Но я настоятельно рекомендую посмотреть на себя со стороны, потому что я вижу перед собой ребёнка, который не хочет делится игрушкой.        Паскаль смотрел на Курапику через стол, но не нашел никаких признаков того, что его совесть начала кровоточить. Его руки были сложены на груди. Он не шевелился. Не придавая значение алому цвету радужки глаз Курута, буравивший его взгляд был холоден и спокоен, а если так, то Курапика хотел, чтобы Розе их видел. — Или ты просто полагаешь, что не способен помочь? — Это звучит неправдоподобно и оскорбительно, господин Паскаль. — Тогда помоги людям, которые хотят того же, что и ты — наказать Куроро Люцифера за все его преступления и не позволить его шайке гастролировать, оставляя за собой горы трупов! — Вы намекаете, что наши интересы пересекаются, но это не так.       С другой стороны, был ли этот следователь, конкретно он, виноват в том равнодушии, в котором Курапика винил Ассоциацию? Нет, не был. Этот человек, в плохо выглаженном костюме, с ввалившимися глазами и мешками от недосыпа, просто выполнял свою работу, уговаривая и уламывая строптивых личностей вроде него. Но Курапика не желал отдавать ему то, что знал, просто так. Ни за что.       «А ведь я тоже могу от него кое-что получить». — Однако…       Следователь поднял от папки голову. В глазах его читалось обострившееся внимание. — Конкретно вашей вины в том, что Ассоциация проявила безразличие к беде, которая произошла с кланом Курута, нет. Я по-прежнему считаю несправедливым то, что вы просите меня раскрыть сведения о Гёней Рёдан, но я готов поделиться ими. Лишь в том случае, если у вас есть что мне предложить взамен. — Курапика опустил руки на стол, скрестил пальцы. — Имейте ввиду, я так или иначе не откажусь от своего намерения расправиться с ними самостоятельно. У меня нет привилегии на единоличное возмездие, здесь я не в праве с вами спорить, однако у меня имеются все основания, чтобы осуществить её… как и у многих других, кому они навредили. Но это никак не влияет на то, что я не дам вам схватить Куроро Люцифера. Его голова принадлежит мне. — Ты хочешь заключить сделку? — Именно.        Если Розе и был удивлен, то ничем не выдал своих эмоций. — Прежде, чем мы продолжим — прошу прощения, что проявил неуважение. — Не понимаю, о чём ты. — Розе поднял брови с наигранным недоумением. Курапика усмехнулся. — Часто приходится иметь дела с людьми вне закона? — Даже слишком часто. — Те ещё упертые козлы. Без разгона из них ничего не вытянешь, но к такой манере общения быстро привыкаешь. Что ты хочешь? — Вы сообщите мне, когда найдете неопровержимые доказательства, что убийство Нольте имеет отношение к Гёней Рёдан. Также я хочу узнать, кто и зачем убил его, когда вы поймаете преступника, и ещё билет в первый ряд на казнь Ренджи Садахару. Но перед этим я бы хотел получить возможность поговорить с ним. — Зачем? — У меня есть к нему один вопрос. — Мы можем задать его… — Нет. — обрубил его Курапика. — Я хочу видеть при этом его лицо. Вы согласны или нет?        Следователь почесал шею, прикидывая, видимо, насколько реально будет осуществить данное требование. — Под надзором охраны. Я не могу оставить вас наедине с ним ни на минуту. — Вы думаете, попросив понаблюдать за казнью, я хочу помочь ему сбежать? — Я не думаю, а соблюдаю меры предосторожности. Нам неизвестно, есть ли у него союзники среди хантеров или в Ассоциации. К тому же, нельзя исключать, что ты, возможно, попытаешься освободить его, чтобы самому с ним разобраться.        Ясно, что следователь Паскаль совершенно намеренно ткнул иголкой в его чувство собственничества по отношению к тем, кто нанес ему личные обиды, если то, что он испытывал, когда вспоминал, что те, кто загубил сотню с лишним его родичей, продолжает дышать, спать и жрать, вообще можно назвать обидой.       Курапика знал, чем отплатить ему на этот выпад. Он протянул руку. — Клятва нэн. Простите, следователь, но я хочу быть уверенным, что и вы меня не обманете. — трезво констатировал Курапика.       Висела тишина. Никто не вмешивался. Какой-то частью своего существа Розе Паскаль сознавал, что наиболее правильным решением будет отказаться и уйти, пусть они и останутся ни с чем. Проработав в уголовной полиции больше пятнадцати лет, он встречал множество людей и знал, как выглядит человек, имевший в распоряжении бесценную информацию. Этот парень видел их живьем и не просто остался жив, а сделал то, что удавалось единицам с тех времен, когда Рёдан явил себя на свет божий. Курапика Курута мог знать их нэн-способности. От одного этого он ощутил, у него волосы на руках встали дыбом, а в затылке закололо от предвкушении. — Я слушаю твои условия. — Пока длится расследование, вы должны будете сообщать мне всё, что имеет отношение к Рёдану. Я хочу узнавать всю информацию первым. По истечении этого срока, если я не получу её, вы потеряете память. Предпримите попытку солгать или скрыть часть сведений, произойдет то же самое. Взамен я расскажу вам то, что знаю о Гёней Рёдан. Если я поймаю их первым, вы не станете мне препятствовать.       Первой мыслью Сенрицу было: следователь ни в жизнь не согласиться на эти условия. Фактически, Курапика ставит его в крайне уязвимое положение. Он хочет, чтобы усилия Ассоциации, направленные на поимку Гёней Рёдан, могли быть использованы им с целью осуществления личной мести. И оглядываясь на все вышесказанное, ей трудно было определить, имело ли место желание Курапики не то, чтобы отыграться, но в какой-то мере запоздало выполнить данную ими клятву.       Следователь Паскаль принимал решение. — Если вы были со мной честны и действительно считаете, что наши интересы пересекаются, то у вас не должно быть сомнений. — Бинс тебя убьет. Ей-богу, он с тебя всю шкуру спустит, если узнает. — косится на Розе Пойкерт. — Пусть спускает, невелика трагедия. Поймать Рёдан куда важнее, чем моя шкура.       Курапика не может не признать, что ему нравится такой подход, но оставляет свое одобрение при себе, чтобы сохранить невозмутимость.        Паскаль протянул свою руку и сжал ладонь Курапики так, что побелели костяшки пальцев. В тот момент он поймал на себе взгляд Пойкерта. Он сидел, зацепив зубами нижнюю губу. Вид его недовольства не выражал, но и особого одобрения тот тоже не испытывал. В их тандеме окончательное слово, очевидно, было за Паскалем. — Я рад, что мы смогли придти к соглашению. — сообщил тот, взяв более дружелюбный тон.        Они обменялись номерами телефонов. Паскаль протянул ему свою карточку, маленькую, твердую, с выпуклыми буквами. — Пора закругляться.       Зашелестели бумаги, заскрипели стулья. Наблюдая за тем, как следователь кладет папку с материалами дела в портфель, Курапика хотел попросить сделать копии, чтобы ознакомиться с заключением, но в последний момент передумал.       Собрав вещи, Паскаль обратился к нему: — Все сидят на коротком поводке у бюрократической машины, Курапика, и Ассоциация Хантеров не исключение. — Всего хорошего, господин следователь.       Дверь закрылась. Розе и Пойкерт остались одни в пустом коридоре. На лбу следователя пролегла глубокая складка. — Не пойму, чего он так уверен, что у него получится схватить Рёдан? — Клин клином вышибают. — ответил Розе, по-видимому имея в виду Гёней Рёдан. А может, он имел в виду Курапику?       Сенрицу, услышав фразу Паскаля по другую сторону двери, поджала губы, и обернулась к другу. Тот в это время подошел к письменному столу и снял со стула пиджак. — Как думаешь, кто это сделал? — Не знаю. — А Хисока? — Я спросил его. Он не в курсе. — Не в курсе или говорить не хочет? — Уверен, от представления с чучелом Куроро Хисока остался в диком восторге, но выяснять кто это сделал он не будет. Если тот псих из Ирвинга и правда охотиться на Куроро, то Хисока поступит также, как было в Йоркшине — просто будет наблюдать за дальнейшим ходом событий, как за бейсбольным матчем. — сказал Курапика, поправляя манжеты рубашки. — А откуда Хисока узнал об этом… прошествии?       По голосу Сенрицу Курапика не смог угадать, сознательно ли она назвала потрошение Нольте «прошествием». — Не имеет значение. Уверен, он не воспринимает убийцу как серьезную угрозу. Хисока пребывает в убеждении, что равным соперником Куроро не может быть никто, кроме него самого. — И тебя.        Качнув головой, Курапика прыснул смехом несколько скептично. — Когда я доберусь до Куроро, мне бы хотелось, чтобы Хисока не путался у меня под ногами. Он настолько им одержим, что сделает все, чтобы помешать мне убить Куроро, потому что заинтересован в поединке с ним, а когда Хисока в ком-то заинтересован, он будет преследовать его, пока не поймает.       Сидя за столом, Сенрицу наблюдала, как Курапика складывает грязную посуду в раковину. — Ты наложил на того следователя свою цепь. Разве условия твоей способности позволяют тебе использовать их на ком-то, кроме членов Гёней Рёдан? — Не совсем. Я усовершенствовал «Цепь правосудия» и нашел ей другое применение, наложив кое-какие ограничения. — пояснил Курапика, собирая мусор со стола. — Я много думал о том, как подкорректировать условия своих нэн-способностей, чтобы найти «Цепи правосудия» новое применение. В ходе этого я обнаружил, что отменить или радикально изменить их я не могу из-за того, что наложил крайне жёсткие ограничения по поводу их использования для того, чтобы максимально повысить её мощь. Попытка сделать это все равно что операция на сердце — одно неверное движение, и моя собственная нэн меня убьёт. Я не преследовал цель избавляться от условий — в конце-концов, они гарантия моей силы — но хорошо, что я прояснил этот момент прежде, чем влез бы в заводские настройки. Вдобавок, я искал способ, как заиметь возможность чувствовать своё нэн на расстоянии, потому что я не имею ни малейшего представления о том, удалось ли Куроро снять мою цепь со своего сердца. — Курапика потер глаз тыльной стороной руки и когда отнял её, то увидел прилипшую к ней линзу. Он вытащил вторую, без особых сожалений — у него в ванной был их целый склад. — Существуют множество разновидностей нэн-клятвы и мне недавно пришла в голову одна идея. Суть в том, чтобы использовать нэн-способность, в моем случае «Цепь правосудия», например, для заключения договора с кем-то. Один или оба пользователя нэн заключает сделку и ставят условия, в случае невыполнении которых тот или другой понесут наказание, но не столь серьезное, как, к примеру, потеря нэн-способности или смерть. Нечто вроде облегченной версии «условие и клятва», где участвуют две стороны. До этого я мог использовать «Цепь правосудия» только на Гёней Рёдан под условием своей смерти, но теперь могу и на других… В частности и на хозяев алых глаз. Это значительно облегчит мне задачу их изъятия вместо того, чтобы тратить время на угрозы и шантаж. — Следователь Паскаль стал твоим подопытным кроликом? — Не совсем. Вчера я уже испробовал её на другом человеке. — А он знает о том, что ты использовал на нём «Цепь правосудия»? — Не думаю. — вытирая со стола крошки, отозвался Курапика. — Я сделал этот процесс максимально… безболезненным. Если бы я не озвучил условия, господин Паскаль бы вряд ли почувствовал, что с ним что-то не так, но с учётом того, какие условия я ему поставил, то счёл необходимым ему об этом сообщить. По окончании сделки нэн рассеется. Если я это почувствую, то смогу улучшить «Цепь правосудия». — А какие условия ты себе поставил? — Те же самые. — он стряхнул крошки в ведро, подошел к окну. — Клятва нэн работать не будет, если степень серьезности условий для меня не будут соответствовать тем, которые я поставил для другого человека. Я не могу, например, сделать так, чтобы следователь потерял память, а я отделался приступом мигрени. Это, пожалуй, её главный изъян. Но плюс её в том, что мне не нужно активировать «Время Императора» и тратить годы своей жизни. Тогда мне ничего не будет мешать добывать алые глаза.       Сенрицу опустила руки на колени. Вид у неё был потрясенный. — Ты не думаешь, что зашел слишком далеко? — Нет. Это моя гарантия, что люди выполнят мои условия. Я не собираюсь рисковать.       Повисло душное молчание. Отвернувшись от нее, Курапика, смотрел в окно, где маячили силуэты прохожих, и нутром понимал, что это ещё не всё. — Ты правда рад, что Увогин гниет в сырой земле?        Во время разговора со следователями Курапика и так, мягко говоря, был не в духе, однако он не казался ей таким мрачным, как сейчас. — Всё, что я сделал… Ты должна понять… — Если я ещё раз услышу, что ты сделал это ради своего клана… — Нет.       Его голос был поразительно ровным. — Я сделал это ради себя. Я сделал это, потому что у меня отняли родителей. Они убили мою мать, отрезали ей голову и потом продали её, а отца сожгли заживо. Вот и всё. Что прикажешь мне с этим делать?        Серницу молчала. — Мне не понравилось убивать ни Увогина, ни Омокаге, но я доволен итогом. Не слишком приятный диагноз, что есть то есть. Я не знаю, буду ли чувствовать себя лучше, когда они все умрут, или ничего не изменится, но тем не менее их не должно быть. Я не могу смириться с тем, что случилось. Они должны ответить за то, что сделали. Раньше я объяснялся и оправдывался, чтобы вы не смотрели на меня так, как смотришь сейчас ты, но это ещё хуже. А теперь я просто устал. Хватит с меня.       Курапика подошел к чайнику налить себе воды, а отчасти и для того, чтобы доказать себе, что он не прячется от Сенрицу. — Я не прошу тебя оправдываться, Курапика… — её голос был весь пронизан интонацией горестного вздоха. — Но я боюсь, что будет дальше. Я не узнаю тебя. Ты признал, что ты рад чужой смерти. Что будет дальше?       Поставив стакан на стол, Курапика обвел комнату блуждающим взглядом, будто не узнавая. — Что если Исаги права? В том, что я заврался перед собой. Я долгое время убеждал себя, что отличаюсь от них, хотя в сущности, всё так, как она сказала. У нас разные цели и то, что я поступаю по справедливости, не делает меня лучше Рёдана. Я никто иной, как убийца. Такой же монстр, как Куроро. Я всё время живу с чувством, что у меня руки в крови, но ещё невыносимее, когда я пытаюсь об этом забыть. Если я приму себя таким, какой есть, это избавит меня от чувства вины. — Чувство вины и есть разница между тобой, и Куроро. Их не гложет вина за то, что они рушат чужие жизни. Ты не монстр! — Ты в этом уверена? Что если даже после того, как виновники будут наказаны, ничего не изменится? Может, я действительно такой, и стал понимать это только сейчас. А Исаги просто показала мне то, что было во мне всегда. — Курапика, Исаги — дьявол! Она купила твою душу за правду, чтобы ты устроил сам себе ад! Она искалечила тебя, разорвала твоё сердце в клочья, ты несколько недель не мог придти в себя после того, что она с тобой сделала, ты чуть не умер из-за неё, и у тебя ещё поворачивается язык говорить, что она права! — Видишь. Сама говоришь — правда. — Нет, это она тебе внушила эту чушь, и ты поверил в неё. Ты доверил ей свою боль, а она просто надругалась над ней, как ты не понимаешь?       Сев на стул, Курапика сгорбился, сжал руки перед собой. Сенрицу села рядом. — Я согласен с каждым твоим словом. И я скажу тебе, почему ее слушал. Я столько раз в своей жизни слышал, что тронулся умом, что месть это не выход, что против Гёней Рёдан у меня нет и шанса и всё в таком духе. Этот человек, безусловно, один из худших людей, которых я встречал, без сострадания, без чувства вины, стыда и совести. Но он не осуждал и не заставлял меня оправдываться. Я говорил, как есть… как сейчас перед тобой.       Курапика увидел, как Сенрицу растерялась после этих слов. «Ей теперь не по себе наедине со мной». — Исаги не осуждала тебя, чтобы не лишать себя удовольствия смотреть, как ты губишь свою жизнь, ты ведь сам об этом говорил… — И я не отказываюсь от своих слов. Ты оцениваешь меня как друг, Сенрицу. Но если бы ты меня не знала, кем бы ты меня считала?       Сенрицу долгий миг вглядывалась в глаза Курапики. — Я не понимаю, о чём ты. — Когда мы стояли на крыше в Йоркшине, ты говорила, что когда ты выходила из Агентства по найму хантеров, то увидела, как мимо тебя проходит парень, и услышала мелодию дикой ярости. О чём ты тогда подумала? — Нет. — Скажи это. Просто скажи. — Что этот человек способен на всё. — Я и есть тот парень. Ничего не изменилось.       Курапика выпрямился на стуле, положил руку на стол, повернулся к окну. Унылая, сквозняковая бессолнечная красота. Тишину разбил колокольный звон на часовне собора. Он разносился по Старому городу, и зависал в стылом, сыром весеннем воздухе, хрупко побрякивая. — Что дальше? Что ты будешь делать со своим прозрением?       Голос её звучал непривычно холодно. — Ты злишься. — догадался он. — Конечно, я злюсь! А ещё я боюсь за тебя. Я не хочу, чтобы ты принимал себя таким, потому что… Ты заслуживаешь большего, чем вся эта месть. Всегда есть шанс сойти с дороги, но ты от него упорно отказываешься, и мне больно от того, что я не могу ничего с этим сделать. Это твоя жизнь, Курапика, но ты не понимаешь, как это тяжело — желать спасти человека, который не хочет быть спасенным.        На лицо Курапики легла тень. Было видно, что она жалеет о сказанной фразе, но слова не птицы. — Всё это… Это ведь не то, чего ты хочешь на самом деле. — Я знаю. То, чего я хочу и то, что мне нужно — это две разные вещи. Но я не отступлю. Я дал обещание.       Они долго молчали. Сенрицу как будто смотрела сквозь него, куда-то позади, на древние каменные постройки за окном или в будущее мертвых, а потом он вдруг почувствовал, что её внимание вновь окутывает его. — Когда дорожишь кем-то, то пытаешься помочь. Это безвыборно. А когда нельзя, приходится просто быть рядом. Но это не значит, что мы больше не вернемся к тому разговору. Ты можешь поклясться, что не станешь меня отталкивать? Богом поклясться? — Богом? Да, клянусь Господом Богом. — Можешь поклясться глазами своего клана?       Секундное колебание. Потом: — Да, клянусь.       Сенрицу положила руки ему на плечи и обняла на прощание. Через несколько секунд она начала отстраняться, чтобы не доставлять ему дискомфорт, но Курапика прижал её к себе крепче, чего никогда не делал — его привязанность к Сенрицу редко выражалась физически — и почувствовал, как она удивилась, но и сама обняла его сильнее, и они некоторое время стояли так, уткнувшись друг в друга. Он успокоился, ком в солнечном сплетении растворился. Она высвободилась из объятий. — Если бы у тебя появилось что-то столь же значимое, как месть, ты мог бы пойти на компромисс? — Такого нет. — Тогда выражусь иначе — если бы нашлось что-то столь же значимое, как любовь к своему клану, ты бы смог? — Пока я не знаю ничего значимее.       Даже холодный свет, падающий сверху из мансардного окна не может скрыть, как смягчилось её лицо. — Пока. — повторила и прибавила. — Я попробую узнать что-нибудь об алых глазах в «Валь д’Уаз».       Он кивнул. Сенрицу легонько сжала его ладонь и улыбнулась так натужно, что он испугался. Курапика замер в нерешительности, ощутив в её руке внутреннюю дрожь. Всё это было слишком похоже на прощание навсегда. — До встречи. Люблю тебя. — И я, — сказал он вполне правдиво.       Курапика неподвижно сидел на стуле, пока не услышал стук закрывшейся входной двери. Он вслушивался в щелканье дождевых капель по карнизу. По окну над головой стремглав стекали прозрачные ручейки. С пасмурных небес Эрдингера вновь пролился дождь.       Никогда ещё будущее не казалось ему таким неопределенным. Соединенные Штаты Сагельты. Город Ирвинг, штат Толан.       18:54. В огромной комнате на втором этаже Бюро судебно-медицинской экспертизы города Ирвинг с высокими окнами и мощными кондиционерами было достаточно прохладно. На столах лежали два трупа. Один из них, укрытый простыней — тело неизвестного мужчины, найденного в переулке, истощенного от голода, всё еще скрюченного, обхватившего себя руками и после смерти: усохший, как птица, замерзшая на лету и упавшая в снег, обтянутый бледной кожей от голода и с оскаленными зубами.       Потом, когда пройдет трупное окоченение, его обработают формалином, вот тогда он, наконец, расслабится.       Его личность не была установлена, родственники и знакомые не найдены. Невостребованные тела, которые судмедэксперты между собой называют «Джон Доу», по истечению надлежащего срока необходимо похоронить, и расходы по захоронению берет на себя государство.       Над вторым телом в данный момент трудился главный штатный судебно-медицинский эксперт Ассоциации Хантеров Кейми Маурер. Предыдущий эксперт из местного бюро не успел закончить вскрытие — он прервал работу, когда поступило сообщение о том, что делом займется Ассоциация. Когда Кейми прибыл в бюро, то обнаружил, что тот успел поработать только над частью органокомплекса и сделать предварительное заключение экспертизы трупа. Когда он приступил делу, то к своему удовольствию обнаружил, что череп оставался нетронутым.       Он знал по опыту, что в среднем вскрытие, анализ полученных от тела материалов и составление протокола занимает плюс-минус около суток. Сейчас шел одиннадцатый час, и только что он приступил к изучению содержимого черепной коробки.       Кейми произвел трепанацию черепа: разрезав кожу, он оттянул пинцетом лоскут и получил доступ к подлежащей кости, после чего взял с подноса с инструментами коловорот и сделал пропил. Глаза Йохаима Нольте были открыты, несколько капель крови вытекли из слезных протоков, словно он плакал.       Работа с коловоротом заставила напрячься и рельефно выступить яремную вену у него на шее. Кейми, не теряя времени на изучение скальпа, срезал крышу черепной коробки и снял ее, открыв мозг, после чего негромким голосом сообщил данные наружнего осмотра в закрепленный к халату диктофон. Он вытащил мозг из черепной коробки, взвесил его, записал значение и переложил на поднос. Рядом с тетрадью для записей лежал пузырёк с крупным шприцем. Этикетка пузырька гласила: «Гадотерат меглумина».       После взятия биоптата от всех отделов мозга, он ввел в самые крупные кровеносные сосуды контрастный гель, стараясь как можно аккуратнее пронзать мозг. Ореховый запах контраста разбудил в нём аппетит. Маурер вспомнил о сэндвиче с ростбифом, лежащем в соседней комнате, который никак не мог добраться съесть ещё утра, правда, без особой радости — сэндвичи с недавних пор приходилось делать самому. Никаких записок, никаких тебе шоколадок от бывшей жены.       Внезапно погас свет. Гудение электрических ламп над головой затихло. Воцарилась тьма. Заморгав, Кейми нащупал пальцами поднос, отложил шприц и с раздраженным вздохом вскинул голову, обращаясь ко тьме. — Ты безмозглый?       Несмотря на то, что фраза предполагала уточнение, вопросительной интонации практически не прозвучало. — А разве человек с мозгом вне головы обычно не считается мертвым? — весело отозвался Пойкерт; стоило этому кретину спуститься в Отдел судмедэкспертизы, как он каждый вырубал свет во всех залах, считая это очень забавным. — Здорово, дружище! Испугался, а? — Чёрт бы тебя побрал, Пойкерт, ты в следующий раз по шее получишь, Богом клянусь!       Раздался смех. В пронзительном хирургическом свете ламп Розе и Пойкерт предстали перед ним, усталые и взъерошенные, с рюкзаками наперевес. — Привет. Прошу, скажи что у тебя есть для нас хорошая новость. — И не одна, друзья мои. — обнадёжил их Кейми и взялся за шприц; лицо его за маской было бледным, глаза слезились. Он, как и они, не спал уже двое суток, но для них это было делом привычным, им часто приходилось работать по ночам. — Я закончу через десять минут. Выглядите вы неважно. Там в холле есть автомат с кофе, дрянь редкостная, но если с ног валишься, сойдет.       Розе нравился Кейми, маленький круглый человек с печальными глазами и крепкими нервами. Он знал по опыту, что обычно судмедэксперты умны и интеллигенты, но в общении с другими людьми часто бывают неуклюжи, склонны к высокомерию и обладают специфическим юмором, характерным для их профессии. Тем не менее, с тех пор, как он перебрался работать в Ассоциацию из Международной полиции, они стали хорошими друзьями. Имея ученую степень по медицине, Кейми был первоклассным экспертом в области судебной медицины, имел специальную подготовку в области криминалистики, судебной психиатрии и наркологии.        Пойкерт скинул рюкзак прямо на пол рядом с желтым ведром для биоотходов. — Я сгоняю за кофе. Ты будешь? — Возьми лучше газировку, у меня голова сейчас лопнет. — Розе повернулся к Кейми. — У тебя найдется аспирин? — Глянь в сумке, я оставил её на столе в кабинете. — тот махнул рукой в сторону двери в другом конце комнату и натянул маску обратно на лицо, возвращаясь к черепной коробке.       Розе зашёл в комнату, пристроенную под лабораторию с длинными столами, на которых были установлены приборы. На одном из них стоял портфель. Голова у него пульсировала от боли, и долгая поездка в такси из аэропорта по забитым машинами вечерним улицам отнюдь не улучшила его настроение. Он вытряхнул из блистера пару таблеток, положил под язык. Когда-то давно Лиза научила его этому трюку, когда он мучался мигренями во время учёбы на юрфаке — для более сильного и быстрого эффекта таблетку можно не глотать, а поместить под язык до полного ее рассасывания.       Розе вернулся, сел на пластиковый стул рядом с секционным столом. Пойкерт протянул ему банку газировки, холодную, как лёд жестянкой, извлеченную из автомата. На совещании полицейского управления, которое было назначено на восемь утра, он мало что сможет доложить о результатах. Голова у него гудела. В сознании раздавалось множество спорящих голосов.       На столике для препарирования лежала карта отпечатков пальцев и несколько полароидных фотографий, которые сделал Кейми во время вскрытия. Их было около десяти. Судмедэксперт крупным планом отснял странгуляционные борозды на шее Йохаима Нольте, следы содранной кожи от веревки, трупные пятна, конъюнктиву глаз, пальцы рук и ног, челюсти. Розе на миг представил, как Кейми присоединяет к фотокамере устройство для фотографирования зубов и оттягивает губы, чтобы сфотографировать передние крупным планом, затем просит помощника раздвинуть челюсти, чтобы снять коренные, с нёбным рефлектором, следя сбоку, по отсвету через щеку, чтобы стробоскоп, окаймлявший объектив, освещал полость рта. Последние фотографии были посвящены самой заметной детали — резаной ране, пересекавшей туловище, одни без крючков-расширителей, другие с крючками, демонстрируя зрителям весь органокомплекс. Не прошло и пары минут, как Розе положил снимки на стол. — Ты уже видел место преступления? — нарушил тишину голос Кейми. — Мы только с самолета, но я успел просмотреть фотографии, которые прислали криминалисты. Утром пойдем в собор.       Розе хотел приехать на место преступления непременно один, в пять или шесть утра, когда площадь Маритогрет ещё пустынна. Присутствие полицейских, как и прохожих зевак, будет только мешать. — А вы откуда? — Из Эрдингера. Встречались с первым подозреваемым, но у него железное алиби. — Прямо уж железное? — с улыбкой спросил Кейми. — Прямо не подкопаешься. — хмыкнул Розе, прикладывая банку ко лбу. Стало чуть-чуть полегче. — Как продвигается дело? — Пока топчемся на месте. Я тут с самого утра вожусь, выскакивал только в лабораторию. — Отпечатки убийцы на теле нашли? — Ни одного. — Кейми снял перчатки, щелкнув, как рогаткой, сменил на новые, положил поднос с мозгом на соседний стол, подкатил к себе стул и уселся на него. — Мы изучили каждый квадратный сантиметр его кожи. И ничего. Нашли только след от руки на шее. Дактилоскописты клянутся, что убийца не снимал латексных, ну, вроде хирургических, перчаток. Над плащом сейчас трудятся ребята из Отдела кожи, ногтей и волос. Ни волосинки, ни слюнинки, ни кровинки, кроме образцов крови и внутренних органов самого Нольте. К настоящему времени на месте преступления обнаружили две более-менее стоящие находки. Криминалист нашел на стуле несколько ворсинок шерсти и кашемира. Плащ, надетый на Нольте, сделан из смеси эластана и хлопка, штаны и рубашка под ним из шелка. — Убийца сидел на стуле или повесил на него свою одежду. — задумчиво сказал Розе. — Шерсть и кашемир… Скорее всего, одежда верхняя, куртка, пальто или шарф.       Взяв микротомный нож, Кейми низко наклонился над мозгом, чуть не ткнувшись в него носом, и иссек тонкий кусок от мозжечка, поднял его к лампе, висящей над столом, проверил на прозрачность и опустил на ноже в фиксирующую жидкость. — Есть ещё одна — следы от обуви на полу и все разного размера: тридцать девятого, тридцать седьмого, сорокового, тридцать второго и сорок пятого. Последние оставил Нольте, их ещё нашли и на стуле. — Тридцать второй? Правда? Его же дети носят. — Или карлики. — бросил Пойкерт, листая отчёт криминалистов. — Карлик-убийца, замечательно. Такого в моей практике ещё не было. — буркнул Розе. Кейми отложил ланцет, повернулся к нему. — Трасологи просветили пол несколько раз, сделали слепки со следокопировальных плёнок и подтвердили, что следы подошв принадлежат обуви тридцать второго размера. А теперь самое интересное — они оставлены не ботинками или туфлями, а сандалиями. — Сандалии. — повторил Розе. — В начале апреля.       Кейми усмехнулся, но уже с какой-то новой, более мрачной ноткой, и положил препарат на предметное стекло. — Боюсь, я встречу ещё больше скепсиса на твоем лице, когда скажу, что это деревянные сандалии в форме скамеечки, а на их подошве поперечные бруски. — Сандалии типа гэта? Те, что азиаты носят? — раздался голос Пойкерта. Разорвав упаковку, он съел кусочек мармелада. Громкий хруст целлофана заставил Розе поморщиться. — Именно. — подтвердил Кейми. — Тридцать девятый и тридцать седьмой принадлежат женщинам. След шире в передней части стопы и в носке, а в пятке более узкая. Все следы свежие, ребята головой ручаются. Сороковой размер принадлежит мужчине.       Пока Кейми говорил, Розе достал из портфеля блокнот. — Выходит, что в мансарде с момента убийства до приезда полиции побывало четыре человека — две женщины, мужчина, то бишь наша жертва, ещё один мужчина и… ребёнок. Ясно, понятно… — А детективы знают про Гёней Рёдан? — спросил Кейми. — Бинс первым делом позвонил Абрамсу и сообщил о кресте на плаще, так что да, знает. — сказал Розе, вспоминая начальника следственного отдела полиции Ирвинга. — Когда я говорил с ним сегодня утром, у меня сложилось впечатление, что он думает, будто отношение Рёдана к кресту Святого Петра на плаще у Нольте притянуто за уши. — Ну, у нас пока действительно нет никаких доказательств, кроме плаща. Да, он точь-в-точь такой же, как на фотографиях Куроро Люцифера, но мы пока не знаем, совершено ли убийство целенаправленно для привлечения внимания Труппы Теней или нет. Готовься к тому, что завтра на слётке мы услышим уйму версий, опровергающих их причастность. — Мы найдем доказательства. Меня настораживает другое. Этот тип Абрамс представляет себе Рёдан нечто вроде газетного пугала. Я спросил его, знает ли он про бойню в Йоркшине. Знаешь, что я услышал? Когда выяснилось, что они живы, полиции скормили версию, что те инсценировали свою смерть, потому что испугались мафии. Они уверены, что справятся с ними без нашей помощи. — Но комиссар уже передал дело Ассоциации. — засомневался Кейми. — По большей части из-за Нольте. Местная полиция ещё не сталкивались с жертвой из Метеора, поэтому запросила помощь у Ассоциации. А пока не докажем причастность Рёдана, расследование убийства Нольте так и будет висеть меж двух огней. Дело громкое, оно получило широкую огласку в прессе, на него сейчас направлено множество глаз. Выпотрошить человеку кишки и выкинуть из окна собора на веревке в разгар Пасхальной литургии на глазах у сотен свидетелей в центре города… Газетчики от дела не отлипнут, Они слетаются на преступления с расчлененкой как мухи на мёд. Все хотят знать, кто это сделал. Кто знает, что получит Абрамс, если поймает преступника. Может, повышение до помощника окружного прокурора. Мы для него все равно что кость в горле.       Пойкерт слегка нажал на легкое трупа на соседнем столе, которое выдало достаточно громкий выдох с бульканьем. — Извиняюсь, — сказал он. — И часто с ними такое случается? — Редко, если кто-то будет держать при себе свои загребущие руки! — проворчал Кейми.        Теоретически полицейские и федералы, к коим те за глаза относили в том числе и Ассоциацию, должны сотрудничать друг с другом, но на деле их интересы почти всегда сталкиваются. Когда на горизонте возникают подобные громкие дела, то в ведомственных конторах они известны как соревнования «кто кого перессыт» — все принимаются яростно драться за него, точно волки вокруг кролика, за то, чтобы присвоить себе честь взять его под свою юрисдикцию. Самым важным было первыми подоспеть с наручниками. Когда каждая сторона начинала тянуть следствие на себя, в этот момент пролегала трещина, через которую ускользали преступники.       Кейми положил препарат в карусельный аппарат проводки, включил его. Розе достал из кармана пачку сигарет, встряхнул, вытаскивая одну. — Эй, даже не смей, здесь нельзя курить! — Сделай для меня разок исключение. — щелкнув зажигалкой, Розе взглянул сквозь пламя на руки. — Итак. Если к преступлению причастен Рёдан, то у нас появится шанс выйти на него. Нольте наверняка был связан с ними. Сегодня мы встречались с одним парнем, он тоже охотится на Рёдан. Он утверждает, что их лидер, Куроро Люцифер, распродает награбленное через свои каналы связи, многие из которых уходят в Метеор. — он шагал по прозекторской, словно следуя за ходом своих мыслей. — Я полагаю, Нольте приобретал у них предметы искусства, а потом те перекупали у него частные клиенты, подпольные галереи и аукционные дома, которые крышует мафия. Два крупнейших — «Сезанн» в Йоркшине и «Валь д’Уаз» в Тансене. — У меня в «Валь д’Уаз» есть один знакомый парнишка, я попрошу его выяснить, какие проданные с аукциона вещи они получили от Нольте, чтобы проследить концы. — сказал Пойкерт, прищелкивая ручкой. — Попросим поддержки у спецподразделения НББ, занимающее делами, связанными с пропавшими произведениями искусства. Я давно знаю их главу, Фреда Уитмана, он Коломбо в области краж на арт-рынке. Сопоставим полученный список сбытых в аукционные дома предметов от Нольте с нераскрытыми делами, проанализируем и свяжем с нашими данными о точках активности Гёней Рёдан. Мы сможем установить их причастность ко многим преступлениям, и найдем людей, которые оказывают им поддержку. — Вам повезло, что в базе был Нольте, но что если те, другие, тоже из Метеора? Если на них ничего нет, вы их не найдете. У жителей Метеора нет свидетельств о рождении, паспорта, страховых документов, их существование не зарегистрировано ни в одной интернациональной базе данных. Кстати, хотел спросить, а как вышло, что отпечатки Нольте оказались у вас в базе? — Канзай удружил. Он охотник за сокровищами, помните? Короче, пару лет назад Канзай искал в Вергеросе руины Семирамидских садов на острове Калитма, в том числе останки царицы Вавилона. Там же он свел знакомство с коллекционером, который тоже хотел их заполучить. Нашей жертвой. — Розе указал ладонью на стол. — Нольте не знал, что Канзай — охотник, да ещё к тому же Зодиак, и собирался нагреть его на сделке с одним археологом, подсунув ему кости какой-то старухи. В общем, опуская детали, ничего у них не вышло, но Канзай же злопамятный, как чёрт. После той заварухи он заточил на Нольте зуб и загрузил информацию на него в базу, в том числе и отпечатки пальцев. А насчёт других из Метеора… Для начала, найдем его убийцу. А там видно будет. — В прессу уже просочилась информация о том, кто жертва? — К счастью, нет. Абрамс клялся и божился, что не подпустил ни одного журналиста. — Надеюсь, что так. — Всё равно будьте осторожны, не заговаривайте с кем попало. Тут с утра околачивался один невыносимый тип, пытавшегося сделать фотографии для «Ирвинг Пост». Пришлось вызвать полицию. — ответил Кейми, вытащил из аппарата предметные стёкла для того, чтобы обезвожить в спирте и загрузить в расплавленную смесь хлороформа с парафином в термостат, стоящий в лаборатории. — А-а, то-то охрана на входе так придирчиво проверяла у нас удостоверения.       Розе посмотрел на протокол о вскрытии, сделанный экспертом Бюро судебно-медицинской экспертизы города Ирвинг с кучей заметок Кейми на полях и более масштабный, ещё не завершенный, его собственный, вместе с лабораторными анализами проб, взятых у жертвы и таблицей стандартных траекторий падения капель крови. В картонной коробке с материалами дела сверху лежал протокол осмотра места преступления, с которым Розе успел ознакомится сегодня ночью в Ассоциации. В нём были подробные описания окружающей труп обстановки, его положения, позы и подробным описанием петли: форма узла, положение на шее, закрепление неподвижного конца, направления волокон материала, из которого сделана. Джутовой веревкой, на которой повесили Йохаима Нольте, как и одеждой, сейчас занимается Отдел волокон.       Розе взял в руки протокол Кейми и стал читать.        «Обнаженный труп мужчины правильного правильного астенического телосложения, длиной тела 178 см, холодный на ощупь. Трупное окоченение присутствует во всех группах мышц. Кожа в виде почти сплошных участков подсыхания пергаментной плотности, местами с серо-коричневым дном, местами с фиолетово-багровым дном и неровными границами. Волосы на голове пшенично-русые, длиной до 25 см. Волосы при потягивании легко отделяются, обнажая грязно-серо-вишневые, слегка влажные поверхности. Глаза закрыты. Роговицы тусклые… В средней и верхней трети шеи двойная, замкнутая странгуляционная борозда, располагающаяся горизонтально по отношению к оси тела, с кровоизлияниями в промежуточных валиках и подкожной жировой клетчатке. Обращает на себя внимание вертикальный разрез длинной пятнадцать сантиметров от мечевидного отростка грудины до нижней трети живота на три сантиметра ниже пупка. Резаная рана на глубине пяти сантиметров повредила наружные кожные покровы, подкожно-жировую клетчатку, мышечные слои с апоневрозом и фасциями…».       Розе взял с подноса с инструментами скальпель, покрутил его в руках.       «Чтобы полоснуть человека по животу ножом вертикальным разрезом на глубине пять сантиметров и потребовалось бы уложить его на ровную поверхность или подвесить. Сидя или стоя разрез не сделаешь, даже если связать человека по рукам и ногам, он будет сопротивляться, у раны будут рваные края, а здесь они гладкие, как бортики ванной. Работа настоящего мясника». Отложив скальпель, Розе написал в блокноте «профессионал».        Кейми вернулся из лаборатории с бутылкой воды. Он был из того разряда медиков, которые тщательно следят за собственным здоровьем. Кейми принимал множество пилюль в течение дня: глутамин, ростки пшеницы, зверобоя, экстракт гинкго, вытяжки из спируллины и ещё бог знает что. Принимал он их в определенном порядке, отправляя таблетку в рот с ладони и запрокидывая голову, будто опрокидывал стопку водки. Приняв все пилюли (десять штук), он хлопнул в ладони и потер их между собой. — Ну что ж, господа, давайте займемся тем, для чего мы здесь собрались. — Вещай, коронер. Загрузи нас под завязку       Розе и Пойкерт подошли к телу. Кейми Маурер, главный судебно-медицинский эксперт Ассоциации Хантеров снял покрывавшую труп простыню. Тело Йохаима Нольте было освобождено от одежды и выглядело как наглядная иллюстрация из «Человека-рана». Грудная и брюшная полость, вскрытые для исследования, выставляли на обозрение троих зрителей зияющие в глубине части органокомплекса от языка до прямой кишки. Розе почувствовал за грудиной жжение — приступ изжоги, после того как желудок с выпитой газировкой слегка сжался, воспротивившись зрелищу. Розе услышал, что Пойкерт принюхался. — Что это за запашок? Похоже на то, чем вы здесь пользуетесь? — В смысле? — По-моему, пахнет цианидом. Его отравили? — Цианид пахнет жженным миндалём. — возразил Кейми, вытягивая из коробки чистую пару хирургических перчаток. — Это гадотерат меглумина. Контрастное вещество.       Розе осмотрел тело, стараясь не цепляться взглядом к расщелине посреди живота с ввернутыми внутрь краями, напоминающей огромный рот. — А это что за татуировки? — кивнув на черно-белую наколку на ребрах. — Тюремная живопись? — Похожа, но Йохаим Нольте в за решеткой не сидел, иначе бы мы об этом знали. — отозвался Пойкерт и положил ладони на стол для вскрытия из хирургической стали, нависнув над телом трупа в каких-то сантиметрах. — Ты бы хоть маску надел, что ли. — буркнул Кейми. — Похоже на воровские. Череп, кинжал, змея.— он провёл пальцем по очертаниям рисунка, оттянул кожу. — Такие обычно бьют воры в законе. — Есть ещё две, под лопаткой и на пояснице.       Кейми аккуратно перевернул тело на бок. От тела исходил сладковато-мясной запах с нотками гнили, не похожий на сырую приторную вонь формалина от забальзамированных трупов. От одежды отца исходил такой же запах, когда он возвращался домой с работы в убойном цехе. А ещё — запах страха и пота, от которого невозможно избавиться даже после смерти. — Руки в кандалах — верность воровскому делу, а под лопаткой — «Жезлы Гора». Символ власти фараона. — бормотал Пойкерт, проманкировал брошенную в него перчатку. — Встречалась раньше у авторитетов, потом татуировку стали накалывать воры, перепродающие краденые вещи. Никогда её раньше не видел. Им лет пятнадцать-двадцать. Наколки набиты вручную, иглой, края толстые, не выцвели. Раз прошло столько времени, гравировки могли нанести и в Метеоре, вдруг состоял там в какой-то банде по молодости. — Мы ничего не знаем о прошлом Нольте. — сказал Кейми, укладывая тело на стол. — Но мы знаем, что он вор и продаёт краденые вещи. — заметил Розе. — Нольте был крупным арт-дилером на чёрном рынке. Он мог работать и один, но у него точно были связи с похитителями произведений искусств, наёмниками для добычи частей тел на продажу и коллекционерами с эксцентричными вкусами. На всякий случай нужно проверить его на принадлежность к активным криминальным группировкам, которые были замешаны в незаконной торговле искусством. — проворачиваясь к Пойкерту. — Сфотографируй татуировки, прогоним потом через нашу базу, и отправь сразу снимки Янгину, он занимается организованной преступностью в Йорбиане и Республике Минво, может, даст нам какие подсказки. И скажи ему, чтобы в первую очередь проверил Венса Нехаммера и его людей. — Ага. — С вашего позволения, я начну. —встав перед столом, Кейми начал докладывать деловитым тоном профессора, читающего за кадром сопроводительный текст к научно-популярному фильму. — Мужчина, достоверно возраст неизвестен, предположительно тридцать пять лет. Рост метр семьдесят восемь, вес шестьдесят восемь килограмм. На туловище, как вы можете видеть, колото-резаная рана, которая начинается от мечевидного отростка грудины и продолжается вдоль средней линии живота до лона. Входное отверстие раны примерно пять сантиметров, при визуальном осмотре брюшной области обращают на себя внимания повреждения нескольких внутренних органов: желудка, толстого и тонкого кишечника. Прямолинейное направление раневого канала, снизу вверх. Убийца резал его снизу вверх, таким образом. — Кейми взял с подноса скальпель и сделал жест над раной, будто вспарывал живот от лона до грудины. Снова.— Под ногтями жертвы обнаружен его же эпидермис. Убийцу он не царапал. — Ни его отпечатков, ни образца с его ДНК. — пробормотал Розе, поскреб двумя пальцами спинку носа. — На веревке фрагментов кожи тоже нет. — Джутовое волокно отлично сохраняет частички жира. Их частенько обнаруживают при экспертизе насильственной смерти, но в нашем случае их нет. Убийство от начала до конца проделано в перчатках — Убийства без следов не существует. — сказал Розе — то ли себе, то ли всем сразу. — Мы все равно возьмем его. Ты ведь знаешь, что мы возьмем его. — Возьмем. Так или иначе. — Я понял, Кей. Скажи теперь своё мнение. — Убийца знаком с анатомией. Глубина и сила точно рассчитаны. Он не просто пырнул его ножом, а рассек его туловище разделочным методом. Смотрите, какой точный разрез на теле, какая решительная рука… — когда он провёл пальцем по краям раны, в его голосе послышалось восхищение профессионального толка. — Ужас, как аккуратно сделано. — Да уж, это точно. Можно допустить, что наш убийца раньше занимался похожим оформлением трупов? — Да, вполне. Нанесение таких повреждений для него не в новинку. Использовался нож длиной около семнадцати сантиметров и шириной клинка плюс-минус шесть. Лезвие из стали хорошего качества и отлично заточено. — Нож для разделки мяса и разрубки костей. — Именно. — подтвердил Кейми.       Обычный человек даже не подозревает, сколько информации может раскрыть резаная рана судебно-медицинскому эксперту, замечающему множество крупных и мелких деталей. Какова длина и ширина клинка, степень заточки лезвия и острия, ширина обушка и есть ли у него скос. Каждый клинок уникален, он, даже новый, обладает множеством индивидуальных особенностей, сродни отпечаткам пальцев у человека. — У тебя получится определить, что за нож? — Я позвоню Мелсону из БАТО, он эксперт в области холодного оружия, заодно дам посмотреть снимки знакомому мяснику. — Кому-кому? — Пойкерт снял ноги со стула. — Используемое оружие не похоже на прибор для домашнего хозяйства, как и на то, что можно купить в охотничьем магазине. Редко, но мне встречались похожие ранения, однако все они были нанесены куда более небрежно. Преступники выбирают кухонный тесак из-за удобства и размера, а некоторые особо одаренные личности считают жутко романтичными, прости Господи, использовать его, чтобы зарубить кого-нибудь. Наш убийца использовал обвалочный нож для разделки мяса. По ране я могу определить приблизительную длину, ширину и толщину клинка, из какого материала по большей вероятности сделан нож, но чтобы узнать его модель и марку стали, лучше обращаться к экспертам, которые пользуются ими каждый день, то бишь в мясные лавки или на убойные предприятия. Ах да, наш клиент — левша. — Левша? Сколько у нас там по статистике левшей? — Примерно каждый седьмой. — Пятнадцать процентов. — сказал Пойкерт, со звучным щелчком открывая вторую банку газировки. В коллективных обсуждениях Пойкерт учавствовать не любил, и Розе практически всегда принимал на себя роль спикера. Тот не страдал какими-то проблемами с уверенностью в себе или ему было нечего сказать (чаще всего как раз наоборот, заткнуть его было невозможно), а из-за словесных променад, к которым Пойкерт был склонен: пока он доберется до сути дела, мамонты успеют возродиться и снова вымереть. Кейми подозревал, что он страдал СДВГ. — А убийц и того меньше. Леворукость значительно сужает круг поисков. Чёрт, это отличная новость! Что бы мы без тебя делали! — На том свете сочтемся угольками. — ухмыльнулся Кейми. — Я передал информацию здешним следователям и во все отделения Ассоциации в Йорбиане. Абрамс отправил данные в управления федеральной полиции трех соседних штатов. Ребята из криминалистики здорово работают, Амбрамс, каким бы говнюком не был, собрал отличную команду. Но, честно говоря, из-за того, что расследование длится всего два дня я все ещё надеюсь, что они что-то упустили. — Найдите хотя бы отпечаток, обещаю, всем проставлюсь. На Нольте точно ничего нет?        Вздохнув, Кейми помотал головой и развёл руками: — Обклеил дактилоскопическим скотчем с ног до головы от роговицы до прямой кишки. Снял отпечатки со всех, кто снимал Нольте с собора и транспортировал его в морг, даже тех, кто божился, что ничего не трогал. Клянут сейчас меня на чем свет стоит и отмывают свои руки от чернил.       Розе поглядел на Кейми поверх трупа коллекционера. — А нэн-отпечатки? — Ты же знаешь, я проверяю это в первую очередь. Ничего. — пауза. — Я, возможно, зря сейчас скажу это, но здесь нам бы не помешала рука кого-то вроде Ренджи. У него чертовский нюх на следы нэн. — Ладно, хватит о нём. — резко сказал Розе. — Причина смерти Нольте? — Механическая асфиксия. Сдавление каротидного синуса веревкой под тяжестью тела и перелом шейных позвонков. Вскрытие показало точечные кровоизлияния в корне языка, на слизистых оболочках гортани, надгортанника, венозное полнокровие внутренних органов, отек легких. Обширные повреждения указывают на то, что петля была затянута посторонней рукой, так что самоубийство исключается. — Он умер во время падения? — Смерть наступила по крайней мере через несколько минут после разреза. — То есть, Нольте никак не мог умереть до того, как его выкинули из окна.        Кейми покачал головой. — Исключено. Нольте оставался жив по крайней мере пять минут после того, как убийца разрезал ему живот. Анализ крови и гистологический материал это подтверждает. Я осматриваю его тело уже двенадцатый час. — Я не сомневаюсь в твоей компетенции. — Тогда к чему ты клонишь? — Я скажу чуть позже... В каком положении было тело Нольте, когда ему резали живот? Он лежал или его подвесили?       Правое колено Кейми заходило ходуном. Он почесал голень, затем бедро. Взгляд его, направленный на Нольте, был бессмысленным и направленным как-будто бы внутрь его мёртвого тела. — Ранение нанесли в подвешенном состоянии. На это указывают края внешней раны, угол, под которым был сделан разрез и его направление. — Кейми, по-твоему, мог ребёнок совершить убийство? Теоретически.       Кейми какое-то время молчал, глубоко задумавшись. Наконец, он покачал головой: — Вызывает большие сомнения. В моей практике были экспертизы трупов после детских и подростковых преступлений. Несовершеннолетние предпочитают тот способ убийства, который чаще всего видели по телевизору или в интернете: ствол, кирпич, бейсбольная бита, топор, поджог. Если говорить об удушении, то дети чаще всего делают это с помощью веревки, но никогда не вешают жертву — на это требуются изрядные физические усилия, которых у них нет, а если убивают её ножом, то это беспорядочные колотые раны по всему телу. И я не вижу здесь почерка неуправляемой детской жестокости. Здесь абсолютно практическое дело, выполняемое с подчеркнутой бесстрастностью профессионала. Над Нольте поработал взрослый. — А след от руки на шее? Можно определить пол убийцы? — Из-за странгуляционных борозд мне не удалось опознать, чья это рука, мужская или женская. Гематомы просто слились между собой. Но до того, как выбросить его из окна, Нольте душили. Вдавления пальцев расположены в точках наружной сонной артерии и яремной вены. Это ещё одно доказательство, что парень хорошо знает анатомию — большинство людей не в курсе, как правильно расположить пальцы при удушении. Следы от его рук самые ранние. Между ними и раной с повешением прошло где-то минут двадцать. — То есть, сначала парень душил Нольте, потом повесил и затем нанес удар ножом.        Кейми кивнул. — Надо полагать. Основная странгуляционная борозда свежая. — Что значить «свежая»? — Та, которая появилась после смерти. Странгуляционных борозд несколько. Они образовались от воздействия одной петли, но в разные промежутки времени.       Розе согнул колени и наклонился к шее тела жертвы, пригляделся к страшным следам, оставленным убийцей. Отчётливо виднелась лишь одна синюшно-багровая линия, опоясывающая шею обручем, вдавленная в холодную мёртвую трупную кожу с такой силой, что шея Нольте, в особенности после всестороннего изучения Кейми, стала похожа на песочные часы. — Тут только одна борозда. — А вот и нет, мой друг. — малость высокомерно сказал Кейми. — В некоторых случаях странгуляционная борозда при несомненном удавлении петлей отсутствует. Объясняется это тем, что петля была из мягкого материала и недолго пробыла на поверхности шеи. Они невидимы снаружи, но при вскрытии образуют цепочку кровоподтеков в подкожно-жировой клетчатке и слизистой оболочке гортани. Самая крупная борозда, та, что мы видим снаружи — результат повешения, основной причины смерти. Но есть еще как минимум пять. Я взял анализы на серотонин в местах, где веревка повредила кожу. Все они появились примерно друг за другом. — Следы на стуле. — подал голос Пойкерт спустя долгое время отсутствия активности. — Парень поставил Нольте на стул и повесил его... Что? Несколько раз? — Я тоже так думаю. Но каждый раз он не доводил дело до конца. Убийца вешал его, потом ставил ему под ноги стул, чтобы тот «перевел дух». И так раз четыре или пять, пока не всадил нож ему в брюхо.       Розе продолжал смотреть на борозду, на кровоподтёки, разлившиеся под ней воротником, напоминая ошейник. Зачем тебе вешать Нольте прежде чем убить? Нужно слишком много возиться, чтобы кого-то повесить и столько всего продумать: выбрать подходящую высоту, на чем завязать веревку, прикинуть, выдержит ли предмет вес человека, соорудить петлю, потом снимать его ещё надо, чтобы выкинуть из окна… Почему именно так, чёрт возьми? — Тебе хотелось помучать его. — пробормотал Розе, и увидел краем глаза, как Кейми вопросительно глянул на него. — Это ещё не все.       Кейми надел перчатки, погрузил руки в полость тела Нольте и вынул из него желудок. На гладкой серо-розовой поверхности органа с голубоватыми прожилками обескровленных, спавшихся вен был короткий, длиной не более трех сантиметров, дугообразный шов. Кейми взял со стола с инструментами ножницы и пинцет. Оттягивая шовную нить с узлом, он аккуратно перерезал её на всем протяжении, пока в желудке не образовалась дыра. Отложив ножницы, Кейми пинцетом достал из желудка несколько блестящих, лоснящихся на свету кусочков бурого цвета и розовых с желтоватым налетом. — Что это? — Господа, позвольте представить вам образцы внутренних органов. Тут у нас печень, поджелудочная, а это почки, вернее, почечная лоханка. — Кейми последовательно указал пальцем на каждый кусок. — Их следы я также обнаружил в промежутках между зубов и в полости глотки. — Любитель потрохов — дальше что? — Всё не так просто. Все органы — человеческие.       Розе на секунду задержал взгляд на его лице. Потом посмотрел вниз. — Но Йохаим Нольте не каннибал. — нарушил долгое молчание Пойкерт. Помяни его. Кейми помрачнел. Розе посмотрел прямо ему в лицо. — Я провёл генетический анализ, взяв биоптат от каждого органа. В сохранившихся клетках сорок шесть хромосом. Они принадлежали человеку. Иммуногистохимия показала частично сохранившиеся панкреатические ацинусы в препарате поджелудочной говорят о том, что желудочный сок не успел до конца переварить орган. — Кейми сделал паузу прежде, чем подвести к главному. — Он поглотил их минут за пятнадцать-двадцать до смерти. Если вы говорите, что Нольте не канибал… — не закончив фразу. — Вывод напрашивается только один. Ему их скормили.       Пойкерт перестал щелкать ручкой. Тишина. — Твою мать. Господи Иисусе. — произнес Розе, с силой проведя ладонями по лицу. Его пальцы выглядели так, словно на них имелись дополнительные суставы — в тех местах, где они были сломаны и неправильно срослись много лет назад. Глаза Розе беспрестанно двигались, оглядывая все вокруг. — Только этого не хватало… Об этом ещё кто-то знает? — Предыдущий эксперт не обратил внимания. Решил, что это куски… кхм. Куски сырого мяса. — Есть вообще шансы установить, чьи это органы? — Крайне низкие. Можно провести ПЦР-СТР, загрузить в систему и ждать совпадений по ДНК, а они будут, только если всё тело… или хотя бы его останки, были найдены и с них тоже брали анализ. А если нет, то шансы обнаружить, кому принадлежат органы, крайне малы. Все равно что искать по фермам, какой курице принадлежала печенка, которую вы взяли с прилавка, чтобы сделать из неё рождественское рагу. — А потом оказалось, что они лежали в одном и том же супермаркете. — отозвался Пойкерт безо всякой задней мысли.       «В одном и том же супермаркете»… Розе облизнул губы и прокатил в уме эту фразу несколько раз, пока подобно тому как астроном натыкается в телескопе на доселе неизвестное небесное тело, не наткнулся на догадку. — Пойкерт, в усадьбе Нольте в Лиллесанде уже провели обыск? — голос Розе звучал скрипуче. — Сегодня в шесть утра туда поехала оперативная группа с Сандрином и Нунаном. Они ещё там, собирают улики. — Позвони Нунану, скажи, чтобы сделал опись каждого предмета в коллекции Нольте. Пусть оформит ордер на изъятие имущества и отдаст всё что найдет в Отдел криминалистики. Всех кто работает в поместье — в Отдел дознания. Если кто-то начнет ерепениться, пусть намекнет им, что в их интересах потеснее сотрудничать со следствием, иначе возьмем под стражу. — А есть за что? — Найдем за что, проявим фантазию. — Розе, ты можешь объяснить что… — Нольте могли скормить его же предметы коллекции.        В морге протянулись непродолжительное молчание. — Ясно… — пробормотал Кейми после минутного раздумья. — Кажется, я начинаю понимать. — Погодите. Я сейчас все поясню.       После этих слов он взялся за телефон. — Венди, это Розе. — Слушаю, Розе. — Кандин по-прежнему в Берендре? — Да, он в лаборатории Следственного бюро, анализирует улики. — Нужно, чтобы он приехал в Ирвинг. — Для чего? Тебя не устраивает криминалист в Ирвинге? — Устраивает. Но Кандин лучший. Он отыскивал преступников по отпечатку одного пальца.       Розе приблизился к телу, на котором лежало тело. Его разум был выстроен на образном мышлении: то, что он видел и слышал, немедленно выстраивалось в ассоциативные цепочки с образами, хранящимися в памяти. Взгляд его прошелся по краям раны, обнажившей брюшную полость, не заглядывая внутрь. Рана на туловище манила его, как пение сверчка манит к тому его смертельного врага — красноглазую муху.       Розе, который с детства знал о приготовлении мясных полуфабрикатов несколько больше, чем ему хотелось бы знать, сразу же вспомнил: разрез в точности похож на тот, который делают перед нутровкой. Нутровка — извлечение из туши внутренних органов, находящихся в грудной и брюшной полостях. На боенских предприятиях тушу свиньи или крупного рогатого скота подвешивают на крюк, а после обескровливают. Затем идёт снятие шкуры и нутровка. Удаляют внутренние органы вручную при помощи обвалочного ножа, и начинают снизу вверх, сначала с тазовых органов, оставляя почки, а затем кишки, ливер, желудок, печень с желчным пузырем, сердце и легкие.        Он стоял возле стола, глубоко засунув руки в карманы. Он стоял так целых три минуты, с 19:14 до 19:17, обдумывая пришедшую в голову мысль. — Зверь. — сказал Розе тишине, очень спокойно, из-за чего слово прозвучало скорее как таксономия, а не как оскорбление.       Несмотря на то, что помещение морга привыкло к безмолвию, повисшая тишина ощущалась кривой. — Нольте был зверем, охотящимся за людской плотью, как за добычей. Разрез сделан не просто со знанием дела — это чистый разрез перед нутровкой скота во время забоя. Убийца вспорол ему брюхо и вскрыл его, как свинью на убой. Он поставил его на одну ступень с животным. Тут отношение убийцы к своей жертве. Нольте — зверь, а значит будет убит, как зверь. Убийца знал, чем занимается Нольте, и, мягко сказать, не одобрял этого. Он продавал и покупал разные части человеческого тела на чёрном рынке, самые аппетитные куски, зная, у кого на них есть спрос. Однако по каким-то причинам убийца не выпотрошил его. Все внутренние органы остались на месте. — Раз парень просто хотел наказать Нольте, причём тут тогда Гёней Рёдан? — Кейми потер ладонью шею пониже затылка и взглянул Розе в глаза — Притом, что убийца выкинул Нольте из окна в плаще с крестом Святого Петра. Это не театральная манипуляция. Он сделал из него чучело Куроро. Если это не объявление охоты на Труппу Теней или обычная показуха, то Нольте в его образе мог быть посылом или неким сообщением для них. — продолжал свою мысль Розе. — Что он хотел им сказать? — «Я порежу вас также, как этого парня»? — произнес Кейми, усаживаясь на стал. Розе отмахнулся. — И мне так показалось на первый взгляд, но сейчас я уже в этом не уверен. Убийца расправился с Нольте не потому что тот имел связь с Рёданом. Он продемонстрировал личное отношение к жертве, он прикончил его очень красноречиво — скормил человеческие органы, подвесил, как свинью, вспорол ему брюхо. Виден вполне определенный посыл: «Раз ты относишься к людям, как к мясу, то и сам будешь убит, как мясо». Общий мотив прослеживается, конкретная причина — пока нет. Это могут быть и личные счёты, например месть за одну из жертв. Но всё, что следует дальше, после того, как убийца его порезал, выбивается из концепции. Он повесил его, выбросив из окна собора. Демонстрация. Демонстрация — это желание что-то сказать, показать. Если бы он просто хочет убить Рёдан, то не стал бы вывешивать труп Нольте. Возможно, он хочет их смерти, но это не главное.       «Отсутствие очевидных мотивов» — эти газетные клише полицейские детективы, расследующие убийства, повторяли не иначе, как матерясь. — Боже милостивый. — выдохнул Кейми, грузно опустившись на стул. — Я много чего видел за тридцать лет, но вы только вдумайтесь в то, что этот парень натворил. Он заставил его жрать внутренние органы, вешал его несколько раз, следя за тем, чтобы тот душился, но не издох раньше времени, потом взял разделочный нож, вспорол ему брюхо и выбросил из окна.        Розе медленно кивнул.        В отличие от журналистов криминальных хроник, он, как и многие из тех, кто работал в органах правопорядка, не любил давать клички преступникам — те отнимали у них личность. Они охотились не за героями таблоидов, а за существами из плоти и крови, которых время от времени порождает жестокий мир. Но в мыслях для собственного удобства Розе пользовался алиасами, какими-нибудь непритязательными словами, не отвлекающими внимание и отражающим суть их деяний. Убийца, занимавший всё его сознание в данный момент, получил имя Мясник. Имя для убийцы несерьезное и звучит как-то кощунственно, но лично для себя — сойдет. Главное не сболтнуть его при посторонних, чтобы не попало в прессу.       Роза вытащил телефон, нашел в галерее копию записи двух туристов, снимавших площадь Маритогрет с собором Святой Репарты в момент смерти Йохаима Нольте, скаченное вчера с видеохостинга — небольшой, тщательно подрезанный кусок пленки. Оно наверняка уже стало DVD-диском и изучается под придирчивыми взглядами оперативников в следственном отделе, чтобы определить, не попал ли убийца в кадр. Надо будет спросить, нашли ли у других свидетелей записи. Где-то он видел в протоколе комментарии, где же? Розе подошел к портфелю, вытащил материалы дела, долистал до нужного раздела. Пробежавшись по абзацам, его взгляд наткнулся на отзыв эксперта из Отдела волокон, который занимался верёвкой, снятой с шеи Нольте. Совместно с судмедэкспертом, они тщательно просмотрели кадры, как Нольте появляется из окна сбора Святого Репарты на минимальной скорости, и указали один любопытный факт. Убийца использовал средневековый метод повешения, называемым «длинным прыжком», но недостаточно длинным, чтобы им при этом оторвало голову. Веревку для данного способа повешения не варят и не растягивают, так что жертвы некоторое время ещё дергаются в предсмертных конвульсиях.       «Это должно быть в твоем вкусе, а, Мясник?».       Убрав телефон обратно в карман, он ещё раз взял фотографии, прикреплённые к делу. Прежде, чем снять Йохаима Нольте с собора, штатные фотографы, пока полицейские убирали с площади свидетелей, сделали панорамные фотографии фасада собора Святой Репарты. Настолько тщательно исполненные убийства редко бывают преступлением на почве страсти — оно требует планирования и подготовки, каждая деталь убийства продумана со всех сторон. Его выполнила опытная личность, просчитывающая каждый свой шаг.       Розе опустил голову и прикрыл глаза. Он ощутил, как натянулась кожа на голове, как напрягаются руки и просто чуял поработавшее над трупом безумие, как собака — след. Поиск сродни охоте — добившись результата, испытываешь жестокое, дикое удовольствие. Таков уж человек. — Нольте не случайная жертва. Его убийца — человек с извращенным умом, который знаком с ним, знает о нём всё и ненавидел его. Мне нужно позвонить Дитеру. — Я буквально пару часов назад с ним говорил. Он, кстати, передавал тебе привет.       Дитер Райтер был судебным психиатром в частном исследовательском Университете Шефтлана и сотрудничал как с генеральной прокуратурой, так и консультировал сотрудников Ассоциации. Прекрасный профессионал, бывший коллега Кейми, и лучший, на памяти Розе, эксперт в области судебной психиатрии. — Дитер занят сейчас каким-нибудь делом, не знаешь? — Нет, вроде. — Как думаешь, он сможет вырваться на денёк, взглянуть на место преступление и на тело? Хочу послушать, что он скажет и сличил специфику убийства со случаями из его практики с уже известными маньяками. — Маньяками? Ты полагаешь, он серийник? — переспросил Пойкерт. — С таким умелым подходом? Мы имеем дело с опытным и изобретательным в умерщвлении человеком. Это не первое его убийство, и даже не десятое, я более чем уверен. — Стало быть, у вас уже есть портрет предполагаемого убийцы?       Розе открыл глаза. Они обернулись. В дверях морга стоял начальник следственного отдела полиции Абрамс Стайн, грузный, кряжистый мужчина в рубашке без форменного пиджака, больше напоминающий судебного пристава. Щеки его были красными, в отличие от бледного лица, а воздух нагнетал в легкие со свистом, больной сердечной недостаточностью. Из подмышек выглянули темные пятна пота, когда он протягивал руку Пойкерту, чтобы поздороваться. Кейми рядом разглядывал его с чисто клиническим интересом, и наверняка успел поставить ему него минимум пять предварительных диагнозов. Рядом стоял один из криминалистов, Дэниел Блинкен, тощий маленький очкастый человек, который включен в расследование дела. — Добрый вечер, господа. — Добрый вечер, мистер Стайн. — отозвался Розе, не слишком удачно прикрыв раздражение от того, что их отвлекли. — Детективы передали вам материалы дела? — Да, благодарю, мы забрали их, когда шли сюда. — Появились какие-нибудь соображения? Поделитесь с нами? — Да, парочка имеется, но сперва нужно их проверить. Я пригласил из Ассоциации своего криминалиста…        Вскинув голову, Блинкен глянул на него. — В заключении что-то неясно? — Да нет, все понятно… — Какие-то неточности? — Нет. — Может, что-нибудь пропущено?       Произнеся последнее слово, Блинкен поморщился, будто оно имело горький привкус. — Ну что вы, заключение просто блестящее. У меня нет к нему ни одного замечания. Я просто хочу попросить пощупать улики своими руками. — А кто он?       Все криминалисты, подобно охотникам, ужасно суеверны, и обладают некоторым самомнением как и все люди, которые привыкли с утра до вечера строить логические цепочки. — Нарен Кандин.       Услышав имя, Блинкен прямо-таки засиял. Имя, очевидно, было ему знакомо. Впрочем, имя корифея криминологии знали почти все просвещенные специалисты в этой области. — Ах вот оно что! Я недавно читал его великолепную монографию о мимической активности левой половины лица во время допроса и возможность автоматизированного анализа лицевых экспрессий, просто бомба! — Блинкен несколько смущенно засмеялся. — Вы уж извините, невежливо как-то, но я от неё в полном восторге. — Полностью разделяю ваше мнение. Кандин угрохал на неё половину бюджета лаборатории за квартал, но это того стоило. — кивнул Кейми. — Вот и обсудите её с ним. Он будет в Ирвинге завтра ближе к обеду. Введете его в курс дела? — сказал Розе, обращаясь к Блинкену.       Розе хотел поделиться своими догадками с Кандином после того, как тот составит об убийце своё мнение, к тому же надо дать понять Стайну, что у них тут не соревнование, а поимка преступника, и они готовы к сотрудничеству. — Без проблем, следователь.— отозвался Блинкен с куда большим уважением, чем минуту назад. — Кстати, мои ребята дали вам все, что вы просили? — Да, всё в порядке, спасибо им большое. — Мы тут попытались воссоздать его фигуру и походку по следам на крови, и смогли определить только приблизительный рост. Как-то пару лет назад мы брали одного грабителя с атаксией Фридрейха, имея только особенность походки. А сейчас вообще никакой зацепки.        Кейми краем глаза заметил, как Пойкерт, глядя на скрипящего зубами Стайна, ухмыльнулся. — Паскаль, когда закончите, я бы хотел с вами кое-что обсудить. Найдете для меня минуту? — Конечно, Абрамс.        Начальник полицейского управления натянул на себя улыбку и вышел из морга. — Старый чёрт. Всё утро донимал меня, сколько мы ещё будем торчать в Ирвинге. — Пока не раскроем дело, пусть даже не надеется, что мы покинем его епархию. — сухо сказал Розе, вытаскивая из коробки материалы. После визита Абрамса на душе у него было муторно.       В лаборатории запищал прибор. Кейми стянул перчатки, бросил в корзину для отходов с желтым целлофановым пакетом. — Знаешь Розе, я как та старая гончая, чувствую, что мы взяли след. Запах еще очень легкий, но уже есть, а? Как ты думаешь?

***

       Полицейское управление сняло им два номера в гостинице в двух кварталах от площади Маритогрет. В номере, выдержанном в зеленых тонах, пахло смягчителем для белья и средством для выведения моли, а хрустящие выстиранные простыни царапали кожу.       Розе был уверен, что уснет, едва растянется на кровати. В самолёте из N в Эрдингер он подремал всего часа два, а до этого провёл почти двое суток без сна, но подстёгнутый работой разум лишил его мозг желанного отдыха — оставшуюся часть ночи он провёл, устремив глаза в стену. В какой-то момент, чтобы убить время с пользой, он принялся разыгрывать на плесневело-зеленой штукатурке постановки, инсценируя преступление. Покусывая уголок пододеяльника, Розе поворачивал место преступление то так, то эдак, расставляя в нем персонажей согласно своим догадкам, воссоздавая ход событий.       Теперь, зная результаты вскрытий и первой экспертизы, он начал понимать последовательность действий преступника.        Розе не стал зацикливаться на вопросах, на которых не мог найти ответ — как Мясник и Нольте оказались на площади. Пока рано. Подсказку он получит, когда эксперты проанализируют данные с камер наблюдения.       Отмотаем немного вперед. Твоя встреча с жертвой состоялась. Вы зашли в собор и поднялись наверх вдвоём. Ты не стал бы тащить мертвое тело на горбу по винтовой лестнице из ста ступеней, а на теле Нольте ни следов сопротивления, ни связывания нет. Значит, Нольте следовал за тобой добровольно. Поднявшись наверх, ты запер дверь. К тому времени ты уже был в перчатках, ведь следов жира и отпечатков твоих пальцев на ручке не обнаружили... В мансарде хранился старый жертвенник, амвон, стул, деревянная скульптура Святой Терезы и несколько коробок парафиновых свечей. Ты взял все орудия убийства с собой, и вёл туда Нольте целенаправленно. А что было потом? Наверное, прежде, чем связать петлю, ты предложил Нольте съесть «угощение». Ты взял внутренности из его коллекции или же, если ты схватил его не в поместье, то Нольте забрал их с собой по твоему приказу. Что дальше? После «трапезы» прошло от пятнадцати до двадцати минут до того, как ты повесил Нольте на стене собора. Ты соорудил петлю и сказал ему встать на стул. Следов борьбы на теле нет. Повесить человека, находящегося в здравом уме и трезвой памяти, без нанесения ему каких-либо других повреждений едва ли возможно. Никто не станет молча смиренно ждать, пока его повесят. Если же Нольте по какой-то причине находился в момент повешения в бессознательном состоянии, то это неминуемо бы выявили при исследовании трупа и сделали соответствующие выводы. Неужели он боялся тебя до такой степени, что страх заставлял его тебе подчиняться? Или он смирился с тем, что ты его прикончишь? Глотая органы, он уже знал, что не жилец. Страх или смирение? Почему же он тебя так боялся? Он что-то знал о тебе? Вы были знакомы?       Ну конечно же. Вы были знакомы, иначе бы ты не испытывал к нему такой дикой ненависти. Эта ненависть ощущалась практически также, как и твоё безумие. За всем этим определенно скрывается какая-то история.       Так. Так, так. Так!       Отбросив одеяло, Розе зажег ночник, поднялся с постели, прошлепал босыми ногами до мини-бара и плеснул в стакан виски на два пальца. Он сонно огляделся: окошки и балки, шкафы и скат потолка, а за окном — он стоял, чесал голову — мост через канал реки светился ленточкой, отражается арками от темной воды. Накинув на себя толстовку, он взял папку с материалами дела, прихватил пару бутылочек из бара и вышел на балкон.       Ночное небо озаряли огни города. Все соборы и церкви Ирвинга светились в предвкушении Светлой Субботы. Сев на плетеный стул, Розе поставил виски на стол, положил рядом папку и какое-то время смотрел на открывшуюся панораму города. Дул прохладный ветер, но ему лучше удавалось думать о кровавых подробностях на свежем воздухе, чем в закрытых пространствах.       У Мясника не было пола. Это оставалось проблемой. За исключением Нольте, на месте преступления нашли четыре следа — два женских, один мужской и детский. Детский. Ребёнок. Мужские и женские следы. Мама и папа? Что делала на мансарде семья? Услышали крики? Бросились на помощь? Нет, подозревая опасность, на мансарду пошёл бы только мужчина, оставив женщину с ребёнком внизу. Но если предположить, что семья, то на основании предположения выходила вот какая арифметика: если вычесть семью и Йохаима Нольте из списка гостей мансарды, то остается женщина.       Девяносто два процента мужчин и восемь процентов женщин совершают убийство. Маловероятно, что это женщина, но вся криминальная статистика свидетельствует — самые жестокие и изощренные преступления на счету женщин, а это преступление определенно попадает в разряд жестоких. Женщинам, исходя из склада психических особенностей, не свойственно патологическое желание совершать насилие, — убивать именно для получения удовольствия, болезненного свойства снимать таким образом внутреннее напряжение, да и для преступления требовалась изрядная физическая сила и умелость, что говорит в пользу мужчины.       «Сними напряжение». Розе сделал большой глоток виски, поставил на стол, затем открыл папку, вытряхнул оттуда снимки: с мансарды собора Святой Репарты, с повешенным мертвецом на стене, и тем же мертвецом, но уже на секционном столе, с широко раскрытыми глазами и изрезанной плотью.       Мансардная крыша имеет ломаную форму с шестью закрепленными конец в конец горизонтальными деревянными балками под потолком. Изначально следователи полагали, что убийца разрезал Нольте живот, а затем выкинул из окна. Узел веревки был закреплен на балке металлического колосника под окном — во время падения её выбило под тяжестью веса Нольте. Дощатый пол же, как и стены, были окроплёны таким количеством крови, что казалось поразительным, как команда криминалистов вообще сумела снять с него отпечатки.       «Если Мясник вешал Нольте перед тем, как убить, то на одной из балок обнаружатся частички джутового волокна. Надо сказать об этом Кандину».       Образ в голове наложился на фотографию, и Розе пришло в голову, что Мяснику, который привел Нольте на церковную мансарду, понравилось глядеть, как он корчится в петле. Но, видно, мертвый Нольте нравился ему ещё больше.       «Он — зверь, зверь, зверь» — раздался чей-то ровный голос. Почудилось…       Ты разрезал брюхо Нольте, как свинье, а перед этим скормил ему человеческие органы и вешал его. Зачем ты это делал? Зачем его вешал? Не могу понять причины. Нольте провисел в петле почти двадцать минут, но не мог же ты просто сидеть и наблюдать… Вы разговаривали? О чём ты его спрашивал? О том, откуда у него фетиш на мёртвую плоть? Ты считал его ущербным извращенцем, поэтому поступил с ним также, как он с источниками своих поганых пристрастий? Шквала страстей в убийстве нет, но тебе было надо, чтобы он орал от боли, чтобы мучался, как те люди, части тел которых пошли к нему в коллекцию или были проданы тем, кому нравится держать в своем доме подобные мерзости, а орган с хором внизу послужил замечательным шумоподавлением. Ты видел, как ему больно, тебе было кайфово от того, что он корчился в петле, ты упивался его страданиями.       Когда задача человека состоит в том, чтобы найти преступника, необходимо развивать эмпатию к его жертве. Многие из детективов и следователей, которых он знал, относились к жертве, как к предмету, забывая о её личности — набор улик, которые нужно собрать. Как только та выполняла свои функции, они сразу же старались о ней забыть, и чаще всего избегали даже называть ее по имени. Но то, что со стороны выглядит как чёрствость и отстраненность, и часто неверно понимается как равнодушие ко всему и вся, на самом деле является сознательно избранным средством оградить себя от боли. Как правило, это люди мягкие и чувствительные. Как правило, эти люди не спят годами по ночам, вспоминая всех жертв, и уходят со службы первыми.       Чтобы сохранить себе здравый рассудок, сон и способность работать эффективно, Розе всегда старался сочувствовать жертвам, но не позволять их драмам слишком разыгрываться в театре его собственного разума. Следовало быть в этом отношении очень осторожным, не давать им лишней воли, чтобы сохранять баланс между отождествлением и анализом. Его истерзанный за годы уродствами человеческих деяний, их немыслимой жестокостью и беспощадностью разум повидал немалое количество представителей homo sapiens. И он знал, что порой мир порождает редкой породы существа — в человеческом обличье, — единственное наслаждение которых состоит в том, что предстало перед его глазами на секционном столе в городе Ирвинг, штат Толан. Эти люди, если их позволено назвать людьми, имели вполне чётко поставленные цели, даже если со стороны казалось, что всё их существование сводилось к тому, чтобы получать наслаждения.       Однако впервые за всё время карьеры Розе столкнулся с тем, что и жертва, и убийца были этой редкой породой существ.        Йохаим Нольте — бесчеловечный коллекционер, считающий себя тонким ценителем искусства, который искал и собирал произведения, трогающие его черную душу, и чаще всего ими служила чья-то мёртвая плоть.       Мясник — искушенный убийца, знаток анатомии и разделки мяса, категорически не приемлющий мрачных вкусов коллекционера, а потому решивший наказать его, поставив на место своих жертв.       Ну, и кто же из них достоин большего сочувствия, а?       Цыкнув, Розе бросил фотографии на стол. Жертва есть жертва, какой бы она ни была. Положив ноги на плетеный стул, он сделал глоток виски и приложил прохладный стакан ко лбу — подтаявшие кубики льда звякнули об запотевшее стекло, и звук срезонировал об лобную кость, отправляя вибрации, будто удар в гонг.       Ты не оставил нам ни одной зацепки. На теле жертвы не осталось твоих следов. Ты разделал Нольте столь точно и искусно, что даже Кейми отдал тебе должное. Сколько же ты набивал руку, чтобы сделать такой разрез? Ты осторожен, ты не боишься, что попадешься. Должно быть, у тебя чудовищное самообладание. Ты позаботился о том, чтобы убийство прошло по плану и всё устроил для того, чтобы насладиться им. Ба, и как ты его устроил! Столько всего… столько деталей! Настоящее шоу! Преступление с целым сценарием.       Жертв. А как Нольте убивал своих жертв?       По Йохаиму Нольте у них не было почти никаких данных, как и на всех жителей Метеора. Поддельные документы, оформленные на несуществующих людей, вся собственность принадлежала подставным лицам. Они были невидимы и неуловимы. Если бы по счастливому стечению обстоятельств у них в базе не появились отпечатки Нольте, а снимки членов Гёней Рёдан не попали к ним в руки после бойни в Йоркшине, полиция бы просто посчитала Нольте за бродягу и скинула в могилу по истечению надлежащего законом срока как невостребованное тело. Им повезло, чертовски повезло, что всё сложилось именно так, и упускать шанс нельзя.        Однако о его деятельности информации у них едва ли больше, чем о его личности. В теневом мире, особенно в той его области, где совершались сделки по украденным бесценным шедеврам из музеев и галерей всего мира, его имя знавали не понаслышке, особенно коллекционеры всяких гнусностей и отвратительных тайн, но подловить его ни одной правоохранительной инстанции ни разу не удалось. Причина, по которой у него получалось каждый раз ускользать от бдительных глаз Отдела по борьбе с хищениями культурных ценностей в том, как функционирует чёрный рынок искусств. Любители, неопытные воры, которые совершили кражу, поддавшись порыву, не знают, как такие вещи продавать или прятать, и быстро попадаются. Опытные же арт-дилеры, такие как Нольте, замечательно осведомлены о том, что знаменитейших художников, вроде Вермеера и Микеланджело, просто так не продашь. Картина может десятилетиями кочеввть из рук в руки в качестве залога за более ходовой товар, оружие или наркотики, пока тихо не осядет в коллекции какого-нибудь толстосума, потерянная для мира на веки вечные. Девяносто процентов похищенных произведений находится либо по анонимной наводке, которого арт-копы ждут, как звонка с небес, либо путем внедрения в преступные группировки «шпика». Уитману таким образом удалось найти и вернуть множество пропавших произведений искусства, включая работы Караваджо и Родена, но поплатился он за это пожизненной колостомой, когда Венс Нехаммер, босс криминального клана Юстингер из Иль-де-Конте, выстрелил ему в живот.        А вот с человеческими органами, которые Нольте хранил у себя дома, дело обстоит совершенно иначе. У них есть то, чего нет у картин и скульптур — ДНК, которая позволит установить личность жертв. Преимущественную часть источников «материала» прикончил скорее всего не он, а наемники, но какую-то часть Нольте сам уложил в гроб спать вечным сном.       А если Мясник мог знать одну из его жертв? Или не одну?       Первая ниточка, соединяющая его с убийцей, принесла с собой сосущее беспокойство и возбуждение. В этот момент Розе понял, что сегодня ему не уснуть.       «Да уж, стоит потрясти дерево посильнее, и яблоки так и сыплются» — подумал он.       Нольте был некроманом, это ясно, и специфика работы Мясника прямо указывала на то, что он наказывает его отвратительные вкусы. Хм-м-м… А испытывал ли Нольте сексуальное влечение к мертвым? Соитие с неживым человеком или мертвыми тканями, наблюдение за ними, достижения удовольствия от этого и эмоциональной разрядки…       Кейми Маурер поднял трубку после третьего звонка. Ему часто звонили по ночам, поэтому лишних вопросов он не задавал. — На теле Нольте нет следов насилия? — Розе, ты, на хрен, прикалываешься? — послышался в трубке сиплый голос разбуженного Кейми. — Я имею ввиду, сексуального. В особенности посмертного. — А-а, ты про это… Не, нет никаких признаков, и над трупом тоже не надругались. Я говорил, что между ранением в живот и смертью прошло не больше двух минут. Вряд ли преступник сумел бы за такое короткое время изнасиловать Нольте, а смерть наступила практически в полёте из окна. Так что возможность сексуального вмешательства исключается. — Не некрофил. — пробормотал Розе. — Что-что? — Нет, ничего. Извини, что разбудил. Спокойной ночи.       «Значит, случаи с некрофилией можно исключить».       Положив телефон на стол, Розе смотрел на брезжущий вдалеке рассвет и испытывал острое желание как можно скорее поговорить с Дитером.

***

      В паре улиц от гостиницы они с Пойкертом нашли круглосуточный дайнер и зашли внутрь. Интерьер закусочной ничем не отличался от тысяч подобных, разбросанных по всей стране: кафе, бар и обеденный зал с диванчиками из кожзама красного цвета. Половина столиков была занята изможденными рабочими и кучками студентов-тусовщиков. Из музыкального автомата бодро поигрывала джазовая мелодия, полусонные официанты разносили в кофе по столикам. Бармен распаковывал за стойкой коробки с бейглами и маффинами. На потолке друг за другом висели меловые доски с бодрыми надписями: «Два клубничных милкшейка по цене одного с 12:00 по 16:00», «Попробуйте бургер дня Тако-бургер», «Зуппа Инглезе и Банановый сплит снова в меню».       Розе и Пойкер заняли кабинку в конце зала. Прямо за ними сидела компания прямиком с вечеринки: потный пацан в азиатском пиджаке с воротником-стойкой, потрепанная девица с рыжими перьями в чёрных волосах и ещё один парень выкрашенный в пепельный блонд с растекшейся подводкой на глазах.        К ним подошла официантка, тоненькая и стройная в желточной форме с белым передничком. — Доброй ночи, что будете заказывать? — Доброй, нам бы столько кофе, сколько вы можете предложить, порцию вишневого пирога и… тебе что? — Жареную картошку. — Угу, — пометочка в блокноте. — Хотите взбитые сливки на пирог? — Лучше мороженое. — Кофе, вишневый пирог с мороженым и бургер с картошкой фри — всё верно, сэр? — Да, благодарю. А здесь можно курить? — Курите на здоровье. Кофе сейчас принесу, блюда ожидайте по готовности. Приятного отдыха. — Тебе не кажется странным, что она сказала «курите на здоровье»? — спросил Пойкерт, когда официантка отошла. — Что она имела ввиду? «Губите здоровье сколько влезет?». — Откуда мне знать, что она имела ввиду. — пробормотал Розе, ёрзая на месте и щупая себя по карманам в поисках сигарет. — Здесь можно курить, и это всё, что я хотел услышать. — У меня на родине люди воспринимают курение чисто как удовольствие. Нет, я серьезно тебе говорю. В Валендаме на каждой улице есть сигарные клубы, курительные салоны, там люди знают, что такое качественный табак, а про эти ваши сигаретки с ментолом никто слыхом не слыхивал. По-моему, йорбианцы видят в курении возможность настоять на своем праве умереть от рака. — Да, полностью согласен, а теперь не мешай мне на нём настаивать.       За столиком у самой двери ругались мужчина и женщина, очевидно муж и жена. Повышенные тона, гримасы гнева. Розе кожей почувствовал исходящие от них волны злобы и раздражения.       Через пару минут официантка принесла чашки и разлила по ним горячий чёрный кофе, а Пойкерт притащил с раздачи сахар и молочник. Они положили бумаги и папку с делом на стол. Розе поморщился, наблюдая за тем, как Пойкерт друг за другом высыпает в чашку пять пакетиков сахара. — Как ты пьешь эту бурду? Не боишься, что у тебя будет диабет? — Я недавно проходил медкомиссию, у меня идеальные анализы. — отозвался Пойкерт с бесовской улыбочкой, отхлебнув сиропно-сладкий кофе. — Ты спал? — Глаз не сомкнул. — Я тоже. — Ломал голову всю ночь? — Ага. Никак не могу ни за что зацепиться. Не хватает информации. Вернее, информации навалом, просто я в ней пока никак не разберусь. — Розе потянулся за молочником. — Так, значит, план такой. После того, как осмотрим собор, поговорим со свидетелями. Священником, проводивший литургию, прихожанами и очевидцами. Их адреса и контакты мне передали. — Мы что, будем ходить по домам, как коммивояжеры? — Я люблю разговаривать со свидетелями в неформальной обстановке. Дом — их территория, знакомое, безопасное место. У себя дома все люди чувствуют себя раскрепощеннее. — Что-то с Курапикой Курута это не прокатило. — Да, он крепкий орешек. — Зачем ты вообще пошёл с ним на сделку? Мы могли скрутить его и привести к «штопорам». — сказал Пойкерт, имея ввиду дознавателей. Кличка, которой как-то поделился вслух один сотрудник, распространился по всей Ассоциации подобно холере. — У нас были на это все полномочия. Отправили бы заяву на него за недонесение по преступлению и препятствование следствию по делу преступников ранга A в Комиссию. Тогда он бы не смог прикрыться второй поправкой о запрете на уголовное преследование и привлечение хантеров к ответственности. Ему бы временно приостановили действие лицензии, и мы бы закинули его в Отдел дознания — да хоть в тюрягу, пока парень бы не выложил все про Гёней Рёдан. Ты реально мог это сделать. — Я знаю такие вещи, у меня ведь как-никак диплом юриста. — Я видел, как ты заклеивал им дырку в обоях на потолке в своем кабинете. — Я воспользовался тем, что было под рукой и не жалко. Во-первых, у нас пока нет убедительных оснований полагать, что Гёней Рёдан имеет отношение к расследованию. — Но твоя чуйка говорит, что имеет.       Розе поймал взгляд у своего отражения на поверхности кофе. Блики подвесной лампы над их головами мерцали над его лицом, как нимб. — Моя чуйка… Я скажу тебе, что мы имеем на данный момент. Раз — Йохаим Нольте один из выходцев Метеора, что сближает его с Рёданом. Два — плащ с крестом Святого Петра, как у Куроро, самый жирный наш аргумент в пользу связи убийства с Гёней Рёдан, три — информация Курапики Курута. На этом всё. Трясина. Наши догадки стоят на трясине. Нам нужна под ногами твердая почва. Реальные доказательства. Поэтому я не хочу сейчас зацикливаться на Рёдане, а поймать Мясника. От него-то мы и получим все ответы. — Как-как ты там его назвал? — Мясник. — Мясник. Неплохое погоняло и главное, отражает суть.       Пойкерт порылся в своем рюкзаке и достал баллончик с ингалятором. Встряхнув его, он поднес мундштук ко рту, сделал два вдоха и бросил обратно. — Сезонное обострение. — с почти виноватой улыбкой произнес, когда наткнулся на взгляд Розе. — Короче, я тут всю ночь сидел в сети. Какие теории только не строят! На сайтах, где выложены видео с площади и тематических форумах с обсуждениями, многие сошлись во мнении, что это дело рук последователей Церкви Сатаны или какой-нибудь другой антихристианской организации. Якобы убийство это акт высмеивания христиан анархистами-сатанистами. Время подходящее — аккурат в канун Пасхи —чтобы церковь Сатаны выразила своё недовольство популярностью христианства вот такой вот показательной демонстрацией. Но судя по всему, никто из тех самозванцев, кто приписывает себе убийство, понятие не имеет о деталях, которые Кейми обнаружил на вскрытии, и личности убитого у всех разные. Один даже написал, что Нольте — примас Святого, блин, Престола.        Они посмотрели друг на друга и разразились смехом.       «А вот полиции будет не до смеха» — пришло ему в голову. Во время любого громкого дела полиция обычно притягивает самых разных маньяков, которые звонят по поводу и без. На протяжении всего расследования и даже после него там постоянно раздаются звонки от самозванцев, а также уфологов, графологов, сайентологов, конспирологов и попросту параноиков. — Да уж, занимательная теория. — Я сохранил скрины с различных форумов… — Не забудь их распечатать. — Слушаюсь, босс. — Пойкерт отсалютовал двумя пальцами от воображаемого козырька, и протянул ему телефон.— Вот, полюбуйся.        Розе посмотрел на экран. На снимке плохого качества была запечатлена протестантская церковь из деревянного массива. На входных дверях намалёвано красной краской существо с головой льва и пятью ногами козы, окружающими его тело. — Церковь Святого Матфея в Мелвисе, принадлежащая пятидесятникам. — Что это на двери? — Буер, демон «Гоетии», главный символ сатанинской организации под названием «Аввадон». А это. — перелистнув. — Баптисткий Собор Соломона в Йоркшине.        На стене проповедного зала рядом с мозаичным витражом с изображением Святой Троицы кто-то нарисовал пифагорейский пентакль с козлом или бараном, окаймленный кольцом. Личность, нарисовавшая пентаграмму, не обладала художественным талантом и рога вышли похожими на кольца. А с верхней хоры, прямо над алтарем, свисал манекен с напяленным на него лилово-бордовым плащом с меховым воротником. Крест Святого Петра на спине был таким белым, будто его покрасили замазкой. — Творчество на стене — Сигил Бафомета, официальный символ Церкви Сатаны. Висящий с балкона приятель в представлении, думаю, не нуждается. — прикончив кофе, Пойкерт сделал знак официантке. — Я нашел ещё два похожих случая осквернения богопристанища — третий в Линдене, четвёртый в Бойсе. В каждом из них были сигилы демонов. — А что вписано в кольце вокруг пентаграммы? — Имя «Левиафан». — Кто это? — Библейское чудовище из Ветхого завета. Морской змей с десятью головами, которого создал Бог. Является аналогом древнегреческого символа змея, кусающего себя за хвост, Уробороса, которого почитает Церковь Сатаны. — Вот же психи. — Благодаря убийству окультисты и сатанисты полезли из всех щелей, но многие из них отрицают причастность своей Церкви к убийству. Мол, вопреки всеобщему мнению, убийство живого существа в сатанизме не приветствуется. Последователи светлой стороны вне себя от негодования. Один епископ дал интервью местной газете, где сокрушался, что тот, чьих рук убийство, унизил и опозорил церковь, оскорбил верующих в канун священного праздника, и за такое кощунство должен быть наказан. — Только не говори, что он пожелал ему гореть в аду. — Нет, но как мне кажется, тот просто не сказал этого вслух.       Пойкерт обратил внимание, что дым от сигареты Розе нервирует парочку, в благоговейном молчании поглощавшую пищу в соседней кабинке, и мешает нормальному процессу пищеварения. Их раздражение висело в воздухе, смешиваясь с дымом. — Потом кто-то наконец-то углядел перевернутый крест Святого Петра на плаще Нольте и раструбил об этом по всему интернету. Сразу же везде посыпались библейские гипотезы, что ещё больше укрепило связь убийства со слугами Дьявола.       Розе не мог не уловить скептичные интонации в голосе Пойкерта. — А ты что думаешь? — Да бред это всё сивой кобылы. — промычал Пойкерт, ковыряя ногтем между зубами. — Крест Святого Петра трактуют, как сатанинскую символику, называя Крестом Антихриста, обратным распятием, сатанинским крестом, но ни фига он не знак сатанизма. — Что ты имеешь ввиду? — Обычный крест олицетворяет святую Троицу — вершина и концы горизонтальной перекладины, а нижний конец его типа означает царство Сатаны. Якобы переворачивая крест, мы извращаем божьи идеи, воспеваем власть Дьявола и ставим подземное царство выше, чем божье. Бредятина, богатого на параноидальные выдумки стада господнего. Согласно сюжету книги, с которой носятся христиане всего мира, то апостола Павла, на минуточку одного из ближайших учеников Христа и основателя католической церкви, римляне распяли на перевернутом кресте по его желанию, потому что тот считал себя недостойным умереть смертью Иисуса. Господь был распят стоя для того, чтобы смотреть на землю и на грешников, которых Он спасает, а ученику подобает смотреть на Небо — туда, куда он стремится. В общем, такая же фигня, как со свастикой. Так что креста Святого Петра не хула на Господа, а что-то вроде… знака, что человек не заслуживает быть наравне с Господом. Ещё, касательно повешенного Нольте. Какой-то пользователь на одном форуме обмолвился: ба, это ж сам Иуда! — Иуда? — Предатель Иисуса. — Причём тут он? — Чувак, ты не знаешь, как умер Иуда? — Ты католик, а не я. Я не обязан знать сюжет всех ваших настольных книг, так что просвети меня.        Пойкерт открыл рюкзак и положил на стол Библию. Из среза торчало несколько закладок. — Ты что, купил Библию? — Не-а. Я стырил её из гостиничного номера. — У себя в номере я Библию не находил. — заметил Розе. — Она лежит в нижней полке прикроватного столика. Я искал пульт от телевизора, и наткнулся на неё. — Зачем они кладут туда Библию? — Судя по тому, как разрядили город к Пасхе, христианская вера здесь популярна.        Открыв Библию на Евангелие от Матфея, Пойкерт процитировал вслух: — «Бросив тридцать сребряников в храме, Иуда ушел на поле горшечника и удавился, и когда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его». — Хм. И что? — А то, что убийство Нольте произошло в Страстной четверг, в день предательства Иуды. Ты не находишь это совпадение занимательным? — Хочешь сказать, убийца изобразил из повешения Нольте самоубийство Иуды? — Погоди, погоди… А, нашел.       Пойкерт пролистал книгу и подтолкнул по столу ему.        «Как глина у горшечника в руке его, и все судьбы её в его произволе, так люди — в руке Сотворившего их, и Он воздает им по суду Своему». — Вписывается в твою теорию о наказании, а? — Ты намекаешь, что наш парень истолковал библейскую цитату про Иуду буквально? — Розе стащил с его тарелки картошку. — Наверное, нет, мне просто показались все эти библейские мотивы интересными. Не будь канун Пасхи, их бы, возможно, и не было, но согласись — что-то в этом есть. — Не вижу связи между Нольте и Иудой. Если верить Библии, Иуда Искариот был предателем, так? Нольте кого-то предал и за это поплатился, а само убийство — попытка вызвать ассоциации с отдельными постулатами? И логика хромает. Согласно цитате, Иуда должен удавиться сам. — Да, но повешение, «расселось чрево его, выпали внутренности его» — даже скептик вроде тебя должен увидеть в этом кое-какую символику. — Хорошо, допустим, она есть, и мы будем истолковывать смысл действий, опираясь на Библию. Тогда как трактовать увлечение Нольте мёртвой плотью как предательство против воли божьей?       Пойкерт ухмыльнулся и забрал у него Библию. — Я знал, что ты так скажешь. Отлистав до Ветхого Завета, он нашел Книгу Чисел, главу девятнадцатую, и вернул ему.        «Всякий, прикоснувшийся к мертвому телу какого-либо человека умершего и не очистивший себя, осквернит жилище Господа, да истребится человек из среды народа». — Чёрт…       Официантка подошла к столику, подлила им в чашки кофе и принесла пирог. Пойкерт протянул руку через стол и стрельнул у него сигаретку. — Я вот думаю — а не рано ли мы обрадовались и Рёдан тут не причём? — Ты забыл про плащ с Петровским крестом. — Не забыл. Известна не только библейская трактовка креста. Это архаичный символ, который существовал до времен христианской эпопеи. В Средневековье крест считался не только символом веры, но и рыцарского меча, то бишь готовность идти в бой, защищать родные земли и всё такое, то есть… — …то есть уничтожать своего врага ради высшей цели. — Перевернутый крест может символизировать служение Богу в… Как бы выразиться, нестандартной его форме. Возвращаясь к рыцарям, поднятый меч — инициация действия, соединение земных деяний с небесными при активном участии человека, а убийство вполне себе активное участие. — То есть, мы столкнулись с человеком, который ходит с Библией под мышкой и спланировал убийство с упором на христианский первоисточник? Но что тогда по деталям убийства? Мясник заколол его, как мясную тушу, я ни с чем не спутаю этот разрез. — Бро, в Библии ведь не написано, как конкретно истребить человека, дотронувшемуся до мертвой плоти. Тут наш парень мог подключить фантазию. — Грёбанное дерьмо. — смачно выругался Розе. — Ещё какое.       Он давно завел манеру браниться, прежде чем взяться за что-нибудь: что-то вроде современного варианта былого обычая свистеть в темноте. — И что, всё впустую? Мы притащились сюда из-за парня, толкующего Библию как ему вздумается?       Розе промолчал, прикрыв рот кулаком, уперев его в основание носа, и обвел взглядом дайнер. За тот час, что они провели в обсуждении, посетителей в дайнере стало поменьше: заняты были только три кабинки и парочка мест у барной стойки. Тусовщики отдыхали на диванчиках перед ними. Стол их был заставлен стаканами с молочными коктейлями, газировкой и тарелками с омлетом. Аппетитный запах поджаренных до золотистой корочки тостов и бекона доносился до их мест. Парень в азиатском пиджаке, рассказывая что-то сидящей перед ним девушке, взял с общей тарелки куриное крылышко, блестящее от кисло-сладкого соуса, и вонзил в него зубы. Рядом с ним сидел блондин, которому на вид ещё было рановато шляться по ночам по клубам. Они гоготали и болтали, и глядя на них, Розе почувствовал себя старым. Вероятно, из-за того, что приближался рубеж пятого десятка — в следующем месяце ему исполнится сорок.       Слово «крест» не переставало звучать в ушах у Розе, как стук капель, падающих из подтекающего крана. Связь между фактом сходства с библейской смертью Иуды и наряда с крестом Святого Петра отсутствовала. Святой Петр умер намного позже Иуды. Он испытывал чувство, которое обычно возникало у него перед тем, как рождалась идея. Но идея так и не приходила.       «Плащ Куроро Люцифера. Ты нацепил на Нольте его плащ».       Блондин вывернулся из своей косухи, перекинул её за собой на спинку. Розе заметил, как блеснуло серебристое в вороте майки, качнулась, выглядывая из-под ворота, когда пацан наклонился над столом. — Эй, ты куда почесал? — позвал его Пойкерт, когда он вышел из кабинки.       Молодежь не сразу заметила, как он подошел к их кабинке. — Добрый вечер, молодые люди. Прошу прощения за беспокойство, но у меня есть к вам вопрос.        Болтовня резко оборвалась. Девица с перьями в волосах громко икнула и притихла. — У нас приватная беседа. Канай отсюда, — процедил блондин. Лица у всех приобрели настороженность, граничащую с враждебностью. Розе задумчиво оглядел его жилистые руки, обезображенные татуировками, лейкопластырь на сгибе локтя, несколько рубцов на плече, полученных в драках или в отсидке по малолетству. — Ты что, глухой? — повторил парень. — Я сказал: канай, пока цел.       Розе расстегнул пиджак и показал удостоверение, закрыв пальцами имя с фамилией. — Ёлки! Вы из Ассоциации Хантеров?! — Реально?! — А можно с вами сфоткаться? — Нет. — Розе кивнул ему на шею, где висело на кожаном шнурке перевернутое распятие. — Зачем ты повесил на шею крест Святого Петра?        Растерявшись, блондин на него уставился. — Э-э, в смысле? Почему я его надел? — Да.        Тот переглянулся с друзьями, будто ответить должны были они. Парень с зелеными лохмами пялился на Розе во все глаза. — Я не поклонник Сатаны, ничё такого. Просто крест из серебра круто смотрится. А так он мне от бабки достался. — Понятно… — А вы приехали, чтоб убийство того чувака на площади Маритогрет расследовать, да?       Не ответив, краем глаза он заметил, как мобильный телефон, который девица держала под столом, исподтишка приподняла его на уровень камеры. Ловким движением он выхватил у неё телефон. — Попробуешь снять меня на камеру, барышня, я твой телефон в кока-коле утоплю, усекла?       Та кивнула с кислым лицом, и Розе вернул ей сотовый. Он вернулся в кабинку и плюхнулся на диванчик. — Ну и что это было? — с любопытством спросил Пойкерт; он всё слышал. — Забойный разрез на Нольте намекает на сравнение со скотом. А на что намекает интерпретация самоубийства Иуды?       Пойкерт долго молчал. — Чтобы найти убийц, нам нужно обобщить уже имеющиеся факты и попытаться отыскать новые. В первую очередь необходимо выяснить, действительно ли эта библейская тарабарщина относится к Гёней Рёдан. Почему Куроро Люцифер носит на плаще крест Святого Петра? — Не знаю, у него спроси. — Обязательно спрошу. — язвительно отозвался Розе, беря ещё одну сигарету. — Давай серьезно. Куроро носит на своей спине христианский символ. Что если… Можно озвучить одну мысль? — Вперед.        Розе посмотрел на часы. Стрелка приближалась к шестичасовой отметке. — Ты знаком с сюжетом Библии лучше меня. Имеются ли в их организации… среди их членов отсылки на ещё какие-то символы христианства?       Официантка поставила на стол пирог, щедро сдобренный шапкой взбитых сливок. Подрумяненная корочка снизу была толщиной с палец. Глазурь вишневой начинки между тестовой «решеткой» аппетитно переливалась, как на снимке в кулинарном журнале. Пойкерт взялся за вилку, но есть не спешил. — Двенадцать. Пока Курапика Курута не убил Увогина, в Гёней Рёдан было двенадцать членов.       Розе чуть не поперхнулся от досады и выругался про себя. Пойкерт опередил его по части сообразительности. — Сакральное число. Двенадцать апостолов. — только что, потянувшись за ручкой, он понял, что забыл блокнот и записал «12» на салфетке. — А название? — «Гёней Рёдан» — «Труппа Теней». — Пойкерт озадаченно умолк, надолго. — Ума не приложу. Да поможет нам великий интернет?       Розе кивнул и достал телефон, но поиск не дал никакого урожая. Решив начать с самого примитивного метода поиска, они сформулировали запрос на тему [труппа теней] + [толкование]. Первые ссылки принадлежали официальным сайтам, которые были посвящены статьям о самой организации, о том куда обращаться, если пользователь владеет полезной информацией о Гёней Рёдан. Другие предлагали варианты семантики слова «труппа», но по религиозной теме не было ни одного результата. Затем они искали в электронной Библии оба слова через функцию «поиск», но нашли только «тени» в Книге Царств: «И сказал Езекия: легко тени подвинуться вперёд на десять ступеней», Книге Иова: «Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя» и еще в тринадцати разных местах. Розе расставил закладки, но уже на четвертой цитате понял, что они занимаются ерундой и только зря теряют время. — Это бессмысленно. Нам все эти цитаты ничего не дадут, если мы не знаем, для чего их ищем.       Розе достал из портфеля список свидетелей, который ему передали в управлении. — Что ты делаешь? — Ищу контакты священника. Хочу поговорить с ним первым. Узнаю, что он думает обо этой пародии на самоубийство Иуды. — По-моему, наш убийца клиент Кандина, а не святого отца. — Просветительская работа не помешает. Вдруг мы упустили ещё какие-то отсылки на Библию. — вскинув голову, он спросил. — А что-нибудь про пауков там есть?       В той же Книге Иова нашлась подходящая цитата:        «Поднимается ли тростник без влаги? Растёт ли камыш без воды? Ещё он в свежести своей и не срезан, а прежде всякой травы засыхает. Таковы пути всех, забывающих Бога, и надежда лицемера погибнет; упование его подсечено, и уверенность его — дом паука. Обопрётся о дом свой и не устоит; ухватится за него и не удержится». — «Дом паука». — облизнув пересохшие губы, Розе постучал ручкой по столу. — Уверенность его — дом паука. Если обратиться к силлогизму, то дом пауков это паутина, тонкая, легко рвущаяся… Когда тот, кто забыл Бога, будет падать, то попытается опереться на дом паука, но не устоит… Такое впечатление, что здесь говорится о том, кто носит благочестивую маску верующего, но на самом деле грешен. Лицемеры самоуверенны, верят в себя больше, чем в Бога, не считаются с его волей и поступают, как хотят. Осквернение святого. «Упование подсечено» — наказание за лицемерие и гордыню. В целом цитату можно трактовать таким образом: «Тот, кто принимает вид добродетельного и порядочного человека, а ведет себя совершенно противоположным образом, отринул истинное добро и забыл Бога». — Получается, Гёней Рёдан у нас паук, который плетет паутину для наказания фарисеев… Что-то не могу я уловить связь с их преступлениями. Прямо противоположный смысл какой-то. — Куроро Люцифер явно неравнодушен к христианской религии. — задумчиво пробормотал Розе, потирая плохо выбритую челюсть. Мысль поразила его как молния. — Я думаю, наш парень, как и мы, это просек. Мясник выкинул Нольте из окна, чтобы все его увидели. Все. — Получается… — Иуда не Нольте. Иуда — Куроро Люцифер. — Если убийство действительно является посылом, каким образом, черт возьми, Гёней Рёдан его увидят? — Есть только два ответа, — произнес Розе.        Пойкерт кивнул. — Либо они видели убийство на видео в сети, либо в это время они были где-то здесь.        Сзади послышался скрип кожи и шуршание — парочка засобиралась уходить. — Подождем результаты экспертизы камер наблюдения. Оперативники собрали видеозаписи почти с сорока камер, а самих плёнок больше двухсот. А в сети их следы мы всё равно их не найдем. Мадлина со своими пытались после бойни в Йоркшине. Нельзя забывать, что они из Метеора.       «Некроман, Иуда, забой зверей, Гёней Рёдан… Страшно представить, что же ещё подкинет нам расследование этого дела». — Розе, а ты не веришь в Бога? — Я надеюсь, что Бога нет, и после смерти люди получат нечто лучшее, чем рай. Только вдумайся, что предлагает людям библейская загробная жизнь — стать рабами на небесах, чтобы их вечно заставляли целовать Божью задницу. А Библия это сочинительство вообще вне моего понимания — удивительная смесь милосердия и кровопролития. — Вера она не про это, дружище. Оно про то, как бороться с искушением, чтобы стать лучше. — с видом просветоенного отозвался Пойкерт. — Угу, избави нас от Лукавого. — мрачно буркнул Розе. — У тебя уже есть портрет убийцы? — Это мужчина или женщина, левша, физически сильный. Всё планирует. Работает в перчатках, следов не оставляет. Умеет завязывать эшафотный узел. Знает анатомию или, по-крайней мере, методику разделки туш. Вероятно, серийник — то, что мы видели в морге говорит о том, что имеется опыт в убийстве. Знаком с жертвой, знает о её пристрастиях. Это утверждения общего характера, основанные на фактуре совершенного преступления. Вряд ли мы имеем дело с бывшим пациентом психбольницы или кем-то, кто привлекался за убийства с особой жестокостью. Скорее всего, он вообще не проходит по нашей картотеке. Исходя из навыков работы с телом, я бы искал среди тех, кто работал на убойных предприятиях, сотрудников медицинских организаций, в особенности хирургов и работников моргов, от санитаров до врачей. Также я не думаю, что он религиозный фантик и совершил убийство на почве страсти к Богу или в принципе глубоко религиозен. Возможно, у него религиозное воспитание и в детстве посещал церковь. Если вплести в общую картину Рёдан, то я бы сказал, что в этой пародии на повешение Иуды и скрывается мотив. Лидер Гёней Рёдан либо верующий, либо имеет собственную религиозную идеологию. Его организация обладает множеством отсылок к христианству — крест Святого Петра, двенадцать членов организации, паук, Люцифер. — Розе замолчал так надолго, что даже Пойкерт начал терять терпение. — Ты прав, все из них имеют противоположный посыл и как-будто отрицают веру. Только вот… — Что? — Почему мы ни разу не обращали на это внимание? — Всё объясняется очень просто — никому бы не пришло в голову рассматривать Гёней Рёдан с точки зрения Библии. В это просто невозможно поверить.       Розе смял окурок в пепельнице, глотнул остывший кофе. — Да нет, в принципе, это не так уж невероятно... — Нунан обещал прислать опись и записи с камер со всей округи Лиллесанда к девяти часам. — Записи с камер посмотрим в первую очередь.       «Нужно подключить больше людей. Нужно немедленно начать поиск свидетелей похищения там, где он жил. Такой метод доставляет всем массу хлопот, но зато дело будет двигаться быстро».       К ним подошла официантка с огромной тарелкой жареной картошки. — Что будем делать с Ренджи?       Розе откинулся на спинку дивана, снял очки, сжал пальцами уголки глаз и посмотрел в окно на спешащих куда-то пешеходов. Из него вырвался долгий-долгий вздох, являющийся выражением многих эмоций сразу, но в большей степени — измотанности. — Честно? Без понятия. Вообще. Абсолютно.       Пойкерт удивился. Розе был способным, опытным служакой, отличавшимся хладнокровным, рассудительным умом и умением подмечать детали, и когда на Ренджи завели дело, ему представился случай проявить все свои таланты. Но он, как и весь Отдел, как специальная оперативная группа для поимки Ренджи в Международной полиции и НББ, увязли в застойном болоте. — Я задам сейчас тупой вопрос, но как ему удается от нас ускользать? Я просто не понимаю... — У него, по всей видимости, очень хорошее удостоверение личности, — отозвался Розе. — И он, скорее всего, имеет хотя бы одно — а может быть, и больше — запасное удостоверение. В этом отношении он осторожен, глупых промахов не сделает. Он умеет изменять свою внешность, умеет скрываться. Денег у него полно, хватит, чтобы спрятаться на веки вечные. Ренджи получал бешеные суммы в качестве наёмника, и здорово их припрятал. Налоговая инспекция так и не смогла их отыскать. Так что на грабеже его не поймаешь, проблем с деньгами и местом, где прятаться, у него не будет. Он может и вовсе не объявится. — Надо продумать, как выманить его на свет. Теперь, когда его лицо во всех газетах, а лицензия аннулирована, сделать это куда проще. — Проблема в самом Ренджи. Он знает, как работает система. Мы сейчас занимаемся тем, чем занимался этот парень добрых двадцать лет — ищем подонка, чтобы засунуть его в похоронный катафалк. Полевого опыта у него побольше чем у нас, он знает, как скрываться, чтобы даже его костей никто не нашел. Его просто так не выманишь. — Получается, мы сядем на зад и будем ждать, когда он снова кого-то грохнет.       Розе скривился, фраза ему не понравилась, но, к сожалению, возразить ему было нечем. Пойкерт прав — по факту, они все ждали, когда он высунется на поверхность и совершит новое убийство. «Старая история — недостаёт свежих трупов» — как сказал Липпо, которого тоже подключили к делу.       Если Ренджи совершит убийство, то дела обстояли так. Первыми порку получат таможенники и служба береговой охраны — за то, что впустили его в страну. Местные судебные власти — там, где будет совершено преступление, — затребуют всю информацию, касающуюся Ренджи, и все усилия Ассоциации будут сосредоточены в местном отделении. Потом, когда он совершит новое убийство — уже в новом месте, — все сразу переместятся туда. Они будут играть в догонялки, пока не поймают его за шкирку. Его дело в Ассоциации будет оставаться открытым всегда до того момента, как его поймают, либо пока его кто-нибудь не прикончит, но второго исхода никто не хотел, потому что всем нужно было увидеть, как на его голову опуститься карающая длань.       Липо был прав. Сейчас они действительно все сидели и ждали, когда Ренджи совершит новое преступление, потому что ниточки от той резни, которую он устроил в каньоне Серенгети, никуда не вели.        Розе вытащил из портфеля папку с делом охотника, которую знал наизусть до последней запятой, и положил перед собой меморандум из генеральной прокуратуры Республики Рокарио с запросом, какие именно обвинения они реально могут предъявить Ренджи, если его поймают на их территории. Он пытался прочесть скверную распечатку, сделанную на матричном принтере. Судя по качеству копий, подумал Розе, они, должно быть, делались печной сажей. Хотя Ренджи был объявлен в международный розыск, насколько им было известно, он не нарушил ни одного закона Республики, и теоретически мог там находится в относительной безопасности.       То, что Ренджи лишили статуса хантера, значительно облегчило задачу — с тех пор, как его лицензию аннулировали, ему можно предъявлять любое обвинение, но в случае с Рокарио, они выдадут его им только в том случае, если он совершит преступление на их земле. Их власти могут пойти на сотрудничество в одном-единственном случае — если инкриминируемое преступление считается преступлением также и в Республике и если оно было совершено на их территории. Например, в Республике нет закона, карающего за уклонение от уплаты налогов. Если они получат от властей другого государства запрос по делу такого рода, они не пойдут на сотрудничество с ними. Убийство более двух лиц считается преступлением в Республике, но оно не было совершено на их земле. В крайнем случае, его посадят в тюрьму на столько лет, сколько предполагают законы Рокарио, и на этом всё. К тому же, у Ренджи есть возможность пойти на соглашение с их властями и заключить сделку. Все понимали, что это произойдет только в том случае, если он окажется в безвыходном положении, и не выдаст себя до последнего. Федерация Очима, на чей территории произошел инцидент, могла бы затребовать экстрадицию Ренджи в случае его поимки властями Республики, но, во-первых, у них с теми не было двухсторонних соглашений о выдаче преступников, а во-вторых, Федерация Очима была одной из венценосных стран, сидящих в Альянсе.        Ассоциация не была столь всесильна, какими окружила себя мифами, и не имела полномочий напрямую вмешиваться в государственные дела. Выдача преступников — право государства, но не его обязанность. И вмешивался политический фактор. Страны Союза Митен, в которые входила и Республика Рокарио, имели, мягко говоря, очень натянутые отношения с «Большой Пятеркой». До объявления независимости пятьдесят лет назад, страны, входящих в Альянс «Большой Пятерки», на протяжении многих веков эксплуатировали Союз Митен для добычи нефти, газа и золота, выпотрошив их земли всухую и доведя государства до финансового кризиса, экономического коллапса и нищеты. А так как все знают, что Ассоциация подчиняется напрямую «Большой Пятерке», Союз может поступить из чистой вредности. Альянс, конечно, попробует взять их за яйца, но реально им никто ничего не сделает.       «И как же поведет себя Какин, если Ренджи объявится там» — угрюмо про себя подумал Розе. Какин и «Большая Пятерка» так ненавидят друг друга и скалят клыки, что они бы скорее предоставили Ренджи политическое убежище, тем самым плюнув в лицо Альянсу, чем пошли бы на соглашение о его выдачи Ассоциации Хантеров.        В общем и целом всё это означает, что если Ренджи скрывается в странах, которым Альянс, играя в свои геополитические игры, когда-то подгадил, а подгадил он очень многим, то шансы поймать его стремительно катятся к нулю. Оставалось лишь тихо уповать на то, что Ренджи не придет к тем же выводам, что и они, но на тугодумие хантера надежды было мало.       «Уже не хантера» — поправил себя Розе.       Когда же Ренджи поймают, то перед смертной казнью его ждёт допрос с пристрастием, какого ещё не видали и не слышали подвалы Ассоциации. Никто не оглянется на то, что он был хантером, скорее наоборот — именно из-за бывшего статуса хантера никто не будет с ним церемониться. Его преступление наложило собой тень на Ассоциацию, из-за которой председателя, Бинса и Совет ждёт череда разбирательств и гражданских исков. Им придется сделать всё возможное, чтобы оправдаться перед родственниками убитых и обществом. Розе всё еще порой слышал в ушах нечеловеческие крики гравасийского рецедивиста Ордина Кони, который обвинялся в похищениях несовершеннолетних на заказ для создания армии и детской проституции. Два года назад во время пыток дознаватели накачивали его гептилом, чтобы выяснить, имена заказчиков, и через несколько часов вышли оттуда со списком в кармане, вытирая полотенцем с рук кровь с таким видом, словно только что сытно пообедали. На основании всего, что Розе знал о Ренджи, он догадывался, что тот крепкий орешек, но еще никто не покидал коридоров Отдела дознания нерасколотым. Беспокоились только об одном — как бы его во время допроса не превратили в овоща, потому что Международный суд и казнь будут публичными и нужно было, чтобы Ренджи был в своем уме.       Суд! Этот парень — гребанное исчадие ада. После процедуры дознания ему следует вкатить дозу смертельного яда сразу, без вопросов, и выстроилась бы целая очередь желающих нажать на поршень. Когда он умрет, ему нужно вонзить в сердце нож и похоронить, а затем через пару дней откопать, чтобы забить еще один нож, просто убедиться, что он издох.       Розе вытащил из кармана салфетку и протер очки. Надо поумерить пыл и вернуться к холодному расчёту. Чёрный Протокол подписан. Всё уже оговорено и решено. Осталось только поймать его, и Закон опустит на его шею топор.       Даже будь у них на руках вся информация о работе Ренджи на «Большую Пятерку» и докажи они, что он когда-то совершил убийство на территории Республики, обвинить его в том, что он нарушил закон, всё равно нельзя — в то время его статус хантера был действующим, что автоматически освобождало его от уголовной ответственности. Они могли работать только с тем, что имели сейчас.       С ними «Большая Пятерка» наотрез отказывалась сотрудничать — просто кинули им в лицо постановление о задержании. «Валандайтесь как хотите, но найдите этого человека, иначе вам крышка», таков был примерный посыл. Но в конце-концов, после уговоров и лебезений, Бинсу удалось заставить их прислать секретные материалы нескольких дел. Изучив полученные рапорты вдоль и поперёк, ни они, ни Мизайстом не нашли в них ничего полезного. Ему как-то пришла в голову алчная мыслишка попросить Пойкерта залезть в компьютерный архив Совета V5 и запустить в него вирус — он знал, что тот не оставил бы за собой никаких следов, только если бы квалифицированный эксперт по безопасности сканировал жесткий диск в тот самый момент, когда он вторгался в компьютер — и сделал бы это, будь Ренджи его личным интересом, но Ассоциация не сможет использовать улики из этих дел в расследовании, добытые подобным путём, а если попробуют, то V5 быстро догадается, откуда дует ветер. Меньшее, что они получат — отстранение от расследования, а большее — обвинение в диссидентстве и похищении государственной собственности. Политики готовы пожертвовать безопасностью людей, но не раскрывать никаких своих секретов, и все плевать хотели, что подонок лишил жизней сотни людей.       Розе вдруг поймал себя на том, что понимает агрессию и злобное упрямство Курапики Курута по отношению к Ассоциации.       Они с Пойкертом переглянулись, и тот понимающе поднял брови, догадываясь, о чём Розе сейчас думает. Они работали вместе пять лет и никогда не обсуждали — если, конечно, можно было без этого обойтись — проблемы бюрократических взаимоотношений между Ассоциацией и Мировым правительством. Они вели себя как бойцы-спецназы — у них не было времени на теорию, каждый концентрировал все внимание на объекте, который они должны взять на прицел.        Розе отвернулся, но Пойкерт продолжал на него глядеть. Глаза у напарника были безжизненными, словно у рыбы на рынке к концу дня. Такой взгляд у него становился, когда они возились с делом слишком долго, и катались по нему, как по ленте Мёбиуса, без единого проблеска на какой-нибудь выход. Отчаяние наступало со всех сторон, как чума. Сделав полный круг, они снова вернулись к точке отправления: — С появления Ренджи подули метаболические ветры. Хантера приговорили к смертной казни, Совет Ассоциации и Мировое правительство обсуждает возможность поправок в правилах и привилегиях для хантеров. Скоро нам всем непоздоровиться. А теперь ещё и муравьи-химеры.       Пойкерт начал говорить что-то о муравьях, но Розе его не слушал. Мысленно он был в другом месте, за тысячу километров от города Ирвинг, штат Толан, на острове Бая-Маре.       В соседнем дворе пожилой садовник яростно разбрасывал навоз прямо на траву и цветы. Розе миновал живую изгородь из жимолости, воздух вокруг неё был таким сладким на вкус, что ему казалось, что он ощущает его на губах. Над жимолостью порхали овсянки. Ворота были закрыты, но калитка не заперта. Он отворил ее и пошёл по лестнице наверх, к входной двери, и позвонил в звонок. Тот отозвался внутри дома мелодичным «динг-донг». Отойдя на шаг, он прислушался. Тишина. Отсчитав десять секунд, Розе позвонил ещё раз, удерживая палец на звонке немного дольше. Убрал его и подождал. В тишине Розе услышал, как из глубины дома играет музыка. Чертыхаясь, он спустился вниз, зашел за дом сбоку и нашел ещё одну лестницу. Поднявший, ему в глаза бросился краешек бассейна, частично скрытый за апельсиновыми деревьями.       В лицо подул свежий солоноватый бриз, и ему открылся ошеломительный вид на постапокалиптическое закатное небо, окрашенное в красные и оранжевые цвета.       Охотница за сокровищами лежала под пляжным зонтиком на лежаке. На стройной подтянутой фигуре было надето тёмно-красное бикини с хомутиком. Загорелые руки и ноги отливали золотисто-каштановым цветом. Со времени последней встречи её лицо стало полнее и румянее — жизнь на берегу океана была ей к лицу. На столике возле лежака стоял «Дайкири» с подтаявшим льдом, мобильный и пепельница с самокруткой. На соседнем лежаке возлегал красивый, словно греческий бог, смуглый, атлетически сложенный мужчина лет тридцати.       Увидев его, Шиго подняла солнечные очки на лоб. Её длинные вьющиеся волосы были небрежно собраны в пучок, съехавший на сторону. Она глядела на него оценивающе, сощурив один глаз и напоминая снайпера, примеривающегося к цели — в офисном костюме из синтетики на жарище возле бассейна, Розе выглядел без сомнения нелепо. — Кто к нам пожаловал! Сам следователь Розе Паскаль! — сказала она с насмешливой улыбкой, от которой на ее щеках образовались ямочки. — Тебя разве не учили стучать прежде, чем вламываться в чужой дом? — Я стучал. — А я не слышала. — Прекрасно. Мне надо с тобой поговорить. — Выглядишь как доходяга. Много работенки в последнее время?       Отношения между ними не сложились с самого знакомства, и сейчас между ними так и проскакивала колючая враждебность, но Розе по опыту знал, что та иной раз ничуть не хуже, а то и лучше взаимной симпатии.       Приятель охотницы на соседнем лежаке смерил его полупрезрительным взглядом. — Шиго, pand o’le yarben? — Bere. Se’l me iterb farellle. Жду тебя внутри.       Уходя, Розе услышал, как ему в спину донесся смех: звонкий, богатый выразительными модуляциями и слегка неестественный. Этот смех натолкнул на догадку, что охотница за сокровищами с утра прилично набралась «Дайкири».       Он зашел в дом через внутренний двор, огляделся по сторонам. Дизайн помещений был современным, в так называемом стиле «хай-тек» — строгая геометрия, лаконичный и функциональный интерьер, хромированная сталь, мрамор, стекло и газобетон. Розе он не понравился. — Чего это ты раскомандовался у меня в доме?       Шиго стояла, привалившись к дверному косяку с ухмылкой, накинув на себя для приличия лишь полупрозрачное алое парео, сквозь которое проглядывались соблазнительные очертания стройных бедер, призывая глаза пуститься в свободное плавание.       Охотница прошествовала на кухню и остановилась возле винного шкафа, открыла дверцу и застыла, с сосредоточенным видом рассматривая содержимое. Её развернутые плечи, прямая спина и вся поза вызывали ощущение уверенной в себе жизненной силы. Шиго достала бутылку «Дом Периньон». — Слышал когда-нибудь историю о том, как изобрели шампанское? — Нет, Шиго, не слышал. — отозвался Розе, кладя на стол портативный диктофон, но включать не спешил. — Сейчас расскажу. — Мне не… — Жил да был в Старом мире монах-бенедиктинец, которого звали Пьер Периньон. Вот эта бутылочка, между прочим, названа в его честь. — Шиго потрясла бутылкой, после чего поставила её на столешницу, выдвинула полку в тумбе, взяла штопор, посмотрела на него и положила обратно — по всей видимости, бутылки с вином она открывала почаще, чем с шампанским. — Он заведовал виноградниками при своём монастыре и отлично разбирался в вине. Говорят, он по вкусу мог угадать не только сорт винограда и виноградник, но и лозу, на которой он растёт. Как-то раз Периньон сидел у себя в винном погребе, и у него в руках чуть не взорвалась бутылка перебродившего вина. Когда монах выпил напиток, он сказал: «Идите быстрее, я пробую звезды!»... Ты вот ни разу не задавался вопросом, почему вино делали именно монахи? — Нет, Шиго, не задавался. Послушай… — Я хочу сказать, разве пьянство не является грехом? — продолжая игнорировать, вопросила охотница. — Эти монахи, когда вино делали, зуб даю, накатывали по рюмашке-другой. А как иначе проверить, не перебродило ли оно? Вдруг кислятину сделают, а им за это король голову отрубит. Хотя с другой стороны, вино ведь символ крови Христа. Евхаристическое чудо! А моя кровь превращается только в яд.       Розе промолчал, не желая отвечать на этот бред. Шиго откупорила шампанское, плеснула в пузатый бокал и отхлебнула щедрую порцию. — Я на днях тут подумала — а не купить ли мне винодельню, делать вино? Лафит, например, или мерло. Я обожаю лафит. Где-нибудь в регионе Батор или Реналья, где потеплее. У меня будет своё шато с винодельческим хозяйством, займусь делом. Что скажешь?       Розе начал потихоньку злиться. — Может, ты, наконец, сядешь? У меня к тебе есть вопросы и время только на них. — По поводу? — Не прикидывайся дурой. Ты знаешь, зачем я к тебе пришел. — А-а, Ренджи. — саркастически бросила она с нарочито широкой фальшивой улыбкой. — Ну давайте, задавайте свои вопросы, следователь Паскаль, правая рука Мизайстома, неутомимый охотник за преступниками. Только выбери пристрастия понежнее, сам понимаешь, я женщина, а мы создания хрупкие.       «Следователь» из её уст прозвучало с уничижительной насмешкой.       Шиго прошла мимо статуи Венеры, мазнув пальчиками по мраморному бедру, развалилась на диване и похлопала по месту рядом с собой, мурлыкнув: — Садись, дорогой, я не кусаюсь.        Розе предпочёл бы постоять, но всё-таки принял решение уступить и сесть. Он не хотел, чтобы их встреча превратилась в противоборство.       Когда он сел, полные кораллово-розовые губы довольно изогнулись. Розе подумал, что вряд ли ей симпатичен — Шиго заигрывала со всеми подряд, от Бинса до офисных стажеров. Вообще, сложно сказать, когда ей кто-то нравился, а когда она флиртовала из чистой привычки. Морау вечно твердил, что Шиго заблуждается насчет того, что все мужчины от неё без ума. Может оно и так, конечно, но в Ассоциации Розе не знал никого, кто втайне бы не глотал по горячей охотнице слюни, мечтая пригласить её на свидание. Боже мой, да он воочию видел, как даже старик Нетеро с ней кокетничает!       Шиго взяла со столика тоненькую сигаретку: живая, подвижная, так и стреляющая глазками; сигарету к губам она подносила преувеличенно изящным жестом. — Когда ты последний раз виделась с Ренджи? — Дай-ка вспомнить — лет десять тому назад? Около того, примерно. Мы праздновали вторую звезду Морау. В бар ходили. — Кто с вами был? — Морау, Паку, Нов и Асано. Кстати, ты уже допрашивал Морау? — Вчера встречался с ним в Берендре. — В Берендре? Даже так… А он не говорил, что тоже туда приехал. Вот же скрытный жук! — Он говорил о сделке Паристона и Ренджи. Ты что-нибудь знаешь о ней? — Не-а, первый раз слышу. Не знала, что у них были особые отношения. И на каких условиях? — Ренджи приводит ему одного человека в обмен на связи с теми, кто обладает информацией о теракте, который произошел у него на родине. — А-а, да, помню что-то такое. У него там сестра младшая с детьми погибли. Но эти террористы в Гароне вроде все на нарах сидят, и Ренджи к их заключению не приложил руку, нет? — Он исчез с радаров примерно в то же время, когда их посадили, и появился спустя девять лет в Серенгети, за десять километров от Касане, а что было между этими двумя событиями никто не знает. Белое пятно. — Все тогда решили, что он отдал концы. — пожала плечами охотница. — Но он не умер, а исчез. Осенью, девять лет назад, Ренджи перестал давать о себе. Все способы контакта с ним оборвались.       Морау и Нов искали его больше двух лет — безрезультатно. Всё выглядело так, словно он вообще исчез с лица земли. Согласно действующим правилам, для признания смерти пропавшего без вести хантера должно пройти пять лет. Официально никто не признал Ренджи погибшим, но его поиски прекратились уже на третий год. — Ренджи не пытался с тобой связаться?       С приподнятыми бровями, лицо охотницы выразило удивление. — С чего бы ему ко мне в дверь колотиться? — Ты его друг. Возможно, он захотел попросить тебя о помощи.       Шиго громко расхохоталась. Её речь и жесты были грубовато-преувеличенными, как у всех в подпитии. — Ренджи-то? О помощи? Он скорее удавиться, чем попросит помощи! Тинкер, закрой пасть! — рявкнула пушистому пёсику, бегающему вокруг дивана с визгливым тявканьем. Шиго склонила голову на плечо и посмотрела на него с непонятным выражением. Глаза её сверкали чуть ли не призывно. — Мы вечером в казино на материк едем, хочешь с нами? Что скажешь? Присоединяйся! — Шиго, отнестись к делу серьезно. — Я сама серьезность. Ну его, в жопу этого Ренджи. Хочешь искупаться? У меня тут есть джакузи с подогревом. — Нет, Шиго, я не хочу. Вернёмся к делу.       Подперев ладонью голову, Шиго повернулась к нему с легкой скучной улыбкой. — Давай вернемся. Серьезно, Розе. Ренджи приползёт ко мне, только если будет в полном отчаянии, когда у него не останется другого выбора. Иначе говоря, когда почувствует ваше дыхание у себя на холке.        Шиго прихлопнула себя за затылок, задев пучок. Шпилька упала на пол, кучерявые темные волосы с вишневым отливом рассыпались по загорелой коже плеч, заструились по груди. Пьяные люди вызывают отторжение и зачастую кажутся уродливыми, но Шиго была красива даже нализавшись в дрова. — Впрочем, должна признаться — мне кажется, если бы его всё-таки загнали в угол, я всё бы сделала, чтобы за него вступиться... Ренджи глубоко несчастный человек, Розе. Он такой ущербный, одинокий и жалкий, что даже мне хочется ему помочь. Как-то раз я его спросила, зачем он живёт. И знаешь, что он мне ответил? Он не знает! Не знает, зачем живёт, ты представляешь? Людей на тот свет отправляет, а сам даже не знает, зачем он это делает. Это уж, как по мне, самое дно. До чего у него была херовая жизнь, раз он докатился до такого. Хотя, если подумать, ничего хорошего в ней и правда не было. Семья померла, женщина, которую он любил, померла, единственный ученик и то помер. Славный был пацан. Получил звезду, а через год его сожрали какие-то твари. — Шиго привалилась в неловкой позе к спинке дивана, подогнув под себя одну ногу. — Я б на его месте тоже, наверное, понятие не имела, зачем живу. Ты не принесешь мне воды?       В кухне он взял бутылку воды из холодильника, нашел стакан и вернулся в гостиную. — Здесь офигенная вода. — задумчиво поделилась Шиго после того, как приложилась к бутылке, проигнорировав стакан. — По-настоящему хорошая. Я хочу сказать, ожидаешь, что это будет какое-нибудь дерьмо, поскольку здесь остров и так далее, а на деле она гораздо лучше, чем козлиная моча с химическим привкусом, что льется из крана в городе.  — Шиго, расскажи всё, что ты знаешь. — О ком? — спросила она недоуменно. — О Ренджи.       Наступила продолжительная пауза. Она бессмысленно смотрела на него. Казалось, мысли выпархивают одна за другой из её глаз. — А мне что за радость будет с этого? — Осознание того, что ты сохранишь жизни многим людям. — Ха! Найди обменник, где мне поменяют его на наличные. — бросила она саркастически. — Не веди себя, как продажная сволочь.        Шиго вперила в него нетвердый, но явственно злобный взгляд. Затем она потянулась к бутылке и плесканула в бокал шампанского. Рука у неё не держала бутылку прямо, и часть алкоголя разлилась возле бокала, но Шиго и внимания не обратила. — Забавно! Я двадцать лет говорю ту же самую фразу и что-то не помню ни одного случая, когда бы кто-то палец о палец ударил, чтобы помочь мне. — Речь идёт не о твоих хотелках, а о том, что человек убил шестьдесят охотников. Что если он захочет перерезать всю Ассоциацию?       До неё дошло, что её дуракаваляние не выведет его из себя, и подключила тяжелую артиллерию: — Кстати, как там Лиза? Спящая красавица ещё не проснулась?       Розе едва подавил порыв встать и уйти. Но личные чувства никак не должны отражаться на работе, а добиться от Шиго ответов была его работа. — У неё всё отлично. — Да? А разве твоя жена не кукует много лет в дурке? Она тебя ещё узнаёт?        Даже сквозь алкогольный кумар Шиго заметила, как закаменело лицо Розе. — Тебе, наверное, одиноко без неё, вот я и предложила тебе развеяться. — Разумеется, ты действовала из самых благих побуждений. А ты неплохо загорела, Шиго.       Охотница сморщила лоб. — Дом у тебя огромный, да к тому же ещё и на острове. Когда ты его купила? — Годика два назад. Тоже хочешь прикупить себе недвижимость? — Я сюда двумя самолетами добирался от материка. Двенадцать часов провел в полёте, но когда ехал из аэропорта и смотрел на все эти виды… Райское местечко. С удовольствием бы провёл тут отпуск, если бы он у меня был, чтобы сбежать ото всех проблем. Чем ты здесь занимаешься? Бухаешь целыми днями и жалеешь себя, а когда надоедает, то ходишь в казино, где выбираешь, с кем переспать на этот раз?       Шиго скосила на него взгляд. Некоторым людям приходится прямо-таки выжимать из себя ярость, чтобы выглядеть жесткими, подумала охотница, следя за движениями губ Розе. — Ай. Обидно, между прочим!       Между ними повисло молчание. — Так уж и быть, я подброшу тебе косточку.        «Да неужели?» — проскочило в мыслях без особой надежды. — Ренджи скрывается, потому что не хочет, чтобы его поймали. — Ты меня прямо огорошила. Я и предположить ничего подобного не мог. Прости, но до таких очевидностей я и своим умом способен додуматься. — А ты пробовал понять, почему он это делает?       Розе развернулся на стуле, подцепил пальцами утреннюю газету, смочил слюной палец, пролистал пару страниц до специального приложения. — Вот почему. — и развернул к бордовым глазам охотницы обширную статью с заголовком «ТЮРЬМА ИЛИ СМЕРТНАЯ КАЗНЬ?». — Жёстко они с ним, а? — протянула Шиф, забрав у него газету, и принялась лениво пролистывать страницы. — И саму Ассоциацию порядочно грязью облили, будто только и ждали удобного случая. А теперь ещё и информация о том, что двое хантеров пропали в НЗЖ просочилась в таблоиды, когда попёрла вся эта история с муравьями-химерами.       Он уже был знаком с её содержимым. Статья отличалась чересполосицей и языковой шероховатостью, но произвела нужный эффект. — Смотри какие фотки подходящие выбрали. — Шиго ткнула пальцем на ту, где вдова одного из хантеров нависла над гробом, голова склонилась, как у Мадонны. Это был единственный снимок, который попал в прессу с похоронной церемонии. Фотограф получил гонорар в сто тысяч дзени за снимок, быстренько оформил на него авторские права и продал другим изданиям. — Заметил, как они этот снимок с ней почти в каждой статье о Ренджи печатают? Кстати, вы уже решили, куда его кинете — за решетку в Беракдар или через Чёрный протокол прямиком на плаху?       Розе ничуть не удивился тому, что Шиго была в курсе Чёрного протокола. Шиго не только поголовно знала всех в Ассоциации, но и обладала той же крысиной жилкой, что и Паристон, собирая сплетни на каждом углу. Все циркулирующие по Ассоциации слухи проходили через этих двоих, как дерьмо через гуся. — Не твоего ума дело, королева пьянок.        Шиго вытерла губы ладонью и улыбнулась, но улыбка получилась кривой и язвительной. — Как это не моего? Я волнуюсь за судьбу Ренджи, он же, как-никак, мой лучший друг! Колись, куда клонится чаша весов? — Пока речь идет о Беракдаре. Окончательное решение примут, когда его поймают. — Когда поймают? А ты думаешь, что это скоро случится? — Разумеется.       Её чуть ухмылка исчезла, но на лице осталось грубовато-надменное выражение. — Вы вообще хоть понимаете, с кем имеете дело?       У Шиго сделался такой вид, словно она изо всех сил себя сдерживает, чтобы не рассмеяться. — Мне ведь не надо спрашивать, знаешь ли ты о том, какой у Ренджи род деятельности? Многие из его заказов на убийство или похищение были с политической подоплёкой, уж это ты должен знать. Под расстрел попадали все, кто считался военной угрозой для «Большой Пятерки»: террористы, религиозные боевики, военачальники, послы, учёные, инженеры, диверсанты, неудобные личности, те, кто оказался не в том месте не в то время, да кто угодно. Мужчины и женщины, виновные и невинные, один труп или пачка за раз — он просто выполнял заказ и не занимался морально-нравственной мастурбацией. Думаешь, Ренджи сейчас читает газету и раскаивается в содеянном? — Шиго издала похожий на всхрип смешок. — Не пойму к чему ты клонишь. — Он не убивал ради безопасности своей родины, защиты людей или из каких-то иных рыцарских побуждений. Ренджи работал по принципу клана Золдиков: «Любой каприз за ваши деньги», и эти придурки правительственные на этом и прокололись. Шишки из «Большой Пятерки» обожали Ренджи за его беспринципность. Оно и виновато в том, что сейчас высшие чинуши трясутся от нетерпения засунуть его поскорее в казенный дом до конца его дней или сплавить на тот свет. Ренджи никому не был предан, ни стране, ни какой-либо организации. У них нет на него рычагов давления, зато у Ренджи за пазухой столько рычагов, что из них можно соорудить ядерную бомбу, которая их всех уничтожит.       Речевой скороразрядник Шиго заглох. Она поджала свои губы и медленно покачала головой, как делают люди, когда чувствуют, что только что поведали вам какую-то невероятно важную истину. — Вот как?       Запрокинув бокал с шампанским, Шиго вытерла губы ладонью. Её большие бордовые глаза с медным оттенком безуспешно пытались сфокусироваться. — Вам вовек не поймать его, пока он сам этого не захочет. Ренджи чует чужое нэн, как собака, натасканная на взрывчатку, и никакое зецу вам не поможет. Он узнает о вашем приближении, находясь на другом континенте, и тут же испарится. За ним всегда охотилась целая толпа тех, кто желал отомстить за убитых родственников или по личным соображениям. Ренджи тебе не какой-нибудь серийный маньяк или обычный головорез, а профессиональный охотник за головами, причём чертовски хороший — он добрую половину жизни занимался тем, что кого-то преследовал, и на этих делах собаку съел. Или думаешь, ему просто так две звезды дали, по-дружески? Говорю тебе, он вам не по зубам.       Он посмотрел в загадочную красно-коричневую глубину глаз Шиго, размышляя, уже без всякого гнева. —Ты умный мужик, Розе, но ты вроде совсем уж ничего вокруг себя не видишь. Как я сказала, Ренджи просто выполнял заказы и всё. Просто убивал. Хладнокровное практическое дело. У него не было никаких целей. Не ради денег или статуса, хотя расценки у него были ого-го какие. Для него это было обычным делом. Люди вроде него обычно выжжены изнутри. Тот, кто ходит с пепелищем, лучше всего подходит на роль палачей, складывать в гору трупы один за другим.... Ренджи ведь отлично знает, чем чревато отправить хантера на тот свет. Есть такая поговорка: «Когда садовник садит деревцо, плод ему известен наперед». Он понимал последствия, а это значит, у него была причина так поступить. Я это вот к чему — то, что он оставил после себя в Серенгети, не похоже на все его предыдущие убийства. Он же их всех на куски разрубил, так, словно его охватила чистая ярость. У вас же есть дела с подробностями некоторых его заказов? Должны быть. Всё необходимое, чтобы примерно представлять, что Ренджи за человек, в них есть. Нужно только всё внимательно прочитать и сравнить. Даже функционер Бинс при внимательном чтении нашел бы всё, что нужно. Кстати, ты слышал его прошлогоднюю речь на двухсотлетней годовщине основания Ассоциации? Какое красноречие! Интересно, сможет ли он повторить все те же слова, когда ещё парочка хантеров сыграет в ящик?       Розе не изменился в лице. — Говоришь, чистая ярость... Какая причина их убивать? Эти охотники никак не были связаны с Ренджи, мы всех проверили. — Полагаю, причина кроется в том же, что вытащило его из небытие спустя девять лет, а к этому кто-то из них мог быть причастен.       Шиго склонила голову на бок и сощурила глаза. — Спасибо за кости с барского плеча. Очевидно, я пришёл к тебе как нельзя кстати. — В смысле? — Я тоже слышал об одной поговорке, Шиго. Знаешь, какой? — ответил Розе, кладя диктофон в карман. — «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». — Ха! А ты хорош, следователь Паскаль.       Рука Шиго потянулась за почти пустой бутылкой, она подняла её, показывая, что пьет за его здоровье. — Вообще я думаю, если у кого и получится поймать Ренджи, то только у тебя. У тебя нюх на мерзавцев. Кстати о мерзавцах. У Ренджи, вроде, племянница осталась, не помню, как зовут. Она ещё жива? — Более чем. Она хантер.       Охотница опять расхохоталась, на этот раз более искренне и естественно: — Ого! Неожиданно! Говорили уже с ней? — Пока нет. — К старушке Шиго прискакали, значит, через два дня, а к родственнице не удосужились? — Тебя легче найти — достаточно заглянуть в твой аккаунт в социальных сетях. Шиго, тебе не приходило в голову, что это несколько небезопасно? Любой пользователь интернета может узнать, где ты живешь. — Уж поверь, я позаботилась о мерах предосторожности. Когда твоя охота закончится, дёрнем по пивку? — Пока, Шиго. — Эй, Розе. — Ну что ещё?       Шиго повернула голову и сфокусировала на нём вдруг ставшим осмысленным взгляд, словно охотница овладела техникой мгновенного отрезвления. Розе знал, что её нэн-способность — трансформация крови в яд, и следом у него возникла мысль, а не придуривалась ли Шиго всё это время. С учётом того, какие биохимические процессы происходили в её организме, охотница могла нейтрализовать поступающий к ней в желудок этанол в два счёта. — Нечистивый бежит, когда никто не гонится за ним.       Розе грузно откинулся на спинку дивана. Пойкерт поиграл с листьями салата и на краю тарелки выложил из картофеля фри свои инициалы. Вглядываясь в витрину бакалейной на соседней улице, Розе монотонно стучал пальцем по столу. — Чувак, прекращай, иначе у меня сейчас башка начнет болеть. — После стольких лет он вернулся домой... Зачем? Что он делал в Серенгети? — Ну и вопросики у тебя. Не знаю, ностальгировал о прошлом? — И мы на кладбище ничего не нашли. — Кроме трупов? Нет. — Там похоронена его семья.        Розе взял чашку. В кофейной глади отражалось его невыспавшееся лицо. — Я бы съездил туда ещё раз. — Слушай, — произнес Пойкерт, вытирая губы салфеткой. — Кандин всю пустыню по сантиметру носом обрыл. Он не мог ничего упустить. Он осмотрел под лупой каждый участок кладбища. Ты же читал его протокол. Это настоящий талмуд, я чуть с ума не сошел, пока осилил его до конца. Он не мог проглядеть улику. Говорю тебе, только время зря потеряешь. — Сам Кандин говорил, что улики находятся и через годы, причём всегда совершенно случайным образом. — помолчав, Розе высказал вслух известный факт. — Тела хантеров обнаружили на кладбище. Каньон Серенгети ведь находится в десяти километрах от города, где он родился. На нём похоронили всех жителей после того инцидента с шахтами. — В городе обыск провели, и ничего. — Пойкерт положил руки на стол, наклонился к нему. — Приятель, Бинс подрядил тебя на дело Нольте, потому что знает, как ты хочешь поймать Рёдан. У нас появился реальный шанс. Оставь Ренджи Мизайстому. — Кто-то попросил тебя это сказать? — Нет. Я просто намекаю на то, что нам не следует распыляться сразу на двух монстров. Ни одного не поймаем. Кстати, я сумел договориться о встрече с его племянницей. — Когда? — Завтра. — Как её там зовут?       Пойкерт озвучил имя. — А, эта… — поморщился Розе, бросив взгляд на ежедневник Пойкерта, будто увидел на столе раздавленного жука. — Сильно же она тебе не нравится — по лицу вижу. — Не люблю людей от которых не знаешь, чего ждать, а чутье мне подсказывает, что девица как раз из таких. — отозвался Розе. — Какое сегодня число? — Седьмое апреля. — Сколько прошло времени с тех пор, как мы звонили ей, чтобы договориться о встрече? — Это было где-то в середине марта, так что...недели три? — Ещё бы год. Издевательство какое-то. Похоже то, что её родственник массовый убийца, ей по боку. Где назначена встреча? — В… — Пойкерт залез в телефон. — В ресторане «Клермон» в шесть вечера. В Тансене. Я уже получил разрешение на въезд. — Почему именно в Тансене? — У неё там новый работодатель. — Ну что же, пора наведаться в Какин.       Телефон Розе зазвонил в тот момент, когда он доставал кошелек, чтобы расплатиться за кофе и еду, думая о том, что способно рассеять потемки, в которых оказалось расследование. В трубке раздался щелчок, следом — запыхавшийся голос на том конце линии: — Розе, это Кандин. Ты можешь говорить? — Да-да, могу. — С тобой рядом нет никого? — Только Пойкерт. Что такое? — Я ещё никому не звонил. Я про Бинса и Мизая. — Ладно, понятно, что там у тебя?       Первый свет раннего утра почти лишен красок. Все вокруг серое. Мрачное. Пойкерт начал было что-то говорить, но Розе поднял руку, прося тишины. — Я кое-что нашел. На кладбище. Письмо.